Открыть оглавление

Глава 20, душераздирающая, в которой героиня, наконец, остается с Призраком наедине (но лучше бы не оставалась), работает в режиме эмердженси и слушает… слушает


Ночью я почти не спала, проводя время в тревожных размышлениях о собственном безрадостном будущем. То есть, в фильме Кристине угрожала опасность схватить пулю или что-то в этом духе, но там я точно знала, что ей это уже не грозит. А тут… Учитывая, какое деятельное участие принимает во всем этом полиция, становилось весьма не по себе. И Эрик… в этой реальности его ранило, а я помнила, что в то время из-за отсутствия асептики многие раны очень быстро превращались в смертельные. На кладбище они здорово тыкали шпагами в ограду, землю и деревья. И вообще, неизвестно еще, во что виконт втыкал свою шпагу до этого? Может, в труп какой-нибудь… Мало ли какая там зараза?

Утро облегчения не принесло. Нет, умница Мэг исправно принесла в клювике почти полный список, да и я расстаралась, прихватив из столовой пару солонок, но… Впереди был целый день, потому что уйти я могла только вечером, притворившись, что собираюсь лечь спать. Запрись я в своей комнате днем – и эти молодчики не остановились бы ни перед чем, и дверь бы выбили без сожалений.

Что ж… Я разложила инструменты, проверила притертые пробки на флаконах, бинты и прочее, замочила нитки в спирте. Не было уверенности, что шелк обезжирен, но тратить то немногое количество эфира, которое удалось добыть Мэг, я не решилась.

Чтобы хоть как-то успокоиться, я прогулялась по зданию, стараясь уловить общее течение сплетен. Мои конвоиры здорово мешали в этом, так как при их появлении всякие разговоры смолкали. Но я видела: они, эти разговоры – были. Возможно, я еще смогу склонить труппу на свою сторону, свою и Призрака. И все закончится хорошо. Надо только дожить до начала репетиции, а потом с помощью Мэг выбрать время и место для стачки. Листовок печатать не будем, хотя пара ласковых для комиссара у меня нашлась бы. Но зачем давать ему лишнее оружие против себя? Зато все остальное, вплоть до саботажа работы французской полиции, я ему гарантирую. Нет люда более сведущего и талантливого в деле совершения гадостей ближнему своему, чем театральная труппа. А уж объединится против внешнего врага, защищая, пусть и вредного, но своего родного Призрака – это святое.

Во время прогулки удалось утянуть тонкую веревку – благо, под нынешними платьями можно было спрятать роту солдат. А веревка была мне ох, как нужна. Чтобы выбраться из комнаты через окно. Ну, да, другого пути, учитывая дежурившую под дверью компанию, не было.

Наконец, невыносимо долгий день закончился, я с легким сердцем пожелала Раппно спокойной ночи, показала его приятелям язык и закрылась у себя.

Пора.

Уже привычно надев брючный костюм, я повесила наискосок через плечо сумку с медицинскими принадлежностями, проверила ее на гремучесть и, привязав один конец веревки к ножке массивного шкафа, сделала на другом конце петлю и положила веревку на подоконник. Это будет страховка на случай, если я сорвусь с карниза, перебираясь до окна соседней – по счастью пустой – комнаты. Я забралась на стол и раздвинула шторы.

За окном сидел Призрак.

От неожиданности я отшатнулась и едва не грохнулась на пол.

Каким-то немыслимым образом Эрик полностью убрался на наружный подоконник и теперь сидел там, прислонившись к стеклу и закрыв глаза. Чтобы не напугать его, я тихонько постучала по раме.

Его глаза мигом распахнулись, он слегка повернулся и прижался к стеклу лбом.

- Привет, - беззвучно проговорил он, - откроешь?

Я торопливо закивала, откидывая крючок и распахивая раму.

- Вот и славно, - неожиданно улыбнулся Эрик, - а то я тут уже четыре часа сижу.

- Зачем? – сдавленно выговорила я.

- Ну, как же? Там, на кладбище, мы не договорили. Нам помешал виконт… Хотя, оно того стоило. То, как ты разбила ему нос – клянусь, такого необычного расторжения помолвки мир еще не видел.

- Так ты не сразу ушел? – почему-то меня это обрадовало.

- Как я мог бросить свою певчую птичку под дулом пистолета? – Эрик пожал плечами и поморщился.

Я опомнилась.

- Эрик, какого черта ты сидишь за окном и разглагольствуешь? Немедленно забирайся внутрь!

- Погоди, я еще хотел сказать, что ты прекрасно держалась на допросе. Я рад, что смог быть с тобой, пусть и недолго… Звезда моя…

Призрак закрыл глаза.

- Эй-эй! Эрик, что с тобой?!

Происходило нечто странное и пугающее. Я тронула Эрика за плечо – и он начал на меня заваливаться. Памятуя о караулящих за дверью стражах, я уцепилась одной рукой за окно, другой за Эрика и практически без грохота затащила его в комнату. Хотя, честнее было бы сказать, что он свалился на меня, и я выступила в роли амортизатора. Потому и грохота почти не было.

Ё-мое, какие же завтра будут синячищи!

- Что там у вас? – немедленно среагировал на шум Раппно.

- Птица в окно ударилась, - как можно более безразличным тоном отозвалась я, - здесь это часто бывает.

- Хорошо. Спокойной ночи.

- Спокойной…

Да уж, ночка будет та еще!

Кое-как выкарабкавшись из-под тяжелого Призрака, я слезла со стола и перевернула его на спину. Он по-прежнему лежал, закрыв глаза: бледный, потный, дыхание частое и поверхностное. Я сразу смекнула, в чем дело, но на всякий случай потрогала лоб.

Эрик горел огнем.

Проклиная про себя его ослиное упрямство и полное пренебрежение здоровьем, я принялась стаскивать с него плащ, фрак, ботинки и всю остальную одежду. Надо было дотащить его до кровати, и каждый лишний килограмм был весьма некстати. Так что в итоге Эрик остался в одних кальсонах.

Повязку он себе сделал. Но выглядела она сомнительно – пропитанная кровью, заскорузлая, хотя и крепко примотанная к плечу. Я осторожно приподняла ее и отшатнулась от запаха.

Отлично.

Значит, пошло нагноение.

Вот только сепсиса мне и не доставало для полного счастья.

Трогать повязку пока не стала: не хватало еще, чтобы Эрик мне весь пол кровью залил. Ухватив его подмышки и напрягая все мышцы, я поволокла своего непутевого Призрака к кровати. Пришлось несколько раз останавливаться перевести дух, и все равно под конец устала, как собака. А его еще надо было поднять на кровать. Я присела рядом с Эриком и утерла пот. Что же он в себя никак не придет? В испуге нащупала пульс… нет, наполнение хорошее, должен справиться.

Едва не надорвавшись, за два захода я закинула его на свою кровать.

Какие же мы легкие, так жить нельзя, надо поработать над мускулатурой… Нам страшно и неуютно… Этот запах, и как выглядит рана… мы не привыкли… Пора начать привыкать… Ничего, пускай это было крайний раз почти семь лет назад, и пациентом была собака, но это ведь как с велосипедом – один раз научился, никогда не забудешь… Справимся. Все равно ничего другого не остается.

Теперь нужно было подготовить инструменты и операционное поле. И ни пуха мне, ни пера.

К черту.

Так… с чего начать? Успокоиться, успокоиться… обычная плановая операция, мы не первый год замужем, все помним, все знаем… Подготовить операционное поле, подготовить инструменты, дать наркоз, провести ревизию раны, первичную отсроченную или вторичную хирургическую обработку, тампонировать, может, наложить провизорные швы… И ждать. Кажется, все.

Я глубоко вдохнула и медленно выпустила воздух. Сознание стало кристально чистым. Никаких лишних эмоций и переживаний. Все это будет потом. Когда оно еще будет, это потом?

Перетащить все поближе к кровати. Сначала инструменты на стерилизацию. Разжечь керосинку, налить в миску воды, обмотать скальпель марлей. Вода закипела, туда все железо на десять минут, больше нельзя – острие скальпеля затупится.

На кровати тихо и как-то безнадежно застонал Эрик. Я метнулась туда. Ну, какого черта он еще не в сознании? Рана не настолько серьезна, чтобы вырубить здорового мужика. Если только… Я опять приподнимаю повязку. Все правильно, здесь идет подключичная вена с кучей капилляров. Поэтому и повязка заскорузла от крови. Вторичное кровотечение – тромб оторвался. Эрик, ну на кой хер ты поперся наверх вместо того, чтобы отлежаться в своем подземелье? Да еще просидел четыре часа на холоде…

Господи, ну почему мне всегда достаются клинические идиоты, а? Или у мужчин этот баг в подкорке зашит, и его нельзя удалить без того, чтобы переписать все базовые установки?

Меня сейчас вырвет… Не расслабляться. Привыкай, жизнь – не пряничный домик… Я боюсь… Я тоже… Мы все помним, а если забыли, всегда найдем, не зря же нас теперь двое? Навсегда двое, навсегда… Всегда вместе, рядом…

Все, теперь хотя бы примерно ясно, что делать и чего ждать. Прослушала сердце – пока бьется ровно. Эх, не сильна я в общем наркозе, но учиться уже поздно.

Нужно накипятить еще воды, а до этого придется обходиться салицилкой и карболкой. Ядовитые, зараза, но хлоргексидина еще нет. Как же трудно, ни новокаина, ни кровоостанавливающих зажимов… Чем я буду сосуды пережимать, если до первого наложения лигатуры ждать лет пятьдесят? Ладно, тампонада – наше все.

Я вытащила из шкафа две простыни. У одной вырезала отверстие ближе к середине, это для Эрика, у другой – к краю, это мне вместо пижамы. Кусок ткани на рот и нос, вместо повязки. Третью простыню рву на части для обмывания, марлю буду экономить. Как хорошо, что есть пластырь! Может, им я и ограничусь, потому что ушивать рану – выше всех моих сил. Одна ошибка может стоить Эрику руки и самой жизни. Ну, почему меня угораздило попасть в эпоху до открытия пенициллина?!!

Успокойся. У тебя все получится. Нет ничего невозможного для уверенного в себе человека…

Нет ничего невозможного.

Обойдусь обычной водой. Растворяю немного соли, окунаю в получившийся раствор тряпку и принимаюсь размягчать кровяную корку, чтобы отделить повязку от кожи. Вот и рана. Узкая и явно глубокая – шпагу могла остановить только лопаточная кость, а это означает воспаление надкостницы вдобавок ко всему. Рука левая, это хорошо, Эрик правша, а, значит, левой рукой двигает меньше.

Еще, что еще…

Десять минут прошло, надо ставить кипятиться воду. А инструменты – в спирт. Как же время тянется… Обливаю руки карболкой, принимаюсь готовить марлевые тампоны.

Эрик что-то пробормотал.

- Ты меня слышишь? – я мгновенно оказалась у кровати. – Ты слышишь? Я здесь, Эрик, я тебя не брошу.

- Кристина… - вырвалось имя со вздохом, что легче пуха.

Ну, да, Кристина, кто ж еще… Вот и не забывай об этом.

Я просунула голову сквозь отверстие в простыне, концы ее завязала сзади. Почти фартук. Другую простыню – на Эрика, отверстие аккурат напротив раны. В руках – допотопная маска. Решительно вложила в нее тампон, пропитанный эфиром. Лишь бы все кончилось хорошо. Сняла полумаску. Как просто. Все так просто, когда речь идет о жизни и смерти. И ничего ты мне не сделаешь за это самоволие…

Дыхание Эрика замедлилось, значит, наркоз подействовал.

Я снова облила руки карболкой, мельком глянула на закипающую воду и выудила из спирта скальпель.

В мозгу назойливым рефреном бьется «я тебя никогда не увижу…», и я грубовато мычу мелодию, делая первый разрез, расширяющий доступ к ране. Да, много сгустков. Иссечение тканей делать поздно, удивительно быстрое нагноение, надо просто удалить эти сгустки крови… В глубине раны видно кость. Лопатка. Наверное, надкостницу все-таки повредили. Крупная вена, чего я больше всего опасалась, не задета. Всему виной капилляры и чье-то ослиное упрямство.

Что-то будто толкает меня под руку, я роняю скальпель на простыню и тянусь проверить пульс. Его нет. Переборщила с наркозом.

Сдергиваю с Эрика маску, снова проверяю пульс. Пусто. Прикладываю ухо к груди – ничего. Все нормально, штатная ситуация…

Решительно отодвигаю стул с миской, в которой плавают инструменты, и стаскиваю Эрика на пол. Искусственное дыхание изо рта в рот. Четыре раза. Теперь надавить на грудную клетку пятнадцать раз. Еще два вдоха. Дыши, Эрик, дыши. Не смей умирать у меня на руках, слышишь! Не смей! Ты же здоровый кабаняра! Ты не можешь умереть, ты не посмеешь!

Слабый вдох звучит небесной музыкой. Какой там «Дон Жуан»? Самое прекрасное, что я слышала в жизни – этот долгожданный вдох, а размеренное движение грудной клетки… это такая эротика… Кажется, у меня эйфория. Сейчас пройдет. А пока я сижу, привалившись к кровати, а ты лежишь у моих ног. И дышишь. Дышишь, сволочь! Дышишь, любовь моя…

Любовь моя… Жизнь моя… Мы его любим, ведь правда? Ведь верно? Пусть он живет…

Наркоз больше нельзя давать. А как же болевой шок? Мне еще нужно промыть рану…

Время вновь растянулось пиявкой по ноге мирозданья.

Если нельзя дать наркоз, обойдется так. Я заметалась по комнате в поисках подходящей деревяшки. Откуда у юной звезды сцены в комнате может оказаться деревяшка? Стоп. Вешалки. Схватив одну такую, я ретировалась в ванную. Может, мои сторожа не услышат. Со всей силы я шарахнула вешалкой о край ванны, и в руке у меня осталась отломанная перекладина. Мда, придется завернуть ее в кусок простыни, а то такие занозы… Вода на керосинке давно кипит, надо снять и тоже добавить соли…

Из последних сил я втащила Эрика обратно на кровать. Устроилась на нем верхом. А он все еще без сознания, дррррянь!

- Очнись, сука, давай, ну, приходи в себя, - плакала я и била его по щекам.

Несколько секунд спустя он открыл глаза. Чудно.

- Что… Что происходит, Кристина… - чуть слышно пробормотал Эрик. – Где мы?

- На! – Я сунула ему в зубы деревяшку. – Придется немного потерпеть, ладно?

Я стиснула зубы и полила в рану салициловой кислоты. Пусть она токсична, но это лучше, чем ничего. Рану надо промыть.

Эрик захрипел, его тело выгнулось дугой. Больно, я знаю, нужно просто подождать.

Чувствую себя ковбоем, объезжающим дикого жеребца… Того гляди упаду под копыта…

Полила еще раз, раздвинула пошире края раны, вон посеревшие участки. Быстро, скальпель в спирт, потом поджечь, срезать лишнее. Вроде бы, чисто. Крови тоже нет. Теперь очередь марлевых тампонов. Раствор – на пол-литра пятьдесят граммов соли, гипертонический раствор, пусть неточно. Рыхло набила рану тампонами, пропитанными солевым раствором.

Эрик все хрипит, но почти не дергается. Терпит. Если бы ты знал, как мне больно. Не так, как тебе. Больнее. Твоя боль пройдет завтра, а я буду всю жизнь мучиться, сделала ли я все, от меня зависящее, или можно было постараться получше. Можно ли было обойтись без твоей боли…

Сверху – слой марли, пропитанной салициловой кислотой, прибинтовать ее к плечу.

Все.

Совсем все.

Следующая перевязка утром.

А сейчас – убраться и сидеть возле кровати, слушая неровное дыхание.

И это – самая совершенная музыка ночи.

Эрик метался в бреду, звал меня, а у меня не было ничего, кроме ледяных компрессов, чтобы облегчить его участь. Какая же я молодец, что добилась ремонта в ванной!

- Кристина… Кристина… не уходи… Я не могу без тебя… Ты… Ты жизнь, глоток воздуха… Ты – моя свобода… - бормочет Эрик.

А я слушаю…

- Вся моя музыка – тебе. Все, что у меня есть – тебе… Только будь со мной… Не оставь меня…

А я слушаю.

- Услышь меня… Никто, кроме тебя, не слышит мой голос… я кричу… а ты слышишь? Ты слышишь, Кристина? Плачь обо мне… Пой обо мне… Люби меня… Немного… Немного любви… Я прошу так мало…

А я слушаю.

- Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь…

А я слушаю.

Ибо крепка, как смерть, любовь.




Глава 21, в которой героиня ухаживает за раненым партизаном, уверенно несет знамя революции в массы и ведет себя на удивление глупо, не видя дальше своего носа


Меня выбросило в реальность, как щенка в холодную воду. Открыв глаза, я сразу поняла - что-то изменилось. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться.

Эрик проснулся.

Чуть изменилось дыхание, и тишина в комнате… она перестала быть сонной и превратилась в тревожную.

Я скосила глаза в сторону массивных бронзовых часов на бюро – половина восьмого. Так, я закончила операцию около полуночи, перевязка через двенадцать часов, значит, часа четыре у меня есть. Успею одеться, позавтракать и смотаться на первую репетицию. И нужно чем-то кормить Эрика. И неведомым образом удержать его в постели ближайшие дня два.

Задачка…

Ладно, хватит тянуть время, надо просто повернуться и поздороваться, как ни в чем не бывало. А заодно сказать свое «фи» сидению на камне в мороз и приползанию посреди ночи в невменяемом состоянии. Вот что бы я делала, если бы он умер? И как объясняла бы этот казус полиции? Наверняка он об этом и не подумал, эгоист чертов!

Я приподняла голову, но повернуть уже не смогла – вдоль позвоночника прокатилась волна боли. С шипением схватилась за шею. Как же все затекло, мама мия! И синяки на руках – ой, сколько их… А на ноги мне заранее страшно смотреть. Вот я дура! Вместо того чтобы спать, нужно было хоть свинцовые примочки сделать, все лучше, чем ничего. А я от радости, что операция кончилась, и Эрик живой, совсем позабыла про его «полет навигатора» с приземлением на меня.

Пришлось разворачиваться всем корпусом.

Первое, на что я натолкнулась, был недоуменный взгляд заспанных серо-зеленых глаз.

- Где я? – спросил Эрик и попытался приподняться на локтях.

Но это ему не удалось – больное плечо дало о себе знать, и он с приглушенными ругательствами упал обратно.

- Ш-ш-ш… - я положила руку ему на грудь, - Доброе утро, во-первых. Ты у меня в комнате. Ты явился ко мне вчера вечером, помнишь?

- Н-нет. – Эрик огляделся. – Но почему я… в твоей постели?

- Ты потерял сознание, рана кровоточила, и мне пришлось тащить тебя сюда и промывать ее заново, - про остановку сердца я тактично умолчала.

- А-а-а… Такое странное ощущение… - он снова обвел комнату взглядом и вдруг замер.

Я проследила направление взгляда. Маска. Ну да, ну да. Сейчас начнется…

Эрик отвернулся так резко, что я думала, у него голова отвалится, и, вскинув руку, закрыл растопыренными пальцами правую половину лица.

Я деликатно кашлянула.

- Эрик, тебе не кажется, что уже несколько поздновато прикрываться? За то время, что ты тут провалялся, я могла бы твой портрет написать, а не то, что разглядеть, что там к чему и почему.

Он посмотрел на меня. Господи, сколько же муки было в этих глазах! Мука, любовь, печаль, застарелый страх, что ему рассмеются в лицо, недоумение, почему я все еще сижу на полу возле кровати, а не убегаю в ужасе от того, что это я целовала на колосниках, с этим танцевала на балу, к этому спускалась в мрачное подземное логово.

- Зачем? Зачем, Кристина? – простонал он.

Я вздохнула.

- Как я уже говорила, ты был без сознания, тебе нужен был воздух. А она мешала. Вот и все. Я бы не сделала этого без твоего разрешения, если бы не обстоятельства. Извини.

Эрик опустил глаза, словно примеряясь, достаточно ли веские у меня аргументы. Наконец, снова посмотрел на меня сквозь растопыренные пальцы и выговорил:

- Дай мне ее, пожалуйста.

Я покачала головой.

- Не сейчас. Ты все еще нуждаешься в воздухе, пока твоя рана заживает. Ох, и заставил же ты меня поволноваться! И о чем ты только думал, когда явился сюда?

Взгляд Эрика внезапно стал обиженным. Как же, как же, мы снова пропускаем все слова через призму собственной мнительности.

- О чем ты думал, когда явился сюда, - повторила я с нажимом, - вместо того, чтобы отлежаться у себя дома после такой раны? О чем ты, черт тебя возьми, думал, когда торчал за окном? А если бы ты умер?

- Ты бы огорчилась, – осторожно не спросил Эрик.

- Огорчилась?! Да я бы с ума сошла! Эрик, ты издеваешься, да? Это если бы собачка Карлотты умерла, я бы огорчилась, потому что животных люблю, а ты мне не чужой человек, в конце концов, я тебя знаю десять лет!

Он явно не это хотел услышать, но первая я ему не признаюсь. А то молодец такой, взял моду признаваться в любви с риском для жизни, а я его откачивай. И каждый раз что-то мешает: то виконт, а то и собственная упертость. Особенно в вопросе своей внешности и моего гипотетического к ней отношения. Может, если он увидит, что для меня это не имеет такого значения, как он навоображал, то решится быстрее. Но тогда нужно как можно дольше не отдавать ему маску.

- И какими бы словами я объясняла бы твой труп на своем ковре этому противному Жилю? – продолжила я. - Он бы меня точно посадил как соучастницу. Мне бы уже было все равно, я бы, как уже сказала, с ума сошла, но сам факт! Эрик, ты просто эгоист!

Эх, я! Наехала на больного человека… Хотя, когда он здоровый, ты еще попробуй, наедь на него.

- Извини, Кристина, я не подумал… - убито проговорил Призрак.

- А о чем ты вообще подумал? – взъерепенилась я.

- О тебе, - грустно ответил Эрик, - о… нас, - это слово он произнес так… бережно, будто боялся разбить неосторожным движением. – О том, что не успел сказать на кладбище. А потом тебя повели в кабинет, мне стало интересно, я наскоро перевязал рану и побежал в то крыло, где можно было подслушать, что творится у вас. Вечером все было отлично. А утром я почувствовал себя хуже. Меня лихорадило, показалось, будто я умираю, и тогда я решил, во что бы то ни стало увидеть тебя… в последний раз. Я сидел там, за окном, ждал тебя и умирал. Больше всего я боялся, что умру, так и не увидев тебя, так и не сказав… И ты не узнаешь… Но ты пришла… Что ты сделала, Кристина? Я ничего не помню.

- Ты бредил, - устало ответила я, - а я всего лишь обработала, как следует, твою рану. В полдень я сделаю перевязку и постараюсь подтянуть пластырем концы раны друг к другу.

Я снова бросила взгляд на часы.

- Ох, я уже опаздываю. Так, Эрик, не вздумай вставать, пока я тебе не разрешу, иначе кровотечение снова откроется. Сейчас я уйду на завтрак и попробую тебе тоже принести что-нибудь поесть, может, с помощью Мэг. А чтобы ты не волновался, что она тебя увидит, я поставлю ширму.

- Мэг знает… обо мне? – удивился Эрик. - Зачем ты ей рассказала?

- Она моя подруга, да и помощник не помешает. И, на случай, если ты не заметил – «народные волнения» - ее рук дело.

- Да, - Эрик заулыбался, - это прекрасно, теперь они все меня защищают, хотя совсем недавно считали воплощением зла…

- Ну, тебя они давно знают, а полицейских первый раз видят. – Я поднялась с колен и, сходив до бюро и обратно, принесла несколько книжек. – Это чтобы ты не скучал.

В этот момент Эрик наконец-то обратил внимание на то, что он несколько… неодет. Судорожно попытался левой рукой натянуть повыше одеяло, продолжая закрывать лицо правой, но скривился от боли и бессильной ярости на собственную беспомощность. Я положила книги на стул и укрыла его одеялом до шеи, откинув уголок над левым плечом.

- Так лучше? – я ласково улыбнулась.

- Где моя одежда?

- Я ее спрятала. От полицейских, и чтобы ты не вздумал сбежать, а то знаю я вашего брата: почувствуете себя чуть лучше и давай носиться, а нам потом вас опять откачивать. Придется тебе побыть моим пленником для разнообразия. Или порадовать всю Оперу дивным зрелищем Призрака в кальсонах.

Тут я, не сдержавшись, хихикнула, представив себе эту феерическую картину. Эрик насупился.

- Не хмурься, а то морщины останутся, - задорно сказала я и, взяв его за подбородок, легонько поцеловала в губы.

Глаза Эрика удивленно распахнулись. Похоже, он не верил, что его можно целовать вот так, без плаща, без всех этих элегантных атрибутов Призрака Оперы. И без маски. Можно целовать – и не кривиться от отвращения, и не делать над собой нечеловеческих усилий. А я смотрела на него – и улыбалась. Эрик на мгновение опустил взгляд.

- А знаешь… это – не настоящие волосы… - и он снова посмотрел на меня, как мне показалось, испытующе, будто проверял реакцию, и с какой-то непонятной мне надеждой.

Я пожала плечами.

- Я знаю. Тебе парик мешает? Снять?

Эрик помотал головой. Он успокоился, но и надежда словно бы потухла. К сожалению, у меня уже не оставалось времени, чтобы разобраться в его поведении – часы показывали без десяти восемь.

Так, а теперь умываться-одеваться и марш на завтрак. Носясь по своим апартаментам подобно дорожному бегуну, я уложилась в десять минут. Последним штрихом я приволокла из ванной видавшую виды дырявую ширму с поблекшим рисунком и развернула ее, так чтобы кровати не было видно от двери и стола.

- Ну, все, я побежала. Скоро вернусь, - бросила я Эрику, все это время следившему за моими телодвижениями.

- Кристина, подожди, - позвал он.

Я подошла.

- Помоги мне, пожалуйста… Я хочу сесть повыше.

Беззлобно поругиваясь на некоторых здоровяков, которых не пристало таскать на себе юным девам, я помогла Эрику сесть и подложила под спину побольше подушек.

- Так лучше? – мысленно я уже была за дверью, где меня наверняка поджидала Мэг и караулили трое полицейских.

