Часть 1, Часть 2.

* * *

В своем рассказе виконтессе Марта сказала чистую правду, ну за исключением некоторых моментов, которые она посчитала нужным умолчать.
Господин де Моро, действительно, был к ней весьма великодушен – сначала не позволив погибнуть, будто дворняжке, попавшей в чужую стаю, затем, накормив ее в ближайшей харчевне, и дав денег на пропитание.
Она, может, и ушла бы, но идти ей, во-первых, особо было некуда, а во-вторых, что-то удержало подле этого человека.
Он показался ей не похожим на всех остальных.
Мужчины Марте раньше встречались все сплошь какие-то жалкие и ущербные, и даже те, которые были хороши собою, все равно были жалкие.
Марта чувствовала в них какую-то надломленность и подпорченность. Кто-то страдал из-за нехватки денег и недостаточно хорошего положения в обществе (как, например, сын трактирщика, у которого она работала), и все мысли его были сосредоточены лишь вокруг этого. Кто-то был озабочен своими страстями, как старый богач, который когда-то дал ей работу прачки, его столь сильно волновала давно уже утекшая, как песок сквозь пальцы молодость, что он всячески пытался удержать то, что осталось – запудривал морщины и носил парик, скрывающий лысину. Гильбер – первый красавчик в приюте – волновался лишь о том, чтобы каждая девица смотрела исключительно на него, и вел подсчет «жертв» в особой тетрадочке.
Очень скоро Марта поняла, что все эти люди страшно уродливы по своей сути, и лишь утомляют ее, вызывая острое отвращение.
Но за тот короткий срок, что ей удалось поговорить с де Моро, хоть и, не видя его толком, этой опостылевшей ущербности от него она не почуяла. Наоборот, в нем было что-то такое, с чем Марта была не знакома. Он был каким-то другим, будто случайно забредшим в это стадо тупых и глупых баранов (как, собственно, и сама Марта, которая ощущала себя чужачкой в этом мире).
Правда, уговорить де Моро не прогонять ее, было задачей непростой.
Он оказался неразговорчивым, и не сильно приветливым. Едва не вытолкал ее взашей.
Но потом, может, пожалев нищую бродяжку, а может, усмотрев свой особый умысел в ее словах о том, что она не привыкла оставаться в долгу, а за спасенную жизнь так тем более, все-таки дал разрешение побыть подле него какое-то время.
В ту ночь он привел ее в гостиницу, в которой, видимо, остановился сам.
Но к себе в номер не повел – что Марту сильно удивило. Попросил у консьержа для нее отдельные апартаменты, хоть и состоявшие из одной комнаты.
Комната оказалась замечательной, Марта от такой красоты едва не лишилась дара речи. Не то, что какие-то клоповники, в которых она жила прежде. Тут тебе и чистое белье на крепкой дубовой кровати, и занавески на окнах, герань в горшке, все опрятно, красиво.
- Прям неудобно в таком рванье на такие шикарные простыни ложиться, - посетовала девушка, с интересом заглядывая в лицо высокому господину.
Все это время лицо его скрывал глубокий капюшон от плаща, и Марта никак не могла рассмотреть – какой же он из себя, спаситель.
- Завтра пойдешь, и выберешь себе что-нибудь поприличнее на деньги, что я тебе дал, - спокойно сказал он, и наконец, снял с головы капюшон.
И, о боги, лица Марта не увидела. А увидела черную маску.
Сначала вздрогнула – не приходилось на обычных людях, если те не на маскараде каком, видеть такую диковину.
И, видно, он заметил ее удивленно хлопающие глаза, и, взъярился (это потом Марта поняла, что у господина Моро такая особенность именно таким образом общаться).
- Ну что ты уставилась? – изрек он. – Никаких глупых вопросов или любопытства, иначе я выкину тебя туда, где нашел. Поняла?
- Поняла, - покорно согласилась девушка, поежившись, и глядя на черную маску уже не с удивлением, а с восторгом.
- Завтра купишь себе одеться, приведешь себя в порядок, и с этого момента будешь моей… подопечной.
Марта стала прикидывать, что бы это для такого видного господина, но, кажется, любящего всякие странные штуки (типа масок), могло значить – «подопечная»?
Впрочем, бог с ним, узнает потом.
Но в скором времени узнать ей не довелось.
Кажется, под словом «подопечная» Моро имел в виду именно «подопечную».
Марта уже ждала, что он обрядит ее в костюм какого-нибудь поросенка с хвостом-завитушкой, или заставит плясать перед ним в чем мать родила – да мало ли что еще на уме у него может быть, но он проявлял к ней совсем малый интерес. Кормил, поил, за номер платил, но ничего взамен не требовал, даже не дотронулся ни разу.
У Марты после всех ее сомнительных знакомств говор был ни особо подходящий для девушки, иной раз возьмет, да и вылетит какое-нибудь скверное словечко. Услышав однажды это, Моро Марту отчитал, и сказал, что если она желает быть подле него и дальше, то говорить должна так, как подобает нежному существу, а не уличной торговке.
А через какое-то время он съехал из гостиницы, и Марта вместе с ним, разумеется, тоже, безропотно последовав за ним.
Если бы Моро был злодеем – он не спас бы ее от расправы, если бы он был ненормальным, и жаждал использовать ее для своих ужасных целей, он бы уже претворил в жизнь свои гнусные намерения, поэтому, Марта не боялась.
Она вообще за годы своей жизни, кажется, утеряла всякий страх.
Марта не помнила ни отца, ни матери, потому что она никогда их не видела.
В середине января новорожденную девочку нашли в корзинке (в которой не было даже подстилки) на пороге приюта. Шел снег, и было довольно холодно, а невинное дитя, одержимое жаждой жизни, сладко спало в своей немудреной «люльке». Видимо тот, кто принес туда младенца, уповал на волю господню – если ребенку суждено погибнуть, то он замерзнет, и одним ангелом на небесах станет больше, а если же Богу угодно оставить эту девочку ходить по грешной земле, то она перенесет и холод, и голод.
С того момента домом ей стал приют, а семьей такие же безродные подкидыши, как и она.
Имя ей определили то, которое не было еще вычеркнуто в именной книге, у хозяина приюта была такая особенность – открывать наугад именную книгу, загадывать какую-то строку, и то имя, которое выпадало, давать очередному найденышу, если он еще до этого момента его не имел и не был крещен.
Так Марте случилось стать Мартой.
А когда она уже обжилась на новом месте, до служителей приюта дошел слух, будто малышка может быть дочкой местной умалишенной. Бедняжка дожила до двадцати лет, но с детства была не в себе – она страдала судорогами и почти не умела говорить. Сначала ее называли дурочкой, а потом, когда встретили бродящей среди могил на кладбище, собирающую какую-то траву, стали называть ведьмой и одержимой Сатаной.
Из защитников у бедолажки была лишь старая мать, она всеми силами старалась уберечь свое дитя от насмешек и ненависти, но видно, так и не смогла.
Потому что, в один прекрасный момент у девчонки стал расти живот, и стало ясно, что кто-то наградил ее ребенком. Сама она внятно, разумеется, ничего объяснить не смогла, потому, дохаживала свой срок, ничего толком не понимая. И жалко ее было лишь ее старой чахоточной матери. Потому что остальные были убеждены, что она не только ведьма, но еще и распутница.
Когда пришло время, повитуху роженица так и не дождалась, и умерла в родах. Что стало с ее ребенком – никто не знал.
Потом прикинули, и решили, что подкинутый младенец очень даже может быть тем самым ребенком, найденным у приюта.
И Марту окрестили «ведьмачьим отродьем». К ней прицепилось это дурное прозвание, и девочка уже не в силах была что-то изменить.
Ну, «ведьмачье отродье», так «ведьмачье отродье»…
Иногда ей это даже помогало. Когда мальчишки слишком надоедали ей, дразня и преставая, она грозилась превратить их в лягушат, и те замолкали.
Когда Марта подросла, о ее возможном происхождении, кажется, стали забывать. В приюте было множество самых разных детей – у каждого была своя история, более того, Марта росла совершенно обычным, здоровым бойким ребенком, и ничто в ней не указывало ни на одержимость дьяволом, ни на ведьмачьи способности.
Но, несмотря на это Марта так и не смогла избавиться от убежденности в собственной покинутости и ненужности. Иногда ей казалось, что исчезни она с лица земли, умри, тяжко заболей, никто не пожалеет, не поплачет.
Что это за жизнь такая? Для чего она вообще ей была дана? Почему тогда она не закоченела в той корзине на пороге этого проклятого приюта?..
Моро привез ее в небольшой – в семь комнат, но хороший крепкий дом в пригороде Руана.
- Когда много людей – я не люблю, - объяснил он. – Слуг здесь нет.
- Это ничего. Все, что нужно я могу сделать сама, - вызвалась девушка, обрадованная возможностью хоть чем-то себя занять.
- Как хочешь. Теперь будешь жить здесь.
- А вы?
- А что я? – удивился он. – У меня постоянного места нет, я то там, то тут. Здесь я буду появляться время от времени, а потом, когда я подготовлюсь окончательно… - он замолчал.
- Что вы сделаете? – не поняла Марта.
- Ничего. Когда придет время, тогда и узнаешь. Ты говорила, что желаешь расплатиться со мной за спасенную жизнь, вот я тебе и предоставлю такую возможность. Если, конечно, ты дашь согласие. Захочешь уйти – отпущу в любой момент, пока не дала согласие. Потом повернуть назад будет уже невозможно.
- Я не откажусь, я согласна. Только бы узнать, что я должна сделать.
- Позже. А пока… не бойся, пища у тебя будет, деньги – тоже. Читать умеешь?
- Умею.
- Займешь себя чтением. Заодно, научишься себя подобающе вести.
А пока он только собирался к отъезду, Марта показала себя с самой лучшей стороны: прибрала весь дом, навела там уют, потчевала хозяина обедами и ужинами.
Но на разные яства Моро был не падок, однако надо признать, похвалил.
Столовались они вместе.
- Стряпуха из тебя недурная, это хорошо, - сообщил он Марте. – Работы не боишься, это тоже делу на пользу.
- Ежели вы пожелаете, я могу и что-нибудь праздничное сготовить. Вот вернетесь, устрою вам радушный прием, - и медленно положила в рот кусочек утки, облизав языком нижнюю губу.
Но Моро ел, глядя прямо перед собою, макал хлеб в подливу, и на нее не смотрел.
- Не надо приемов, - ответил он холодно. – Я не привык к радушию.
А Марту эта холодная отстраненность влекла со страшной силой. Несколько первых ночей ей чудились едва различимые шаги за дверью, ей так и представлялось, как отворится дверь, и на пороге возникнет высокая темная фигура хозяина. Как поступить лучше – прикинуться невинной овечкой, вздрагивающей от каждого шороха или страстно ответить ему, увлечь в свою горячую постель?
Но Мартины мечты не несли за собою никакого прока, потому что хозяин на ее пороге не появлялся.
Иногда он уезжал на совсем непродолжительные сроки, а иной раз отсутствовал и по несколько месяцев.
Марта терпеливо ждала возвращения хозяина, и каждый раз чувствовала, что тоска ее становится все острее и острее. Как это было странно и непривычно.
Но он, кажется, и не думал видеть в ней женщину, отстранялся все дальше, а Марта ощущала, как до боли сжимается сердце, и зреет где-то глубоко обида.
А однажды, когда на новом месте она жила порядочный срок, и взгляды ее, обращенные к Моро становились все более явными, (правда вот с хозяином за все это время она провела вместе разве что пару месяцев, если сложить все дни), он вернулся странный и задумчивый, и почти сразу с порога ей заявил:
- Вот чего я до сих пор так и не понял - ты совсем ненормальная или просто тебе все равно? За все время не поинтересовалась, кто я такой, почему не показал тебе лица…
Марта, и правда, как ей было велено, о маске с ним не заговаривала.
Что-то ей подсказывало, если у человека есть своя тайна, которую он скрывает от других, и не хочет ею делиться, вряд ли стоит его об этом расспрашивать, пытаться что-то вызнать. Сделаешь только хуже. А что Моро человек вспыльчивый, быстро загорающийся, будто от искры сухое сено, Марта поняла давно. Ей его злить нельзя.
- Неужели не интересно?
Марта несколько секунд молчала, потом ответила:
- Ну, если вы ее носите, значит, на то есть особые причины. А если вы не хотите мне о них говорить, то зачем я буду вам докучать?
- А если я не такой, как ты думаешь?
- Какой?
- А вдруг я убийца?
Марта пожала плечами.
- Я встречала разных людей. И лихих тоже. Что поделать, если на земле есть и такие. А если бы вы хотели меня убить, то вы бы давно это сделали. Впрочем, зачем вам это? Я никому не нужна, у меня ничего нет. А захотите убить кого-то другого – это ваше дело. Что мне до этого?
- А если я под маской черт или дьявол?
На это заявление Марта отреагировала еще прохладнее.
- В чертей я давно уже не верю. Их выдумали люди, чтобы оправдать свои проступки. Да и будь вы чертом, то не скрывали бы лицо под маской, а прятали свои копыта и хвост.
- А если ты увидишь мое лицо, и пожалеешь о том, что дала согласие не то, что жить в одном доме, даже стоять рядом?
- Как я могу вам ответить, если я не видела вашего лица?
И он снял маску.
Надо отдать девчонке должное, кричать и лишаться чувств она не стала, а лишь в недоумении скривила губы.
Марта долго, почти целую минуту рассматривала его необычное лицо, смотрела ему прямо в глаза, и наконец, приподняв одну бровь, изрекла:
- Так вот, почему вы ее носите… потому что у вас только одна часть лица. А я думала, это у вас такая прихоть…
Он, кажется, и сам был озадачен ее реакцией.
- Тебя не тошнит от одного взгляда на это? Не хочется убежать, закричать?
Марта отрицательно качнула головой.
- Значит, - спросил он своим обычным твердым тоном, - тебя не отвращает, когда я не ношу ее?
- Нет. Вам бы вообще ее не носить… Вот у нашего приютского сторожа, у того все лицо было в оспинах, и нос проваливался, - доверительно сообщила ему Марта. – Мальчишки над ним подшучивали, а ему хоть бы что, никакой маски не носил.
- Все! – разочарованно остановил ее он, не желая слышать никаких историй. – Тебя не тошнит от моего вида – отлично! Больше мы об этом не говорим! А я ее не буду носить ее при тебе – любуйся!

