"Prologue"

Париж

Графиня де Шаньи по одной вынула шпильки, и локоны, уложенные заботливой рукой Луизы, рассыпались по плечам. За шпильками на стол одно за другим полетели кольца, потом серьги, сверху легло ожерелье. Какой длинный вечер, какой длинный и бестолковый вечер! Она так просила Рауля увезти ее домой в одиннадцать, и ведь он обещал!.. Впрочем, Кристина давно привыкла, что муж легко дает обещания, которые с такой же легкостью не выполняет. Телеграмма или записка от приятеля, пять минут – и граф, переодевшись, целует ее в висок с виноватым видом, "Я скоро вернусь, дорогая", и не знаешь, ждать ли его к ужину, или он вернется заполночь, запрется в кабинете и выйдет только утром с красными от бессонной ночи глазами.

Кристина потянулась за гребешком, на ее запястье легла рука мужа. Он решительно отобрал гребешок, и Кристине пришлось подвинуться, чтобы они уместились на пуфике вдвоем.

– Ты сегодня хорошо пела, – сказал Рауль.
– О, сударь, вы заметили, – усмехнулась Кристина и ойкнула, когда он, распутывая два локона, задел ее ухо. Намеренно, конечно.
– Трудно было не заметить, дорогая, твое сопрано было слышно на улице, а не только в соседней зале.
– И помешало тебе удвоить ставку?
– Пришла слишком хорошая карта, чтобы мне что-то помешало.

Кристина вздохнула.

– Прости. Я знаю, что ты не любишь музыку.
– Я люблю музыку, – возразил Рауль.
– Ты не любишь, когда я пою, – поправилась Кристина. Рауль поднес к губам ее руку.
– Но ты прощаешь мне эту маленькую слабость? – спросил он.
– Я смирилась, – сказала она и свободной рукой погладила его по голове. – А у вас уже есть седые волосы, дорогой граф...
– Это фамильная черта, – Рауль поднялся, отложил гребешок на стол. – Брат начал седеть в двадцать пять. А я продержался до тридцати двух. Ложись, дорогая. Мне нужно разобрать счета и сочинить письмо управляющему банка.
– Почему ты никогда не показываешь счета мне? – вздохнула Кристина. – Конечно, я ничего не смыслю в математике, но...
– Как ты думаешь, стоит обратиться к нему "всемилостивейший государь" или "грязный вымогатель"? – перебил ее Рауль. Кристина сморщила нос.
– Смотря что ты от него хочешь. Но я бы посоветовала приберечь "вымогателя" для личной встречи.

Рауль усмехнулся.

– Попроси, пожалуйста, Луизу принести мне молока, – сказала Кристина, и дверь за мужем закрылась.

* * *

Она проснулась с головной болью, провела рукой по простыне рядом с собой – Рауля не было, и, судя по всему, он еще не ложился. Закутавшись в шаль, Кристина вышла в коридор.

Порошок от головной боли на вкус был гадким, попробовав раз, она решила, что лучше умрет, чем проглотит еще хотя бы крупинку. К счастью выручало иное средство – очень горячий и сладкий чай.

Кухня располагалась в противоположной части дома. Можно – и нужно! – было разбудить Луизу или Поля, но за одиннадцать лет Кристина так и не привыкла командовать слугами. Рауля это временами смешило, временами раздражало.

У кабинета Кристина остановилась. Нерешительно переступила с ноги на ногу. Постучала.

Послышались шаги, повернулся два раз ключ в замочной скважине.

– Что-то случилось? – Рауль сощурился. Выслушал несколько сбивчивые пояснения жены. Вздохнул: – И ты решила, что здесь тебе нальют чая?

Кристина хотела сказать в ответ что-нибудь не менее ехидное, но вовремя прикусила язык, потому что Рауль потянул ее за руку, заставляя переступить порог, и запер дверь.

– Чая нет, дорогая, но есть коньяк. Прописываю тебе десять капель в лечебных целях.
– На этот раз не все так плохо со счетами? – проницательно заметила Кристина, устраиваясь в большом кожаном кресле возле стены. Рауль, который в это время сгребал со стола письма и счета, замер с ворохом бумаг в руке.
– У вас на редкость острый язычок, сударыня, – буркнул он.

Подав Кристине пузатый коньячный бокал, наполненный едва ли на четверть, Рауль налил и себе – полный.

– Я получил письмо из колледжа Святого Людовика, – между двумя глотками сообщил он. – Густава там ждут в сентябре.
– О, нет, – Кристина сжала бокал так, что побелели пальцы. – Уже? Так скоро?
– Пожалуйста, – Рауль поморщился, словно коньяк вдруг оказался хинной настойкой, – не начинай снова. Я прекрасно знаю, что ты сейчас скажешь, а ты так же хорошо знаешь, что я отвечу.
– Он еще такой маленький! – Кристина, кажется, вовсе его не слышала. – Неужели это необходимо? И так далеко...
– Ты бы, конечно, предпочла, чтобы мальчик всю жизнь ходил, прицепленный к твоей юбке. – Рауль начал злиться по-настоящему.
– Нет, но...
– Он – наследник де Шаньи. Он будет учиться в колледже Святого Людовика, изучать юриспруденцию, языки... сделает дипломатическую карьеру...
– Рауль! – перебила его Кристина. – У него талант к другому!
– Сын графа де Шаньи никогда не будет музыкантом, – отчеканил Рауль. – Я сказал, и точка! И прошу тебя, Кристина, больше не испытывай моего терпения.

Почему они всегда ссорились, когда речь заходила о ребенке? Наверное, вздохнула про себя Кристина, возвращаясь в спальню, потому что больше детей не было, и Густав получал всю материнскую любовь и заботу целиком. Нотации отца тоже доставались ему в полной мере.

Кристина нырнула под одеяло, попросила у Девы Марии терпения и провалилась в сон без сновидений.

* * *

"The Coney Island Waltz"

Нью-Йорк, Кони-Айленд

– Мистер Уай никого не принима... о, бога ради, простите, мадам Жири!

Секретарь даже выскочил из-за стола, подобострастно кланяясь высокой и очень стройной пожилой даме в темном платье, смотревшемся на ней не хуже королевской мантии. Мадам Жири позволила себе едва заметную снисходительную улыбку и легким жестом дала понять, что не сердится. Секретарь вздохнул с заметным облегчением и сразу же снял трубку телефонного аппарата. Короткий обмен фразами, и вот уже с новым поклоном он открывает перед гостьей двери:

– Мистер Уай ожидает вас. Если позволите, я вас провожу.
– Благодарю вас, я знаю дорогу.

Миновав секретаря, женщина прошла в длинный коридор, завершающийся лифтом. Загорелся огонек, и стрелка принялась отсчитывать цифры этажей, поднимая мадам Жири на самую верхушку башни посреди знаменитого парка аттракционов, туда, где обитал "кони-айлендский затворник", загадочный господин, общавшийся с внешним миром посредством телефона и передаваемых через доверенных лиц приказов. Даже вездесущие нью-йоркские журналисты, для которых, казалось бы, не существовало непреодолимых преград, не сумели взять штурмом эту твердыню и узнать тайну его личности.

Звонок, дверцы раскрылись. Прежде чем выйти из лифта, мадам Жири посмотрелась в небольшое зеркальце, поправила и так безупречную прическу и вступила в новый коридор. Здесь она не бывала уже давно и поэтому даже остановилась полюбоваться новой отделкой из причудливо сплетающихся линий... цветочные заросли из металла – промелькнула удивившая её саму мысль. Еще несколько шагов – и она достигла цели. Дверь бесшумно открылась.