- Да, спасибо, - Эрик поймал мою руку и легонько сжал ее, - большая удача – иметь такого друга, как ты.

- Угу, я просто Матушка Мидоус, - рассеянно ответила я.

Окинув напоследок комнату придирчивым взглядом и посмотрев на Эрика, который уже потянулся за книгой, я подошла к двери и, приоткрыв ее так, чтобы нельзя было заглянуть внутрь, выскользнула в коридор.

Завтрак прошел успешно. Пока я отвлекала полицейских, Мэг сунула к себе в кошель несколько вареных яиц, булочку и яблоко. Потом мы поменялись, и моим уловом стали вторая булочка, кусок масла, который пришлось завернуть в обрывок нотной бумаги, и апельсин. К счастью, кофе и джем у меня водились. Сама я от волнения с трудом смогла проглотить несколько кусочков.

- Кристина, как поживает ваша птица? – внезапно спросил Раппно.

- Какая птица? – опешила я.

- Ну, та, что билась в окно.

Молнией пронеслось в мозгу: он знает. Знает сука, но почему-то не спешит доносить своему боссу. Интересно, почему? Может, метит на его место, поэтому и саботирует операцию?

А может, я становлюсь параноиком…

- Спасибо, прекрасно, - ответила я будто бы невпопад, - передавала вам привет.

- Кристина! – умница Мэг подыграла мне, достоверно изобразив возмущение, - о чем ты опять мечтаешь?

- О, простите, - словно очнулась я, - задумалась об этой опере. Она такая… странная…

- Довольно, - со смехом взмолился Раппно, - лекцию на музыкальную тему мои бедные уши, и так истерзанные вашими бесконечными репетициями, не вынесут.

- Так и шли бы домой, - едко заметила я.

- Увы, мадемуазель, долг - прежде всего, - печально ответил полицейский.

После завтрака мы с Мэг со всех ног кинулись ко мне – до начала репетиции оставалось минут десять. Скользнув в комнату и захлопнув дверь перед носом Раппно, мы устремились к столу.

- Это мы, - предупреждающе прошептала я, чтобы Эрик не наделал глупостей.

- Доброе утро, месье, - пискнула Мэг, старательно не глядя в сторону ширмы.

С рекордной скоростью мы в четыре руки приготовили кофе, разрезали булочки пополам и намазали их маслом, выложили клубничный джем в розетку и нарезали ломтиками фрукты.

- Я быстро, Мэг, подожди меня снаружи, пожалуйста – надо поговорить.

Я выпроводила Мэг за дверь, подхватила груженый вкусностями поднос и поскакала к Эрику. Тот успел отложить книгу и теперь осторожно прикасался к повязке на плече.

- Не трогай, что ты как ребенок, в самом деле? Хочешь, чтобы тебе руку отрезали? Пусть заживает.

Я взгромоздила поднос ему на колени.

- Вот. Доешь – поставишь на стул, ладно? – И я сняла книги на край кровати. – Я вернусь около полудня.

Эрик нехорошо сощурился. Каким-то макаром он все же дотянулся до маски, и явно почувствовал себя гораздо увереннее.

- По-моему, тебе нравится, что я такой…

- Беспомощный, - подсказала я, - конечно. Нам, женщинам, только дай повод пожалеть кого-нибудь – и мы залюбим его до смерти, окружим такой заботой, что бедолага взвоет и поспешит сбежать из-под нашего крыла, пусть даже и на костылях.

- Откуда у тебя дар оборачивать в шутку самый серьезный разговор? – Эрик взглянул на меня исподлобья.

- От мамы с папой, - хмыкнула я. – Эрик, если ты хочешь поговорить серьезно, то дождись, когда я вернусь с репетиции. У меня все мысли уже там, а здесь одни глупости остались, вот я их и болтаю.

- А зачем тебе идти на репетицию? – вдруг спросил Эрик. – Почему бы тебе не позаниматься со мной?

Я скептически приподняла левую бровь.

- И как ты себе это представляешь? В частности, как я объясню свое отсутствие Раппно? И комиссару? «Извините, месье, но я буду разучивать партию Аминты со своим личным концертмейстером, Призраком Оперы, который совершенно случайно сидит в моих апартаментах в неглиже»? Так, что ли?

Призрак стушевался.

- Ты права… Тогда иди и… не задерживайся.

-Буду лететь, как на крыльях. Жди, я мигом.

- Я дождусь, - пообещал Эрик.

За дверью меня поджидали Мэг и трое служителей закона.

- Могу я поговорить с подругой без свидетелей? – зло спросила я, - или для этого мне каждый раз придется уединяться с ней в своей комнате?

Раппно внимательно посмотрел на меня и сделал знак своим товарищам чуть отстать. Я удовлетворенно кивнула и подхватила Мэг под локоть.

- Слушай подруга, у меня есть кое-какой план. Это по поводу операции, которую готовит Жиль. Здорово, что он мне про нее рассказал, конечно, это многое говорит о его умственных способностях. Но не в этом дело. Мне нужно встретиться с теми из труппы, у кого нет личного повода не любить Призрака, и кто одновременно с этим склонен к различным авантюрам, ну, там, нечист на руку и все такое…

- Почему ты думаешь, что я вожусь с теми, кто нечист на руку? – шепотом возмутилась Мэг.

- Я так не думаю. Но у тебя, в отличие от меня, всегда было здесь много друзей и знакомых. Тебе проще их уговорить. И если они заартачатся, намекни, что полицейские будут вооружены, и в случае чего запросто могут перестрелять полтруппы.

- Ты серьезно? – Мэг выглядела испуганной.

- Как никогда. Мне комиссар сам сказал, что дождется, когда публика выйдет из зала и даст отмашку. На нас ему плевать.

- Я не понимаю одного, - немного подумав, сказала Мэг, - чем ему так досадил Призрак, что он ловит его, как одержимый? Нагнал полицейских, собирается устроить засаду… Какое ему дело до Призрака? Тот вымогал деньги – таких вымогателей пол-Парижа, тот напал на Буке – тебя защищал. А что задник на Карлотту он свалил, и вовсе не докажешь. Запутанная история.

- Да уж.

Сама того не замечая, Мэг озвучила почти все мои сомнения. Я подозревала, что комиссар ведет какую-то свою игру, но не понимала, какую.

Мы подошли к репетиционному залу, где меня ждал штатный концертмейстер – личного мне пока по рангу не полагалось, да и зачем он мне, когда есть Эрик? Но не вписывать же его в штат еще и на эту должность, в самом-то деле? Мэг попрощалась со мной, пообещав зайти ближе к вечеру, и побежала к матери, которая стояла возле танцкласса. Из-за двери зала показалась Карлотта в окружении свиты и пуделей. Среди пуделей затерялся и монументальный Пьянджи, очевидно, ждавший, пока дама сердца закончит со своей партией.

- Ах, вот и наша новая знаменитость! – театрально возвестила прима.

Я отвесила ей шутливый поклон.

- И где же твой покровитель, Кристина? – продолжала глумиться Карлотта. – Затаился? Наверное, трудно ему теперь управлять своей Оперой? Может, Призраку следует снять с себя полномочия и передать их тебе?

- Непременно передам ему ваши соображения, когда вновь увижу, - парировала я. - Благо, это нетрудно.

- Вот как? Сам комиссар полиции не знает, где прячется неуловимый Призрак Оперы, а ты знаешь?

- Знаю, - невозмутимо отозвалась я.

- И где же? – поинтересовалась Карлотта с издевкой.

- В моей постели, - ответила я с впечатляющим хладнокровием.

Мадам Жири, которой была прекрасно слышна вся наша перепалка, побелела, Мэг в ужасе округлила рот. Карлотта потеряла дар речи, Пьянджи, кажется, впервые в жизни, глянул на меня с интересом, а остальные… Остальные улыбались и ржали. Разумеется, они мне не поверили, следовательно, отныне моя комната – это последнее место, где станут искать Призрака Оперы.

Получив накануне в руки свою партитуру «Дон Жуана», я в нее даже не заглянула – как-то не то настроение было. Впрочем, по меньшей мере, одну арию я знала на пять. Так я и сказала старичку за пианино.

Я врала Эрику, когда говорила, что мысленно уже на репетиции. На самом деле я все время думала о нем. Но вести серьезные разговоры на бегу было, и в самом деле, довольно глупо. И все же… И все же я считала минуты до полудня.

Освободившись, я зайцем помчалась к себе. Но не тут-то было. Почти у финиша меня выловил Рейе.

- О, моя дорогая, вас-то я и искал! – он приобнял меня за плечи и оглянулся на полицейских, по-прежнему державших довольно приличную дистанцию. – Понимаете, у меня не выстраивается одна мизансцена… Вы не могли бы передать… моему помощнику эту записку?

- Да, конечно, как только увижу, - беспечно отозвалась я. Похоже, все считают меня личным секретарем нашего оперного привидения.

- Отлично. Вот, держите.

Он сунул мне в руку листок, испещренный трудночитаемыми каракулями, и растворился где-то в бесконечных переходах Оперы.

Раппно для проформы сунул в записку нос, но ничего не понял.

- Это шпаргалка для солистов, - соврала я на всякий случай.

Больше никто по дороге не попался.

В пять минут первого я уже захлопывала дверь своей комнаты. Я спешила так, что аж закололо в боку.

- Эрик, все в порядке? – спросила я больше для проформы. Ну, и чтобы просто услышать, как он ответит.

- Все прекрасно.

О, а мы уже демонстрируем сарказм и скверный характер? Чудненько. Значит, больной будет жить, невзирая на усилия врачей.

И правду говорят, что даже самый добродушный мужчина, заболев, превращается в ночной кошмар.

Я ради приличия постучала по ширме и заглянула за нее. Завтрак был съеден начисто, а мой пациент снова читал.

- Рейе просил передать тебе это, - я протянула ему записку. – Ты чего-то там намудрил с расстановкой хора и выходом кордебалета. Получается, что Аминта торчит как дура посреди балерин и поет, то и дело уклоняясь от проносящихся над нею ног.

Эрик скептически хмыкнул и углубился в изучение дирижерских каракулей. А я, прихватив поднос, пошла собирать все необходимое для перевязки.

Для начала поставила кипятиться воду для солевого раствора. Потом долго думала, наложить швы или ограничиться пластырем, в итоге решила действовать по ситуации. Составив с подноса посуду и застелив его чистой тканью, выложила на него марлевые тампоны, флаконы с антисептиками и залитые спиртом инструменты. Отнесла поднос на стул возле кровати и сбегала за «грязным» тазиком для отходов.

Эрик с интересом следил за моими приготовлениями, но молчал. А я во время очередного рейда со всей очевидностью поняла, что он вставал и осматривал мою комнату. Да, дурные привычки совать всюду нос неискоренимы. Наконец, вода закипела. Выждав минуту, я сняла чайник с огня и, ополоснув миску, налила в нее необходимое количество воды. Теперь соль. Замечательно.

- Я собираюсь снять повязку, вынуть тампоны и проверить состояние твоей раны, потом промою ее и перевяжу заново, - пояснила я свои будущие действия. – Будет больно, поэтому если хочешь, можешь взять в зубы деревянный брусок. – Я внимательно посмотрела на Эрика. – И придется снять маску, тебе нужен воздух, да и если ты вдруг снова потеряешь сознание, она будет мешать мне. Ну?

Я протянула руку.

Эрик медлил. Я уже было решила, что он не станет, и смирилась с его упрямством, как вдруг…

- Держи. Только отложи ее… подальше. Чтобы не было соблазна, - пояснил он в ответ на мой изумленный взгляд.

Он все так же прикрывал лицо ладонью – наверное, должно было пройти гораздо больше времени, чтобы он перестал бояться взглядов окружающих. Я не стала прикасаться к нему, чтобы не волновать еще больше. От деревяшки Эрик высокомерно отказался. Его право.

Аккуратно размотав повязку и сняв кусок марли, я увидела, что тампоны приобрели желтовато-розоватый оттенок. Это значит, что экссудат выходит из раны, что она очищается. Пожалуй, вечером можно будет обойтись и без тампонады. И уже тогда зашить.

Когда я принялась пинцетом вытаскивать из раны марлю, Эрик зашипел и отвернулся. А я предупреждала. То ли еще будет, когда я полью салицилкой… Я осмотрела рану – хорошее состояние, признаков нагноения нет, точно вечером можно будет… зашить, пожалуй, а то рубец останется некрасивый.

- Сейчас будет больно, - предупредила я, открывая флакон с кислотой. – Очень.

Эрик стиснул зубы, но без толку: когда я плеснула в рану антисептик, он все равно выгнулся и застонал.

- Тише, полицейские услышат, - зашептала я, навалившись на ставшее твердым, как камень, тело и лихорадочно зажимая ему рот. – Ну, все, сейчас закончу. Потерпи, пожалуйста.

Я промокнула рану сухой марлей, удаляя остатки салицилки, и повторила процедуру вчерашней перевязки.

- Все, теперь до вечера, - устало выдохнула я, утирая пот со лба.

Эрик был бледен, дыхание вырывалось из его груди со свистом, но глаза оказались неожиданно внимательными, хотя и затуманенными следами перенесенной только что боли.

- Где ты этому научилась? – требовательно спросил он.

- Там же, где и готовить пасту, - вызывающе ответила я.

Пусть ломает голову, может, тогда до него дойдет, что все, рассказанное на балу – правда.

Эрик завозился, устраиваясь поудобнее.

- И что дальше? Сколько ты меня продержишь в «плену»?

- Наилучшим вариантом было бы оставить тебя тут дней на пять, но, учитывая твою свободолюбивую натуру, отпущу послезавтра, - пообещала я.

Потом был обед, и снова репетиция. Зашла Мэг, сообщила радостные вести – почти вся труппа горит желанием досадить полиции, и подала идею заказать у Дюрана двойные порции блюд, но чтобы их принесли как для одного человека. А после ужина я вернулась к Эрику окончательно и все ждала, ждала признания…

Он молчал. Вернее, не совсем молчал: мы болтали о каких-то пустяках, обсуждали какие-то арии – все, кроме «Дон Жуана», - посмеивались над нерасторопными полицейскими, но о самом главном Эрик и не заикался.

Ну и хрен с ним.

Я обиделась.

После полночной – последней, как я надеялась – перевязки, завершившейся стягиванием краев раны пластырем – все-таки пластырем, а не швами, - остро встал вопрос ночлега. Как показал прошлый опыт, спать сидя возле кровати для моего организма неполезно. Я придумала вытереть насухо ванну и завалиться в нее, постелив на дно подушки, плащ Призрака и завернувшись в свою накидку. Не слишком удобно, но и выбор невелик.

- Ни за что! – шепотом закричал Эрик. – Я не позволю тебе спать в ванне! Там лягу я.

- Во-первых, ты там не поместишься! – яростно зашептала я в ответ, - и у тебя плечо… Ты там не заснешь.

- Тогда я лягу на полу!

- Там сквозняки!

- Тогда…

Ну? Остается ведь лишь один вариант, на самом-то деле. Осмелишься ли ты его озвучить, Эрик? Он знал, что остается только этот вариант. И молчал, предоставляя выкручиваться мне. Зараза ты, хоть и любимая. Только и я не лыком шита, и на таких подставах крокодила съела и медведом закусила.

- Что, предлагаешь нам лечь в одну постель? Как Тристану и Изольде? Эх, жаль, мою шпагу конфисковали, придется обойтись стилетом.

Он вскинул на меня отчаянные глаза.

- Кристина, клянусь, я никогда…

- Успокойся, Эрик, нам некому доказывать чистоту наших помыслов, кроме самих себя. Так что двигайся. Обещаю, приставать не буду. Сильно. Правда, второго одеяла у меня нет.

Кажется, мой дорогой Призрак только что испытал самое серьезное потрясение в своей жизни. Но мне так надоело с ним нянчиться… Чай, не развалится от близости любимой девушки, может, наоборот, наконец-то откроет мне, так сказать, всю глубину своей высоты.

Хотя кровать и была широкой, Эрик отодвинулся так далеко к стене, практически вжавшись в нее, что я, грешным делом, подумала, что он сквозь нее просочится. Я бесцеремонно откинула одеяло, села на свою половину и потянулась потушить свечу. Все мои синяки торжественно отозвались на прикосновение края стула. Уй!

- Что случилось? – спросил Эрик дрожащим от волнения голосом, - это из-за меня?

- Ну, в общем, да…

Я закатала рукав ночнушки и продемонстрировала ему всю палитру, расцветшую на предплечье.

- Ты вчера на меня упал, а я забыла их намазать. Теперь вот хожу вся пятнистая, как жирафа. На ногах то же самое. Показать? – поддела я этого недотрогу.

- Не надо! – Эрик залился краской, являя чудный контраст с белой маской.

- Как хочешь… хотя зря, конечно, отказываешься. Эрик, я пошутила! – не выдержав, я откинулась на подушку и залилась смехом, стараясь, впрочем, делать это потише. – Просто пошутила, по-дружески, можно сказать.

- По-дружески… - странным голосом отозвался Эрик. – Ладно. Тогда… спокойной ночи.

- Спокойной… А свою маскировку снимать не будешь? Неудобно, наверное?

- Сначала потуши свет.

- Сейчас.

Я дунула на свечку и забралась под одеяло. Ощутила движение воздуха – это Эрик протянул надо мной руку и положил на стул парик и маску. Как-то он внезапно раскрепостился… И почему мне кажется, что это не к добру?

С этой трезвой мыслью я и уснула.




Глава 22, в которой есть только мужчина и женщина и слова между ними, свеча на столе, хороший коньяк, снег, ночь и Бог, который есть Любовь


Выспаться в эту ночь мне так и не удалось. Где-то через час-полтора меня словно толкнуло: не то ощущение пустоты за спиной, не то слабый свет, пробивающийся сквозь ширму. Я открыла глаза. Парик и маска были на месте, и, тем не менее, Призрак бродил по моей комнате. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, зачем. Искал одежду.

А может, не надо вставать?.. Надо. Посмотрю, что он делает… Оставь человека в покое… А если он решит сбежать?.. Так, это надолго. Я иду спать… Иди-иди, тогда я буду спать завтра на репетиции… Договорились…

Я облачилась в пеньюар и тихо заглянула за ширму.

Эрик шарил у меня в шкафу.

Похоже, ему вполне хватало света одинокой свечи на столе. Я несколько минут полюбовалась видом широкой, безупречной формы, мужской спины, испещренной заметными даже в полумраке узкими белыми полосками шрамов. Наглядевшись, я кашлянула, обозначая свое присутствие. Эрик едва не подпрыгнул и весьма резво обернулся.

Я вышла из-за ширмы.

- И не стыдно рыться в чужих вещах?

Эрик побагровел, схватил с кресла мою накидку и замотался в нее по уши.

- Я искал свою одежду, - глухо пробормотал он.

- Как ни странно, я и сама догадалась. Непонятно только, за каким лешим она тебе понадобилась в два часа ночи. Сбежать решил? И каков план: сигать в окно или с боем прорываться через дверь?

- Я не собирался сбегать. Я хотел… почитать, - неумело соврал Эрик.

Я усмехнулась.

- Днем не начитался? В любом случае, копаться в дамском белье неприлично. Да и мало ли, вдруг там бы оказались компрометирующие меня письма?

Эрик оживился.

- А у тебя есть такие письма? – мне кажется или в его тоне прозвучала угроза?

- Увы мне, - с притворной грустью призналась я, - нечем бедной девушке похвастаться. Разве что твои розы…

- Ты… ты хранишь мои розы? – прерывающимся голосом спросил Эрик.

- Да, и можешь счесть меня сентиментальной дурочкой. Это было так романтично… одинокая роза цвета крови с лентой черного шелка, - последние слова я почти прошептала, вся во власти нахлынувших воспоминаний – мадам Жири, «Он доволен тобой сегодня», белая маска, брошенная на пристани…

- Кристина… я не знал. Не могу выразить, что это значит для меня… - Эрик сорвался в сип.

Я потупилась… и уперлась взглядом в босые ступни, беспокойно переминавшиеся на холодном полу. Каким бы инфернальным не воображал себя Призрак, сейчас он банально мерз. Я вздохнула.

- Не могу на тебя смотреть в этой накидке. – Я прошла мимо него к шкафу и выудила из глубины брюки и рубашку. Сунула их Эрику в руки. – Держи. Извини, не успела рубашку постирать, придется тебе походить раненым поэтом. – Нагнувшись, я достала из-под груды своих туфелек тщательно зарытые ботинки Призрака Оперы. – Вот. Остальное – в другом месте, и оттуда ничего нельзя достать без того, чтобы не устроить страшный грохот. Так что зря ты тут бродишь, вместо того чтобы спать и набираться сил.

Эрик прижимал к себе ворох одежды и глядел на меня с нечитаемым выражением лица. Он не прикрывал шрамы, поскольку тусклого огонька свечи хватало лишь на то, чтобы едва осветить левую половину его лица, а правая оказалась скрыта в глубокой тени. Спохватившись, что не стоит на него пялиться, пока он одевается, я отвернулась к ширме и принялась считать в ней дырки.

- Кристина, а почему именно раненым поэтом? – вдруг спросил Эрик.

- Что? Ах, это… Ну, как Пушкин. Погиб поэт, невольник чести…

- Ты знаешь Пушкина?

Как же мы удивились-то…

- Знаю. Правда цитировала я сейчас Лермонтова. Пора тебе уже привыкнуть к тому, что твоя Кристина – кладезь энциклопедических познаний.

Тут сзади раздалось приглушенное чертыханье, и я невольно обернулась. Эрик успел натянуть брюки и пытался надеть рубашку, но из-за плеча это было, видимо, довольно болезненно.

- Дай я помогу.

Я подошла и, взяв его за левую руку, направила ее в рукав.

- Теперь вторую…

Он был так близко, что я могла рассмотреть каждый волосок у него на груди. Нестерпимо захотелось прикоснуться к ней, проверить, так ли хороша его кожа наощупь. Да, я уже и видела и трогала его накануне, но тогда мне было не до фривольных мыслей. Если честно, тогда я вообще ничего не чувствовала, кроме страха. А сейчас… Нечестно было пользоваться тем, что Крис спит, но я уже не контролировала себя. Бесцеремонно отведя руку Эрика, я сама застегнула манжеты. Не в силах сопротивляться неосознанной эротичности этого момента, я встала совсем близко и потянулась заправить рубашку в брюки… Руки Эрика перехватили мои, когда я уже почти упиралась ладонями ему в живот. Он дышал прерывисто – так же как я. И, так же, как мне, наверное, ему было трудно остановиться…

- Не надо… - прошептал Эрик куда-то мне в волосы.

Медленно-медленно я запрокинула голову и посмотрела ему в лицо. Пламя свечи придавало его чертам то животную чувственность Диониса, то жестокое коварство Локи, то неистовую ярость Марса. У меня пересохло в горле и до того захотелось поцеловать это изменчиво-прекрасное божество…

Я приподнялась на цыпочки и легонько тронула губами его губы.

- Не надо, - хрипло повторил Эрик и отстранил меня.

Я моргнула.

Волшебство развеялось.

Эрик стоял передо мной, ссутулившись, и держался рукой за грудь.

- Больно? – встревожилась я.

- Больно…

Я посмотрела на него виновато.

- Это из-за меня.

Как же я могла забыть – я ведь вчера здорово давила ему на ребра!

- Из-за тебя, - согласился Эрик и согнулся, упираясь другой рукой в колено

- Извини, я не сказала, - зачастила я, - но ты вчера вдруг перестал дышать, и сердце не билось, и я так испугалась, господи, мне было так страшно, ты не поверишь, я думала, что потеряла тебя, и, наверное, давила слишком сильно, чтобы вернуть тебя, но я проверяла – ребра не сломаны…

По-моему, он имел в виду не ребра… Я думала, ты спишь… Уснешь тут, пожалуй… Я больше не буду. Пока… Ты делаешь только хуже, ему не нужна похоть… Это не похоть, это… момент такой… подходящий… Успокой его, пусть поспит, пусть соберется с мыслями, и скажет все, что хочет сказать, завтра… Да будет так.

- Ты… вернула меня? Что значит – сердце не билось? – Эрик смотрел на меня в изумлении. Он даже выпрямился.

- То и значит, - я вздохнула, заново погружаясь в тот ужас вчерашних минут, когда я не нащупала пульс ни на запястье, ни на шее, где сейчас трепетала голубая жилка. – Ты умер. На несколько секунд. А я тебя оживила. И думала, что умру, если ты не вернешься. Что возьму скальпель и вскрою вены, и плевать, что будет потом…

Внезапно меня повело, и я едва не налетела на стол, но сильные руки подхватили меня в последний момент и усадили в кресло.

- Успокойся, Кристина, - Эрик оперся о подлокотники и внимательно посмотрел на меня. – Ты такая бледная. У тебя есть нюхательные соли?

- У меня есть коньяк, там, в буфете, - вяло ответила я, - директора перед Рождеством расщедрились. Не самый пристойный подарок для молодой девушки – подозреваю, его хотели подарить Пьянджи, но тот отчего-то отказался. Я отказываться не стала. Хороший коньяк.

Эрик достал пузатую бутыль и два бокала, плеснул в оба коньяк на донышко. Один протянул мне, другой забрал себе и сел в кресло напротив.

- Я правильно понял: ты спасла мне жизнь?

- Наверное. Это называют долгом жизни. Но ты можешь не отдавать – я всегда буду спасать тебя.

Я зажала бокал в ладонях и покатала золотистый напиток по его стенкам, любуясь цветом на просвет пламени свечи. Комната заискрилась радужными разводами.

- Ты всегда спасаешь меня, - странным эхом откликнулся Эрик и залпом осушил свой бокал. – Ты всю жизнь спасаешь меня. От этих стен, от одиночества, от меня самого. Мой собственный бескорыстный ангел-хранитель… Это самое большее, на что я могу рассчитывать, и как я смел предполагать…

- Тебе не кажется, что коньяк похож на расплавленный янтарь? – перебила я. – Люблю янтарь. Самый живой камень. Да и не камень вовсе… Застывшие слезы деревьев, рассыпавшихся прахом миллионы лет назад…

Я отхлебнула из бокала, покатала во рту обжигающую жидкость и проглотила, разослав импульс тепла до кончиков пальцев на ногах.

- Хочешь, я подарю тебе янтарь? Серьги, колье – все, что попросишь.

Эрик снова наполнил свой бокал – не более чем на четверть.

Я поднялась из кресла и подошла к окну.