Моро, конечно, оказался не красавцем. Вернее так – одной частью лица красавцем, а другой – нет. Это с какой стороны было посмотреть. Но странного жара, горящего внутри, это не загасило.
Когда-то, наверное, он был красив всем лицом. Потому что, выразительные глаза, мужественная линия подбородка, полуулыбка, играющая на губах – все говорило за весьма недурственный привлекательный вид, не случись другой половины его лица.
Но с чего бы ему носить маску? Даже с почти отсутствующей частью лица он был не так уж и ужасен. Марте случалось видеть поистине чудовищные лица, не испорченные явным уродством, но смотреть на них было омерзительно.
А этот, как не странно, сохранил человеческий притягательный облик даже будучи обезображенным.
Успев узнать достаточно об образе жизни господина де Моро, о его страсти к изысканной дорогой одежде (он даже пылинки на рукаве не терпит, всегда гладко выбрит и причесан), склонности окружать себя дорогими вещами (к слову, дом, в который он привез Марту был весьма богато обставлен, на стенах картины, хрустальная люстра в гостиной, персидские ковры), Марта предположила, что он, скорее всего, из какого-нибудь аристократического рода. Они все уж больно нежные.
Вполне вероятно, что с де Моро приключилось что-нибудь дурное.
Ну, мало ли – несчастье на охоте, или может, разбившийся экипаж, пожар, а если брать в расчет, что он путешествует по миру, может что-то еще.
Не мудрено, что такому весьма красивому мужчине пережить столь внезапное перевоплощение в «безлицего» непросто. Вот он и страшится предстать перед миром в своем настоящем обличии.
И Марте вдруг стало необоримо его жаль, но лишь на долю секунды. Затем жалость сменилась восхищением – это какой же силой нужно обладать, чтобы преодолеть такое!
Так вот почему он такой нелюдимый и суровый, отгороженный, будто стеклянной стеной от всего мира!
Конечно, ничего общего у господина де Моро с ненужной ни одному человеку во всем белом свете девчонкой, нет.
Кто он и кто она такая?
Но Марте почудилось между ними что-то общее.
Это даже хорошо, что он показал ей лицо без маски, можно больше не мучиться ночами, пытаясь представить - какой он на самом деле.
Впрочем, может таким и должно быть лицо этого человека?
Необычный господин де Моро имеет необычное лицо.
Весь Моро сам был будто соткан из разных лоскутов – загадочности и уязвленности, благородности и порочности, отрешенности и вспыльчивости, тьмы и света.
И когда Марта думала об этом, тепло, тлеющее внутри ее груди, разливалось по телу жидким огнем.
Но, кажется, только у нее.
Маску теперь он перед ней носить перестал, первое время старался почаще появляться у нее на глазах с «обнаженным» лицом, будто хотел этим самым что-то то ли доказать ей, то ли убедиться в чем-то сам.
И приходил в крайнюю степень негодования, когда Марта смотрела на него не с ужасом и отвращением, а интересом и прежним желанием.
Однажды они столкнулись в дверях. Эрик входил, а Марта выходила, неся стопку чистого белья. Замечтавшись, не увидела его, и врезалась в его крепкую грудь, от неожиданности выронила все из рук на пол.
Он был ее выше на голову, и сейчас, стоя друг к другу совсем близко, так, что чувствовал, как вздымается от частого дыхания ее грудь, наклонившись, с интересом рассматривал ее лицо.
Марту в это мгновение охватил какой-то странный, почти первобытный трепет.
Ей почудилось, что он, невольно оказавшись так близко, изучает ее и втягивает воздух ноздрями, чтобы уловить ее запах, будто собака.
Эрик (а именно так его звали) и впрямь иногда напоминал ей животное, оказавшееся в клетке, такой же порывистый и непредсказуемый.
Марта видела свое крошечное отражение в его зрачках, а он смотрел на нее так, будто видел женщину впервые в своей жизни.
Если он глух к ее словам и взглядам, то пусть почувствует все сам.
И Марта, взяв его за руку, положила его ладонь себе на грудь, туда, где лихорадочно билось, грозя выпрыгнуть наружу, сердце.
Пальцы его непроизвольно сжались, и Марта прижала его руку еще сильнее. Так они стояли довольно долго, окутанные звенящей тишиной, кажется, успела пройти целая минута.
Наконец, он шевельнулся первым, отдернул руку, как-то неуклюже, боком, чтобы не задеть ее, протиснулся в дверной проем, и поспешно взбежав по лестнице, исчез.
А она осталась подбирать упавшее на пол белье.

Господин де Моро ложился поздно, Марта это отметила давно.
Почти до самого рассвета имел обыкновение сидеть либо в библиотеке, либо в кабинете.
И Марта решила этим воспользоваться, стала выходить посреди ночи из своей спальни в одной ночной сорочке, бродить по дому, будто у нее бессонница.
Бродила так, чтобы неминуемо попадаться на глаза Моро.
В первый раз, когда он увидел ее в таком виде, заметно опешил, но быстро ответ взгляд. Второй раз он уже не обращал на нее внимание.
Редкий мужчина украдкой не поглядит на девушку в длинной почти прозрачной сорочке с несобранными волосами, особенно если он с этим созданием в доме один на один.
Если только, конечно, этот мужчина… не совсем мужчина, и женщинами не интересуется вовсе. Этих женские прелести в экстаз не вводят, наоборот, отвращают и доводят до омерзения.
Ей случалось слыхать и о таких.
Но Моро… не похож он был на такого. Хоть и все говорило против него – ни жены, ни детей, ни сторонних женщин.
Но Марта привыкла доверять своей интуиции и внутреннему голосу, а ее внутренний голос при виде Моро, шептал ей, что он самый обычный, нормальный мужчина.
Просто почему-то сторонится ее, будто прокаженную.
Может, наоборот, очень праведный?
Впрочем, в праведность мужчин Марта тоже не верила.
Нет такого самца, который (пусть хоть и с нимбом и крыльями за спиной), почуяв запах самки, не встал бы в стойку, высунув язык.
Инстинкты у всех одинаковые, будь ты хоть ангел, хоть дьявол.
Нужно только правильно поманить за собою, и любой застенчивый монах сделается развязным дон Жуаном, не в силах бороться со своей звериной природой.
Поэтому, в следующие разы Марта стала рубашку с плеч приспускать, почаще сверкать босыми ногами.
Моро интересовался не сильно, но все-таки глаза на нее поднимать начал, и появилась в них какая-то тень, пусть не интереса, но особого замысла.
Однажды Марта, осторожно ступая босыми ногами, вошла в полутемный кабинет, в котором горел только камин, остановилась в дверях.
Сидящий в кресле хозяин, заслышав легкие шаги, поднял на нее глаза, вопросительно посмотрел.
- Что, у тебя снова бессонница? – неприветливо поинтересовался он, и закрыл папку с листами, в которой что-то чертил или рисовал грифелем.
Марта улыбнулась ему.
- Да. Никак не могу уснуть.
- Что-то она часто стала тебя одолевать, может, пригласить доктора? Пусть даст какую-нибудь успокоительную микстуру. Я устал от вечно бродящего по ночам привидения.
Марта засмеялась, будто его саркастическая шутка и правда, вызвала в ней смех.
- Не надо доктора, - сказала она, делая шаг вперед, и заходя в комнату. – Не хочу обременять вас заботой о моем здоровье. Кроме того, думаю, он мне не поможет. У меня немного иное расстройство сна, нежели нервное беспокойство.
Она подошла к камину, и села в кресло напротив. Одну ногу поджала под себя, и рубашка ее оголила белые круглые колени.
Хозяин устало вздохнул.
- И что же тебя беспокоит?
- Мне не нравится спать одной.
- Тебе пригласить сиделку?
Марта снова засмеялась остроумной шутке.
Она поглубже забралась в кресло, почти легла в нем, и вытянула одну ножку вперед. Кресла стояли совсем близко друг к другу, и потому получилось, что ее стопа коснулась его колена.
Он, недоумевая, посмотрел на нее.
Марта, прикусив нижнюю губу, потянулась ногой дальше, и ступня ее коснулась его внутренней части бедра, осторожно очертила контур, и легла посередине.
Он опустил глаза, и посмотрел на хозяйски лежащую у него между ног девичью стопу, вопросительно подняв брови, взглянул на Марту, и нервно облизнул губы.
Та, не испытывая ни доли стеснения, улыбалась.
Ножка ее сначала аккуратно, потом все быстрее, и быстрее, задвигалась. Когда по животу его прокатился жар, он в нетерпении схватил ее за лодыжку, и резко отвел ногу в сторону, так что стопа оказалась на одном уровне с его лицом.
- Не надо! – предостерегающе сказал он.
- Отпустите, - шепотом попросила Марта, - и моя бессонница пройдет. И ваша, - добавила она, - обещающая испортить вам эту ночь – тоже!
Он несколько секунд колебался, а потом разжал сильные пальцы.
Марта, потерявшая равновесие, скользнула с кресла на пол, встала на колени, подползла к своему собеседнику, и положила ему на колени теперь уже свои ладони.
Она облизнула коралловые губы, языки пламени, танцующие в камине, отражавшиеся у нее на лице, делали ее похожей на какое-то неземное потустороннее существо, черные волосы рассыпались по плечам.
Она скользнула руками вверх, пальцы ее легли ему на пояс, щелкнула застежка.
Но хозяин вздрогнул, будто она прикоснулась к нему не пальцами, а раскаленными углями, и оттолкнул ее.
- Пошла в-вон! – сдавленно просипел он.
Лицо Марты скорчилось в слезной гримасе.
- Позвольте мне… - робко попыталась она возразить.
- Я сказал, вон!
И Марта, как не странно, послушалась.

Следующую ночь Эрик в кабинете не засиживался, он довольно рано ушел к себе.
Скорее всего, чтобы не пересечься с ночным «привидением», и избежать повторения истории, едва не случившейся прошлой ночью.
Похоже, теперь, бессонница, одолевающая Марту, перекинулась на него, жадно пожирая не только мозг, но и тело. Он не мог сомкнуть глаз вторую ночь.
Эрик откинул одеяло, свесил с кровати ноги, и, набросив на плечи халат, вышел в темный холл.
Дверь в спальню девушки была в самом конце коридора. Он остановился, уже готовый взяться за ручку, но так и не решился. Замер, будто окаменев. Прислушался.
За дверью была тишина. Лишь изредка до слуха доносились едва различимые шорохи и шелест ткани.
Марта то ли ворочалась на кровати, то ли делала что-то еще. Но она тоже, явно, не спала.
Что за странные особенности – подслушивать, подглядывать? Когда-нибудь он от них избавится?
Вот так же, когда-то очень давно, он тоже бродил по коридорам, только коридорам театра, и взгляд его искал маленькую тоненькую фигурку Кристины Даэ.
Перед глазами возник до боли знакомый, любимый образ – большие печальные глаза, копна темных кудрявых волос, белая, почти прозрачная кожа.
Решительность его, мешающуюся с гневом за то, что его лишили сна, будто смыло морской волной. Желание проучить чертовку испарилось.
Одолеваемый сомнениями он постоял под дверью еще несколько секунд, прислушиваясь к шорохам, пытаясь угадать, что они могут значить, и пошел обратно.
Но направился не в спальню, а в ванную комнату. Открыл кран, набрал в ковш холодной воды, и опрокинул его на себя.
А иначе было никак не уснуть.

