<<< К Части I

Часть II.



Представьте себе, что вы вернулись домой после длительного отсутствия. Вы много повидали, многому научились, встретили многих замечательных людей, но старая пословица насчет «в гостях хорошо, а дома лучше» - все-таки права на сто процентов. И вот вы дома, разглядываете неизбежные следы запустения и обветшания, с легкой грустью вспоминаете разные чудесные или ужасные мгновения… когда к вам нагло вваливаются без приглашения!

Представили?

Сердце гулко застучало где-то в горле, уши почему-то заложило. На мгновение он все же решил, уже видя, что ошибся, что это Кристина. Конечно же, это была не она, это была другая женщина - он видел ее сидящей в пятой ложе, его ложе. С непроницаемым лицом она смотрела на сцену, одетая в черное, с алой брошью, утонченная, изысканная… Холодная и пустая, как все в высшем свете… Глубоко дыша, чтобы хоть как-то унять сильное сердцебиение, он смотрел на нее, переводя взгляд с лица на покачивающиеся серьги, с них - на безупречную прическу, из которой, несмотря на то, что дама только что путешествовала по подвальным коридорам, не выбился ни волосок. Одета непрошеная гостья была под стать месту его обитания - театрально. Изящные сапожки, бриджи, полотняная рубашка, тщательно зашнурованная, под которой угадывался корсет. Женщина в мужском костюме - это так нелепо, так противно самой женской натуре!.. Этакая Ипполита. Роль колчана со стрелами отважной амазонки играл заткнутый за пояс пистолет. Кажется, дуэльный.

Женщина тяжело дышала, видимо, тоже еле сдерживала волнение. Или страх, что было более вероятным. В ее голосе, когда она произнесла "Добрый день. Вы, полагаю, Призрак Оперы", слышались панические нотки.

О да. Вы попали по адресу, мадам. Если вы искали Призрака, то вы его нашли. Только почему вы его искали?

- Чем обязан? - холодно спросил он, вздергивая подбородок. Первые несколько секунд он вообще просто не верил своим глазам, поймав себя на том, что хочет их протереть. Увы, дивное видение в мужском наряде, держащее в руках фонарь и говорящее женским голосом, исчезать не торопилось.

- Вы не представляете, как давно я мечтала с вами познакомиться!

Видение поставило фонарь на пол и решительно направилось к хозяину подземелья.

- Стойте! – он выставил вперед руку. – Кто вы? И что вы забыли в моем доме?

- Я искала вас, - ответила она. – Меня зовут Елена Благина, я патронесса Опера Популер. Нам нужно поговорить.

Дама была примечательной во всех отношениях. Высокая, с плавными изгибами тела, горделивой посадкой головы, она, несомненно, даже в столь неподобающем женщине наряде, была эффектной. Но уж больно напористо она себя вела. Словно бы она здесь хозяйка!

Он почувствовал, как в нем поднимается гнев, замешанный на боли от сознания того, что обманулся, и она не была Кристиной. И еще эта ее безапелляционность, этот прямой взгляд, оценивающий, холодный, взгляд аристократки на плебея.

- Меня не интересует, что вам нужно, - отрезал он. – Убирайтесь отсюда!

Благина сощурилась.

- Прошу прощения?

- Вы плохо слышите? – в низком голосе мужчины прорезались угрожающие нотки. – Или не понимаете по-французски?

Елена глубоко вздохнула. Она явно не рассчитывала на такой прием.

- Я хорошо слышу, сударь. И прекрасно понимаю по-французски. А вот вы изволите вести себя как форменный грубиян, - она светски улыбнулась, но на хозяина это не произвело впечатления.

Он шагнул к Благиной и навис над нею. Несмотря на свои рост и сложение, русская вдруг почувствовала себя очень маленькой и слабой. И как он мог поначалу показаться приятным? Он же совершенно не умеет себя вести с дамами!..

- Вы уйдете сами, или мне вас вышвырнуть? – прорычал Призрак Оперы, окончательно падая в ее глазах.

То, что последовало за этим, удивило даже саму Елену: просто руки отказались подчиняться командам перепуганного разума, правая рука сама метнулась к поясу, и прямо в лоб мужчины уткнулось черное дуло пистолета. Она очень спокойно взвела курок и тихо произнесла:

- Только попробуй.

Голос ее прозвучал с неожиданной страстностью. Мужчина отступил на шаг, незащищенную маской половину лица перекосила усмешка.

- Вы не осмелитесь. Кроме того, я очень сомневаюсь, что эта ваша игрушка, - он очень красивым – ненатуральным, каким-то бутафорским – жестом отвел дуло пистолета в сторону, - заряжена настоящими пулями.

Елена сжала рукоять пистолета, помедлила и опустила руку. Какое-то время она всерьез размышляла, не пальнуть ли в потолок для острастки. В этой огромной пещере звук выстрела прозвучит оглушительно, и тогда с потолка попадают летучие мыши, а в глазах Призрака мелькнет - чем черт не шутит! - страх.

- Я вижу, что сейчас вы не настроены на беседу. Что ж, не смею более надоедать вам, сударь.

Благина прошла мимо заметно обескураженного мужчины, едва не задев по пути плечом (очень хотелось!), и направилась к выходу. У входа в коридор мадам патронесса задержалась, обернулась и, адресовав Призраку еще одну светскую улыбку, сказала:

- Искренне надеюсь, что вы все же найдете время, чтобы поговорить. Меня можно застать в театре каждый день. Всего доброго. Хам.

Последнее слово она произнесла по-русски, однако, судя по выражению лица Призрака Оперы, он понял. Не иначе, догадался по интонации о нелицеприятности адресованного ему замечания.

* * *

Елена Благина шла по тайному коридору, мысленно ругая себя последними словами. Она не беспокоилась, что заблудится – коридор был прямым, да и она с детства отличалась прекрасным чувством направления. Так что русская шла быстро и уверенно, хотя внутри все клокотало.

На что она вообще рассчитывала? Что она придет, и ее будет ждать накрытый к чаю стол, булочки с сочащимся из них маслом, черносмородиновый джем в розетке… ароматный парок.… И гостеприимный хозяин, невинный аки младенец. Благина нервно хихикнула. Не иначе, в чай, который ей подали во время разговора с Сегре, ей что-то подмешал ее таинственный противник: так глупо, безрассудно, совершенно потеряв разум, она пошла в подвалы, подчинившись сиюминутному порыву!.. И все же не зря она затеяла свое путешествие.

Нет, кто бы мог подумать?

Пройти так далеко, обнаружить не только секретное убежище Призрака Оперы, но и самого его владельца во плоти. Забавно звучит, конечно, Призрак во плоти. И этот таинственный и талантливый господин на поверку оказался самым обычным хамом! Так вести себя с женщиной! Разумеется, Елена полностью осознавала, что и ее собственное поведение далеко не соответствовало правилам хорошего тона, принятым в обществе, но это не отменяет его грубости! И не извиняет ее!

Пожалуй, Призраку Оперы здорово повезло, что в прошлый раз ловить его решил самоуверенный, но неопытный мальчишка виконт Рауль де Шаньи, а не баронесса Елена Александровна Благина. Уж она-то не стала бы устраивать бестолковую погоню и наводнять залы жандармами, а просто обратилась бы к профессионалам, а еще лучше – посадила бы на верха с десяток превосходных стрелков. Она кровожадно улыбнулась, представив эту картинку, но тут же одернула себя и прогнала прочь столь нехристианские мысли.

Позади раздался звук шагов, она резко обернулась. Свет фонаря разгонял тьму всего на несколько шагов вперед, и нагонявшего ее человека почти не было видно. Елена одной рукой подняла фонарь повыше, замедлила шаг, второй вытащила пистолет из-за пояса. Сердце екнуло. Накатил животный страх. Мелькнула мысль, что если это ее знакомец из подвала, то она без зазрения совести разрядит в его голову пистолет за тот ужас, что ей пришлось пережить. Преследователь медленно появлялся из сумрака, и первое, что заметила Елена прежде, чем побежала, были руки в черных перчатках, таких блестящих, словно лайковых, и черные пальцы сжимают веревку, свитую в кольцо, и веревка так заманчиво покачивается, словно кошачий хвост.

Мгновение спустя Благина уже бежала по коридору, задевая плечами стены, а в ушах стоял невыносимый грохот, в который слились шаги спешащего за ней человека и стук ее сердца. В этот размеренный шум внезапную дисгармонию внес короткий вскрик преследователя, как если бы он делал какой-то рывок или бросок, и горло перетянула веревка. Елена по инерции сделала еще шаг, веревка впилась в кожу, и Благина остановилась, выронив фонарь, попыталась просунуть пальцы между горлом и удавкой. Петля затягивалась все сильнее, женщина, теряя сознание - правда, скорее от панического ужаса, чем от нехватки воздуха, - извернулась и наугад пальнула в осязаемую, тяжело дышащую темноту. Отдача была несильной, но неожиданной, руку повело, Елену качнуло, она поскользнулась, нелепо взмахнула руками, падая навзничь. Краешком сознания она отметила, что дышать стало легче, как если бы веревку отпустили, а краешком глаза заметила ослепительно-белую маску, словно парящую в воздухе.

«Боже, неужели это все? Как глупо…»

И свет померк.

* * *

Звук. Вода плещется о камень. Тихо, чуть слышно…

Она резко и глубоко вздохнула и закашлялась. Впрочем, это сейчас было чудесно – вдыхать сыроватый воздух и кашлять! Она жива!

- Живы? – произнес голос над самым ухом.

Елена Александровна открыла глаза и наконец-то сумела оценить обстановку. Она лежала на мягком свернутом плаще, справа простирались воды подземного озера, слева поднимался склон, а рядом сидел Призрак Оперы. Итак, дамы и господа, после небольшого антракта представляем вам действие второе. Акт первый. Персонажи и декорации из первого акта действия первого. Она попыталась приподняться на локте, но мужчина удержал ее, опустив тяжелую ладонь на ее плечо. Она скосила глаза: пальцы длинные, но не тонкие, "меланхолические", как говаривала ее сестрица про такие пальцы, а крупные, с коротко остриженными ногтями.

- Пока вам лучше полежать.

Ее рука потянулась к горлу, пальцы нащупали ссадину.

- У вас есть зеркало? – спросила она и скорее угадала, чем увидела, как мужчина пожал плечами, огляделся, встал и куда-то отошел.

Баронесса быстро ощупала себя. Подозрения, почему ей так легко и свободно дышится, подтвердились: шнуровка была разрезана, правда, не до конца, и корсет практически не сдавливал грудь. Хорошо, нательная рубашка не пострадала. Благина почувствовала, что краснеет, что было совершенно неуместно, но так естественно в данной ситуации.

Мужчина вернулся через полминуты, протянул Елене осколок зеркала и наткнулся на ее колючий взгляд.

- Я расшнуровал корсет, - спокойно пояснил Призрак. – Иначе он бы доделал то, что не успело вот это, - в руке его покачивалась та самая веревочная петля.

Елена приподнялась, пытаясь свести вместе две половинки корсета, потом осторожно, стараясь не пораниться, приняла из его рук осколок, оставляя выяснение менее животрепещущих вопросов на потом. Н-да… красная полоса пересекает горло, что явно его не украшает. Несколько дней придется поносить платья с высоким воротом. Которые она просто ненавидит. Кажется, это она произнесла вслух, потому что Призрак драматически возвел глаза к потолку, а на лице его ясно читалось: «Ох уж эти женщины! Ее только что чуть не убили, а она переживает из-за платьев!»

Она скорчила гримаску и вернула импровизированное зеркало хозяину.

- Как я сюда попала? – спросила она, осторожно поводя головой в стороны. Ощущения были болезненные, но терпимые. На расстоянии вытянутой руки лежала рубаха от костюма, Елена потянулась за ней, прижала к груди.

- Я вас принес, - просто ответил Призрак. – Подумал, что оставлять вас лежать на полу в коридоре будет невежливо с моей стороны. Хотя вы этого и заслуживаете.

- Интересно, почему? – вскинулась было Елена и осеклась. Начинать все сначала? Для чего? – Простите, - тихо произнесла она. – Что произошло?

Мужчина хмыкнул и кивнул на удавку. Баронесса взяла ее и внимательно изучила: грубая веревка, жесткий узел… и почему она не удивляется? Кажется, таинственный незнакомец, посылавший ей записки и сломанные розы, решил, что этап ухаживания миновал и пора приступать к серьезным действиям.

- У вас есть предположения, кто бы это мог быть? – как бы между делом поинтересовался Призрак.

- Я думала, вы, - устало вздохнула Благина.

- Я? – рассмеялся хозяин. – Мадам, если бы я хотел вас убить, вы бы сейчас со мною не разговаривали.

Он сидел вполоборота, и с этого ракурса его полумаска, что скрывала изуродованную половину лица, утопала в тени. Хотя при желании кое-что все же можно было разглядеть. Его уродство было вовсе не настолько ужасным, как описывали «очевидцы» газетчикам. «Кожа, подобная желтому пергаменту, дыра вместо носа…» - нос явно на месте, да и цвет лица вовсе не желто-пергаментный, а вполне здоровый. Судьба здорово посмеялась над этим странным человеком, щедро одарив и в то же время – отобрав возможность воспользоваться этими дарами.

- И все же, - нарушила она молчание, - как вы меня нашли в том коридоре?

О небо! Это глаза обманывают ее, или он и в самом деле смутился?

- Я услышал выстрел и понял, что вы все же кого-то подстрелили. Надо было убедиться, что ни вы, ни кто другой не пострадали в перестрелке.… На всякий случай.

Приготовленная колкость так и не сорвалась с языка.

- Спасибо вам, - искренне сказала она. – Вы спасли мне жизнь.

- Надеюсь, вы не заставите меня об этом пожалеть, - усмехнулся он.

Елена Александровна улыбнулась в ответ, просто и открыто. Лед был сломан.

- Значит, вы новая патронесса моего театра? – осведомился Призрак Оперы. – Елена Благина… необычное имя. Вы иностранка. – Это был не вопрос.

- Я из России.

- Россия! – он покачал головой. – А я-то думал, что за странный у вас акцент. Однако вам не кажется, что вы выбрали себе довольно необычное занятие?

Баронесса с трудом сдержала рвущийся наружу смех – за прошедший год она вдоволь наслушалась подобного, но и представить себе не могла, что этот самый вопрос ей задаст сам Призрак Оперы.

- Нет, не кажется. Хотя, признаться, когда я бралась за это дело, то не ожидала, что мои действия подвергнут настолько сильной… критике. – Она провела рукой по горлу.

Мужчина заметно помрачнел.

- Вы его рассмотрели? Я, к сожалению, видел только темную фигуру – он бросился бежать, заметив меня.

Елена вздрогнула.

- Нет, все случилось слишком быстро. Я даже не поняла, был это мужчина или женщина. Помню только черные перчатки и маску.

- Маска? – вскинулся Призрак Оперы. – Какая?

Патронесса пожала плечами и попыталась припомнить.

- Белая, скорее всего, закрывает почти все лицо, до самых губ. Общее впечатление – похоже на череп. Как в костюме Красной Смерти.

- О, вы его помните? – вздернул Призрак левую бровь. – Я польщен. Но не тем, что кто-то присвоил мои вещи.

Благина задумчиво склонила голову к плечу и задумалась, стоит ли рассказывать Призраку Оперы о том, что дело не ограничивается только украденной маской. Нет, лучше с этим обождать и побеседовать позже, в более уютной обстановке.

- Я был на премьере, - вдруг сказал он.

- Правда? Я вас не видела…

Она поняла, что сморозила ужасную глупость, но, к сожалению, слишком поздно. В самом деле, она что, ожидала, что он купит билет и спокойно займет свое место в партере? Хотя нет, Призрак Оперы всегда смотрел представление из ложи. Пятой. В которой как раз сидела она. Остается надеяться, что он не обиделся.… Но ее собеседника, кажется, замечание только повеселило.

- Конечно, не видели. Я был на верхах, туда, как и в прежние времена, мало кто поднимается, и я еще не разучился скрываться от любопытных глаз. Отличная постановка, должен сказать.

Похвала из уст самого придирчивого критика Парижа!

- Даже Карлотта оказалась на своем месте, признаться, не ожидал. А почему вы отдали роль Одиссея Дюшану? Он неплох, но он всего лишь дублер. Пьянджи, откровенно говоря, поет лучше.

- Вы разве не знаете? – удивилась Елена.

- Не знаю чего?

- Синьор Пьянджи нас покинул.

Мужчина нахмурился.

- Он что, ушел из театра?

- Он умер.

- Вы шутите?

Сначала она подумала, что шутит как раз Призрак Оперы, и шутит весьма жестоко, но вглядевшись в его лицо, Елена вдруг поняла – он и вправду не знает, что Вальдо Пьянджи мертв. А это означает, что…

Он решительно встал и протянул ей руку.

- Думаю, нам нужно о многом поговорить. Но не здесь. На этот раз я вас провожу.

* * *

Хруст осколков под каблуками заглушил рев приближающейся толпы. "Смерть убийце!" неслось отовсюду, при этом "убийца" - было еще самым мягким эпитетом, которым его награждали.

...Этот коридор он обнаружил случайно года через полтора после того, как обосновался в подвалах. Проход вел кружным путем мимо анфилады небольших пещерок и выводил в подвал церкви Мадлен. Кто и зачем прорыл ход от церкви в театр, оставалось загадкой. Возможно, судя по возрасту самой церкви и запущенности коридора, полуобвалившимся стенам и плачевному состоянию изрытого кротами земляного пола, устроили его священнослужители на случай внезапного бегства. И вел он не в театр, который в те времена еще не был построен, а просто отводил на безопасное расстояние от церкви.

Теперь случай представился преотличнейший. У входа в коридор был устроен небольшой тайник. Деньги, смена белья, документы на случай бегства. Всемогущим себя он не считал никогда и привык готовить пути отступления. Полезная привычка, появившаяся после бегства из цирка...

Обернувшись, Призрак обвел взглядом свои владения. Все, что он кропотливо выстроил за несколько лет, все, к чему приложил руку и во что вложил душу, теперь он оставлял, точнее, бросал, ибо намерен был бежать без оглядки. Животное стремление спасти свою шкуру гнало его теперь из дома - хотя мог ли он назвать домом место, откуда ушло светлое и чистое - любовь? Впрочем, все чувства были смяты, если не уничтожены. Им владело лишь одно: жажда выжить.

"Выжить, уйти. Умереть, но только не сейчас. Господи, как же хочется жить!.. " - билось в висок, когда он, подхватив спрятанные в тайнике пожитки, накинув на плечи плащ и засунув за пазуху сверток с деньгами и бумагами, уходил во тьму коридора.

О том, как его чуть не засыпало землей посреди коридора, как он ободрал в кровь пальцы, пытаясь поднять крышку люка, как плечом вышиб дверку, ведущую из подсобного помещения в ризницу, как рухнул на каменный пол возле огромного органа и потерял сознание, очнувшись на койке в приюте для бедных, он помнил плохо. Два дня он метался в бреду и никто, кроме сердобольной, но перегруженной работой сестры милосердия не подходил к нему: ни ран, ни ожогов, ни переломов не было, а на каждого бродягу, валяющегося в горячке, нет ни времени, ни желания.

Ушел он на рассвете третьего дня, позаимствовав в прозекторской чей-то костюм взамен своего, испачканного в земле. Деньги и документы чудом (скорее всего, стараниями сестры) сохранились - лежали, завернутые в вощеную бумагу, под подушкой. Достать маску не представлялось возможным, а потому лицо он замотал шарфом, тоже украденным. Пустынные улицы были залиты холодным розовым светом, только шуршали метлами дворники, а из-за плотно закрытых дверей просачивались ароматы свежевыпеченного хлеба. Поспев к первому поезду, он купил билет во второй класс - в один конец. До Руана.

…Это был город его безрадостного детства. Город, в котором каждая улица, каждый переулок, каждая площадь дышали размеренной холодной готикой. Каменные кружева, прямые строгие линии, запах далекой соленой воды и рыбы с рынка. В этом городе жила его мать, его несчастная мать, каждое воскресенье со дня его рождения ходившая на мессу в Собор Руанской Богоматери и молившая Матерь Божию вложить в ее сердце хоть капельку любви к своему чаду. В этот город он возвращался спустя тридцать лет. Потому что только его помнило теперь его сердце.

Рассветом провожал его Париж, и рассветом встретил его пригород Руана. Дом совершенно утонул в зелени. Вьюны оплели стены, герань одичала и перебралась на крышу, краска облупилась, а окна и дверь были заколочены.

Отодрав доски, он проник внутрь, взбежал на второй этаж, ворвался в родительскую спальню и упал на истлевшее покрывало. Его сотрясли рыдания. Только тут, на том самом ложе, где он был зачат, он ощутил, как силы оставляют его, а желание жить уходит, сменяясь апатией. Он не помнил, сколько пролежал так, а потом спасительный сон снизошел на него.

* * *

Господин Реми, покойный секретарь директоров Опера Популэр, не был хорошим человеком. Он любил подслушивать и подсматривать, а затем – использовать то, что узнал, в собственных, редко когда благовидных, целях. Впрочем, такие люди тоже нужны, иначе где бы глубокоуважаемый Виктор Сегре стал вербовать своих информаторов? С другой стороны, это еще не повод их любить.

А еще господин Реми был крайне аккуратным человеком, и это проявлялось в каждой мелочи: элегантные костюмы, всегда идеальная прическа, тонкие усики и монокль, даже не верилось, что это всего-навсего секретарь. Стол свой он также содержал в образцовом порядке, за что покойного уже поблагодарили проводившие обыск полицейские. Также они были благодарны ему за отличный четкий почерки и правильно оформленные записи, ну и сам предоставленный материал. Сегре, проглядывая записные книжки Реми, не уставал удивляться его трудолюбию…и терпеливости работников Опера Популэр. Ибо лично он бы удавил секретаря давным-давно.

Самый же большой подарок ожидал полицейских, когда в столе обнаружился потайной ящичек, впрочем, легко открывающийся простым ножом. В углублении под самой столешницей белели связка писем, лист бумаги с аккуратно выведенным на нем алфавитом… и печать-череп. Что еще нужно для того, чтобы писать письма с угрозами и терроризировать ими Оперу? В принципе, ничего.

Виктор Сегре мрачно рассматривал лежащие перед ним на столе неоспоримые вещественные доказательства, надежные и непробиваемые, как скала, - и не верил им ни на грош.

Конечно, искушение было велико. Свалить все на покойного Реми, объявить о том, что преступник не выдержал угрызений совести и свел счеты с жизнью, закрыть дело и отправить его в архив, а самому получить очередную благодарность от начальства и вновь украсить своим именем газетные заголовки. «Очередной триумф Виктора Сегре» - наверное, это будет звучать примерно так.

А второй след от веревки на шее секретаря лучше забыть. Не было ничего подобного, привиделось в неясном свете. Да и мало ли что могло произойти… ну, не получилось хорошо повеситься в первый раз, а со второй попытки – очень даже вышло.

Сегре горько рассмеялся. Как просто, на самом-то деле! А сможет ли он потом каждое утро видеть себя в зеркале, зная, что позволил настоящему преступнику разгуливать на свободе, потому что ему дороже покой и благосклонность начальства? И сможет ли смотреть в глаза Елене Благиной?

«Я не хочу, чтобы это дело замяли… вы понимаете меня, Виктор?»

Это значит, расследование будет продолжено. Но об этом не обязательно знать всем.

* * *

- Итак, наш лже-Призрак больше нас не побеспокоит? – тонко улыбнулась мадам Жири.

Елена Благина пригубила чай и поставила чашку на подлокотник своего кресла. Они сидели в маленькой комнатке наставницы, Мег уселась в уголке, незаметная, как мышка, и жадно ловящая каждое слово.

- Не знаю, мадам Жири, - покачала головой баронесса. – Я говорила с комиссаром Сегре, он ведет это расследование. Улики бесспорны. И все же меня гложут сомнения. Я не так давно знакома с Реми… но вы считаете, что он способен на подобное?

Антуанетта вздохнула. Она и сама уже много раз задавала себе этот вопрос и не находила на него ответа.

- Нет, - раздался голос Мег.

- Маргарита! – тон голоса мадам Жири живо напомнил Елене родные российские зимние морозы.

- Ничего страшного, - успокаивающе подняла руку русская, - мне весьма интересно мнение вашей дочери. Свежий взгляд, который мог заметить нечто, ускользнувшее от нас. – Она ободряюще улыбнулась юной балерине.

- Я уверена, что Реми не тот, кто рассылал письма с угрозами, - сказала девушка. – Он мог бы сделать гадость, но только в том случае, если бы это принесло ему какую-то выгоду. А здесь я выгоды не вижу.

- Is fecit, qui prodest, - пробормотала Благина. – «Сделал тот, кому выгодно». Знаете, эта мысль пришла в голову еще древним римлянам. Вы никогда не задумывались о другой карьере, помимо балета, Мег?

- Нет, не задумывалась, - ответила та. – Я живу танцами.…А Реми…он…мы не любили его.

- Мы?

- Танцовщицы. Я знаю, что о мертвых принято говорить только хорошо, но… Он всегда был каким-то…скользким. И эта его улыбка, словно ему известно что-то, что не знают другие. И его взгляд… Мне было неприятно с ним общаться. И я не верю, что он мог покончить с собой. Для этого нужна смелость, а он был трусом.

- Возможно, вы и правы, - вздохнула Благина. – А вы рассказывали это полицейским?

На этот раз ответила мать, а не дочь.

- Нас не спрашивали, - сказала Антуанетта Жири. – Жандармов интересовало только, не замечали ли мы в последнее время каких-нибудь странностей в его поведении.

- А вы замечали?

- Не сказала бы, - задумалась наставница. – Хотя… Знаете, хорошо, что вы позволили говорить Маргарите. Она упомянула о трусости Реми…так вот, несколько недель назад я видела, как он поднимался на верха. Меня это весьма удивило: ему нечего там было делать, а забираться так высоко, при том, что он всегда боялся высоты – странно.

- Он боялся высоты?

- Да, - хихикнула Мег. – Говорили, у него начинает кружиться голова, даже когда он просто смотрит спектакль из ложи. То есть, смотрел.

- Тогда действительно непонятно, - пожала плечами Елена. – Что он мог там забыть? Постойте! Мег, вы мне рассказывали о таинственном некто, любящим наблюдать за вашими репетициями сверху. Это не мог быть Реми?

- Не мог, - уверенно сказала девушка. – Я видела его в то же время, как замечала человека наверху. Не может же быть один человек в двух местах одновременно!