За окнами бушевал майский полдень, легкие портьеры на окнах не стали преградой безжалостным солнечным лучам. Но хозяин этого кабинета научился любить солнце. Это получилось не сразу, но в конце концов он справился.

Мадам Жири прошла вперед мимо кресел на модно изогнутых ножках, стоявших у стены под навешенной на неё чертежной доской (одно из кресел было завалено каким-то папками и свернутыми в трубку листами ватмана), к почти пустому столу у окна. Единственными предметами на нем были лампа с пестрым плафоном в форме цветочного венчика, телефонный аппарат, да дорогущий граммофон – громоздкий, отделанный красным деревом и серебром. Женщина чуть склонилась, рассматривая черный диск, уже поставленный в устройство, привела в действие механизм – и кабинет заполнил низкий мужской голос, густой, но летящий, четко пропевающий каждую ноту.

Le veau d'or est toujours debout;
On encense
Sa puissance
D'un bout du monde a l'autre bout!
Pour féter l'infâme idole,
Peuples et rois confondus...

– Это Шаляпин, знаменитый русский бас, – сказали за спиной мадам Жири, и она обернулась навстречу вошедшему в кабинет высокому мужчине. – Надеюсь, что когда-нибудь он споет и в "Метрополитен", снова вместе с Карузо. Хотелось бы вновь это услышать. Здравствуйте, мадам Жири, рад вас видеть.
– Здравствуй, – произнесла она, делая шаг навстречу хозяину.

Одиннадцать месяцев прошло со времени их последней встречи, подумать только, почти год! Конечно, они с мадам Жири переписывались, а временами даже – удивительно, что создает наука – общались на расстоянии благодаря новомодному телефону. Она рассказывала о постановках в Метрополитен Опера, где служили они с дочерью, он – делился будущими планами в своем парке развлечений, и в его голосе временами звучали очень знакомые нотки. "Это будет восьмое чудо света! – говорил он. – На окончательные расчеты уйдет еще много времени, но когда все будет готово.... Обещаю, вы будете присутствовать на открытии!" Совсем как в былые времена, когда его захватывала идея – и больше не отпускала.

Мужчина поклонился ей, она коснулась пальцами его щеки – но не маски, прикрывающей правую половину лица. Её он по-прежнему не снимал. Иногда мадам Жири казалось, что он держится за нее, как за часть своего прошлого, которое хочет забыть, но точно знает, что не может себе этого позволить.

Сбоку раздалось негромкое шипение и металлический перезвон. Мужчина, которого когда-то называли Призраком Оперы, быстро извинившись, бросился на звук, отодвигая настенную панель.

– Я подумал, что вы не откажетесь от чашечки кофе, – пояснил он, доставая поднос и предлагая гостье присесть. – Поэтому отдал распоряжения.

Да, кофе. Они любили его горьковатый вкус и дивный аромат. Когда они случайно встретились в Нью-Йорке восемь лет назад, а в таком огромном городе подобная встреча равносильна чуду, он, с трудом подбирая слова, пригласил мадам Жири в кофейню, чтобы впервые просто поговорить. Они просидели там почти три часа.

Иногда она спрашивала себя, являлось ли преступлением то, что она сделала, покрывая преступника, разыскиваемого по всей Франции, и помогая ему бежать? Уголовный кодекс давал событиям в парижской Опера Популэр однозначную оценку. Но когда измученный и потерянный человек постучал в двери съемной комнаты, где поселились бывшая мадам главный хореограф Оперы и ее юная дочь, она не позвала полицию и не велела ему убираться прочь. Мег не было дома, она не знала о госте и так и не узнала.

Бывший Призрак Оперы уехал через несколько дней, и в ответ на вопрос "Куда?" – только пожал плечами и добавил: "Может быть, в дивный новый мир".

Через год мадам Жири получила приглашение из Метрополитен Опера, еще некоторое время ушло, чтобы уладить все дела в Париже, а потом они с Маргаритой поднялись на борт огромного пассажирского корабля, шедшего из Гавра в Нью-Йорк. Новая страна, новая жизнь, но однажды, когда она стояла возле своего нового театра, кто-то окликнул её по-французски, она обернулась и увидела человека из прошлого.

От рабочего на стройках, где не спрашивают документов и редко обращают внимания на лица – до мистера Уай, богача, владельца крупнейшего парка развлечений, кони-айлендского затворника, легенды. Ему не привыкать.

– Как поживает Маргарита? – спросил Призрак, разливая кофе по чашечкам. – Я, к сожалению, не видел её последних выступлений, но читал в газетах восхищенные отзывы.
– Она... у неё все хорошо, – мадам Жири пригубила кофе. – Я... надеюсь. Моя дочь собирается замуж.
– Мои поздравления.
– Благодарю... – она снова помолчала, прежде чем продолжить. – Её жених намного старше её, но он богат, влиятелен и очень заботлив и внимателен к ней.... Это прекрасная партия.

Призрак уселся напротив неё и взял свою чашку.

– Жених вашей дочери вам не нравится, – сказал он.
– Он мне не нравится, – согласилась мадам Жири. – Но Мег любит его, и... я не знаю, – вздохнула она.
– Назовите его имя, и я постараюсь узнать о нем больше. Обещаю вам.

Мадам Жири кивнула, с трудом сдерживая вздох облегчения. Несколько раз они обсуждали с Маргаритой её избранника, каждый раз тон обсуждения становился все выше, и заканчивалось все неизменно слезами. Пока в последний раз Мег не крикнула в запальчивости: "Есть ли у нас, актрис, выбор? Не каждой удастся встретить благородного виконта... или ангела". И мать поняла, обняла дочку и вытерла её слезы.

Зазвенел телефон, Призрак снял трубку, выслушал, рявкнул: "Я же сказал, что не принимаю!" и повесил её обратно.

– Посланцы Эдисона, – коротко пояснил он, – снова зовут меня работать в его компании. И как только он пронюхал?
– Ты отказываешься?

По его губам пробежала давно знакомая усмешка:

– Я, мадам Жири, мистер Уай, эмигрант без документов. И меня устраивает нынешняя жизнь.
– Твой балаган? – она встала и подошла к окну.
– Да, – он остался сидеть в своем кресле. – Эти люди – такие же, как я был когда-то и остаюсь до сих пор, и мы вместе выстроили этот мир, в котором можем жить.
– И это приносит деньги, – закончила мадам Жири. – Ты все еще пишешь музыку?
– Да.

Женщина вернулась, прошла к чертежной доске и провела кончиками пальцев по тонким четким карандашным линиям, образующими силуэт огромного колеса, по столбикам синих цифр. Верхние бумаги, сваленные на кресло, зацепились за складку юбки и с шуршанием заскользили вниз. Она успела подхватить несколько листов и склонилась за остальными.

– Что это? – удивленно произнесла она, рассматривая чертежи.
– Пока только наброски, – сказал Призрак. – Не имеет значения.

Мадам Жири взяла с кресла свой ридикюль.

– Мне пора, – сказала она. – Я была очень рада повидаться с тобой, мальчик мой.
– И я. Хочу, чтобы наша следующая встреча случилась раньше, чем через одиннадцать месяцев.

Мадам Жири улыбнулась ему.

– До свидания. Не провожай меня, я знаю дорогу.