Обед и ужин Марта теперь подавала молча. А к завтраку хозяин вообще не спускался.
Он смотрел на нее зло, с ненавистью, будто та была перед ним в чем-то виновата, но молчал. Молчала и Марта, но ей это давалось куда тяжелее.
А однажды ночью двери его спальни распахнулись, и на пороге возник тонкий голубой, от света луны, падающего из окна, силуэт. Гостья потянула завязки своей сорочки, и та соскользнула на пол.
Девушка вошла в комнату, и села на краешек его кровати.
Моро приподнялся на подушках, и испустил какой-то почти животный стон, схватил ее за косу, и рывком притянул к себе, их лица оказались близко-близко, так, что он чувствовал как сбившееся неспокойное дыхание Марты, обдает его кожу теплом.
- Вот что, - начал он грозно, догадавшись о цели ее визита, - я тебя не люблю, женой своей делать не собираюсь. Советую тебе перестать так смотреть на меня, и ходить за мною тенью… иначе я… я… Хорошенько посмотри на мое лицо, и реши – тебе это, действительно нужно? – а потом зло добавил: - Так ты все еще хочешь остаться?
В темноте сверкнули две зеленых искры его глаз. Он ждал ответа.
И он его получил – Марта кивнула, и, протянув руку, отбросила одеяло в сторону.
Качнулась перина, он откинулся на подушки, а вслед за ним и Марта. Но ничего не происходило, они лежали так какое-то время, Марта терпеливо ждала, но он даже не обнял ее.
Поэтому, девушка решила сделать все сама, впилась ногтями в кожу на груди, потянулась к его лицу губами, хотела поцеловать, но не успела. Он оттолкнул ее, и отвернул от себя. Смотреть на ее лицо ему совсем не хотелось.
- Значит, тебе нравится, когда грубо? – спросила она. – Я, почему-то, была в этом уверена. Это хорошо… мне тоже не доставляют удовольствия нюни, - она привстала на колени, оперлась руками на спинку кровати. – Ну, если ты любишь так… только не тяни…
Он приподнялся вслед за ней, прижался к ее спине грудью, одной рукой тоже оперся на спинку, другой, будто изучая, очертил линию ее талии, потом бедер.
Спиной она чувствовала, как колотится его сердце.
Моро, на удивление, не спешил, будто раздумывал над каждым своим движением и действием, сомневаясь в верности своих поступков.
Именно так, осторожно, с опаской дети открывают шкатулки, не зная, что в них лежит, и ждут, выскачет ли из них чертик, или найдут на дне что-то поистине чудесное и занимательное.
Складывалось впечатление, будто он делает это все впервые. Но разве могло такое быть?
От этих диких мыслей Марта хихикнула, в ответ на ее смешок он, будто в отместку, больно сжал ее грудь, и ей показалось, что он вообще не умеет обращаться с женским телом ласково.
Потом его интерес сместился в сторону шеи, мягких завитков ее волос, нежной мочки уха.
Отрывистые и грубые прикосновения его сменились нежными и ласковыми. И Марта, наконец, дождалась того, чего она так долго жаждала.
- Кристина, - издал он сдавленный хрип.
Марта вздрогнула от незнакомого имени, но происходящее заставило ее тот час же забыть об услышанном. В конце концов, у странного Моро странные замашки.

Марта просыпалась постепенно, ее тело все еще дремало, но веки уже разомкнулись, она потянулась. За окном серела предрассветная мгла. Но, несмотря на столь ранний час, она пребывала в самом лучшем расположении духа, что нельзя было сказать о хозяине.
Вид у него был помятый, как после хорошего кутежа.
Когда Марта открыла глаза и приподнялась, увидела, что он сидит в кресле, обхватил руками голову, будто опасаясь, что она расколется надвое.
- Почему ты там?
- Забудь! Тебе понятно?
- Но я не хочу! Пожалуйста… - робко и жалостно глядя на него, попросила она. - Я сделаю тебя счастливым.
- Не сможешь!
- Но позволь мне попробовать!
- Ты уже попробовала, - он потер воспаленные глаза.
- Так дай мне еще шанс, не отвергай меня. Если захочешь придти, приходи. Я буду ждать тебя…
- Я подумаю, - сказал он сухо.
И хлопнув дверью, вышел.
А спустя некоторое время Эрик, наконец, поведал ей, какую именно плату хочет за свою помощь ей.
- Тебе нужно будет получить работу в доме одного человека, моего старого приятеля, - загадочным тоном выделили он последнее слово.
- А если этот виконт меня не возьмет? – поинтересовалась девушка.
- Возьмет. Его супруге понадобится новая служанка. Нынешняя пожелает внезапно уйти. Платить тебе буду я. Впрочем, виконт тоже будет тебе платить, бери эти деньги, они целиком и полностью твои.
- А что от меня будет требоваться еще?
- Выполнять свои обязанности, вот и все. У меня запланирована долгая игра.
- Ты коварный, - улыбнулась Марта.
- Я справедливый.
Так Марта попала в дом к виконту де Шаньи, а ее новую хозяйку звали Кристиной.
Марта ощутила неприятное шевеление в груди. Неужто это та «Кристина», которую звал однажды Эрик?
Он уверял ее, что весь его замысел – это лишь месть и торжество справедливости. Но чем больше проходило времени, тем острее Марта начинала чувствовать, что Моро, похоже, интересуется виконтессой совсем в иных целях.
А этот вечер госпожа вернулась уставшая, но на удивление счастливая. Такого странного блеска в ее глазах Марта не замечала даже в предыдущие разы.
Девушка помогла ей переодеться, и вернулась к себе в комнату, села на кровать, закрыла лицо руками, и зло заплакала.

* * *

Близились зимние праздники, и Кристину тревожило лишь одно: что из-за предстоящей суеты она не сможет видеться достаточно продолжительный срок с Эриком.
И оказалась совершенно права.
Это время было для виконтессы чрезвычайно утомительным. Рауль навещал своих компаньонов – в Париже, в Брёйе, потом в Орлеане. Ему показалось, что обязательно нужно взять с собою супругу, Кристина, как будто, грустит, а он, приглашенный на множественные ужины в преддверии праздников, не хотел показываться на публике в одиночестве, без своей молодой очаровательной жены.
Отказы от Кристины он слышать не желал, и той пришлось согласиться.
Кристина откровенно скучала – разговоры мужчин о чистокровных скакунах в их конюшнях, дам о новинках моды, были ей не интересны, танцы не вызывали радости, игры в карты не развлекали, а раздражали.
Однажды, глядя, с каким азартом виконт играет в экарте, Кристине вдруг подумалось – что она все еще делает в этом мире? В мире Рауля, где он среди вальяжных с нафабренными усами мужчин, и жеманных скучающих дам чувствует себя своим? А ей все эти годы чудится, будто на нее глядят, как на изгоя – посмотрите, это та самая Даэ из кулуаров театра, виконт представляется таким здравомыслящим молодым человеком, как он мог взять в жены девушку с такой репутацией; ах, она неправильно держит веер, и этот цвет платья ей не идет, а как она себя ведет; она миленькая, но не больше, неужели виконт в нее столь сильно влюблен, чем она его покорила?
Шлейф толков преследовал Кристину, и возможные фразы кружились, кружились у нее в голове.
Кристине же все это было чуждо – приемы, светские беседы, сплетни, праздная жизнь. Она порядком устала от своего положения в обществе, устала носить маски.
Виконтесса смотрела на окружающих ее людей, и, несмотря на разницу в возрасте, и различия в наружности, не различала их лиц, все они были похожи друг на друга, а Рауль был похож на каждого из них.
Ее тоску не развевали ни балы с танцами, ни тонкие ароматы трюфелей, устриц и омаров, и других изысканных блюд, подаваемых к обедам и ужинам, ни фейерверки и игры, устраиваемые хозяевами.
Как бы было чудесно, уехать с Эриком и Коринн туда, где никто о них ничего не знает.
Последнее время Кристина все чаще и чаще вспоминала сцену, с потерей которой она давно смирилась. Интересно, подвластен ли ей еще ее голос?
Чего так яро желал Ангел музыки? Чтобы его ученица пела.
Он прекрасный композитор, он мог бы продолжать писать, его бы музыку оценили, обязательно! А она могла бы петь!
Кристина с трепетом отдавалась во власть этих мыслей, ведь это была ее новая жизнь, та, которую она так сильно желала.
В преддверии Рождества Рауль подарил виконтессе золотой кулон с изображением девы Марии. Преподнес ей однажды вечером маленькую бархатную коробочку.
- Ты последнее время так часто стала ездить в церковь на молитвы, - объяснил он, поцеловав супруге кончики пальцев. – Я подумал, что такой подарок будет тебе поистине дорог. Носи его, и быть может, в скором времени нас будет ждать чудесная новость, которую мы оба так жаждем. Впрочем, нет ничего удивительного, что ты, как супруга и мать стала более набожной, чем прежде. Меня это даже очень радует. Ты всегда была добродетельна, и мне нравится, что ты хочешь быть еще более праведной.
Кристина поблагодарила супруга кроткой улыбкой, и боле никак, а вот надевать подарок медлила.
Нет хуже наказания, чем разрываться между двумя мужчинами. Но самую сильную боль Кристине приносила мысль о том, что она давно уже себе не принадлежит. Если шесть лет назад она могла сделать выбор, и остаться с кем-то одним, то теперь ее выбор не имел смысла.
Однажды, во время своего очередного визита, Кристина расплакалась у Эрика на плече, ее мучила несвобода и чувство безысходности.
И в такие мгновения ей хотелось вернуть время вспять.
Знать, что ее Ангел и любимый жив, было прекрасно и радостно, но одновременно и больно.
Пока он был для нее лишь таинственным господином де Моро, Кристина не позволяла себе думать об их будущем, не допускала до себя самые обычные женские мечты и грезы.
Это была лишь оболочка, наделенная теми качествами, которые она хотела видеть в нем, за маской скрывалась пустота. Сердце ее трепетало при касаниях этого мужчины, но она не смела думать о дальнейшей жизни подле него. Какое может ждать ваш союз будущее, если ты даже не знаешь его лица?
Как бы не унизительно было положение любовницы, неверной супруги, рядом с Эриком де Моро она являлась именно таковой, и отчего-то не чувствовала в себе ни сил, ни желания противиться этому и что-либо менять.
Все случилось так внезапно, как удар грома. После того как маски были сброшены, а тайны раскрыты, и Эрик де Моро предстал перед ней в своем истинном обличии, оказавшись для нее самым желанным мужчиной на земле, ее учителем, наставником, Ангелом, все изменилось.
Когда живешь долгое время, запрещая себе определенного рода мысли и фантазии, когда живешь с уверенностью, что дорогой тебе человек мертв, а потом понимаешь, что жил в заблуждении, а все несбывшиеся мечты обретают свою твердость – сил не остается.
Вот и у Кристины сейчас не хватало сил это пережить.
Семейная жизнь окончательно утеряла для нее всякую ценность, и казалась беспросветной. Эрик был от нее далеко, она была заключена в клетку семейных уз с другим, и казалось, что горечь разочарования окутывала ее будто кокон. Уже ничего нельзя было изменить. Они все являлись заложником совершенных когда-то ошибок, Эрик того, что оттолкнул ее, а Кристина того, что так легко ушла.

Облаченная в белую одежду, она стояла перед высокими дубовыми позолоченными дверьми. Она знала, куда они ведут – в главную залу заброшенного дома.
Кристина в нетерпении толкнула их и вошла внутрь, туда, куда ее влекло и манило.
Виконтесса огляделась, она искала хозяина, она слышала потрескивание огня, мерное тиканье часов, и гудящий ветер снаружи.
Когда глаза привыкли к темноте, Кристина вскрикнула – ее окружали высокие тени в черных балахонах с красной каймой, подпоясанные светлым поясом, на головах у них были глубокие капюшоны, и лиц она их не видела.
Кто они? Который из них Эрик?
- Эрик?! – позвала она скованным от страха голосом. – Эрик!
Но, ни один не отозвался.
Осторожно она подошла к одному из них, пересилив ужас, вскинула руку, сорвала с его головы черную атласную ткань, но вместо желанного дорогого сердцу лица, увидела… Рауля.
Кристина в ужасе отскочила.
Она вся точно окаменела, и никак не могла понять – она все еще жива или мертва, сердце ее бьется или встало. Земля у нее уходила из-под ног, стены стали опасно сдвигаться, будто хотели раздавить ее, от ног к груди шел пронизывающий холод.
Белым пятном она металась средь густой обволакивающей ее черноты.
Откинула капюшон с одной темной фигуры – Рауль, с другой - граф, третьей – снова Рауль, четвертой – графиня, и так бесконечно, они путались, мешались, но Эрика там не было.
Виконтесса схватилась за виски, в которых пульсировала горячая кровь.
- Где Эрик?
Вместо ответа она услышала шаги, к ней приблизился виконт.
- Ты ведь не променяешь меня на него? – спросил он, глядя ей прямо в глаза. – Ты не сможешь! Ты забыла об этом, - он взял ее за руку, и он протянул ей кольцо, то самое, которое дарил ей однажды в честь их помолвки. Глаза его уставились на тонкий Кристинин пальчик, и тут ей овладел настоящий страх. – Оно ведь наше общее, ты поклялась меня любить, а значит, мы навеки вместе.
- Я не люблю тебя, и никогда не любила, слышишь? – вскричала она. – Отпусти меня, умоляю! Я хочу быть счастлива, я и так уже наказана за свои ошибки сполна! Пусть меня судит Господь, но не вы!
Она оттолкнула виконта, и оброненное кольцо, с тоскливым звоном ударившись об пол, покатилось в темноту.
Рауль растворился, но тут же на нее начала наступать другая тень.
- Ты не можешь уйти, ты должна исполнить свой долг, - сказала строгим голосом графиня, на руках у нее лежал шевелящийся сверток. – Твой сын, наследник!! Или ты забыла об этом?
- У меня нет сына!
- Есть, - и она протянула молодой виконтессе младенца.
Кристина взяла на руки еще секунду назад попискивающий сверток, и вскрикнула - он был пуст.
- Ты ведь не посрамишь доброе имя Шаньи? – спросил обезумевшую Кристину граф.
- Я не желаю быть вашей заложницей! – возразила ему виконтесса. – Не желаю быть куклой, марионеткой в ваших руках, и руках Рауля! Лучше убейте меня, чем терзать меня!
- Зачем же так, дорогая жена? – услышала она голос виконта. – Это слишком легкое избавление. Смертью за тебя, я считаю, должен заплатить другой… твой любовник, внезапно воскресший призрак. Ведь это он, правда?
- Прошу вас, нет! - взмолилась Кристина.
Коченеющими руками она схватилась за сдавленное спазмой горло, и, зажмурив глаза, упала на колени.
А когда она разомкнула веки, то вместо знакомой залы ее окружали холодные каменные голые стены, влажный спертый воздух не позволял вздохнуть полной грудью, единственный источник света – крошечное окошко, через которое едва сочился солнечный свет, было высоко у нее над головой.
Покачиваясь, она встала на ноги, и кинулась грудь на тяжелую ржавую решетку, затрясла ее, но дверь не поддалась.
Она оказалась заключена в глубоком каменном колодце.
Кристина опустила глаза, и увидела, что стоит она в вязкой кровавой луже, которая ширится, и становится все глубже, подол ее белого платья становится тяжелым и темно-красным, юбка тянет вниз.
- А-а-а… - истошно закричала она, и… оказалась в собственной постели, объятая холодным липким потом, заворочалась на смятых влажных простынях.
Долгое время лежала она без сил, тяжело переводя дух. Это лишь дурной сон, просто сон, но, как и всякий кошмар, очень реальный и живой.
Уснуть она больше так и не смогла, едва наступило утро, виконтесса приказала подать ей одеваться, чтобы она могла уехать.
- Ты куда-то собралась? – недоуменно спросил виконт, заставший направляющуюся к выходу с непривычно мрачным, рассеянным видом супругу.
Он был в домашней вельветовой куртке, и, похоже, сегодня никуда не собирался.
- Я решила съездить в церковь, - солгала Кристина, и удивилась тому, насколько уверенно звучал ее голос. - Хочу успеть на утреннюю молитву.
- И ты не останешься на завтрак?
Она отрицательно покачала головой, и потупила глаза в пол.

