За обедом Эрик вдруг поднимает голову, прислушиваясь к чему-то.
- Вы слышали? - спрашивает он. Я качаю головой.
- Нет. Что случилось?
- Кажется, ко мне пожаловали гости, - отвечает Эрик странным голосом. - Я должен вас покинуть на какое-то время.
Он поспешно уходит. Я кидаюсь вслед за ним, поскольку напряжение в его голосе меня обеспокоило.
- Нет, - говорит Эрик, оставляя меня на берегу озера. - Вам нельзя со мной.
И он покидает меня.
Я не нахожу себе места, брожу по дому, перекладываю вещи, присаживаюсь и снова вскакиваю. Я не могу объяснить, почему мне так неспокойно.
Наконец Эрик возвращается. Его глаза блестят, одежда испачкана, на воротничке капли крови. И руки тоже в крови. А вокруг запястья обмотан тонкий шнурок. Он начинает мыть руки, а я стою позади него, с ужасом следя за движениями пальцев.
- Вы кого-то убили, - говорю я. И мой голос дрожит. - Вы только что кого-то убили.
- И что с того, - пожимает плечами Эрик. - Эти совершенно бесцеремонные гости меня раздражают. Клошары, праздные любопытные…
- Это бесчеловечно! - Я хватаю его за рукав и заставляю повернуться ко мне. - Несчастный, вы хоть понимаетe, что творите?!
- Они мешают мне! - отвечает Эрик, и его глаза делаются желтыми и холодными. - Вам-то какое дело?
- Мешают? Вы… вы… злой мальчишка! "Мешают"! Вы ведете себя как ребенок! Только в детстве надувают жаб, отрывают крылышки у мух, чтобы смотреть, как они беспомощно барахтаются, выкалывают глаза мышам! Только в детстве мечтают убить тех, кто мешает!
- Не смейте называть меня ребенком! - шипит Эрик, хватая меня за руку и пригвождая ее к стене. Я чувствую себя той самой мухой. Мне страшно и вместе с тем противно смотреть на Эрика. - Вы спрашивали, зачем я кого-то убивал. Слушайте же! Все, что я хочу - чтобы меня оставили в покое! В покое, ясно вам?
Внезапно он отпускает меня.
- Вам страшно? - спрашивает он. - Вам страшно. Да, я страшен. Такова моя природа. Вам придется научиться жить с этим.
Я смотрю, как он стягивает шнурок с запястья, прячет его в карман, приглаживает растрепавшиеся волосы, одергивает сюртук.
- Если хотите знать, - говорит он, стараясь не смотреть на меня, - то я не убил никого в этот раз. Сработала ловушка, человек повредил ногу. Я его отпустил. И велел передать другим, что убью непременно, если кто-то еще полезет сюда…
- Это правда? - спрашиваю я тихо.
- Мне нет нужды лгать вам. Вам все еще страшно? Не бойтесь. Я никогда не причиню вам вред. Я не смогу причинить вред человеку, который меня жалеет. Если вы все еще жалеете меня.
- Уже не знаю, - произношу я. И ухожу в свою комнату. Мне необходимо привести мысли и чувства в порядок.
Мне предстоит сделать выбор. Самый, возможно, серьезный выбор в моей жизни.
Можно пойти на принцип и заявить себе со всем католическим ханжеством, что необходимо следовать Библии, где сказано "Не убий!", это будет означать, что я оттолкну Эрика, оставлю его наедине с его демонами, чем, возможно, открою ему дорогу для следующих преступлений.
Он не заслужил такого к себе отношения. Даже после сегодняшнего происшествия. Сколько бы ему ни было лет, все равно в нравственном отношении он остается ребенком. Сбежав из дома, живя среди цыган, затем скитаясь по свету, когда и где он мог получить столь необходимые уроки морали?
- Вы все еще дуетесь на меня? - спрашивает Эрик, когда я выхожу к ужину. - В ваших глазах я поступил очень дурно?
Я не отвечаю.