Впрочем, Елена задавала эти вопросы скорее для собственного успокоения. Даже если Реми и приложил руку к рассылке записок с угрозами, что было совершенно не в его стиле (скорее, он бы попытался выведать какую-то тайну, а затем – потребовать деньги за молчание), оставался еще другой. Тот человек в маске, который чуть не убил ее в тайном коридоре…

Хотя, она припомнила собственные попытки разобраться в ситуации и вычислить приметы таинственного любителя эпистолярного жанра. Грамотный человек, хорошо владеющий языком и пером, имеющий доступ к ключам, знающий все слухи и сплетни, «из своих». Секретарь идеально подходил по всем требованиям, может, не стоит ломать голову? Самое простое объяснение – обычно самое верное… в большинстве случаев. Только почему ей кажется, что это как раз не тот случай?

Да уж, Опера Популэр – необычный театр.

Тут еще и настоящий Призрак выбрал подходящее время для возвращения.

…он честно проводил Благину до потайной двери, на прощание попросив никому не рассказывать о его возвращении. «И даже мадам Жири?» - удивилась она тогда. – «Особенно мадам Жири. Мы с ней…не очень хорошо расстались. Я обязательно дам ей знать, когда придет время. Но не сейчас». Елена пожала плечами – ладно, она выполнит просьбу Призрака Оперы. В конце концов, она-то знает, что он вернулся в театр, а это главное.

И шея до сих пор саднит, и приходится носить проклятые удушающие высокие воротники!

- Как вы думаете, мадам Благина, может, стоит рассказать об этом жандармам? – нарушила течение ее мыслей Антуанетта. – Они просили сообщить им, если мы вспомним что-то.

- Да, конечно, - рассеянно отозвалась Елена. – Сообщить нужно. А я отправляюсь к себе в кабинет.

* * *

В кабинете Елену ожидал сюрприз. Он вальяжно развалился в любимом кресле мадам патронессы, рассматривал какие-то бумаги и выглядел очень по-хозяйски. Старый дорожный костюм сменил элегантный сюртук, длинный черный плащ небрежно брошен на спинку второго кресла…

Призрак Оперы поднял глаза на вошедшую Елену и кивнул ей.

- А, это вы. Проходите.

Она задохнулась от возмущения.

- Что же вы остановились? Кажется, это ведь ваш кабинет!

Да он издевается!

- Как вы сюда попали? – наконец, выдавила она.

- Дверь была не заперта, - пожал плечами гость.

Благина вспомнила, как лично наблюдала за сменой замков в кабинете, затем запирала дверь на ключ, перед тем, как отправиться к мадам Жири, а только что – отпирала замок ключом.

- Это неправда, - резко сказала она. – Дверь была заперта.

- Входная – да, - мужчина откровенно глумился. – А я зашел через другую. Вон ту.

Он слегка подался в сторону и указал на сдвинутую стенную панель. Ну конечно! Когда это Призрак Оперы ходил через двери, как положено нормальным людям!

Елена Александровна закрыла дверь и заперла на ключ – не хватало только, чтобы сюда сейчас ворвалась в своей обычной манере синьора прима или заявились любимые партнеры, пока она занята «приятной» беседой. Директоров потом придется отпаивать валерьянкой, а Карлотта, чего доброго, сама может совершить убийство.

Баронесса придвинула к себе кресло, «случайно уронив» при этом плащ на пол, и так же «непредумышленно» наступив на него. Выражение лица Призрака, точнее, его открытой из-под маски половины, несколько скисло, и она удовлетворенно улыбнулась про себя. Всего лишь небольшая пакость, но как приятно!

- Впредь, сударь, - произнесла она светским тоном, - я бы попросила вас предупреждать о своих визитах заранее. Лучше всего – в письменной форме. И не забывать, что в моем кабинете могут оказаться посторонние люди, естественно, если вы по-прежнему не желаете раскрывать свое инкогнито.

- То, что в вашем кабинете бывают посторонние, я уже понял, - неожиданно серьезно сказал мужчина, задумчиво постукивая пальцами по разложенным по столу листкам бумаги, украшенным такой знакомой печатью-черепом. – А еще я обратил внимание на сломанную алую розу. Дарить даме сломанные цветы, какая пошлость!

- И куда она делась? – поинтересовалась русская.

- В окно, разумеется.

Ого! Он уже распоряжается в ее кабинете, словно у себя дома! Елена живо припомнила памятный рождественский маскарад и появление Красной Смерти. «В моем театре»… Она еще посмеивалась над этим. Но, как оказалось, он и впрямь воспринимает этот театр как свою собственность. Впрочем, в этой связи господина Призрака также ожидают некоторые сюрпризы.

- Должен отметить, - в тон ей продолжил гость, - что вы невероятно хороши в этом платье. Даже несмотря на вашу нелюбовь к подобным фасонам, если мне не изменяет память.

Восхитительно! Теперь он одаривает ее комплиментами.

- Благодарю вас, - сдержанно поблагодарила она, - однако, вы мне льстите.

- Отнюдь, - Призрак, судя по всему, принял вызов на состязание в любезности. – Кроме того, вы еще и отважная женщина. Как долго это продолжается? – он опять коснулся писем.

Благина подняла голову и взглянула прямо в глаза мужчине.

- Несколько месяцев. Примерно с начала репетиций. Сперва письма получали я и Карлотта, затем – Андрэ и Фирмен. В основном завуалированные угрозы и обещания страшной мести, весьма схожие с тем, что было раньше. – Она не могла удержать от того, чтобы не уколоть собеседника.

- Вы о многом умолчали, - Призрак проигнорировал шпильку. - И молчите сейчас, хоть вам очень хочется задать мне вопрос. Я вижу это по вашим глазам и не ошибаюсь. Что ж, несмотря на то, что вы не спрашиваете, я отвечу. Нет, эти письма – не моих рук дело. Поверьте, если бы мне захотелось завязать с вами… переписку, я бы не стал ограничиваться расплывчатыми фразами, а высказал бы свои претензии и прочие требования ясно.

- Я наслышана, - кивнула Елена. – Двадцать тысяч франков ежемесячно, и пятая ложа свободна на все преставления, если мне не изменяет память.

Туше! Он смутился!

- Я полагаю, что это не большая сумма, если учесть, как много я сделал для того, чтобы Опера Популэр стала всемирно знаменита. Но мы отвлеклись. Итак, мадам патронесса, эти письма писал не я. Впрочем, думаю, вы и сами пришли к такому мнению. Но вот эта печать – моя. После вашего ухода я попытался разобраться, что случилось с моим жилищем. Очень печальное зрелище – горящие праведным негодованием мстители его не пожалели. Однако очищающему огню, как я догадываюсь, было предано не все. Я немного осмотрелся в театре и заметил множество милых мелочей, что некогда принадлежали мне. Думаю, вы понимаете, о чем я.

Елена Александровна понимала. Безусловно, подземный дом Призрака Оперы разграбили. В том числе, кто-то взял его знаменитую печать-череп… и маску от костюма Красной Смерти. Следующий шаг-допущение: возможно, это один и тот же человек, и именно он теперь терроризирует театр.

- Но есть еще одна маленькая деталь, не знаю, обращали ли вы на нее внимание, - продолжал Призрак. – Моя печать стоит только на нескольких записках.

Да, это она тоже заметила. На тех самых записках, что стали появляться одновременно с розами. Тех, что содержали уже недвусмысленные и прямые угрозы. Театр большой, в нем хватит места и не одному Призраку, как бы он себя ни называл. Свято место пусто не бывает.

- А вы случайно не заметили, кто именно стал счастливым обладателем вашей печати? – невинно спросила баронесса.

- Увы, нет, - развел руками мужчина. – Я видел несколько своих подсвечников, уцелевшее зеркало, кое-какие книги… можно подумать, что среди наших работников есть любители чтения. Печати нет, точнее, тот, кто ее взял, держит ее не на виду. А то, что нашли в столе бедняги Реми – такая же подделка, как и эти письма.

- Скажите, вы ведь были знакомы с несчастным? – подалась вперед Елена. – Что вы думаете о нем? Он никогда не вызывал у вас… неприязни?

Призрак Оперы скривился.

- Неприязни? Это слишком слабо сказано. Я не раз хотел ему руки-ноги переломать. Редкостно мерзкий человек и полный бездарь во всех отношениях, кроме высматривания и вынюхивания. Если честно, представления не имею, с какой стати Андрэ с Фирменом оставили эту мокрицу на работе.

На этот счет у мадам Благиной были собственные предположения, касающиеся, в частности, некоторых милых привычек любимых директоров и их страсти к манипуляциям с бухгалтерской отчетностью. Впрочем, она не сомневалась, что Сегре эту возможность также не упустит из виду.

Призрак встал из-за стола.

- Кажется, репетиция должна начаться с минуты на минуту. Я бы желал присутствовать, если вы, конечно, не против.

- Сочту за честь, - улыбнулась Елена. – Мне весьма интересны ваши замечания в отношении нашей новой постановки. - И в этом она ничуть не покривила душой, ибо компетентность ее гостя в данной сфере не оставляла сомнений. – Будете наблюдать, как обычно, из пятой ложи?

Он усмехнулся и покачал головой.

- Нет, пока что мне хватит и моего привычного места на верхах. Тем более, как я слышал, туда зачастил некий таинственный посетитель…

Она почти неосознанно потянулась к шее. О да, мадам патронесса бы тоже не отказалась познакомиться с этим посетителем поближе. Мужчина перехватил ее взгляд и кивнул с пониманием.

- И еще, - произнес он, подобрав плащ и уже открывая потайную дверь-панель, - я заметил, что этим ходом часто пользуются. Будьте очень осторожны, Елена Александровна.

* * *

На закате в дом крадучись кто-то вошел. Призрак как раз проснулся, сел на постели и пытался пригладить волосы и привести в порядок мысли. Он услышал, как хлопнула входная дверь, и на какое-то безумное мгновение, ему показалось, что это вернулся с работы отец, а мать сейчас выйдет из кухни, чтобы приветствовать его. Если отец узнает, что он забрался с ногами на постель в спальне, ему попадет. Воспоминания о ремне с тяжелой кованой пряжкой, с оттяжкой ложившейся поперек спины заставили в панике вскочить. И рассмеяться в голос. Кто бы ни вошел сейчас в дверь, отцом он быть не мог - дом слишком долго стоял нежилой.

- А ну, кто там! Выходи! - послышался мужской голос. Призрак подавил желание спрятаться и отряхнул редингот: гостя полагается встретить.

Гостем оказался коренастый мужчина средних лет, по виду типичный буржуа, сжимавший в руках ружье. Он забавно подпрыгнул, услышав голос Призрака, окликнувшего его, но продолжал отважно держаться за оружие.

…В Руане было, оказывается, затеяно строительство новой очистительной системы, потому что всяческие отходы сильно засоряли реку, что порождало всяческие болезни. Работников назвали со всех окрестных деревушек, а это неотесанные чурбаны, вечно голодные и у которых вечно руки чешутся взять, что плохо лежит. Мэтр Дидье увидел, что с дверей соседского дома сорваны доски и решил, что это забрался какой-нибудь молодчик.

- Я когда-то жил здесь, мэтр Дидье, - сказал Призрак и испугался своих слов. Испугался того смысла, какой они скрывали в себе. Он жил. Здесь. Когда-то.

- Да? - недоверчиво переспросил мэтр Дидье, щурясь. Он с трудом различал черты говорившего с ним человека, мог только с уверенностью сказать, что это не деревенский, а очень даже городской - и, судя по выговору, не местный. Может, даже из Парижа.

- Я вас не помню. Как давно вы поселились здесь? - спросил Призрак, раздумывая, не убежать ли все же. Трусостью он не страдал, просто привык к… осмотрительности.

- Ну, лет двадцать, почитай, как переехал. Из Абервиля, - уточнил мэтр. Незнакомец коротко и как-то печально засмеялся.

- Я-то ушел из дома немного раньше. Теперь вернулся. Можете со спокойной совестью отправляться к семье.

Мэтр Дидье поколебался немного, потом почесал лысину, облизал губы и решил не связываться. Уже дома, слушая бесконечную болтовню жены, он вспомнил, какие слухи ходили в округе, когда он только-только получил от дядюшки в наследство свой дом. Мол, у соседей был когда-то сын, Богом обиженный, который сбежал из дома, чем осчастливил родителей.… Неужели этот малец вернулся?..

А Призрак, не находя себе места, до полуночи бродил по дому, вдыхая запахи тления, пыли, гнили и ржавчины. Когда-то он убежал отсюда, сбежал от жестокости, постоянных зуботычин, злобных окриков, тяжелых отцовских затрещин, материнских слез. Он убегал всю жизнь. Всю жизнь считал себя вне общества, которое не принимало его таким, каким он был создан - по ошибке или же по непостижимому замыслу, - и всегда, всегда оказывалось, что невозможно вырваться из паутины, оплетающей каждого человека с рождения. Чувствуя, что заснуть снова на родительской постели не удастся, слишком тяжело было находиться в их комнате, Призрак соорудил кое-как себе ложе, расчистив угол в кухне и постелив на кухаркин топчан плащ. Утром он нашел контору нотариуса, вступил в права наследования, предъявив неоспоримые доказательства правоты своих притязаний, написанные в буквальном смысле слова на лице, а затем, пробыв наследником ровно до следующей подписи, передал дом местным властям. Не безвозмездно, разумеется. Жить в отчем доме он бы не смог, да и не стремился.

Намотав кое-как шарф на лицо и провожаемый косыми взглядами, он бодро шагал пешком к Сене, и уже к вечеру артель строителей пополнилась на одну рабочую единицу.

Что-то умерло в нем с того приснопамятного вечера, а что, он и сам не мог точно сказать, ничто не гнало его вперед, не было цели, не было желаний, и он изнурял себя работой, чтобы ночами проваливаться в тяжелый сон без сновидений.

А когда счет времени был потерян, а работа приближалась к концу, однажды он проснулся посреди ночи с очень странным чувством - как будто что-то скреблось в груди, щекотало изнутри, и спать больше не хотелось. Едва дождавшись утра и получив расчет, он собрал нехитрый скарб, накопившийся за полтора года, и уехал в Париж. Он уехал домой - в Опера Популер, которая, он знал это наверняка, ждет его, которая единственно не предаст его, но которой он причинил много зла.

Забравшись на колосники, он с трепетом наблюдал за предпремьерной лихорадкой. И чувствовал себя если не счастливым, то весьма и весьма близким к тому, чтобы чувствовать себя счастливым…

* * *

Елена Благина уселась в кресло в партере и приготовилась наблюдать. Она всегда предпочитала смотреть репетиции именно отсюда, а не из ложи, поскольку только из зала можно было понять, каким именно будет действо. Репетиции оркестра уже закончились, балет был назначен на другое время, а сейчас на сцене вовсю распевались исполнители ведущих ролей.

…После триумфа «Одиссея на Итаке» было решено поставить что-то более легкое, изящное и шутливое, с непременными переодеваниями, потерянными родственниками и комическими персонажами. Впрочем, здесь тоже пришлось немало поработать, пересмотреть кучу вариантов, и, кажется, удалось прийти к компромиссу, удержаться на смешном, но не вульгарном и пошлом. Таким практически беспроигрышным вариантом стала история о молодом аристократе, постоянно попадающем в переделки, и его слуге, который, разумеется, обязательно поможет ему выйти из них, не уронив фамильной чести. Ла Карлотта, просмотрев партитуру, пришла в ярость, ибо увидела свое имя лишь во второстепенной роли. Пришлось идти на невиданные ухищрения, уговаривая капризную приму сменить гнев на милость и расписывая яркими красками необычность персонажа, который ей доведется воплотить и перспективы, которые это сулит ей для карьеры.

В принципе, здесь никто не кривил душой: итальянка пела цариц и королев, графинь и герцогинь. Роль тетушки аристократа, одержимой идеей женить племянника, невзирая на его протесты, - безусловно, в этом был вызов. В конце концов, примадонна его приняла.

Елена старалась внимательно наблюдать за происходящим, но время от времени все же ловила себя на том, что отводит глаза от сцены и пытается разглядеть творящееся далеко вверху. А точнее – увидеть высокую фигуру, закутанную в плащ. Призрак Оперы вернулся в театр, и она пока что еще не знает, что это сулит. Русская не обманывала себя – человек в маске опасен, и даже очень. Она сама видела, на что он способен, и то, что по какой-то странной прихоти судьбы, она оказалась обязана ему жизнью, ничего не меняет. Остается только надеяться, что пока что у них общие цели, а далеко наперед пока загадывать не стоит.

C Карлоттой что-то происходило.

Она вдруг прервала репетицию, сказав, что устала, и отошла в сторону, а Благина, повинуясь до конца неясному наитию, тоже встала со своего места и отправилась за кулисы вслед за певицей.

Картина, открывшаяся баронессе за кулисами, не потрясала новизной. Синьора прима полулежала на кушетке, а вокруг суетилась свита…а вот свиты как раз и не было, точнее, вся свита выступала в едином лице – камеристки. Елена подошла к страдающей итальянке и аккуратно присела на стуле рядом. Карлотта приоткрыла один глаз и одарила патронессу взглядом христианской мученицы.

- Что происходит, синьора Гуатичелли? – спросила Елена.

- Ничего! – отрезала та. – Я просто устать и прилечь, пускай пока Дюшан репетировать.

Чтобы примадонна уступила кому-то место на сцене? Этого не может быть, потому что не может быть никогда!

Благина вдруг подумала, что в последние дни певица стала немного…странной. С одной стороны, она вела себя как обычно, капризничала, устраивала небольшие скандалы…мелкие, на самом деле, но с другой – русская провела слишком много времени в этом театре и уже научилась видеть актерскую игру. Карлотта играла, ну а поскольку она никогда не была великой актрисой, получалось не очень хорошо.

Они почти не разговаривали с той самой беседы в кабинете мадам патронессы, когда Елена впервые нащупала тоненькую ниточку и начала разматывать клубок творившихся в Опере странных событий. То есть, нет, конечно, они виделись ежедневно, обсуждали роль, даже, бывало, делились светскими сплетнями… но чем закончилась история с угрожающими письмами, адресованными приме, она так и не узнала. Да и закончилась ли?

- Синьора, вас что-то тревожит, я это вижу. Расскажите мне. Если в моих силах вам помочь, то я сделаю все от меня зависящее.

Карлотта закусила губу, словно бы обдумывая что-то, а затем привстала и решительно позвала:

- Лоран!

Гример возник из ниоткуда, словно материализовавшись из теней. Елена вздрогнула и тут же мысленно обругала себя за это. Пожалуй, стоит начать пить успокаивающие капли, подумала она, эта Опера с ее артистами, скандалами и Призраками очень расстраивающее действует на нервную организацию.

- Лоран, принеси мою шкатулку.

Гример поклонился и удалился, но очень быстро вернулся и протянул резной ящичек певице. Однако шкатулка вдруг выскользнула из его пальцев и упала на пол.

- Лоран, ты быть ужасен! Если ты опять разбить что-то, я урежу тебе жалованье!

Не похоже было, что на мужчину это произвело впечатление, он снова молча поклонился (от взгляда Благиной не укрылось, что он как-то болезненно скривился при этом) и поинтересовался:

- Синьора Гуатичелли желает еще чего-то? – голос был под стать длинному сухопарому его обладателю – такой же сухой и словно бесцветный.

- Нет, ты свободен! – итальянка повелительным взмахом руки отпустила слугу и повернулась к Елене, которая подняла шкатулку с пола и как раз рассматривала причудливый узор на ее крышке.

- Великолепная работа, - улыбнулась она, проводя пальцем по завитку.

- О, да, - кивнула Карлотта. – А этот sgraziato чуть ее не разбить! Утром он уронить мою любимую пудреницу, она очень дорогая, и она больше не может мне служить! Это ужасно!

Нет, это очень похоже на примадонну – устраивать трагедию из-за мелочей. Неужели все дело только в неуклюжем слуге и разбитой пудренице, а Елена просто навоображала себе кошмаров? В самом деле, не может же абсолютно все быть связано с таинственным лже-Призраком! Или не лже…

- Это быть очень старинная вещь, - продолжала тем временем певица. – Ее изготовить во Флоренции почти триста лет назад. Здесь, - тонкий палец хозяйки коснулся маленького отверстия в торце шкатулки, - быть… buco della serratura…как это быть по-французски….

- Замочная скважина, - подсказала Елена.

- Да! Замочная скважина. Но на самом деле никакого ключа нет, а шкатулка открываться иначе. Вот так.

Она пробежала пальцами по завиткам, надавила крышку с обеих сторон и шкатулка открылась. Русская восхищено покачала головой – такого она не ожидала. Сразу вспомнились читанные в юности романы о тайниках…к сожалению, с тайниками ей пришлось столкнуться не на страницах книги, и это оказалось ужасно неромантично.

В шкатулке лежало несколько писем. В красивых конвертах из дорогой бумаги и с печатью-черепом. Елена грустно вздохнула – этого следовало ожидать. С молчаливого разрешения хозяйки она взяла письма и внимательно рассмотрела их: все тот же знакомый трафарет и недвусмысленные угрозы, можно держать пари, что автор – то же, кто оставляет ей сломанные розы.

- Когда вы их получили?

Карлотта пожала плечами.

- Перед премьерой – первое, второе – на следующий день, потом два дня ничего не происходить, а сегодня утром я найти третье на столике в гримерной.

- Дверь в которую вы лично заперли, - закончила Елена.

Нет, она не удивлялась: это не Опера, а мышиная нора, кишащая тайными ходами. Вот интересно было бы узнать, кто их выстроил? Если Призрак Оперы – следует отдать должное его трудолюбию…и немедленно нанять.

- Почему вы не сказали мне об этом? – спросила она у примадонны. – Ведь раньше вы показывали мне те, другие записки?

- Те больше не приходить, - фыркнула синьора. – Я забыть об этом. А это… - она небрежно подтолкнула письма Елене, - кто-то опять пытаться выжить меня из театра. Это не удастся! – Она яростно сверкнула глазами, выпрямляясь – русская невольно восхитилась примадонной: что бы ни случилось, эта женщина не позволит никому посягнуть на ее первое место в театре.

- Синьора прима! – рядом нарисовался мсье Рейер, единственный, кого слушала несравненная Ла Карлотта. – Вы готовы продолжить?

- Да!

Елена Александровна проводила певицу и дирижера задумчивым взглядом, затем аккуратно сложила письма обратно в шкатулку, замерла на мгновение – и забрала их обратно. Карлотта Гуатичелли, как обычно, считает, что весь мир вращается вокруг нее, так что не допускает и мысли, что у таинственного автора угрожающих писем может быть иная цель, не касающаяся ее драгоценной персоны. Точнее, касающаяся не только ее. А вот мадам патронессе эти письма, возможно, дадут еще несколько ниточек, которые, чем черт не шутят, позволят разгадать эту головоломку.

Она услышала какой-то шум наверху и мгновенно вскинула голову, напрягая зрение. Ей показалось, или она и в самом деле заметила темный силуэт, промелькнувший по мосткам?

* * *

Детство Маргариты Жири мало походило на иллюстрации к детским книжкам: ярким, полным нарядных кукол, игрушек, сладостей, пикников и катаний на пони. Ранние подъемы, скудное питание, бесконечные упражнения в огромном зеркальном зале, где гуляли сквозняки и было холодно даже в самую жаркую погоду.… Сколько девушка себя помнила, она училась танцам, а главный хореограф, родная мать, не давала ей ни малейших поблажек, требуя едва ли не больше, чем от всех остальных девочек, вместе взятых. Сначала Мег даже обижалась, но потом пришла к выводу, что все правильно: дочь Антуанетты Жири не имеет права не быть лучшей во всем. И она старалась изо всех сил, по крайней мере, сначала. А потом девочка поняла, что ей просто очень нравится танцевать, и радость от успешно выполненного сложнейшего па только вызывает желание пробовать сделать его еще лучше. И всегда строгой и сдержанно-холодной наставнице становилось все сложнее скрывать искреннюю радость и гордость за успехи дочери.

Возможно, главный хореограф театра Опера Популэр и была права – ведь она была не только матерью, но и учителем, и не имела права показать, что у нее есть любимчики.

Мать всегда была для юной Мег примером во всем… а потом в Опера Популер появилась Елена Александровна Благина. Неудивительно, что многие девочки пытались подражать баронессе. Конечно, речь не шла о нарядах, но почему бы не перенять манеры настоящей аристократки?

Мадам Жири сперва приняла новую патронессу достаточно прохладно, хотя не могла не признать, что та вызывает уважение. «Эта женщина привыкла приказывать, - сказала наставница однажды. А потом помолчала и добавила: И что ее приказы беспрекословно выполняются». Впрочем, дальнейшие события привели к тому, что свое мнение о баронессе Благиной главный хореограф в корне переменила.

Ну а Мег и не скрывала, что восхищается Еленой Александровной. А затем – о чудо! – баронесса поверила в талант юной балерины. Следует ли говорить, что теперь девушка старалась еще больше.

…Денек выдался на редкость суматошный. Из-за Карлотты репетиции балета пришлось начать намного позже, да и мадам Жири в своей обычной манере не давала спуску никому. К счастью, день уже заканчивался.

Мег решила немного отдохнуть в тишине своей гримерки, прежде чем отправиться спать. Маленькая почти каморка казалась ей настоящими хоромами, ведь у нее никогда не было своей комнаты. Совсем маленькой, девочка жила с матерью, позже – спала в общей комнате с остальными…

Балерина расчесывала свои длинные волосы, чтобы потом заплести косу. Волосы у нее были мамины, густые, прямые, светлые, удивительно послушные. Мег отложила щетку в сторону, и задумчиво взглянула на себя в зеркало: сегодня у мадам патронессы была такая красивая прическа…а что, если попробовать уложить себе волосы так же? Девушка быстро разложила гребни, шпильки (разумеется, не черепаховые, отделанные серебром, как у Елены Александровны, но воспользуемся пока тем, что есть), и принялась за дело.

Спустя почти полчаса балерина подумала, что зря это затеяла, ибо результат ее явно не устраивал. Несмотря на то, что она умела делать разные прически с малых лет (а кто же еще будет причесывать балерин перед выходом, пока они не дорастут до солирования?), волосы упрямо отказывались принимать форму. Маргарита сдула с лица выбившийся локон и мрачно подумала, что ей еще многому придется учиться.

Было уже поздно, и, мысленно обругав себя за нарушение режима, девушка решила идти отдыхать, когда до ее уха донеслись шаги. Она замерла, стиснув дверную ручку. Нельзя быть актрисой Оперы, не обладая отличным слухом, и Мег природа не обделила. Эти шаги она узнала сразу же, в той тишине, что воцарилась в театре, они прозвучали как гром. Она уже слышала их, всегда ночью, а один раз даже не выдержала и, соскочив с кровати, на цыпочках прокралась к выходу и попыталась пройти следом. Баронесса Благина, узнав об этом, очень встревожилась и запретила Мег повторять попытки. Однако, любопытство оказалось сильнее.