Сидя в кабинете, Эрик заслышал скрип ворот, подошел к окну, и увидел болезненно любимую им фигурку. Это была она, Кристина.
Он спустился вниз, на ходу накидывая на плечи пальто, вышел на улицу, и пошел ей навстречу, раскинув руки. Кристина, повыше подобрав юбку, побежала к нему по заснеженной дорожке, кинулась на шею, он приподнял ее и закружил. С Кристининой головы слетела меховая шапочка.
- Ты снова приехала без предупреждения, - с мягким укором, целуя ее в кончик носа, сказал он. – Это входит в твою привычку. Я тебя не ждал!
- Прости. Больше не могла быть вдали от тебя… мне нужно было тебя увидеть, мне неспокойно. С тобою все хорошо?
- Как видишь, - улыбнулся он, пытаясь тем самым унять ее тревогу.
- Слава Богу! Пойдем, погуляем в саду, погода такая чудесная, - попросила виконтесса, когда он поставил ее на землю.
Он заботливо обнял ее за бок, и они пошли по направлению к беседке, обошли укрытые мягкой шапкой белого снега солнечные часы, которые уже давно не украшали это место, мимо укутанных кружевом инея статуй.
- Ты проводишь праздники один? – спросила Кристина.
Эрик усмехнулся, пропуская ее вперед.
- А с кем я могу их проводить? Во-первых, я ненавижу праздники, а зимние – тем более. А во-вторых, я за свою жизнь, Кристина, столько праздников провел в одиночестве, что меня это совсем не тревожит.
Кристина присела на скамейку, поглубже спрятав руки в муфточку.
- Ты не любишь Рождество?
Эрик встал, опираясь плечом о колонну беседки, сложил руки на груди.
- Терпеть не могу. Все кругом белое, унылое, небо серое, идет дождь или снег, все куда-то спешат, торопятся, магазинные лавки мигают разноцветными огнями, будто цирковые вывески, в каждом доме светятся оранжевые окна, мелькают быстрые тени, суетятся, пытаются что-то успеть, на улицах толкотня… - он сделал паузу. – А ты один, и никому нет до тебя дела, - Кристина опустила глаза. – Никогда не понимал этого дурацкого ритуала, - Призрак дернул плечом, - тащить в дом какое-то дерево, украшать его игрушками, меня тошнит от запаха хвои.
- А я люблю, как пахнет ель, - виновато потупилась Кристина, закусив пухлую губку. – И игрушки обожаю… бумажные ангелы, звезды, фигурки святых в рождественских яслях.
Он скривил губы.
- Глупости! Виконт куда-то уехал? – поинтересовался он, чтобы сменить тему.
- Нет, он в городе. Я сказала, что еду в церковь. Не могла так больше, мне просто было необходимо увидеть тебя…
Эрик нахмурил брови.
- Это очень неосмотрительно, Кристина. Будь аккуратнее.
- Я знаю, знаю. Но я ничего не могла поделать!
Она передернула плечами.
- Замерзла?
Кристина кивнула.
- Немного.
- Тогда пойдем в дом. Тебя надо согреть!
Кристина поднялась, но тот час же резко села обратно.
- Что такое?
- В глазах потемнело, - слабым голосом объяснила виконтесса, приложив ладонь ко лбу. – Наверное, от усталости, я плохо спала ночью. Сейчас пройдет. Подожди секунду.
Но он не стал ждать, потому что легко подхватил ее на руки, Кристина едва успела обнять его за шею, чтобы удержаться, и понес прочь, к дому.

Кристина, укутавшись в одеяло, теребила край подушки, на которой лежала, Эрик сидел на краю кровати, повернувшись к ней спиной, и никак не мог совладать с пуговицами на рубашке.
- Все как-то изменилось, - с сожалением произнесла она. – У меня такое чувство, будто бы де Моро любил меня иначе, любил меня сильнее и горячее, каждую нашу встречу от него исходила страсть. А сейчас ты затух.
Пуговица, которую Эрик отправлял в петлю, неожиданно сильно дернутая его пальцами, вдруг оторвалась, и тоскливо ударившись об пол, покатилась куда-то в дальний угол.
- Просто де Моро был тебе куда милее, ты ведь не знала ни его лица, ни возраста, - презрительно усмехнулся он. - А для меня постель – это не единственное, что мне от тебя надо, Кристина. Я не желаю быть для тебя только лишь любовником.
- Как ты можешь так думать? Но разве у нас есть выбор, кроме как скрываться и ловить друг в друге короткие мгновения блаженства?
- Выбор есть всегда. Например, ты можешь оставить своего мальчишку, пожертвовать своим титулом, положением в обществе, и стать всецело моей, и больше не вести эту двойную жизнь. Никогда.
Кристина с трудом улавливала смысл его слов, ей сделалось душно.
- Но разве это возможно? – наконец отозвалась она. - Я замужем за Раулем, и мне страшно подумать, что может произойти, если он узнает.
- Ему не обязательно знать. В один прекрасный день его супруга может просто исчезнуть вместе с девочкой… и никто и никогда их не найдет. Ответь, ты боишься оставить его? – он повернулся к ней лицом.
- Нет! – решительно дала ответ Кристина. – Я давно хочу стать свободной. Этот брак измучил меня, сломал. Но возможен ли наш побег? А что, если Рауль найдет нас, что будет тогда с тобою? – Кристина положила ладонь ему на плечо. - Он не пощадит ни тебя, ни меня… И к тому же, если мы уедем, мы не сможем пожениться, формально я все равно останусь его женой.
- Может быть, сделать виконта вдовцом?
Кристина ахнула.
- Разумеется, не на самом деле, - успокоил ее он, засмеявшись. - Разыграть какой-нибудь спектакль…
- Спектакли – это твой конек, но разве это возможно?
- Это уже моя забота. Я подумаю на этот счет. Что и как сделать – не столь важно, милая, поверь. Куда важнее мне знать наверняка и быть уверенным в том, что твой выбор окончателен и неизменен. И что ты никогда не пожалеешь о содеянном.
- Неужели ты сомневаешься? – она сбросила с плеч одеяло, и кинулась к нему.
Эрик поцеловал ее, потом обнял, виконтесса положила голову ему на колени.
- Эрик, если нас разлучат, я умру! – проговорила Кристина, подняв на него огромные глаза.
- Не говори так, пожалуйста! – гладя тугие спирали ее волос, попросил он.
- Поклянись, что никогда не оставишь меня. Никогда!
- Клянусь! Я никогда не оставлю тебя. Я всегда буду с тобою, чтобы ни случилось, - он взял ее за руку. – Мне не зачем жить без тебя… еще одной потери я не переживу. Я буду любить тебя вечно!

* * *

Виконтесса, сославшись на головную боль и сильные головокружения, соизволила к завтраку не выходить, и проспала до самого полудня.
Зато, когда супруг уехал, спустилась в столовую, объявив, что она очень голодна.
- Грушевый джем, мой любимый, - воскликнула Кристина, приступая к завтраку.
- Грушевый джем каждое утро стоит на столе, - равнодушно заметила Марта, наливая хозяйке кофе.
- Мне хочется его именно сейчас. Я вообще очень хочу груш, буквально чувствую их вкус!
- Вам ни с того, ни с сего хочется груш, мадам? – поинтересовалась Марта.
- Да! А что в этом такого? - спросила она, и зачерпнула ложечкой джем. – Груши – это преступление?
- Нет, конечно, мадам. Я просто спросила. Может быть, вы беременны?
- Что?
- Мадам, ваши неожиданные желания и плохое самочувствие, одолевающее вас последнее время… по всему похоже, что вы понесли. К огромному счастью вашего супруга.
Кристина уронила ложечку на пол, и опустилась на стул.
Перед глазами у нее поплыл туман.
- Не говори глупостей, это может быть просто совпадение! А плохое самочувствие случалось у меня и раньше.
- А больше вас ничего не беспокоит?
- Хватит устраивать мне допрос! – возмутилась молодая виконтесса, и, вскочив на ноги, будто ей под юбку запустили осу, направилась к дверям, так и не приступив к завтраку.
- Я полагаю, вам нужно обрадовать своего супруга, - кинула ей вослед служанка. - Чудесный подарок на праздники.
Марта роняла по слову, будто кидала тяжелые камни в воду, разбивая зеркальную гладь рябью, и наблюдала за реакцией виконтессы.
Та при упоминании о возможном ее нынешнем положении и супруге бледнела, вздрагивала, менялась в лице.
- Нет, - остановившись в дверях, сказала Кристина не своим голосом. - Я ничего не буду ему говорить, пока не буду уверена. Довольно. Принеси мне наверх просто чай. Я ничего не хочу!
Но хранить свои предположения в тайне она долго не смогла.
Одним из вечеров Рауль, настоял на своих правах на пребывание в ее спальне. Не желающая убивающей ее близости Кристина, не нашла другого выхода, как привести один из самых веских аргументов, способных отрезвить виконта и избавить себя от его компании:
- Нет, нет! – воскликнула она с особенным блеском в глазах. – Прости, Рауль, я не могу тебя пустить. Ради здоровья ребенка… я не могу рисковать.
Лицо виконта осветилось торжествующей улыбкой.
- Что? Это правда? Кристина, не томи, скажи, это правда, ты уверена?
- Я предполагаю, что да, - насильно улыбаясь, притворившись кроткой послушной женой, ответила Кристина. Ей часто теперь приходилось притворяться.
- О! Какая чудесная счастливая новость, я ушам своим не верю, Кристина! Ты самая лучшая жена на свете! Но все-таки, надо пригласить доктора Бернара, так мне будет спокойнее!
Как виконтесса не старалась разубедить Рауля в необходимости визита врача, тот и слушать не пожелал ее возражения.
Доктор Бернар, семейный врач, развеял все Кристинины опасения, внимательно и почтительно выслушал все ее жалобы, а в конце обрадовал виконтессу счастливой новостью и поздравил со столь радостным событием. В ответ Кристина вспыхнула, и глаза ее наполнились слезами.
- Я помню, как нелегко проходила ваша первая беременность, мадам, - заметил мсье Бернар, закрывая свой медицинский чемоданчик. – Но можете не тревожиться, я буду часто навещать вас. Посылайте за мной в любое время, если вдруг почувствуете что-то неладное.
- Вы так странно говорите, - обеспокоилась Кристина. – Что-то не так?
- Нет, нет, что вы. Это лишь предосторожности. В прошлый раз я уже говорил вам о том, что ваш организм ослаблен, а выносить и родить ребенка – это нелегкий труд.
- В прошлый раз, когда должна была родиться Коринн, - виконтесса невольно вздохнула, - я была буквально заточена в четырех стенах, даже спускаться лишний раз в столовую мне не позволяли.
- Не забывайте, вы едва не лишились ребенка, ваше состояние было не самым лучшим, лишние нагрузки могли быть вредны и вам, и ожидаемому малышу, нужно было принимать меры, виконт так ждал своего первенца.
- Да, - тоскливо отозвалась виконтесса, - он так надеялся, что это будет мальчик, а он не мог потерять наследника… но его супруга, мало того, что с трудом выносила, так еще и глубоко разочаровала его, - усмехнулась Кристина. – Что же я за женщина, если самый обычный, предначертанный природой процесс дается мне с таким трудом, мсье Бернар?
- Не говорите так. В этот раз все может быть иначе, это не стоит ваших переживаний, мадам, тем более сейчас. Пока ваше состояние весьма радужное и не внушает опасений. Вам всего лишь нужно не нервничать, побольше отдыхать, заботиться о себе и о ребенке, гулять на свежем воздухе, хорошо питаться, и уверен, вы родите здорового малютку!
- Спасибо, мсье Бернар!
Кристина не могла поверить…
Наивной женской душой ей всегда казалось, что мать должна ощущать, чувствовать, буквально осязать физически свое дитя с первого момента зачатия, с первой минуты его жизни.
Ошиблась.
Как же она пропустила, не почувствовала этого самого главного момента?
Теперь все изменится.
Примет ли ее такую Эрик?
Несмотря на чудесную для любой женщины новость, ее что-то съедало изнутри.
И, правда, для чего нужны праздники, если ты не можешь провести их с теми, кто тебе дорог и по-настоящему близок?
Впервые за долгие годы Кристина не радовалась ни рождественской ели, ни бумажным ангелам и звездам. Раньше этот праздник был для нее возможностью сбежать из реальности в сказку, забыться, а теперь сказку для нее заключал другой человек, и сейчас он был далеко от нее.
Теперь она даже не сможет ближайшее время с ним увидеться…
Одинокими пустыми ночами она лежала в постели, и слушала, как гулко завывает за окнами ветер, бьется в стекла, как бы она хотела, чтобы он сделал ее такой же незримой, неуловимой, унес далеко отсюда. Навсегда!