- Кристина… ей тоже претила мысль об убийствах. Я больше никого не убиваю, Мария…
- Я вам верю.

Однажды Эрик стучится ко мне в комнату довольно ранним утром. Я еще не одета, в пеньюаре сижу перед зеркалом и внимательно изучаю брови. Я не сторонница женских лиц "au naturel", думаю, больше мы нравимся мужчинам, когда заботимся о том, как мы выглядим.
Эрик смотрит на меня через мое отражение.
- Все женщины актрисы, - говорит он. - Все вы наносите грим перед тем, как блистать на сцене и в жизни.
- Будем считать, что вы сделали мне комплимент, - улыбаюсь я. - Что-нибудь случилось?
- Я принес вам платье. Примерьте. Это для вашего визита в оперу сегодня вечером.
- В оперу? Мы идем в оперу? - восклицаю я, поворачиваясь к Эрику. - Правда?
- Примерьте платье, - говорит он, весьма довольный произведенным эффектом, и уходит.
Я тут же бросаюсь к коробке.
Платье роскошно. Немного свободно в плечах, но это исправимый изъян. Где же Эрик достал его? Неужели купил? Я стараюсь благодарить Эрика сдержанно, но его улыбка показывает, что мне не удалось обмануть его: он видит, насколько я довольна.
Он отдает мне приглашение в ложу, помогает сесть в экипаж и обещает прибыть к первым тактам увертюры.
Дают "Аиду".
Удивительно, какие чудеса творят деньги! Скандальная история с мадемуазель Дааэ, трагедия с упавшей люстрой, все это сделало отличную рекламу и принесло огромные доходы. Они-то и возместили потери, директора быстро подсуетились, и вот уже снова Опера открыла двери публике.
Я расправляю складки платья, вдыхаю полной грудью этот непередаваемый запах театра, запах позолоты, тяжелых портьер, бархата кресел, мятных пастилок, фиалок, грима, оркестра, деревянных подмостков… Приглушают свет, раздаются первые звуки увертюры. Позади меня раздается легкий шелест, и Эрик опускается на соседнее кресло. На нем фрак, белая манишка, белый же шейный платок, на лице маска.
- Это моя любимая ложа, - говорит он шепотом, его дыхание щекочет мне шею. - Не мог отказать себе в удовольствии вновь посетить ее.
И до конца первого акта он не произносит больше ни слова. Когда опускают занавес, Эрик наклоняется ко мне и заговорщицким шепотом предлагает прогуляться по "его опере". Он протягивает мне одну руку, второй прикасаясь к колонне слева от кресел. Колонна оказывается полой внутри!
Мое путешествие по лабиринтам коридоров здания, пожалуй, гораздо интереснее и познавательнее представления. Я предлагаю Эрику не возвращаться в ложу, а слушать музыку сверху. Мы устраиваемся под самым потолком, на стропилах. Подол платья порван, кое-где испачкан. Но меня это мало волнует. В конце концов, платье достал мой муж, пусть его и заботит сохранность материала.
- Не так, не так, - вдруг начинает бормотать Эрик, подаваясь вперед, - ну что за глупец, здесь не надо так тянуть… В труппу набирают каких-то дилетантов, - вздыхает он, - они не умеют даже правильно читать ноты.
Я удивленно на него смотрю. Нет сомнений в том, что он отлично разбирается в музыке. Откуда же столь обширные и глубокие познания? При том, что, как он утверждает, он еще и строил это здание, а значит, осведомлен и в строительстве… и в инженерном деле… Он много путешествовал, с Персом говорит на фарси, с легкостью переходит с одного языка на другой…
- Вы не слушаете, - вдруг замечает Эрик.
- Нет, - качаю я головой. - Я размышляю, кто же вы такой?
- Просто Эрик, - пожимает он плечами. - Что за странный вопрос?
Я киваю. Действительно. Просто Эрик…

В субботу я прошу Эрика вновь дать мне возможность погулять по городу. Он соглашается не без некоторого колебания, но составить мне компанию отказывается. Однако через какое-то время мне начинает казаться, что за мной следят.