Балерина неслышно выскользнула из гримерки и абсолютно бесшумно последовала туда, откуда доносились уже затихающие шаги. Звук доносился со стороны сцены. Поворот, длинный узкий коридор и перед Мег открылся огромный зрительный зал. Шаги зазвучали снова из-за кулис. На мгновение мелькнула мысль, что это может быть опасно, мелькнула – и сразу же ушла, зато кровь забурлила предчувствием приключений.

…Она не ожидала нападения. Вдруг прямо перед ней выросла высокая худая фигура, взлетели полы плаща, мелькнула белая маска…пальцы в перчатках сомкнулись на горле девушки.

Мег сопротивлялась молча, не тратя сил на крик, да и в любом случае, кто бы ее услышал? Рука задела плечо убийцы, он почему-то сильно дернулся – кажется, она попала по больному месту. Последующий удар коленом закрепил преимущество и нападавший согнулся пополам, хватая ртом воздух, точно рыба, выброшенная на сушу. Впрочем, ей было не до аналогий. Она бросилась бежать, а человек ухитрился подняться и, скособочившись, побежал за нею.

Мимо нее пролетело что-то темное. Балерина оглянулась и поняла, что ее больше не преследуют. Удар тяжелым мешком, прицельно запущенным чьей-то уверенной рукой мало способствует быстрому бегу по узким проходам между декорациями. Такие мешки использовались в качестве противовесов и крепились наверху…где, она могла бы поклясться в этом, только что быстро прошел высокий мужчина в длинном черном плаще.

Кажется, даже когда она бежала по коридорам охваченного огнем театра, она не испытывала такого страха. Ее всю колотило, она бросилась к выходу и чуть не сбила с ног Благину.

- Маргарита! Что с вами?

Следы пальцев на шее ответили лучше всех слов.

- Их двое, - прошептала Мег. – Двое…

* * *

Когда Мег, выпив почти чашку различных успокаивающих капель, наконец, уснула, мадам Жири нежно погладила дочку по голове, встала и вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Елена Благина ожидала в коридоре.

- Как Маргарита? – тихо спросила она.

- Очень напугана. Но сейчас она уснула.

Русская стиснула виски руками и с силой провела ладонями по лицу.

- Это я во всем виновата, - прошептала баронесса. – Если бы я не…

- Мадам, - успокаивающе подняла руку Антуанетта. – Не говорите так. Вы ни в чем не виноваты. В нашем театре опасно, вы предупреждали Мег, но она не вняла предупреждению…

- Думаете, меня это успокаивает? – саркастически поинтересовалась Елена. – А если бы с Мег что-то случилось? Ее пытались убить, мадам Жири!

Наставница промолчала. В Опера Популер никогда не было спокойно. Тем не менее, она не опасалась ни за свою жизнь, ни за жизнь дочери. Призрак Оперы много требовал. Он рассылал записки, угрожал и высмеивал. Он оскорблял и издевался…но она не боялась ходить по коридорам родного театра. Юные балерины любили пугать друг дружку перед сном, сочиняя страшные истории о чудовище, обитающем в подвалах, Жозеф Буке, никогда не умевший держать язык за зубами, не отставал. В итоге это закончилось для него плачевно, все это помнили, но даже после этой нелепой гибели атмосфера страха не воцарилась в Опере. Она запирала двери из-за процветающего мелкого воровства, но никогда не вздрагивала, услышав в коридоре чьи-то шаги, и не лежала ночью без сна, прислушиваясь к шорохам.

- Он убивает Опера Популер, - произнесла Антуанетта Жири.

- Пытается, - поправила ее патронесса. – Но ему это не удастся.

* * *

- Елена Александровна, голубушка, - негромко окликнула баронессу Пелагея Ивановна, легонько коснувшись ее плеча.

Русская не заметила, как задремала в большом уютном кресле в своей спальне. Усталая, она вернулась из театра, распорядилась, чтобы легкий ужин подали в спальню, присела в кресло, засмотрелась на игру огня в камине и открыла глаза, только когда домоправительница разбудила ее.

- Совсем на этом тиятре помешались, матушка, - ворчливо говорила Пелагея, помогая Благиной освободиться от пут корсета. - Все катаетесь и катаетесь в эту оперу, медом так намазано что ли…

- Не ворчи, не ворчи, - улыбнулась Елена, с наслаждением натягивая через голову ночную рубашку. Прохладная ткань, от которой приятно пахло черной смородиной (белье, как часто это делается, хранили, положив между складок маленькие саше с сухими листьями - для аромата и защиты от сглаза и хворей), коснулась кожи.

- Уж скажи правду, матушка, не ухажер ли появился какой? - спросила домоправительница как бы невзначай.

Елена познакомилась с Пелагеей Ивановной, когда переступила порог дома барона Благина в качестве его жены. Старушка очень переживала, что у молодой семьи нет детишек, молилась и ставила свечки Божьей Матери, а когда Алексей Благин погиб, она погоревала, но утешилась мыслью, что Елена Александровна женщина молодая, она вполне может выйти замуж еще раз, а стало быть детишки еще будут. И Пелагея Ивановна задалась целью непременно дождаться, когда сможет понянчить ребятишек. Елена Александровна о матримониальных мыслях своей домоправительницы знала и всегда отшучивалась. Но в глубине души не могла не признать, что ее женский долг так и не выполнен.

- Полно, Пелагея Ивановна, - отмахнулась Елена Александровна и на этот раз. - Ну какой ухажер в театре?

- Известно, какой. Лицедей какой-нибудь, а то и похуже кто…

- Похуже?

Пелагея Ивановна не ответила, хлопоча возле кровати - расстилая одеяло, взбивая подушки.

Елена умылась, обтерла шею, грудь влажным полотенцем, распустила волосы по плечам и с частым гребнем устроилась в кресле, наблюдая за спорыми движениями старушки.

- Ну а граф этот польский? Имя такое неприличное у него, - спросила Пелагея Ивановна, устраняя какие-то ей одной видимые морщинки на простыни.

- Кшиштов? Мазурский? Что за нелепица! Польский пан шибко на лягушку похож, глаза зеленоватые, руки холодные…

- Не нелепица, матушка. Он холост, молод, хорош собой…

- А тебе-то откуда это известно?! - со смехом воскликнула Елена, лениво проводя гребнем по волосам. Вопрос был риторическим - конечно, слугам было известно все, если не больше. Пелагея вместо ответа сказала:

- А французик этот, вежливый такой, как кот голодный… нехристь, конечно, ну да больно смотрит ласково…

- Жорж-Мари-Пьер, - произнесла Елена, нарочно растягивая звук "р". - И то правда, кот… Кот-Баюн, сказки горазд рассказывать…

- А вот давеча приходил - князь Толстой…

- А князюшка наш, Пелагея-свет Ивановна, скучен до безобразия…

- Все тебе не по нраву, все тебе не так! - в сердцах домоправительница всплеснула руками. - Ну какого жениха тебе надо?!

Елена присела за туалетный столик, заплела косу, надела ночной чепец, задумчиво расправила кружева надо лбом. И правда, чего она ждет? Найти среди всех своих ухажеров наименее противного, не слишком старого да и выйти за него… Чем этот брак будет хуже ее брака с Алексеем? Любви не было меж ними, ну так и во втором браке не будет… Главное - уважать друг друга.

Покойной ночи, матушка, - сказала старушка, погладив Елену по голове, как маленькую девочку. Та рассеянно кивнула. Когда за старушкой закрылась дверь, Благина встала, подошла к окну.

- Ах, Пелагея Ивановна, голубушка моя, - вздохнула русская, словно продолжая разговор, - мечта моя несбыточная - нужен мне богатый и красивый, характер чтобы не вздорный, чтобы хорошо говорил и хорошо слушал, чтобы любил меня безмерно, обнимал жарко, целовал страстно… И чтобы непременно мог помчаться vent-a-terre к моему смертному одру…

Елена рассмеялась в голос. Когда-то сестрица, читавшая много и - при либеральных взглядах родителей - не всегда те книги, которые можно читать девицам ее возраста, так рисовала Елене идеального героя. Воспоминания о сестре заставили Благину легко вздохнуть: она скучала по дому.

- Еленочка, душенька, - мечтательно говорила Сонечка, угловатый подросток с узкими плечиками и огромными шоколадными - отцовскими - глазами, - imagine себе: ты, вся красивая, бледная, с распущенными волосами, лежишь на смертном одре, а твой возлюбленный, непременно гусар, с усами, саблей, мчится к тебе vent-a-terre, во весь опор…

- Соня, какой вздор! Зачем воображать такое?

- Это красиво!

- Это глупо! Какой прок от красавца-гусара с усами и саблей, если ты умираешь?

- Ах, Лена, ты злюка! Tu es impossible!

- А ты - enfant terrible, Соня. Прекрати читать свои романы, в жизни никогда не случается никаких vent-a-terre…

Елена потушила свет, легла на постель и, против обыкновения, долго не могла уснуть.

* * *

В подземелье было холодно. Пахло отсыревшими досками и тканью, начавшей гнить. Свечи чадили, на стенах дрожали причудливые тени. Бывший Призрак Оперы в досаде бродил по своим бывшим апартаментам. Ему не было жаль - разве что самую чуточку - утвари, мебели, даже инструментов, погибших под каблуками толпы. И орган, собранный собственными руками, тоже не было жаль. Расшвыривая ногами остатки былого уюта и роскоши, он чувствовал, как внутри растет глухое раздражение. Да кто они такие, эти людишки, как они посмели вообще тут что-то трогать! Это был его дом, его пристанище, убежище, а они осквернили его своими грязными лапами! После них прикоснуться к чему бы то ни было противно!

Вернувшись в Париж, Призрак до ночи бродил по городу, избегая людных мест и замотав лицо шарфом. Его душа рвалась в театр, но какая-то противная липкая трусливая слабость охватывала его и заставляла малодушно тянуть время. Когда стало темнеть, он вдруг сообразил, что, если в Оперу он не пойдет, то ему негде будет ночевать. И он, поразмыслив, подался в квартал бедноты, где за несколько франков снял комнату в пропитанном запахом капустного супа и давно не чищенных нужников доме и, чувствуя себя несчастным и голодным (поесть он, как всегда, днем забыл), заснул, закутавшись в плащ. Наутро, надеясь, что не подцепил никакой заразы и сняв с ворота плаща здоровенного клопа, Призрак, кляня себя на чем свет стоит, отправился прямиков в Опера Популер.

Пусть его там не ждут, о! - они горько пожалеют обо всем, что ему причинили. Пусть его забыли, о! - он напомнит о своем существовании. Но там был его дом, и туда рвалось его сердце.

Усмехнувшись - как обычно, швейцар спал на посту, - он чуть ли не открыто вошел в здание, пробрался на самый верх, вдохнул полной грудью полузабытый запах театра и принялся наблюдать. Если бы он посмотрелся в зеркало, то непременно бы хмыкнул: по лицу его блуждала совершенно глупая счастливая улыбка.

Которую сменила скептическая гримаса легкой досады: по нему действительно не только не скучали, о нем забыли.

Призрак дождался благодатного часа, когда все в театре замирает в предвечерней дремоте, спустился с колосников, украл у зазевавшихся машинистов сцены пару булок и бутылку молока, оставив им, впрочем, банкноту. Злорадно погрозил кому-то в пространство кулаком и с удовольствием перекусил. Он чувствовал, как внутри него поднимается ощущение былого могущества, опасное чувство, тем более, что у него пока под рукой остались столь малые средства.

Он допил молоко, вытер тыльной стороной ладони рот, поднялся… и замер, еще толком не понимая, что произошло, от чего у него все похолодело внутри, а вдоль спины словно кто-то провел ледяными пальцами. Продолжая анализировать ощущения, он отбросил бутылку в сторону, уже поворачиваясь навстречу тени, которую заметил краем глаза.

Хотя, возможно, это был обман зрения - никакой тени не было.

Потом был спектакль, который Призрак, увы, смотрел не из своей ложи, ибо ее теперь заняли. Впрочем, сюжет захватил его - о, как он был кстати, этот незатейливый рассказ об Одиссее, о мести…в первую очередь о мести. Дюшан был вполне сносен, ему немного не хватало дыхания в фальцете, но это от отсутствия практики. Автор оперы, несмотря на классический сюжет, в музыкальном плане явно придерживался модных тенденций.

Призрак твердо решил ночевать в подвале Оперы. Актеры вышли на поклон, а он отправился вниз.

…он зажег все свечи, какие нашел, начал было прибираться, но бросил это занятие - разрушений было слишком много. Проще на их месте выстроить что-то новое, чем пытаться починить старое.

Среди грязных и пришедших в абсолютную негодность вещей, выброшенных из комода, он нашел полумаску, старую, кое-где облупившуюся, но вполне пригодную для ношения - на первое время. Он был зол на себя, на окружающие стены, на свою злосчастную судьбу…

…Второй день в Париже подошел к концу. Кое-как расчистив себе уголок и постелив прямо на камни наименее подпорченный и грязный занавес в качестве простыни, Призрак, опять не раздеваясь, улегся спать, дав себе слово, что уж завтра он точно будет спать в постели.

А следующий был проведен в делах и заботах: надо было как-то обустраиваться. Несколько раз он выходил в город, чтобы приобрести необходимые вещи. И вот, сгрудив очередные покупки у стены, он уже намеревался снова идти на улицу, когда к нему в дом ворвалась непрошеная гостья.

Ситуация была забавной - отважная амазонка, приставившая пистолет к его лбу, глаза мечут молнии, высокая грудь вздымается под тканью рубашки, ноздри раздуваются, как у благородной кобылы. Забавной и неприятной одновременно. По правде говоря, Призрак был взбешен. Женщина ушла, а внутри у него все клокотало. А потом он услышал выстрел.

…Проводив русскую до прохода, через который она вышла в коридор, Призрак устремился туда, где он нашел свою гостью в обмороке. Вооружившись фонарем, он чуть ли не на ощупь исследовал каждый камешек. Сомнений не было - пуля попала в цель, и противник был ранен. Насколько легко - вот вопрос. Что же. Ему предстоит это выяснить. Стоило только внимательнее присмотреться к театральным работникам.

Сон после такого насыщенного событиями дня к нему не шел - невероятных новостей за этот день обрушилось столько, сколько, пожалуй, не набралось бы и за последний год.

Театром, как оказалось, заправляет энергичная, уверенная - даже самоуверенная - иностранка со слишком безупречным французским, сами французы не говорят с такой безупречностью на своем родном языке. Если рассуждать здраво, это была не столь невероятная, сколь неприятная новость. Иностранка распоряжалась в его театре, а директора, актеры и все остальные ходили по струнке. Вторая же невероятная вещь заключалась в том, что где-то в глубине сердца у него закололо, едва он взглянул вблизи на эту холодную - русскую, как он выяснил - женщину. Закололо, закололо, а потом отпустило. Вместо этого в сердце поселилась тоска и мрачное предчувствие чего-то нехорошего. Русская была ему неприятна. Она неприятно говорила своим довольно приятным голосом, она неприятно двигалась с неприятной грацией, она неприятно держала голову и неприятным царственным жестом поправляла неприятного цвета волосы. На премьере она была одета в неприятно богатое и вместе с тем неприятно роскошное платье.

Но главное потрясение было в том, что у него, Призрака Оперы, появился двойник. Незаметный, вездесущий, если вспомнить то, как он исчез, не дав себя заметить, днем, да и потом сбежал после неудачной попытки убить Благину.

Поймать самозванца и наказать - с такой мыслью Призрак забылся тяжелым сном.

* * *

- Нет-нет-нет! Невозможно!

Утренний прогон начался всего пятнадцать минут назад, однако этот сравнительно небольшой временной промежуток оказался весьма насыщенным. Сначала по требованию вокалистов перенесли репетицию балета, чему танцоры, мягко говоря, не обрадовались, затем мсье Рейер в течение нескольких минут пытался заставить заиграть слаженно оркестр, ну и венцом всего стал разыгрывающийся в настоящее время, пока что небольшой, но грозящий разгуляться в серьезную бурю, шкандаль. Инициатива шкандаля исходила, разумеется, от синьоры примы, а причиной…боже мой, ну какие причины нужны пламенной итальянке?

- Что вас не устраивает на этот раз? – вежливо поинтересовался главный режиссер.

- Название! – гордо ответствовала Карлотта. – Почему эта опера называться «Женитьба дю Люсона»?

- Потому, что в ней идет речь о женитьбе молодого аристократа Пьера дю Люсона? – рискнул режиссер.

- Si! Почему этот автор решить, что это самое главное в его опере? А?

- Хм…- задумался ее собеседник. – Возможно, стоит спросить об этом самого автора?

- Я спрошу! – указательный перст примадонны уперся в грудь высокого молодого человека, неосторожно оказавшегося на линии огня. – Почему вы назвать вашу оперу в честь какой-то женитьбы?

Молодого человека звали Анатоль Памье, и он, так уж получилось, был автором первой и невероятно успешной постановки сезона, «Одиссея на Итаке». Неудивительно, что, узнав о том, что это не единственная опера 24-летнего автора, Елена Александровна Благина весьма этим заинтересовалась. Как оказалось, композитора интересовали не только древние эллины, легкая и изящная комедия «Женитьба дю Люсона» оказалась как нельзя кстати.

Внешность часто бывает обманчива – высокое чело, длинные кудри и пронзительный взгляд вовсе не гарантируют, что перед вами романтический поэт, точно так же он может оказаться банальным клерком. Также и обладатели коренастой фигуры и красного лица – не всегда мясники, попадаются среди них и самые что ни на есть артистические натуры.

Но в случае с Анатолем Памье все красноречиво свидетельствовало, что он мог быть творцом, и никем иным: высокий и худощавый, с копной почти льняных волос и каким-то отстраненным блеском в глазах, с тонкими музыкальными пальцами, очень застенчивый и из-за светлой кожи, свойственной северянам, легко краснеющий. Он явно робел в присутствии баронессы, а перед Карлоттой и вовсе сник.

- Мадам…

- Синьора! – вскинула бровь дива.

- Синьора, простите…

- С какой стати вы решить, что ваша опера о женитьбе? А? Отвечайте!

- Ну, синьора, - тонкие пальцы нервно теребили край сюртука, - ведь именно об этом я писал.…

- Ха! И вы считать, что этого достаточно, чтобы в названии звучать «женитьба»?

- А как бы вы хотели назвать эту оперу? – святая наивность!

Карлотта Гуатичелли склонила голову к плечу и скорчила гримаску, обдумывая вопрос. Затем утвердительно кивнула своим мыслям, и гордо вскинула голову.

- Эта опера должна быть называться «Тетушка лю Люсона»!

- Но это невозможно, мадам, - опешил автор, - ведь Матильда дю Люсон – второстепенный персонаж…

О, боже! Елена Александровна прикрыла глаза рукой…и зачем она притащила Памье в театр? Захотелось послушать мнение композитора, который может поделиться ценными замечаниями? Сейчас Ла Карлотта его убьет, если, конечно, баронесса не вмешается.

Русская встала и направилась к сцене.

- Синьора Гуатичелли, - рядом возникла камеристка певицы, - ваша шкатулка.

- Какая еще шкатулка?! Я не просить никакой шкатулки! Как вы посметь меня отвлекать?

Анатоль вцепился в воротник, словно проверяя, на месте ли он – не иначе, только что в красках представил себе, что сделает с ним примадонна, - и попятился прочь. Надо же, как вовремя отвлекли итальянку…даже слишком вовремя. Елена окинула задумчивым взглядом тонкую фигуру Мег Жири, с подозрительно невинным видом стоявшей неподалеку. Балерина еле заметно улыбнулась и сразу же опустила глаза, как и подобает благовоспитанной девушке.

Композитор присел в кресло в зрительном зале и перевел дух – судя по всему, ему раньше не доводилось общаться с личностями столь колоритными, как ведущее сопрано Опера Популер.

- Мсье Памье… - и когда это Мег успела оказаться рядом? Не иначе, унаследовала способности своей матери… - Мсье Памье, я хотела сказать вам, что ваша музыка просто великолепна!

- Правда? – композитор просто расцвел. – Вы действительно так считаете?...

Патронесса вернулась обратно на свое место: кажется, за молодого автора можно не беспокоиться. С такой защитницей, как Маргарита, он не пропадет.

…Мег.…Каждый раз, когда Елена Александровна смотрела на нее, взгляд задерживался на платке, повязанном вокруг шеи юной балерины. Русская баронесса знала, откуда появилась эта деталь в туалете девушки, оттуда же, откуда горячо ненавидимые высокие воротники в ее собственных нарядах. Платок скрывал синяки, оставленные пальцами убийцы. Возможно, любая другая танцовщица отказалась бы выходить на сцену после такого кошмарного происшествия, но только не дочь Антуанетты Жири.

Но сколько еще это может продолжаться? Тот, другой, становится все опаснее с каждым днем. Он напал на саму баронессу, напал на Мег – в обоих случаях они остались живы благодаря чуду.

Чуду, носящему маску на пол-лица.

Именно тогда она и решила, что шутки окончены и отправила слугу с запиской, адресованной Виктору Сегре. И очень удивилась, когда Сегре явился самолично, и гораздо раньше, чем успел бы добраться до него посыльный.



- …Он убивает Опера Популер, - произнесла Антуанетта Жири.

- Пытается, - поправила ее патронесса. – Но ему это не удастся.

- Мадам Благина, вас ожидают в кабинете. Этот тот полицейский, - вежливо поклонился секретарь.

Так рано? Она ведь буквально десять минут назад отправила посыльного.

Елена Александровна посмотрела на мадам наставницу:

- Простите, я должна вас покинуть.

- Понимаю, - склонила голову та. – Я вернусь к Мег, ее не стоит отставлять одну надолго.

Сегре ожидал в кабинете. Увидев Елену, он встал, галантно поклонился и поцеловал руку баронессе.

- Добрый вечер мадам Благина, приношу свои извинения за то, что явился без приглашения.

- Вы же знаете, я всегда рада вас видеть, Виктор.

Отточенная бесчисленными светскими встречами вежливость, выработанные до автоматизма жесты и фразы. Встреча двух мастеров клинка, знающих друг другу цену – кто рискнет первым? Парировать может быть легче, чем наносить удар.

- Как себя чувствует юная Маргарита?

- Она была очень напугана, но уже успокоилась и уснула. Доктор заверил нас, что опасности для здоровья нет.

Нападение на Марагриту произошло меньше часа назад. Виктор Сегре – несомненно, лучший следователь Парижа, но он не всевидящий. Это означает…

- Мадам, должен признаться, что злоупотребил вашим гостеприимством. Мне ужасно неловко в этом признаваться, но я оставил в театре своего человека.

- Зачем? – пожала плечами баронесса. – Ведь негодяй мертв?

Туше. Виктор Сегре заметно смутился.

- Мадам Благина, мы с вами долго играли, но настало время открыть карты.

- Я не играю…в карты, - уголки губ русской едва заметно изогнулись. – Слушаю вас, Виктор. Присаживайтесь. Как говорят у меня на родине, в ногах правды нет.

Полицейский удобно расположился в своем привычном кресле, откинулся на спинку и улыбнулся.

- Мадам, - начал он издалека, - вы давно живете а Париже, уже больше года. И вы взяли под свое покровительство театр Опера Популер, возродив его из пепла. В буквальном смысле. Тем не менее, вы считаетесь всего лишь его патронессой, а директорами – Ришар Фирмен и Жиль Андрэ. Вас не обижает такая расстановка?

- Отнюдь, - покачала головой Елена. – Меня вполне устраивает такое положение дел. Какое имеет значение, кого считают хозяином, если все решения принимаю только я?

- Вы знаете, мадам Благина, я не занимался делом Призрака Оперы официально, однако эта история заинтересовала меня. Думаю, он мыслил схожим образом – вы с ним нашли бы взаимопонимание.

Женщина внутренне подобралась – к чему ведет этот умный и проницательный человек? Неужели ему известно, что настоящий Призрак вернулся в театр? Ведь Мег видела его, а если видела она, то могли и остальные…или это просто ловкий трюк опытного следователя, умеющего вести допросы, даже если они выглядят всего лишь дружеской беседой за чашечкой чаю. В таком случае, нужно быть готовой ко всему: как ни крути, она укрывает беглого преступника.

- Похоже, что точно так же мыслил и покойный секретарь ваших партнеров, Реми. Мы узнали множество интересного из результатов обыска его квартиры. Он вел записи, касающиеся всех работников театра, и собранного им материала хватило бы на государственный переворот средних размеров, упаси господь, конечно. Но воображения бедняги хватило лишь на банальный шантаж. У всех есть какие-то грешки за душой, что-то, что мы не хотим показывать свету, не так ли? Судя по его записям, он вовсю использовал свои знания. Например, держал в кулаке Фирмена и Андрэ, которые любили играть с законом когда сколачивали свое состояние на мусоре…пардон, металлоломе. А еще недостойный господин Реми продавал секреты Опера Популер вашим конкурентам.

- Что? – такого она не ожидала. – О чем вы? Я не понимаю.

- Мадам Благина, - жестко сказал полицейский. – Опера Популер – не единственный театр Франции. Даже не единственный театр Парижа. У всех театров время от времени бывают провалы, когда затраченные средства не окупаются. В вашем театре провалов было намного меньше, чем у остальных. Почему же? Не потому ли, что ваши постановки всегда отличал неповторимый стиль? У вас работал настоящий гений сценографии…

Да, гений. Наглый, высокомерный, язвительный и совершенно не умеющий вести себя в приличном обществе. Любящий выражать свое недовольство в записках с печатью в форме черепа. Впрочем, как говорил мсье Рейер, замечания Призрака Оперы чаще всего были исключительно по делу, и выполнение его указаний всегда давало отличный результат.

А полицейский меж тем продолжал:

- Многие директора других театров отдали бы правую руку, чтобы проникнуть в некоторые ваши секреты…но Реми довольствовался просто франками. Как говорили древние, нет такой крепости, которую не взял бы осел, груженый золотом.

- Вы узнали это из результатов обыска? – поинтересовалась женщина.

- Да. Покойный отличался невероятной аккуратностью и педантичностью. А незадолго до своей безвременной кончины он ввязался в какое-то новое дело – в его записях то и дело мелькает упоминание некоего Х, от которого он намеревался получить нечто очень ценное. Взгляните сюда.

Следователь протянул ей тетрадь в кожаном переплете.

Елена Александровна открыла ее на заложенной странице и прочла:

«Х решил, что умнее всех. Умнее меня. Как горько будет разочароваться…если он не примет мои условия, я расскажу обо всем этой русской. Мадам патронессе…»

- Обратите внимание на дату записи, - сказал Сегре.

- Я вижу, - тихо сказала баронесса, закрывая тетрадь и подвигая ее по столу обратно к гостю. – Это день премьеры «Одиссея на Итаке». После нее Реми подошел ко мне и сказал, что ему нужно со мной поговорить, но не появился. А наутро его нашли мертвым. Похоже, что загадочный Х не принял его условий.