* * *

Марта поднялась по парадной лестнице заброшенного дома, встретила Жубера. Он сидел на ступеньках, и жевал табак.
- А-а, - протянул он, и козырнул ей, - мадмуазель Марта.
- Здравствуй, Жюль. Что хозяин?
Тот повел плечом, и сплюнул на снег коричневой слюной.
- Да ничего. Почти невидим и неслышим, впрочем, как всегда. Днем не выходит из своей комнаты, а ночью однажды я слышал, как он бродил по дому. Красивая барышня к нему давно не приезжала, вот уже недели две как. А раньше-то почти каждый день ездила…
Марта хмыкнула.
- Мучается хозяин-то, страдает.
- Понятно, спасибо. Я пойду, поднимусь наверх.
- Вы идите, конечно… - махнул на нее рукой Жубер. – Все ему не тоскливо будет.
В доме было тихо.
Марта сначала заглянула в гостиную – никого, в библиотеку – пусто, поднялась наверх, остановилась у двери, ведущей в покои хозяина. Слегка постучала, зная, как он ненавидит внезапных визитеров, но ей никто не ответил.
Тогда она немного приоткрыла дверь. Может, его там нет? Но Моро был у себя.
Он лежал на кровати в одних домашних брюках, и, кажется, спал, в свисающей на пол руке была зажата полупустая бутылка.
Странно, она никогда не замечала за Эриком пагубной привычки пить, да еще до потери сознания. Это Жубер раньше так сильно «закладывал за воротник», что терял человеческий облик. А Моро даже за обедом редко когда выпивал по бокалу вина, чаще обходился несколькими глотками.
В комнате было очень жарко, Марта сняла пальто, расстегнула платье, скинула его на пол, и забралась к хозяину в постель, выжидающе посмотрела на него – не проснется ли. Тот мирно дышал, и, кажется, не слышал ни шорохов ее одежды, ни ее вздохов.
Марта положила голову ему на плечо, и прикрыла глаза.
Что он нашел в этой женщине?
Кристина – кукла. Самая обычная фарфоровая кукла. Да, не лишенная красоты и томности. Но не единственная, не неповторимая! Обычная, обычная, чтобы черти взяли эту виконтессу!
Марта погрузилась в размышления, и, пригревшись рядом с дорогим сердцу мужчиной, задремала. Проснулась она, когда Моро заворочался, скинул ее голову со своего плеча.
- Что ты здесь делаешь, - массируя висок, спросил он у открывшей глаза Марты.
- Пришла к тебе, - легко объяснила она, потянулась к нему губами. Тот поморщился, и отстранился. – Ты что же, не помнишь?
- Ты за идиота меня держишь? Я не настолько не в своем уме, чтобы совсем ничего не помнить. Этой ночью тебя здесь не было. Кроме того, после того, сколько я выпил, я и пальцем не смог бы шелохнуть. Зачем ты пришла?
- Семейство виконта наслаждается праздниками, у меня выходной. По-моему, такие праздники принято проводить рядом со своей семьей. А у меня нет семьи, но есть ты. Я пришла к тебе. Мы так давно не были вместе. Ты меня совсем забыл? Я соскучилась…
- А я тебе не рад, - он сел, свесив босые ноги на пол. – Возвращайся обратно, Марта, мне не нужна компания.
- Не отталкивай меня! – попросила Марта. – За что ты так со мною? Разве ты не закончил все свои дела здесь? Давай уже уедем куда-нибудь отсюда! Забудь обо всем, я прошу тебя. Да хоть бы вернемся на прежнее место. Ну что тебя так держит, чем она тебя так привязала, эта Кристина? Сейчас она там, где ей и положено быть, рядом со своим виконтом, и о тебе даже не вспоминает! Зачем тебе женщина, которой ты не нужен? А мне ты нужен, любой. Понимаешь? Я все жду, жду, сколько мне еще ждать?
Раздался оглушительный грохот, звон стекла, Марта вздрогнула и замолчала.
Моро швырнул бутылку, та угодила в ширму, осколки полетели во все стороны.
- Иди к черту, - сказал Эрик, и встал, покачиваясь, пошел к дверям.
- Из-за нее ты станешь совсем жалким, - кинула она ему в спину. – Только посмотри на себя, чем ты себя занимаешь в ее отсутствие? Запиваешь свою покинутость ею. Думаешь, она по тебе страдает?
- Я и так жалок. Ты не знала об этом?

Последующие несколько недель Кристина чувствовала себя прекрасно, правда, ее одолевала некоторая слабость, и начали мучить едва улавливаемые запахи, от чего она стала мучиться отсутствием аппетита, но в целом самочувствие у виконтессы было прекрасным.
Рауль трепетно опекал супругу, навещал ее по несколько раз в день, поэтому, ни о каких отъездах не могло быть и речи.
Но когда Кристина не выдержала долгого расставания, она обратилась к виконту с просьбой:
- Позволь, я съезжу к мадам Жири, поделюсь своей радостью? – хлопая дюймовыми ресницами, и розовея, попросила она супруга.
- К мадам Жири? – удивился тот. – Я думал, ты не общаешься с ней после… в общем, после того, как твоя жизнь изменилась.
- Все так, - честно призналась Кристина. – Но недавно мы с мадам Жири поговорили по душам, и нашли наши ссоры глупыми и неуместными. Все-таки, она вырастила меня, она близкий мне человек.
- Да? – виконт раздумывал, словно сомневался в ее словах и верности своего решения. – Ты поедешь одна? Может, будет лучше, если с тобою поедет кто-нибудь из слуг?
- Нет, прошу, не надо! Я прекрасно себя чувствую. Дорога недолгая!
- Ну, хорошо, - вздохнул Рауль. – Если ты желаешь ее видеть, езжай, конечно. Только прошу, будь благоразумна и осторожна!
И Кристина в тот же день поехала к заброшенному дому. Когда отпускала извозчика, удивилась тому, что в это тихое, почти лишенное обитателей заехала еще одна какая-то коляска. Интересно, что ее пассажир может здесь искать.
Но сердце часто и восторженно билось в предвкушении долгожданной встречи, и Кристина сию же секунду обо всем позабыла.
Когда она увидела Эрика, кинулась ему на шею.
- Милый, милый, я очень скучала! Прости, не могла приехать раньше. На то были причины. Я все тебе объясню…
- Я думал, ты никогда уже не придешь… или одумалась.
- Ну что ты! – возразила Кристина. – Я думала о тебе каждый день, просто не могла уйти. Рауль…
Эрик приложил палец к ее губам.
- Не хочу слышать о нем! Я очень соскучился. Это время без тебя было пустым и будто замерло. Пойдем наверх…
- Подожди, - остановила его виконтесса, сжав его руку в своих двух. – Я должна тебе кое-что сказать.
- Говори.
- У меня будет ребенок.
На его лице заиграла совершенно глупая улыбка, но Кристина вмиг разбила эту идиллию.
- Но я не уверена, что отец ты.
Он отпустил ее плечи, сделал шаг назад, схватился за край стола, и тот с грохотом опрокинулся на пол.
Кристина вскрикнула. В это мгновение она испугалась. Зная его слишком хорошо, она буквально физически ощутила, как волна гнева, доходя до крайних пределов, накрывает его с головой. Глаза потемнели, лоб нахмурен, рот твердо и презрительно сжат, в каждом движении резкость и властность. Именно таким он был, когда тащил ее по коридорам оперы в свое подземелье.
- То есть, не уверена? - побелел лицом Эрик. - Ты с ним…
- Эрик, но он мой муж, - насупив брови, сказала Кристина. - Я не могла иначе!
- Как всегда - твой муж, виконт… Он всю жизнь будет нас преследовать, будто тень, и стоять стеной между тобой и мной. Если б ты только знала, как он мне надоел, и каких сил мне стоит сдерживать себя!
Кристина виновато опустила голову.
- Что за странная судьба, сначала он отнял у меня самую дорогую, единственную, любимую женщину, теперь – ребенка! Я даже не могу ощутить в полной мере этого простого и обычного для других чувства – отцовства, - взгляд его потух. - Меня не будет рядом, когда он родится, я не смогу на него взглянуть.
- Не говори так. Ведь, может статься, что он не твой.
- Зато он твой.
- Прости, прости меня! Я не знаю, что мне делать. Боюсь, что теперь Рауль меня точно никогда не отпустит… а если родится мальчик, тогда я навеки буду привязана к его семье.
Он снова подошел к ней вплотную, и наклонился.
- А если это мой сын?
Кристина вздохнула.
- Я снова натворила много ошибок, которые не знаю, как исправить. Но мы больше не можем видеться, как раньше, я не могу подвергать опасности ребенка.
- Почему? – раздраженно удивился он. – Ты считаешь меня годным только на то, чтобы я спал с тобою? А если я просто хочу быть рядом? С тобой и ребенком. Я шесть лет жил вдали от тебя, любил тебя, и мечтал о тебе, просто чтобы смотреть на тебя, чувствовать твое дыхание, и даже помыслить не мог, что нас может быть трое. Не лишай меня этой возможности.
- Если бы все было только в моих силах, но я боюсь, что Рауль не будет уже столь беспечно отпускать меня. Я не знаю, когда в следующий раз смогу увидеть тебя.
- Значит, надо что-то придумать.
Он обнял ее, ласково поцеловал в висок.
То, что Кристина никогда не постигнет в этом мужчине, так это то, как в нем может одновременно существовать жестокий непредсказуемый демон, и нежный преданный ангел…
- Нет, - прошептал он ей на ухо. – И все-таки, он мой. Я чувствую это. А ты?
Она хотела чувствовать, но сомнения все портили.
- Почему ты молчишь? Снова думаешь о своем виконте? – он снова переменился в лице. – Все-таки, я совершил ошибку тогда, давно. Нужно было свернуть ему шею, как канарейке. Но я и сейчас могу помочь тебе… стать вдовой. Думаю, это решит многие проблемы!
- Нет, - Кристина оттолкнула его, сложила в мольбе руки. - Я не позволю, чтобы ты снова убивал. Ты ведь не убийца, умоляю тебя!
- Не вижу другой более подходящей судьбы для виконта.
- Нет, Эрик! Прошу! Если ты это сделаешь, я уже никогда не буду с тобою, и рожать ребенка от убийцы я тоже не стану!
- В таком случае, Кристина, полагаю, тебе лучше решить все сейчас. Потому что я и есть убийца. Или ты уже забыла?
- Нет, нет… это в прошлом. Это уже не изменить, но сейчас все в твоих руках.
- Значит, тебе дорога жизнь исключительно мальчишки?
- Нет. Как ты не можешь понять, я не хочу, чтобы на твоих руках снова была кровь. Прошу, не мучь меня ревностью. Я пришла сюда, чтобы поделиться тобою самым сокровенным. Если б ты только знал, что я чувствовала все это время, как терзалась. Я бы больше всего на свете желала, чтобы Рауля не было в моей жизни, и этот ребенок был только твоим. Но судьба распорядилась иначе.
- Кристина! Просто не говори ему, а я что-нибудь придумаю в кротчайшие сроки, и увезу тебя с Коринн. В другую страну, куда угодно. Иначе, мы никогда не разорвем этот замкнутый круг!
- Поздно, - глаза виконтессы лихорадочно заблестели. - Я уже сказала.
- Что ж, пусть, - видя, в каком она сейчас волнении, все крепче и крепче обнимая ее, ответил он. – Если бы он не знал, было бы много лучше, но это ничего не меняет. Я все равно не отдам тебя ему. Тем более теперь. Отныне мы будем вместе. Может, тебе и правда, будет лучше пока не компрометировать себя частыми отъездами. Потерпи несколько недель. Долго это не продлится, дождемся, пока твой виконт уедет куда-нибудь в очередной раз. Но слишком затягивать с этим не будем, лучше уехать как можно скорее. Отправимся в Америку или Италию…
- Да, дальняя дорога ребенку будет не на пользу, - согласилась Кристина, прижав руки к животу. - Неужели это когда-нибудь произойдет, неужели мы будем вместе каждое утро, каждый вечер, жить, как муж с женою?
- Непременно! – гладя Кристину по волосам, шептал ей в ответ Призрак.
- Как я этого желаю, вот только… мне еще никогда не было так страшно, как сейчас, Эрик. Сама не знаю, почему, - призналась ему виконтесса слабым голосом и без рыданий слезы потекли у нее по обеим щекам.