…Мое внимание привлекает витрина кондитерской. Мне не свойственен грех чревоугодия, но пройти мимо шоколада я не могу.
В магазинчике мадам обслуживает стайку девочек, которых привела сюда бонна, я же присаживаюсь за столик в ожидании своего череда. Звякает колокольчик над входной дверью.
- Так-так-так, - раздается над моим ухом. Я вздрагиваю.
- Этьен!
- Да, моя дорогая, твой несостоявшийся супруг.
Бонна поспешно уводит девочек прочь из магазина, мадам застывает за прилавком.
- Неужели ты пренебрегла моим советом не появляться в городе? - растягивая слова, говорит Этьен.
- Я не пренебрегла советом не появляться в своем доме, - зло отвечаю я. - Кажется, именно об этом мы договаривались?
- О, мы не договаривались. Мы не договаривались. Я ведь предупреждал тебя, дорогая, какие последствия могут быть…
- О чем ты говоришь, Этьен?
Он улыбается, проводит ладонью в шелковой перчатке по моему подбородку.
- И каково это - жить с чудовищем? - спрашивает он почти ласково. - Вы уже делили постель? Хотя что я спрашиваю? Ты так холодна, что до тебя даже дотрагиваться неприятно… - Он хватает меня за шею, притягивает к себе. - Или же нашему уродливому другу удалось растопить твой лед? И каково это - спать с таким, как он?
Я пытаюсь вырваться, но Этьен крепко держит меня.
Колокольчик звякает еще раз. И вдруг Этьен вскрикивает и отпускает меня. За его спиной я вижу фигуру, закутанную в черный плащ. Эрик!
- Надеюсь, вы не причинили ей вред? - вкрадчиво спрашивает он. Со стороны можно подумать, что он просто приобнял Этьена за плечи, но лицо моего несостоявшегося супруга искажено гримасой боли. - Потому что если это не так, вы покойник.
- Эрик, не надо, - говорю я, поднимаясь и потирая шею. Муж мгновенно отпускает Этьена, отступает в сторону.
- Я надеюсь, урок вы запомните на всю жизнь, - говорит он. Этьен сверлит его ненавидящим взглядом, пятится к двери. Эрик поворачивается ко мне. - Вы хотели здесь что-то купить?
- Уже нет, пойдемте отсюда…
- Одну минуту.
И Эрик покупает коробку с печеньем у перепуганной мадам. А затем ловит фиакр, и мы едем домой. Я прислоняюсь к плечу мужа и закрываю глаза. Я дрожу. Дрожу от возмущения. Как смел Этьен, этот мерзавец, так со мной обращаться, так говорить?! Я даже не кокетничала с ним! С самой нашей первой встречи на рауте у мадам Жорж Этьен преследовал меня, домогался внимания… Конечно, богатая вдова - отличная добыча. Уже не юная невинная дурочка, уже познавшая плотские удовольствия, уже свободная вновь, все еще молодая и красивая… Хотя ключевое слово - богатая. Бог мой, как был прав дядюшка, составляя завещание в пользу приюта для сирот!
Эрик молчит, но его рука обнимает меня за плечи, прижимает к себе, и я слышу его дыхание, ровное и спокойное.
- Как вы оказались в кондитерской? - спрашиваю я.
- Я следил за вами. Это вышло случайно. Я не хотел… потом обнаружил, что за вами следит еще кто-то. Тот мужчина, что зашел за вами следом в магазин… Мне показалось, что он хочет причинить вам вред. Кто он?
- Это тот человек, по вине которого мы женаты, - говорю я. Эрик издает короткий смешок.
- В таком случае мне следовало бы поблагодарить его. Вряд ли без его участия я нашел бы себе жену лучше…
Его слова заставляют меня улыбнуться.
- Ваша благодарность заставила бы его позеленеть от зависти. Ведь он сам намеревался жениться на мне…
Эрик молчит. Но видно, что этот разговор его интересует.
Вечером он возвращается к нему.