... когда за ней закрылись двери, он вернулся к столу. Свежие газеты с самого утра дожидались, пока он ими займется. Биржевые сводки, международные новости, светская хроника, театральные новости. Открыв нужную страницу, Призрак потянулся к граммофону.

Au bruit sombre des écus
Dansent une ronde folle
Autour de son piédestal
Et Satan conduit le ball!

... кивнув на прощание секретарю мистера Уай, мадам Жири вышла на улицу. Нью-йоркская жара сильнее парижской, но даже ей не под силу заставить ссутулиться балерину – немолодая уже женщина шла по выложенной пестрыми плитками дорожке со столь же ровной спиной и высоко поднятой головой, как и когда-то, выступая по сцене лучшего театра Франции.

Человек, который наблюдал за ней, скрывшись в тени, тоже это отметил.

* * *

Париж

Граф по своему обыкновению отсутствовал, и его семья провела весь вечер за музицированием. Играли Шопена в четыре руки, пели старинные французские песенки, смеялись... здесь же, за пианино, выпили молока с печеньем... Потом Наннет увела Густава купаться.

Перед сном Кристина поцеловала сына в теплую макушку, благословила и вышла из детской. Через закрытую дверь она слышала, как мальчик возится в кровати, укладываясь удобнее.

Кристина зажгла настольную лампу в маленькой гостиной, куда Луиза принесла чай. Скинула домашние туфли, чашку пристроила на подлокотник кресла и развернула рекламный проспект, которым ее снабдили в представительстве "Компань Женераль Трансатлантик". На первой странице разместился снимок "Нормандии". Лайнер был прекрасен, и Кристина позволила себе помечтать, как она в белом прогулочном платье и шляпе с перьями стоит на палубе и любуется океаном.

Из грез ее выдернули голоса. Быстро обувшись, Кристина подошла к двери, чтобы нос к носу столкнуться с Раулем. Он наспех поцеловал ей руку.

– Ты помнишь барона де Невё, дорогая? – Кристина и барон обменялись вежливыми фразами. – Мы будем в кабинете. Пожалуйста, попроси нас не беспокоить.
– Подать вам кофе?
– Нет, благодарю.

Кристина проводила мужчин взглядом: барон шествовал впереди, он был нередким гостем в доме де Шаньи и прекрасно ориентировался в расположении комнат, Рауль шел следом, прямая спина, голова чуть откинута назад, верный признак крайнего раздражения.

Вернувшись к проспекту и перелистав еще несколько страниц, Кристина принялась высчитывать, во сколько может обойтись путешествие в Америку и сможет ли она себе это позволить.

Вчера они с Раулем опять едва не поссорились. А все началось вполне мирно. Разбирая почту, Рауль наткнулся на прямоугольный конверт с иностранными марками, протянул жене:

– Твоя маленькая балерина снова прислала письмо. Похвальная регулярность.
– Мег! – Кристина быстро разрезала конверт, вчиталась в первые строки. – О, Рауль, она передает тебе большой привет!
– Весьма польщен.
– И пишет, что в Метрополитен Опера собираются ставить "Умирающего лебедя"...
– Это то же самое, что "Лебединое озеро"?
– ...Но роль отдадут этой Павловой, конечно.
– Прискорбно.

Кристина поймала его насмешливый взгляд, вздохнула и некоторое время читала письмо молча.

– Рауль! – вдруг воскликнула она взволнованно. – Мег выходит замуж!
– Прекрасно, моя дорогая. Кто же этот счастливец?
– Она не раскрывает деталей, пишет, что он европеец, но давно живет в Америке, богат, вхож в высший свет.
– Маленькая балерина подцепила богача... Жаль беднягу.

Кристина задрала подбородок.

– Я тоже тебя подцепила?

Рауль дернул ртом.

– Я тоже тебя подцепила? – повторила Кристина. – Маленькая хористка, которая возмечтала стать виконтессой.
– А стала сразу графиней. – Рауль отложил письмо, которое читал. – Но я никогда не считал тебя меркантильной, дорогая.
– Почему же? – с иронией спросила Кристина.
– Ты не разорвала помолвку, даже когда узнала, что в своем завещании брат не оставил мне ни су.
– Надо было, – притворно вздохнула она. – Тебе пришлось бы заботиться только о себе. А не о себе, жене и младенце.

Рауль побарабанил пальцами по столешнице.

– Ты жалеешь? – спросил он. Не дождался ответа, повернулся к жене. – Кристина, ты жалеешь?
– Нет, – поспешно ответила она, словно очнувшись от мыслей. – Нет, но иногда... мне кажется, у нас могла быть иная жизнь.

Рауль хмыкнул.

– Так что еще пишет твоя Мег? Как ее... Жири.
– Приглашает на свадьбу.
– Как мило с ее стороны.
– Рауль, не ёрничай. Она приглашает вполне серьезно. Смотри, она пишет, что может забронировать гостиницу. Просит телеграфировать как можно раньше, чтобы всё приготовить к моему приезду.
– Кристина, – раздельно произнес Рауль, – ты ведь не собираешься ехать?
– Плыть, – поправила его Кристина.
– Без разницы.
– Я... я очень давно не видела Мег. Собственно, я не видела ее десять лет и...
– И ты подумала, что свадьба – достаточный повод, чтобы всё бросить и... плыть через Атлантику?
– Да, – просто ответила Кристина, встала, быстро поцеловала Рауля в щеку и ушла из гостиной, не дожидаясь ответа.

Сегодня днем Кристина предложила Густаву прогуляться по Елисейским полям, оставила его на попечении мадемуазель Наннет в Тюильри, а сама отправилась в "Компань Женераль Трансатлантик". В общем-то, назло Раулю.

Барон, кажется, и не собирался уходить. Кристина на цыпочках несколько раз прошла мимо кабинета: оттуда раздавались приглушенные голоса, один раз удалось разобрать гневное Рауля "к черту вас всех!" и спокойное барона "ваш долг". На кредитора барон не был похож. Собственно, в своем доме Кристина никогда не видела кредиторов. Рауль тщательно оберегал жену от этой стороны жизни, умудряясь решать вопросы вне дома. И Кристина предпочитала не интересоваться способами, которыми он это делал.

Весь следующий день Рауль отсутствовал: по четвергам он играл в клубе, там же и обедал. Переодеваясь к ужину, Кристина заметила на кровати пакет.

– Что это? – спросила она у Луизы, хлопотавшей вокруг нее.
– Их сиятельство принесли, когда вы были у портнихи.

Кристина заглянула внутрь пакета и ахнула от неожиданности.

На покрывало высыпались три билета на "Нормандию", первый класс, брошюрка с видами Нью-Йорка и записка: "Поезд в Гавр отбывает в девять утра, потрудитесь собрать нам вещи, сударыня, в противном случае вашей Мег придется выходить замуж без вас".

* * *

"Only For Him – Only For You"

Нью-Йорк, Метрополитен Опера

Зал – от первого ряда и до самых галерок – тонул в овациях. Ритуал поклонения новым богиням, что стояли на сцене в свете софитов. Сияние украшений, изящные руки, точеные силуэты, гордо вскинутые головы и царственные улыбки на устах, легкость пушинки, гибкость и грация.