- Нет, не хочу. Я бы хотела огромный кулон, длиной с мой большой палец, но как я его буду носить – это же слишком вульгарно.

- Носи его при мне, - в голосе Эрика прозвучала улыбка, - для меня ты в любом украшении не будешь вульгарной.

- Что ты там говорил про ангелов? Извини, я перебила. – Я смотрела в темноту за стеклом.

- Ничего… ничего важного. – Мне показалось или Эрик вздохнул только что?

Я вгляделась в ночь.

- Эрик, Эрик, смотри – снег…

И действительно, за окном медленно сыпались с неба огромные хлопья. Кружились в воздухе в дивном медленном танце и покрывали своей белой фантазией удручающую серую действительность.

Эрик подошел сзади, я оперлась на него спиной. Его руки обвились вокруг моей талии, и мы смотрели, смотрели…

Я тихонько засмеялась.

- Удивительно. Сколько здесь живу, но на Рождество обязательно выпадает снег… И пускай он тает поутру, но все равно - это самый настоящий снег. Здесь, где люди и не знают, что такое настоящая зима. Своеобразный привет от бога.

Я вывернулась из его объятий и вернулась на место. Эрик тоже опустился было в свое кресло, но внезапно скользнул на пол и сел у моих ног, положив голову мне на колени. Я тронула его за плечо.

- Не беспокоит?

- Рядом с тобой проходит всякая боль, кроме сердечной, - тихонько рассмеялся Эрик. – Ты – единственный яд для меня и единственное лекарство.

- Двести двадцать сантиметров… - пробормотала я.

Даже не вздумай испортить момент своей идиотской шуткой про терапию и свои длинный ноги!.. Я и не собиралась, тем более, что это твои ноги… Наши ноги… Наши. Я молчу…

Эрик удивился.

- Что ты имеешь в виду?

- Ничего. Старая шутка. Давай я лучше расскажу тебе про снег.

- Расскажи.

- Если ты всю жизнь прожил в Париже, заверяю тебя - ты не видел настоящего снега. Там, где я родилась, снег лежал по нескольку месяцев. Все реки замерзали. Наметало сугробы в рост человека. А на стеклах намерзали удивительные неповторимые узоры. И во время снегопада хлопья падали так же, как сейчас за окном – медленно и неспешно, точно в такт неведомой музыке. И отец подыгрывал снегу на скрипке. А бывало, начиналась буря, и снег летел параллельно земле, а иногда казалось даже, что он поднимается обратно в небо.

Я задумалась: что еще можно рассказать?

- Продолжай, Кристина, - сухим листом прошелестел голос Призрака.

- Хорошо. Слушай. Зима – это всегда было время игр. Дети расчищали лед на реке и катались на коньках. Я никогда не каталась – считала себя слишком неуклюжей для этого, - снизу донесся легкий смешок. – Ну, да, я была достаточно ловкой, чтобы лазить по деревьям, но держать равновесие на льду – это же совсем другое. Еще были горки. Такое удивительное чувство: катишься вниз с огромной скоростью, а кажется, будто летишь. И совсем не страшно. Еще делали ледяные горки. Особым шиком считалось прокатиться до самого низа на ногах и не упасть. Помню, однажды я все-таки упала и разбила лицо. Меня привели домой соседские мальчишки. Мама сразу запричитала, что меня теперь никто замуж не возьмет – еще бы: вся в крови, нос распух, губы – как блины. А папа увидел и засмеялся. Сказал, что я превратилась в обезьянку. Я сразу перестала плакать – до этого обезьян видела только на картинке, а тут папа говорит. Я поверила и побежала к зеркалу проверять… Действительно, было очень похоже… Потом, конечно, все прошло…

- И ты не боялась, что над тобой будут смеяться? – Эрик замер в ожидании ответа.

- Нет… Наоборот гордилась, думала, буду не такая, как все, пусть завидуют. Я тогда вообще ничего не боялась. Сейчас вспоминаю… по скользкому бревну через горную речку перебиралась, прыгала со скалы в море, лазила везде… Ужас.

- Могу тебя заверить – ты не изменилась. – Эрик устроился поудобнее, привалившись к моей ноге. – Я и не знал, что ты была таким сорванцом. Ты не рассказывала.

- А ты и не спрашивал.

Это прозвучало как упрек. Да это и был упрек, если честно.

Эрик виновато засопел.

- Теперь прошу. Говори, Кристина, не молчи, пожалуйста. Не сегодня. Говори со мной.

- Ну… - я вспоминала, что еще можно рассказать, похожее на детство дочери шведского крестьянина-скрипача. – еще я очень любила прятаться. Залягу где-нибудь в кустах или в сарае, и слушаю, как меня ищут. А потом, как ни в чем не бывало, заходила со стороны, противоположной той, в которой меня искали… Эрик, я не знаю, что еще рассказать!

- Просто… что-нибудь. Не будет слишком большой наглостью попросить тебя побыть со мной этой ночью? – Эрик поднял голову и поглядел на меня снизу вверх.

- Ты так говоришь, будто это единственная ночь, которая у нас есть, а завтра я спешно уеду заграницу. Или ты.

Эрик невесело рассмеялся.

- Как знать, как знать…

- Что за упаднические настроения?!

- Продолжай, Кристина.

Я в задумчивости положила руку ему на голову и пропустила мягкие пряди между пальцев.

- Какие у тебя волосы, оказывается… шелковые… Ты ведь шатен на самом деле? Извини, не могу разглядеть цвет.

Эрик выдернул голову из-под моей руки.

- Может, не стоит говорить про меня?

- Как скажешь. Эрик, ты так и будешь дуться? Ты кому хочешь насолить этим – себе или мне?

И под моими пальцами вновь очутились тонкие пряди.

- Давай я лучше расскажу тебе что-нибудь рождественское. Знаешь, как-то я прочитала одну пьесу. В ней главная героиня, старушка, никогда не молилась богу. Она писала ему открытки. Вернее, не писала – у нее было для этого слишком плохое зрение – но надиктовывала сама себе. И начала свою рождественскую открытку со слов: «Господи, Боже мой, здравствуй! Обращается к тебе Памела Кронки, твоя старая знакомая…» Я тоже хочу сегодня послать богу открытку, пусть и с опозданием, но лучше поздно, чем никогда, правда?

Эрик молчал. Он замер у моих ног верным псом, и мне было поначалу так неловко, но постепенно я забыла об этом и чувствовала только мягкий шелк под руками, и, осмелев, дотронулась до его лица и пробежалась по нему легкими прикосновениями, желая стереть все то, что отпечатали на нем годы унижения и отчаяния, печали и одиночества. А он – не отстранился в ужасе, что я так просто глажу это лицо, не делая различий между левой и правой его половинами.

Я продолжала говорить. Сегодня была моя очередь выворачивать душу наизнанку.

- Господи, Боже мой, здравствуй! Обращается к тебе Кристина Даае, певица из Опера Популер, но об этом ты и сам знаешь. У тебя все что-то просят, и все время для себя. А я хочу попросить за другого. Можно? Ведь можно, правда? Ты все видишь и все замечаешь. Посмотри на меня – я скажу тебе. Он не виноват. Он не хотел обманывать, да и разве может быть обманом добро? Прости его, Господи, что тебе стоит? Помоги ему. Помоги мне, Господи, любить его. Это трудно. Иногда он бывает злым и вспыльчивым, гордым и упрямым… Он бросает тебе вызов, бросает вызов всему миру. Он не умеет по-другому. Пока не умеет. Я научу. Господи, ты же сам сказал: любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Господи, дай ему веру в тебя. Дай ему веру в меня. Дай веру мне. Я обещаю, что если даже он не поверит в тебя, моей веры хватит на двоих. Даруй покой его душе, Господи – разве он не достаточно страдал в жизни? Разве не достаточно ему испытаний? Даруй ему счастье, Господи. А если не хватит – отсыпь из моей котомки, сколько потребуется. На сем – до свидания! Аминь. Остаюсь навек твоя, Кристина Даае.

Я помолчала, глядя на оплывшую свечу, и добавила:

- Ложись спать, Эрик.

Эрик вздрогнул, точно пробуждаясь от грез.

- А ты?

- А я посижу еще. Почитаю. – Я указала на партитуру «Дон Жуана». – Узнаю, наконец, чем там все закончилось. Иди, Эрик. Спи.

Удивительно, но он послушался. Встал и ушел за ширму. Я еще немного посидела в кресле с так и недопитым бокалом, вглядываясь в мерцающую глубину. Потом заглянула проверить, как там Эрик.

Он спал. Во всем его облике сквозило умиротворение. Я подоткнула одеяло и поцеловала его в лоб.

- Кристина… - прошептал он во сне.

- Я всегда буду на твоей стороне, - пообещала я, - спи, спи, любовь моя. Ты не слышишь, и завтра нас разделит день, и ты снова найдешь для себя отговорки, чтобы промолчать, чтобы уверить себя, что не имеешь на меня прав. А сегодня слушай меня. Твое клеймо на мне. С того момента, как ты сказал «Только так и нужно», оно отпечаталось на моей душе. Ради тебя я забыла прежнюю жизнь. Ради тебя я рискну жизнью. Ради тебя я буду спасать тебя от себя самого. Спи, Эрик.

Я вернулась за стол и раскрыла кожаную папку.

До утра оставалось пять часов.

Пять часов иллюзии сбывшегося счастья.




Глава 23, в которой героиня беседует о душе и искусстве, изображает из себя не то Мату Хари, не то миледи Винтер, причем довольно успешно, и литрами поглощает кофе


Кажется, я все же заснула прямо посреди чтения. Последнее, что я помнила – это крестьяне с факелами и вилами, окружившие дом Дон Жуана. Дальше был провал. А во сне мне казалось, будто я лечу, и мне тепло и спокойно, и мои крылья надежно опираются на воздух…

- Кристина, пора вставать, - раздался над головой такой знакомый и родной голос, и меня легонько потрясли за плечо.

- Не-ет... Пожалуйста… Я полежу еще минуточку. Ма-аленькую, кро-ошечную…

Я зарылась носом поглубже в подушку.

Подушку?

Похоже, я снова очутилась в своей кровати. Медленно выплывая из объятий сна, я перевернулась на спину и уставилась в потолок. Веки отказывались моргать и норовили захлопнуться окончательно. Перед мысленным взором постепенно развертывались события минувшей ночи.

Да…

Если уж после этого Эрик не понял, как мы к нему относимся, то… То он – просто упрямый осел, который не видит дальше своего носа.

Я скосила глаза вбок: Эрик, слегка наклонившись, стоял возле кровати. Он успел надеть парик и маску, но… Помимо воли мои губы растянула улыбка, и я прикрыла ее ладонью.

- Что? – удивленно спросил он. Я по глазам видела, как он просчитывает в уме, смеюсь я над ним или рада видеть. Кажется, пока с небольшим перевесом побеждало второе. А зря.

- Я вдруг поняла, что ни разу не видела тебя небритым. Небритый Призрак…

Не в силах сдержаться, я приглушенно хрюкнула. Эрик смутился, но не обиделся.

- Ну уж… Не вижу ничего смешного, - он характерным жестом потер подбородок.

- Я вижу. Это очень мило. – Я чуть приподнялась и потерла шею. – А сколько времени?

- Почти восемь.

- О-ох! Что ж я маленьким не сдох? А ведь мог, и никто же не помог… - по привычке простонала я.

Эрик удивленно приподнял левую бровь.

- Неужели так плохо?

- Прошлая ночь была бессонной, и в эту я проспала не больше четырех часов. По-моему, этого достаточно, чтобы с утра хотелось застрелиться. Это ты меня перенес в кровать или я сама?

- Я проснулся два часа назад и увидел, что ты спишь в кресле в неудобной позе. И да, перенес.

- Угу, значит, спали вахтовым методом. Тоже неплохо.

Сев на кровати, я потянулась за пеньюаром. Эрик опередил меня, сдернув его с ширмы и развернув передо мной.

- Мадемуазель не угодно завтракать?

- Мадемуазель угодно выпить пару чашек крепкого кофе. И пусть мне будет хуже. – Я просунула руки в рукава пеньюара.

Мы прошли к столу, на котором стояла окончательно расплавившаяся свеча и лежала открытая партитура. Я шмякнула свою бренную тушку на стул и, распластавшись грудью по скатерти, уронила голову на руки.

- Умираю - спать хочу, - пожаловалась я мировому пространству.

Пространство в лице Эрика ничего не ответило. Вместо этого Эрик разжег керосинку и поставил на нее турку. Пора было, в самом деле, серьезно поговорить о том, что тут произошло вчера, вернее, уже сегодня.

- Эрик, что ты думаешь об этой ночи?

Он развернулся ко мне. Глаза умоляющие, отчаянные.

- Кристина, пожалуйста, давай забудем о ней… Ничего не было… Не могло быть. Она нам приснилась. Это было наваждение, сон, сказка о сбывающихся мечтах…

О, как!

Я сощурилась.

- Знаешь, я в корне не согласна с тобой по этому вопросу. И ты от меня не отделаешься. Мы будем говорить об этом, - с нажимом произнесла я, - Или ты намереваешься оскорбить меня, показав, что я напрасно вчера открыла тебе свою душу? Ты ведь сам хотел узнать меня настоящую, я помню. Узнал – и что? Отмахнулся, как будто это ничего не значит?

Эрик вздохнул и отвернулся.

- Кристина, прости, я тебя обидел. Это вышло невольно, я не хотел. Но… Не сейчас. Я не готов. Пожалуйста, поговорим об этом… позже. Обещаю. Мне нужно немного времени, только и всего. Могу я попросить своего ангела-хранителя дать мне время?

Кажется, мы опять попали мимо цели. И Эрик все-таки осел. Или никак не может справиться с навалившимся счастьем? Правда, для счастливого человека у него слишком уж удрученный вид. И почему-то такое чувство, что скоро мы начнем воспринимать слово «ангел» как изысканное оскорбление…

Что ж так спать-то хочется?

Вскоре в руках у меня очутилась чашка. Кофе был черным и зловещим, как ему и полагается. Первый глоток едва не застрял в горле, второй гулко упал в желудок, а третий разнес по телу восхитительный заряд бодрости. Кажется, я снова становлюсь белым человеком. Я ткнула чашкой в сторону стула напротив.

- Садись, бери вторую чашку. Если не хочешь говорить – не надо.

- Ты обиделась, - с грустью констатировал мой Призрак. Он сел и уставился в темную густоту кофе. – Я знаю, что поступаю неправильно, но… Это слишком для меня. Я никогда и мечтать не смел. Ты дала мне слишком много, чтобы я смог принять это сразу.

Не то, чтобы мы обиделись… Пожалуй, мы уже привыкли к его неверию в природу наших чувств. Видимо, придется еще постараться, может, всю жизнь придется доказывать ему свою любовь… Любовь женщины к мужчине. Мы привыкнем... Уже привыкли, уже. Главное, запастись терпением - надеюсь, у нас хватит сил. Сейчас притворимся, что нам все равно, пусть и в самом деле переварит происшедшее. Но если он и в следующий раз начнет выкаблучиваться и носиться со своей маской, как дурак с писаной торбой, мы его просто убьем. Чтоб не мучился. А что, вполне гуманно…

Я перевела взгляд на папку.

- Эрик, как ты умудрился написать такую красивую оперу про разбойника с большой дороги?

Он аж подпрыгнул.

- Про кого?

- Твой Дон Жуан – форменный бандит. И замашки у него бандитские. Я не понимаю, какую мораль в себе несет эта опера, кроме как «Живем один раз». Извини, конечно…

Эрик посмотрел на партитуру так, словно впервые ее увидел.

- Прости, Кристина, но… до какого места ты добралась?

Я прислонила чашку ко лбу.

- Кажется, до того момента, как селяне решили предать Дон Жуана строгому, но справедливому суду Линча. Кстати, заодно спрошу – чем все кончилось-то?

- Ну, крестьяне захватили Дон Жуана и собирались повесить его на воротах собственного дома. – Эрик поерзал. – И тогда вышла Аминта и напомнила про обычай, согласно которому, если юная девушка согласится взять приговоренного в мужья, то его милуют и отпускают с ней. Крестьянам пришлось подчиниться обычаю, и Дон Жуан вновь обрел свободу. Крестьяне велели обоим убираться и не возвращаться. Дон Жуан и Аминта ускакали на его коне.

- А дальше? – я с интересом подалась вперед.

- Это все, - удивленно ответил Эрик.

Я фыркнула и выразительно покачала опустевшей чашкой. Он правильно понял намек и принялся готовить вторую порцию кофе.

- А какова, в таком случае мораль басни, в смысле, оперы? Где тут развитие Дон Жуана как персонажа? Развитие Аминты я вижу, и вывод в ее случае очевиден – если ты полюбил, то уже не имеет значения, насколько плох или хорош твой возлюбленный, неважно, убивал он, обманывал или вел распутную жизнь – в твоих глазах он совершенен. А Дон Жуан? Такое впечатление, что стоило им отъехать за ближайший поворот, как он девушку прирезал и спокойно принялся за старое. У других он либо несет наказание, либо сам влюбляется и раскаивается и, таким образом, доказывает, что зло не остается безнаказанным, а любовь способна растопить и обратить к свету и самое черствое сердце. А у тебя? Расскажи мне про Дон Жуана. Кто он, каков он, что он вынес из этой истории?

Эрик протянул мне чашку, но не стал садиться, а вместо этого прошелся туда-сюда по комнате, словно собираясь с мыслями. Я молча следила за ним взглядом, давая возможность обдумать ответ.

- Что он вынес… Там есть момент, когда Дон Жуан стоит с петлей на шее и готовится встретить неминуемую смерть, он понимает, что предстанет перед Творцом, и тот ввергнет его душу в Ад. Ему становится страшно. Появляется Аминта. Он ждет, что она присоединится к толпе и швырнет в него камень, как он и заслуживает. Но она говорит об обычае, говорит, что любит его и готова спасти от гибели, став его женой. Оказывается, есть чистая душа, способная полюбить его, чудовище… несмотря на все его прошлые грехи, несмотря даже на то, что он обманул ее, выдав себя за другого, она все равно увидела в нем что-то, за что можно полюбить… Дон Жуана. И он раскаивается и обращается к богу, клянясь встать на путь исправления и вести отныне честную, полную смирения, жизнь. Как и все люди.

Пока Эрик взволнованно бегал по комнате и, жестикулируя, описывал свое сокровенное желание, причудливо преломившееся в истории коварного соблазнителя Дон Жуана, я отстраненно думала, что в этом, наверное, все и дело…

Ему нужно, чтобы мы были героиней романтической истории… Чтобы все было, как в тех книжках, что он читал... Он читал – и воображал себя главным героем… А когда ему говорит о любви настоящая живая девушка, он не верит, потому что в этот момент он не герой… Не герой, а просто Эрик. И он не верит, что кто-то может любить Эрика как обычного мужчину, со всеми этими его шрамами, ошибками, прошлым... Со всей его жизнью. Бедное Чудовище – у него даже не было волшебной розы, чтобы поддерживать надежду на возможную встречу с Красавицей. Пусть шанс был мал, пусть… Поэтому он хочет, чтобы мы пели, невзирая на опасность. Чтобы он пел с нами. И для него куда страшнее наш предполагаемый отказ, нежели облава. Значит, будем петь…

- Эрик, не мельтеши, - досадливо проговорила я, - у меня голова кружится.

Он как по команде вернулся на стул и выжидательно посмотрел на меня.

- Теперь каков твой вывод о Дон Жуане?

- В его случае, видимо, мораль в том, что раскаявшийся грешник для бога более ценен, чем безучастный праведник, вроде отца Аминты. Что ж…

Но мне не суждено было закончить предложение. В дверь постучали – настойчиво и громко. Мы с Эриком тревожно переглянулись. Я никого не ждала.

- Мадемуазель Даае, прошу вас открыть. Именем закона, - раздался ненавистный голос комиссара Жиля.

Я в ужасе поднесла руку ко рту. В голове вихрем пронеслась мысль: куда спрятать Эрика? Я посмотрела на него – Эрик подобрался, словно хищник перед сворой собак. Я наклонилась вперед и сжала его руку, произнеся одними губами:

- Быстро под стол.

Он в недоумении покачал головой и кивнул в сторону окна. Я покрутила пальцем у виска и прервала нашу пантомиму, чтобы отозваться комиссару:

- Одну минуту, месье Жиль, я только что проснулась и неодета.

- Думаю, я переживу это зрелище, - нахально ответил тот.

- Прошу вас, комиссар, вы вгоняете меня в краску! – как можно более игриво отозвалась я. – Дайте даме минутку!

Эрик вытаращился, точно у меня пробилась вторая голова или что-то в этом роде. Я ответила ему самым своим свирепым выражением лица и сдернула на пол. Опустилась следом.

- Забирайся под стол и сиди тихо, - зашептала я ему на ухо, - скатерть свисает почти до пола, на всякий случай я сяду в кресло, и комиссар тебя не увидит. Надеюсь, он скоро уйдет. Давай-давай, шеметом.

Эрик убрался под стол, а я выпрямилась, расправила складки скатерти, придвинула поближе кресло, а один из стульев, наоборот, убрала, чтобы не было заметно, что тут сидело двое. Что еще? Ах, да – чашка.

- Мадемуазель, если вы не откроете, я прикажу выбить дверь, - елейным тоном произнес Жиль.

- В таком случае, вам придется платить за ремонт, - ласково ответила я.

Так, быстро в ванную, помыть чашку, заодно поплескать на лицо прохладной водой. Ой, зеркало завешено – полотенце вернуть на крючок. Больше следов нет. Одежда Эрика, свернутая, спрятана в пространстве за выдвижными ящиками бюро, медицинские принадлежности я еще вчера затолкала за решетку вентиляции.

Вернув чашку в буфет, я взбила волосы попышней и решительно приспустила рубашку и пеньюар, обнажая плечи. Попробуем воздействовать на комиссара, может, тогда он не будет глазеть по сторонам. Пощипав для верности щеки и покусав губы, чтобы сделать лицо поярче, я вздохнула поглубже – и решительно отперла дверь.

- Доброе утро, мадемуазель! – до отвращения жизнерадостно поприветствовал меня Жиль и бесцеремонно отодвинул в сторону.

Следом за ним в комнату протиснулись двое моих стражей с подносами, груженными снедью. Я прямо чувствовала, как распахнулись глаза, и отвисла челюсть, делая меня похожей на хрестоматийный образ Кристины.

- Ч-что это? Зачем? – я вытянула дрожащую руку по направлению к полицейским, застывшим почетным караулом.

- Что? Ах, это… Мне нужно было с вами поговорить, и я подумал, что негоже вам из-за меня пропускать завтрак. Венсан, Арман, оставьте подносы и можете быть свободны. Нам с мадемуазель Даае предстоит долгий разговор.

Я уселась в кресло и закинула ногу на ногу, позволив тонкой ткани натянуться, четче обрисовав все имеющиеся округлости. Заодно и перекрыла визуальный доступ к подстольному пространству.

- Слушаю вас, - и я принялась спокойно и не без определенного изящества намазывать масло на хлеб.

- Мадемуазель Даае, до меня дошла информация о вашем вчерашнем выступлении. Вы заявили, будто бы Призрак Оперы бывает в вашей постели. Это так?

- Комиссар, вы интересуетесь, действительно ли я так сказала или действительно ли Призрак греет мою постель?

- Вы прекрасно поняли меня.

Я кивнула.

- А что, если я скажу «да»?

- Тогда я назову вас маленькой лгуньей, ибо не далее, как позавчера вы заявляли, что на знакомы с ним.

- О, мы, женщины, так непостоянны и лживы, это еще от Евы повелось, - я положила на краешек бутерброда немного джема, - вы тоже не далее, как позавчера орали мне «ты» и угрожали каторгой. Попробуйте круассаны, они восхитительно свежие.

- Прекрасно, оставим светскости. – Жиль разлил по чашкам кофе. – Так это правда?

Я пристально посмотрела ему в глаза.

- Да.

Лицо комиссара исказила неприятная усмешка.

- А как же описание, данное покойным месье Буке? Словно желтый пергамент его кожа…

- Мой любимый цвет.

- …Дыра зияет вместо носа…

- Мой любимый размер.

Усмешка комиссара превратилась в глумливую.

- Что, девочка, ты из тех, кто любит уродов?

Я предостерегающе опустила руку с кресла, дотягиваясь пальцами до бахромы скатерти и, приподняв ее, просунула ладонь внутрь. И за нее сразу же крепко ухватились. Ободряюще сжав руку Эрика, я томно поглядела на комиссара и покачала на ноге туфлю.

- Я вообще-то высоких люблю. И стройных. А то представьте кого-нибудь с комплекцией Пьянджи – такой же раздавит и не заметит. Ужас.

- То есть иные его… достоинства настолько перевешивают недостатки внешности, что ты, не раздумывая, променяла виконта со всем его богатством и знатностью на Призрака Оперы? – Жиль завладел розеткой с джемом и методично ее опустошал.

- Вам ли не знать, комиссар, что влюбленной женщине не до раздумий? – парировала я.

Ладонь в моих пальцах чуть дрогнула.

- Отлично. Просто отлично. Тогда объясни мне, почему ты согласилась участвовать в облаве? Я сомневаюсь, что тебя испугала перспектива каторги. Я знаю такую породу женщин – вы можете согнуться под обстоятельствами, но не сломаетесь.

-Какой вы недогадливый! – я звонко рассмеялась, запрокидывая голову и позволяя волосам свободно рассыпаться по обнаженным плечам. – Я согласилась лишь потому, что хочу спеть в Его опере. Да мне достаточно пальцами щелкнуть - и ни меня, ни его здесь не будет, и никто нас не остановит. Ищите ветра в поле. Но нам это не нужно. Как бы вы ни пыжились, Жиль, это здание и его Призрак вам не по зубам. Как знать, не сидит ли он сейчас где-нибудь рядом, слушая нашу премилую беседу? Вдруг в этой комнате тоже есть тайный проход?

Комиссар побагровел.

- Я прикажу продолбить здесь каждый сантиметр! Мы выкурим этого зверя из норы!

- Не трудитесь. – Я неспешно завтракала, по-прежнему держа одну руку под столом – на случай, если Эрик решит проявить самодеятельность. – Боюсь, если вы попробуете начать тут все крушить, с вас спросят директора. А чтобы отыскать здешние тайные ходы, вам понадобиться взорвать всю Оперу.