- Я подозреваю именно это, - согласился ее собеседник. – Та неуклюжая попытка имитировать самоубийство и неопровержимые улики в его рабочем столе. Я давно служу в полиции, мадам, и могу вас заверить, что представления о выдающемся уме преступников в большинстве своем – миф. Для того, чтобы нарушить закон, особого интеллекта не нужно, скорее наоборот. Тем не менее, держать компрометирующие себя материалы прямо в рабочем столе…для этого нужно быть полным идиотом! А судя по успешности «шпионской» карьеры господина Реми, он был не настолько глуп.

- Разве Реми держал эти бумаги не в потайном ящике стола? – поинтересовалась Благина.

- О да, именно в нем. Вы знаете, что обнаружили мои ребята, когда вскрыли этот ящик? Пыль. Толстый слой пыли, свидетельствующий, что туда давно никто не заглядывал. И самое забавное – пыль абсолютно не покрывала бумаги и печать, зато под ними слой был почти неприкосновенен. Вы понимаете, что я имею в виду?

- Полагаю, что так называемые неопровержимые улики попали в стол незадолго до того, как его открыли ваши сотрудники, - ответила баронесса. – Не мне соперничать с вами в вашей искусстве, Виктор, но этот вывод подсказывает мне мое понимание.

- Вы слишком скромны, - улыбнулся полицейский. – Да, именно такая картина и сложилась в моих мыслях. На совести бедолаги, если только сей господин ею обладал, было немало прегрешений, но письма лже-Призрака Оперы ему подбросили. Тем не менее, кто-то их писал, кто-то из работников театра, в противном случае, покойный не стал бы грозиться рассказать обо всем вам. Мадам Благина, мне доложили, что на мадемуазель Жири было совершено нападение, это означает, что настоящий преступник по-прежнему в вашем театре. Мне тревожно за ваших работников…и за вас.

Елена Благина склонила голову, чтобы Сегре не поймал выражения ее лица – она не сомневалась, что сейчас прочесть его не сложнее, чем открытую книгу. Вы слишком добры ко мне, мсье Сегре, Виктор, я не заслуживаю этого. Ее рука скользнула к шее, пальцы коснулись высокого воротника, зацепили цепочку с медальоном, замерли, а потом она решительно расстегнула застежку сзади и отогнула воротник, демонстрируя следователю слегка побледневший, но все еще заметный красный след.

- Mon Dieu! – с ужасом прошептал полицейский. – Почему же вы сразу не обратились в полицию?

- Я тоже задаю себе этот вопрос, - грустно усмехнулась та. – И не нахожу на него ответа. Понятия не имею, почему я была столь самонадеянна…Я чуть не погибла сама и допустила, чтобы пострадала Маргарита. Пожалуй, я заслужила это. – Она еще раз провела пальцем по следу на шее и вновь подняла воротник, застегивая миниатюрные крючки.

- Мадам Благина, - решительно сказал Сегре, - скажите слово, и я приведу сюда несколько сот жандармов, которые разнесут эту Оперу по камешку, но найдут этого негодяя…

- Нет-нет, - покачала головой Елена. – Я ведь была на «Дон Жуане Торжествующем», тогда присутствие полиции не помешало Призраку Оперы выполнить то, что он задумал. А ваши люди и впрямь способны сравнять мой театр с землей…на повторное восстановление его из пепла, боюсь, не хватит средств даже у меня.

- Мадам, я полицейский и не могу допустить свершения преступления на своих глазах. Не просите меня попустительствовать этому!

- Я и не собираюсь, Виктор, - она вновь слегка улыбнулась. – Более того, я хотела кое-что с вами обсудить…



Музыка обрушилась на нее, разом вырывая из омута воспоминаний. Елена слегка тряхнула головой и провела ладонью по лицу. Кажется, она позволила себе уйти в своих мыслях слишком далеко… Она осмотрелась: Анатоль восседал в кресле неподалеку с довольной улыбкой на лице – значит, обошлось без жертв. А судя по кислому выражению лица Ла Карлотты, «Тетушку дю Люсона» отстоять не удалось. Примадонна что-то сказала камеристке и покинула сцену. Очевидно, отправилась к себе в гримерную отдохнуть, подумала Елена.

На сцене репетировали балерины, вот вперед выступила Мег: она двигалась настолько легко, словно парила над сценой, все движения были отточены до совершенства: мадам наставница могла гордиться дочерью!

Автор оперы наблюдал за танцем, не отрываясь, каждый взмах руки, каждый поворот отражались в его глазах. Елена склонилась к нему и прошептала:

- Вам нравится?

- А? – он словно вынырнул из омута. – Да, очень. Это просто волшебно. Я даже представить себе не мог.…Как она прекрасна…

Благина сперва не поняла, кого Памье имеет в виду, но перехватив его затуманенный взгляд, понимающе покачала головой – ну разумеется, белокурая богиня, солирующая на сцене. А ведь Мег, кажущаяся просто миленькой в жизни, в танце преображается, становясь по-настоящему прекрасной. На ее танцы и впрямь можно смотреть весь день, не отрываясь. Остается только надеяться, что сердце молодого композитора еще не разбито на куски.

А пока Карлотта не занята на сцене, можно поговорить с ней. Например, узнать, не появлялись ли новые письма.

* * *

Елена постучала в двери гримерной примадонны, однако ответа не последовало. Странно, ведь Изабель, камеристка, заверила патронессу, что ее сиятельство Несравненная удалились к себе. Возможно, они просто разминулись, решила русская. Досадно, ну да ничего не поделаешь.

Из-за дверей донесся странный звук, похожий на сдавленный всхлип. Елена постучала еще раз – нет ответа! Она дернула ручку и дверь неожиданно подалась, открываясь. Она почти ворвалась в гримерную.

Карлотта стояла на коленях на полу посреди роскошной комнаты, прижимая к груди алый плащ, расшитый золотом. Листок бумаги валялся на полу рядом.

Благина подняла его и побежала глазами:

«Любимая моя, не передать словами, как я скучаю без тебя. Лишь одна мысль греет мое сердце: вскоре мы будем вместе».

Воистину, итальянский язык просто создан для того, чтобы на нем говорили о любви.

- Мой Вальдо, - прошептала Карлотта. – Мой Вальдо…

- Синьора Гуатичелли, - позвала ее Елена Александровна, однако та не отреагировала. Тогда Благина схватила ее за плечи и с силой встряхнула – голова певицы мотнулась. – Синьора, что происходит?

- Он зовет меня, - пробормотала примадонна. – Он зовет меня, и говорит, что скоро придет за мной. Мой Вальдо, я так любила его…но я не хочу! - Итальянка закричала и забилась. – Я не хочу! Еще рано! Я не готова!

Истерика, с неожиданным спокойствием констатировала про себя Благина. Черт бы подрал всех этих нервных исполнителей, шантажистов с их угрозами, призраков, преступников, и весь этот театр! Она одной рукой придержала Карлотту за плечи, а второй влепила ей хорошую пощечину. Затем – вторую. Щеки Карлотты расцвели таким алым цветом, какого не добиться никаким гримом, но в глазах, слава богу, появилось что-то осмысленное. Мадам патронесса рывком подняла примадонну с пола и почти силой усадила на кушетку. Затем отошла к столику, налила в стакан воды и сунула его в безвольную руку женщины.

- Пейте! – приказала она.

Зубы той отбили мелкую дробь о край стакана, струйки пролились по подбородку, однако большая часть содержимого все же попала по назначению. Елена налила воды во второй стакан, поднесла к губам, скривилась и отставила его обратно на столик. Водой в этом случае явно не обойдешься, да и Карлотте тоже не помешает выпить кое-чего покрепче. Она положила руки на все еще дрожащие плечи певицы и взглянула прямо в глаза:

- Вы меня слышите? – спросила она.

Карлотта кивнула.

- Вы сейчас пойдете со мною.

Елена подхватила с пола смятый плащ, взяла записку со стола, затем протянула руку итальянке и, поддерживая ту под локоть, повела прочь из гримерной.

В своем кабинете она усадила синьору Гуатичелли в кресло, а сама достала бутылку коллекционного коньяка, которую держала на всякий случай, разлила напиток по изящным рюмкам, протянула одну из них Карлотте, а вторую пригубила сама. Внутри разлилось приятное тепло, да и дрожь, колотившая Карлотту, кажется, тоже ушла. Певица допила коньяк, отставила рюмку в сторону и, глубоко вздохнув, подняла голову.

- Рассказывайте, - сказала Елена. – И как можно подробнее. Если вам удобнее, можете по-итальянски, я пойму.

- Grazie, - хмыкнула та, явно успокаиваясь. И начала говорить.

Письма с угрозами, приходившие от неизвестного «П.О.», мало беспокоили Карлотту Гуатичелли, так, немного раздражали, но она всегда находила, на кого выплеснуть свое раздражение, чему свидетелем был весь театр. Сначала она складывала письма в шкатулку, но затем, придя к выводу, что этим она только играет на руку таинственному корреспонденту, однажды, обнаружив на туалетном столике очередное послание, на глазах у свиты скомкала его и выбросила в корзину для мусора. Следующее послание она просто разорвала на клочки, даже не читая.

Три последующих дня синьора прима наслаждалась покоем – никаких писем, никаких угроз. На четвертый день в гримерной ее ждала бархатная перчатка, на которой лежал очередной конверт. Уже собравшись выкинуть и то, и другое, она задержалась, поскольку ее внимание привлекла монограмма на запястье – переплетенный вензель “WP”. Карлотта знала эту монограмму, потому что сама заказывала вышить вензель, покупая перчатки в подарок Вальдо Пьянджи. Она раскрыла конверт и едва сдержала крик, узнав почерк любимого, некогда – ведущего тенора Опера Популер. Он говорил, как сильно скучает по ней, о том, как ожидает их новой встречи, которая, несомненно, не за горами. Карлотта знала это письмо – когда-то, несколько лет назад, полноватый молодой человек писал ей о любви. Она до сих пор хранила его записки, изредка перебирая пожелтевшие от времени листы, вчитываясь в бегущие строчки.… Но это письмо было, несомненно, написано на абсолютно новой бумаге. А перчатки пропали давным-давно, Вальдо в свое время очень переживал из-за того, что не уберег подарок любимой.

На следующий день она нашла очередное любовное послание и шелковый платок со знакомой монограммой.

Еще через день – шарф и запонки. Еще одна записка говорила о скорой встрече.

Она перевернула дома все вверх дном, загоняла прислугу, но нашла все вещи покойного Вальдо и тщательнейшим образом их проверила. А потом, с трудом сдерживая слезы, приказала их сжечь.

Но это не помогло. Вещи Вальдо Пьянджи неким странным образом оказывались в ее гримерной. Последней каплей оказался плащ из сценического костюма оперы «Ганнибал» (той самой) – певица не выдержала.

- Вы абсолютно уверены, что эти вещи принадлежали синьору Пьянджи? – спросила Елена.

- Si. Вальдо…он любил красивую одежду и он так радовался, когда я делала ему подарки. Мне было приятно найти что-то для него.… Почему он не оставит меня в покое? Я любила его, но он умер, мы увидимся с ним там…но не сейчас. Сейчас я еще не готова…

- Синьора Гуатичелли, - печально сказала Благина. – Я уверена, что автор этих писем – все тот же негодяй, что и раньше. Мертвые не возвращаются.

- Тогда откуда взялись его вещи? Я лично приказала их сжечь!

- Синьора, тому может быть множество объяснений, которые не потребуют участия в них потусторонних сил.

Елена присела за стол, пододвинула к себе чернильницу и лист бумаги и быстро набросала несколько строчек. Затем позвала секретаря и велела доставить записку в Сюрте.

- Синьора Гуатичелли, сейчас я кое о чем вас попрошу. Обещайте, что выполните мою просьбу.

Итальянка кивнула.

- Хорошо. Пожалуйста, расскажите об этом Виктору Сегре. Вы его знаете, не так ли? Я предупредила, что вы к нему придете. Это очень важно, и он должен это узнать. Прошу вас.

Карлотта встала.

- Я отправлюсь к нему немедленно.

Оставшись одна, Елена Александровна устроилась поудобнее в любимом кресле, обхватила себя за плечи и прикрыла глаза. Нужно было понять, что она может сделать с этой новой информацией. Конечно, в первую очередь следует известить Сегре, он наверняка лучше знает, какие вопросы нужно задавать, чтобы получить более полный ответ, ведь это его работа.

Мерзавец сменил тактику, а она еще удивляется, почему так давно не получает сломанных алых роз. Похоже, он не успевает – ведь нужно одарить вниманием сразу двух дам!

…Вдруг ее щеки коснулось едва ощутимое дуновение ветерка…

Елена Александровна разом вспомнила недавнюю встречу с Призраком Оперы, заявившимся в кабинет через потайную дверь. Не меняя позы, она переместила левую руку к краю стола и аккуратно выдвинула ящик. Пальцы сомкнулись на рукояти пистолета, который с недавних пор постоянно лежал там. Затем одним слитным движением она развернулась к начавшей отодвигаться панели, одновременно поднимая пистолет и взводя курок. Сердце бешено заколотилось, но голова, как ни странно, оставалась холодной и ясной. Она абсолютно точно знала, что выстрелит, если понадобится.

Панель сдвинулась еще, пропуская в образовавшийся проем кого-то высокого, в длинном черном плаще…

- Не двигаться! – рявкнула она, сама удивившись своему тону.

- Мадам Благина, кажется, у вас уже превращается в привычку встречать меня дулом пистолета, - ехидно произнес Призрак Оперы. – Не скажу, что нахожу это вежливым. Я рассчитывал хотя бы на «добрый день»…

- А мне кажется, я уже упоминала, что предпочитаю, чтобы вы уведомляли меня о своих визитах загодя и письменно, - в тон ему ответила баронесса, однако пистолет убрала. – Что вам угодно, сударь?

- И вы даже не предложите мне чашечку чаю?

Благина задумчиво подняла пистолет и несколько секунд внимательнейшим образом изучала отделку рукояти.

- Не желаете ли чашечку чаю? – светски спросила она.

- С удовольствием, - нагло ответил мужчина, пододвигая кресло и усаживаясь в него.

- Чайник у вас за спиной, - сказала русская, – только что заварился. Пожалуй, я тоже не откажусь, поэтому приготовьте две чашки.

На несколько мгновений ей показалось, что сейчас Призрак Оперы все-таки доделает то, что не успел его двойник в подземелье. Во всяком случае, судя по выражению его открытой левой половины лица, он был к этому близок. А потом – расхохотался. Елена тоже улыбнулась, не убирая, тем не менее, оружия.

- Я как раз шел к вам, чтобы обсудить условия нашей совместной деятельности…

- Прошу прощения?

- Понимаю, что цены несколько повысились за год моего отсутствия в театре, однако я согласен на двадцать тысяч франков ежемесячно, как и раньше. Вы можете отправлять их на почту «Фантому, до востребования». Мне, конечно, было бы удобнее забирать свое жалованье из пятой ложи, но коль скоро в театре разгуливают посторонние, я не хотел бы, чтобы мои деньги лежали там, где их могут присвоить. Имейте в виду, я иду на такие уступки исключительно из уважения к вам.

- Всего-навсего двадцать тысяч ежемесячно? – вежливо поинтересовалась хозяйка. – И в самом деле пустяк. Но у меня есть другое предложение: сейчас я вас пристрелю, и сэкономлю тем самым свои деньги и свои нервы! Как вы на это смотрите?

Фантом успокаивающе поднял руки.

- Не надо так волноваться, мадам Благина, у вас было трудное утро, потом беседа с Карлоттой, это кого угодно выведет из равновесия. Мы вернемся к этой теме позже…

- Откуда вы знаете, что у меня была Карлотта? – бросила русская.

- Я ведь сказал вам, что шел поговорить. Не через коридоры Оперы же мне было идти, право слово! Я воспользовался своими старыми ходами. Когда я подошел к двери, то услышал, что вы не одна в кабинете, и решил подождать. Тем более, что-то подсказывает мне, синьора Гуатичелли не обрадовалась бы моему визиту.

- Вы слышали наш разговор, - Елена скорее утверждала, чем спрашивала.

- Да, слышал. Какая все же мразь прикрывается моим именем! Признаться, мы с вашей примой никогда не ладили, и тому были свои причины, однако так сводить женщину с ума…я бы не пошел на это. Да, я преступник, убийца, я монстр, но всему же есть свои пределы.

- Вы себе льстите, - холодно сказала Благина. - Я вижу в вас явный избыток высокомерия и недостаток хороших манер, однако чтобы назваться монстром, следует иметь что-то большее, чем просто недостаток внешности.

О, как же приятно было наблюдать за разом потерявшим дар речи Призраком Оперы! Она выдвинула ящик и положила пистолет на место – почему-то она была уверена, что ей не понадобится его поддержка в общении с этим странным человеком. Мужчина тем временем явно взял себя в руки и посерьезнел.

- Этот негодяй напал на Маргариту – повезло, что я оказался рядом. Как она себя чувствует, кстати?

- С ней все в порядке, - сказала Елена. – Уже на следующий день она вышла на сцену танцевать – синяки на шее замазали гримом, хотя, думаю, ощущения малоприятные. Девушка невероятно талантлива, я удивлена, что вы не обратили внимания на нее раньше.

- Я не особо интересовался танцами, - в глубоком голосе гостя послышались нотки смущения, - больше вокалом. Но я очень рад за Мег и за ее мать. И в самом деле, я слишком много внимания уделял совсем другому…

- Вы сказали, что оказались рядом в момент нападения, - напомнила ему Елена. – Возможно, вам удалось рассмотреть преступника?

- Увы, - развел руками Призрак Оперы, - не могу сказать ничего нового. Высокий мужчина, довольно худой, носит мой старый плащ и маску… да! Думаю, у него сильно болит левая рука – я заметил, как Мег зацепила больное место и он буквально скорчился. Если это то, что я подозреваю, то у него там огнестрельная рана – вы все-таки попали в него в подземелье, я видел там кровь. Это может быть приметой.

- А вы случайно не видели его там… в ваших тайных коридорах? – с надеждой спросила баронесса.

Мужчина покачал головой.

- Увы. Этот мой двойник, разумеется, передвигается тайными проходами, но дело в том, что их очень много. Даже я знаю не все, у меня была карта, куда я нанес те, что изучил, но серьезно все исследовать как-то не доходили руки. Сами понимаете, у меня было очень много работы. Или вы думаете, что двадцать тысяч франков мне платили просто за присутствие?

- Я не знаю, - покачала головой Благина. – Значит…вы не видели его…впрочем, я понимаю, там в ваших лабиринтах сам черт ногу сломит. Когда мы спускались туда…

- Вы туда спускались? – вскочил Призрак. – Куда?

- Мы нашли одну из ваших потайных дверей в коридоре и прошли туда. Правда, там был завал, так что нам пришлось вернуться…

- Вы с ума сошли! – прорычал гость. – Мадам Благина, а вам известно, что в некоторых проходах имеются ловушки, специально рассчитанные на незваных визитеров? Я подумал, что вы невероятно везучая женщина, еще когда вы впервые заявились ко мне в дом. Вы хоть это понимаете?

- Не смейте повышать на меня голос! – не выдержала она. – Кто дал вам право говорить со мной в таком тоне?

- Простите, - пробурчал немного остывший Фантом. – Однако не вздумайте больше исследовать мои владения самостоятельно. Не хватало только, чтобы с вами что-то случилось…

- Можно подумать, вас это сильно расстроит, - ядовито заметила патронесса.

- Это осложнит и без того крайне шаткое положение в театре, - учительским тоном разъяснил он. – Я вернулся и я намерен тут остаться, нравится это вам, или нет. Одно дело – несчастный случай, произошедший с кем-то из работников, другое – если это случится с аристократкой, руководящей театром. Это будет означать толпы жандармов, сующих свои носы в каждую щель. Лично мне это не нужно.

- Тем не менее, эти самые толпы не остановили вас на «Дон Жуане», - Елена чувствовала, что говорит совсем не то, что надо бы, что провоцирует Фантома, но ничего не могла с собой поделать. – Или, может быть, это не вы уронили люстру и устроили пожар в театре? Вы видели, во что превратилась Опера Популер после вашего вмешательства?

- Я не отказываюсь от своих преступлений, - отрезал он. – Я многое натворил. Но одно я знаю – если огонь и впрямь охватил театр так быстро, как рассказывали, то это может означать только одно: что пожар возник в нескольких местах. В том числе – и там, где люстры не падали.

* * *

Виктор Сегре был хорошим сыщиком. Склонный к полноте, он, тем не менее, двигался едва ли не грациозно, почти бесшумно, легко сходился с людьми, умел потолковать о черносмородиновом джеме с чопорной старушкой, обсудить скачки с седоусым бригадным генералом, рассмешить ревущего малыша. Он обладал поистине неисчерпаемым запасом благодушия и безграничным терпением. При том в Сюрте Сегре слыл деспотом и тираном, не терпящим глупцов и лизоблюдов. А кроме того Сегре был упрям. Видимо, именно это служило причиной тому, что полицейский был холост. А вовсе не его фанатичная преданность работе и где-то даже наивное желание искоренить зло если не во всем мире, то в Париже - уж точно.

«Дело Призрака Оперы» обещало стать если не самым громким, то самым «театральным» в карьере Сегре. Оно даже рисковало затмить собой «Дело о поджоге», которое Сегре расследовал девять лет назад. Тоже театральное, надо заметить. Театры, они хорошо горят, в них множество декораций, деревянных перегородок, эти газовые трубы, и, конечно, бездельники-пожарные, чья задача в первую очередь не тушить пожар, а предупреждать его.

Да, размышлял Сегре, расположившись удобно за своим широким столом, заваленным бумагами, вещественными доказательствами, газетными вырезками, научными трактатами по ядам, френологии и прочими подсобными средствами, да, театр на улице Ле Пелетье горел хорошо. Выгорел дотла. Ему славно помогли загореться, хотя злоумышленников не нашли. Да и не искали, если на то пошло. Упрямство Сегре натолкнулось на чиновничье упрямство, и бюрократия победила. Кто-то влиятельный и могущественный не захотел, чтобы истинный виновник поджога был найден. И Сегре отступил. Но не забыл.

Пожар в Опера Популер заставил Сегре взять из архива папку с "Делом о поджоге". Две версии были наиболее очевидны. Ле Пелетье подожгли злоумышленники, которые, очевидно, видели в театре своего конкурента. Опера Популер подожгли либо те же злоумышленники, опять по причине устранения конкурента, либо уже другие, но скопировав злодеяние с Ле Пелетье. Операция в Опера Популер была спланирована более тщательно, нежели поджог девятилетней давности, что говорило о том, что преступник принял во внимание прошлые ошибки. Кроме того, технический прогресс давал простор воображению... эти газовые трубы - такая опасная штука... малейшая неисправность в любом из узлов – и все, пожар. Подозреваемых у Сегре было целых два. Призрак Оперы, безумец, сбросивший на партер люстру, мог возжаждать еще более сильного эффекта и сжечь театр, в котором, судя по слухам и противоречивой информации, предоставленной соглядатаями, жил. Однако это шло вразрез с тем, что Сегре удалось узнать о Призраке. Он искренне, даже, возможно, фанатично, любил театр, мог ли он желать уничтожить его? Был и второй подозреваемый – некто неизвестный. Тогда эскапада Призрака во время премьеры "Дон Жуана" и пожар в театре перестают казаться подозрительным совпадением и становятся звеньями одной цепи, а именно тщательно подготовленной операцией. Некто знал о планах по поимке Призрака. Более того, он был если не лично знаком с самим Призраком, то, по крайней мере, хорошо знал его характер и мог просчитать, что Призрак выкинет какой-нибудь фортель. Вот под этот фортель, оказавшийся ни много ни мало стремительным полетом люстры, и спланировал некто пожар... Обывателям же совершенно очевидно было бы еще одно преступление, совершенное Призраком Оперы.

Сегре потер переносицу, огладил пышные усы. Некто, орудовавший в Опера Популер, был не просто прохожим, это очевидно. Кто-то из своих. Кто-то, носящий чужую личину, скрывая под ней истинное обличие мерзавца. Был ли он как-то связан с делом Ле Пелетье? Чего он хотел, устраивая пожар? Ненавидел ли он театр или же просто выполнял работу, за которую хорошо заплатили? И, наконец, коронный вопрос, он ли убивает в Опера Популер?

- Моя пройти немедленно! - раздался громкий хорошо поставленный голос за дверью, которая тут же распахнулась и сильно ударила по стене.

На пороге стояла Карлотта Гуатичелли собственной персоной, в умопомрачительном платье, яркая заморская птица, ослепляющая рыжими локонами, бриллиантами и перьями на шляпке. Секунд пять Карлотта наслаждалась произведенным эффектом. За ее спиной маячили любопытные подчиненные Сегре, однако, опасаясь приближаться к приме ближе, чем на десять шагов, мало ли, что она еще выкинет. В Сюрте Карлотта влетела ураганом, готовым смести все на своем пути, не вняла робким предложениям хотя бы доложить о ее визите инспектору и решительно, словно Сюрте ей дом родной, направила свои стопы прямиком в кабинет Сегре.

Сегре медленно и неловко, от удивления утратив подвижность и грацию, поднялся из-за стола, гадая, зачем к нему явилась эта женщина. Уж не петь ли она собралась, в ужасе подумал он и тут же мысленно посмеялся над столь нелепым предположением.

- Рад, сударыня, - сказал он. - Чем обязан?

- Меня хотеть убить! - безапелляционно заявила Карлотта, усаживаясь на стул. Сегре перевел взгляд c качнувшегося зеленого пера на ее маленькой шляпке на подчиненных, которых тут же как ветром сдуло, сам закрыл за примой дверь, вернулся к столу и опустился в свое кресло.

- Вам известно, кто именно?

- Ах, ну конечно же, это imbroglione, проходимец! Наглец!

- О да. И все же...

Карлотта не дала Сегре закончить мысль.

- Я слабая женщина, у меня нет защитника, меня все обижать, все не любить. Все хотеть мне зла! И особенно он! Пффф! Призрак! Но я простить его давно. Он теперь не мешать мне, он теперь хотеть... как сказать... хотеть мадам Благина... он хотеть ее donneare*, понимаете?

- Честно говоря, не очень, - признался Сегре. - Что он хочет от мадам баронессы? Он хочет причинить ей вред?

Карлотта позволила себе лукавую улыбку.

- О нет, сеньор инспектор. Он хотеть с ней andare, гулять.

- Что вы говорите! - искренне удивился Сегре. - Простите, откуда вам это известно, сударыня?

- О, это все в театре знать! Все говорить. Слуги, танцоры, все!