Мег Жири снова поклонилась публике. О да, она была благодарна зрителям за то, что они вместе с ней жили этой музыкой и её танцем, делилась ими со зрителями, взлетая в прыжках, паря в руках партнера или растворяясь в вихре фуэте. Восемь лет она танцевала на сцене Метрополитен Опера, сначала на вторых-третьих ролях, потом на первых, училась, учила, познавала собственные триумфы и делила чужие, отдаваясь до конца, не оставляя ничего себе. "Твоя техника безупречна, но этого мало, – говорила ей мать. – Можно стать эталоном исполнения, довести до совершенства всё, что ты умеешь, и стать известной, даже знаменитой – но не великой. Великими становятся лишь те, кто отдает себя танцу без остатка, меняясь в нем – и изменяя его".

Когда занавес, наконец, опустился, Мег почувствовала себя совершенно без сил среди бесчисленных букетов, шума и блеска. Но – по-прежнему идеальная осанка, вежливая улыбка и привычные, ничего не значащие фразы в ответ на столь же привычные вопросы журналистов. Танец давал ей крылья, думала она иногда, но после некоторых полетов ужасно устаешь.

Плотно прикрыв двери гримуборной, Мег попросила служанку оставить её ненадолго. Несколько минут в одиночестве помогали прийти в себя, а прислуга, приготовив все необходимое, тактично удалялась держать оборону у дверей с мужеством и стойкостью, восхитившим бы даже защитников Фермопил.

Мег бездумно рассматривала очередные подарки поклонников: охапки и корзины цветов с вложенными карточками, тщательно упакованные коробочки, маленькие и побольше, – их она возвращала, даже не открывая, заявив однажды, что готова принять в качестве благодарности лишь аплодисменты своему искусству. И цветы – не более. Кто-то понимающе улыбался, кто-то продолжал штурмовать неприступную крепость... Вот, например, огромный букет кремовых роз – судя по записке, от некоего мистера Томпсона. Она вытянула один цветок, вдохнула аромат – и с сожалением отметила, что запаха почти не ощущается.

Довольно. Переодевшись в пеньюар, Мег пересела к зеркалу, пододвинула баночку с кремом и принялась стирать с лица грим. Голова болела из-за усталости и прически с туго стянутыми прядями и многочисленными шпильками. Освободив волосы, Мег взяла с туалетного столика щетку и несколько раз провела ею по тяжелым локонам цвета спелого льна, чувствуя, как оживает под этими прикосновениями кожа, а закончив – откинула волосы на спину и, подавшись вперед, тщательно изучила свое отражение в зеркале.

Красота и талант вознесли Маргариту Жири на вершину, принесли славу и поклонение, но глупо считать, что один раз подаренное природой останется с тобой навсегда. Как капризный экзотический цветок в оранжерее, они требовали постоянного и тщательного ухода – строгие диеты, многочасовые упражнения и занятия хореографией, специальные кремы и притирания, поддерживающие свежесть кожи...

Мег подходила к пику, когда грациозность молодости уже сочеталась с опытом и эмоциями взрослой женщины, позволяя танцевать и проживать лучшие роли балета – и это ценили по достоинству, как подлинные знатоки, так и рядовые зрители.

На столике у зеркала в небольшой хрустальной вазе стояла одна-единственная роза – без записки. Но это было и не нужно, Мег Жири знала имя дарителя. "Корзина роз, можно две, можно три. Однако я опасаюсь, что ты просто не заметишь их среди всех тех букетов, которыми тебя забрасывают поклонники". Мег задумчиво покрутила перстень с крупным бриллиантом на безымянном пальце. Месяц назад Фредерик подарил ей это кольцо, произнеся те самые слова, которые мечтает услышать любая девушка. И она ответила "Да", не раздумывая...

В двери деликатно постучали, и Мег вскочила с места – она всегда знала, когда стучит он.

– Фредерик! – радостно улыбнулась балерина, бросаясь к вошедшему мужчине.
– Поздравляю тебя с очередным триумфом, моя дорогая, – сказал он, заключая её в объятия.
– Ты был на представлении? – она отстранилась, всматриваясь в лицо жениха, в правильные черты, которые возраст не сгладил, а сделал еще четче, в по-прежнему яркие глаза. Есть такие лица, которые с годами лишь меняются, но не меркнут в своей привлекательности, и этот мужчина продолжал смущать женские сердца одним лишь взглядом и мимолетной улыбкой...
– Конечно же, – ответил он. – Как всегда, наблюдал за тобой из пятой ложи... почему ты смеешься каждый раз, когда я это говорю?
– Это... – она замялась, – довольно сложно пояснить... и получится запутанно и неинтересно. Считай это просто театральной шуткой.
– Как скажешь, – согласился Фредерик, целуя шелковистые волосы Мег. – Вы, француженки, удивительны и загадочны.
– В этом и заключается наш главный секрет, – балерина мягко отстранилась и скрылась за ширмой. – Подожди меня немного.

В гримуборную бесшумно вошла служанка, поклонилась гостю и проскользнула мимо – помогать госпоже переодеваться и причесываться для выхода в город. Мужчина присел на пуф у зеркала, с любопытством рассматривая доставленные букеты.

– Цветов становится все больше и они все роскошнее, – прокомментировал он, извлекая из кармана плоский футляр.
– Поклонникам нужна только та, кто танцует на сцене, – отозвалась невидимая за ширмой Мег, и в ее голосе вдруг промелькнули грустные нотки. – На самом деле многие влюбляются в роль, в танец или в голос, а не в исполнительницу. И потом их настигает жестокое разочарование.
– Ты стала философом? – усмехнулся Фредерик. – Похвально, но мне не нравятся подобные слова из твоих уст.
– Последние несколько дней меня гложут разные мрачные мысли, не желающие отпускать. Наверное, я просто слишком много размышляю, – тихо ответила балерина.
– Это просто нервы, дорогая, – заверил он. – Лучше подумай о том, что совсем скоро мы станем мужем и женой, и я клянусь, что у тебя больше не будет поводов для беспокойства. Никогда.

Мег выглянула из-за ширмы, откидывая за ухо пока еще не закрепленный локон.

– Ты говоришь очень уверенно, – усмехнулась она. – Я бы даже сказала, с большим знанием дела.

Фредерик вдруг стремительно встал и подошел к невесте, вглядываясь ей в глаза.

– Когда-то мы уже говорили об этом, Маргарита, – напомнил он. – Я никогда не скрывал, что прожил достаточно долгую жизнь, в которой бывали различные встречи и... обстоятельства. В моем возрасте это простительно, и надеюсь, что ты с этим смиришься.

Мег улыбнулась и попыталась снова скрыться за перегородкой, но Фредерик остановил её, не давая спрятать взгляд.

– Я люблю тебя, – сказал он. – И хочу, чтобы ты была рядом со мной – всегда. Прошлое не имеет значения, есть только наше настоящее и наше будущее, в котором ты будешь баронессой Маргаритой де Линт. Это все, о чем я прошу тебя.

И снова Мег промолчала в ответ, замявшись и все же чуть отстраняясь.

– Прости, я заставляю тебя ждать, – произнесла она. – Еще несколько минут.
– Я буду ждать, сколько понадобится, – сказал Фредерик. – А потом – у меня есть для тебя небольшой сюрприз!

... Он даже привстал, когда Маргарита, наконец, предстала его взору во всем великолепии роскошного нового туалета.