- Возможно, я так и сделаю, - прошипел Жиль, но я видела по его глазам, что битва осталась за мной. Я решила добить его.

- Знаете, это здание… Оно не принадлежит ни вам, ни даже директорам, - тихо, но очень четко проговорила я. – Им владеет Призрак, и все тут подчиняется воле хозяина. Вы бессильны против Него, комиссар. Вам не выиграть. Это Его территория. Это Его Опера. А я – Его женщина.

- Это мы еще посмотрим! – вскричал Жиль и внезапно, больно сжав мне подбородок пальцами, впился поцелуем в губы.

В первое мгновение я опешила от такой наглости, но быстро пришла в себя и укусила его за нижнюю губу. Жиль взвыл и отпрянул назад.

- Чертова мерзавка! – закричал он, трогая окровавленную губу. Увидел на пальцах кровь и озверел окончательно.

Хлоп!

Звук пощечины выстрелом разнесся по комнате. Удар был такой силы, что у меня клацнули зубы, и зазвенело в ушах.

Я изо всех сил сжала руку Эрика - так что ногти впились в кожу, - не позволяя ему выскочить из-под стола и растерзать комиссара на месте.

- А теперь Он просто убьет вас, - спокойно сказала я, глядя снизу вверх прямо в искаженное бешеной злобой окровавленное лицо.

Неизвестно, чем бы кончилось дело, но тут в дверь постучали.

- Что еще? – раздраженно рявкнул Жиль.

- К мадемуазель посетительница.

Жиль выпрямился и поправил шейный платок.

- Очень хорошо. Благодарю вас, мадемуазель за приятно проведенное время. Думаю, это не последняя наша встреча.

- Как знать, - я слегка склонила голову и улыбнулась. – Всего вам хорошего.

Жиль был у самой двери, когда я окликнула его.

- Чуть не забыла самое главное, комиссар.

Он оглянулся.

- В чем дело?

- Держите руку на уровне глаз.

Комиссар рывком распахнул дверь.

На пороге стояла мадам Жири.




Глава 24, в которой героиня оправдывается перед всеми и каждым, предлагает побег, переживает похищение и возвращение и теряет что-то очень важное


- Прошу, мадам, - Жиль посторонился, пропуская Жири, после чего скрылся за дверью.

Я продолжала сидеть в кресле, неосознанно сжимая руку Эрика, пока из-под стола не донеслось сдавленное шипение. Только тогда я опомнилась и ослабила хватку.

- Будьте добры, заприте дверь, - попросила я, как самая вежливая девочка на свете.

Мадам повернула замок и подошла ко мне, на ходу окидывая брезгливым взглядом. Из-за чего, интересно? Ах, да, я же все еще в модификации «очаруй комиссара». Медленными движениями я поправила одежду и отбросила волосы назад.

- Что здесь делал комиссар? – спросила мадам.

И какое ее собачье дело?

- То же, что и вы – интересовался степенью моего паденья, - ухмыльнулась я. – Вы, садитесь, Антуанетта, в ногах правды нет. Да и еды много осталось, молодцы Жиля натащили на роту солдат. Жаль только, что комиссар весь джем сожрал, собака такая.

- Перестань паясничать, Кристина, - презрительно проговорила она.

- Как же мне не паясничать, когда вокруг сплошной фарс? – возразила я. – И если вы тоже пришли узнать, спит ли Призрак в моей постели, то вам, как и ему, я отвечу – да, спит. – Эрик сжал мою ладонь едва ли не сильнее, чем я чуть раньше сжимала его руку. Но боли я почти не чувствовала - во мне играл кураж. - Что еще вы хотите узнать? Как именно он меня соблазнил или, вернее, как же мне, мерзавке такой, удалось совратить вашего мальчика? Увольте, это мое личное дело.

Говоря все это, я сознавала, что Эрик с минуты на минуту выскочит наружу, доведя Жири до инфаркта, и потребует, чтобы я ответила за базар. А то, что он до сих пор этого не сделал, означает лишь одно – он сидит в ступоре и пытается понять, когда его прекрасный ангел успел превратиться в эту беспардонную шалаву, и как он умудрился прохлопать такое событие.

- Не смей! – взвизгнула мадам и занесла руку для удара.

Как предсказуемо, боже ж ты мой…

Я насмешливо заглянула ей в глаза.

- Комиссар ударил по левой щеке… подставить вам правую? Или обойдемся без библейских аллюзий? А то что-то заповедь «не убий» постепенно лишается в моих глазах всякой ценности.

Не успела я договорить, как Эрик вырвал из моей ладони свою руку и пулей вылетел из-под стола, едва не перевернув кресло вместе со мной.

- Он тебя ударил?!! – прорычал он, не обращая внимания на вскрикнувшую и отпрянувшую Жири.

- Ш-ш-ш, Эрик. Не кричи, полицейские услышат.

- Пусть услышат! Я убью его! И их тоже…

- Ты никого не убьешь, Эрик. Иначе я точно попаду на каторгу… Мадам!

Эрик еле успел подхватить теряющую сознание мадам и усадить на стул.

- Я принесу воды.

Воспользовавшись случаем, я схватила с буфета стакан и слиняла в ванную, давая время им обоим успокоиться. Да и мне не мешало бы отдышаться, а заодно и проинспектировать разрушения, нанесенные тяжелой рукой комиссара.

Мда-а… Конечно, мы с Эриком близнецами не стали, но нечто общее в чертах определенно прослеживается. Левая половина лица побагровела и распухла. Как зубы уцелели – непонятно. Диагноз ясен – не позднее завтрашнего дня пойду красивыми зелеными пятнами, видимо, для большей гармонии с телом, на которое так удачно (или неудачно - это смотря для кого) свалился Призрак. Да что ж такое-то! Всякий встречный мужик так и норовит покалечить. И ладно бы эта полицейская сволочь, так еще и свои же…

Вот что это сейчас было, а? Так себя только распутные девки ведут!.. Не хватало еще слушать мораль от своего второго я. Так было надо, иначе этот хлыщ что-нибудь заподозрил… А пощечина? Для убедительности или чтобы Эрик разнес Оперу по камешку?.. Надо было позволить ему продолжить? Чтобы он меня еще и на стол повалил? Тогда Эрик бы растер его в пыль и с гордо поднятой головой отправился на эшафот. Я себе семейное счастье как-то по-другому представляю… Убедительно. Но все равно неприятно… Это еще ничего, а что нам сейчас те блюстители нравственности, которые в комнате остались, скажут… Я в тебя верю, ты можешь переорать бетономешалку и руганью загнать Сатану в церковь… Нечестно, между прочим, пользоваться чужим запасом цитат… Общим, у нас теперь все общее…

Наполнив стакан сомнительного вида водой – все равно другой нету, и приложив к левой щеке мокрое полотенце, я вернулась в комнату.

Мадам Жири, все еще довольно бледная, сидела на стуле и с интересным выражением лица разглядывала Эрика. Занятно, это она, наконец, поняла, что мальчик вырос или что он таки мальчик? Эрик стоял, повернувшись вполоборота к столу, и потирал плечо. Наверное, резкие движения даром не прошли.

Ну, с богом…

- Возьмите, мадам, - я протянула Жири стакан и опять упала в кресло. – Так что вам на самом деле было нужно?

Она уставилась в стакан и помолчала. Потом вздохнула и, наконец, заговорила:

- Я слышала краем уха о твоем плане, Кристина. Опасное дело ты затеяла… Не боишься? По глазам вижу, что ничего не боишься. Откуда вдруг в тебе эта храбрость и безрассудство? Но я не об этом. Скажи, Кристина, ты понимаешь, что рискуешь не только собой, но и другими? Эриком, Мэг, мной, например? Что всех нас могут убить?

Я потерла висок.

- Для начала, это не я собираюсь подставить под пули всю труппу, а комиссар. А потом, я полагаю, что все мы – люди взрослые, и каждый волен решать за себя, чем и когда рисковать. Лично я к участию в своей авантюре никого не принуждаю. Если никто не поддержит, значит, так тому и быть. И не забывайте, мадам, что в отличие от всех остальных, солисты будут на сцене практически все выступление. Так что я тут рискую больше всех. Впрочем, что вам мешает собрать вещи и вместе с Мэг попросту сбежать?

- Сбежать? – мадам со стуком поставила стакан на скатерть. – А куда я пойду? Я всю жизнь проработала здесь. И если мы сбежим, нас окончательно запишут в преступницы.

- Ну, вот вы и ответили на свой вопрос. – Я поправила сползшее со щеки полотенце. – У меня нет другого выхода, кроме как попробовать обыграть комиссара. Если комиссар провалит операцию, скорее всего, второй раз ему не дадут устроить перестрелку в театре – высший свет закатит такую истерику, что его сошлют пасти коз в Авиньон. А я сделаю все, от меня зависящее, чтобы он эту операцию провалил и уже угомонился.

Жири проникновенно посмотрела на меня.

- Что ж. Мне нечего возразить тебе. Ты движешься к намеченной цели, как стрела, и не в моих силах тебя остановить. Но послушай меня. Раппно…

- А что Раппно? – перебила я. – Ему меня не выследить. Может, я знаю здешние ходы хуже, чем Эрик, но уж получше полиции.

- Конечно, - Жири улыбнулась и поднялась, поправляя платье. – В таком случае, желаю тебе удачи, Кристина. Надеюсь, все выйдет, как ты задумала. Закроешь за мной?

- Да.

Я тоже поднялась. Мы прошли мимо так и не произнесшего ни слова Эрика. Уже стоя возле двери, Жири оглянулась.

- До свидания, Эрик.

Он кивнул, не поворачиваясь. Мадам опустила голову и вышла вон.

Я вернулась на место, приготовившись выдержать второй раунд. Эрик все так же стоял и молчал. Как же это действовало на нервы! Чтобы хоть как-то отвлечься, я отняла от лица полотенце и потянулась за зеркалом.

Вроде ничего так… Опухоль спала, правда, краснота держится. К вечеру разболится. И как мне с такой витриной на репетицию идти?

- Красота неземная, глаза слепит, - проворчала я по привычке, осторожно щупая скулу.

Краем глаза я уловила смазанное движение, и вот уже Эрик сидел передо мной на корточках и внимательно разглядывал левую щеку.

- Нравится? – ухмыльнулась я и сразу пожалела об этом – лицо все-таки побаливало.

- Больно? – ответил вопросом на вопрос Эрик и легонько коснулся щеки кончиками пальцев.

- Терпимо.

Тут я обратила внимание на тыльную сторону его ладони. На ней отчетливо были видны багровые следы ногтей, кожа вокруг которых успела налиться синевой. Я перехватила его запястье и отвела от своего лица.

- А тебе, Эрик?

- Терпимо. Но Жиля, эту тварь, посмевшую тебя тронуть, я убью с особой жестокостью.

Я помотала головой.

- Эрик, ты слишком много думаешь сердцем.

- А ты? – грустно спросил он.

- А я иногда головой. Не забывай, во мне течет холодная северная кровь. Поэтому сердце сердцем, а последствия поступков предпочитаю просчитать заранее. Если ты хоть пальцем тронешь комиссара, завтра сюда явится гвардия. И она-то уж точно разнесет Оперу по камешку. Да и какой резон в его смерти? Гораздо более изощренная месть – сделать так, чтобы он до конца своих дней торговал каштанами на набережной.

Не дожидаясь ответа, я прихватила полотенце и шмыгнула в ванную. Не тут-то было: Эрик увязался за мной. Наверное, очень хотел устроить разнос по поводу моей манеры поведения. Я сунула полотенце под струю ледяной воды, чтобы оно подольше нагревалось, и взглянула в зеркало. Эрик стоял позади, так что его голова была точно над моей. Я улыбнулась его отражению.

- Два сапога пара.

Эрик насторожился.

- Что ты имеешь в виду?

- Ты очень хочешь убить комиссара, а я хотела показать ему, кто тут хозяин. И, кажется, переборщила…

- Это называется «переборщила»? – изумился он. – Да ты флиртовала с ним напропалую!

- Не кричи, прошу тебя, - я приложила мокрую ладонь ко лбу, - у меня и так голова болит. А что мне оставалось, когда ты сидел под столом, и он в любой момент мог раскрыть твое убежище? Надо было облить его холодом, чтобы он наверняка принялся тут все вынюхивать? Или все отрицать? Поверь, в данном случае лучшая защита – нападение. Пусть думает обо мне хуже, чем есть на самом деле. Пусть все думают хуже. Это нормально – я певица, актриса, а, значит, уже практически… - я не сказала «шлюха», но слово повисло в воздухе.

- Но можно же было придумать что-то другое! – вскричал Эрик и добавил гораздо тише, - если это ради меня, то… это слишком благородно… жертвовать своей репутацией. Я этого не стою.

- Ты стоишь большего. Большего.

Я повернулась и уткнулась лбом ему в грудь.

- Помнишь, мы в подземелье говорили про чулки? Ну, что ты… - я не могла заставить себя повторить это, - так вот, я готова сделать то же для тебя. Правда.

- Кристина, не надо так, а то я еще вздумаю тебе поверить, - прошептал он куда-то мне в волосы.

- А почему бы тебе не поверить? – устало спросила я и, отойдя от Эрика, опустилась на край ванны и шлепнула на щеку ледяное полотенце. – Знаешь, я так устала уже. Чувствую себя маркитантской лодкой. Кажется, за последний месяц я навралась на всю оставшуюся жизнь. Ты бы знал, как мне надоело сбегать от Раппно, отбиваться от Рауля, притворяться перед Жилем…

- Общаться со мной, - глухим голосом продолжил Эрик.

Я резко вскинула голову.

- Тебе тоже нос расквасить? То есть, ты полагаешь, что я с тобой по необходимости? Нет, в чем-то ты прав… - он побледнел. – В том, что быть с тобой мне необходимо. И когда я не с тобой, мне тебя очень не хватает. Катастрофически.

- Крис… - он не договорил, метнулся ко мне, упал на колени и вцепился в мою руку. – Кристина, я должен…

Меня вдруг осенило: я припомнила слова мадам Жири.

- Эрик, а давай уедем? Бросим к чертовой матери это все?

Он вскинул голову.

- Уедем?

- Ну, да, - пояснила я. – Соберем вещи и сбежим. И пусть делают, что хотят. Черт с ней, с оперой, со всем этим. Если очень надо, поставим в другом театре. Мало ли в Европе театров? И не сосчитать. Меня с руками оторвут практически в любом.

Эрик поднялся на ноги и зашагал по ванной.

И почему у меня такое чувство, что он не договорил то, что хотел сказать?

-Нет, это невозможно, - он остановился и посмотрел на меня. - Это единственный шанс для меня поставить свою оперу. Другой выдастся через годы - и то если улыбнется удача. Это не так просто для новичка в музыкальном мире, которого никто не знает. Я не могу его упустить. Я хочу, чтобы люди услышали мою музыку… Это мое детище, и я хочу увидеть, как она звучит со сцены, оставить хоть что-то в этом мире. Здесь я – всемогущий Призрак, ты сама это сказала. Я все продумал до мелочей – костюмы, декорации, свет, и я сам поставил свою оперу. Ни в одном другом театре мира меня не станут так слушаться, не дадут реализовать замысел от начала до конца… И ты – ты будешь петь ведущую партию. Кто позволит тебе такое в другом театре, где все места поделены и иерархия устоялась?

- Эрик, послушай…

- А еще тебя наверняка объявит в розыск этот чертов комиссар. И стоит тебе только появиться где-нибудь, как тебя арестуют. Нас арестуют… И все будет кончено. Нет, Кристина, мы не можем…

Я вздохнула, понимая, что его не переубедить.

- В таком случае… пусть опера пройдет без эксцессов, а ты переждешь в подземелье… - закончила я убито, поймав его взгляд.

- Эта опера - главный труд моей жизни, я вложил туда всю душу! Я буду в театре. Я должен быть на премьере – как любой другой автор. А потом, если ты хочешь… - он на мгновение прикрыл глаза, - мы уйдем.

Мальчишка… Какой же он, в сущности мальчишка… Все они мальчишки, а некоторые - так и до старости. Мы ведь его не бросим?.. А куда деваться? Все. Как там поют в твоем времени? «На двоих одно лишь дыхание». Вот это оно и есть. Он прыгнет – и мы прыгнем… Похоже, кто-то открыл сложенные в памяти фильмы…

- И ты готов рискнуть… мной? – выложила я последний аргумент.

Эрик сник. Но сразу вновь встрепенулся.

- Не волнуйся, ты не пострадаешь. Они ничего тебе не сделают. Просто не успеют. Пока публика в зале, Жиль не даст команду стрелять, а мы с тобой не пойдем за кулисы, а сразу прыгнем в люк. Пока эти раззявы разберутся, что к чему, мы будем далеко.

План, конечно, был шит белыми нитками, но если в кино получилось, почему бы и нет.

- Ой, сколько времени? – встрепенулась я.

- Десять.

- Мама! Я опять опаздываю!

Я отшвырнула полотенце и выметнулась из ванной к шкафу.

Пятнадцать минут спустя я стояла за дверью и ждала, пока мои «провожатые» отлипнут от стен.

Все, теперь моя очередь спать. Текст мы знаем. Если что, я слушаю одним ухом…

Ощущение опасности прошло сквозь сон, как нож сквозь масло. Я встрепенулась.

Мне что-то не нравится. Где мы?.. Идем по коридору… Я его не узнаю… Все в порядке, спи даль…

Кристина!

Я вырвалась наружу только для того, чтобы ощутить на лице остро пахнущую тряпку.

Ч-черт!

Где я?

Ага. Над головой – потолок. Уже здорово. По бокам - подушки. Совсем хорошо. Я села.

Кровать на столбиках, красивая комната, освещенная пламенем камина и газовой лампой. Судя по обоям, я в богатом доме. Кто-то меня, похоже, похитил.

Часы на каминной полке показывали одиннадцать вечера. Я подумала об Эрике, который наверняка уже места себе не находит – еще бы, я не пришла днем и потом тоже, - и в груди заныло. Узнаю, кто меня похитил – убью на месте.

Словно в ответ на мои мысли, дверь открылась, и в комнату вошел виконт де Шаньи.

Нос он себе починил. А вот с мозгами была явная напряженка.

- Рауль! – я соскочила с кровати.

- Тише, дорогая, все уже позади,- ласково отозвался он.

Что - позади? Он совсем с дуба рухнул?

- Рауль, что происходит, я не понимаю!

- Теперь все будет хорошо. Я увез тебя подальше от влияния этого чудовища. Он околдовал тебя, моя милая Кристина. Но ничего, несколько дней за городом, и ты вернешься ко мне, такая же милая, как прежде.

- А если не вернусь? – невольно спросила я.

- О, это было бы огорчительно для меня, - расстроено проговорило это чудо природы. – Потому что тогда мне пришлось бы отдать тебя на лечение в психиатрическую больницу.

Здрасьте, приехали. Я думала, один Призрак буйный. А тут их на целую палату.

- Рауль, я не собираюсь тут оставаться. У меня опера через месяц. Фермен с Андре выставят мне неустойку за срыв постановки.

- К черту Фермена и Андре! – повысил голос виконт. – В конце концов, моя семья покровительствует Опера Популер, и они будут делать то, что я им скажу. И ты тоже.

- Рауль, я перестала понимать, кто из нас сумасшедший, - я покачала головой. – Ты меня похитил – это, по-твоему, нормально?

Внезапно он в два широких шага преодолел расстояние между нами и довольно грубо притиснул к столбику.

- А мне показалось, что тебе нравится, когда тебя похищают, - прошептал он мне в ухо. – Когда эта подземельная тварь тебя похитила, тебе ведь это понравилось? Что он такое может, что ты прыгнула за ним в люк на маскараде? Что защищала его со шпагой в руке? Что ты, актрисочка, посмела ударить меня – наследника древнего дворянского рода? А? Отвечай, дрянь, когда я с тобой разговариваю!

Я ошалела. И это мой прекраснодушный благородный Рауль? Кажется, я ничего не понимаю в людях. Я принюхалась. Боже, он еще и пьян! Ох, только этого и не хватало – а ну как изнасилует еще. И никто его даже не осудит, после того представления, что я устроила в Опере.

- Рауль, пожалуйста, не делай того, о чем можешь пожалеть, - взмолилась я. – Ты сам себя будешь презирать.

Виконт резко отпустил меня.

- Что ты со мной делаешь, Кристина… - простонал он и вдруг пристально вгляделся мне в лицо.

На автомате я прикрыла левую щеку – совсем как Эрик когда-то.

- Кто?! – выдохнул он. – Призрак?

Я отчаянно замотала головой.

- Комиссар. Он… он поцеловал меня, и я укусила его за губу.

Рауль изменился в лице.

- Этого мерзавца я тоже уничтожу. Как он посмел!

Я не стала говорить, что сам он ведет себя не лучше. Потому что меня до усрачки пугал этот незнакомец с внешностью Рауля де Шаньи.

- А как тебе удалось меня похитить? – с фальшивой заинтересованностью спросила я.

- Комиссару нужно лучше выбирать людей, - усмехнулся он. – Я подкупил твоих стражей – всех, кроме Раппно, этого барана, как ты его назвала. Они улучили момент, когда его не было рядом, усыпили тебя и попросту вынесли через черный ход. А там их уже ждала карета. Ты прости меня – если бы я не пошел к Жилю, тебе бы не пришлось этот месяц проходить под конвоем, - закончил он совершенно другим тоном.

- И что ты будешь делать сейчас? – как можно нейтральнее спросила я, чувствуя себя так, словно иду по тоненькому льду.

- Я распорядился подать тебе ужин. А утром, после завтрака, мы пойдем гулять. Я покажу тебе парк. Некоторые деревья в нем посажены моим прапрадедушкой. Я покажу тебе его портрет. – Рауль опять становился похож на того обходительного юношу, каким явился в первый раз.

Угу. Чудная культурная программа. Но следовать мы ей не будем… А что будем делать?.. Может, попробуем удрать?.. Бедный несчастный Эрик…

- Звучит заманчиво, - я улыбнулась своей самой невинной улыбкой.

- Тогда набирайся сил и отдыхай.

Виконт не обманул: принесли приятный ужин и оставили в покое. Впереди была вся ночь, чтобы спланировать побег.

К сожалению, меня охраняли качественно – весь сад кишмя кишел вооруженным людом, нечего было и думать, чтобы проскочить мимо них. От напряжения у меня мозги плавились, и ум за разум заходил. Но ничего путного в голову не стукнуло.

Перед рассветом, когда было особенно темно, я услышала из сада странные звуки. Похоже на борьбу. Неужели… неужели это Эрик меня нашел? Господи, он ведь ранен. Господи, пусть ему ничего не будет!

Драка переместилась в дом – пол подо мной ходил ходуном. Сама я металась по комнате, на поворотах смахивая юбкой фарфоровые статуэтки со столиков. А иногда и нарочно роняя. За дверью послышалась возня. Я ринулась на выход.

- Эрик!..

Возглас умер у меня на губах, когда я увидела спасителя. Это был Раппно.

Поджав губы, я вышла из комнаты и спустилась вниз по лестнице. Там стояла толпа полицейских, некоторые из которых держали скрученными моих стражей. Двое полицейских держали вырывающегося Рауля.

- Вы не имеете права! – вопил он. – Я камня на камне от вашего управления не оставлю. Мой брат…

- Ваш брат абсолютно согласен с происходящим, - лениво протянул Раппно, перекатив зубочистку из одного угла рта в другой. – Он считает, что вы позорите свой титул, якшаясь с певичкой с сомнительной репутацией. Простите мадемуазель, - искренне извинился передо мной полицейский.

Рауль прекратил дергаться.

- Вам меня не остановить, - высокомерно заявил он. – Я все равно проберусь в Оперу и увезу Кристину…

Раппно покопался в карманах и выудил какую-то бумагу.

- Это вряд ли. Вот постановление о запрете, подписанное самим министром юстиции. Согласно этому постановлению, вам отныне запрещено появляться в Опере. В противном случае вы будете арестованы и предстанете перед судом.

Это было круто. Я бы с удовольствием порадовалась данному обстоятельству, если бы не думала об Эрике.

Пока мы ехали обратно, мне казалось, что сердце выпрыгивает из груди и мчится впереди кареты, чтобы быстрее попасть в театр, пробежать по извилистым коридорам и, ворвавшись в комнату, броситься Эрику на грудь и рассказать, как меня украли прямо посреди бела дня в Опере, кишмя кишевшей полицией.

Комната встретила меня стылым холодом и оглушающей пустотой. Только занавески развевались на ветру.

- Похоже, вы забыли закрыть окно, мадемуазель, - мягко произнес Раппно за спиной. – Принести вам еще одеяло?

- Спасибо, не нужно…

Я захлопнула дверь и автоматически повернула ключ. Хотя чего теперь опасаться. Я точно знала, что Эрик ушел.

По столу перекатывались какие-то бумажки. Я подошла поближе. Это была партитура «Дон Жуана». Закрыв окно, я собрала листки и разложила их в правильном порядке. Не хватало нескольких страниц в конце. Я пошарила глазами вокруг и увидела на буфете блюдце, полное пепла. Мой разум пронзила ужасная догадка; будучи не в силах удержаться на ногах, я упала на пол, прижимая к себе папку с партитурой.

Что он подумал? Он решил, что мы все это время его обманывали? Что раз он не захотел бежать с нами, мы убежим с виконтом, потому что нам все равно? Потому что мы сами сказали, что он слишком думает сердцем. А мы думаем головой. Как же ему, наверное, сейчас больно! Ну, почему, почему так нелепо все получается?! Только мы сумели растопить лед его недоверия… Так приблизили его к себе… Если наши души кровоточат, словно их рвали по живому, что творится в его душе? Он ведь почти поверил…

Он никогда больше нам не поверит.

Я подползла к бюро, вытащила все ящики, достала сверток одежды Эрика, выудила плащ. Не заботясь более о разбросанных повсюду бумагах, завернулась в него и улеглась прямо на полу.

Из глаз безостановочно текли слезы.

И кровью исходило сердце.

Мы обе оплакивали несбывшиеся надежды Эрика.




Глава 25, в которой героиня переживает апатию и ужас, собирает банду, поддается секундному порыву малодушия и обращается к Призраку без надежды на ответ


На меня навалилась странная апатия. Ничего не хотелось. Совсем ничего.