* * *

Чтобы поздравить со столь долгожданным событием невестку, в дом виконта приехали его старшая сестра и граф Филипп.
Камилла учтиво склонила голову перед виконтессой.
- Я рада, что у моего брата скоро наконец-то родится наследник, - выразительно сказала она. - Теперь вам нужно тщательнее следить за собою, заботиться о будущем сыне. Будьте благоразумны, Кристина.
А вечером, когда Кристина спускалась в столовую, она встретила Марту, выходящую из кабинета виконта.
Странное чувство объяло ее душу. Видимо, из-за беременности виконтесса сделалась болезненно впечатлительной, и от того ее одолевали какие-то безумные мучительные домыслы.
- Марта, что ты делала у Рауля?
Марта опустила черные ресницы.
- Он ведь и мой хозяин, мадам, - сказала она сухо, будто не заметив резкого тона виконтессы. – Ваш супруг давал мне некоторые указания, чтобы я еще лучше заботилась о вас.
- Обо мне не надо заботиться, - у Кристины из груди вырвался вздох возмущения. – Я ведь не грудное дитя, да и мое нынешнее положение - не болезнь. Я уже родила виконту дочь, я знаю, что это такое. А теперь рожу ему сына. Без твоего участия и заботы.
За ужином говорили трое – Рауль, граф и графиня. Смертельно грустная Кристина все больше молчала, опустив глаза в тарелку, она боялась разрыдаться, ее душили слезы по какой-то неведомой причине. Она была среди чужих.
Иногда виконт обращался к своей супруге, говорил что-то или спрашивал. Тогда Кристина, соглашаясь, кивала или коротко отвечала.
- Камилла, Филипп, я бы хотел обсудить некоторые семейные дела, - обратился к своим родственникам виконт в конце ужина. - Надеюсь увидеть вас после чая у себя в кабинете.
Когда они вышли из-за стола, Кристина выразительно приподняла брови, глядя в глаза мужа. Виконт расценил это по-своему, дружественно улыбнулся ей в ответ.
- Не бери в голову, дорогая. Просто семейный разговор. Хочу обсудить некоторые вещи с братом и сестрой, касаемо будущего наследника. Тебе вряд ли будут интересны эти разговоры, к тому же, полагаю, ты устала…
- Да, немного. Я поднимусь к себе и лягу спать.
- Кстати говоря, ты уже видела подарок, преподнесенный нашему сыну моим братом и сестрой?
- Да, видела. Очень милая колыбелька, - силясь казаться спокойной, ответила виконтесса. - Я уже поблагодарила графиню и графа.
- Ты хорошо себя чувствуешь? – осведомился виконт, поддерживая ее под локоть.
- Вполне.
- А как прошел разговор с мадам Жири? – с небрежным видом поинтересовался Рауль и покашлял в кулак.
Кристина опустила взгляд.
- Она была рада Рауль… за нас двоих.
- Это чудесно! Я провожу тебя до дверей спальни?
- Нет, нет, не стоит. Иди, тебя ждут сестра с братом, у вас какой-то важный разговор. А я сама, я ведь не смертельно больна, - грустно улыбнулась Кристина.
Но сон к разбитой от усталости и волнений Кристине не шел. Поэтому, то ли от скуки, то ли по причине (как это часто бывает у женщин, ждущих дитя) чрезмерной подверженности нервическим припадкам, она вдруг почувствовала острое желание что-нибудь почитать.
Что-нибудь, проникающее в глубину твоего существа, оставляющее там след.
Интересно, есть ли в чопорной сухой библиотеке Рауля подобные книги?
Кристина вышла из своей комнаты, спустилась вниз.
Проходя мимо кабинета, замедлила шаг, оттуда доносились голоса.
- Значит, это правда? – услышала она сухой скрипучий голос старой графини. Кристина, было, хотела уже тихо проскользнуть мимо, чтобы ее не застали за таким дурным занятием, как подслушивание, но любопытство взяло верх.
Видимо, сегодня был такой вечер, что Кристине было суждено становиться свидетельницей чужих разговоров.
- Рауль ведь сказал, что рад бы был ошибаться, но сомнений нет, - второй голос принадлежал графу. - Все проверено. Надо же, не представляю нашего братца, организовывающего слежку за своей благоверной супружницей, вы только подумайте!
Графиня была раздражена, граф, как всегда, пребывал в приподнятом настроении, все хихикал, посмеивался.
- Я всегда боялась, что эта женщина покажет свое истинное лицо и опозорит нашего брата. Но хуже всего то, что ребенок, которого она носит, может оказаться не принадлежащим к роду Шаньи.
У графини аж зазвенел от ярости голос.
- Что же ты думаешь делать?
- Надо лишить ее возможности видеться со своим любовником. Они могут быть в сговоре.
- А что до ребенка?
- Думаю, тут мы торопиться пока не будем.
- Я вижу по твоим глазам, сестрица, ты что-то задумала и уже все решила.
- Разумеется. В этом доме кто-то кроме меня вообще способен принимать здравые решения? Пусть она родит, и если это будет мальчик, мы посмотрим, на кого он будет похож. Свою кровь я узнаю безошибочно. Но нужно, чтобы виконтесса не имела больше возможности встречаться со своим любовником. – Потрясенная, ошеломленная услышанным виконтесса прильнула к стене, чтобы не лишится чувств. - В нескольких часах от Парижа есть монастырь, я давно помогаю тамошним сестрам средствами. Они меня уважают и чтят. Я давно знаю тамошнюю аббатису, думаю, она не откажет мне в просьбе. Время, оставшееся до рождения ребенка, девчонка проведет там. А когда родится ребенок, она будет нам уже не нужна.
- Однако хитроумный план. Но что скажет Рауль?
- После того, как его супруга ему изменила, от его слов здесь мало что будет зависеть, - бесстрастно ответила графиня. - А я предупреждала Рауля, что она не будет ему хорошей женой, но где были его рассудок и здравомыслие в момент свадьбы? Мне ничуть не жаль его, мне жаль нашей чести…
- Хорошо, Камилла, - откашлялся Филипп, прервав ее обличительную тираду, - а что ты собираешься делать с ней потом, и что будет, если этот ребенок все-таки окажется не от нашего глупого брата?
- Бедная виконтесса может умереть в родах, ничего не поделаешь, здесь никому не дано угадать, природа вершит свой суд сама. И Раулю ничего не останется, как оплакивать свою почившую супругу. А о ребенке я позабочусь после.
У Кристины больно кольнуло внизу живота. Она согнулась пополам, и едва не вскрикнула.
Но еще сильнее испугавшись, что будет замечена, подавилась всхлипом.
- Я уже отослала письмо матери-настоятельнице в монастырь. Надо сказать прислуге, чтобы завтра к обеду была собрана карета. Кристину надо отвезти туда как можно скорее.
Придерживаясь стенки, и давясь слезами, Кристина поспешила наверх.
Дрожащей рукой выдвинула ящик бюро, достала лист бумаги, второпях опрокинула чернильницу, кривым почерком быстро написала короткое письмо, сложила бумагу пополам.
- Марта! – позвала она взволнованно, разбудив свою служанку. – Скорее, зайди ко мне!
- Да, госпожа! Что-то случилось? – входя в Кристинину спальню, спросила Марта. - На вас лица нет. Вам плохо?
- Плохо! – облизала сухие губы виконтесса и сунула письмо ей в карман передника. - Умоляю, передай это Эрику! Как можно скорее! Прямо сейчас!
- Сейчас ночь, мадам!
- Я заклинаю тебя, это очень важно! Я дам тебе достаточно денег на дорогу. Скажи, что мне и нашему ребенку угрожает опасность, - полушепотом говорила она, глотая в спешке половину слов. - Они увезут меня, и он никогда меня не найдет… а потом они избавятся от меня! Они убьют меня!
Марта нахмурила брови.
- Кто? Мадам, вы что-то путаете. Такого не может быть. Может, вам просто приснился дурной сон?
- Нет же! Я все слышала своими ушами. Не медли, прошу, отдай ему письмо! Сейчас же! Завтра в обед… он должен успеть! Мне нужна его помощь. Мне нужна его и… твоя помощь, Марта!
- Хорошо, мадам. Прошу вас, не беспокойтесь, я отдам. А сейчас отдохните, ради ребенка, вам нельзя беспокоиться. Просто лягте и поспите.
И Марта поспешила из комнаты, оставив позади дрожащую виконтессу.
А когда дверь в спальню Кристины захлопнулась, она достала из кармана сложенный лист бумаги, развернула, пробежалась глазами по нескольким строчкам и разорвала письмо.

Ночь Кристина провела в забытьи.
От сильного нервного возбуждения ей все чудились чьи-то шаги, она вздрагивала от любого шороха, затравленно всматривалась в темнеющий прямоугольник двери, металась по кровати, как попавший в капкан зверь.
Она тонула в серых предрассветных сумерках и ощущала в голове какой-то туман, душа ее стыла.
Только бы Марта успела передать письмо Эрику!
Он не позволит им увезти ее! Не позволит сделать с ней нечто ужасное, что задумали эти люди!
Он придет!
- Мадам, - утром Марта появилась на пороге ее спальни. – Хозяин приказал помочь вам собраться. Он хочет перевезти вас в более спокойное для вашего положения место.
Как он мог? Рауль!
Не посмел перечить своей властной сестре и тем самым, ничего не подозревая об ужасном плане, своей рукой подписал Кристине смертный приговор.
Впрочем, его можно понять. Значит, он теперь знает тайну ее сердца? Знает о ее связи с другим… Знает ли он, кто на самом деле являлся ее искусителем?
Но откуда, как? Неужели виконт догадался, что причиной частым отъездам Кристины служило не желание прогуляться или съездить в церковь, а нечто большее, запретное, порочное?
Господи! Господи! Что ждет теперь их всех?
Вымаливать прощение у Рауля – нет, это не поможет, да она и не сможет.
Ей оставалось уповать лишь на одного, на того, кого она однажды, роковой беспокойной ночью так малодушно предала, оставила одного, уйдя с другим, испугавшись тягот и неизвестности.
Не оставит ли теперь ее он?
- Спокойное место - это могильная плита. - Усмехнулась Кристина. - А где Рауль?
- Он уехал куда-то с графом.
- Ты отдала письмо? – тихо спросила Кристина.
- Да, - ответила Марта с самой доброй улыбкой.
Кристина подошла к окну, взяв себя за локти, будто чувствовала холод.
- Где же он?
Если она откажется от поездки, скажет Раулю или его брату с сестрой, что она все знает, что она в курсе их коварного плана, может быть только хуже, может случиться, что тогда Эрик точно не успеет ее спасти. Кто знает, что на уме у этой ужасной женщины?
Нужно сохранять спокойствие, и делать вид, будто ничего не произошло, она ни о чем не знает. Согласиться на поездку, пусть думают, что виконтесса полная дурочка, - Кристина заходила по комнате из угла в угол. От быстрого шага у нее закружилась голова, заныло в чреве.
Она остановилась, приложив руку к животу.
- Что с вами, мадам?
- Ничего, - отмахнулась от Марты Кристина. – Значит, виконт приказал собираться? Хорошо, готовь одеваться, будет так, как он сказал. И собери Коринн, я везу ее с собою.
Кристина поминутно выглядывала в окно, она надеялась увидеть там промелькнувшую знакомую тень, это должен был быть Эрик.
Но она ничего не замечала. Может, он просто не выдает себя, и появится, когда они выйдут на улицу?
Спускаясь вниз и ведя с собою нарядно одетую Коко, Кристина встретила Камиллу.
- Дорогая моя, - отменно играя свою роль, мягко обратилась к виконтессе та, протянув к ней руки. – Вижу, вы уже собрались в дорогу? Я рада, что вы проявили свою рассудительность и не стали перечить принятому Раулем решению.
Графиня обладала поразительным даром – сбивать собеседника своими выспренными речами с толка. О, но только не в этот раз, и не Кристину!
- Поверьте, вам не на пользу городская суета… Вам сейчас нужно тихое спокойное место, где можно полностью отдаться подготовке к предстоящему материнству. Поверьте, выбранное нами место полностью к этому располагает.
- Это идея Рауля? – так же играя свою роль, спросила Кристина.
- Ну, конечно! Мой брат заботиться о вас и о своем будущем сыне, - графиня перевела взгляд на Коринн, прячущуюся за юбку матери.
К графине Коко нежных чувств никогда не испытывала и от того почему-то побаивалась. Вот и сейчас крошка смотрела на нее огромными вишневыми глазами, в которых таился испуг.
- О, Кристина, - обратилась к виконтессе Камилла, - вы еще не простились с девочкой? Зачем вы берете ее на улицу, там довольно холодно. Вы можете попрощаться с нею здесь.
Кристина крепче сжала маленькую ручку дочери.
- Я никуда не поеду без дочери, мадам.
- Кристина, думаю, нет нужды утомлять девочку дорогой. Да и к чему вам лишние хлопоты?
- Я беру дочь с собою, - бледные губы и мученический взгляд выдавали опасения виконтессы.
- Но Рауль не давал согласия на то, чтобы вы увозили с собою девочку, - с прежним спокойствием продолжала графиня. - Кристина, послушайте, как только виконт освободится от дел, он навестит вас, и, полагаю, привезет Коринн.
Руки виконтессы дрожали.
Она не может оставить в этом доме свою малышку. А если Эрик появится, когда она будет в дороге? Не могут же они возвращаться, чтобы забрать Коко.
Отказаться от поездки, выдать себя, рассказать коварной графине, что она все знает?
- Мадам, - шепнула на ухо виконтессе Марта, видя ее нерешительность. – Сделайте так, как просит графиня, оставьте девочку. Я обещаю, что присмотрю за нею, и сделаю все, что понадобится в дальнейшем.
Ее последняя фраза зажгла в потухших Кристининых глазах какой-то странный огонь. Мужество снова вернулось к ней. И она уступила.
- Обещаешь?
Марта кивнула.
- Значит, ты не поедешь со мною? - спросила Кристина, когда они вышли на улицу.
Виконтесса долго прощалась с дочерью, та хныкала, не желала отпускать мать.
- Хозяин не велел.
- Значит, - грустно вздохнула Кристина, поплотнее закутавшись в плащ, - я еду одна. Прямиком на погост.
И покорно поставила ногу на откидную подножку.
Когда лошади тронулись, и карета покатилась с невероятной быстротой, Кристина не отрывала взгляда от окна. Она ждала своего спасителя, он ведь не оставит ее вот так, нуждающуюся в помощи.
Но карета уже ехала по безлюдной дороге, а ничего не происходило. Местность была безмолвна и пустынна, ничто не выдавало в ней хоть единого шевеления.
Цоканье копыт, обычно успокаивающее виконтессу, теперь вызывало лишь неуемную тревогу.
Он покинул ее!..
Откуда-то издали плыл слабый зловещий звук колокола.
В груди защемило, Кристина закрыла лицо руками, и заплакала от страшного, всеобъемлющего чувства собственной никчемности и отвращения к себе.
Ей стало тяжело дышать. Дрожащими пальцами она потянула за завязки плаща, откинула его полы и вдруг вскрикнула. На мягком бежевом ковре прямо у нее под ногами расползалось бордовое пятно.
Величайший ужас овладел ею от догадки, что это может значить. Кристина стукнула в стену кареты.
- Прошу вас, остановите! - в испуге закричала она.
Но карета лишь покатила быстрее.
В ту же секунду она начала задыхаться, ее схватила судорога, юбка становилась тяжелой и жирной от крови, свет начал меркнуть, поэтому Кристина уже не видела ничего, происходящего вокруг.
- Мой маленький… мой малютка!
Ее замутило, и она лишилась чувств.