– Восхитительно, – признался он. – Только одной маленькой детали не хватает, – и с этими словами он застегнул на тонком запястье балерины изящный браслет.
– Он прекрасен, – произнесла Мег, любуясь переливами камней.
– Не более чем ты, – мужчина предложил ей руку. – Я заказал столик в лучшем ресторане города.
– Я надеялась, что сегодня мы поужинаем вместе с моей матерью, – сказала она. – Это просто неприлично, в конце концов, мы с тобой помолвлены и собираемся пожениться уже на следующей неделе, а ты даже не знаком с моей мамой!
– Я уверен, у нас еще будет такая возможность, – уклончиво ответил Фредерик, увлекая Мег к выходу.
– Фредерик! – Мег не сдавалась. – Не будь ребенком! – здесь она сама с трудом удержалась от смеха: её жених был почти ровесником мадам Жири. – Мама просто ревнует, но как только она познакомится с тобой и узнает поближе – она полюбит тебя точно так же, как и я!
– Хорошо, – кивнул он с улыбкой. – Завтра мы все встретимся. Сегодня я уже распланировал вечер и не хочу ни с кем тебя делить. Кстати, дорогая, – он вдруг сменил тему, не давая Маргарите ответить, – твоя подруга приедет к нам на свадьбу? Кристина... Дааэ, кажется?
– Кристина де Шаньи, – поправила его Мег. – Конечно, она уже телеграфировала мне, и я с нетерпением ожидаю встречи. Мы не виделись десять лет, боюсь даже представить себе, как мы обе изменились в глазах друг друга... А разве я упоминала, как звали Кристину в девичестве?
– Конечно, – уверенно сказал Фредерик. – Как-то один раз. У меня хорошая память, я запомнил, а потом понял, что это ведь та самая Кристина Дааэ, сопрано века, чьи записи раскупаются мгновенно, как только поступят в музыкальные магазины. Очень рад буду познакомиться с таинственной звездой оперы, которая отказывается выступать на сцене...
– Только надеюсь, что ты не будешь просить её петь, – улыбнулась Мег. – Иначе мне придется танцевать.
– Чтобы доказать мне правильность моего выбора? – засмеялся Фредерик, накрывая её руку своей. – Я не сомневался в нем ни одного мгновения.

... вдвоем они вышли на улицу, где уже поджидал автомобиль с личным шофером, услужливо распахнувшим дверцы перед Маргаритой. Прежде, чем сесть, она задумчиво осмотрелась по сторонам и отметила человека, стоящего на приличном от них расстоянии. Он точно стоял там уже довольно долго. Очевидно, еще один поклонник, ожидающий даму сердца.

* * *

"Arriving Of The Trio"

На борту "Нормандии"

Ослепительно белая в полуденных лучах солнца, "Нормандия" ошеломила Кристину. Лайнер показался ей размером с родную деревню на окраине Швеции, откуда отец увез её сразу после смерти жены. А роскошь каюты, которую Рауль для них выбрал, ослепляла. Богато отделанными были не только номера – всё на борту: обеденный зал, бальная зала, палуба, по которой прогуливались разодетые по-праздничному пассажиры.

Познакомившись с некоторыми пассажирами первого класса, Кристина не нашла среди них ни одной дамы, с которой было бы интересно поболтать, и свободное время проводила на палубе за чтением. Увидев первый раз, как она достает из саквояжа книгу, Рауль удивленно поднял брови и заглянул ей через плечо, чтобы рассмотреть название.

– Ты же читала это раза три, если не четыре! – заметил он.
– Что поделать, если мне нравится.
– О, да, – усмехнулся Рауль, чмокая жену в щеку, – тебе всегда нравились мрачные истории. Скандинавский фольклор весьма ими богат. Но, дорогая, Эдгар По!..
– Сам виноват! – Кристина повернулась к нему, подставляя губы для поцелуя. – Не надо было поощрять меня, чтобы я учила английский.
– Да, но я думал, что ты будешь читать Шекспира, Диккенса на худой конец... А что ты читала в прошлом месяце? Мсье Стокера, кажется.

Кристина засмеялась и отобрала у него книгу.

– Мсье По ничуть не хуже Диккенса, – сказала она.
– Ты хотя бы не читала его на ночь ребенку? – строго спросил Рауль.
– Нет, – Кристина лукаво улыбнулась. – Я рассказывала шведские сказки.
– И на шведском, я надеюсь?
– Конечно! Иначе я совсем забыла бы родной язык.
– И мальчику польза, – одобрил Рауль. – Пригодится для карьеры.

Кристина покачала головой и ничего не ответила. Ссориться, чтобы сделать невыносимыми оставшиеся до Нью-Йорка пять дней пути, не хотелось.

... Рауль появился в дверях, и Кристина бросилась к нему, едва не свалив стул, на котором сидела, в нетерпении ожидая, когда камердинер вызовет графа из курительной комнаты.

От мужа пахло дорогим табаком и не менее дорогим коньяком.

– Густав пропал! – выпалила Кристина. Рауль вздохнул.
– Что значит, пропал?
– Убежал от Наннет. Мы ищем его уже два часа!..
– Кристина...
– ...Его нет на верхней палубе. Мы думали, он снова пробрался на капитанский мостик, но офицеры его не видели там.
– Кристина!..
– На корабле тысяча людей, а он всего лишь мальчик!..

Рауль легонько потряс жену за плечи, заставляя замолчать.

– Ты сейчас пойдешь в каюту, – сказал он тоном, не терпящим возражений, – и примешь успокоительное.

Кристина умоляюще сложила ладошки.

– Ты найдешь его?
– И всыплю как следует, – хмыкнул Рауль. – А с тобой, дорогая, мы поговорим позже. Ты чрезмерно его опекаешь.
– Ты его найдешь? – повторила Кристина, настойчиво заглядывая ему в глаза. Рауль возвел очи горе.
– Мне кажется, я знаю, куда этот паршивец сунул свой любопытный нос, – сказал он и добавил, поморщившись: – В этом сын весь в вас, графиня.

Не давая Кристине возразить, Рауль поднял ее лицо за подбородок, поцеловал в лоб.

– Ни о чем не беспокойся, Крошка Лотти, – сказал он и легонько подтолкнул к выходу.

* * *

– Нанетта? – Кристина подняла голову и увидела гувернантку, вышивавшую в кресле у стены. – Который час?
– Первый, сударыня.
– Почему первый? – Кристина села на кровати, прикрыла ладонями лицо. – Я так долго спала?
– Да, господин граф велел вас не беспокоить.
– А почему ты здесь? Где Густав?
– Луиза все еще нездорова, а граф сказал, что вас нельзя оставлять одну. Он сегодня сам присматривает за мальчиком.

Кристина снова легла. Вечером она слишком переволновалась за сына. Хотя, казалось бы, должна была уже привыкнуть: ему десять, он большой, самостоятельный ребенок, резвый, любознательный... Но страх за сына родился, кажется, раньше него самого. И поделиться этим страхом Кристина не могла ни с кем.

Рауль рассказал вчера, как нашел Густава в машинном отделении: мальчишка свел знакомство с несколькими рабочими, успел набить карманы курточки разными железяками и явно не испытывал никаких угрызений совести по поводу недостойного поведения. Обласканный матерью, Густав отправился в свою каюту в сопровождении Наннет, утиравшей слезы. Рауль велел оставить его без сладкого для начала и сказал, что позже непременно придумает ему наказание.

... Кристина позволила себе еще минут пять понежиться в постели, затем поднялась. Надо было найти Густава и, если потребуется, спасти его от наказания. В прошлый раз, когда ребенок напроказничал, Рауль заставил его выучить наизусть десять страниц из Шиллера.
Она нашла их на нижней палубе, в окружении полудюжины матросов и нескольких офицеров. Рауль, сбросив пиджак и закатав рукава сорочки по локоть, показывал Густаву, как вязать какой-то сложный узел, попутно рассказывая о своем первом кругосветном путешествии. Вопрос о выборе карьеры никогда не стоял: младшие отпрыски де Шаньи все до одного носили военный мундир. Граф Филипп, после смерти родителей взявший на себя заботу о Рауле, позволил ему самому решить, будут ли это сухопутные войска или флот. С детства обожавший море, Рауль не колебался. И вот, в восемнадцать лет по большой протекции он ступил на палубу "Акулы"...