Два дня я и носа не казала из комнаты. Мэг, добрая душа, таскала мне обеды. Я съедала все – уморить себя голодом казалось идеей пошлой и безвкусной. Остальное время я сидела на кресле или лежала на кровати, завернувшись в его плащ.

Спали с Крис по очереди – мы все еще надеялись, что он вернется, что вот-вот скрипнет створка, и с подоконника в комнату легко соскочит гибкая хищная тень. Глупо, конечно, но мы надеялись…

Поэтому и окно не закрывали.

В комнате воцарился промозглый холод: Мэг зябко ежилась всякий раз, как прошмыгивала мимо меня в приоткрытую дверь. А я ничего не чувствовала. Внутри горел огонь, и в нем расплавлялась вся прошлая жизнь. Моя ли? Кристины Даае? Не ищите у нас ответа. Так странно было сознавать, что, прожив несколько месяцев в теле Крис, я сумела разбудить в ней любовь.

Любовь к нему. Через обман, ошибки и случайности. Все это время она была фактически сторонним наблюдателем, невзирая на то, что, как хозяйка тела, могла испытывать все почти так же, как я. Должно быть, видимая, но невысказанная его любовь сумела пробиться сквозь этот заслон. А я позволила ей сделать это, и, отразившись от моей собственной любви, удвоившись, она ворвалась в юную душу Кристины. И сейчас ее пламя пожирало нас, не находя выхода.

На полу комнаты, «на подаренном им ковре», - напомнил внутренний голос, наш безжалостный палач, все так же валялись ящики бюро, одежда – его одежда, листки с партитурой – его опера… Всюду был он: в недопитой чашке на столе, в завешенном полотенце в ванной, в застеленной, но помятой постели… В высушенных бутонах под стопкой белья… В блюдце, наполненном пеплом, вздымающимся вверх при каждом движении воздуха… Придя в первый раз, Мэг хотела прибраться, но я ее остановила. Так было легче поверить, что он все еще здесь, просто вышел на минутку. Так было легче поверить, что он вернется.

На третий день в дверь забарабанил Жиль и пообещал, что если я не начну ходить на репетиции, он лично притащит меня туда за волосы. Я усмехнулась – как будто стоило бояться подобных пустяков. Но визит комиссара подействовал неожиданно тонизирующе. Я словно бы очнулась от затяжного кошмара.

Я вымыла чашку, закрыла окно, собрала вещи с пола и разложила по местам. Плащ оставила на кровати – я все еще не имела сил с ним расстаться. Без его запаха было неуютно, точно я голая. И я нашла выход.

Когда я, торопясь на репетицию, пробегала мимо мадам Жири, она долго удивленно смотрела мне вслед – я чувствовала ее взгляд между лопаток. Еще бы: не каждый день увидишь свою подопечную в жилете Призрака Оперы. На шею я повязала незаслуженно забытую ленту в тон, купленную давным-давно, в тот день, когда я впервые угостила его пирожными… Не думать, не вспоминать.

День следовал за днем, подготовка к опере катилась по накатанной колее, а он ничем не выдавал своего присутствия. И, тем не менее, я то и дело ловила на себе пристальный взгляд невидимых глаз. Это трудно объяснить, но я всегда знала, когда он на меня смотрел. Никогда не показывался, перекрыл все ходы, и смотрел, смотрел на меня. Словно пытался разгадать. Понять, как я могла так его обманывать, и могла ли вообще…

Кажется, последнее время я начала слишком часто думать сердцем.

Я заполучила в безраздельное пользование ключ от розовой гримуборной и часто приходила по вечерам туда или в часовню, оставляя неизменного Раппно с парой ежедневно сменяющихся теперь подручных скучать под дверью, и звала его. Как же я хотела, чтобы однажды он откликнулся! Ничего в этой жизни так не хотела. Я бы объяснила ему, что все не так, как он думает, я бы… Господи, я готова была отдаться, только бы он поверил – и не уходил больше, не оставлял меня одну в этом чертовом театре, кишмя кишащем полицией. И Крис была согласна со мной…

Но он молчал, и ничего не менялось.

Примерно за две недели до премьеры произошло одновременно два события.

Сначала нам раздали отпечатанные листы с новой концовкой «Дон Жуана». Я вчиталась в либретто – и похолодела. Еще свеж был в памяти его голос, так обыденно описывающий недочитанную мной концовку, когда он сидел за столом, точно всегда так было, что мы с ним вставали и неторопливо шли пить кофе с булочками. И за ним слышалось дерзкое: «Если ты останешься, я… я выйду. Куплю дом рядом с Оперой, чтобы тебе не пришлось далеко ходить на репетиции. Стану встречать тебя каждый вечер, стану ходить на твои спектакли… Я даже начну покупать билет, как обычный человек!»

Новый финал был поистине чудовищен. Согласно ему, Дон Жуан успевал совратить Аминту до того, как к дому подоспели крестьяне. И в то время как Аминта отдавалась обманщику на вульгарно-роскошном ложе, крестьяне поджигали дом. «Пахнет дымом!» - пугалась девушка. «Это тянет из камина», - беспечно отвечал ей Дон Жуан. «На потолке видны алые отблески!» - не унималась Аминта. «Это закат окрасил небо», - бессовестно лгал соблазнитель. В конце дом оказывался целиком объят пламенем, и на его крыше стояли Дон Жуан с обезумевшей от ужаса Аминтой. «Ничтожные глупцы! - подбоченясь восклицал Дон Жуан, с презрением оглядывая беснующуюся внизу толпу – и превращался в демона Ада, - Я лишь хотел проучить тебя, жалкий святоша! – он указывал на отца Аминты, - Теперь твоя дочь будет принадлежать мне вечно!» И демон низвергался вместе с Аминтой в огонь, чтобы она всегда была с ним. А я слышала тяжелое дыхание и отчаянный крик: «Ни за что! Я унесу тебя вниз, к себе. Запру – и ни один человек не найдет тебя. И твой виконт быстро позабудет тебя, утешившись с какой-нибудь сговорчивой балериной. А ты останешься со мной. Навсегда. Слышишь, навсегда!!!»

Господи, Эрик…

Полдня я попросту проревела над смятыми в порыве отчаяния листками. Потом сказала себе, что плакать, как ни крути, неконструктивно, разгладила страницы и положила в папку к остальным. Пусть будет по-твоему, Эрик.

Эрик, Эрик, Эрик, Эрик, Эрик…

Я снова могла произносить твое имя, мой родной, мой невозможный, мой непостижимый, мой любимый.

И как нельзя кстати оказалось второе событие. Мэг сумела договориться с народом о встрече. Местом назначили каморку с рычагами под куполом – туда полицейские забредали редко.

Чтобы попасть туда, пришлось извернуться. Как самые натуральные шпионки, мы с Мэг спланировали грандиозный обман моих стражей. В условленный день и час она пришла ко мне в умопомрачительной шляпке, закрывающей половину лица, неся светлый парик в подушке турнюра. Выждав для проформы двадцать минут, мы обменялись одеждой, я нацепила парик и шляпу, и вот мы уже торчали под дверью, готовясь разыграть спектакль не менее опасный, чем премьера под дулами полицейских ружей.

- Мэг, сбегай за марципанами на кухню! – громко сказала я, поправляя вуалетку.

- Конечно, Крис. По две штуки нам хватит? – Мэг прикусила губу, чтобы не рассмеяться.

- Даже слишком, - я кивнула ей и выскользнула в коридор.

Полицейские лениво проводили меня взглядом, и не остановили. Сначала я шла по направлению к кухне, но, убедившись, что меня никто не преследует, сквозанула в боковой коридор и рванула наверх, к месту сбора.

Здесь, под куполом, собрались те, кого я должна была убедить восстать против произвола комиссара. И я не боялась. Войдя в тесное помещение, я мгновенно оценила свои перспективы. Так, вот стайка балерин во главе с Камиллой, несколько человек из хора, рабочие. Особняком восседал ла Вирм. Отлично, можно считать, что они все уже мои.

- Добрый вечер, - поприветствовала я народ, стаскивая с головы душный белобрысый парик.

Мне ответил хор нестройных голосов.

- Итак, надеюсь, нет нужды объяснять причины, по которым мы здесь собрались…

- Отчего же, объясни – вдруг кто-то еще не знает, - добродушно пробасил кузнец.

Хорошо. Я и не ожидала, что они рванут за мной, теряя тапки.

- Как вы знаете, комиссар Жиль вбил себе в голову, что ему до зарезу нужно заполучить Призрака Оперы. Именно поэтому вот уже полтора месяца нам досаждают полицейские. Более того, во время предстоящей премьеры он собирается нагнать в зал кучу вооруженных до зубов полицейских в штатском и устроить натуральное побоище – он сам мне это сообщил. Вкратце это все.

Толпа загудела – я ждала.

- Кристина, прости, нам всем понятно, почему ты защищаешь Призрака…Но с какого боку это касается остальной труппы? – спокойно спросил седой осветитель.

- Это касается всех и каждого! Возможно, не все из вас в курсе, что Призрак на самом деле является членом труппы, участвующим в постановке спектаклей. Поэтому, охотясь за ним, Жиль фактически охотится за одним из вас.

Кто-то вдалеке возмущенно крякнул. Аудитория явно настроилась на мою волну.

- Мы поняли, - похоже, ла Вирм взял на себя роль глашатая всеобщего мнения. – Что ты предлагаешь, Кристина?

Я оглядела собравшихся. Сидят, глаза внимательные такие… Ни дать ни взять – тигры, ждущие очередной команды дрессировщика. Ну, что ж… Аппп!!!

- Я предлагаю сорвать операцию. – И, перекрикивая гул голосов, - от вас не требуется ничего криминального. Как я уже сказала, все полицейские будут в штатском, а на лбу у них род занятий не указан. Так что вы всегда можете оправдаться проявленной бдительностью – мало ли какие подозрительные личности могут шататься по Опере, да еще и с оружием.

- Что-то не хочется лезть под пули! – крикнул какой-то молоденький рабочий.

- Предпочитаешь стоять под дулом и молиться, чтобы тебя не задело? Да что ж вы за мужики, если трусите надавать по морде фликам?!

- Тебе-то хорошо трепаться, ты рисковать не будешь! – возразил все-тот же рабочий.

- Наоборот, дорогуша, как раз те, кто будут стоять на сцене, рискуют больше других – туда комиссар велел целиться прежде всего. И угадайте-ка, кто будет находиться на сцене почти весь спектакль, а? Что, вы трусливее меня? Я не боюсь выйти под пули. А вы?

Я выдохлась. Это эмоциональное выступление отбирало все силы.

- В таком случае, нужно продумать детали, - неожиданно выступила с разумным предложением Камилла. – Как будет выглядеть нападение? Когда его начинать? Что делать тем, кто стоит на сцене и за кулисами?

- Отличные вопросы, - обрадовалась я. – И я с удовольствием на них отвечу. Во-первых, чтобы обезоружить полицейских в зале, нужно их распознать. Скорее всего, они будут одеты скромно и неброско. И уж точно, их не посадят в кресла. Короче, если видите кого-то, кто стоит в скромной темной одежде, ставлю тельца против яйца, что это – флик. За кулисами проще – там посторонний выделяется, как бельмо на глазу. Мой план таков: главное – чтобы публика еще оставалась в зале, то есть, это должен быть конец третьего, последнего, акта. – Я умолчала, что основная причина моего выбора времени – это желание дать возможность детищу Эрика увидеть свет. А финал... Что финал? Финал мы еще переиграем. – Я подам сигнал, и вы вцепитесь в полицейских. Скорее всего, кто-то из них не утерпит и шмальнет, надеюсь, никого при этом не задев. Этого будет достаточно, чтобы наутро разразился скандал. Аристократия дойдет до министра, и комиссара снимут с должности. А мы освободимся от осады. Это все.

Я смотрела на них, отслеживая реакцию. Похоже, большинство меня всецело поддерживало.

- Тогда еще пара уточнений, - не унималась Камилла, - что за знак? И как мы отличим друг друга от фликов?

Я задумалась. Тот «знак», который Кристина подала в фильме, нам, по понятным причинам, не подходил. Ну…

- Сделаем так: в третьем акте есть момент, когда Аминта поднимается на мостик над сценой. Давайте, когда я буду на нем и допою свою арию, я громко крикну: «Призрак в пятой ложе!» Это послужит сигналом, а заодно отвлечет внимание полицейских от сцены. Что же касается отличия… - я опустила голову и наткнулась взглядом на концы ленты, - вот. Те, кто участвует в заговоре, повяжут ленту шоколадного цвета. Неважно, куда – на шляпу, на рукав, на шею. Так мы сможем узнать друг друга даже в толпе.

- А что, это идея! – поддержал ла Вирм. – И назовемся «Шоколадная банда».

- Ура-а! – поддержал его нестройный хор голосов.

- Есть еще вопросы? – я оглядела своих «тигров», - тогда расходимся по одному.

Наше тайное общество еще покажет себя.

Я уходила одной из последних и отчего-то захотела напоследок прогуляться по Опере – неизвестно еще, останется ли она цела после премьеры, или сгорит, как в фильме.

В нескольких коридорах я обнаружила груды наваленных как попало тряпок и обломков реквизита. Что за странная прихоть уборщиц? Вдоволь набродившись, я для достоверности завернула на кухню за марципанами и вернулась к Мэг с последними новостями. Та пришла в полный восторг и засиделась за полночь. А мне по-прежнему было не до веселья.

В день накануне премьеры мне внезапно стало до того хреново, что я нацепила частичный костюм Воробья, собрала вещи и деньги и вылезла в окно. В конюшне переоделась в платье. Долго стояла на площади и вдыхала сырой воздух, потом поймала экипаж и направилась на вокзал. Я даже подошла к кассам.

И не смогла.

Постояла на промозглом ветру, потом поехала на окраину Парижа и оставила вещи в скромном отеле. Чуяло мое сердце, что эта предосторожность окажется не лишней.

А после весь день бесцельно бродила по центру Парижа. Зашла в Нотр-Дам, посидела там, кажется, не один час. Но не тянуло ни свечку поставить, ни исповедаться, ни совершить еще какой-нибудь религиозный ритуал. Самая ответственная исповедь в жизни ждала меня завтра. И я готова была поклясться могилой отца – хоть своего, хоть Крис – что завтра Эрик выйдет на сцену. Чтобы спеть мне о любви – и погибнуть под пулями.

Ну, уж хрен ему.

Не для того я пережила все это, чтобы он трагически умер у меня на руках, пусть даже не надеется.

Я еще погуляла по площади перед Оперой, пока на улице совсем не стемнело, а я не продрогла окончательно. И решительно направилась к парадному входу – пущай охраннички побегают: как это они меня прошляпили? К моему несказанному удивлению, в холле меня поджидал Раппно.

- Нагулялась? – спросил он так спокойно, словно я каждый день только тем и занималась, что сваливала из-под «домашнего ареста» через окно. – И куда пойдешь теперь?

- В часовню, - вздохнула я и, внаглую скинув полицейскому свою накидку, направилась в боковой коридор.

У двери Раппно притормозил.

- Я подожду тебя в конце коридора, - с почти невидимой улыбкой сказал он и удалился.

Я подивилась такой тактичности, но решила не испытывать его терпение, а побыстрее закруглиться с тем, за чем, собственно, пришла.

Сев у той стены, за которой, предположительно, скрывался потайной ход, я прижала ладонь к штукатурке.

- Эрик… Я не знаю, слышишь ты меня, или сидишь в подземелье и по привычке страдаешь… Извини, опять я язвлю. Это все от страха. Мне страшно, что кто-то из нас может не пережить завтрашний день. И ты так и не поймешь… И не скажешь. И опять будет поздно, слишком поздно. Как тогда… Я так хотела все исправить, изменить судьбу, что поверила, будто ее и нет. Но вот Буке… И ты… И завтрашнее представление. Знаешь, я ведь сумела настроить народ против Жиля. То есть, настроила-то я их еще раньше, а теперь они готовы скрутить полицейских, чтобы те не убивали ни в чем не повинных людей. Они нацепят коричневую ленту, как какое-нибудь тайное общество. Боже, как глупо! Но это все, что у меня есть. Эрик, если ты меня хоть немного любишь, не выходи завтра на сцену. Я не переживу, если ты… Я допою, комиссар ничего не получит, и мы уедем далеко-далеко… Давай, отправимся в Италию! Говорят, там воздух хороший… Снимем дом в Милане, и чем черт не шутит, устроимся в Ла Скала. Или поедем в Венецию. Ла Фениче - тоже театр с именем. Ты будешь писать музыку, я петь, все, как ты хотел. А на лето будем уезжать в Комо, это такой городок на озере. Купим маленький домик, закажем туда пианино. Представь только: вокруг вершины, изумрудно-зеленая трава, ветер, светит солнце и совсем не холодно. Прозрачное, как огромное зеркало, озеро, в котором отражается синее небо и горы. Вдалеке звякают колокольчики козьего стада, лает пастушья собака – огромный лохматый пес. Ты сидишь у раскрытого окна, в которое свешиваются ветки гранатового дерева, и смотришь, как я иду по лугу в простом платье. И дом такой белый и чистый, оплетен виноградной лозой… Где-то рокочет невидимая горная река, одуряюще пахнет миртом и медом… Я сплету тебе венок из лавра. И будут играть наши дети. Девочка и мальчик - это обязательно. Я всегда буду с тобой. Как там… в болезни и в здравии, в богатстве и в бедности… Пожалуйста, Эрик…

Я не выдержала и всхлипнула.

Плакать неконструктивно… Да иди ты…

За витражным окном замелькали странные тени. Я с трудом воздела себя на ноги и подошла поближе. Там вновь шел снег.

Как в ту ночь. Может, Эрик был прав, и это наваждение? И ничего не было?

Нет. Все было. Что бы он ни говорил, как бы ни обижался – все было. И никому не отнять.

Я сползла по стене и запела.

Tombe la neige.

Tu ne viendras pas ce soir…

Пусть хоть Раппно услышит.




Глава 26, в которой проходит день премьеры оперы «Дон Жуан торжествующий», но оперой день не заканчивается


Проснувшись, я долго лежала, бездумно глядя в потолок. Впереди был долгий день. Долгий и трудный, когда многое должно было решиться. Каюсь, накануне вечером мы грешным делом думали оприходовать остатки коньяка, но удержались – сегодня нам, как никогда, нужна ясная голова.

Перед генеральной репетицией я выловила Мэг и отвела в сторонку.

- Слушай, подруга, - я заглянула за угол: Раппно и компания, вроде бы, были достаточно далеко. – Я не знаю, чем кончится этот вечер, поэтому очень прошу, сделай так, как я скажу. Собери свои вещи и материны и отнеси их куда-нибудь – на вокзал или в гостиницу. Так будет вернее. Я еще вчера отнесла свои.

- Так вот где ты пропадала? – понимающе закивала Мэг, - На Раппно лица не было, везде тебя искал. Спасибо, Крис, только твое предупреждение запоздало. Мама еще на той неделе все ценные вещи из своих комнат вынесла к дальней родственнице.

- Твоя мама очень мудрая женщина, - прошептала я.

Похоже было, что вся труппа готовится, как минимум, к побегу за границу, потому что в это утро мне встретился с десяток человек с чемоданами. Причем все, как один – с шоколадными ленточками. Еще более удивительным было то, что пока я шла на сцену, мне не встретилось ни одного полицейского в форме. Когда я спросила об этом у Раппно, он промолчал, но его молчание было весьма красноречиво. Кажется, кроме моих сопровождающих, в здании не осталось ни одного полицейского. С другой стороны, какой сейчас от них толк? Жиль тоже не пришел на генеральную репетицию, хотя я думала, что он явится с последними ЦУ. А во время репетиции куда-то делись и мои охранники, один Раппно так же сопровождал меня всюду. В какой-то момент мне даже захотелось дать ему свою ленточку: меня все равно все знают, а ему она, безусловно, поможет сохранить здоровье, а то и жизнь. Потом передумала – слишком велик риск. Он наверняка начнет спрашивать, что да как, и мне вряд ли удастся выкрутиться.

Зато после репетиции, когда я уже прошла до середины коридора, меня осенило, кому точно не помешает моя лента. Желательно на шее.

Пьянджи.

С Эрика станется его придушить, в нынешнем-то состоянии.

Я тронула Раппно за рукав.

- Подождите меня тут, я быстро, - и вернулась обратно.

Нашего тенора удалось выловить на выходе из его гримерной.

- Синьор Пьянджи, - окликнула я, - стойте!

Толстяк повернулся ко мне.

- В чем дело? Кристина, вы что, бежали? Для голоса это неполезно.

- Да погодите вы с голосом. Вот, возьмите, - я развязала ленту.

- Что это? Зачем? – Пьянджи в недоумении повертел ее в руках.

- Оденьте на премьеру. Это очень важно, - выпалила я и оглянулась: не подслушивает ли кто, но коридор был пуст. – И прошу вас… в третьем акте, когда Дон Жуан меняется одеждой с Пассарино, уходите из-за кулис как можно дальше. И как можно быстрее. А лучше – хватайте Карлотту в охапку, все равно у нее в третьем акте арий больше нет, и покиньте Оперу. Пусть она ругается, потом сама же спасибо скажет.

Итальянец сощурился.

- Это… из-за него? Он может выйти?

Я торопливо закивала.

- Он хочет. Выйдет или нет – никто не знает, и я в том числе. Но лучше перестраховаться. Если… ничего не случится, вернетесь.

- Вот что, - медленно произнес Пьянджи, - я скроюсь за занавесом и сразу уйду влево. Если все пойдет, как обычно, я просто появлюсь из боковой кулисы.

- Ладно, так и сделаем.

Он еще раз смерил меня взглядом.

- Не боитесь? Надеетесь, что у вас получится то…, что вы задумали?

Я опустила взгляд. Помолчала.

- Не знаю. Пожелайте мне удачи, Убальдо…

Он ничего не ответил. Я развернулась и пошла. На повороте меня догнало негромкое:

- Buona fortuna .

Перед тем, как уйти к себе, я попросила Раппно стукнуться ко мне за час до начала. В комнате неторопливо разделась, повесила костюм Аминты на спинку стула и прилегла. Учитывая то, что мне предстояло пережить этим вечером, определенно нужны были силы. И сомнительно, что я буду спать сегодня ночью.

Когда раздался стук в дверь, я проснулась мгновенно, будто по будильнику. Набрала ванну, полежала там, пока вода не остыла. Вылезла, посмотрела в зеркало, усилием воли согнала с лица испуганное выражение.

Все. Пора.

Движения стали экономными и быстрыми. Первым делом закрепила на ноге ножны для стилета, которые ла Вирм по моей просьбе подогнал так, чтобы их можно было цеплять не только на руку, но и на пояс, и на бедро. А что, Аминта по сюжету испанка, ей положен кинжал. Оделась, украсила волосы цветком, нанесла грим. Последним надела на левую руку кастет. Теперь я была во всеоружии – во всех возможных смыслах.

Стоя за кулисами, пока разряженная публика постепенно наполняла зал, я украдкой выглянула. Пятая ложа пустовала, напротив, в четвертой сидели директора и комиссар. Пришел руководить охотой, сволочь.

Сзади меня похлопали по плечу. Я обернулась – это был осветитель, которого я запомнила по сходке.

- Все будет хорошо, - ободряюще прошептал он и поправил коричневую ленту на рукаве.

Раппно куда-то делся. Ну, и замечательно, надеюсь, он не пострадает. Теперь каждый за себя, а мне еще предстоит спасти Эрика, пока не знаю от чего, но что это будет нелегким делом – в этом могу поклясться.

Первый акт был самым спокойным. Открывал его, согласно либретто, дуэт Аминты с ее набожным папочкой Гонсало – управляющим латифундии синьора Тенорио, отца Дон Жуана. Папа втирал дочурке, что за благочестивое поведение небеса пошлют ей хорошего жениха. Спасибо, что не ангела. Но сарказм Эрика по поводу некоторых заботливых родителей прямо-таки сочился сквозь текст. Следом появлялся синьор Тенорио, которому управляющий пенял на моральный облик сыночка и подговаривал заняться наставлением сей заблудшей овцы на путь истинный посредством лишения денежного довольствия и написания письма с требованием вернуться в отчий дом. Параллельно хор местных девушек рассказывал о глубине морального разложения Дон Жуана. Судя по всему, разложение было неслабым. Потом Аминта шла в церковь под ручку со своим братцем, распевая о том, как сияет солнышко и поют птички, а в это время появлялся раздосадованный Дон Жуан, жаждущий мести. В его коварных планах уже фигурировало совращение Аминты, как бы она не выглядела, и особенно меня восхищала его детская радость от того, что девушка не оказалась крокодилом. Впрочем, Аминта все равно ответила на его ухаживания презрением (а я в очередной раз получила несказанное удовольствие от зрелища толстенького Пьянджи, вовсю разыгрывающего из себя мачо). И в голове дона Жуана окончательно созрел дьявольский план.

На этом первый акт кончался.

Я упорхнула за кулису, мимоходом отметив некоторое недоумение в зале. Кое-какие моменты и впрямь звучали… необычно. Но не мне об этом судить – в конце концов, кто у нас композитор? Вот пусть сам и разбирается.

Состояние было странным. Очень хотелось курить, да и руки дрожали. Нервы. Но страх так и не возник. Я снова глянула в зал. Тут и там в проходах торчали люди в штатском – все как на подбор в темной одежде. Я насчитала не меньше тридцати. Рабочие пока не появлялись; их время придет в третьем акте, если раньше меня не хватит удар от того количества адреналина, которое во мне плещется.