Придя в себя, еще не понимая, где она, Кристина почувствовала ничем не заполняемую пустоту в груди, будто оттуда вырвали сердце.
Захотелось кричать от боли, но сил не было, горло было сковано жаром, и она с трудом сглотнула.
- Ребенка мы не спасли, - услышала она чужой незнакомый голос. – Уже ничего нельзя было сделать. Я попытался сделать все возможное, мать настоятельница, чтобы спасти мать, но кровотечение слишком сильное. Очень тяжелый случай в моей практике. Она практически на смертном одре.
- Бедняжка, - услышала Кристина второй голос, женский. – Я скажу сестрам, чтобы молились за нее. Боюсь, больше мы ничего не можем сделать. На все воля Господа…
И Кристина снова сомкнула веки, густая тьма несла ее куда-то вниз, в бездонную гудящую пропасть.

* * *

Виконт де Шаньи стоял на пороге гостиной того самого дома.
Какое странное место.
Больной, умерший снаружи особняк хранил внутри себя жизнь. Он дышал, еле улавливался его пульс.
Убранство дома было весьма богатым и впечатляющим, но… Рауль никак не мог понять, почему все, совершенно все, что окружало его сейчас, напоминало ему одно проклятое, ненавистное, снившееся на протяжении нескольких месяцев место – подвалы оперы, в которых он однажды побывал.
- Могу я поинтересоваться, что вы делаете в моем доме, виконт?
Рауль затравленно обернулся, не поверив своим ушам. Тот же самый голос, такой до отвращения знакомый, даже интонация и саркастический тон те же, как шесть лет назад в подвалах…
В дверях широкой фигурой, преграждающей выход, стоял хозяин. Виконт де Шаньи смотрел на него, открыв рот, будто увидел призрака прошлого.
Впрочем, именно его он и увидел.
- У меня есть к вам разговор, мсье де Моро. Или как вас лучше называть? Фантом? Может, вам так привычнее?
Его собеседник усмехнулся.
- Значит, у вас хорошая память. Вы помните.
- Если вы думаете, что я мог это забыть, вы сильно ошибаетесь, - метнул виконт изничтожающий взгляд в хозяина. - Такое не забывается. Разве что… я полагал, что вы умерли. Я ведь своими глазами видел труп.
Хозяин снова приглушенно засмеялся, сделал шаг вперед, вошел в комнату. Рауль не спускал с него глаз, внимательно следил за каждым его действием, жестом.
И Эрика эта его сутулость и чрезмерная напряженность неимоверно забавляли.
Проходя вглубь комнаты, он пару раз сделал резкое движение, и Рауль так же резко пытался отпрянуть, хватался за карман своего пальто.
Пугливый никчемный мальчишка!
О, Кристина, почему ты выбрала тогда его?
Эрик встал у окна, сложил за спиной руки, сделав вид, что смотрит на улицу, а не на своего противника.
- И, полагаю, очень обрадовались этому?
- Не буду скрывать, - ответил ему виконт. – Моей радости не было предела. Я мечтал увидеть ваше бездыханное тело, чудовища, психа, который едва не погубил мою невесту и не лишил меня жизни. Мог ли я желать вам иной участи?
- Наши с вами желания совпадают, я тоже мечтал увидеть вас бездыханным трупом, - сказал с циничным презрением хозяин. - А теперь позвольте поинтересоваться, что вы делаете в этом доме без приглашения?
- Я пришел к вам требовать сатисфакции, - сказал мальчишка, гордо задрав вверх подбородок. – Вы нанесли мне оскорбление, сделав мою жену своей любовницей, я никогда не прощу вам этого!
Эрик смежил веки. Значит, виконт каким-то образом все-таки обо всем узнал? Ох, как некстати! Еще несколько дней, неделю, и он увез бы Кристину и Коринн далеко отсюда, маршрут, придуманный Эриком был таков, что глупый никчемный виконтишко вряд ли нашел бы их. Кристине нечего было бы страшиться.
- Я не делал ее своей любовницей. Я лишь получил любовь женщины, которая всегда была моей – душой, мыслями. Женщины, предназначенной мне высшими силами, небом. Это вы, виконт, испортили все, - не поворачиваясь к нему лицом, проговорил хозяин с горячностью, но внушительно, - сыграли роль прекрасного принца на белом коне, вскружили ей голову, запутали. Вы сломали ей жизнь!
- Я сделал из нее, обычной глупой девочки, виконтессу, женщину с положением в обществе! Это вы сломали ей жизнь шесть лет назад, когда утащили в свое логово на глазах у тысячи зрителей, заставив весь Париж говорить о возможной судьбе бедной девушки, которая оказалась в лапах у безумца. Репутация Кристины была безнадежно испорчена, а теперь вы сделали из нее шлюху!
Призрак, наконец, развернулся лицом к Раулю.
- Не смей ее так называть, щенок! Что с Кристиной? – налившимся твердостью и гневом голосом спросил он.
- Это вас не касается, с неверной супругой у меня будет отдельный разговор! А от вас я требую расплаты.
- Глупый мальчишка снова желает дуэли?
- На самом деле, полноправная дуэль для такого животного, как вы – слишком большая честь! Вы не заслуживаете право на жизнь, вы заслуживаете только смерти!
Эрик вскинул руки и несколько раз глухо хлопнул в ладоши, на что Рауль быстро извлек из кармана поблескивающий сталью револьвер и изготовился защищаться.
- Браво! Чудесный монолог, - хозяин скривил угол рта. – Да вы еще и вооружены! Хотите убить меня вот так, безоружного?
- Вы проницательны! С меня хватило одного поединка, тогда она помешала мне! – прищурился виконт. - О, как я жалел! Стоило мне всего лишь вонзить клинок вам в грудь, как всем страхам, тревогам и переживаниям пришел бы конец! Ну, ничего, сегодня я закончу то, что не завершил когда-то. - Лицо его сделалось мрачным и решительным. – Это будет достойная плата за все. Кристина сама не ведала, что она творила, моля меня о пощаде. Чем вы соблазнили ее на этот раз? Замесмеризировали, как когда-то? Лишили ее воли, желаний? – когда в руке виконта оказалось оружие, а его противник стоял несколько понурившись, Рауль осмелел, почувствовал себя увереннее.
- Вы очень ошибаетесь! Это вы лишили ее воли, желаний и радостей жизни, сделали из нее безжизненную марионетку. Я вернул Кристину к жизни. Мою Кристину.
- Я не могу даже вообразить, что она могла быть с вами. Искренне надеюсь, что ребенок, которого она носит, окажется все-таки моим, в противном случае…
Виконт не успел договорить, так как его противник вдруг двинулся вперед, на него.
В ту же секунду раздался выстрел, второй.
Первый раз Рауль, кажется, промахнулся, а вторая пуля, судя по тому, как быстро приближающийся к нему Призрак подкосился и встал на одно колено, угодила ему в ногу.
Виконт снова взвел курок, но выстрелить не успел. Хозяин все-таки настиг его, твердой рукой выбил оружие.
Сколько силы в этом человеке? – быстро мелькнула мысль в голове у виконта.
Но предаваться размышлениям было некогда, потому что Призрак, хрипя то ли от ярости, то ли от боли, сдавил ему шею, вознамерившись задушить.
В ответ Рауль схватил своего противника за лацканы сюртука, несколько секунд они качались на каблуках, пытаясь побороть друг друга.
Какая жалость, что кроме револьвера он не предусмотрел запасного оружия. Всадить бы острое лезвие этому ужасному человеку под ребра.
Казалось, такую ненависть виконт испытывал впервые.
Он ненавидел его за страх, пережитый когда-то в подвалах оперы, за поцелуй, подаренный там же его невестой этому чудовищу, за месяцы тоски и пустоты, когда Кристина вместо положенной радости от подготовки к свадьбе, оплакивала своего учителя, за ее пустые глаза, когда она смотрела на Рауля, за потерянное светлое чувство к ней, за стыд и вину перед родственниками, когда он женился на простой девушке с запятнанной репутацией, за измену и за ребенка, которого Кристина теперь носила…
Эта ненависть будто придала виконту сил, и задыхающийся Рауль, что было мочи, оттолкнул от себя Призрака. Рана дала о себе знать, тот отлетел к шкафу с книгами, приложился головой о ребро дверцы и вяло осел на пол.
Слава богу!
- Нет! – из ликующего состояния сладко-приторной победы виконта вырвал надорванный девичий голос.
Он быстро обернулся, потирая шею и откашливаясь. Его немного покачивало.
- Вы ведь обещали! – вскричала в ужасе невесть откуда появившаяся бледная Марта.
Она кинулась к Эрику, упала перед ним на колени.
- Обещали в обмен на мою помощь, что сохраните ему жизнь!
- Он все еще жив! – заявил виконт, нагибаясь и поднимая выбитый из рук несколькими минутами ранее револьвер.– Как видишь, я его не убил.
- Лжец! – выплюнула Марта в сторону виконта. – Я вам поверила. Вам должна была достаться виконтесса, а мне Эрик. Живой и невредимый! Не удивительно, что она выбрала его… Вы идиот и лжец! - Марта приподняла Призраку голову, коснулась губами его лба, но глаза того остались закрытыми. Рауль брезгливо передернулся, вообразив на месте Марты Кристину. – Вы ничто в сравнении с ним. Как я могла вам верить? А если он умрет?
- Значит, он того заслужил, - вяло ответил бледный Рауль.
Девушка поднялась на ноги и кинулась к виконту. Один Бог знал, что у этой дикой кошки было на уме. Она наверняка вцепилась бы ему в лицо, если бы откуда-то сзади не послышался хлопок.
Марта остановилась, всплеснула руками, на груди у нее вдруг заалело пятно и она, пошатываясь, будто пьяная, начала заваливаться навзничь.
Рауль обернулся, за спиной у него в дверях стоял Филипп, покачивая висящим на пальце оружием.
- Зачем? – в ужасе глаза виконта округлились.
- А зачем тебе оставлять в свидетельницах эту девку? – повел плечом граф Филипп и любовно погладил ствол своего оружия. – Вот! – гордо заметил он, - не зря же я в былые времена каждое утро тренировался со ста шагов по яблокам, - и подмигнул брату.
- Но я и так довольно натворил. Я его едва не убил, понимаешь? Едва не убил! Зачем я тебя послушал? – виконт затряс головой, словно пытаясь стряхнуть пелену. - Надо было просто сдать его полиции. Уж лучше бы суд взял на себя роль его палача.
Филипп сокрушенно вздохнув, воздел глаза к потолку.
- Разве есть что-то слаще мести? Ты ведь хотел отомстить этому человеку за все, так? Считай, месть состоялась. О какой полиции может быть речь? Началась бы шумиха, про наставившую тебе рога виконтессу писали бы все газеты. А что было бы с ребенком, которого она родила? Что бы ты выиграл? – развел руками граф. - Пойдем. А дом этот тоже надо бы отправить к черту. Забудем все это. Считай, что все это было просто неудачным днем. Все кончилось. Пусть он и его девка горят в аду.

Эрик пришел в себя от резкого забивающего горло дыма. Попытался приподняться, одеревеневшая нога не слушалась. Пуля прошла навылет, он ощупал ногу, кость, вроде не задета. А это значит, что не все так уж и плохо.
Надо же, удивительно, что виконт не добил его, как бешеную собаку.
Где-то совсем рядом раздался слабый хрип.
Эрик осмотрелся, по полу плыл белесый густой туман, а чуть поодаль на полу в густой темно-вишневой луже лежала Марта.
Он подобрался к ней поближе, пощупал пульс. Сердце ее очень медленно, но билось, девушка дышала.
Дом горел.
Ах, вот почему виконт оставил их полуживыми, какой прок от полутрупов, когда они все равно превратятся в угли?
Что ж, ты сам поплатился за свою непредусмотрительность и самоуверенность, Эрик. Если бы ты не думал так плохо о мальчишке, то никогда не допустил бы того, что произошло сегодня. Виконта самого нужно было бы пристрелить или переломать хребет, как цыпленку. С каким наслаждением он услышал бы этот тошнотворный хруст костей.
Ну что ж, ничего, возможно, он еще возьмет свое. Сейчас самое главное - оградить от него Кристину!
Он осторожно поднял Марту и, стараясь не уронить, понес ее к выходу.
Если огонь не охватил еще весь дом, а главное, двери и лестницу, они выберутся.
На их счастье, лестница была еще цела, и лишь в парадной тлел ковер и звенели стекла.
Эрик вынес Марту через заднюю дверь в сад, положил на мерзлую землю.
Она еще дышала, хоть и невидящем взглядом смотрела в серое, затянутое зимними тучами небо.
Девушка шевельнула рукой и захныкала.
- Прости, - шепнула она. В горле у нее булькало, струйка алой крови потекла изо рта. – Я лишь хотела, чтобы меня любили, чтобы ты любил меня так же сильно, как ее. Это все, чего я хотела.
- Что с ней? – торопливо спросил Эрик. – Где она, где Кристина? Ты знаешь, Марта? Прошу, не молчи!
Марта вздохнула и прикрыла веки.
- Он… ее… увез. Ее надо спасти. Монастырь, что в трехстах милях от Парижа на север…
Эрик впился пальцами в холодную землю.
- Найди ее, - попросила Марта. – Да, ты любишь только ее. Не дай им ее погубить.
И глаза ее закрылись. Сердце сделало последний удар.
Он поднялся на ноги, осмотрелся. Конюшня тоже дымилась. Приволакивая ногу, Эрик побежал в ее сторону. На ступенях нашел Жубера, тот тоже был без сознания, волосы на затылке слиплись от крови.
Призрак склонился над ним. Жив. Растолкал своего кучера.
- Очнись! – громко прикрикнул он, шлепнув того по щеке.
Жубер приоткрыл мутные глаза.
- Хороши же графья, - выругался хозяин. – Хуже головорезов.
Жубер потер разбитый затылок.
- Как меня так приложили?
- Выводи лошадей, скорее, - Эрик потрепал его по плечу. – Спасай свои пожитки и ступай на все четыре. Мне ты больше не понадобишься. Все кончено.
- Как же?.. – не понимал Жубер, еще до конца не придя в себя. – А что случилось? С вами-то что?
Эрик же его уже не слушал, он вывел из конюшни одну лошадь, несмотря на ранение, поставил одну ногу в стремя, вторую перекинул через седло и, пришпорив хрипящее животное, припустил прочь.