Сегре почувствовал, что теряет нить разговора. Призрак имеет некие виды на баронессу?! Быть того не может. И потом, разве Призрак не покинул театр сразу после пожара? Или он вернулся? Или это уже другой Призрак?

- Этого не может быть, - повторил он вслух.

- Си, э веро! Слуг не проведешь.

- Вы узнали это от слуг?

- Си. Да.

- А вы, сударыня, вы видели Призрака?

- Нет, синьор. Я не видеть его в этот раз. Если я его видеть, я иметь с ним очень серьезный разговор. Я думать даже, я его немного trucidare, немного зверски убивать. За Вальдо...

Вальдо, надо полагать, Пьянджи, подумал Сегре. Карлотта Гуатичелли достала из сумочки маленький платочек и вдруг отшвырнула его от себя, скочила на ноги и потеряла дар речи. Она только открывала и закрывала рот, указывая на комочек кружев, валяющихся на полу. Сегре сдвинул брови и пошевелил усами, как всегда делал, когда суть происходящего ускользала от его понимания.

- Опять, опять, - всхлипнула Карлотта, когда к ней вернулся голос. Она упала на стул и залилась слезами.

Подняв с пола платок и положив его на стол, Сегре налил Карлотте стакан воды, который та выпила, поминутно всхлипывая. И поведала комиссару - на чудовищной смеси французского и итальянского, потому что от волнения растеряла все свои познания в иностранных языках - о том, что недавно рассказывала Благиной. О вещах Вальдо, который начала находить у себя, о таинственных записках, об угрозах. Платок Вальдо невероятным образом оказался в сумочке Карлотты и послужил причиной ее слез.

Сегре слушал внимательно, не перебивал, даже если не вполне понимал какое-то слово. Общий смысл был ему ясен. Он перебрал письма, которые отдала ему Карлотта. задумчиво пригладил усы. Синьора Гуадичелли, судя по всему, отличалась весьма крепкими нервами, если продолжала петь после всего произошедшего.

- Синьора Благина сказать, вы мне помогать. Это так? - спросила Карлотта, нарушая паузу, возникшую в разговоре.

- Да, сударыня, - просто ответил Сегре. И ободряюще улыбнулся Карлотте. Прима тоже улыбнулась в ответ. Инспектор ей нравился. Он был представительным мужчиной, крупным, совсем как Вальдо, несомненно, сильным. И решительным. И смелым. И у нее так давно никого не было...

Сегре с удивлением следил за метаморфозой, произошедшей с Карлоттой за какие-то считанные секунды. Она расправила плечи, приподняла подбородок и как-то особенно посмотрела на него, со значением.

- Скажите, вы любить оперу? - спросила она.

* * *

Зачем ходят в Оперу?

Послушать музыку и пение? Ну да, скажет зритель, в основном, за этим. И все? Нет, конечно. Еще в Оперу ходят покрасоваться новыми нарядами и украшениями, посплетничать в антракте (а то и непосредственно во время представления), завести новые знакомства, полезные или просто приятные. Иными словами, в Оперу ходят не только и не столько ради приобщения к очередному музыкальному шедевру, ибо проза жизни раз за разом берет верх.

Впрочем, все вышесказанное ни в коей мере не относилось к месье Вито, завсегдатаю всех премьер сезона. Он приходил в театр, занимал свое излюбленное место, доставал большой блокнот и карандаш, и, нацепив на лицо дежурную кисло-презрительную гримасу, готовился к просмотру-прослушиванию пьесы. Уж таков он был, мсье Эммануэль Вито по прозвищу «Мясник с Монмартра», самый знаменитый критик Парижа. Его рецензии, неизменно появляющиеся на следующий день после любой мало-мальски заметной постановки, стоили немало седых волос композиторам и режиссерам, и солидных прибылей владельцам аптек, торгующим успокоительными каплями. Ибо никто в столице не умел столь виртуозно похоронить любую, на первый взгляд, безусловно успешную постановку. Причины же, заставляющие месье Мясника написать положительную или отрицательную рецензию, часто весьма далеки были от объективных достоинств пьесы: в дело вмешивались не только личные отношения рецензента к авторам и исполнителям, но и столь важные обстоятельства, как фаза луны, разлитие желчи или несварение желудка.

«…Итак, «Женитьба дю Люсона», господа. Что можно сказать об этой постановке? И стоит ли говорить? Признаться, никогда не любил этих так называемых модных веяний в музыке. Тем не менее, от автора «Одиссея на Итаке», занятной, хотя и далеко не безукоризненной вещицы, хотелось бы ожидать чего-то более пристойного. Увы, моим надеждам не суждено было оправдаться, господа! Это не «Севильский цирюльник», господа, это всего-навсего любительская буффонада, которую не спасет даже несравненная Ла Карлотта.

Единственное достоинство сей, с позволения сказать, комедии – название. Лишь его сумели не испортить, а ведь с авторов сталось бы озаглавить свое произведение каким-нибудь новомодным каламбуром.

Любезному автору следовало бы продолжать заниматься тем, чем он, скорее всего, занимался ранее, а именно, сочинять песенки для дешевых ярмарочных представлений. Ради бога, не лезьте в Оперу, это не ваше место!...»

В таком духе были выдержаны и прочие три четверти статьи. Елена Александровна бросила газету на стол.

- Вот сволочь! – процедила она сквозь зубы по-русски.

Любимые директора, как и следовало ожидать, этого не поняли, однако по интонации догадались, что настроение у мадам патронессы далеко не праздничное.

- Мадам, - обратился к ней Фирмен, - прошу вас, не расстраивайтесь. Вы же видели сами, публика рукоплескала стоя, на сегодняшнее представление полный аншлаг, а все остальные рецензии исключительно восторженные.

- Да, - вздохнула русская, - я знаю. Увы, этот, - она бросила взгляд на статью, - господин Мясник с Монмартра обладает редкостным даром портить настроение.

Она грустно улыбнулась, аккуратно свернула газету и опустила ее в корзину для бумаг.

- Не смею больше вас задерживать, господа партнеры.

Андрэ с Фирменом намек поняли и откланялись.

Благина встала, подошла к зеркалу, задумчиво изучила свое отражение, поправила волосы. Пожалуй, подумала она, дела в опере идут неплохо. Вторая постановка сезона явно обещает быть успешной, и ручейки прибыли постепенно превращаются в полноводные реки. Кажется, ее финансовые вложения постепенно начинают возвращаться – в самый раз порадоваться своей прозорливости.

И все было бы замечательно, если бы только не разгуливающие по Опера Популэр два Призрака, от которых понятия не имеешь, чего ожидать.

Хотя… в кои-то веки не требуется ее постоянное присутствие в театре, можно бы этим воспользоваться. Например, съездить на прогулку в парк.

В самом деле, что может случиться за эти несколько часов?



…Карл как обычно проверил крепления противовесов и прошел по мосткам. Перегнулся через перила, окидывая взглядом пространство: огромный зрительный зал простирался внизу, через некоторое время его заполнят дамы в вечерних туалетах и мужчины во фраках.

..А ведь половина волшебства, зовущего их в театр, находится в его, Карла, руках: вот эти с виду неповоротливые рычаги, лебедки, малоэстетичые мешки с песком, обратная сторона восхитительного действа на сцене. Пожалуй, усмехнулся про себя работник, тут и возгордиться недолго.

Странное ощущение взгляда в спину заставило его замереть на месте. Стараясь не выдать себя, Карл медленно повернулся и то ли увидел, то ли угадал высокую фигуру, стоявшую в отдалении.

В памяти мгновенно вспыли слова покойного друга Поля о чужом. Правда, самому Карлу этот чужой на глаза не попадался…до сих пор.

- Эй, - окликнул он незнакомца.

Человек не ответил, развернулся и пошел прочь.

- Погоди!

Карл побежал.

- Да постой же ты!

Его просьбу услышали. Незнакомец вдруг остановился и неторопливо повернулся к нему лицом.

- Что…как…это ты?

Ухмылка искривила губы незнакомца. В следующее мгновение он шагнул вперед. Последним, что услышал в своей жизни Карл, был каркающий смех убийцы.

* * *

- Как это получилось? – прошептала Благина.

- Он упал сверху, мадам, - услужливо подсказал полицейский. – Несчастный случай…

Вот такая выдалась прогулка. Баронесса вернулась в театр посвежевшая, в прекрасном настроении…а ее встретили жандармы, явившиеся по вызову на очередной труп в Опера Популэр. Боже, сколько это может продолжаться? Сколько еще она выдержит?...

Полицейский ушел, а она осталась одна в своем кабинете. Может, это и в самом деле несчастный случай? Верится с трудом… Она налила воды в прозрачный стакан тончайшего стекла, но так и не пригубила, просто сидела на диване, сжимая его в руке, пока мысли бешеным хороводом неслись в голове. Послышался какой-то хруст, и боль пронзила ее ладонь – кажется, она все же сжала руку слишком сильно. Стакан треснул и осколки впились в руку. Словно в полусне она вытащила платок, пытаясь как-то унять кровь…и тут силы оставили ее. Нечеловеческое напряжение, в котором она жила последние недели, сломало стальной стержень воли и характера, благодаря которым она держалась. Слезы хлынули из глаз баронессы, беззвучные слезы бессилия и отчаяния. Все было напрасно, все ее попытки удержать театр. Тот, другой, оказался сильнее. А она…Она проиграла.

- Елена…мадам баронесса…

Она вскинула заплаканные глаза. Перед ней стоял Призрак Оперы. Стоял как-то сковано, куда-то делась обычная вальяжность и уверенность – кажется, ему не доводилось раньше утешать плачущих дам. Он неловко протянул руку, готовый отдернуть ее в любой миг, точно опасаясь обжечься, и коснулся ее плеча.

- Не надо, пожалуйста.

- Вы не понимаете! – всхлипнула она. – У меня ничего не получилось! Я пыталась держаться, пыталась оказать сопротивление, но он сильнее! Он будет убивать моих людей, а я ничем не могу ему помешать! Я во всем виновата, моя проклятая самонадеянность!...

Она говорила, сбиваясь с французского на русский, а Призрак слушал…молча, и за это Елена была ему благодарна. А потом он без приглашения опустился на диван рядом с ней, нарушив все правила приличия. Будь это в свете, наглецу бы сразу дали это понять. Но они не были на светском приеме, и она не отстранилась.

- Вы не правы, - тихо сказал он, глядя ей прямо в глаза. – Вы и в самом деле удерживаете этот театр, не даете ему погрузиться в ужас, чего добивается Он. Поверьте мне, уж я-то знаю, как нужно запугивать, - он усмехнулся. – Вы не должны сдаваться, Елена Александровна. Вы – единственная защита театра и его единственная надежда.

- Сколько я еще выдержу…

- В одиночку это сложно, - понимающе кивнул мужчина. – Но вместе нам будет легче.

- Нам? – она не поверила своим ушам.

- Мы с вами обязательно об этом поговорим, - пообещал он, вставая. – А сейчас вытрите слезы и постарайтесь успокоиться. Хотите чаю? Кажется, где-то здесь должен быть заварник…

Воистину, настал день сюрпризов.

- Вы что, собираетесь готовить чай? – слезы моментально высохли, а воображение услужливо подсунуло картинку высокомерного Фантома, интересующегося, сколько кусочков сахару класть в чашку. Теперь главное – не засмеяться. Иначе гость может подумать, что имеет дело с сумасшедшей, переходящей от слез к смеху.

- А вы полагаете, что я не умею? – парировал мужчина.

Туше.

- Нет, что вы… но, пожалуй, не стоит. Лучше налейте коньяку. Мне и себе. Возьмите вон там… - она привстала, а скомканный платок в пятнах крови полетел на пол.

- Что у вас с рукой? – вскинулся Призрак Оперы.

- Ничего особенного, - она подняла платок, - просто порезалась…

Но мужчина уже оказался рядом.

- Нужно обработать их и перевязать, - вынес он свой вердикт. – У вас есть бинт?

- Не знаю, - опешила Елена.

- Понятно, - неодобрительно произнес он. – Пойдемте ко мне, у меня все найдется, там и поговорим.

- К вам? А как же запрет гулять в ваших владениях? – самообладание быстро возвращалось к русской.

Вместо ответа он достал белоснежный платок, ловко наложил импровизированную повязку на ее ладонь, закрепил концы, и только потом соизволил ответить:

- Со мною вы будете в безопасности.

Еще одно туше, мадам Благина. Он и не думал язвить.

Фантом отодвинул панель и протянул ей руку.

* * *

Этой дороги она не знала – обнаружив потайной ход прямо у себя в кабинете, так и не удосужилась его исследовать. Не то, чтобы ее останавливало предупреждение человека в маске, что сейчас уверенно шел чуть впереди, скорее, не было времени. Хотя, вдруг поняла Благина, очень и очень зря.

Коридор был довольно узким, но идти вдвоем можно, и пол, слава богу, ровный, так что можно не беспокоиться за новенькие модельные туфли. Подол платья она аккуратно придерживала одной рукой, чтобы не испачкать, сама же с любопытством рассматривала все виденное. К счастью, было вполне светло – откуда-то проникал дневной свет. А как ходить по нему ночью? Она спросила это у своего провожатого, и он, хмыкнув, указал на стены: «Эти факелы вполне можно зажечь. Хотя я предпочитал делать так только в исключительных случаях, обычно мне хватает одного».

Они дошли до конца коридора и оказались на верхней площадке длинной винтовой лестницы.

- Нам туда, - указал Призрак Оперы. – Осторожно, смотрите под ноги.

Он опять пошел чуть впереди, баронесса последовала за ним. Интересно, подумала вдруг она, он сам выстроил эту лестницу, или же это дело чужих рук? Мужчина угадал ее вопрос:

- Это театральная лестница, - сказал он. – Когда-то давно здесь затеяли грандиозную перестройку, и часть помещения театра оказалась отделена. О многом просто забыли, и лично меня это вполне устраивает. Нет опасений, что заглянут незваные гости. Точнее, не было…

Они спустились и вновь пошли вперед – а вот этот проход Елена Александровна уже узнала. Именно здесь она бежала, когда чуть не распростилась с жизнью. Чуть-чуть…если бы не этот человек. И вновь он словно прочел ее мысли:

- Знаете, мадам Благина, я уже несколько раз проклял себя за любопытство. И что мне стоило тогда не бежать сразу на звук выстрела?…

Однако по звучанию голоса русская поняла, что он улыбается.

Они вышли в подземную пещеру.

- Ну что ж, ваша светлость, - Призрак слегка поклонился, - добро пожаловать в мое жилище.

Свечи. Множество горящих свечей. Это было первое, что бросилось ей в глаза. Затем она с любопытством рассмотрела прочие изменения. А их было немало: судя по всему, за время, прошедшее с ее первого и последнего визита, Фантом работал, не покладая рук, приводя свой дом в порядок. Обломки и осколки, во всяком случае, исчезли, и помещение стало выглядеть…обжитым. Да, именно обжитым.

- Сюда.

Он откинул занавеску, и Благина увидела небольшую «комнатку». Там был письменный стол, заваленный какими-то бумагами, рядом с ним кресло, в углу – что-то вроде небольшого дивана. Несколько канделябров с зажженными свечами давали достаточно света, чтобы можно было читать или писать.

- Присаживайтесь, - он кивнул на диванчик.

Она послушно опустилась, а он откинул занавеску, вышел и через несколько мгновений вернулся с каким-то пакетом в руках. Одной рукой он отодвинул кресло от письменного стола и перетащил в угол, к дивану.

- Давайте вашу руку.

Елена Александровна чуть поморщилась, когда он обрабатывал ранки какой-то дезинфицирующей жидкостью с явным спиртовым запахом, однако, следовало отдать Фантому должное, со своей медицинской ролью он справился великолепно.

- Спасибо, - сказала она, рассматривая аккуратную повязку. – Вы продолжаете меня изумлять. Оказывается, вы еще и врач?

- Вас это и впрямь удивляет? – усмехнулся мужчина. – Странно. Мне много чем приходилось заниматься в жизни, мадам Благина. Хотя для этого, - он указал на ее руку, - особого мастерства не требуется.

Баронесса вдруг улыбнулась. Ее работа в Опере, на которую в свете смотрели с легкой иронией, дескать, сказочно богатая русская не знает, куда девать деньги…кто бы мог подумать, что театр будет стоить ей не только испорченных нервов, но и чуть не загонит в могилу, причем, вполне буквально. А теперь она, как ни в чем не бывало, сидит в логове Призрака Оперы, преступника, обвиняемого в массовых убийствах, и небезосновательно, совсем одна, никто понятия не имеет, где ее искать…и совершенно не боится! Вот уж поистине, причуды натуры. Или она просто знает, что этот странный и страшный человек не причинит ей вреда?

Однако воспоминание о погибшем Карле мгновенно стерло ее улыбку. Хозяин, кажется, тоже уловил смену ее настроения.

- Как вы думаете, - спросила она, - Карл действительно случайно упал?

- Увы, нет, мадам, - печально ответил тот. – Я подслушал разговор двух жандармов – они обнаружили явные следы борьбы. Карл был убит, точно так же, как его друг. И, как я подозреваю, тем же человеком. Моим двойником. Вот уж никогда не думал, что моя жизнь может показаться кому-то столь привлекательной, чтобы мне подражать.

- Наверное, это какой-то безумец, - пожала плечами она. – Человек, у которого нет своей жизни, или он считает ее не заслуживающей внимания. Поэтому он пытается жить чужой.

- Да, - глухо отозвался человек. – Мне это тоже знакомо, мадам.

Благина поняла, что, сама того не желая, причина ему боль и мысленно обругала себя последними словами. Когда впервые у нее появился реальный шанс заполучить сильного и опытного союзника, она вновь рискует его потерять. Сейчас он встанет и велит ей убираться из его дома, как при их первой встрече. Посему, следите за тем, что говорите, мадам баронесса, а еще – засуньте свою аристократическую гордость подальше и извинитесь перед хозяином. Между прочим, вы у него в гостях.

- Я вас обидела, - сказала она. – Пожалуйста, простите меня …

- Ничего страшного, - отмахнулся он. – На самом деле, вы абсолютно правы насчет нашего самозванца. Я тоже об этом думал. Похоже, он абсолютно серьезно считает себя мною. В таком случае, у него должно быть где-то убежище, где он превращается в Призрака Оперы. Держать плащ и маску в театре опасно, я отлично помню здешние нравы. Если кто-то пытается что-то спрятать, это выйдет наружу быстрее, чем можно себе представить. Поэтому где-то должно быть место, куда он приходит и чувствует себя в безопасности. Если найти это логово, можно считать, что большая часть загадки решена.

- Но где? – вздохнула его гостья. – Вы ведь сами говорили, что не нашли никаких следов в своих подземельях.

Мужчина встал и стал расхаживать по комнате. Елена хорошо знала такой тип людей, кипучая внутренняя энергия которых не дает им сидеть на месте во время размышлений.

Фантом вдруг остановился и повернулся к ней.

- Не совсем так, баронесса. Я неоднократно видел следы пребывания посторонних в моих коридорах, однако не нашел ничего, хотя бы отдаленно напоминающего жилище. То есть, не просто тайник, где он мог бы хранить вещи, но место, где он мог бы быть самим собой. Или тем, кем он себя считает. Однако, - он вдруг опустился на корточки, и его лицо оказалось на одном уровне с ее лицом, заглядывая ей в глаза, - с чего мы взяли, что самозванец прячется именно в подвалах?

Елена на мгновение потеряла дар речи.

- Но где же ему еще быть? – спросила она потом. – Ведь в подвалах удобно, сюда практически никто не заглядывает, здесь есть система тайных проходов…

- Кроме того, в подземельях устроил свой дом я, - закончил Призрак Оперы. – Если другой «играет» меня, то логично предположить, что и прячется он там же. Логика – великая сила, мадам, но реальность сильнее. В подвалах его нет, можете мне поверить.

- Тогда где же он? Вы сами говорите, что в самом театре скрываться невозможно…

- Подумайте, - мужчина откровенно веселился.

Елена Александровна мысленно скрипнула зубами (в самом деле, не демонстрировать же свои эмоции перед Фантомом?), однако попыталась собрать воедино все факты, известные ей о самозванце. Итак, его видели балерины, он часто наблюдал за их репетициями сверху. Его видели Поль и Карл, работники сцены, следящие за системами противовесов…именно они первыми обнаружили странности наверху…потом они оба погибли, Поль первым, а Карл намного позже, обоих, если верить полиции и Призраку Оперы, столкнули с мостков….Сверху…

- Чердаки театра, - сказала она.

- Великолепно, мадам, - улыбнулся мужчина. И Елена вдруг поняла, что ей льстит его одобрение.

Она вскочила с дивана.

- Вы знаете дорогу туда?

Кажется, он не ожидал такого напора.

- Знаю, разумеется, хотя у меня не было времени осмотреть, что там творится…

- Мы должны отправиться туда немедленно!

- Так уж и немедленно? – попытался отшутиться Призрак. – Может, стоит сначала разработать план, набрать подкрепление…

- Нет времени, - отрезала она. – Мерзавец наглеет с каждой минутой своей безнаказанности. Кроме того, много людей передвигаются слишком заметно, они скорее спугнут преступника. А на чердаках, где они ни разу не были, они станут только мешать друг другу. Если мы отложим это даже на день, слишком велики шансы, что негодяй убьет еще кого-то. Я не могу позволить себе терять своих работников, месье Фантом!

- Ясно, - вздохнул он. – Только вам следует сперва сменить платье. Там, куда мы отправимся, его фасон может быть слегка…неуместен.

Елена представила, как будет карабкаться по узким лестницам, поддерживая подол, и решила, что замечание имеет смысл.

- Вы правы, - кивнула она. – Отсюда есть короткая дорога в костюмерную?

* * *

Ничего не изменилось в его театре, в его мире, его доме. Запахи и звуки, утренняя суета, дневной покой и вечернее светопреставление. Сторож, рабочие сцены, пожарники, поломойки, дирижер, кордебалет, директора... Все вертелось в привычном ритме. Из которого выбивались трое. Первой была Благина. Елена А-лэк-сааандроффна, как ее называли директора, эти мастера подхалимажа. Странная привычка русских называть себя по имени отца. Труднопроизносимые сложные звуки, странная музыка слов - плавная, округлая, с неожиданными звонкими "р" и спотыкательными "бл", "др", "кн"... Ударения в немыслимых местах, никакого грамматического порядка в предложениях, хаотично, но эмоционально. Но не так эмоционально, как говорят итальянцы, эти потомки римских богов, у которых что ни фраза, то на подъеме, начало сото воче, а конец в фальцете... Нет, у русских эмоции все сплошь нежные, мягкие. Грустные. Они даже в радости грустят.

Елена А-лэк-сааандроффна. Он гнал мысли о ней, но она была везде – от гримерных до парадной лестницы, прямая спина, вежливая улыбка, ничуть не фальшивая, внимательный взгляд. Она двигалась по театру так, словно это были ее владения, словно она знала тут каждую мраморную колонну, каждую балку, каждую складку каждой портьеры. Это злило, но это и невероятно роднило их. Он тоже считал театр своей вотчиной.

Вторым человеком, кто не подчинялся общему течению жизни, была мадам Жири: она, как скала, противостояла бурному потоку. Казалось, она не изменилась с тех самых пор, как они расстались в последний раз – он передал ей окончательный вариант своей партитуры. Антуанетта была чем-то недовольна, но молча приняла папку, равнодушно отложила в сторону, выжидающе посмотрела на него. Он смутился под этим взглядом, тяжелым и полным какого-то неясного то ли упрека, то ли предостережения. Еще утром он возбужденно ходил кругами по своему подземному убежищу, не в силах справиться с волнением, охватившим его, когда последняя точка в партитуре была поставлена. Он взялся переписывать ее набело, когда в приступе какого-то болезненного вдохновения решил вдруг переписать две сцены, провозился с ними почти день, и переписывать закончил только под утро следующего дня. Волнение не отпускало его, когда он поднимался на поверхность, шел тайным коридором к комнате мадам Жири, и в итоге разбилось о ее строгий взгляд.

Он тогда буркнул что-то невразумительное под нос и постарался сделать так, чтобы до самой премьеры не встречаться с Антуанеттой. Он отсылал режиссеру, постановщику, костюмерам, подробные инструкции, эскизы, вообще в те дни ему пришлось писать писем едва ли не больше, чем за все годы своего "призрачного" бытия вместе взятые.

Он был, конечно, виноват перед Антуанеттой Жири. Виноват так, как никогда и ни перед кем не был, даже перед Кристиной Дааэ - его оправдывала любовь, которую он испытывал к этой девочке, этому светлому, чистому, нежному созданию, фее его подземного царства, его музе, его проклятию, радости и боли. С Антуанеттой Жири же его связывали гораздо (он только теперь начинал это понимать) более сильные узы, нежели с Кристиной. Так получается, что больше всего боли мы причиняем тем, кто нам наиболее дорог. Словно мстим за то, что эти люди заняли слишком много места в нашем сердце. И как бесконечно эгоистичны мы становимся, когда чувствуем, что любимы! Чувство вседозволенности, власти пьянит.

Случайная встреча Призрака и мадам Жири не могла перерасти в дружбу, слишком разными были подающая большие надежды балерина и оборванец с изуродованным лицом, сомнительным прошлым и туманным будущим. Но тяжким камнем на плечи Призрака лег долг, который никак не находилось случая отдать. Свою жизнь он тогда ценил мало, но с годами научился дорожить ею, и цена долга повысилась многократно. Не давая обещания, потому что некому и не для чего, не делая иных долгов и не беря иных обязательств, тем не менее, Призрак всегда знал - когда-нибудь ему придется платить по этому счету.

С каким-то болезненным удовольствием Призрак увеличивал и увеличивал счет, заставляя Антуанетту выполнять свои поручения. Чем больше он требовал, тем гаже становилось на душе, но тем чаще он прибегал к ее помощи.

Они расстались плохо. Но не встретиться вновь они не могли.

Нечаянно задетый камешек скатился в озеро, и он обернулся - без маски, в рубашке с засученными рукавами, пропитанной потом. Он измучился с тяжелым сундуком, который вознамерился перетащить в новое жилище. Сундук ему всегда нравился своей монументальностью. Эта монументальность, а еще хитрый пружинный механизм, запиравший крышку, спасла сундук от вандалов, пришедших убивать Призрака Оперы в тот приснопамятный день.

Они смотрели друг на друга, и Призрак первым опустил взгляд.