Мы не умрем, не имеем права… Угу. Эрик огорчится… Тебе смешно? Конечно, ты-то не умрешь… Как знать. Могу и в дурку загреметь с неврозом, так что хеппи-энд и в моих интересах тоже…

Во втором акте хитроумный испанец подсылал к Аминте своего слугу Пассарино, который должен был изображать набожного и достойного синьора, в чем и преуспел. Очень трогательно, прямо в духе Ростана, Пассарино сыпал цитатами из Библии, поминутно заглядывая в бумажку. А когда Аминта потащила его к папе, и он эту бумажку потерял… Пожалуй, надо подбросить Эрику идею о том, что ему стоит писать комедии – такой талант пропадает! Впрочем, хиханьки кончились довольно скоро. Когда брата Аминты за каким-то бесом понесло на кладбище, и он подслушал разговор Пассарино и Дон Жуана. Само собой, незадачливого шпиона раскрыли и, недолго думая, грохнули. Правда, за этим с третьей стороны наблюдал местный юродивый, единственное предназначение которого заключалось в обнародовании факта преступления в начале третьего акта. На другой день полдеревни сетовало, куда запропастился брат Аминты, а сама девушка принимала «жениха», который принес ей колечко, причем специально оговаривалось, что оно дешевое и насквозь фальшивое, но девушка слишком доверчивая, и не отличает бриллианты от стекляшек. Я почему-то всякий раз в этот момент вспоминала Рауля – видимо, таким образом, Эрик и по нему проехался. В конце действия Дон Жуан писал Аминте проникновенное письмо от имени Пассарино, приглашая ее в дом синьора Тенорио («на экскурсию», - добавляла я про себя, старательно утешая «папу», обеспокоенного пропажей сыночка). Писал он, язвительно посмеиваясь и приговаривая, какие все бабы дуры, а самые красивые пассажи зачитывал шушере, которую привез с собой в отчий дом. Заканчивался второй акт тем, что Дон Жуан указывал синьору Тенорио на то, что его управляющий горазд давать советы другим, а сам не в состоянии уследить за собственными отпрысками, в чем и предлагал отцу убедиться, навестив его покои ближе к ночи.

Пока Пьянджи весьма неплохо изображал циничного гада, я перемещалась за кулисами, проводя, если так можно выразиться, рекогносцировку войск. Здесь тоже шныряли незнакомцы в штатском, но ла Вирм, ради такого случая покинувший мастерскую, жестом показал, что все держит под контролем. В зал постепенно проникали рабочие сцены. Кажется, Жиль занервничал – ему сверху были видны все передвижения. Ничего, ему полезно. Не один он такой умный.

В перерыве перед третьим актом я подошла к Пьянджи. Он как раз повязывал ленту.

- Как договорились, - я умоляюще взглянула на него. – Берегите себя.

Тут в отдалении мелькнула знакомая шляпа, и я помчалась туда.

- Раппно, Раппно, стойте.

Полицейский остановился.

- Найдите что-нибудь коричневое, любой кусок ткани, и повяжите на шляпу. Я прошу вас.

Раппно окинул меня внимательным взглядом и вдруг вынул из кармана широкую ленту.

- Такая сойдет?

Я замерла. Сомнений не было – он знал о предстоящем срыве операции. Но ничего не сделал, иначе всех заговорщиков давно бы схватили.

- Д-да, сойдет, - пролепетала я.

Раппно снял шляпу и протянул мне.

- Повяжешь?

Мы уже на «ты»? Хотя… после всего можно и на «ты». Я несколько раз обернула полосу шелка вокруг тульи и завязала морским узлом.

- Держи.

Раппно надел шляпу и щелчком сдвинул ее на затылок.

- Спасибо, Кристина. И удачи.

Я так и не поняла, благодарил он меня за повязанную ленту или за то, что я решилась его предупредить.

Начался третий акт.

В голове была звенящая пустота. Спроси сейчас кто-нибудь, как меня зовут – не вспомнила бы. Я была Аминтой, и цеплялась за этот образ, как одержимая. Иначе бы точно рухнула в истерике прямо на сцене.

Итак, Аминта получила любовное послание будто бы от Пассарино и усвистела на свидание. Тем временем в неглубокой могиле на кладбище обнаружили тело ее брата, юродивый обнародовал свою информационную «бомбу», и толпа крестьян во главе с безутешным отцом отправилась к резиденции синьора Тенорио.

Вот и сцена в доме у Дон Жуана. Вряд ли почтеннейшая публика увидит конец оперы. Жаль.

Я стояла в правой кулисе, наблюдая, как Пьянджи меняется плащами, напяливает маску и уходит за занавес.

Возврата нет.

Я выдохнула, вздернула подбородок и, шлепая босыми пятками по доскам, вышла на авансцену.

В то время как Аминта разливалась о предчувствии любви, я мельком бросила взгляд в четвертую ложу. Комиссар на что-то злился: перегнулся через перила, рискуя вывалиться в партер и сверлил взглядом… о, нет – пятую ложу. Я посмотрела туда же – и остолбенела, едва не забыв слова. В пятой ложе сидел Рауль.

Как он сюда проник? Ему же запрещено… Впрочем, нет ничего удивительного, если учесть, что Жиль снял все кордоны. А купить через третьи руки билет в девятнадцатом веке навряд ли сложнее, нежели в двадцать первом. Но пусть его сидит, не он тут сегодня главный, и ничем не сможет помешать.

Я допела вступление и села на ступени у фальшивых языков пламени, теребя несчастную розу. Позади раздался голос. Я затрепетала. Не оборачиваться… не оборачиваться… Теперь можно.

Боже, как он прекрасен… Я знаю. Я давно тебе говорила… Неужели никто не замечает, что это не Пьянджи? Как их можно спутать?.. А ты посмотри на кордебалет… А Эрик? Он не понимает, какой он?.. Он не видит. Помнишь – красота в глазах смотрящего... Мы смотрим… мы слушаем… хорошо ли нам слышно?..

Мы следили за ним из-под полуопущенных ресниц. В его глазах не было ни тоски, ни боли – лишь страсть. Это был не Эрик.

Это был Дон Жуан.

Я медленно поднялась ему навстречу. Нас было двое, и ничто больше не имело значения.

Он обошел меня по дуге и вдруг – резкое движение – он так близко… его рука на моей шее, и ее изгиб уверенно ложится в его ладонь. Между нами – только слова и адский огонь, стекающий с его пальцев, когда он проводит ими по всей длине моей руки, от плеча до запястья с легкомысленным браслетом.

Как он может так петь? Для нас, все это для нас… Не спрашивай... Я... мы… Нет нас, ничего нет. Это Аминта тает воском под руками умелого любовника, коварного соблазнителя. Он воплощение всего, что когда-либо рождалось в нашей фантазии, порождение самых глубоко скрываемых тайн. Мы говорим с ним на языке тела, мы отвечаем ему… Мы отвечаем: «Да»…

Дон Жуан закончил свою часть и посмотрел вверх, на пятую ложу. По его лицу пробежала легкая тень. Я запела, вкладывая всю душу в пламенные строки. Взгляд Дон Жуана потемнел от сдерживаемого желания, рот приоткрылся, дыхание участилось. Мы ощущали власть над ним – всю власть, какую только может иметь женщина над безумно влюбленным в нее мужчиной. Мы поднимались по лестницам, не сводя друг с друга глаз.

Финальный дуэт, и мои ладони упираются ему в живот, как тогда ночью… Разворот – и вот он сжимает меня в объятиях, и его жаркое дыхание щекочет и опаляет кожу на затылке. Он ведет мою руку вверх, до ложбинки меж ключицами… И мы умолкаем. Наша песенка спета.

Эрик перебирает мои волосы, касается кончиками пальцев линии подбородка… Другая рука сжимает мою кисть. Я знаю наперед все, что он скажет. И еще я, наконец, вспоминаю, что пора давать сигнал. Надеюсь, Рауль не пострадает: как бы то ни было, зла я ему не желаю.

Эрик поворачивает меня лицом к себе, бережно держит мою руку в ладонях.

- Кристина… - голос Эрика звенит от напряжения. – Кристина. Сегодня важный день, может быть, самый главный день в моей жизни – день моей смерти. Молчи, не возражай. Смерть уже ждет меня, потирая в предвкушении костлявые длани. Мне столько нужно сказать тебе. Слова переполняют мое сердце… Все, что только есть у меня, я отдам тебе, а примешь ли ты – я не узнаю. Пусть я этого не увижу, Господи, пусть я не узнаю, как ты перешагнешь через мою музыку, через мою любовь! Да, я люблю тебя. Это странно, верно? Странен и смешон призрак, осмелившийся полюбить женщину. Прекрасную женщину. Но я люблю… Мысли путаются. Какая мука! И какая же радость! Я сказал, наконец, сказал тебе! Ты слышишь? Не важно. Я все в тебе люблю. Твое лицо, твои руки, твои глаза, твою удивительную и прекрасную душу. Как легко эти слова срываются с моих губ! А еще недавно я не смел отпустить их на волю… Как я счастлив сейчас, когда ты смотришь на меня, смотришь без отвращенья… Пускай хоть смерть будет счастливой. И я благодарен небу за то, что встретил тебя. Кем бы я был без тебя? Мне пророчат адское пламя, но я знаю, какой щит выставлю перед собой, о чем расскажу сегодня вечером в гостях у бога. Я скажу ему, что успел познать его на земле. Потому что он сам так сказал. Потому что вот она – любовь.

Сказал… Сказал… Как сказал!.. И это навсегда… Пусть мы умрем, но это было… Это было в нашей жизни, это есть и будет в нас отныне. Ровное и яркое пламя любви, неугасимое, искреннее… Истинное. Пусть будет так всегда. Надо ответить ему…

Поздно.

И мы понимаем, что нет времени на ответ, потому что сзади в нас направлены дула пистолетов и, возможно, ружей. И нас убьют раньше, чем мы ответим, если только не вмешаются наши друзья. Потом, потом, Эрик.

Прости меня.

Я ловлю его взгляд, из моих глаз льются слезы, я утираю их – зрение мне ох как понадобится. Отворачиваюсь от него, словно по живому отрывая от себя кусок кожи. Набираю в легкие побольше воздуха:

- Призрак в пятой ложе!!!!!

Крик перепуганной птицей мечется под куполом, и все взоры устремляются в пятую ложу. Этих мгновений достаточно, чтобы в партере начали вспыхивать драка за дракой. Замечательно. Большая часть полицейских обезврежена. В зале начинается паника, Жиль беснуется в своей ложе, грозит кому-то кулаком… За кулисами, кажется, тоже какая-то возня.

Краем глаза скорее угадываю, чем улавливаю движение слева. Поворачиваю голову – и натыкаюсь на стальной прищур полицейского сквозь перекрестье прицела.

Он нас убьет.

Вот прямо сейчас.

Не хочу!!!

Нет!

Мы должны сказать… мы умрем… прямо сейчас… нет, нет, не хочу... нужно, чтобы он знал… мы встретимся там… возродимся… мы обязательно вернемся… не можем не вернуться, иначе нечестно, несправедливо… он должен знать… Эрик, я тебя люблю.

Он должен знать.

Время удлиняется, стремясь к бесконечности, и глохнут звуки, и расплывается бесформенным пятном ткань реальности.

Внутри меня поднимается горячая волна, сметая все наносное, и две личности сливаются в одну, и нет больше никаких «мы».

Есть я.

И я снова поворачиваюсь к нему.

- Эрик! – перекрикиваю я гвалт внизу, - Ты не умрешь сегодня! Я люблю тебя! Слышишь? Я – тебя – люблю! Не как друга или учителя. Как только женщина может любить мужчину. Я тебя люблю…

Он смотрит с недоверием. Еще бы! Столько лет считать, что его нельзя любить, а тут я…

- Любишь? – губы кривит горькая усмешка, в глазах вновь смертная тоска. – И это – тоже?

И Эрик вдруг срывает маску и парик.

Они летят с моста на сцену, и я невольно провожаю их взглядом. Снова смотрю на Эрика. Долго смотрю – мне кажется, что долго, - но это занимает пару секунд.

- Я все в тебе люблю, - повторяю я его слова. – Я люблю тебя, Эрик. Какой ты есть, я люблю тебя.

Я недоумеваю, почему мы еще живы, и тут звуки из внешнего мира прорывают блокаду. Из-за чего все так отчаянно кричат? Я оглядываюсь – и вижу летящую прямо в нас сверкающую люстру. Первая мысль – это не мы. Но кто? Неважно. Мы должны выжить.

Эрик застыл в ступоре – настолько его потрясли мои слова. Значит, действовать буду я. Я кидаюсь к нему, обхватываю руками, тяну на себя, поворачиваю, вжимаюсь в его тело, и изо всех сил бью ногой по рычагу, больно ушибив босые пальцы.

Мы падаем в раскрывшийся люк, и в последнюю секунду что-то обжигает правый бок, но мы уже пролетаем сквозь отверстие в сцене…

И ад разверзся над нами.




Глава 27, в которой творится чёрти что и сбоку бантик, а Опера превращается в филиал Бедлама… ну, и без виконта в подвале не обошлось


Мы пролетели несколько метров и упали на груду тюфяков, набитых, по ощущениям, соломой.

От удара из меня как будто вышибли дух. Кажется, я умудрилась вырубиться – во всяком случае, осознала я себя, когда кто-то неистово затряс мою бренную тушку, громко выкрикивая: «Кристина!»

Я открыла глаза. Перед глазами мерцали черные точки.

- Не тормоши меня так, - простонала я, и тут же меня схватили, облапили и притиснули к себе.

Под ухом быстро-быстро стучало сердце Эрика.

Живые.

Оба.

Охренеть.

Я помнила, что в меня попали, но пока ничего не болело. Пугать Эрика не хотелось, а то у него совсем резьба соскочит. Правый бок… там у нас печень. Это плохо. Но если бы мне прострелили печень, это было бы уже заметно. Надо попробовать подняться, проверить, что там. Но сначала...

- Эрик, я так скучала! – я вывернулась из его объятий и, в свою очередь, кинулась ему на шею. – Скотина ты бесчувственная! Пропал – и ни слуху, ни духу! Я думала, умру… Целый месяц…

Кажется, я плакала. Кажется, целовала его куда придется. А Эрик сидел в остолбенении. Но вот его руки неуверенно обвились вокруг моей талии.

- Кристина, - хрипло пробормотал он и закрыл глаза.

А потом спрятал лицо у меня на груди.

Я уткнулась носом ему в макушку и тихонько всхлипнула.

- Эрик…

Голова постепенно начинала работать.

- Эрик, нам нужно идти, - прошептала я, оглядываясь, - нас будут искать, сюда наверняка кто-нибудь спустится.

- Нас? – переспросил Эрик.

- Нас, нас. Мы теперь в одной лодке. Куда ты, туда и я, как нитка за иголкой.

- И ты меня любишь? Правда, любишь?

- Сейчас стукну, - пообещала я, и он расплылся в широкой улыбке.

- Тогда бежим.

Я не была уверена, что ко мне применимо это слово, но когда Эрик вскочил сам и воздел на ноги меня, оказалось, что я вполне способна бегать что есть мочи по темным извилистым коридорам. Может, рана несерьезная? В любом случае, раньше, чем мы доберемся до подземного дома, на медицинскую помощь рассчитывать бессмысленно. Впереди коридор изгибался, и я помнила, что там должно быть боковое ответвление… Инстинкт сработал раньше, чем я сама успела что-либо осознать.

- Кристина, это я!

Эрик отвел мою руку с кинжалом от горла перепуганной Мэг.

- Я надеялась вас перехватить, - сказала Мэг, отдышавшись. – Кристина, скажи, это ты уронила люстру?

На меня напал истерический смех. Я - уронила люстру! Сдохнуть можно.

- Нет, как-то, знаешь, не до того было…

- Это хорошо, - Мэг совсем успокоилась. – Меня мама послала прояснить вам обстановку. Жиль пытался обвинить во всем тебя и Призрака, когда наши начали бить полицейских. Тогда Карлотта выскочила вперед и вцепилась ему в волосы за то, что его люди подстрелили Пьянджи.

- Насмерть? – ахнула я.

Мэг помотала головой.

- Нет, слегка задели. Они приняли его в дыму за Призрака. Странное дело – пожар начался сразу после того, как упала люстра, причем с нескольких сторон, словно кто-то подпалил здание. Горят в основном чердак и подсобные комнаты.

Подсобные комнаты… Какая-то мысль крутилась у меня в голове, но Мэг продолжила, и мысль ускользнула.

- Так вот, Карлотта вцепилась в комиссара, вопя, что Призрак в это время стоял на сцене и ничего не ронял, потому что пел, и она может в этом поклясться на Библии, так как ее Пьянджи, который должен был петь, в тот же самый момент уговаривал ее уходить из театра. Чтобы ее оттащить, потребовалось пятеро рабочих, а Жиль остался в весьма потрепанном виде. Тогда кто-то вспомнил, что накануне возле чердака крутился секретарь директоров Реми, и толпа ринулась бить директоров, но те куда-то делись. Зато обнаружилось, что некоторые из так называемых полицейских в штатском под шумок грабят зрителей – угрожают убить и снимают с них все драгоценности. В общем, часть людей ищет директоров, часть не дает полицейским прорваться в подвалы, а остальные тушат пожар и выносят вещи.

Мы с Эриком переглянулись.

- Бедлам, - констатировал он.

Я похлопала его по руке.

- Поздравляю с продвижением по службе: был ты Призраком Оперы, стал Призраком сумасшедшего дома.

Мэг задумчиво поглядела на нас.

- Все-таки мама права – вы удивительно гармоничная пара. Оба чокнутые. Ладно, ты, Крис, тебя я давно подозревала в некотором безумии, но вы, месье, - она смело ткнула Эрика пальцем в грудь, - о вас я была лучшего мнения.

Эрик смутился.

- Ты считаешь, мы подходим друг другу? – уточнила я специально для него.

- Да, это сразу видно. Ладно, я побежала, а то мама будет волноваться.

- А не боишься, что пожар в эту сторону двинется? – обеспокоилась я.

- Не страшно, - улыбнулась Мэг. – Если что, пойду в часовню и высажу стекло канделябром. Это же тут неподалеку… - она отбежала, но вдруг повернулась. - Ой, совсем забыла – тебя виконт разыскивал, все спрашивал у мамы, как к Призраку в логово попасть.

Я схватилась за голову.

- Да что ж такое! Что им всем от меня надо? Сначала Рауль похитил, потом люди комиссара во главе с Раппно отбили… чувствую себя переходящим призом! Слушай, пусть твоя мама этого виконта, чтоб он провалился, направит по ложному следу, ладно?

- Виконта… чтобы провалился… по ложному следу…Я поняла, Крис, - и Мэг убежала.

Только тут до меня дошло, о чем именно я попросила. Выходит, жди гостей? Хочется верить, что обойдется.

Эрик тянул меня за собой по переходам, а я все явственней чувствовала боль в боку. По счастью, темный корсет скрывал кровь, которая уже начала стекать по бедру, неприятно щекоча кожу.

- Погоди, - взмолилась я, наконец, не выдержав. – Я… у меня… вот.

И продемонстрировала ему окровавленную пятерню.

В мгновение ока Эрик оказался рядом, взглянул на пропитанный кровью костюм, и в глазах его отразился ужас.

- Ничего серьезного, - вяло попыталась я его успокоить, - но надо добраться до дома, чтобы перевязать…

В следующую секунду я обнаружила себя на руках у Эрика, уткнувшейся ему в распахнутый ворот рубашки, а сам он мчался по тоннелям к воде. Осторожно посадил меня в лодку и принялся грести, как ненормальный. На месте донес до кровати, опустил на нее, сам встал на колени рядом. Протянул к моему боку дрожащие пальцы. Я покачала головой.

- Не надо, я сама, я лучше знаю…

Эрик поднялся.

- Что принести? – спросил он нервно.

- Спирт есть?

Он кивнул.

- Немного.

- Тащи. И что-нибудь спиртосодержащее покрепче: виски, бурбон, коньяк. И бинты, если найдутся. И ножницы. И чистые тряпки. И воду.

Эрика как ветром сдуло. А я принялась освобождаться от костюма Аминты. По счастью, до ножен на внутренней стороне бедра кровь не добралась. Их я сняла в первую очередь. Корсет пришлось разрезать – в любом случае, сейчас он мне не понадобится. Скинув юбку, я осталась в одних коротких панталонах, сшитых специально для костюма. В таком виде меня и застал Эрик.

- О, боже…

Он резко отвернулся, так что была видна одна стремительно краснеющая шея – он снял куртку и жилет.

- Эрик, а ты не мог бы отдать мне то, что принес? – раздраженно поинтересовалась я: каждая минута на счету, а он… Нашел время! Чтобы не довести его до инфаркта, пришлось задрапироваться в покрывало. – Можешь повернуться и отдать мне то, что принес, - повторила я.

Эрик поставил на тумбочку миску с водой и вывалил остальное на постель.

- Тебе помочь? – неуверенно предложил он.

Я задумалась. С одной стороны, от помощи я бы не отказалась, с другой – было бы неплохо, если бы Эрик собрал вещи, чтобы можно было спокойно уйти до появления нежелательных гостей. Наконец, я решилась.

- Помоги. Мне нужно смыть кровь, чтобы посмотреть, что там, а место неудобное, боюсь, со спины до конца не смою.

Эрик смочил чистую тряпку. Я откинула покрывало, и он принялся счищать кровь, успевшую запечься по краям. Никаких неуместных эмоций в этот момент он, по-видимому, не испытывал. Вот из-под красно-бурой массы показалось небольшое отверстие. Похоже, прострелили кожу. Какая же фигня!

- Здесь еще одно отверстие, - Эрик показал на дырку ближе к позвоночнику.

Я хмыкнула.

- Поздравляю – тебе не придется вытаскивать пулю из меня любимой. Что ты там принес из крепких напитков?

- Бурбон. Подойдет?

- Мне все подойдет.

Я отобрала у него бутылку и сделала большой глоток. В голове слегка зашумело – и прояснилось окончательно.

- Отлично. Рекомендую прием того же лекарства, - я протянула Эрику бутылку.

- Напиваться сейчас? – он удивился.

- Не напиваться, а исключительно в терапевтических целях. Врачи советуют. И учти, что сейчас тебе придется полить на рану спирта, и мне будет больно. Я буду орать, шипеть и ругаться.

- Черти и преисподняя! – с большим чувством выдохнул Эрик и приложился к бурбону.

- Ну, я буду ругаться не так цветисто… Давай, открывай спирт и лей от души.

- Готова?

- Всегда готова.

Эрик плеснул мне на бок спирта. Я коротко взвыла и зашипела.

- С-сука… что ж так больно-то?

- Ш-ш-ш… все. – Эрик взял марлевый бинт. – Теперь его?

- Ага. Сначала приложи кусок, я подержу его, а ты примотаешь. Думаю, этого хватит.

Так мы и сделали. В процессе Эрику пришлось придвинуться очень близко, а покрывало норовило сползти с плеч, и я слышала, как прерывисто он дышит.

- Достаточно? – Эрик сглотнул, помимо воли то и дело поглядывая на мою полуобнаженную грудь, до которой ему случалось дотрагиваться во время процедуры.

Я оглядела повязку и осталась довольна.

- Сойдет. Теперь было бы неплохо одеться. У тебя ведь мужской одежды на меня не осталось?

Он покачал головой.

- Только свадебное платье.

- Отлично, - обрадовалась я, - тащи его, а потом собирай вещи, пока сюда кто-нибудь не заявился.

О том, что кем-нибудь вполне может оказаться виконт, я упоминать не стала – зачем расстраивать человека?

Эрик поправил покрывало и закутал меня в него поплотнее. Потом порывисто обнял и прижал к себе.

- До сих пор поверить не могу, что ты со мной, - признался он. – Настоящая, живая…

- С дырочкой в правом боку, - со вздохом закончила я. – Эрик, поспеши.

- Сейчас…

Он чуть помедлил, коснулся пальцами моего подбородка, вынуждая запрокинуть голову. И поцеловал. Ласково, легко, почти неосязаемо. Я ощутила необыкновенный прилив нежности, позабыв на мгновение о насущных проблемах. Так хорошо и уютно было в его объятиях, словно в колыбели… Наверное, это сказалось спиртное на голодный желудок, но мне неохота было выискивать причину. Достаточно того, что меня целует человек, которого я люблю. Я ответила на поцелуй, приоткрыв рот и позволив его языку скользнуть внутрь, и сама подалась ему навстречу.

Эрик с трудом отстранился.

- Прости… Ты права – надо спешить.

Я улыбнулась, глядя на него снизу вверх.

- Надо. Но чуть-чуть ведь задержаться можно? – и провела тыльной стороной ладони по его щеке. – Иди, Эрик.

Он пошел за платьем, а я осталась ждать. Провела кончиками пальцев по губам, вспоминая поцелуй. Сейчас Эрик целовал меня по-другому. Как будто имел на это право. Да так оно и есть.

Перед тем, как начать облачаться, я закрепила ножны – теперь на наружной стороне бедра - проверила, хорошо ли вынимается кинжал. Почему-то казалось, что он мне еще понадобится. Так. Сперва чулки и туфли – потом не нагнусь. Юбка номер раз… номер два… третья – со шлейфом, неудобно волочащимся по земле. Я сделала разрез над рукояткой кинжала, чтобы можно было его вытащить. Теперь верх. О, с этим сложнее, сама я со шнуровкой на спине не справлюсь.

- Эрик! Эриик! Ты где? – я вышла на балкон над озером, путаясь в юбках и придерживая рукой корсет.

- Да? - Эрик вынырнул откуда-то сбоку с небольшим саквояжем. – Что случилось, Кристина?

- Зашнуруй, только не туго, - я повернулась спиной. – А что в саквояже?

- Деньги, кое-какие ценные вещи. Одежда, - ответил Эрик, бережно затягивая корсет. – Как бок? Не слишком туго?

- Нет, так в самый раз. Значит, ничего лишнего? – я повернулась к нему и улыбнулась, - а меховой накидки у тебя не найдется? Все-таки не май месяц, чтобы голыми плечами сверкать. Да и ты…

- Я поищу. - Эрик внезапно замолчал и окинул меня долгим взглядом. – Какая же ты… красивая. Я так часто представлял тебя в этом платье, но реальность превосходит все мои фантазии. Можешь стукнуть меня, как обещала, но мне до сих пор не верится, что ты согласна…

- Согласна на что? – подозрительно спросила я.

Эрик растерялся.

- Выйти за меня замуж… Или… - на его лицо надвинулась тень, - ты не хочешь?

Я скептически на него посмотрела.

- Эрик, а ты предложение-то мне делал? Или я должна сама догадаться?

И подавила улыбку - до того виноватый стал у него вид.

- Я… Я не успел, - признался Эрик. – Столько всего случилось… Я думал, что умру сегодня… Когда ты отвергнешь меня окончательно.

- Может, довольно себя жалеть? – ехидно поинтересовалась я. – Может, пора начать действовать? Взять мир за… горло и заставить себя уважать? Теперь у тебя есть я, и пусть только кто-нибудь попробует… хоть словом… хоть взглядом… Порву в лоскуты и фамилию не спрошу.

- О, незнакомая амазонка, кто ты и куда дела нежную Кристину?