Кристина, не замеченная ни мужем, ни сыном, вернулась в каюту и раскрыла книгу на закладке.

* * *

...Певица окинула взглядом публику, качнулась на мысочках, отступила чуть назад, словно блеск люстры и бриллиантов ударил по глазам. Оркестр уже играл вступление, и мелодия заслонила собой бальную залу и пассажиров, собравшихся послушать "сопрано столетия", как назвал ее, не моргнув глазом, мсье Молинаро, распорядитель. Рауль хмыкнул, коснулся холодными губами ее руки и отступил в тень. Он всегда отступал, еле заметно морщась, намеренно путал Глюка и Глинку, Берлиоза и Беллини, дома никогда не просил петь, старался не комментировать пение на публике...

И Кристину это раздражало. До одного зимнего вечера в Сорренто, куда граф отправился вместе с семьей – по какой-то своей непонятной, глупой прихоти. Зима была неважная, слякотная, "жидкая", как говорила когда-то мадам Жири. В серых мутных сумерках, не зажигая света, Кристина сидела за пианино и бездумно перебирала клавиши. "Тоска какая, – услышала она голос мужа, возникшего рядом. – Лучше уж вообще не садиться за инструмент, чем играть заупокойную мессу. Сидишь одна, в темноте... " – "Я никогда не бываю одна", – ответила Кристина. Рауль оперся рукой о крышку инструмента. "Разумеется, – раздраженно сказал он. – Каждый раз, когда ты начинаешь петь или играть, рядом стоит он!" – "Я имела в виду, что со мной всегда музыка", – мягко заметила Кристина. "Или ее ангел, – граф близко наклонился к жене. – Я почти вижу его крылья за твоей спиной".

И Кристина вдруг поняла, что ее всегда такой спокойный, хорошо умеющий прятать эмоции муж ревнует. Не к музыке, но к человеку, о котором они оба никогда не говорили, и о котором она запретила себе вспоминать. Неужели... Кристина сильно вздрогнула, отвернулась от Рауля. Неужели он знает?.. Впрочем, у Рауля де Шаньи было достаточно оснований ненавидеть этого человека... когда-то тело графа Филиппа де Шаньи, изуродованное до неузнаваемости, тоже нашли на берегу подземного озера...

"Прости, Крошка Лотти, – Рауль улыбнулся уголками губ, провел пальцами по ее щеке, коснулся кончика носа, – забудь, что я сказал", – и вышел из комнаты.

... прозвучали вступительные такты, Кристина прикрыла глаза на мгновение.

Casta Diva

Ее любимая каватина, воздушная, нежная...

Casta Diva, che inargenti

Любимая еще и за то, что стала ее первым самостоятельным опытом.

queste sacre, queste sacre,

Кристина разбирала ее сама, доводила до совершенства.

queste sacre antiche piante

Редкостного дарования был композитор, написавший эту женственную арию.

a noi volgi il bel sembiante

Мажорные нотки переплелись тесно с мятежными, даже трагическими, Кристина почувствовала, как на глаза наворачивают слезы. Зажмурилась.

a noi volgi, a noi volgi

Открыла глаза – все же ей была важна реакция публики: слушают, затаив дыхание. И вдруг справа, в дверях, она заметила Рауля.

il bel sembiante

Он стоял, прислонившись к стене, скрестив руки на груди. На лице спокойное, даже безмятежное выражение – хорошо ей знакомая маска. Живыми кажутся только глаза, неотступно, напряженно следящие за ее жестами.

senza nube e senza vel...

Кристина посмотрела на дирижера, едва заметно кивнула. Перевела взгляд на Рауля – но он уже повернулся спиной, поспешно покидая зал.

Спеть в последний вечер на борту "Нормандии" ей предложил капитан. "Мадам! – сказал он за обедом. – Я не прощу себе, если не смогу устроить так, чтобы мои пассажиры услышали блистательную диву". Кристина не видела в этот момент лицо Рауля, но явственно услышала фырканье и наступила каблуком ему на ногу. В конце концов, капитан закрывал глаза на все выходки Густава, на его частые визиты в рубку, машинное отделение, даже на камбуз. Одна-две арии – небольшая плата за причиненное им беспокойство. Тем более, завтра они будут уже в Нью-Йорке...

... Под оглушительные аплодисменты Кристина слегка поклонилась, похлопала дирижеру – у них почти не было времени на репетицию, и все-таки оркестр не подвел. Капитан поцеловал ей руку, мьсе Молинаро вручил букет. Еще минут пять пришлось выслушивать комплименты. К порядку всех призвал дирижер, постучав палочкой по пюпитру. Вечер продолжался.

* * *

Было далеко за полночь. Кристине, как всегда после выступления, не спалось. В соседней каюте – покоях мужа – слышались голоса.

Четверо за карточным, явно принесенным из курительной комнаты, столом не заметили притаившуюся за портьерой Кристину. Они были увлечены игрой, в воздухе так и витало напряжение. Переводя взгляд с одного мужчины на другого, Кристина остановилась на муже. Он сидел в непринужденной позе, одной рукой обхватив колено, вторую положив на подлокотник кресла. Его карты – рубашкой вверх – лежали на столе. На лице вежливый интерес. Слева от него – баронет и профессиональный игрок. Баронет, похоже, только что сделал ставку. Кристина слышала от одной из пассажирок, что он легко проигрывает целые состояния и так же легко возвращает себе.

– Удваиваю, – сказал усатый, похожий на сытого кота полковник, сидевший напротив Рауля. Его супруга, крикливая особа, всюду таскала за собой криволапого мопса – Густаву нравилось его дразнить, правда, животное отличалось флегматичностью и на мальчика не обращало внимания.
– Раз, – сощурился сосед Рауля справа, маркиз де Сен-Какой-То, его Кристина видела на палубе всего два или три раза, угрюмый тип, предпочитавший уединение.
– Пас, – сказал Рауль, мизинцем, украшенным фамильным перстнем, слегка касаясь своей верхней карты.
– Черт побери, граф, – усмехнулся баронет, – вы весь вечер пасуете.

Рауль слегка пожал плечами.

Кристине доводилось видеть раньше, как играет ее муж. Не осторожничает, но и не рискует, движения скупы, манеры безукоризненны. Казалось, он садится играть не ради самой игры, не ради выигрыша. Когда-то давно на вопрос Кристины он ответил с коротким смешком: "Изучаю человеческую породу, дорогая". Она тогда не поняла, шутит он или говорит всерьез.

Тем временем Рауль склонился к маркизу, что-то говоря вполголоса, и Кристина поймала себя на мысли, что после десяти лет брака она все еще может любоваться мужем. Особенно его профилем – высокий лоб, сильный подбородок и такой красивый нос, самый, пожалуй, красивый из всех, какие Кристина когда-либо видела. Как бы ей хотелось, чтобы у Густава был такой нос, но мальчик унаследовал внешность совсем другого человека...

Грустно вздохнув, Кристина поправила портьеру и легла.

Сон пришел только на рассвете.