- Значит, ты вернулся, - сказала мадам Жири, оглядывая голые стены. Она была здесь однажды - Призрак сам привел ее. Он хотел, чтобы она знала, где он живет. Это случилось незадолго после того, как он признался сам себе, что влюблен в Кристину Дааэ. Долго не решался это сделать, обманывал себя, называл как угодно, только не любовью, а потом устал заниматься самообманом. И сразу стало легко, он словно летал на крыльях. Любовь к Кристине распространилась на весь мир. В приступе этой любви он и привел Антуанетту к себе. Больше она не приходила - слишком тягостное впечатление произвела эта нарочитая роскошь, словно напоказ, в отместку за голодное детство и скитания по свету. Но дорогу запомнила.

Призрак наблюдал, как Антуанетта осматривается, а перед глазами вставали картины из прошлого, которые он так старательно забывал последний год: Кристина в белом платье, с искаженным ужасом лицом, мальчишка-виконт, привязанный к решетке, но - аристократ до мозга костей! - державшийся с таким достоинством, что становилось еще хуже, хотя, казалось, куда уж больше...

- Я вернулся, - согласился он.

- Скажи мне, - начала было мадам Жири, но не справилась с волнением в голосе и замолчала. Он смотрел на нее, тоже молча, и пытался унять внезапно появившуюся дрожь.

- Скажи мне, - снова начала она, и на этот раз более уверенно, - скажи мне, и я тебе поверю, это ты убил того беднягу?

- Нет, - слишком поспешно ответил он, спохватился, что прозвучало неубедительно, покачал головой, смутился своей горячности и решил держаться просто и с достоинством. Мадам Жири улыбнулась краешком губ.

- Надеюсь, что и пудреницы ты тоже не воруешь, - сказала она таким голосом, что он понял - ему не только простили прошлые грехи, но и некоторые будущие. Как, когда это произошло, а главное - за что, он не знал. Только почувствовал колоссальное облегчение. Но долг так и числился непогашенным, хотя Антуанетта, конечно, и не знала, что ей должны...

- Простите меня, Антуанетта, - сказал Призрак Оперы очень тихо, опустив глаза. Он чувствовал себя школяром, прогулявшим урок богословия. Нет, нет, он мужчина! А мужчины носят мужские шляпы. И верны своему слову, конечно, если дают его. И не идут на попятную. И вообще мужчина - венец природы... И Бог знает еще какие глупости теснились в его голове, пока мадам Жири не подошла к нему и не поцеловала легонько в здоровую щеку.

Третьим человеком, который не вписывался в общий ритм театра, был он сам, Призрак Оперы. Вернее, бывший Призрак, ибо теперь эту должность занимал другой.

Театр жил своей жизнью, а он не участвовал в ней, как прежде, а наблюдал со стороны. В первую очередь ему мешала Благина. Рядом с ней он чувствовал себя неуютно, это его невероятно раздражало - он не понимал, от чего злится, и поэтому раздражался еще сильнее. Хотя... в последнее время они достигли определенного... взаимопонимания. Да, именно так – взаимопонимания. Следя за ее передвижениями по театру, Призраку пришло в голову, что Благина излишне самостоятельна и независима. Независима! Вот, что больше всего раздражало Призрака, теперь он видел это отчетливо. Независима от кого бы то ни было. От мужа, любовника, покровителя, она была самодостаточна, а потому неподвластна ему.

Но за это ее можно было, по крайней мере, уважать.

* * *

Быстро переодевшись в своем кабинете в ставший почти привычным театральный костюм, баронесса отодвинула панель и присоединилась к ожидавшему ее Призраку. Тот окинул ее неодобрительным взглядом, однако свое мнение решил оставить при себе.

- Готовы?

Она кивнула.

- Тогда идемте.

Он держал в руках фонарь, свет которого вполне успешно рассеивал окружающий полумрак, однако Елена подумала, что даже если бы им пришлось идти в кромешной тьме, этот человек наверняка ориентировался бы в коридорах не хуже. Потому что эти запутанные и темные ходы были его владениями, и он шел по ним, как хозяин. Она попыталась подстроиться под его размашистую походку и не отставать – еще не хватало, чтобы он счел ее обузой!

На развилке они свернули направо, и Елена Александровна вдруг поняла, что ей знаком и этот проход, только она заходила туда с другой стороны, из коридора Оперы. И была не одна, а вместе с мадам Жири и Мег. Тогда они не прошли дальше из-за завала, но сейчас она подумала, что, возможно, они просто были недостаточно внимательны.

Вскоре она увидела ту самую груду камней, остановившую их маленькую экспедицию в прошлый раз. До них оставался с десяток метров, и Елена уже собиралась спросить о них своего провожатого, но не успела.

Призрак Оперы подошел к стене и просто надавил на внешне ничем не отличающийся от своих собратьев камень. Однако результат был достоин быть описанным в романах: заскрипело, посыпалась пыль и часть стены ушла внутрь, открывая темный зев, откуда пахнуло чем-то затхлым. Благина прижала ладонь к лицу, стараясь сдержать рвущийся наружу кашель. Мужчина повернулся к ней, на его открытой половине лица явственно читалась насмешка. Ну что, мадам баронесса, спрашивали его глаза, рискнете? Или все же оставите это неженское занятие тем, кто в нем действительно разбирается?

Не дождетесь! – так же беззвучно ответила она, делая шаг.

- Будьте осторожны, - заметил он. – В этих коридорах полно крыс.

Ее передернуло – этих серых зубастых тварей она не переносила с детства.

Лестница, ведущая на чердаки, оказалась достаточно узкой и шаткой, но выдержала. Фантом откинул люк в потолке, поднялся туда первым, подал ей руку и помог выбраться.

Она встала плечом к плечу с мужчиной и посмотрела вокруг.

Дневной свет пробивался сквозь большие полукруглые окна, однако их, судя по всему, мыли примерно во времена основания Парижа. Поэтому свет был серым и тусклым. Повсюду валялась какая-то старая рухлядь, прикрытая кусками холста, и все покрывал толстый слой пыли, по которому тянулись цепочки мышиных следов.

- Ну что ж, - произнес Призрак Оперы, - вперед? Места здесь много, откуда предпочитаете начать поиски?

Елена Александровна еще раз огляделась – помещение и впрямь было очень просторным.

- Думаю, нам лучше разделиться, - сказала она. – Так будет быстрее.

- Мне не кажется это хорошей идеей, - покачал он головой. – Это может быть опасно.

- У меня есть пистолет, - ровно ответила она.

- О боже, - чуть ли не простонал Фантом. - Вы снова его взяли? Какой в этом толк? Вы ведь даже обращаться с ним не умеете!

- Умею, - тем же спокойным тоном сказала русская. – И можете мне поверить, если бы в прошлый раз я сумела прицелиться, то все проблемы моего театра отпали бы сами собой. Увы, тогда я была не готова, но сейчас…

Мужчина поднял руки, капитулируя.

- В таком случае, я начну осмотр оттуда, - указал он. – Сразу же зовите, если обнаружите что-то. Или кого-то, - мрачно добавил он, разворачиваясь на каблуках.

Длинный черный плащ взметнулся и поднял в воздух тучи пыли, Елена поспешно прикрыла рот и нос и подумала, что ее провожатый изменять своим привычкам не стал.

Она пошла вперед, деревянный настил слегка поскрипывал под ее ногами. Что она ищет? Вот бы самой еще это знать, или хотя бы представлять…

Русская старательно осматривала свою сторону помещения, снимала холсты, но ничего не находила. Единственным результатом же стал пришедший в кошмарный вид костюм, перепачканный, и запыленный.

Пыль, пыль, поднимающаяся в воздух при каждом ее шаге… Пыль, ясно и недвусмысленно дающая понять, что она зря сюда явилась, ибо уже много месяцев этот серый покров тревожат лишь мелкие грызуны. Если бы сюда кто-то поднимался, он бы оставил следы, но их нет... Очередная ниточка оборвалась, очередная надежда оказалась напрасной.

Она вернулась обратно, достала платок и попыталась хоть как-то почистить одежду.

- Елена!

Женщина вздрогнула и замерла на месте.

- Сюда!

И она бросилась на зов.

- Сюда, скорее, - Фантом махнул рукой, подзывая ее, словно простолюдинку, но баронессе сейчас было не до тонкостей этикета. – Этот чердак очень велик, - сказал он, когда она поравнялась с ним, - и входов на него несколько…

Ну конечно! Уныние, охватившее было ее, мгновенно растаяло.

- Вы что-то нашли? – жадно спросила баронесса.

- Кое-что. Отойдите-ка в сторону и прикройте глаза.

Она только хотела спросить, зачем, но перехватила его взгляд и повиновалась: глаза Призрака Оперы горели настоящим охотничьим азартом. Он выпрямился и насквозь театральным жестом взмахнул рукою, срывая запыленный холст. Как и следовало ожидать, на несколько мгновений воздух стал абсолютно непригоден для дыхания.

Когда же пыль осела, Елена открыла глаза и увидела совсем маленькую дверку, которая вела, очевидно, в какое-то подсобное помещение.

- Заперто? – прошептала она, боясь спугнуть удачу.

- Нет, - улыбнулся ее спутник, толкая дверь.

Проем был низким, наклоняться пришлось даже Елене, что уж говорить о Фантоме, который был выше ее почти на полголовы. Протиснувшись же в каморку, она поняла, что наконец-то в ее руках явный и надежный след.

Большое, некогда красивое и дорогое, однако уже поцарапанное и облупленное зеркало на стене, к стене придвинут стол, поверхность завалена баночками и коробочками. Там же валяется кипа бумаги и чернильница. Небольшой пуф рядом. В углу сундук, а посередине комнаты – какая-то подставка, на которой возвышается нечто, прикрытое черной тканью. Она потянула за край покрывала, ткань зашелестела, стекая к ее ногам и замирая там черным озерцом.

Это был ее театр, Опера Популэр, со всеми мельчайшими подробностями, идеальная копия. Кукольный домик для множества кукол. Задняя стенка макета отсутствовала, заглянув туда, Елена увидела, что мастер постарался отобразить театр и внутри. Она узнала великолепный зрительный зал, нашла рабочие помещения, залюбовалась хитросплетениями тросиков под «потолком»… Сколько же времени и старания нужно на создание подобной копии, подумала она.

- Это мой макет, - раздался голос прямо над ее ухом.

Она вздрогнула, но сразу же поняла, что так увлеклась, что не заметила, что рядом с ней стоит сам Призрак Оперы.

- Ваш? – переспросила она.

- Да. Я делал его не один месяц, очень-очень давно. Странно найти его здесь. Я думал, что все мои макеты погибли…

Елена Александровна задумчиво провела кончиками пальцев по поверхности игрушечного здания и отошла. Пока она любовалась этим произведением, Фантом не терял времени даром: крышка сундука уже оказалась откинутой, на столе у зеркала красовался длинный черный плащ, а белая маска черепа небрежно валялась рядом. Женщина взяла ее в руки и поднесла к лицу. Как странно смотреть на мир сквозь прорези маски…все кажется иным. И ты сам кажешься себе иным.…Наверное, именно так и появился на свет тот, другой…



- …Ищите убийцу! Он не мог уйти далеко!

Все вокруг рушилось и ломалось, что-то летело в подземное озеро, а мало-мальски ценные вещи расходились по карманам мародеров. Странная варварская пышность, в которой жил Призрак Оперы рвалась на куски жадными руками. Наверное, что-то подобное испытывал Рим под копытами орд Атиллы…

…Отодрав занавес, он ворвался в кабинет, перевернул резной стол, и с яростью пнул его. Хотелось крушить, ломать, жечь – отомстить тому, кто смеялся из-под потолка зрительного зала над ними.… Какие-то листы, испещренные нотами – в озеро их! А еще лучше – в огонь! Роскошные костюмы – туда же их! Маска - …маска…

…Он держал в руках белую маску Призрака Оперы, которую носил человек, несколько лет державший в повиновении весь театр …Повелитель Опера Популэр.



- Елена?

Он уже второй раз назвал её так, а она уже во второй раз не оскорбилась. Странно, но ей нравилось, как произносит ее имя Фантом, в его звучании слышалось что-то очень искреннее. А от привычных «баронесса» или «мадам Благина» оставалось неприятное ощущение издевки.

Она повернулась к мужчине, убирая маску от лица.

- Елена… Александровна, - его голос дрогнул, - не стоит, поверьте. Вам это ни к чему….

- А вам?

Мужчина не ответил, отошел и склонился над столом.

- Занятно, - сказал он, рассматривая (или делая вид, что рассматривает) улики. – Кажется, именно здесь наш самозванец писал свои записки. Однако он весьма старательно подражает мне – вы только посмотрите на эту бумагу! Ее можно купить только в двух или трех лавках на весь Париж, и удовольствие это, скажу вам, недешевое.

Благина взяла в руки чистый лист.

- Я уже думала об этом, - произнесла она. – Однако на такой же бумаге пишу я, ее доставляют и моим партнерам. Скорее всего, у кого-то из нас преступник и позаимствовал свои запасы. При наличии потайных ходов это несложно, а я не пересчитывала количество до последнего листика. Боюсь, этот след не приведет нас к убийце.

Баронесса взяла в руки всю кипу и шутя «пролистала» ее, точно страницы книги. Замерла. «Пролистала» опять, поднеся совсем близко к лицу. Неужели?

- Никогда не любила надушенных записок, - сказала она. – Это красиво смотрится в романах, но на самом деле – ужасно вульгарно.

- О чем вы? – недоуменно спросил Призрак.

- О запахе, исходящем от этих листов, - ответила Благина. – Тот же самый, что исходил от сломанной розы в моей ложе, - при этих словах Призрак Оперы явно скривился, - тот же, что я почувствовала в коридоре рядом с убийцей и потом, когда шла к вам. Я все же была ужасно глупа, мсье Фантом. И слепа, как крот…

- Мадам Благина…

- Мне больше нравится, когда вы называете меня по имени, - улыбнулась она. – Кажется, я начинаю понимать…Что могло заставить его, кто бы он ни был, рядиться Призраком Оперы? Маленький человек, на которого, скорее всего, никто не обращает внимания. К нему привыкли и воспринимают как привычный предмет обстановки, стол или стул. Разумеется, никому и в голову не придет, что внутри его, возможно, кипят страсти…Лучший способ маскировки – быть всегда на виду. Тем не менее, он может быть другим – сильным, могущественным, отдавать приказы и им будут повиноваться. Это он чувствует, надевая эту маску?

- Да, - горько, уголком рта усмехнулся Фантом. – Он чувствует власть. Свою власть над остальными, над всем этим театром. И это ощущение делает его все более безумным, с каждым днем и с каждым часом. Я понимаю его, Елена. Я чувствовал то же самое, я тоже был безумцем. Но я любил этот театр, а он – его ненавидит. В этом различие между нами.

- Ненавидит? Не слишком ли сильное слово? – вздернула бровь баронесса.

- Не слишком, - отрезал он. – Взгляните на макет – вас ничего не удивляет? Точнее – внутри макета.

Елена Александровна непонимающе пожала плечами, но послушно подошла к подставке и еще раз рассмотрела все, пытаясь откинуть первое восхищение от идеальной точности пропорций и посмотреть на все с новой стороны. Да, что-то было не так…вот крохотные куколки людей, изображающие работников, - почему они все черные, словно закопченные? И почему на внутренних стенках «театра» так много кроваво-красного? И какие странные узоры, которыми расписаны эти стенки.… Эти узоры напоминают…

- Огонь, - сказал Призрак Оперы. – Я бы очень хотел ошибиться, но думаю, что преступник планирует повторение. Он хочет уничтожить театр, на этот раз – окончательно.

* * *

Благина опустилась в кресло и попыталась собраться с мыслями.

…осмотрев все в тайнике на чердаке, но, увы, не найдя ничего, что указывало бы на личность самозванца прямо, они решили на время отступить и дождаться подкрепления, как пошутила баронесса. Ее провожатый, однако, шутки не разделил: он-то прекрасно понимал, какого рода подкрепление ожидается, а встречаться с полицией ему не хотелось. По сугубо личным мотивам.

Поэтому они вернулись тем же тайным ходом обратно в кабинет Елены Александровны, хотя Фантом сначала предложил отправиться к нему, дабы обсудить все спокойно, не боясь случайных посетителей. Баронесса же отказалась, заявив, что в собственном кабинете ей лучше думается. Призрак Оперы пробурчал себе под нос что-то неодобрительное, но последовал за ней. Не иначе, рассудил, что оставлять эту ходячую катастрофу в одиночестве надолго нельзя – с нее станется опять в кого-нибудь выстрелить. Например, в него самого, спутав с двойником.

В кабинете мужчина без приглашения уселся в кресло, предназначенное для посетителей, спасибо, что не в хозяйское, но Благина и это проигнорировала: ей сейчас было чем занять свои мысли, помимо нарушения этикета. Долгие месяцы блуждания в потемках…неужели кошмару пришел конец? Она была почти уверена, что знает ответ на самый главный вопрос.

- Вы давно нашли его убежище? – спросила она вдруг Фантома.

Тот скривился. А нечего, нечего, злорадно подумала русская, вы, мсье, получили свой триумф, разыграв всю сцену как по нотам. Внезапная догадка, потом поиски, и они сразу же находят тайник?! Она, конечно, верила, что совпадения случаются изредка, но не в этом случае. Нет уж, месье Фантом, вы прекрасно знали, куда идете и что там обнаружите. Хотели посмеяться над баронессой? Вам это удалось. Но больше не удастся.

Призрак Оперы явно понял ход ее размышлений.

- Вчера вечером, - хмуро ответил он. Конечно, неприятно расставаться с триумфом. – Я, как вы, наверное, поняли, осмотрел едва ли не каждый уголок театра, обошел все подземелье, пока мне не пришло в голову то же, что и вам – что чердаки совершенно незаслуженно оказались вне моего внимания. Их я проверял тоже довольно долго, пока не нашел этот тайник.

- А самозванца застали? – с надеждой посмотрела баронесса на него.

- Увы, - развел руками гость. – Я прождал его весь вчерашний вечер, но он так и не явился. А сегодня утром мне пришлось ненадолго отлучиться из театра…по личной надобности…и вернулся я уже под занавес трагедии. Впрочем, теперь поимка негодяя – всего лишь вопрос времени, не так ли? Устроить засаду в его логове…

- Если он туда вернется, - хмыкнула Елена. – Судя по тому, что мы там нашли, он готовит развязку весьма стремительно, ожидать больше нельзя. И действовать нужно наверняка.

- Однако вы знаете, кто убийца, - это прозвучало скорее утверждающе, чем вопросительно.

- Предположим, - вздохнула она, - у меня есть весьма сильные подозрения, однако… я даже не знаю, что сказать по этому поводу.

- Почему?

- Потому что это просто невероятно.

Это и в самом деле было невероятно, но только в этом случае разбросанные кусочки мозаики укладывались в четкую картину…в портрет преступника.

- Кажется, перед тем, как мы с вами отправились в наше небольшое путешествие, я предлагала вам коньяк, - сказала она. – Негоже хозяйке разочаровывать гостя…

Возможно, у Призрака Оперы были свои соображения в отношении того, кто из них гость, а кто – хозяин, но он не стал вдаваться в выяснение отношений. Вместо этого милостиво кивнул и светским тоном произнес:

- Благодарю вас, с удовольствием.

Она достала бутылку и две изящные рюмочки, стала наливать, но правая рука дрогнула и благородный напиток расплескался. Фантом, покачав головой, отобрал у нее бутылку и сам аккуратно наполнил обе рюмки:

- У вас поранена рука, мадам…Елена. Вы, вероятно, об этом уже забыли?

Та взглянула на перевязанную правую ладонь и грустно усмехнулась. Действительно, забыла, но тело быстро ей об этом напомнило. Хорошо хоть вообще не выронила и не разбила бутылку, коньяк-то действительно хорош. Дано человеку две руки, но стоит чуть-чуть ослабить одну, и вдруг множество мелочей, привычных настолько, что на них уж и не обращаешь внимания, этого самого внимания начинают требовать.

- Прекрасный букет, - заметил Призрак Оперы, пригубив коньяк.

- Я рада, что вам понравилось, - кивнула женщина.

Она достала лист бумаги, обмакнула перо в чернильницу и начала что-то быстро писать. Изящная строчка, бегущая по странице, вдруг прервалась неэстетичным чернильным пятном. Елена сквозь зубы прорычала что-то по-русски, скомкала испорченный лист и бросила в корзину для бумаг.

- Да, и это тоже, - все тем же безукоризненно светским тоном сказал мужчина. – Вы ведь привыкли писать быстро? Но в ближайшие дни вам придется смириться с некоторым неудобством, пока все не заживет. Разве что вы умеете так же свободно писать левой рукой?

- Нет, не умею, - печально ответила она. – А жаль…

- Кстати, что вы пишете?

- Послание Виктору Сегре, - пояснила она. – Хочу, чтобы он кое-что проверил.

- А, - понимающе кивнул Фантом. – Уже планируете поимку преступника?

- Я все же думаю, что этим лучше заняться специалистам, - вежливо ответила она, дописывая новое послание. Она подула на чернила, чтобы они быстрее высохли, потом аккуратно сложила лист в конверт. – Иначе толку не будет.

Судя по ехидной ухмылке ее собеседника, с последним утверждением он был полностью согласен. Елена же припомнила, как косились посетители на многочисленных жандармов в форме, заполонивших театр на премьере «Дон Жуана Торжествующего». И то, что произошло потом, наглядно доказало их абсолютную неспособность справиться с ситуацией. Нет, Елена Александровна, разумеется, не считала, что в полиции служат сплошь глупцы и бестолочи, однако понимала и то, что механизм будет работать только тогда, когда каждая его деталь идеально подогнана к остальным и точно знает свое место и свое задание. И какой черт нашептал виконту де Шаньи руководить поимкой преступника самому? Доруководился…до пожара в театре.

Хотя…

«…Если огонь и впрямь охватил театр так быстро, как рассказывали, то это может означать только одно: что пожар возник в нескольких местах. В том числе – и там, где люстры не падали».

Эти слова Призрака Оперы, брошенные им в гневе, не давали ей покоя довольно долго. Упавшая на сцену люстра была, конечно, ужасна, и огонь пожирал бархатные портьеры с огромной скоростью и явным удовольствием. Однако это никак не поясняло, отчего огонь же преградил дорогу многим зрителям в коридорах, куда они бросились, ведь он никак не мог перескочить туда со сцены. Во всяком случае, не так быстро.

Виктор Сегре, с которым они беседовали об этом, подтвердил ее подозрения: позже было обнаружено, что пламя разгорелось в нескольких местах, в том числе – и весьма далеких от сцены. Означало ли это, что кто-то планировал поджог Опера Популэр с самого начала? И если да, то кто? Следователь сказал, что расследование по этому вопросу не проводилось, ведь полиция получила готового преступника, Призрака Оперы, который и был виновен в этом кошмаре. Да, скорее всего, все было именно так.

Или не так.

Потому что если самозванец терроризирует театр сейчас, то вполне возможно, что не один лишь только Призрак шалил в Опере и полтора года назад.

- Месье Фантом, - позвала она. – Я могу задать вам вопрос? Скорее всего, вы сочтете его неделикатным, но мне очень нужен правдивый ответ на него.

- Спрашивайте, - сказал он.

- Как погиб Вальдо Пьянджи?

- Понятия не имею, - пожал плечами тот. – Я оглушил его, затолкал в какой-то угол и накрыл покрывалом, чтобы никто ненароком не споткнулся об его тушу.

- И все?

- И все. Если вы имеете в виду, убил ли я его, то мой ответ – нет. Я его не убивал. Хотя он этого и заслуживал, за то, что сотворил с моим Дон Жуаном. Впрочем, вы можете мне не верить.

Елена Александровна искоса изучала напряженную фигуру Фантома. А ведь ему, несмотря на показное равнодушие, очень хочется, чтобы она поверила.

- А если бы он вышел на сцену в самый разгар представления?

- Не вышел бы, - ухмыльнулся тот. – Мне было нужно всего несколько минут, а он бы провалялся без чувств куда дольше.

Почему-то она ему действительно поверила. Еще тогда, при их первой встрече, ее удивила реакция Призрака на весть о смерти ведущего тенора, но позже она подумала, что он мог просто не рассчитать собственные силы и убить Пьянджи. Однако, итальянец был задушен, а Фантом утверждает, что только оглушил его. Открещиваться от этого убийства нет смысла, на нем крови и без того достаточно, одной жертвой больше, одной меньше – разница невелика. Да и орудие убийства, непохожее на то, которым привык орудовать ее посетитель, зато, по странной случайности, совпадающее с тем, что использовал самозванец…

Благина еще раз посмотрела на записку, предназначавшуюся Виктору Сегре, и покачала головой. Нет уж, такое доверять бумаге не стоит. Она отправится в Сюртэ сама и переговорит со следователем лично.

- Судя по вашему взгляду, вы опять что-то задумали, - констатировал Призрак Оперы.

- Да. Я задумала избавиться от этого маньяка, терроризирующего мой театр.

- Наш театр, - поправил ее мужчина. – Ну что ж, я вас оставляю, мне тоже нужно кое-что сделать. Всего доброго Елена…и, надеюсь, мне не нужно напоминать вам, чтобы вы были осторожны.

* * *

В Сюртэ Благина провела несколько часов, беседуя с Виктором. Как оказалось, полицейский тоже пришел к схожим выводам, правда, немного с другой стороны: его расследование получило мощнейший толчок после визита Карлотты Гуатичелли. Кстати, именно сегодня примадонна опять побывала у Сегре, Елена Александровна даже едва не столкнулась с нею у дверей его кабинета. Певица, что-то прощебетав по-итальянски, упорхнула готовиться к вечернему представлению «Одиссея на Итаке», который, как и ожидалось, сопровождался регулярными аншлагами. Мадам патронесса еще отметила про себя, что выглядит дива превосходно, словно скинула с души огромный груз. Еще одно доказательство тому, что дело близится к развязке.

Выслушав рассказ Елены Александровны о посещении чердаков Оперы (она благоразумно умолчала о своем спутнике), следователь первым делом отругал ее за самовольство и неоправданный риск, в красках расписав, что могло там произойти с неосторожной баронессой. Ох уж эти эмоциональные французы, усмехнулась про себя русская, что толку ругать ее сейчас и говорить о том, что могло бы произойти, когда дело уже сделано, и ничего не произошло?

Тем не менее, визит оказался очень полезным для них обоих: Елена Александровна с удивлением узнала, что слежка за подозреваемым ведется уже с неделю, но, к сожалению, ей очень сильно мешает множество тайных ходов в театре, которые преступник знает, а полицейские – нет. Несколько раз подозреваемый уходил буквально из-под носа, растворяясь в одном из темных коридоров. «Это не театр, мадам, а какая-то мышиная нора!» - сетовал Сегре. «Как я вас понимаю, Виктор», - соглашалась Благина.

Однако теперь, когда открылись столь важные обстоятельства, без сомнения, преступник будет пойман. Дело осложняло лишь то, что прямых доказательств его вины как не было, так и нет. Но на замечание Елены о возможном повторении поджога Сегре только отмахнулся, заверив ее, что каким бы безумцем не был негодяй, он вряд ли пойдет на это. Кроме того, за ним следят и сразу же арестуют, как только он даст хоть малейший повод.