Он нашел нужное ему место лишь только ночью.
Бледная Кристина лежала на кровати, прикрыв веки, и тяжело дыша.
От этой картины у него больно защемило сердце.
Когда Эрик присел к ней, она разомкнула отяжелевшие веки и зарыдала.
- Это ты? Наконец-то ты пришел… я молилась, чтобы Господь продлил оставшиеся мне часы и дал в последний раз увидеть тебя, попрощаться с тобою. Я боялась, ты не найдешь меня. Прости меня! Прости… - застонала она.
Он взял ее тонкую с холодными пальцами руку в свои ладони, поцеловал.
- Мой ребенок, - плакала она. – Прости, я его не уберегла…
- Тише, тише, - успокаивал ее он. - Я теперь с тобою. Я здесь, рядом.
- Я боюсь, Эрик… - простонала Кристина. – Я почти тебя не вижу, свет слепит… Скажи, чтобы закрыли окна. Я хочу тебя увидеть, - она вздохнула, облизнув сухие губы.
Эрик посмотрел за окно, там синела чернильная ночь.
- Это наказание за мои грехи. Он нас наказывает, наказывает за все. Понимаешь? Это я виновата, только я…
- Тебе нужен врач, Кристина!
- Нет, не нужен, он не поможет. Все кончено. Но сейчас мне жаль не себя, мне жаль Коринн… моя бедная девочка! Она не заслужила такой судьбы, она страдает лишь за то, что ее мать – я.
- Я попросил Антуанетту, чтобы она позаботилась о ней, если что-то пойдет не так, - стараясь, чтобы голос его не дрожал, ответил Эрик.
- Мадам Жири, - слабо улыбнулась виконтесса, - она позаботится о ней, я знаю… спасибо тебе!
Кристина приподнялась и схватила его за запястье.
- Мне страшно, Эрик! Страшно и холодно, я не хочу! Не отпускай меня, не оставляй, милый…
- Я никогда не оставлю тебя, Кристина! Никогда! Я всегда буду с тобою, чтобы ни случилось!
Он аккуратно взял ее на руки, и неведомая сила толкнула его вперед к дверям. У самого порога покачнулся, на мгновение испугавшись, что уронит, было тяжело дышать, грудь будто сдавили железным раскаленным обручем. Уже который раз. Что за черт?
- Что все это значит? – услышал он голос матери-настоятельницы. - Мало того, что вы ворвались сюда, угрожали, произносили в этом месте проклятия, теперь вы хотите увезти ее невесть куда? Вы не посмеете!
- Уйдите с дороги, - бесстрастно произнес Эрик. – Иначе вы прямо сейчас лично познакомитесь со своим богом. Лучше дайте мне пройти, а будете препятствовать, клянусь, что повенчаю вас с вашим небесным женихом.
Та в испуге отступила.
Во дворе Эрик нашел кучера, спящего на козлах кареты, украшенной гербом де Шаньи.
Схватил его за воротник, скинул на снег. Тот вскрикнул, не сразу поняв, как его угораздило свалиться.
- Просыпайся, - дыхнул горячим ему в ухо переполненный яростью голос. – И садись на козлы, вези ее в город. И не дай бог, лошади не будут сказать так быстро, как они только могут.
- Не могу, - ответил тот, испуганно захлопав глазами. В предрассветной мгле он никак не мог рассмотреть лица говорящего. – Хозяин велел отвезти виконтессу сюда и не увозить обратно.
- Тебе не достаточно того, что в дороге произошло с виконтессой? – шею кучера сдавили железные пальцы. - Ей нужен врач. Срочно!
Возница покряхтывая, залез на козлы, взял в руки поводья.
Эрик усадил Кристину на мягкое сиденье, сам сел рядом, закрыл дверцу и крикнул:
- Трогай!
Лошади помчали во весь опор.
За окном светало.
Кристина бредила. Она хватала его за руки и требовала позвать к ней ее Ангела, он убеждал ее в том, что он здесь, рядом, но она, кажется, его не слышала и не видела.
- Милый, милый, - говорила она, и лицо ее увлажнялось от слез, - где же ты?
Несколько раз она размыкала веки и медленно обводила глазами стены кареты, покачивающиеся шторки на окнах.
У Эрика от этой картины екало в груди. Быть может, есть еще надежда?
Но Кристина в этот миг закатывала глаза под лоб, губы ее кривились от учащенного дыхания, кожа покрывалась крупными каплями пота.
Однажды, когда бордовая полоска рассвета почти рассеялась и сделалась совсем бледной, Кристина ясным взором посмотрела в лицо своему любимому. Он прочел в ее глазах облегчение – она увидела его. На Кристину снизошло какое-то странное озарение, великая тайна открылась ей, отворив свои двери, и будто все горести отступили от них двоих. Виконтесса пришла в сознание, прильнула к его груди, сухими губами поцеловала в висок и прошептала слова любви.
Он поцеловал ее в ответ.
- Прости меня, я не могу больше. Но я боюсь лишь одного, того, что ты оставишь меня, Эрик, - молвила она, и вдруг внезапная судорога откинула ее голову назад, на валик сиденья.
Виконтесса скончалась.
- Милая, я скоро буду с тобою, не бойся! – прошептал он ей на ухо, и слезы потекли из его глаз легко и обильно.
Удушье сдавило ему горло.
Он крепче обнял ее, нежно поцеловал влажные кудри, тронул губами ее влажный лоб и прикрыл глаза.

Утром карета остановилась у дома доктора Бернара, когда дверь открыли, там были двое – мужчина и женщина.
Он крепко держал ее в своих мертвенно побелевших руках, а она доверительно склонила ему на плечо голову.
И если бы не густой вязкий запах крови, повисший внутри, и не бледное лицо женщины, исполненное безмятежным застывшим спокойствием, можно было бы подумать, что они оба спят, утомленные долгой дорогой.
Но сердца их не бились.

* * *

Коринн снился чудесный сон.
Ей снилась матушка и тот, кто назвал себя Призраком.
Они оба были удивительно красивы в ярком слепящем сиянии.
Матушка в белоснежной тунике и венке из белых цветов была похожа на принцессу, а Призрак был без своей черной маски, и был он никакой не Призрак, а самый обыкновенный человек, в белом свободном одеянии и лицо у него было красивое, гладкое. Видимо, принцесса все-таки поцеловала его и чары спали.
Матушка протянула к ней руки и неуемно зарыдала.
- Моя маленькая девочка, моя доченька, - позвала она дрожащим голосом.
Коринн кинулась к ней, Кристина обняла ее, начала гладить по мягким кудрявым волосам, Коринн прижалась к ней в ответ, но только почему-то не почувствовала крепких маминых объятий и тепла.
Кристина целовала ее в щеки, называла красавицей и все никак не могла отпустить, слезы ее капали и капали.
Призрак стоял позади нее, положив руку ей на плечо, будто боялся отойти от нее на шаг, и кажется, щеки его тоже блестели от влаги.
- Я очень тебя люблю, девочка моя! Знай это… - шептала ей на ухо мать. – Я всегда буду с тобою… Доченька моя, как же мне тебя отпустить?
Наконец, когда она отстранилась от нее, Призрак присел перед Коринн, как когда-то в саду.
- Тебя все-таки расколдовали? – воскликнула Коринн, рассматривая его лицо.
- Теперь да, - грустно улыбнулся ей он.
Он взял за ручку и вложил ей в ладошку белое пушистое перышко.
Коко крепко сжала пальчики, чтобы удержать его.
- Тебе нельзя с нами, Коко, но мы всегда будем рядом, и будем любить тебя.
Матушка снова хотела обнять Коринн, но Призрак остановил ее.
- Нам пора.
И красивый Принц протянул ей руку, и матушка, поднявшись на ноги, вложила свою ручку в его ладонь, все оборачиваясь на Коринн, будто не в силах сделать шагу.
И контуры их стали меркнуть, будто исчезая, они растворялись в воздухе, удаляясь туда, где выгибалась своим сияющим прозрачным горбом радуга.
И очень скоро Коринн осталась одна в поле с высокой зеленой травой и большими белыми шапками цветов, над которыми, махая разноцветными крыльями порхали бабочки и стрекозы.
Коко подняла глаза вверх, чтобы посмотреть на бесконечно синее небо, по которому плыли пухлые облака, голова ее закружилась, она крепко сжала веки, зажмурилась.
Только в темноте ей стало не по себе и она резко открыла глаза.
Но больше не было ни высокой душистой травы, посверкивающей от росы, ни крутых склонов, ни радуги, куда ушли матушка с Принцем, ее окружали стены комнаты, она лежала в своей кроватке.
И Коринн сначала обиженно захныкала, а потом разрыдалась в голос.
На плач малютки к кроватке подбежала заспанная мадам Камю, начала успокаивать девочку.
- Хочу к маме и принцу, хочу к маме! – хныкала она, обнимая за дряблую шею свою няньку.
- Это сон… просто дурной сон, - гладила ее по головке мадам Камю. – Все хорошо.
Но Коринн ее не слушала.
Разве бывают такие реальные сны?
Почему они не взяли ее с собою? Почему ей было нельзя с ними?
Коко оттолкнула няньку, и сев в кроватке, разжала кулачки. На одной из ее ладошек лежало маленькое белое перышко…


ЭПИЛОГ

Дорожки «Пер-Лашез» были усыпаны золотыми слитками, это были опавшие осенние листья, купающиеся в остывающих лучах солнца.
Яркие теплые краски делали унылый остывший кладбищенский пейзаж светлым, и даже радостным.
Маленькая тоненькая фигурка, окутанная прозрачным искрящимся воздухом, вот уже больше часа сидела прямо на земле, поджав под себя ноги, у ничем не примечательной каменной плиты под раскинувшимся вековым вязом.
Девочка просто сидела, и смотрела вдаль.
С соседней могилы на нее, утомленно подперев пухлой ручкой щеку, взирал курчавый херувим, с одним обломанным, а может обкрошившемся от времени крылом.
Она приходила на это место вот уже двенадцать лет.
Это была странная могила, на камне было начертано лишь одна строчка «Эрик и Кристина IN AETERNUM», два простых, ничем не заметных имени, а под этой строкой выбита роза.
Иногда девочка подавалась вперед и с нежностью гладила холодный камень.
Девочку звали Коринн Жири.
Когда-то у малышки была другая фамилия, но Коко ее уже не помнила.
Ее воспитала тетушка Жири, ставшая ее единственным родным человеком.
После такой внезапной и страшной смерти виконтессы молодой виконт, отец Коринн лишился рассудка, а через несколько лет, тяжело проболев все это время, умер.
Мадам Жири сразу же после кончины ее матери пожелала забрать девочку, а так как обеспокоенные ухудшающимся здоровьем своего брата родственники виконта, совсем не жаловали дочь «театральной потаскухи», то с огромным удовольствием отказались от нее, позаботившись, чтобы девочка не считалась членом их семьи.
Тогда они еще надеялись, что помочь Раулю возможно и что он обязательно поправится, женится еще раз и у семейства Шаньи будут прекрасные наследники.
Однажды подросшая Коринн пришла утром к своей тетушке, и сказала:
- Сегодня я видела их во сне, тетушка! Они сказали, что я должна делать то, что просит мое сердце, и что у меня все получится.
- Ну, если они сказали, значит, так оно и есть, - вздохнула седая тетушка. – Вот только, знаешь ли ты, что просит твое сердце?
- Знаю. Помните, я рассказывала вам об этом? Но вы сказали, что это невозможно и что это совсем глупая задумка? Но именно это я и собираюсь сделать. Пусть я посвящу этому месяцы, годы, но я сделаю это.
- Хорошо, но Коринн, кто станет печатать книги, написанные молодой девушкой?
Девушка довольно улыбнулась.
- А кто сказал, что на обложке будет мое имя? Это будет мужчина, а я принесу в редакцию рукопись, положим, своего кузена или дяди…

- Я напишу самую красивую историю о любви, - доверительно прошептала Коко могильному камню, подавшись вперед, будто опасаясь, что ее кто-то услышит. – Невыдуманную историю.


КОНЕЦ

<<< Часть 2

В раздел "Фанфики"
На верх страницы