* * *

"Christine Disembarks"

Нью-Йорк

Мег покрутилась перед зеркалом, со всех сторон проверяя степень собственной неотразимости, и осталась вполне удовлетворенной результатом. Не хватало заключительного штриха – который пока скрывался в круглой картонке, перевязанной атласной лентой. Распустив декоративный бант и сняв упаковку, она извлекла на свет новенькую шляпку и склонила под нее голову с таким благоговением, как не каждый наследный принц – под корону. Повернулась, оценила – и счастливо вздохнула: все и-де-аль-но.

– Собираешься куда-то? – поинтересовалась у дочери мадам Жири.
– Да. Сегодня в Нью-Йорк прибывает "Нормандия" и я должна её встретить, – улыбнулась в ответ Мег. – Фредерик должен заехать за мной, – она бросила взгляд на стрелки настенных часов, – уже совсем скоро. Мы поедем вместе.
– Фредерик? Неужели я наконец-то познакомлюсь с женихом собственной дочери?

О нет! Мег опустилась на стоящий у зеркала пуф, сняла шляпку и положила ее на столик. Неужели опять, беседа, начавшись с нескольких спокойных фраз, перерастет в очередную ссору, после которой мать и дочь разойдутся в разные стороны, пряча глаза друг от друга? Она уже сбилась со счету, сколько раз это случалось в последние недели, с тех пор, как барон Фредерик де Линт сделал предложение Маргарите Жири, балерине Метрополитен Опера. "Ему от тебя что-то нужно!" – говорила мадам Жири. – "Что не может получить от актрисы богатый аристократ без предложения руки и сердца?" – горько отвечала Мег. Фредерик, с которым она делилась своими чувствами и мыслями, обнимал её и говорил: "Твоя мать просто боится потерять тебя".

Но за эти несколько месяцев Фредерик и мадам Жири так ни разу и не повстречались – занятость ли матери на посту хореографа, или неотложные дела, возникавшие у Фредерика, вставали на пути, но – "Прости, любимая, мы непременно поужинаем в следующий раз... и в любом случае, мы обязательно встретимся с мадам Жири на свадьбе. Это будет оригинально, ты не находишь?" Улыбка, легкое прикосновение губ – до свидания, до скорой встречи.

Стук. Мег оказалась у двери еще до того, как Марта, их служанка, успела преодолеть половину пути из гостиной к прихожей, но лишь чтобы, стараясь не выдать разочарования, вежливо кивнуть в ответ на приветствие Николаса, шофера и помощника Фредерика. Шофер протянул ей огромный букет роз.

– Барон де Линт передает вам, – он заметил мадам Жири, стоящую в дверном проеме гостиной, и поклонился, – и вам, мадам, свои наилучшие пожелания, и приносит свои искренние извинения в связи с невозможностью сопровождать вас сегодня.
– Какая неожиданность, – иронично прокомментировала мать.
– В ближайшие несколько дней дела требуют присутствия господина барона в Бостоне, – закончил Николас. – Он предоставляет в ваше полное распоряжение авто – и меня, вашего покорного слугу.

Мег приняла цветы, вдохнула их нежный аромат и достала из цветов маленький кремовый конвертик. Внутри обнаружилась записка с извинениями. Витиеватый почерк, лихо завернутые "хвостики" букв, и слова – читая, Мег почти слышала голос жениха.

– Ну что ж, – печально вздохнула она, – придется перенести нашу встречу. Какое несчастливое совпадение обстоятельств!
– Совпадение ли? – вскинула бровь мадам Жири.
– Мама, – Мег устремила на нее умоляющий взгляд, – прошу тебя, не будем ссориться.

Мадам Жири пожала плечами и тоже вздохнула – она бы и хотела искренне разделить радость дочери, что может быть прекраснее, чем видеть её такой счастливой – но каждый раз, когда Мег заговаривала о женихе, мелкий, но вредный червячок подозрения начинал точить душу матери. В итоге, она перестала бороться с ним и отправилась к старому другу с просьбой о помощи – чтобы развеять подозрения, или подтвердить их. Своей интуиции мадам Жири доверяла, а уж поводов проверить её в прошлом бывало достаточно, увы.

– Значит, ты едешь встречать "Нормандию"? – сменила она тему.

Мег достала из ридикюля пудреницу, провела бархоткой по скулам, чуть коснулась кончика носа, затем снова надела шляпку.

– Да, мама, – ответила она, пряча вещицу обратно. – Сегодня прибывает Кристина!
– Кристина? – очень медленно и после паузы сказала мадам Жири. – Кристина Да...
– Де Шаньи. С семейством. Мама, прости меня, со всеми этим волнениями и заботами в подготовке к свадьбе я совершенно забыла тебе об этом сказать! Но я же не могла не пригласить её, и я так рада, что она приезжает! Мне нужно её встретить, помочь добраться до отеля, устроиться... и сегодня мы можем поужинать все вместе!
– Не уверена, что это будет удобно, – чужим голосом произнесла мать. – Она наверняка устала с дороги и захочет отдохнуть.
– Возможно, – Мег замялась. – Мы ведь с ней столько лет не виделись...
– Я уверена, что вы сразу же забудете об этом, – мадам Жири погладила дочку по плечу. – Иди.

... Из окна она наблюдала, как Мег усаживается в приоткрытые перед ней двери роскошного автомобиля, потом Николас садится за руль, и черный механический зверь срывается с места. Мадам Жири уселась в кресло – новости нужно было обдумать. Кристина Дааэ в Нью-Йорке!

* * *

Нью-Йорк, морской порт.

– Мадам, позвольте еще раз выразить свое восхищение вашим несравненным талантом, – капитан галантно склонился к руке Кристины. Граф прищурившись, рассматривал что-то или выискивал кого-то на причале. К нему подошел камердинер, почтительно зашептал на ухо. Рауль поморщился, сделал короткое замечание и жестом отослал слугу.
– Сударь, вы изволили оповестить только Нью-Йорк, или новость разошлась уже по всей Америке? – холодно спросил он у капитана.
– Прошу прощения? – капитан вздернул бровь.
– Зачем вы пригласили сюда репортеров, позвольте осведомиться? Весь причал буквально наводнен этими пройдохами.
– Мне ничего об этом не известно, – покачал головой капитан.
– Быть может, кто-то из команды или пассажиры?
– Каким же образом? – капитан усмехнулся. – Кричали с палубы?
– Отослали телеграмму, – Рауль не поддержал шутку.
– Все телеграммы фиксируются. Ни одна из телеграмм, отосланных с борта "Нормандии", не содержала ни единого намека на вашу супругу.

Кристина слегка сжала локоть мужа. Его вопросы слишком были похожи на допрос.

– Ваша жена, граф, – сказал тем временем капитан, – слишком заметная персона. Возможно, ее импресарио... (Рауль дернул губой) Возможно, кто-то из Старого Света предупредил здешних репортеров.
– Да, это возможно, – признал Рауль.

Снова появился камердинер, они с графом обменялись кивками.

– Дорогая, – обратился Рауль к Кристине, – твоя маленькая балерина ждет.

Капитан взял под козырек. Кристина взяла Густава за руку.

– Мисс Дааэ! Мисс Дааэ! – зашумела пестрая разноликая толпа, когда семья де Шаньи сошла на берег. – Маленькое интервью для "Морнинг Пост"! Вы будете давать концерты? Вы будете петь?
– Никаких интервью, – твердо сказал Рауль. – No comments, no interviews, no pictures!