Нельзя сказать, что заверения следователя полностью успокоили Елену Александровну, однако осознание того, что на ее стороне не только Призрак Оперы с его весьма своеобразными методами наведения порядка, но и мощь французской полиции в лице одного из лучших ее представителей, грело душу.

И еще одно тревожило ее: преступник не только хитер и опасен, он еще и безумен, они же вряд ли в состоянии понять логику его действий. Что, если он уже почувствовал, как сжимается кольцо вокруг него? Крыс опасно загонять в угол…

* * *

- Ох, голубушка вы моя, что ж вам не сидится-то дома? Ведь только-только приехали, едва пообедали, и снова ехать в ту Оперу! Ну хоть пожалели бы себя, вона как измучались в тиятре том проклятущем, совсем бледная стала, исхудали, одни глаза остались… - запричитала Пелагея Ивановна, услышав, что хозяйка, к которой пожилая домоправительница относилась скорее как к дочери, опять отдает приказ закладывать экипаж для поездки в Оперу.

Елена помимо воли взглянула в зеркало. Нет, старушка, конечно, преувеличивала, вовсе не настолько она похудела! А интересная бледность только добавляет ей очарования. Ну а что поделать, ежели круговерть театральных забот, помноженная на сильнейшее нервное напряжение последних месяцев, отнимает все без остатка.

Итак, решено: как только закончится эта история, она уступит давним просьбам Пелагеи Ивановны и оправится на отдых. Репертуаром театр обеспечен, на главного режиссера можно положиться, остается только надеяться, что любимые директора не разворуют театр за время ее отсутствия, или что его не подожжет вернувшийся Призрак Оперы. Впрочем, он ведь говорил, что намерен остаться в театре надолго, так что будем верить в лучшее.

Ну а Пелагея Ивановна втайне надеялась, что оказавшись вдали от театра ее голубушка вновь обратит внимание на многочисленных кавалеров…

Благина видела насквозь ухищрения своей старой няньки и все понимала. Она, Елена, еще относительно молода, хороша собой, богата, среди ее поклонников есть просто замечательные во всех отношениях господа. Дай только легчайший намек, и завтра же она получит несколько предложений руки и сердца, останется только выбрать.

Вот только она уже не та семнадцатилетняя девушка, которой была когда-то. Елена сама боялась признаться себе, как сильно изменили ее последние годы. Она уже не сумеет стать просто послушной женой и хозяйкой дома. Больше нет…

Баронесса вскинула голову и смерила надменным взглядом свое отражение в зеркале: довольно, Елена Александровна! Вы едете в Оперу!

…Почему-то сегодня она с особым тщанием выбирала платье и украшения, словно готовясь к своему первому балу. Этот вечер должен был стать необычным, она сама не знала, почему ей так кажется, просто доверилась своим предчувствиям, которые редко ее подводили.



…Сегодня все было иным. Почему-то она шла по коридорам театра, ставшего ей родным за прошедшее время, точно впервые. Шла, и ощущала на себе чужие взгляды, к которым давно должна была привыкнуть. Разные взгляды, восхищенные, завистливые, обожающие…ненавидящие. Да, чей-то тяжелый и полный ненависти взгляд словно давил на плечи, пригибая к земле, но заставляя ее лишь еще ровнее держать спину. И корсет здесь был совершенно ни при чем.

Вы все еще надеетесь сломать меня, месье Самозванец? Ведь это вы смотрите сейчас на меня, как обычно затаившись крысой в темноте? Вам не достанет силы духа выйти на свет и бросить мне вызов в лицо? Вы сильны только там, во мраке, сильны моим страхом, но я не боюсь вас. У вас был шанс покончить со мною раз и навсегда, вам это не удалось, теперь моя очередь. А ваша очередь – бояться. Меня.

* * *

Русская по привычке взглянула на столик, однако сломанной алой розы не обнаружила.

Она обежала глазами соседние ложи – взглянуть, кто еще почтил своим присутствием представление. Почти всех театралов она знала, привычно обмениваясь вежливыми приветственными кивками с блистательными господами и сопровождающими их дамами.

- Воистину, сегодня в Опера Популэр собрался весь цвет общества, - произнес знакомый голос за ее спиной.

Благина резко обернулась: сам Призрак Оперы также решил не пропускать спектакль.

- Вы рискуете, - сказала она. – Что, если вас кто-то увидит?

Мужчина одарил ее всего одним снисходительно-насмешливым взглядом и опустился во второе кресло, немного в стороне и в тени, так что заметить сидевшего из зала было просто невозможно.

- Не мог отказать себе в удовольствии послушать оперу из своей ложи, - пояснил он. – Надеюсь, вы не против?

Елена только пожала плечами, занимая свое кресло. Да ради бога, смотрите, слушайте, можете даже немного позавидовать. Ведь этого автора открыла именно она, мадам патронесса, а не вы, месье Фантом.

- И все же, - нарушил он молчание, - почему вы выбрали для премьеры сезона именно такой сюжет? Вам не кажется, что он более жесток, нежели то, к чему привыкла публика?

Благина вновь пожала плечами. Она тогда перебрала множество вариантов.

- Мне понравилась музыка, - сказала она, наконец. – В первую очередь – музыка. А сюжет…я с детства неравнодушна к историям о древних греках. И всегда любила Одиссея.

- Хитроумного воина, придумавшего, как захватить неприступный город? – его голос звучал из тени, лица не было видно, и Елена вдруг ощутила, как дрожь пробежала по ее спине. Кажется, когда-то его называли Ангелом Музыки, который очаровывал свою возлюбленную голосом.… Она начинала понимать, как это происходило, но попыталась стряхнуть наваждение.

- Мужа, который стремился домой, к жене и сыну, невзирая на все препятствия, которые возникали на его пути по воле богов и людей, - ответила она, возможно, излишне резко. – И всегда я восхищалась Пенелопой, которая ждала своего супруга, несмотря ни на что.

- Когда-то я тоже подумывал о написании оперы об Одиссее, - сказал Фантом негромко, словно сам себе, - жаль, не успел.

- Почему же? – удивилась Елена.

- Потому что ваш месье Памье уже рассказал все, что хотел бы рассказать и я. Не люблю повторяться…

Звуки увертюры заставили их замолчать и обратить внимание на сцену. Они оба знали почти каждую ноту оперы, но разве это может помешать получать наслаждение от прекрасной музыки и блистательного исполнения?

И все же что-то было не так.

Когда первый акт почти подошел к концу, Призрак Оперы встал и вежливо поклонился баронессе:

- Благодарю вас за доставленное удовольствие, ваша светлость. Но сейчас я должен вас покинуть, увы.

Елена Александровна хотела что-то сказать, но не успела – столь стремительно он вышел из ложи, мгновенно растворяясь в коридорах. Конечно, именно этот момент подходил для этого идеально: до начала антракта оставалось еще несколько минут, театральные коридоры пустуют, можно пройти незамеченным куда угодно. И куда, интересно, вдруг понадобилось отлучиться этому любителю конспирации? Э, мадам баронесса, вдруг одернула она себя, а с чего это вас заинтересовали путешествия сего господина? Опасаетесь, что он выкинет какой-нибудь из своих любимых трюков? Или вам просто понравилось его общество?

В антракте следовало бы выйти из ложи и отдать долг светского общения, чего делать как раз и не хотелось, а хотелось отправить все собравшееся блистательное общество к дьяволу и просто побыть в ложе наедине со своими мыслями. Наверное, с усмешкой рассудила баронесса, это на нее влияет общение с Призраком Оперы и его пренебрежение к этикету.

Но все же нарушать приличия не стоит.

Обменявшись несколькими ничего не значащими вежливыми фразами со встреченными знакомыми и выдержав положенное время, она незаметно удалилась и вернулась обратно в ложу. Когда-то она недоумевала, отчего тайный повелитель Опера Популэр выбрал для себя именно пятую ложу, из которой открывается далеко не самый лучший обзор, но сейчас она стала понимать его гораздо лучше: отсюда же был виден маленький кусочек кулис, можно было понаблюдать за приготовлениями ко второму акту и полюбоваться отлаженной как дорогой часовой механизм работой. Особенно когда ты знаешь, что это стало возможным и благодаря твоим собственным усилиям.

Елена откинулась на спинку кресла и обратила рассеянный взор на расписной потолок со сверкающей хрусталем люстрой в центре. Любуясь этой роскошью, она чуть не пропустила закутанную в черный плащ фигуру, наблюдавшую за зрительным залом сверху. Так вот куда потребовалось отлучиться Призраку Оперы, догадалась она. Неужели его тоже терзают схожие подозрения из-за угроз самозванца? Впрочем, после той катастрофы она позаботилась о дополнительных мерах безопасности, а Виктор уверил ее, что поставил там охрану. Беспокоиться не о чем.

За размышлениями она не заметила, как начался второй акт.

Фигура в черном исчезла, а Елена Александровна вдруг почувствовала смутное волнение, весьма схожее с тем, что возникло у нее дома, когда она готовилась к выходу, взгляд постоянно возвращался к люстре. Что-то было не так.

В конце концов она поняла, что все равно не сможет просто сидеть и наслаждаться музыкой. Гораздо проще подняться наверх и удостовериться, что все в порядке. Заодно и посмотрим, кто нынче охраняет вход в каморку. Пожалуй, Сегре обязательно бы отметил, что такое поведение никак не подобает знатной даме, но после нескольких часов в обществе Призрака Оперы и особенно – их совместной разведки чердаков театра – определения «подобающего» и «неподобающего» стоило пересмотреть.

Она вышла из ложи, осмотревшись по сторонам, прошла по коридорам и нырнула в незаметную дверку, за которой располагалась лестница, ведущая наверх. Любители оперы и не подозревали о ее существовании, но мадам патронесса в свое время лично наблюдала за восстановлением театра, и дорогу туда помнила. Вполголоса ругнувшись на кринолин, из-за которого подниматься по узкой лестнице было ужасно неудобно, она все же преодолела путь и оказалась на довольно просторной рабочей площадке, в полном одиночестве. А где же охрана?

Благина огляделась, однако так никого и не заметила, пожала плечами в недоумении и решила, что непременно даст знать об этом Виктору. Из любопытства она заглянула в каморку, где крепились главные страховочные канаты, но там также было пусто. Странно, но всему этому, наверняка, найдется объяснение.

- Мадам Благина, как мило с вашей стороны прийти сюда. Самой.

Путь ей преградила высокая фигура в черном плаще и белой маске Смерти, кончик обнаженной шпаги плясал в нескольких сантиметрах от горла баронессы.

* * *

Елена инстинктивно попятилась, пытаясь отодвинуться от угрожающего ей острия, а убийца наоборот, сделал шаг вперед, перекрывая выход и загоняя женщину в ловушку. Впрочем, о какой ловушке говорить, если она все сделала сама, по собственной самонадеянности! Пожалуй, промелькнула мысль, этот безумец совершенно прав, собираясь ее убить, именно такого исхода она и заслужила…Боже, как глупо…

- Меня будут искать, - сказала она, призывая всю силу воли, чтобы голос прозвучал ровно и уверенно, как всегда. – Вы зашли слишком далеко, убийство знатной дамы будет расследоваться куда тщательнее, чем несчастные случаи, произошедшие с работниками.

- Расследоваться?! – прокаркал лже-Призрак. – Мадам, через полчаса зрителям этого театра будет не до вас и даже не до меня. Забыл поблагодарить вас за то, что вы позаботились приобрести новую люстру…она так великолепна…особенно когда падает, и давит всех этих светских ничтожеств, крыс в блестящих нарядах! Ненавижу!

Елена отступила еще на шаг. Ее всю колотила нервная дрожь, но она пыталась успокоиться – страх плохой советник. Она не хочет умирать и не собирается этого делать, она попытается вырваться. Самозванец не убил ее сразу, он предпочитает поговорить. Значит, нужно тянуть время, каждый выигранный миг – это шанс на спасение. Она перевела взгляд на шпагу – великолепный клинок, ее отец обожал холодное оружие и мог часами рассказывать о каком-нибудь экземпляре своей коллекции. И он бы наверняка захотел заполучить эту шпагу. Какой знакомый эфес, изготовленный в виде черепа…где-то она уже сталкивалась с подобными украшениями.… А вот держит он шпагу неправильно, любой мало-мальски умелый фехтовальщик выбьет ее в первое же мгновение поединка. Увы, его нет рядом.

Русская начала отходить в сторону, очень медленно, практически незаметно.

- Конечно, - сказала она. – Вы их ненавидите, надменных, чужих, проходящих мимо и смотрящих на вас как на пустое место.

- Сегодня я расквитаюсь с ними за все! – крикнул убийца. – Они узнают, что значит не повиноваться приказам Призрака Оперы!

- Снова люстра? – еще один шаг в сторону. – Это уже было. Призрак Оперы не стал бы повторяться…

- Я – Призрак Оперы! – глаза мужчины в прорезях белой маски были совершенно безумными. – Я решаю здесь все! Я ведь предупреждал вас всех, что моя месть будет ужасна!

- Ты не Призрак Оперы! – внезапно рявкнула Елена Александровна. – Ты ничтожество, укравшее его маску и шпагу! Ты можешь только подражать ему!

- Замолчи! – побелевшими от ярости губами выдавил он и сделал резкий шаг вперед, отводя шпагу в сторону, приближаясь почти вплотную. – Я ненавижу эту проклятую Оперу, я думал, что избавился от нее навсегда! Пока не появилась ты, проклятое отродье, и ты все вернула! Ты во всем виновата! Ненавижу тебя!

Рука баронессы взлетела вверх, но удар не достиг цели – он перехватил ее руку и сдавил ладонь. Правую, недавно пораненную и не до конца зажившую. Благина с трудом удержалась от крика боли, чувствуя, как подкашиваются ноги.

- Я убью тебя, - тихо пообещал самозванец, - а потом я сброшу люстру, и театр опять загорится…и тебя никогда не найдут, даже чтобы похоронить по-христиански…

Елена, не тратя время на ответ, выбросила вперед левую руку, вцепилась в край маски, и рванула изо всех сил. Тесемка лопнула и маска полетела в сторону, а самозванец согнулся пополам, словно получив страшный удар. Сейчас! Благина бросилась к выходу, рядом просвистел клинок, но каким-то чудом ей удалось уклониться – просто повезло, что преступник не был знаком даже с азами фехтования и вместо выпада, наверняка доставшего бы беглянку, ударил с замаха, будто бы в его руках был топор, а не аристократическая шпага.

Она все же опередила убийцу на несколько мгновений, но их хватило, чтобы выбежать и захлопнуть дверь каморки прямо в лицо преследователю. Судя же по шуму упавшего тела, этот удар свалил его с ног. Но баронесса не обольщалась – это даст ей всего несколько секунд. Бежать! Но куда? Спуститься по лесенке в своем роскошном платье и выбежать в коридор она не успеет, он настигнет ее и убьет. Остается только путь по мосткам, более-менее ровный, и она попадет на верха, а там всегда есть работники.

…подумать только, а ведь ее подозрения в отношении личности преступника оказались правильными…

Благина сбросила туфли, подобрала край платья, чтобы не мешал, и побежала.

Как и следовало ожидать, удар дверью задержал маньяка ненадолго и она услышала сзади скрип мостков под его шагами. Что удивило, он, кажется, не спешил. Она обернулась и заметила, что он вновь надел маску и просто идет за нею, довольно быстро, но не переходя на бег. Да он со мною играет, как кошка с мышью! - поняла Елена. - Думает, что мне все равно не уйти! Посмотрим…нужно только пробежать еще немного…чуть-чуть…

Все же платье подвело мадам патронессу, зацепившись за что-то, а дорогая ткань затрещала, но не порвалась. Благина потеряла равновесие и упала, больно ушибив колено. Все поплыло перед глазами и точно в кошмарном сне она наблюдала, как не торопясь приближается преступник, вытаскивая на ходу шпагу из ножен…

Все…

…Горло убийцы захлестнула веревочная петля, натянулась, а потом с той стороны последовал весьма чувствительный рывок, потому что преследователь упал навзничь. Призрак Оперы в несколько шагов преодолел разделяющее их расстояние, наступил на дернувшуюся было руку преступника, отобрал шпагу и, перехватив ее, хорошо припечатал ему эфесом по виску. Брезгливо пошевелил носком модной лакированной туфли обмякшее тело и сказал, точнее, сплюнул, только одно слово:

- Мразь.

После этого он повернулся к Елене Александровне и ее радостная улыбка увяла, а слова благодарности застряли в горле: столь явно читалось в глазах Фантома желание удавить ее, баронессу Благину, собственными руками.

- Мадам патронесса, - процедил он сквозь зубы, - потрудитесь объяснить, что вы здесь делаете?

Его голос клокотал с трудом сдерживаемой яростью.

- Я решила проверить...

- Решили? – ярость прорвалась львиным рыком. – Вы решили?

Он подскочил к ней, схватил за плечи, рывком поднял и несколько раз тряхнул так, что ее голова замоталась, словно у куклы.

- Я! Запрещал! Вам! Ходить! Здесь! Одной!

- Пустите, мне больно… - попыталась запротестовать она, но мужчина не слушал.

- Я возвращаюсь в ложу и вижу, что вы пропали! Куда вы могли отправиться?! Разумеется, прямо в руки безумцу! Мне следовало дать ему вас убить!

- Но вы меня спасли, - ответила баронесса. – Во второй раз.

- И в последний! – он отпустил ее и отошел, тяжело дыша. – Если вы еще раз меня ослушаетесь, клянусь богом, я сам вас прикончу.

Призрак Оперы склонился над телом лежащего без сознания самозванца, снял с его шеи петлю и аккуратно смотал, затем забрал шпагу и, не обронив ни слова, направился прочь.

- Месье Фантом…- позвала она, но мужчина не обернулся, исчезая во тьме.

Елена Александровна без сил опустилась на пол и прислонилась спиной к столбику ограждения, откинув голову на перила. Неужели действительно все? Кошмару конец?

- …Мадам патронесса? – к ней склонился смутно знакомый светловолосый парень в одежде работника. – Вы целы? Можете встать?

- Да, - в ушах шумело, она услышала свой собственный голос, будто чужой. – Не знаю, надеюсь, смогу.

- Обопритесь об меня.

Парень помог ей подняться, и она с удивлением обнаружила, что не одна на этих мостках. Рядом суетилось еще несколько человек, деловито вязавших мерзавца, терроризировавшего ее театр.

- Я Анри Жермон, мадам, я из полиции…

Благина подошла к полицейским и посмотрела на негодяя. Мелкая сошка, на которую никто не обращает внимания и проходит словно мимо пустого места, человек, игравший в Призрака Оперы.

Лоран, гример и помощник несравненной Ла Карлотты.

- Он говорил, что намерен поджечь Опера Популэр, - вспомнила Елена.

- Не беспокойтесь, мадам, мы все обезвредили. Только в одном просчитались – никто и не подумал, что он все же решит сбросить люстру, а он ушел через тайный ход, заколол Сержа, который стоял наверху, и все же полез туда…Мы преследовали его. Мадам баронесса, что с вами?...

Да ничего, господин полицейский агент. Совсем ничего. Просто господин Ньютон был прав, Земля притягивает все к себе, и сейчас она особенно сильно притягивает баронессу Елену Александровну Благину.

* * *

Коньяк был хорош, каким же еще он мог быть в доме баронессы Елены Александровны Благиной? Она отставила рюмку на столик и поплотнее закуталась в шаль, удобно устраиваясь на софе. Боже, какое счастье – вот так просто сидеть на мягком диванчике, смотреть в окно и как ни в чем ни бывало любоваться ясным деньком.

С поимки лже-Призрака Оперы прошла неделя, и всю эту неделю русская провела дома, принимая прописанные доктором успокоительные капли и время от времени выходя на прогулку в сад. Никаких посетителей, никаких забот, только отдых. Уже заказаны билеты на поезд и завтра она уедет на курорт, сдержав слово, данное Пелагее Ивановне. Старушка, словно сбросив груз прожитых лет, пчелой летала по всему дому, прикрикивая на слуг и внимательно наблюдая за упаковкой чемоданов.

Осталось лишь одно последнее дело, которое она, Елена Благина, обязана выполнить.

Гости прибыли без опозданий, к четырем часам дня, и уже ожидали мадам баронессу в гостиной. Любимые партнеры Андрэ с Фирменном, Антуанетта Жири с дочерью, непривычно тихая Карлотта Гуатичелли под руку с Виктором Сегре. Елена сняла шаль, бросила взгляд в зеркало, поправила прическу и вошла в гостиную.

Светский обмен любезностями, чай с пирожными, настороженные взгляды, ожидание.

Как и следовало ожидать, первой не выдержала синьора прима.

- Я быть просто в смятении! Как мочь этот mascalzone, так долго притворяться! Мне страшно подумать, что он постоянно быть рядом со мною! Сanaglia!

- Увы, синьора, - склонился к ручке дамы Сегре, - как часто нам приходится открывать в знакомых нам людях неприглядные грани…

- И все же, - тонко, одними губами, улыбнулась мадам Жири, - вы расскажете нам о том, как был раскрыт этот мерзавец?

- Непременно, - заверил ее следователь. – Однако мне не обойтись без помощи мадам баронессы, которая оказала неоценимую помощь следствию. Вы позволите мне начать, сударыня?

- Разумеется, Виктор, – кивнула Елена, отметив краем глаза, как сощурилась на это «Виктор» Карлотта.

- Итак, дамы и господа, Лоран Альбер Блие, сорока трех лет от роду, последние пять лет работающий личным помощником синьоры Карлотты Гуатичелли, примадонны Опера Популэр. Некогда сей недостойный месье носил имя Александра Лорана и подавал большие надежды в качестве оперного певца.

- Он был певцом? – вскинула брови Мег.

- И весьма перспективным, по уверениям его учителей.

- Что же случилось?

- Это известно одному господу богу, мадемуазель. Однако он потерял голос, что стало для него ужасной трагедией. Он истратил практически все свои сбережения на попытки его вернуть, к сожалению, неудачные. Скорее всего, бедняга слегка повредился на этой почве рассудком, бросил все и уехал. Практически все его знакомые из той, прошлой жизни, полагали, что он умер. Несколько лет он скитался, сильно изменился внешне, затем вернулся в Париж и под новым именем нанялся помощником гримера в театр Ле Пелетье. Его бывший наставник был вполне доволен своим учеником, хотя и несколько удивлялся его мрачности и замкнутости. После пожара в Ле Пелетье Лоран на некоторое время уезжает из Парижа, и вновь возвращается в нашу историю спустя два года, в качестве личного помощника синьоры Гуатичелли. Он был, надеюсь, хорошим гримером, синьора?

- Замечательным, - фыркнула дива.

- В его жизни им двигали две страсти: ненависть к опере, и невозможность жить без нее. Но он уже не был солистом, который может диктовать свою волю всем, он стал рядовым работником, на которого практически не обращают внимания. Постепенно его безумие накапливалось, пока не прорвалось. Но в Опера Популэр он встретил могущественного противника, некоего Призрака Оперы, вездесущего, всезнающего, отдающего приказы и наказывающего за их невыполнение. Лоран ненавидел этого Призрака еще больше, чем весь театр, ненавидел за то, что ему никогда не стать таким же. Он знал, где тот прячется, собирал его письма, адресованные синьоре приме и другим работникам театра. Именно в это время Лоран некоторым образом сблизился с покойным Реми, который был тогда секретарем директора Оперы, мсье Лефевра. Господин Реми знал все обо всех, и не гнушался этим пользоваться, особенно – делиться информацией за звонкую монету. Таким образом наш преступник узнал все подробности истории влюбленности Призрака Оперы в девицу Кристин Дааэ, и ему не составило труда догадаться, что организованный ее женихом план поимки Призрака тот воспримет как личный вызов. Лоран был абсолютно уверен, что во всем, что случится в тот вечер, обвинят именно таинственного господина в маске.

- Но он же не мог знать о люстре! – напомнила мадам Жири.

- Мог, мадам, мог! – усмехнулся Сегре. – Он и сам собирался использовать ее, и лишь чуть-чуть разминулся с господином Фантомом. Лоран понял, что страховочные цепи убраны, и сделал выводы, обеспечив несколько очагов поджога, пока на сцене разворачивалась драма.

Елена вздрогнула – даже сейчас, спустя почти два года после «Дон Жуана», она с ужасом вспоминала о кошмаре в театре.

- А мой Вальдо? – всхлипнула Карлотта.

- Увы, сеньор Пьянджи оказался не в том месте не в то время. Его оглушил Призрак Оперы, чтобы занять его место на сцене, и он некоторое время пролежал без сознания, затем пришел в себя, вышел за кулисы и наткнулся на преступника, занятого поджогом. Синьор Пьянджи был все еще немного не в себе и не сумел оказать сопротивления. По словам Лорана, он просто хотел его придушить, чтобы он ему не мешал, и даже не думал, что убивает ведущего тенора.…Ну а то, что случилось далее, вы все помните. В театре начался пожар, вслед за Фантомом отправилась погоня…гример присоединился к одной из таких групп. Он побывал в жилище Призрака Оперы и даже унес оттуда кое-что на память, абсолютно уверенный, что теперь-то он навсегда свободен от театра и от синьоры Гуатичелли.

- Ха! – вскинула подбородок певица, а Елена только с улыбкой покачала головой.

- Впрочем, синьора Гуатичелли сумела уцелеть, так что Лоран остался при ней. И с удивлением узнал через некоторое время, что театр будет восстановлен, а самое главное, что несравненная Ла Карлотта остается. Это означало, что ему также придется вернуться туда. И он вернулся.

- Не зря я несколько раз ловила себя на мысли, что все странности в театре начались после возвращения туда синьоры примы, - заметила Елена.

- Вы меня подозревать?

- Нет, синьора, я вас не подозревать, - заверила ее патронесса. – Мне только очень жаль, что я слишком долго не могла сделать следующий шаг и понять, что наш лже-Призрак каким-то образом связан с вашим возвращением, искала совпадения, и не увидела самый явный и простой вариант. Однако, Виктор, как же Лорану пришла в голову идея занять место Призрака Оперы?

- Это случилось вскоре после возвращения, - ответил полицейский. – Дело в том, что из подземного убежища он унес, помимо плаща и маски, еще и карту потайных ходов Опера Популэр, нарисованную самим тамошним обитателем. И сразу же принялся активно применять свои новые знания. Вы понимаете, что он ощутил, когда понял, что за несколько минут может пройти путь, обычно занимающий полчаса, что может попасть в любую часть помещения незамеченным, может навещать закрытые для всех кабинеты? И делать там все, что угодно?

- Власть, - сказала мадам Жири.