- Почему вы согласились на брак со мной? - спрашивает он. - Почему я, а не он?
Мне кажется, Эрика давно занимал этот вопрос, но из деликатности или же из страха услышать ответ он не решался задать его.
- У меня не было возможности выбирать, - отвечаю я. - Я была похищена из дома, Этьен намеревался тайно обвенчаться со мной, затем убить, чтобы получить мои деньги… Но дело в том, что я не могу трогать основной капитал, и это Этьена не устроило… Я была бы убита в тот вечер, если бы его слуги не нашли вас… И тогда Этьен решил, что это забавная шутка - утроить мой брак с вами…
- Так выбора не было? - спрашивает Эрик. Я медлю с ответом, прекрасно понимая, ЧТО для него значит, если бы я предпочла его Этьену.
- Эрик, поймите, - говорю я осторожно, - Этьен не оставил мне права выбора, но если бы оно у меня было… - Я замолкаю. Как сказать Эрику, что, знай я его тогда так, как знаю сейчас, я выбрала бы его… но предложи Этьен выбирать тогда… я не в силах ответить даже сама себе.
- Я понимаю, - говорит он с грустью. Я поднимаю на него глаза. Он действительно понимает…
- Давайте танцевать, - говорю я, вставая. Эрик смотрит на меня удивленно. Я тяну его за руки, заставляю подняться из кресла. - В этом доме много музыки. Но почему-то раньше мне в голову не приходило, что можно танцевать. Я так давно не танцевала…
- Я не умею, - почти испуганно говорит Эрик, пытаясь высвободиться.
- Какая нелепая отговорка! Я научу вас!
Он перестает вырываться и смотрит на меня очень долгим взглядом.
- Я много думал, кто же вы на самом деле, - говорит он. - Но понял только сейчас. Вы сумасшедшая. Вы сумасшедшая, которая зачем-то свалилась на мою голову…
- Но вам это нравится, - улыбаюсь я, кладя его руку себе на талию. - Признайтесь!
- Да, - просто отвечает он.
- Тогда напойте вальс, - прошу я. - И следуйте моим движениям.
Эрик быстро схватывает суть танца, для него не составляет труда запомнить последовательность па. Он ведет мелодию и ведет меня, едва касаясь ладонью моей талии.
- Этот вальс играли на моем первом балу, - говорю я, когда мы останавливаемся.
- Вы часто выезжали?
- Дядюшка быстро просватал меня… Он считал, что от танцев образуется ветер в голове.
- Значит, у вас ветра нет, - замечает Эрик. Я улыбаюсь. - А что стало с вашим первым мужем?
- Он умер.
- От чего?
Я сажусь в кресло. Воспоминания об этом браке мне не слишком приятны. Это была крайне неудачная дядюшкина сделка за всю его жизнь.
- Мой муж был много старше меня, но всегда нравился женщинам. Он обладал внешностью этакого романтического героя… Женщины всегда увивались за ним… О, как я была горда, что среди них всех он выделил меня… Шестнадцатилетнюю дурочку… Мы поженились, и очень скоро я поняла, что брак - это вовсе не так весело, как мне казалось раньше… Мой муж промотал состояние, доставшееся мне в наследство от родителей, у него было много любовниц, кажется, трое или четверо побочных детей… Он умер от дурной болезни.
Эрик молча смотрит на меня, его глаза становятся теплыми и темными.
- Я благодарна мужу в одном. Я быстро повзрослела. Не всякий может похвастаться тем же…
Я встаю.
- Уже поздно.
Эрик кивает, отворачивается.
- Вы не будете целовать меня на прощание? - спрашиваю я, подходя к нему.
- Мне не следует больше целовать вас, - отвечает он. - Эти поцелуи… я начинаю думать, что вы можете… способны испытывать ко мне больше, чем жалость. Я не хочу привыкать к этой мысли…
И он поспешно уходит.
- Эрик, я уже давно испытываю к вам больше, чем жалость! - говорю я, когда дверь за ним закрывается.