Эрик улыбался, говоря эти слова… А я забыла, как дышать. Любимый, если бы ты знал, насколько близок к истине! Если бы знал…

Эрик опустился на одно колено.

- Прости, у меня нет кольца… разве что виконта… но нет…

- У меня есть, - я продемонстрировала бутафорское колечко, - сходить с ума – так с размахом. Если уж в любви мы друг другу признались на сцене, почему бы не обручиться реквизитом? Держи.

Он взял кольцо.

- Кристина… Я не так много могу предложить тебе… Мою любовь, мою музыку, мою жизнь. Будь моей женой.

Я протянула руку.

- Я со…

- Нет!!!

Крик раздался с озера.

Мы с Эриком синхронно повернулись – в проходе по колено в воде стоял Рауль. И целился в нас из пистолета. Судя по тому, что выглядел он сухим, искупаться ему не пришлось. А это означало, что пистолет в рабочем состоянии.

- Эрик, какого черта ты не опустил решетку, а? – спросила я грустно.

- Забыл, - сокрушенно прошептал он в ответ, и начал было подниматься с колен.

- Не двигаться! Оставайся на коленях, мерзкая тварь, – там тебе место! Ползи сюда как есть! И ты, Кристина, иди сюда, поближе!

Меня передернуло. Казалось, что в тело виконта вселился злой дух. У меня в голове не укладывалось, что тот обходительный юноша и это создание тьмы – один и тот же человек.

Эрик не сдвинулся с места - он сжал кулаки так, что костяшки побелели.

- Кристина! – требовательно повторил Рауль. – Отойди от него. Он околдовал тебя своими фокусами, но несколько дней в обществе нормальных людей тебя вылечат. Иди ко мне, иначе я пристрелю его, как собаку!!!

- Я иду, Рауль. Иду. – Я сделала Эрику предостерегающий жест рукой и спустилась на берег. – Рауль, я уйду с тобой, только не стреляй.

Я подошла к виконту, стараясь не морщиться от обжигающих прикосновений воды, и улыбнулась самой ласковой своей улыбкой. Он притиснул меня к себе одной рукой, по-прежнему сжимая в другой пистолет, угрожавший Эрику смертью. Я прижалась поближе.

- Поцелуй меня, Рауль… - прошептала я, - смой с моих губ его поцелуи, мой прекрасный Рауль, мой жених…

Я чувствовала спиной, как дернулся, будто от удара, Эрик. Прости меня, любимый, за эту ложь, я еще успею извиниться, позже. Но сейчас нужно спасать тебя… нас обоих.

Рауль наклонил голову и слегка коснулся моих губ своими.

- Извини, Кристина, я не должен отвлекаться - мало ли, какие трюки в запасе у этого чудовища.

Умный, сволочь. Ладно, зайдем с другой стороны. Я преданно посмотрела на виконта.

- Нужно забрать у него твое кольцо! Я хочу, чтобы оно было у меня.

- Да… - Рауль задумался, - Ну-ка, иди сюда! – крикнул он Эрику.

Тот поднялся с колен – Рауль не стал возражать – и нетвердой походкой вышел к кромке воды. Лицо его было безучастно, глаза опущены.

- Сейчас я заберу кольцо, и мы уйдем, - пообещал Рауль.

- Погоди, - я схватила его за руку. – Давай я. Если пойдешь ты, то не сможешь целиться в него.

- Ты права. Иди, попрощайся со своим ангелом, - виконт издевательски улыбнулся. – Ангел в аду, боже, какая поэзия…

Я медленно подошла к Эрику и протянула руку ладонью вверх. Он сунул руку за пояс, вытянул знакомое кольцо с бриллиантами и, не глядя, вложил в мою ладонь. Я поймала его пальцы.

- Я освобождаю тебя, - проговорила я ясно и четко. – Я. Тебя. Освобождаю.

Эрик поднял глаза: в них мелькнула искра понимания. Пользуясь тем, что Раулю не видно со спины мое лицо, я позволила себе улыбнуться уголками губ и беззвучно прошептать: «Я тебя люблю». Эрик сверкнул глазами и тут же опустил их, чтобы не выдать себя.

Я повернулась, чтобы надеть кольцо у Рауля на виду.

- Видишь? – я повертела ладонью у него перед носом. – Твой прекрасный подарок снова у меня.

Виконт слегка расслабился, и я воспользовалась моментом.

Левой рукой с зажатым в ней кастетом я ударила Рауля снизу по руке, вынуждая задрать ее вверх. От неожиданности он спустил курок, и по подземелью прокатился грохот выстрела. Я схватила его за запястье, намереваясь дотянуться до пистолета, но Рауль оттолкнул меня, и я улетела к стене. Однако Эрик не терял времени, пока я отвлекала виконта. Я выбралась на пристань и прислонилась к зеркалу, наблюдая, как он выкручивает виконту руку. Пистолет с бульканьем ушел под воду. Ну, и слава богу. Бок опять разболелся. Я покосилась в зеркало – вроде, крови нет. Эрик тем временем успел разбить Раулю лицо в кровь и, кажется, останавливаться на достигнутом не собирался.

- Эрик, не увлекайся, - посоветовала я. – Выкинь его наружу, опусти решетку и пойдем отсюда, пока еще кого-нибудь черти не принесли.

Тяжело дыша, Эрик отпустил виконта, и тот кувыркнулся носом вниз. В последний момент Эрик его поймал и за шиворот потащил к лодке, швырнул в нее, как куль с мукой, и подошел ко мне.

- Я едва не поверил, что ты хочешь уйти с ним, - он с раскаянием посмотрел на меня. – Но потом вспомнил все, что ты говорила. Ты не могла так меня обмануть. Прости, мне еще многому нужно учиться…

- Например, доверять мне. Или раз и навсегда запомнить, что я люблю тебя и намерена прожить с тобой всю жизнь. – Я отвела с его лица пряди волос, заправив их за ухо.

- Надо же, какая идиллия! – донесся от решетки саркастичный голос.

Там стоял комиссар, держа в одной руке черный чемоданчик, а в другой – пистолет.

И целился в нас.

Дежа вю.

Бедлам.

Неужели все сначала?




Глава 28, в которой раскрывается заговор, происходит убийство, проясняется множество отношений и, наконец, делается предложение


- Все в сборе! Прекрасно. Это я удачно зашел. - Комиссар сиял, как новенькая монетка. – Вы не поверите, как упростили мне дело… Ну-ка стоять и не рыпаться, не то пристрелю девку! – рявкнул он на Эрика, сделавшего шаг, чтобы заслонить меня.

Рауль, завозился в лодке. Жиль сокрушенно поцокал языком.

- Вы тоже, юноша. Советую оставаться на месте. Ужасно, как вам не повезло, виконт. Вы опоздали, и подземное чудовище в порыве ярости убило вашу возлюбленную. Вы набросились на него, но силы были неравны. Я тоже опоздал спасти вашу молодую жизнь, но правосудие все же свершилось – и труп легендарного Призрака Оперы тому доказательство. Печальная история, не так ли? – Жиль ласково улыбнулся.

- Только тронь ее!..

- Если хоть волос упадет с ее головы!..

Одновременно крикнули Эрик и Рауль.

- Трогательное единодушие, - усмехнулся комиссар, - впрочем… кто поверит девушке, слышащей ангелов? Может, и впрямь…? Давайте спросим у нее. Кристина, у тебя есть выбор: пойти со мной – или погибнуть с этими двумя.

Я посмотрела на Эрика. Его глаза умоляли: уходи с ним, спасайся, ты должна жить. Но я не могла. Мой разум лихорадочно искал выход.

Выхода не было.

- Я останусь, - твердо ответила я. – Помирать – так с музыкой.

- Нет, Кристина! Иди с ним. Все будет хорошо… Не забывай, я – Призрак, меня нельзя убить…

Я снова бросила взгляд на Эрика – он будто прощался со мной и со своими почти сбывшимися надеждами. Будто хотел запомнить меня, сказавшую ему: «Да», ответившую на его великую, безрассудную, сумасшедшую, прекрасную… Будто хотел навсегда запомнить меня своей невестой. Он смотрел на меня. И в глазах его не было горечи – только любовь…

- Не смей умереть здесь. – Рауль стер рукавом кровь с лица. – Невеста виконта де Шаньи не может умереть в подвале, как дворовая кошка.

- Я не… - я осеклась и подняла руку. На безымянном пальце по-прежнему красовалось кольцо с бриллиантами.

Надо же, сегодня я надела его впервые с тех пор, как Рауль подарил его.

Я поняла – нужно было потянуть время и отвлечь внимание комиссара. А Эрик что-нибудь придумает. Должен придумать, черт возьми. Ну, пусть кто-нибудь придумает!

- Что же ты выберешь, Кристина? – прервал Жиль мои размышления.

Как мне ни хотелось остаться на берегу, но пришлось спуститься в воду.

- Я… я пойду с вами. Только объясните сначала, что за комедию вы ломали последние несколько месяцев? – мне хотелось спровоцировать его на традиционную ошибку всех кинозлодеев – подробное изложение коварных планов.

- Почему нет? – Жиль приподнял брови и поудобнее перехватил чемоданчик. – все равно, эта информация останется строго между нами. Что ж… Вы никогда не задавались вопросом, почему Лефевр уехал в Австралию? Вижу, что нет. Это элементарно – он вел двойную бухгалтерию, играл с налогами и в итоге сколотил крупное состояние. Однако все его пляски существенно подпортили дела Оперы, и к тому моменту, как он продал ее, предприятие оказалось по уши в долгах. И тогда он совершил лучшую сделку в своей жизни – передал дела месье Андре и Фермену. Возможно, вы не в курсе, но из девяти купленных ими за последнее время предприятий семь объявили себя банкротами, причем все они пострадали, так или иначе, во время несчастных случаев, подпадающих под действие страховок. Откуда я это знаю? Два последних случая перед операцией «Опера» - моих рук дело. Почему Андре и Фермен обратились ко мне? Тут совсем просто. Во-первых, мне повезло расти с ними на одной улице, наши матери были добрыми соседками. Вторая причина еще более банальна – думаю, все вы слышали утверждение о том, что лучшие полицейские получаются из бывших преступников. Моя специализация – аферы. Дело было за малым – найти подходящую угрозу. И тут месье Лефевр оказал нам поистине неоценимую услугу. Что скажете, мадемуазель? Лихо закручено?

- Думаю, что в директорах скончались великие актеры – они весьма натурально изобразили недоумение и злость в ответ на письмо Призрака, - я гипнотизировала Жиля взглядом, надеясь, что он отвлечется. Но у него словно глаза на затылке торчали – он умудрялся не терять из виду Эрика и Рауля, одновременно приглядывая за мной.

- О, да. Оставалось лишь придумать убедительную причину, по которой префект полиции мог бы заинтересоваться Призраком Оперы. И тут очень удачно подвернулись вы с Буке. Я получил карт-бланш. Что это ты делаешь, Кристина?

Я хотела незаметно вытянуть кинжал, но комиссару по понятным причинам об этом сообщать не торопилась.

- Это рана… Меня зацепило шальной пулей… - я тайком сдвинула повязку в надежде на то, что снова пойдет кровь, и у меня будет законное право хвататься за бок.

- Пулей… Ты поставила не на ту лошадку, детка. Что это за возлюбленный, который заставил тебя рисковать вместе с собой? Буквально вытащил на сцену, где тебя мог убить кто-нибудь из моих молодчиков… Да и рожа у него оставляет желать лучшего… И что тебя не устраивало в виконте? Впрочем, мне твои извращенные чувства были только на руку. – Жиль довольно засмеялся, глядя на то, как Эрик в бессильной ярости сжимает и разжимает кулаки. – Что, правда глаза режет, урод? Да, признаю, это была одна из моих гениальных идей – уронить люстру, устроить пожар. Все в духе сумасшедшего Призрака. И беспорядки, которые устроили рабочие… думаю, ты приложила к ним руку, Кристина… они, в конечном счете, не помешали мне.

Я вспомнила про кучи мусора, которые видела недавно.

- Это вы подожгли Оперу, - прошептала я ошеломленно. – По вашему приказу...

- Конечно. Кто же еще? И за это мне заплатили весьма кругленькую сумму, - комиссар выразительно покачал чемоданчиком, – миллион франков… Но и риск был велик… Чертовы скряги… Не могли отдать раньше… - забормотал он. - Ты же знаешь, как трудно собрать такую сумму, Рене... Ты ведь хотел мелкими купюрами, Рене… Нужно добавить еще сборы сегодняшнего вечера, Рене… Таскайся теперь с ним… Кристина, будь добра, подойди поближе, - неожиданно закончил комиссар.

Недоумевая, я приблизилась к нему.

- Послушная девочка, - ухмыльнулся он. – Мы еще не расквитались за тот поцелуй… О, у тебя кровь… какой ужас. Но тебе придется подождать, пока я разберусь с этими двумя. Кого из них мне убить первым?

Я не сразу поняла, что он обращается ко мне. Но вот комиссар выразительно качнул пистолетом.

- Кого? Твоего Призрака? – и смертоносное дуло нацелилось на Эрика. Жиль взвел курок.

- Нет! – отчаянно закричала я, - Не смей!

- Тогда виконта? – дуло переместилось вбок, угрожая Раулю.

- Нет… - простонала я.

- Не испытывай мое терпение. Выбирай! – Жилю, похоже, надоело разыгрывать доброго дядюшку. – Иначе я выберу сам, и тебе это не понравится…

- А какая разница? – спросила я. Мой голос, кажется, растерял все краски в этой пещере – таким тусклым он прозвучал. – Какая разница, если вы в итоге убьете обоих? Несколько минут ничего не изменят…

- Ты права, моя умная девочка, - комиссар ухмыльнулся. – Что ж, я уже выбрал.

Почти не соображая, что делаю, я кинулась на него, но комиссар, похоже, ждал этого – он сильно размахнулся чемоданом, и тот пребольно шарахнул меня в грудь. Я упала навзничь, с головой уйдя под воду, а вынырнув, обнаружила, что Эрик стоит в полутора метрах от Жиля, Рауль – чуть дальше. Наверное, они хотели воспользоваться тем, что комиссар отвлекся… и не успели.

Жиль отступил назад, вытянул руку, палец на спусковом крючке напрягся…

Я закрыла глаза.

Раздался сухой хлопок выстрела.

Мне нестерпимо захотелось зажать еще и уши – чтобы не слышать плеска воды, когда в нее обрушится тело. Кто бы ни умер сейчас, я умерла вместе с ним. Виконт… жаль, и второй выстрел убьет Эрика. Эрик… и нет смысла продолжать дергаться. Барахтаться. Я уже все испытала, все пережила, проявляла чудеса ловкости и изворотливости, каких не требовалось, наверное, чтобы управлять Францией, чтобы только изменить историю, чтобы все кончилось хорошо. Вот и получила… А если бы все шло, как шло, он был бы жив. Несчастен, да, но жив. И жил бы еще долго, и как знать, может, в его жизни были бы и покой, и тихая радость… Моя вина. Остается только одно – броситься на комиссара и пусть я погибну, но хотя бы попытаюсь забрать с собой эту ядовитую гадину. Как я сказала Эрику? Порву в лоскуты? Так я и сделаю.

И вдруг, вместо второго выстрела, в мои уши сладчайшей музыкой влилось:

- Ни с места! Комиссар Рене Жиль, именем закона, вы арестованы!

Я открыла глаза.

Оказывается, прошло совсем немного времени. Эрик и Рауль по-прежнему стояли в воде, на их лицах застыло изумленное выражение. Живые. Но кто же стрелял? Неужели?..

В проход стремительно вошел Раппно, разбрызгивая воду, в каждой руке у него было по здоровенному кольту.

- Раппно, рад тебя видеть, - как ни в чем не бывало поприветствовал его Жиль. – Видишь, я захватил преступников, поджегших Оперу. Виконт оказался с ними заодно.

Сбоку донеслись какие-то нечленораздельные звуки – видимо, Рауль пытался переварить известие о том, что он записан в сообщники Призрака Оперы.

Раппно демонстративно зевнул.

- Звучит довольно правдоподобно. Но штука в том, что последнюю четверть часа я проторчал там, за стеной и сполна насладился твоим прочувствованным монологом.

- Что ж… - Жиль по-прежнему не терял присутствия духа, - в любом случае, ты – мой подчиненный и должен выполнять мои приказы. А цену за твое молчание мы можем обговорить прямо сейчас, если хочешь.

- Увы. – Раппно продолжал целиться в комиссара. – С некоторых пор я подчиняюсь непосредственно министру юстиции, месье Кремье. Видишь ли, до министра стали доходить слухи о том, что префект полиции Парижа нечист на руку, что, учитывая его прошлое, вполне вероятно.

- Кто бы говорил, - усмехнулся комиссар.

Но Раппно трудно было сбить с толку. Он продолжил:

- Прошлой зимой к нему обратились представители двух крупных страховых компаний с просьбой провести тайное расследование страховых случаев на обанкротившихся предприятиях господ Андре и Фермена. Тогда же в связи с этими событиями всплыла и твоя фамилия. И Кремье понадобился человек, который бы не возбудил подозрений при назначении в Парижский округ. Моя кандидатура подошла как нельзя лучше.

- Так вот почему тебя перевели из той глуши в Пуатье! – зло расхохотался Жиль. – Скажи, неужели тебе не было страшно вот так работать под прикрытием? Неужели ты не боялся оставить сына круглым сиротой?

Раппно пристально поглядел на комиссара.

- Не боялся. В случае моей смерти о нем есть, кому позаботиться. Но довольно разговоров – бросай оружие и поднимай лапы. Быстро!

Жиль сощурился.

- Может, договоримся? Я отдам тебе половину содержимого этого чемоданчика, и разойдемся по-хорошему? Как деловые люди?

- У меня личный интерес.

- Что, неужто и тебе глянулась эта дьяволица в облике невинного ангелочка? – Жиль бросил взгляд в мою сторону.

- Бросай оружие, - повторил Раппно вместо ответа.

Я судорожно размышляла, могут ли быть правдой слова комиссара, и как тогда разбираться еще и с этим полицейским – и упустила момент, когда Жиль швырнул в Раппно чемодан и, пользуясь тем, что тот отвлекся, метнулся ко мне.

В следующую секунду я оказалась прижата спиной к его шерстяному сюртуку, а в правый висок уперся холодный смертоносный ствол.

- Все назад! Назад, не то я снесу ей башку! – завопил Жиль, пятясь к выходу. – Раппно, я повторяю свое предложение: бери деньги и сваливай.

- Отпусти девушку, - хладнокровно ответил Раппно, - и мы поговорим о смягчении наказания.

Я видела, как к нам с трех сторон приближались Эрик, Рауль и Раппно, но не решались подойти слишком близко, чтобы не спровоцировать комиссара.

- А я думаю по-другому, - Жиль тяжело дышал, словно пробежал не одну милю. – Мы дойдем до выхода наверх, и я ее отпущу. Но если вы последуете за мной, клянусь – она умрет раньше, чем вы успеете шевельнуться.

Он отступал за решетку, стараясь держаться спиной к стене. А я четко осознала, что если сейчас уйду с комиссаром, живой меня больше не увидят – у него было слишком много причин меня не любить, да и велик был соблазн причинить моей смертью как можно больше боли трем мужчинам, стоящим сейчас передо мной. Все они готовы были растерзать комиссара, я это видела. Но у них связаны руки.

А у меня?

Я медленно опустила кисть в прореху на платье, вытянула кинжал и спрятала лезвие под рукой, прижимая ее к туловищу. Я не боялась смерти, потому что знала – у меня все получится. И никак иначе. Скользнув взглядом по Раппно и виконту, я встретилась глазами с Эриком.

Вот так.

Глаза в глаза.

Я сделаю это для тебя, любимый. Для нас. Чтобы мы смогли жить долго и счастливо… хотя бы короткое время.

Мы смотрели.

И крепла нить между нами. Ибо крепка, как смерть, любовь.

Я всегда буду за тебя, Эрик…

Закатив глаза и обмякнув, я изобразила обморок. Наваливаясь спиной на комиссара и хватаясь левой рукой за окровавленный бок, я добилась того, что пистолет в его руке дрогнул и на доли секунды оторвался от моей головы.

Мне хватило.

Пригнувшись, я нырнула Жилю под локоть, одновременно поворачиваясь… И, крутанув в ладони, всадила кинжал ему в живот.

По самую рукоятку.

Вот тебе, сволочь! За то, что заставил меня поверить в смерть Эрика. За то, что заставил усомниться в верности выбора. За то, что угрожал нам. За мое отчаянье, за его страх. За все.

Жиль захрипел и начал поднимать пистолет. Я добавила другую руку, надавила сверху вниз на рукоять, вынуждая лезвие проложить себе путь, потянула на себя – и снова вогнала в его тело. Вверх и наискосок.

Руки комиссара обмякли, он выронил оружие и пошатнулся. Его глаза вылезали из орбит, губы беззвучно шевелились, силясь что-то сказать. Я резко выдернула кинжал.

- С-с-сука, - вытолкнул он свистящим шепотом.

И без всплеска канул в воду.

Я только что убила человека. Лишила жизни. Я. Убила. Человека.

Пусть это буду я. Я, не Эрик. Мне простится.

Я стояла в ледяной воде в мокром окровавленном платье, сжимая скользкий от чужой крови кинжал, а мир вокруг постепенно наполняли краски и звуки.

- …тина… - донеслось до меня из невообразимой дали.

Я обернулась, стряхивая оцепенение.

Похоже, не одна я впала в ступор.

Первым очнулся Эрик. Он кинулся ко мне и принялся ощупывать, тормошить…

- Крис…, Кристина, ты ранена? Не молчи, скажи хоть что-нибудь, пожалуйста… - услышала я сбивчивое бормотание.

- Со мной все в порядке, - вяло ответила я.

Я лгала. Ничего со мной не было в порядке. Совсем.

Я уткнулась Эрику в плечо и разрыдалась.

- Я… не хотела – он сам… сам виноват – он угрожал тебе… никто… я обещала – любого… - выдавливала я между судорожными всхлипываниями, торопясь оправдаться, как-то объяснить…

- Ш-ш-ш… - Эрик обнимал меня, гладил по спине и шептал в ухо, - конечно, он сам… моя маленькая храбрая девочка… он мог убить тебя… прости, прости, я опять не защитил тебя… там, на сцене… я не думал, что тебе что-то угрожает… это из-за меня… я тебя недостоин.

- Эрик, не болтай глупости, - я перестала плакать. – Поцелуй меня, да и пойдем уже отсюда, наконец.

Сейчас не время было терзаться угрызениями совести, предадимся им как-нибудь потом, в спокойной обстановке… может быть.

Словно молния, меня пронзила мысль: Раппно. Он ведь тоже полицейский. Вдруг ему захочется приплюсовать к своим трофеям еще и Призрака Оперы?

Но Раппно с деловым видом проследовал мимо нас к телу, нагнулся и зашарил по дну рукой – по-видимому, искал пистолет. Нашел, отряхнул, сунул в карман пальто. Затем подцепил труп за шиворот и повлек за собой к лодке. Я проследила за ним глазами – и наткнулась на виконта.

- Ты действительно выбрала его, - грустно сказал он. – Но объясни, почему? Почему?

Он выглядел таким несчастным и потерянным, что на секунду мне даже стало его жалко. Но потом я вспомнила все его выпады насчет твари и собаки, и жалеть сразу расхотелось.

- Я не смогу объяснить в двух словах, почему выбрала Эрика… Зато могу сказать, почему выбрала не тебя, - ответила я, и рука на моей талии чуть напряглась. Я накрыла ее ладонью. – Потому что ты шлимазл, Рауль. Шлимааазл. – протянула я. – А это очень некошерно.

От лодки донеслось веселое фырканье – похоже, Раппно знал значение этих слов. А вот Рауль явно завис. Ну, и ладно.

Я вытерла кинжал об и без того испачканные донельзя юбки и убрала обратно в ножны.

Тем временем Раппно забрался в лодку и подгреб к нам. Тело болталось в воде на привязи, словно ужасающая спасательная шлюпка. С удивлением я поняла, что мне плевать на комиссара, на то, что я его попросту зарезала. Зарезала – значит, заслужил. Судьба такая. А от судьбы, как известно, не уйдешь.

- Что теперь будет с нами? – спросила я у полицейского.

Тот пожал плечами.

- Ничего. Разве кто-нибудь видел Призрака и мадемуазель Даае после того, как они спрыгнули в люк? Лично я – нет. Комиссар был убит при попытке к бегству, денег при нем обнаружено не было.

С этими словами Раппно протянул Эрику вымокший черный чемоданчик. Тот растерянно взял его.

- Но почему вы это делаете? Почему помогаете нам? – недоумевал Эрик.

Мне вот тоже интересно.

Раппно улыбнулся.

- Когда встретитесь с Антуанеттой…

- Если встретимся, конечно… - я вовсе не была в этом уверена.

- Когда встретитесь, - повторил Раппно, - потому как без согласия опекуна, которым является мадам Жири, ты, Кристина, не можешь выйти замуж до достижения 21 года. И Эрик не может прийти в мэрию для регистрации брака без документов, удостоверяющих личность.

Упс! Как-то я не подумала о таких тонкостях. Значит, прямо сейчас нам не дадут пожениться? Жаль. Но ничего, это такая мелочь по сравнению с остальным…

- Так вот, когда вы встретитесь, - продолжал полицейский, - спроси у нее девичью фамилию ее матери.

Я ахнула.

- Ты – кузен мадам?

- Почти – Раппно смутился. – Ее мать и мой отец были кузиной и кузеном, а мы – троюродные. Наши деды были родными братьями.

- Но как? – так вот о чем хотела меня предупредить Жири, когда пришла в комнату! А я, как водится, не дослушала. Черт меня побери, как бы я могла облегчить себе жизнь! Но полно сожалеть о несбывшемся. – И почему Мэг ничего не знает?

- Жиль ведь все объяснил… Я промышлял кражами и картами. Семь лет в тюрьме – я не был тем добрым дядюшкой, о котором рассказывают в семейном кругу. Антуанетта предпочитала молчать. Конечно, она узнала меня сразу, но вы с ней были в ссоре. Поэтому она и Мэг не сказала – знала, что та сразу передаст тебе. Антуанетта тогда была в большой обиде на тебя, но все равно попросила приглядеть… за вами обоими, чтобы вы не наломали дров. Хотя, признаю, в уме и хитрости тебе не откажешь. Думаю, тебе и из тюрьмы сбежать ничего не стоило бы. Сложнее всего было развести вас с комиссаром: я был уверен, что добром ваши стычки не кончатся. Так и вышло.