- Да, сударыня, власть над всеми жалкими людишками. И Лоран надевает белую маску и черный плащ и начинает разгуливать по театру, молниеносно исчезая в тайных ходах, едва кто-то его заметит. Наверное, ему это доставляло удовольствие.

- Писать письма с угрозами тоже? – спросила Мег.

- О, с письмами вышла совершенно необыкновенная история, - усмехнулся Сегре. – Не так ли, месье Андрэ, месье Фирмен?

Взгляды всех присутствующих как по команде обратились к директорам, а те, словно две незасватаные девицы, принялись с усердием изучать рисунок персидского ковра на полу. Рисунок, конечно, был красив, как и все в доме, но Благина посмотрела на партнеров столь недвусмысленно, что те сдались.

- Мадам баронесса, ваша светлость! – вскочил Фирмен. – Поверьте, мы все делали исключительно для пользы театра! Подумайте сами, Призрак Оперы обеспечивал нам отличную рекламу, неужели мы должны были отказаться от нее только из-за того, что он нас покинул? У нас и в мыслях не было ничего дурного!

- Так это вы писать мне те письма?!! – зашипела разъяренной кошкой Карлотта, взлетая с кресла с явным намерением выцарапать бесстыжие глаза директоров. Ее удержал Сегре, нашептывая что-то на ушко, после чего та заулыбалась и, показав кулак Андрэ с Фирменном, вернулась на свое место. Зато столь необычный способ успокоения вокалистки стоил трех раскрытых от удивления ртов – Маргариты, Елены и, о небо! - мадам Жири.

Карлотта, заметив их реакцию, засияла:

- О да! Мы с Виктором теперь insieme, si! Скоро свадьба!

Елена прикрыла глаза рукой – Карлотта Гуатичелли помолвлена, и никто об этом не знает! Боже, что творится с миром!

- Виктор предложить мне руку и сердце, - продолжала тем временем прима, - но пока что мы не объявлять о помолвке ufficiale, это быть немного позже, чтобы весь свет собраться у меня!

Получив полный букет поздравлений, итальянка, милостиво кивнув, разрешила Виктору Сегре продолжать.

- Таким образом, дамы и господа, многоуважаемые директора подали идею и лже-Призраку. Он точно так же принялся писать письма с угрозами, но непосредственно мадам патронессе, которую винил во всем. Кроме того, он стал подстраивать несчастные случаи: подрезанная веревка, ослабленные крепления, незапертый люк, мелкие кражи, - все в надежде, что театр поверит в возвращение Призрака Оперы и угрозы. О, как же наш самозванец мечтал избавиться от Оперы! Один из работников сцены, Шарль, заметил Лорана несколько раз и догадался о существовании тайного хода. Он решил подстеречь этого таинственного человека, и подстерег. Лоран столкнул его с верхов.

Елена вздрогнула – вот и начало кровавого отсчета в Опера Популэр.

- После того, как явившиеся жандармы сделали вывод о несчастном случае, наш самозванец почувствовал себя в полной безнаказанности. И начал угрожать мадам Благиной лично.

- Сломанные розы, - сказала баронесса. – Совсем не такие, как присылал Призрак Оперы своей ученице Кристине Дааэ. По словам самой Кристины… Где он, кстати, их доставал?

- Заказывал в оранжерее, - просто ответил следователь, - от имени синьоры примы. Он никогда не видел тех роз, что присылали мадемуазель Дааэ.… Тот сорт был весьма редким, но в цветах преступник не разбирался, поэтому остановился на первом попавшемся, с алыми цветками.

В самом деле, как просто, печально подумала русская.

- Но свершив это убийство, - произнесла она вслух, - Лоран забыл об одном, не так ли? О человеке, знавшем все и вся в театре, господине вездесущем Реми? Как я подозреваю, покойный секретарь решил шантажировать Лорана, а когда тот отказался – обратился ко мне. Это было в вечер премьеры «Одиссея на Итаке», он подошел и сказал, что должен сообщиться нечто важное. Я поздравляла исполнительницу главной роли, синьору Гуатичелли, думаю, что и Лоран был где-то рядом. Он услышал и понял, что у него совсем мало времени. Реми отправился ждать меня у дверей кабинета, недалеко откуда обнаружился потайной ход. Наш преступник прошел через него, оглушил шантажиста, но тот сперва пытался оказать сопротивление, у него слетел монокль, и его раздавили во время борьбы. Потом Лоран отволок жертву через тот же ход в другую часть театра, где и инсценировал самоубийство. Подделывать почерка ему было не впервой, не так ли? Он же подбросил ему в стол фальшивую печать Призрака Оперы и старые письма, чтобы направить полицию по ложному пути. Печать, как я думаю, он позаимствовал у моих партнеров. И они, разумеется, не стали обращать на это внимание полиции. ... А затем я обнаружила тайный ход и отправилась туда, где и встретилась с господином самозванцем впервые лицом к лицу. – Она перехватила внимательный взгляд мадам Жири, и слегка кивнула в ответ на невысказанный вопрос. Да, мадам Жири, вы, как обычно, защищаете его от всех: от преследователей, от меня, даже от него самого… Я не раскрою вашей тайны, ведь теперь это и моя тайна. Я все же надеюсь, что мы с Призраком Оперы сумеем понять друг друга. Мы с ним оба любим этот театр, значит, у нас уже есть кое-что общее. – Впрочем, мне повезло, я даже ранила преступника и сумела уйти. Теперь я думаю, что можно было бы раскрыть убийцу буквально на следующий день – проверив, нет ли у кого-то из работников свежих огнестрельных ран. Или хотя бы обратив внимание на странную неуклюжесть обычно расторопного господина Лорана. К сожалению, я поняла важность этого факта гораздо позже, когда случайно поранила руку и по привычке пыталась действовать ею как прежде. Пожалуй, мне теперь придется как минимум научиться писать левой рукой, чтобы, если подобное случится еще раз, хотя бы не ставить кляксы в важных письмах. – Она слегка улыбнулась. – Второй же зацепкой для меня стал запах, странный запах, который источала роза в моей ложе и который я почувствовала в тайном проходе. Я очень долго не могла понять, что же это такое, пока случайно не наткнулась на кипу надушенной бумаги. Это был запах духов! Однако запах слишком насыщенный, почти ядовитый, поэтому я и не узнала его сразу, духи должны быть легким облачком, а господин Лоран, судя по всему, просто разбил пузырек. Тогда же я и вспомнила, где уже ощущала запах таких духов – ведь это специальная смесь, которую делает один-единственный парфюмер в Париже, по личному заказу синьоры Карлотты Гуатичелли!

- Разумеется! – гордо подтвердила прима. – Вторых таких духов нет во всем городе!

- Тогда словно разрозненные кусочки мозаики начали собираться, я припомнила прочие детали, и, как оказалось, мои подозрения совпали с мнением лучшего следователя Сюртэ.

- О, сударыня, вы мне льстите, - не остался в долгу Сегре, - однако если учесть, что в моем распоряжении все средства французской полиции, то мне остается лишь снять шляпу перед вашей проницательностью. Но если бы не визит синьоры Гуатичелли, я, возможно, до сих пор блуждал бы в потемках. Она рассказала мне о письмах и посылках с личными вещами покойного Вальдо Пьянджи. Мертвые не возвращаются, поэтому я сразу же откинул призрачную версию, сосредоточившись на более земных и прозаических вариантах. Кто мог присылать эти вещи? Тот, у кого они были. А хранились они в доме у синьоры Карлотты, так что доступ к ним имела только она сама и ее прислуга.

- Но я ведь приказать все сжечь! – воскликнула итальянка.

- Именно! Вы приказали прислуге все уничтожить, но ведь не присутствовали при этом лично! Разумеется, Лоран затем доложил вам, что ваше приказание выполнено, а сам как ни в чем ни бывало продолжал вам присылать письма от вашего покойного возлюбленного. Нам осталось только выяснить, у кого из ваших слуг есть возможность подбрасывать вам их в Опере, и, как оказалось – всего у нескольких человек. Проверить их оказалось несложно… вы знаете, на допросе Лорана выяснилось немало любопытных вещей. Например, он распускал по Опере слухи о неких амурных намерениях Призрака Оперы в отношении мадам Благиной…

- Что?! Да как он посмел!!! – Елена очень надеялась, что ей удалось достоверно изобразить крайнюю степень возмущения.

- О, прошу вас, мадам Благина, что взять с безумца! Однако именно в тот вечер он был твердо уверен, что его намереваются арестовать, что мадам патронесса обратилась к лучшим специалистам, и он решил ударить первым. Как он заявил, он намеревался поджечь театр, но сначала отправиться в пятую ложу и там убить вас.

Благина мысленно застонала – так вот за чем явился Призрак Оперы! Посмотреть представление, как же! Он поджидал убийцу, который должен был явиться по русскую душу мадам патронессы. Неудивительно, что он так разозлился наверху – еще бы не разозлиться, если приманка из заботливо расставленной ловушки вдруг пропадает и отправляется неизвестно куда. Интересно, это он так берет на вооружение методы своих противников? В таком случае, ему следовало бы обратить большее внимание на Виктора Сегре, а не Рауля де Шаньи.

- К счастью, все обошлось, - быстро сказала она, дабы не продолжать столь скользкую тему. – Я жива, цела, а преступник арестован. Что его ожидает, Виктор?

- Это решит суд, мадам баронесса, - ответил Сегре. – Однако я думаю, что его до конца жизни запрут в сумасшедшем доме.

Благина поежилась, такого она не пожелала бы никому.

- Мы все безмерно благодарны вам, месье Сегре, - сказала Антуанетта Жири, - за то, что избавили Опера Популэр от этого маньяка. Теперь, я уверена, все образуется.

- Да, я тоже в этом уверена, - согласилась Елена. – Надеюсь, что за время моего отсутствия в нашем театре не заведется никаких новых обитателей с анти социальными наклонностями.

- Отсутствия? – удивилась Мег. – Мадам патронесса, вы уезжаете? Надолго?

- На пару месяцев, я думаю, - улыбнулась в ответ русская. – Мне дорого стоила эта история с самозванцем, да и я обещала Пелагее Ивановне, что поеду отдыхать, когда все закончится. Я всегда держу свое слово. Так что, господа, я на вас рассчитываю. И, месье Андрэ, месье Фирмен, я вас умоляю, не нужно больше прибегать к столь сомнительным средствам рекламы нашего театра. Он не нуждается в этом, пусть наилучшей рекламой для него будет его репертуар и его исполнители.

…они посидели еще немного и гости начали по очереди откланиваться: Сегре ожидало важное совещание в Сюртэ, Карлотту, мать и дочь Жири – репетиции. Да, Анатоль Памье сдержал слово и написал балет специально для своей белокурой музы… правда, мадам наставницу его модерновые тенденции слегка шокировали и она последние дни занималась спорами с автором. Елена даже посочувствовала композитору, хотя, с другой стороны, она была почти уверена, что в театре найдется тот, кто встанет на его сторону и непременно уговорит Антуанетту.

Уже прощаясь, Сегре задержался в дверях.

- Мадам Благина, Елена, вы позволите мне задать вам один вопрос?

Она примерно подозревала, какой это будет вопрос, но все же кивнула.

- Мои ребята, которые преследовали Лорана, поднялись за ним на верха. Анри Жермон, помните такого? – из парня явно выйдет толк, - он доложил, что они нашли вас и лежащего без сознания преступника…

- Если вас интересует, почему он вдруг упал без сознания, боюсь, я не смогу вам ответить, - пожала плечами женщина. – Меня тогда заботило совсем другое. Возможно, он просто споткнулся, упал и сильно ушиб голову?

Не стыдно вам, Елена Александровна, вот так лгать этому замечательному человеку? - спросила она себя. И сама же ответила: очень стыдно, но я не могу иначе.

Сегре задумчиво склонил голову к плечу.

- Жермон доложил еще кое-что, не упомянутое в рапорте. По его словам, когда они поднимались, он заметил рядом с вами еще кого-то. Ему не удалось рассмотреть его, но показалось, что это был высокий мужчина в длинном черном плаще. Увы, к тому моменту, когда они подоспели, этот таинственный некто уже пропал. Вы…ничего подобного не заметили?

Елена взглянула прямо в глаза следователю.

- Нет, я ничего не заметила. Может, это был призрак?

Ее собеседник усмехнулся в усы и поклонился.

- Желаю вам прекрасного отдыха, мадам баронесса. И возвращайтесь поскорее.

* * *

Утро было прохладным и туманным. Елена Александровна вдохнула полной грудью воздух Парижа и опустила на лицо вуаль. Поезд должен был отправиться через несколько минут, все вещи были давно уложены, ее личное купе приготовлено.

Она уже успела попрощаться с теми, кто пришел ее проводить – людьми, с которыми она так сблизилась за эти месяцы, и за которыми будет очень скучать.

- Голубушка, пора…

- Да, уже иду.

Поезд тронулся.

Она все же не выдержала, встала и подошла к окну, чтобы еще раз помахать всем на прощание. Увы, Сегре не сумел прийти из-за сильной занятости, зато Фирмен чуть ли не рыдал на груди своего друга и компаньона, заливая слезами уже третий платок, благородно предложенный как всегда спокойной и невозмутимой мадам Жири. Благина улыбнулась им и послала воздушный поцелуй.

Поезд отходил все дальше, фигурки провожающих уменьшались и становились едва заметными в тумане, но Елена продолжала стоять, прищурившись, в надежде рассмотреть где-то среди тумана еще один высокий темный силуэт…

Однако его не было.

Баронесса вздохнула и опустилась на свое место.

* * *

Эпилог.



Здание Опера Популэр сияло огнями, а звуки музыки разносились на несколько кварталов. Еще бы, ведь там праздновали официальную помолвку примадонны, несравненной Карлотты Гуатичелли с Виктором Сегре, лучшим сыщиком французской полиции. Дива сдержала слово и собрала к себе на празднование весь свет – всюду сверкали драгоценности и шитье на роскошных платьях, покачивались перья вееров, звенел смех. И разумеется, главной звездой этого во всех отношениях блистательного вечера была она, Ла Карлотта, одетая в невероятный туалет своего любимого розового цвета. Виктор Сегре в строгом, отлично пошитом фраке, казался необычно суровым, но время от времени лукавая улыбка все же выдавала его радость.

Когда Елена Александровна спросила синьору приму, где бы она желала устроить прием по случаю ее помолвки, итальянка не колебалась ни секунды: «Разумеется, в Опера Популэр!» И, решила патронесса, все удалось на славу.

Она вернулась в Париж накануне, чтобы посетить торжество и лично поздравить диву.

…На курорте, помимо всего прочего, оказалось ужасно скучно: дневной моцион для улучшения цвета лица и успокоения нервов, сплетни, музыкальные вечера. Можно было также поиграть в карты и пофлиртовать. Карты она не любила, флирт годился в качестве небольшого развлечения, но также быстро надоел, к огромному огорчению домоправительницы, надеявшейся, что с курорта ее Леночка вернется уже помолвленной. Оставалось слушать музыку…но разве можно было сравнить ее с тем, что звучало в Опера Популэр?! Она встретила нескольких знакомых еще по Петербургу… воистину, как тесен этот мир! «Ох, Леночка, как давно вас не было в столице, вы совершенно нас забыли!» Забыла, и, что самое странное – совершенно не хочется вспоминать.

Ей ужасно хотелось обратно в Париж.

Редкие письма из Оперы жадно читались и перечитывались: балет все-таки поставили, он пользуется большим успехом, карьера Маргариты Жири идет вверх…. Представления неизменно собирают аншлаги, правда, Мясник с Монмартра все никак не успокоится и в каждой новой своей рецензии изощряется в остроумии… И что не дает покоя этому клещу?... Недавно Опера Популэр предложили для постановки новую оперу, главному режиссеру она понравилась, партнеры, слабо разбирающиеся в музыке, решили все же дождаться решения мадам патронессы, и, несмотря на то, что она на отдыхе, прислали партитуру и либретто…возможно, баронесса выкроит время и взглянет на нее?..

Опера была написана на классический сюжет Шекспира и именовалась «Укрощение строптивой», правда, в либретто были внесены некоторые изменения, по сравнению с оригиналом. Но если не считать некоторых мелочей, произведение ей понравилось, и Елена решила, что непременно поставит ее.

..Странно, почему композиторы неохотно обращаются к подобным произведениям? Может, подать авторам идею «Отелло»?...

Получив приглашение на помолвку Карлотты и Виктора, витиеватые строчки и вензеля на плотной гладкой бумаге кремового цвета с золотым обрезом, она сразу же приказала собирать вещи и готовиться к отъезду…

- Мадам Благина! Как мы рады видеть вас здесь!

Елена повернулась и увидела Мег Жири под руку с Анатолем Памье – глаза у обоих горели так, что можно было держать пари, в скором времени в театре отпразднуют еще одну помолвку. Наверное, это просто замечательно: союз двух творцов, когда он будет писать музыку для своей возлюбленной, а она – блистать на сцене, окрашивая ее своим талантом. Кажется, в этом театре уже было нечто подобное, точнее, была попытка…и все же замечательно, что она удалась, пусть позже и с другими людьми…

Побеседовав с этой во всех отношениях приятной парой, Елена отправилась в дальнейшее путешествие по холлу, раскланиваясь, кивая, отшучиваясь. Подумать только, она отсутствовала всего два месяца, а здесь все так изменилось…

Основной же темой для бесед стал некий князь Кадар, объявившийся в Париже с месяц назад, заядлый театрал (как поделился граф Альбер де Ролле, который уже успел с ним познакомиться и даже заприятельствовать). Увы, страсть к театру не распространялась на прочие светские увеселения, поэтому князь редко их посещал, еще более распаляя и без того горячее любопытство света, в особенности – его прекрасной половины.

- Он замечательный человек, отличный собеседник и великолепно разбирается а музыке, - сказал де Ролле.

- В самом деле? – вежливо приподняла бровь Елена. – А откуда он? Не с острова ли Монте-Кристо?

Граф оценил шутку.

- Нет, баронесса, насколько мне известно, князь – иностранец, потомок древнего рода Кадаров из Трансильвании.

- Очень интересно, - Елену и впрямь кольнуло любопытство – новый человек, издалека, да еще и отлично разбирающийся в опере. – Вы меня с ним познакомите?

- Разумеется, баронесса! Тем более, он обещал посетить сегодняшний прием…

Похоже, слова графа услышал пролетавший мимо ангел.

- Князь Ференц Кадар! – громогласно объявил распорядитель, и Елена могла бы поклясться, что практически все дамы в зале на мгновение затаили дыхание.

Она тоже повернула голову: гость уже вошел и с кем-то раскланивался. Высокий мужчина лет тридцати пяти или тридцати шести, статную фигуру подчеркивает идеально сидящий фрак, темные волосы гладко зачесаны назад, медальный профиль, ленивая звериная грация в движениях. Словно перехватив ее взгляд, он поднял голову и посмотрел прямо в глаза баронессе. Она почувствовала, что должна сесть.

А де Ролле, верный своему обещанию, уже тащил князя к ней.

- Баронесса, позвольте представить вам моего друга, князя Ференца Кадара.

- Счастлив познакомиться, мадам, - поклонился тот. - Весьма наслышан о вас.

- Я тоже, - светски улыбнулась она в ответ, с трудом сдерживаясь, чтобы не влепить этому наглецу хорошую пощечину, сначала по левой щеке, а потом сорвать прикрывавшую правую сторону лица маску, и влепить вторую. – Простите мне мое любопытство, князь, но…

- О, прошу вас, это было очень давно, несчастный случай на охоте, оставивший шрамы на всю жизнь.

- Ты как всегда скромничаешь, - усмехнулся рядом Альбер. – Наверняка ты бросился в рукопашную схватку с волком или медведем, спасая некую прекрасную даму.

- И задушил зверя голыми руками, - закончила Елена Александровна.

Де Ролле перевел взгляд с нее на своего приятеля.

- Прошу прощения, я должен вас покинуть…Князь? Баронесса?

- Да, конечно, - кивнула Благина. – Мне бы хотелось побеседовать с князем, уверена, у нас найдется множество тем для разговора. Не так ли, князь?

- Несомненно.

Граф удалился, а Елена Александровна повернулась к собеседнику, и взгляд ее не предвещал ничего хорошего.

- Вы сошли с ума, - сказала она. – Как вы додумались явиться сюда? Вас же узнают!

- Кто? – ехидно ответил Призрак Оперы. – Во всем Париже есть всего несколько человек, видевших меня раньше. Здесь только мадам Жири, и она меня точно не выдаст. Разве что, может, вы?

- Да как вы могли даже подумать такое? – она сама не знала, почему, но это предположение ее по-настоящему взбесило. – Будь я мужчиной, я бы непременно вызвала вас на дуэль за оскорбление. Князь. – Она очень постаралась вложить в это слово как можно больше яда.

Он равнодушно пожал плечами.

- Князь, герцог, барон – разница невелика. Почему бы и нет? При наличии средств легко можно стать кем угодно. Хотя, не скрою, быть князем намного приятнее, чем Призраком Оперы.

Благина покачала головой.

- И все же, я не понимаю…

- Я и сам не все понимаю, - спокойно сказал он. – Однажды я ушел из Опера Популэр, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Но судьба рассудила иначе и я вернулся, чтобы встретить свою копию, лживую, подлую гадину, которая назвалась моим именем. А еще – встретить вас. Я никогда не верил в высшие силы, но мне кажется, судьба предложила мне выбор, и я его сделал.

- А титул? – спросила она.

- Титул? Я бывал в Трансильвании, мадам Елена, давно, и был даже знаком с князем Кадаром, одиноким стариком, имевшим несчастье пережить своих потомков. Он умер лет десять назад. Не думаю, что кто-либо решит предъявить претензии.

- Вы всегда все предусматриваете, - скорее констатировала, чем спросила Благина.

- Стараюсь. Но жизнь очень часто вносит свои исправления в мои планы.…Вам понравилась моя новая опера? – спросил он вдруг.

- Прошу прощения?

- «Укрощение строптивой». Я взял на себя смелость предложить ее Опера Популэр.

- Так это ваша! Мне следовало догадаться сразу! Да, замечательная вещь, но не думаю, что она нам подойдет.

- Почему? – удивился Призрак.

- У нас нет исполнителя роли Петруччо. Дюшан с ней просто не справится. Разве что… - она прищурилась, - разве что ее исполните вы?

- Нет!

- Да! Не скромничайте, у вас замечательный голос и драматический талант, я видела вас на сцене. Из вас с синьорой Гуатичелли получится прекрасная сценическая пара…

Наверное, вряд ли во всем мире нашлось больше десятка человек, видевших смущенного Призрака Оперы, и теперь Елена стала одной из них. Ошеломленное выражение лица мужчины компенсировало ей все.

- Нет, это невозможно, - отказался он.

- Почему?

- Ну, во-первых, я весьма не люблю Карлотту.

Елена пожала плечами.

- Ее половина театра терпеть не может. Я же не жениться вам на ней предлагаю, а спеть дуэтом.

- Но я ведь князь, как на мое вступление посмотрят в свете?

Ого! Однако быстро вы усвоили аристократические нравы.

- Сценический грим – и вас никто не узнает.

Фантом отошел на шаг, прищурился, склонил голову к плечу, словно смерил ее фигуру с ног до головы, и развел руками.

- Вы невыносимы, Елена. Однако я все же вынужден отказаться от вашего предложения. С другой стороны, мне хочется увидеть свою оперу на сцене нашего театра. А что вы скажете, если я предложу вам отличного исполнителя роли Петруччо?

- Продолжайте.

- Это не слишком молодой, но весьма талантливый исполнитель с великолепным голосом. К сожалению, ему не очень везло, и он поет в одном третьеразрядном театре. И как раз сегодня его выступление, буквально через час. Мы могли бы посетить его, а вы потом примете решение.

- Вы предлагаете мне сейчас уйти и поехать с вами в некий захудалый театр слушать неизвестного певца? - засмеялась она. – Отлично.

- Мой экипаж ожидает у входа, - поклонился мужчина.

Его экипаж? Вот что значит всего на два месяца оказаться вдали от Парижа. Судя по всему, ей предстоит узнать много нового. Мужчина предложил ей руку и вдвоем они вышли в коридор.

Елена ловила завистливые взгляды – неудивительно, насколько она знала здешние нравы, на князя Ференца Кадара наверняка развернулась настоящая охота. И сейчас десятки жадных глаз наблюдают, как столь великолепную добычу уводят у них из-под носа, десятки губ шепчут нечто вроде «и что он в ней нашел?»

Призрак вдруг замер и посмотрел куда-то в сторону.

- Прошу прощения, Елена, мне нужно отлучиться буквально на несколько секунд.

С этим словами он быстро и почти бесшумно (по привычке, должно быть) отошел. Баронесса проследила за ним взглядом и увидела худосочного субъекта в дорогом фраке и с на редкость кислой миной на лице. Лично они не были знакомы, но все театры знали знаменитого мсье Эммануэля Вито по прозвищу «Мясник с Монмартра». Мсье стоял у начала высокой лестницы и презрительно следил за сверкающей суетой внизу. Затем его силуэт загородил подошедший к нему широкоплечий господин, а еще через пару мгновений критик полетел вниз по лестнице.

Елена прислонилась к стене: ну неужели это непременно нужно было делать на празднике?

- Баронесса? – Фантом возник рядом, словно из ниоткуда.

- Вы уже закончили? – холодно осведомилась она.

- О да. Получил ответ на свой вопрос.

- Несомненно, это был очень важный вопрос.

- Очень. Я спросил недостойного месье Вито, сколько ступенек на этой лестнице.

- И?

- Тридцать шесть.

- Вы уверены? – вскинула брови Благина.

- Абсолютно. Месье Вито сосчитал каждую ступеньку своей…ээээ…иначе говоря, он никак не мог ошибиться. Ну что же, вы еще не передумали? Экипаж ждет нас.

- Я не передумала, - сказала Елена Александровна. – Ведите.

Лакей услужливо раскрыл украшенную родовым гербом дверцу кареты, а Призрак Оперы подал Елене руку, помогая подняться. Ее пальцы коснулись ладони мужчины, она сделала шаг вперед…но остановилась и повернулась к сопровождающему ее мужчине. Он заглянул ей в глаза.

- Что-то не так? – странно неуверенным тоном спросил он.

- Да, - растерянно сказала баронесса. – Это звучит ужасно глупо, но я ведь даже не знаю, как к вам обращаться. Месье Фантом? Князь Кадар?

- Ах вот вы о чем, - он облегченно вздохнул. – Моя мать назвала меня Эриком, и мне было бы очень приятно, если бы вы звали меня так же.

Елена Александровна улыбнулась.

- Я рада с вами познакомиться, месье Эрик.



Конец.

<<< Часть I

В раздел "Фанфики"
На верх страницы