Печально, но кокетничать с Эриком невозможно. Он не знает правил флирта, девушки никогда не бросали на него томные взгляды из-под опущенных ресниц, не молчали при нем многозначительно… вообще девушки как-то не входили в его круг общения…
Эрик замкнулся в своей раковине, остался наедине с уродством, не позволяя никому вторгнуться в его мирок. Он не желает воспринимать действительность такой, какова она есть, заменив ее собственным, весьма искаженным, представлением о ней.
Эрик не желает видеть в моих словах, действиях, взглядах ничего, кроме жалости. А я слишком горда, чтобы прямо сказать ему о том, что я больше не хочу засыпать в одиночестве.
Это пришло не сразу, не вдруг. Вначале я не хотела принимать правду - мое замужество казалось мне затянувшейся игрой. Постепенно я заставила себя смотреть на мужчину подле меня как на мужа, человека, с которым мне придется провести бок о бок долгие годы. Я хотела найти в нем хотя бы крупицу хорошего, что помогло бы мне терпеть его присутствие. И я нашла больше, чем мечтала. Этот человек стал мне интересен. Его искалеченная душа была все еще полна детской веры в чудо.
Постепенно я привыкла к тому, что он постоянно рядом, привыкла к его вспышкам гнева, периодам апатии, привыкла к его музыке и манере разговаривать.
А однажды я спросила себя, а противен ли он мне как мужчина? И оказалось - нет. Несомненно, его внешность производит отталкивающее впечатление, но ко всему привыкаешь. Первый мой муж был красивым. На этом его достоинства исчерпывались. А Эрик…
Но я слишком горда, чтобы предложить себя мужчине. А он слишком боится поверить в то, что женщина может его желать. И я не вижу выхода из этого тупика.

- Почему вы на меня так смотрите? - спрашивает Эрик, возвращая меня к действительности.
- Как?
- Не знаю… не могу объяснить. Как будто вы смотрите внутрь меня…
- Вам это неприятно?
Эрик молчит, смотрит на свою руку, свободно лежащую на подлокотнике кресла.
- Хотите, я вам спою? - вдруг спрашивает он. Я застигнута врасплох.
- Спойте, - говорю я медленно.
И Эрик начинает петь. Я не знаю, из какой оперы эта ария, она на итальянском, очень светлая, плавная, тягучая, как патока. Мелодия льется как тонкая золотая нить, как в величавом соборе сквозь узкие витражи льется солнечный свет…
Эрик замолкает, но эхо его голоса еще звучит у меня в ушах.
Я пытаюсь найти слова, чтобы описать Эрику мои ощущения, чтобы описать собор с витражами, тонкую вышивку золотом по черному бархату. Я молчу, и, кажется, по моим губам скользит глупая улыбка. Эрик улыбается мне в ответ.
- Я даже не хочу знать, откуда эта ария, - говорю я наконец.
Перед сном Эрик вновь целует меня в висок.

Я сижу на кровати, расчесывая волосы. Мой взгляд рассеянно блуждает с предмета на предмет. Эрик поет мне почти каждый вечер, поет на разных языках, что-то незнакомое и знакомое, поет арии из "Аиды", "Лоэнгрина", "Волшебной флейты"… Я далека от музыки, но даже я понимаю, что его голос превосходен, он трогает меня до глубины души, от него мурашки бегут по коже, и легко покалывает в кончиках пальцев.
Я заплетаю волосы в косу, откидываю одеяло, развязываю ленточки пеньюара.
И замираю, пораженная догадкой.
Эрик соблазняет меня. Соблазняет единственным доступным для него способом. Своим голосом. Иным образом не объяснить его внезапное стремление к вокалу.
Он знает, что его голос божественно красив, а потому поет мне. Что это, как не утонченное соблазнение?
Эрик хочет завоевать меня. Вот истинный смысл его пения.
Я почти неосознанно распускаю волосы, вновь собираю в косу.
А ночью мне снится что-то очень приятное, но, увы, не запомнившееся…

<<< Назад    Дальше >>>

В раздел "Фанфики"
На верх страницы