- Как тебя зовут? – внезапно спросила я.

- Жан-Поль, - после паузы ответил полицейский.

- Жан-Поль, - я взяла его за руку, - прости меня за… за барана. Я ведь не знала…

К щекам прилила кровь.

- Пустое, - Раппно слегка сжал мою ладонь. – Это было даже остроумно. Но мы и так слишком задержались, вам пора уходить… Эрик, здесь есть еще выход?

- Есть, - глухо ответил Эрик. – Спасибо вам… за все… И за это, - он покачал чемоданчик.

- Оставьте, это такие пустяки… какие счеты между родственниками! – Раппно тронул за плечо застывшего истуканом Рауля. – Молодой человек, вас подвезти? Эта лодка вполне выдержит двоих.

- Да-да, конечно… - рассеянно отозвался виконт.

- Верни ему кольцо, Кристина, - потребовал Эрик.

Я повиновалась: стянула кольцо и протянула Раулю. Он долго смотрел на кольцо, но не забрал. Потом поднял на нас глаза.

- Я не возьму его. Оно не принесло мне счастья. Пусть остается у Кристины, на память.

- Ей не нужна такая память! – повысил Эрик голос.

- Подожди…

Почему-то мне хотелось выполнить просьбу Рауля… последнюю просьбу.

- Я оставлю кольцо… на черный день, Эрик! – предостерегающе пояснила я. – И в качестве компенсации за моральный ущерб. Если ты, Рауль, прямо сейчас извинишься перед Эриком за все те гадости, которые ему тут наговорил.

Рауль помедлил и отвел взгляд.

- Я… прошу прощения… Мое поведение… я вел себя неподобающим дворянину образом, – бесцветно произнес он.

Да, просить их пожать друг другу руки, пожалуй, не стоит. И так сойдет. Я сунула кольцо за вырез корсета.

- Извинения приняты, - негромко сказал Эрик. – А теперь уплывайте. Я опущу решетку.

Раппно помог виконту сесть в лодку и оттолкнулся шестом. Уже проплывая под решеткой, Рауль обернулся.

- Прощай, Кристина.

- Прощай. – Я подняла руку.

Когда лодка скрылась из виду, мы выбрели на берег. Эрик дернул рычаг, и решетка беззвучно поехала вниз.

- Ну, вот и все. – Эрик подхватил с пола саквояж. – Пора. Что с твоей раной? – вдруг спохватился он. – Мне нет прощения, я забыл…

- Т-с-с. - Я пощупала бок: вроде бы не кровоточит. – Жить буду. Пойдем отсюда.

Мы подошли к знакомому занавесу. Эрик опустил вещи на пол и отодвинул его. Зеркало. Кто бы мог подумать?

- Отойди подальше, Кристина.

Он взял подсвечник, ухватил его покрепче и саданул по блестящей поверхности. Побежали трещины, черной паутиной пленяя амальгаму. Еще раз. Еще.

Последние осколки осыпались, открывая темный проход. Я двинулась было вперед…

- Погоди-ка…

Эрик вынул бутафорское колечко и решительно надел его мне на палец.

- Будь моей женой, - кажется, это было утверждение, а не вопрос. – А с документами и прочими формальностями, придуманными представителями рода человеческого, мы разберемся позже.

- Как скажешь, - покорно согласилась я.

Сил что-то решать самой не осталось. Очень хотелось бездумно следовать за Эриком и делать все, что он велит, как и положено верной подруге жизни. Однако я еще помнила кое-какие ритуалы.

- Ты не поцелуешь невесту, Эрик? – я подняла лицо, подставляя ему губы.

- Да. Кристина… возлюбленная моя… жена моя…




Глава 29, последняя, в которой расставлены все точки над «i»


Поцелуй.

Теплый, радостный, нежный, ласковый, мягкий, счастливый, глубокий, страстный, долгий…

Не мне предназначенный.

И меня тянет назад, со страшной силой тянет прочь… Миг – и я ударяюсь о соседнее – целое – зеркало, а передо мною – стройная девичья фигура в грязном белом платье. За ней – Эрик, и я ловлю его изумленный взгляд.

- Кто ты? Призрак? – я вижу, как шевелятся его губы, и ничего не понимаю.

Девушка оборачивается.

Кристина.

А я?

Что со мной?

Я поднимаю левую руку и безучастно рассматриваю полупрозрачные пальцы. Спокойно смотрю в зеркало. На себя – призрачную фигуру в некогда белом, заляпанном кровью свадебном платье.

Вот и все.

Нет нужды в объяснениях – теперь Эрик может сам убедиться, что ему не лгали. Что все сказанное было правдой.

Но почему-то от этого не легче.

За что? Ну, за что?

На самом деле, понятно: счастливый конец, считай, наступил, а значит, спасибо, в ваших услугах более не нуждаемся… Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

Господи, как же больно!

- Белл, это ты? – глаза Крис расширены в изумлении.

Будучи не в силах вымолвить ни слова, я киваю.

- Эрик, это же Белл! Помнишь, мы пытались тебе сказать? Про женщину из другого времени? Это она! Все это время мы были вместе – здесь, - Кристина прижимает ладонь к груди, - и тут, - рука перемещается на лоб. Ее лицо сияет. - Вот, значит, какая ты… Но почему?..

Я пожимаю плечами.

- Наверное, пришло время.

Собственный голос кажется чересчур хриплым и грубым. Надо же, я отвыкла от звука своего голоса…

- Погоди, Кристина… Так это все – правда? Все, что ты мне рассказала на маскараде? – Эрик пристально смотрит на меня. Слишком, может быть пристально, и мне невольно хочется закрыться, заслониться от этого обжигающего пламени…

- Не я, - смеется Крис, - мы. Нас было двое тогда, понимаешь? Если бы не Белл, я бы сейчас уплывала с Раулем, оставив тебя здесь оплакивать разбитые мечты. Благодаря ей все изменилось… благодаря ей стало возможным наше счастье. Но я не понимаю, почему мы разъединились. Мы уже слились в одно, а теперь нас опять двое.

- Это она меня лечила? – Эрик по-прежнему обращается к Кристине, старательно игнорируя меня. А мне уже почти не больно. Подумаешь – узнала, каково чувствовать себя диковинной зверушкой, выставленной на обозрение: все только косятся, но смельчаков, готовых посмотреть прямо, не найдется.

- Да! И она готовила спагетти. Но я теперь тоже умею. И многое другое. Но это трудно объяснить… Мы обе были… Мысли, чувства… Опыт… Знаешь, Белл ведь не певица, и тут я помогала ей. Но куда больше – она мне. А сейчас так пусто… словно я лишилась части себя. Самой важной части. - Кристина поежилась.

- Это ведь она любит меня? – вдруг спрашивает Эрик.

Кто о чем…

- Почему? – искренне удивляется Кристина. - Мы обе. Но Белл дольше… Поэтому она здесь. Белл, возвращайся обратно.

Так. Пора заканчивать эту комедию. Пусть уходят. Похоже, я тоже не задержусь в этом мире. Но им об этом знать не нужно. Во многих знаниях многие печали – теперь я вижу это как никогда ясно. Пусть Крис еще немного пробудет в уверенности, что я вернусь. А после Эрик ее утешит.

Я ничего не скажу. Не скажу о тоске, заполонившей мое сердце. Пусть уходят счастливыми.

- Вы обязательно должны мне рассказать… – Эрик в задумчивости переводит взгляд с меня на Крис и обратно.

- Но не сейчас, - прерываю я. – Идите, выбирайтесь. А я, пожалуй, шугану полицейских, чтобы им неповадно было в другой раз соваться в подвалы.

- Как? Как ты собираешься напугать этих твердолобых…? – удивляется Кристина.

А я знала, что она так скажет. Выходит, связь все еще работает? Хоть чуть-чуть?

- Элементарно, - я усмехаюсь и вынимаю кинжал. – Они хотели Призрака Оперы – они его получат.

- Боже! – заливается Крис, - Ты их до инфаркта доведешь. Пожалей…

- Они много жалели? – парирую я. – Давай, Кристина, вали кулем отсюда, пока я не разозлилась по-настоящему. И мужа захвати…

Я против воли устремляю взор на Эрика, стремясь вобрать его в себя, запомнить навсегда таким – растерянным от свалившейся на него информации и невозможно счастливым, потому что с ним рядом… Кристина. Его любимая Кристина.

Не я.

Ну, и хватит сожалений.

Плакать неконструктивно, с усмешкой напоминаю я себе.

- Но как же?.. – не унимается Крис.

- Я догоню вас, ничего, - успокаиваю я ее.

Наконец, они скрываются в проходе, распределив между собой багаж и прихватив по свечке. Занавес опускается. Мне здесь тоже оставаться не следует. Я пролетаю сквозь решетку, даже не почувствовав ее, и устремляюсь на поиски полицейских.

Вот они, голубчики, сумели пробиться через кордон из моих «повстанцев». Что ж, вы сами напросились…

Прячусь за углом, выжидаю, пока подойдут поближе. Суровые, смелые, на лицах – решимость захватить Ужас подземелий. Будут вам и подземелья, и ужас, и «Восставшие из ада». Причем, все части одновременно. Я резко выплываю из стены и разражаюсь зловещим хохотом, многозначительно поигрывая кинжалом.

Остановились. Остолбенели. А кто сказал, что перед переходом на следующий уровень не будет финального босса?

- Трепещите, смертные! – завываю я. – Вы потревожили дух Оперы и заплатите за это кровью! Вы посмели осквернить мою обитель, сожгли мой храм… Просите пощады!

Лица… белые, как полотно. Белее снега, мертвее черепов в парижских катакомбах. Пистолеты дрожат в судорожно стиснутых пальцах. Все эти отобранные покойным комиссаром головорезы, кажется, впервые в жизни искренне и с большим чувством молятся.

- Помилуй! - И толпа валится на колени в мутную воду канала. – Пощади нас! – И руки шарят по груди в поисках крестиков. – Мы не знали!

- Отпусти нас, грешных, - умоляет совсем молоденький парнишка, - мы восстановим твою обитель.

Замечательная идея, кстати.

- Клянитесь! – я воздеваю над головой руки с кинжалом. – Клянитесь жизнями самых дорогих вам людей! И помните: если нарушите клятву, они умрут! А потом я приду за вами…

- Клянемся! Клянемся!

Чувствую себя Арамисом.

- Тогда я отпускаю вас, - я царственно помаваю дланью, - но помните… помните обо мне…

Секундное замешательство – и массовое бегство, сопровождаемое криками: «Привидение! Призрак! Настоящий Призрак Оперы! Мы его прогневали! Смилуйся над нами, небо!» Да, эта ночь врежется им в память, они еще внуков будут мною пугать…

Мне приходит в голову еще идея. Директора. Если они, конечно, не сбежали из здания. Сколько прошло времени?

И я понимаю, что чувствую их присутствие. Будто под кожу вшили компас. Они в холле. Он задымлен, но огня нет.

И я стрелой лечу туда.

- Ришар Фермен! Жиль Андре! Как вы посмели тронуть своими грязными лапами храм искусства?

Мое появление для них как гром с ясного неба.

- К-кто ты? – заикается Андре.

- Эриния, - разнообразия ради представляюсь я. – Бойтесь! Комиссар уже расплатился за свое преступление, теперь ваша очередь! – и замахиваюсь кинжалом.

- Это видение, - шепчет Фермен, - мы наглотались дыма…

Но я помню холодную поверхность зеркала под спиной, а это значит, что и я могу воздействовать на этот мир. Я подплываю поближе и касаюсь лезвием его горла.

- Это тоже видение? Когда полиция обнаружит ваши трупы, они вряд ли смогут списать это на самоубийство. Если опознают вас после того, что я сделаю с вами!

Кажется, подействовало. Эти тоже бухнулись на колени. Просто трагедии Шекспира наяву.

- Чего ты хочешь? – трясутся, голубчики.

- Вы отправитесь в Сюрте с повинной, - и, предупреждая мольбы о снисхождении, - признаетесь во всем и перестанете обвинять Призрака. Вы поняли? Я буду следить за каждым вашим шагом. В случае если вы этого не сделаете, берегитесь… однажды можете проснуться с перерезанным горлом.

Черт, всегда хотела это сказать!

Директора кивают, подобно китайским болванчикам, и униженно отползают по паркету в сторону выхода.

Что ж, здесь мне делать больше нечего.

Удовлетворенная, я взмываю вверх, пролетая сквозь перекрытия. Я хочу в последний раз облететь зрительный зал и увидеть Париж с крыши оперного театра. Вряд ли кто-нибудь вообще когда-нибудь поднимется сюда еще раз. Только я. Истинный Призрак Оперы на крыше театра, стремительно уходящего в историю.

Часть пожара явно затушили, но зал выгорел знатно. Вот лежит на сцене закопченная разбитая люстра, похожая на неведомое морское чудище, выброшенное на берег. Почерневшие от огня кресла. Статуи в патине сажи. Расписной потолок, рассеченный цепью, будто шрамом. Ярусы роскошных лож…

Прощайте. Прощайте все.

Я подлетаю к колосникам. Они пострадали сильнее всего. Вон то место на рабочей галерее, где я впервые встретилась с Призраком. А тут я угостила его пирожными.

А здесь мы в первый раз поцеловались…

Из моих глаз льются невидимые миру слезы. Я провожу призрачной рукой по обугленному дереву. Вскоре лишь моя память будет бережно хранить эти воспоминания. Их я не отдам. Это будет только мое. Как детский секрет из пары цветных стеклышек и красивого камушка, зарытый между корнями дерева. Мое. До конца жизни. Навсегда.

Моя любовь.

Я рвусь на крышу, чтобы больше не видеть, не вспоминать, потому что воспоминания жалят иглами шиповника, что в мгновение ока выросли вокруг моего сердца. Спи, мое глупое сердце. Ты еще ничего не понимаешь, ты продолжаешь биться в унисон с иным сердцем, ты хранишь в себе восторг поцелуев и радость прикосновений, ты считаешь минуты до новой встречи, не осознавая, что этого всего не будет. Уже не будет. Никогда. Никогда больше. Никогда больше не промелькнет тенью край плаща, не разляжется чернильным пятном на спинке стула, не обхватит ласково твои плечи. Не будет посиделок с чаем, не будет родного лица и сияющих серо-зеленых глаз. Не будет.

Никогда.

Какое страшное слово.

Я парю над крышей, а надо мною бескрайний купол небес… И звезды. Удивительно – звезды зимой. Словно этот мир тоже решил со мной попрощаться…

А я прощаюсь с тобой, Эрик. Прощаюсь…

Каждый прожитый час –

Отвыкаю.

От несбывшихся нас –

Отвыкаю.

Там, далеко внизу, так далеко, что, кажется – это бездна пролегла между нами, бесстыдно разлеглась, как портовая шлюха перед матросом – там две фигурки. Кристина – Эрик накинул ей на плечи свой знаменитый плащ, и он… Все в той же промокшей насквозь рубашке. Они идут прочь с площади, на бульвар, чтобы поймать экипаж

И я устремляюсь вниз.

Неведомые силы тянут вверх, но я рвусь вниз, раздирая душу в клочья. Только бы успеть. Я еще не исчезла. Я еще могу… в последний раз… Я украду у вечности еще немного памяти.

- Кристина!

Я плавно опускаюсь на землю.

Двое оглядываются на окрик и замечают мой силуэт в отблесках пожара.

- Белл! – Кристина бросается ко мне – и замирает.

Она знает, что в этот раз я пришла не к ней.

- Эрик… - я не в силах не смотреть на него, пусть я больше не вижу… пусть он не отвечает… плевать. Я все равно скажу. И я продолжаю. – Мне недолго осталось, скоро я исчезну, и ничего не останется. Кроме вас. Вас двоих создала я. Потому что слишком сильно хотела. Потому что слишком сильно любила. Потому что иначе нечестно, неправильно… Эрик… ты меня не любишь, я знаю. Ты любишь Кристину. Но я была ею, мы были одним целым, и ты, пусть хоть немного, любил и меня тоже. Я умираю, наверное, так это можно назвать. Скоро я бесследно исчезну, и только Кристина сможет рассказать, какой я была. Ты узнаешь меня… обо мне, но слишком поздно. Господи, почему это всегда слишком поздно? Я ухожу… Но если бы было можно, клянусь, я бы тебя любила всю жизнь…

И я таю…

- Стой!!!

Кристина протягивает руку, и наши пальцы соприкасаются, и я ощущаю ее. Последнее чувство – удивление…

Мы сливаемся, втягиваемся друг в друга, сплавляясь в единое существо. Новое. Не Кристина. Не Белл. Одна сущность. Одна внешность.

Эрик удивленно охает и отшатывается.

- Крис… - и слова замирают у него на губах.

Я смотрю мимо него в витрину. В ней отражаемся мы. Я - не я, Кристина – не Кристина… Симбионт.

Волосы прямее, отливают рыжиной, глаза светлеют в серо-зеленое и уходят глубже в глазницы, брови изгибаются острым углом, губы очерчены резче, нос более вздернутый, явственнее проступают скулы, линия нижней челюсти поднимается вверх. Тело слегка тяжелеет, прибавляя в бедрах, руках и развороте плеч.

Это мы. Это я.

Ты примешь меня, Эрик?

Это ведь я…

- Здравствуй…

- Здравствуй.

- Ты любишь – меня? Как я есть, и это уже не изменишь… не отменишь.

- Я люблю тебя. Кто бы ты ни была. Я уже не могу иначе…

- Эрик…

- Как тебя зовут?

- Я… я не знаю… это не важно.

- Важно. Мне – важно.

- Жюли.

Поцелуй…

Вся нежность мира у меня на губах, вся тяжесть мира у меня на плечах, только раз в жизни бывает так, что звезды сошлись, и одна упала, и я загадала то, что не мое по праву, и дальше регрето, и будет весна, и будет лето, и все без меня, но сейчас одна на двоих, эта вечность и сказка, и правдой неправда. И любовь вытекает горлом, но ей не стать приворотом, эта ночь для меня – вне закона, и только четыре слова. Четыре слова про любовь колотят пеплом, в груди толкутся, но я молчу. Я не скажу. Я так хочу.

Любовь с непривычки кружит голову, пьяным выстрелом в голову, подобрать бы отмычку к сердцу; верила, что здесь мне отмерено – немеряно, тратила дни без счету, теперь расплата по счету, и еще чаевые останутся, но мне уж не остаться. В мошне пустота, и в мыслях, и в сердце. Душа – одна на двоих рассчитана, все пересмотрено и перечитано, и выходит, что нету выхода. И путь один – уйти.

Поцелуй…

Сокровище, томящееся у времени в плену, один выдох на двоих, одно биение сердца, один закон, и нет правил, нет границ, нет пределов.

Ничего нет.

Лишь бесконечность.

И белый свет заливает мир.

Я растворяюсь…

Белый.

Свет.

Все.





Эпилог: «Из того же материала — и дерево над нами, и камень под нами; зверь, птица, звезда — все мы одно и идём к одной цели. Помни это, дитя, когда ты уже не будешь помнить обо мне»*

Я вернулась.

Это была первая мысль.

Я открыла глаза и приподнялась на руках. Часы в компьютере показывали половину третьего ночи.

Час волка.

Самое время для возвращения.

Кино уже давно кончилось, и окно плеера зияло черным провалом. Я некоторое время смотрела в монитор, потом решительно закрыла все окна и вырубила комп. Хватит, наигралась.

Происшедшее умоляло, чтобы его осознали. Но не сегодня. Я пока не разобралась в себе, и даже не представляю, что ждет нас… меня дальше. Хотя бы и завтра.

Я потянула футболку через голову и с оцепенением заметила на правой руке бурую полосу. Что за? Скосила глаза вниз – ну, точно – на боку расплылось покрытое по краям бурой коркой кровавое пятно. Ого! А полное погружение, оказывается, чревато… Пришлось пилить на кухню и заливать эту радость перекисью, которая довольно шипела и превращалась в красно-коричневую пену. Теперь зеленочки… пластырь… ну, и достаточно.

Умылась, почистила зубы, переоделась… Привычные и доведенные до автоматизма действия. Почему же я так неуверенно себя чувствую? Как будто заново учусь владеть своим телом. Я подумала немного… расслабилась – и с неожиданной легкостью крутанулась на носочках. Это я-то, которая всегда отличалась ломаностью любых танцевальных потуг? Петь пробовать пока не стоит – ночь на дворе.

Я забралась под одеяло, закрыла глаза…

- Белл… Ничего, если я буду тебя так называть? Я уже привыкла.

- Кристина… Где ты?

И я слышу цокот копыт и мерный стук колес, катящихся по мостовой.

- Мы едем в гостиницу.

Я будто просыпаюсь – и на мне мокрое платье, но тепло, потому что меня до носа укутали в шерстяной, черный как смоль плащ. И я полулежу, привалившись к мерно вздымающейся грудной клетке. Я поднимаю голову.

Это Эрик. Он дремлет, утомленный событиями этой безумной ночи.

- Как? – я немного удивлена, но это не сравнить с нахлынувшим облегчением и радостью – я ничего больше не потеряю, эту связь не разорвать ни судьбе, ни времени…

Это навсегда.

- Не знаю, - я слышу радость Кристины. Ей меня не хватало.

- Долго меня не было?

- Минут двадцать.

Правильно. Именно столько прошло от момента, когда я пришла в себя, и до того, как я легла спать.

- Мы скажем Эрику? – шепотом спрашивает Крис, хотя от кого ей таиться…

- Скажем… потом. Это долгий разговор, он не терпит суеты.

Я засыпаю, слушая ритмичный стук сердца, вплетающийся в перепалку колес и мостовой.

Это навсегда.

И так просто отныне скользить меж двумя мирами… Мы глубже проникаем друг в друга…

Я распахнула глаза в темноту.

Нет сил спать – хочется заново осмысливать все, что случилось со мной в эти короткие часы. И я верю – это лишь начало.

Начало новых и удивительных приключений в романе под названием «жизнь». Два мира, и в каждом мне предстоит прожить в болезни и здравии, богатстве и бедности.

Пока смерть не разлучит нас.

Я приподнялась на локте и включила ночник. Долго смотрела на мужа. Родной, привычный, любимый. Здесь и сейчас.

И вдруг…

Не просыпаясь, мой муж улыбнулся знакомой кривоватой улыбкой грозного Призрака Оперы.

Неужели?

Может быть.

Все может быть.

Нет ничего невозможного…

_______________________
* Памела Трэверс, «Мэри Поппинс»



~КОНЕЦ~




Послесловие автора


Для начала хочу выразить свою бесконечную благодарность:

• Гастону Леру, сэру Эндрю Ллойду Уэбберу, Джоэлю Шумахеру, Джерарду Батлеру, Эмми Россум, Патрику Уилсону и всей съемочной группе кинофильма «Призрак Оперы» (2004), без которых ничего этого бы не случилось;

• Нилу МакДонафу, подарившему Жан-Полю Раппно свое лицо и образ, созданный им в сериале «Tin Man» (постмодернистское переложение «Волшебника страны Оз» в стиле киберпанк), где он играл полицейского – Тин Мэна (по-нашему Железного Человека);

• Французскому режиссеру Жан-Полю Раппно, подарившему моему персонажу свое имя и фамилию;

• Создателям всех фильмов, книг и песен, которые я цитировала в тексте и около к месту и не к месту;

• Многочисленным сайтам и блогам, посвященным быту XIX века, а также композиторам, опере и устройству здания театра;

• Авторам книг по хирургии, которые мне пришлось штудировать заново;

• Лично Hell за ее неоценимую помощь в деле раскрытия характера Призрака и генерирования идей для новых поворотов сюжета, а также самоотверженный и бескорыстный беттинг;

• Лично opera за детальное разъяснение подробностей процесса репетиции и постановки спектаклей;

• Своим печени и легким, так и не павшим в борьбе за вдохновение;

• Вам, мои дорогие читатели, потому что без ваших одобрительных, восхищенных, скептических, критических, ехидных, стебных и юмористических, теплых и многочисленных комментариев у меня не было бы такого стимула довести дело до конца.

Все хорошее когда-нибудь заканчивается.
Но я не хочу, чтобы это относилось и к «Измененной реальности». Герои уже живут среди нас, я выпустила их на волю, и дальше они будут решать сами, как им быть со свалившейся на них жизнью.
Будут ли они счастливы или нет, проживут много или мало – это их право и только их выбор.
Я не стану загадывать о продолжении, потому что еще не знаю, какое оно может быть и будет ли. Но одно я знаю точно.


Нет ничего невозможного.


А эта песня отражает мое отношение к «Измененной реальности», ее героям и к первоисточнику.
Точнее, чем здесь, и не скажешь…

Теперь ты знаешь
БИ-2 feat. David Sterry

Пути обратного верста
На позабытые места -
Я ставлю триста против ста,
Что опоздаешь.

И под обломками любви
Опять ни неба, ни земли…
На что похожи эти дни
Теперь ты знаешь.

Давай, придумай что-нибудь:
Попробуй взглядом обмануть,
Вернуться с тем, чтобы вернуть, -
И проиграешь.

И не придуманная вдруг
Глухая тишина вокруг…
Тот в зеркале тебе совсем не друг -
Теперь ты знаешь.

Припев:
Оттого, что ты есть,
Продолжается путь,
Оттого, что ты здесь,
Ничего не вернуть.
Не откроется дверь -
Там за дверью стена.
И тогда и теперь
Это та же война.

И незаметно для себя
Изменишь все и навсегда,
Хотя так было не всегда…
Не отыграешь

Так было, есть и будет впредь:
Ромео должен умереть.
Давай, попробуй это спеть -
Теперь ты знаешь.

Припев.

Do you believe in heaven above,
Do you believe in love?
Don't tell a lie;
Don't be false or untrue
It all comes back to you

Open fire on my burning heart
I've never been lucky in love
My defenses are down
A kiss or a frown
I can't survive on my own

It gets in your eyes
It's making you cry
Don't know what to do
Don't know what to do
Looking for love
Calling heaven above

Send me an angel
Send me an angel
Send me an angel
Send me an angel
Right now…

Вот и все.

_____________________________
26 марта - 7 июня 2010 года, Москва

Фанфик "Не счесть моих ликов..."

<<< Назад

В раздел "Фанфики"
На верх страницы