Впрочем, фотографы на его слова не обратили ни малейшего внимания. То там, то сям раздавались щелканье фотографических аппаратов.

– Мисс Дааэ, "Нью-Йорк Таймс", вы надолго к нам? Какие планы? Что хотите посмотреть в Нью-Йорке? – нахальный репортер вырос чуть ли не из-под земли перед носом Рауля, быстро, не дожидаясь ответов, застрочил карандашом в блокноте.
– Она де Шаньи, – процедил сквозь зубы Рауль, оттерев плечом репортера, но тот моментально извернулся, нагнулся к Густаву и радостно вопросил:
– А ваши планы, сэр?
– Научиться плавать, – отчеканил Густав по-английски и добавил с сарказмом, тщательно копируя интонации отца: – Сэр.

Рауль задвинул его за спину как раз в тот момент, когда двое фотографов нацелились на него своими аппаратами.

Кристина улыбалась одними губами, сохраняя стоическое спокойствие, и молчала. Только все сильнее сжимала ручку зонтика и как бы невзначай поворачивалась так, чтобы заслонить Густава от толпы.

Помощь пришла как раз вовремя.

– Кристина! Дорогая Кристина!

Стройная женская фигурка, затянутая в модное платье, быстро пронеслась через толпу, лавируя между журналистами с выдававшим большой опыт проворством. Мгновение ока – и она оказалась рядом, а еще через пару секунд к ним присоединился высокий широкоплечий джентльмен средних лет в шоферской ливрее.

– Мег! – радостно воскликнула Кристина, обнимая старую подругу. – Милая, как же я рада тебя увидеть! С моим супругом ты знакома, – Рауль и балерина обменялись приветствиями, – а это мой сын, Густав...
– После, – подмигнула Маргарита. – Николас?
– Да, мисс Жири, – понятливо усмехнулся шофер, жестом приглашая носильщиков гостей из Франции следовать за собой, в то время как Мег обернулась, откинула вуаль и ослепительно улыбнулась журналистам.
– Ооо, сама Маргарита Жири! – внимание газетчиков мгновенно переключилось на новую цель, но Мег, позволив им всего несколько снимков, вновь спрятал лицо и, приветливо помахав на прощание, скрылась за широкой спиной Николаса, мужественно закрывшего невесту своего хозяина и её гостей по пути на стоянку автомобилей.
– Боже мой, Мег, ты волшебница! – рассмеялась Кристина. – Как тебе это удалось?
– Всего лишь опыт, милая, всего лишь опыт, – весело ответила балерина. – Неужели не помнишь, каково актрисам после успешных представлений пробираться через толпы поклонников?
– Почти не помню, – вздохнула Кристина.
– Счастливица, – подытожила Маргарита. – Вот и наше авто.
– Ух ты! – немедленно воскликнул Густав, завидев блестящий черный кузов "роллс-ройса". – Я видел фото в журнале! Сэр, – обратился он к водителю, – это шестицилиндровый?
– Да, сэр, – ответил водитель, уважительно взглянув на мальчика.
– Сдержаннее, виконт, – пожурил сына Рауль, но как-то рассеянно. Кристина заметила, с каким интересом её муж рассматривал роскошное авто. Граф перехватил ее взгляд, смущенно кашлянул и сказал:
– В машину, сударыня. Или вы хотите раздавать интервью?
– Сначала я отвезу вас в отель, замечательный номер с видом на парк, вам очень понравится, обещаю! – продолжила Мег уже в салоне. – Потом мы вместе поужинаем, я заказала для нас столик... ох, нам же о стольком нужно друг другу рассказать!...

Кристина поймала случайно сумрачный взгляд Рауля и похлопала мужа по руке. А ведь этого только первый день в Нью-Йорке! Похоже, к концу поездки графа де Шаньи вполне можно будет причислить к лику святых.

* * *

"Are You Ready To Begin"

Нью-Йорк, Кони-Айленд

Непрочитанных газет за последние дни накопилось столько, что их высоченная кипа грозила проломить собой столешницу – даром что натуральный дуб. Призрак окинул взглядом будущее поле деятельности и тяжко вздохнул. Ничего чрезвычайно срочного там, конечно, ничего не было. Наверняка. О действительно важных новостях секретарь ставил в известность сразу же, выполняя раз и давно данное распоряжение. Пока обходилось без сбоев – работа была хорошая, терять её не хотелось.

Кони-Айлендский парк развлечений работал как часы солидной швейцарской фирмы – аттракционы веселили, удивляли и пугали зрителей всех возрастов, звали заглянуть на огонек еще и еще раз, и их зову внимали. Новое царство бывшего парижского затворника процветало, а его подданные, много лет назад поверившие иностранцу с изуродованным лицом с трудом подбирающему английские слова, никогда не сомневались в правильности своего выбора. Дивный новый мир, дающий шанс каждому, даже ему, некогда Призраку Оперы, – он часто думал об этом, стоя у окна и взирая с высоты на свои владения. Мир, который он создал для себя и прочих собратьев по несчастью.

Когда-то ему казалось, что больше никогда он не почувствует огня в своем сердце, не взлетит на крыльях вдохновения... но очень вовремя судьба послала ему десятки жандармов, переворачивающих каждый камень в поисках злодея и убийцы. И на помощь пришел зверь: ему не до моральных противоречий, зверю просто хочется жить – и он заставлял изгнанника бежать все дальше и дальше, бросая все оставшиеся силы на выживание. А чувству вины можно будет предаться потом.

Усевшись в кресло, Призрак взял первую из газет – привычный утренний ритуал, который он, однако, злостно нарушал всю последнюю неделю. Но что поделать с вдохновением, не имеющим привычки оговаривать с секретарем время визита? Вот и приходит, когда хочет, заставляя бросать текущую рутину и снова, как в другой жизни, рисовать, чертить, забывая о сне и пище.

Рядом с газетами на столе обнаружилась увесистая папка – результаты расследования, проведенного помощниками по его приказу, или вся подноготная барона Фредерика де Линта, пятидесяти лет от роду. Развязав тесемки, Призрак полюбовался фотографическим снимком, украшавшим первую страницу. Хорош собой, ничего не скажешь, можно понять дочь мадам Жири. Да еще и солидный банковский счет, положение в высшем свете. Он еще раз изучил правильные черты лица, ироничную улыбку... нет, пожалуй, мать понять тоже можно. Ох, как опасно может быть составить неправильное мнение о человеке. Недооценил одного мальчишку одиннадцать лет назад...

Захлопнув папку, Призрак отодвинул её в сторонку, решив позже изучить все подробнее, а потом передать сведения мадам Жири, и пускай она распоряжается ими по своему усмотрению. И вернулся к газете. Очередные скучные, хотя и полезные новости... еще одна страница, взгляд зацепился за фото – и сердце замерло.

"...звезда Старого Света, сошедшая с борта "Нормандии" на землю Нью-Йорка... сопрано века, окруженное тайной... в сопровождении семейства... Кристин Дааэ".

Строчки расплывались перед глазами, а слова отчаянно не хотели складываться в осмысленные фразы, хотя он и прочел заметку в колонке светской хроники несколько раз. Только два слова, два слова, стучащие в висках – Кристина Дааэ. Кристина!

Понадобилось несколько минут, чтобы взять себя в руки – он и сам не ожидал, что эта новость станет таким потрясением – и наконец-то осознать написанное. Сказано было совсем немного – знаменитая певица Кристина Дааэ в сопровождении супруга и сына оказала честь своим приездом городу Нью-Йорку, где намеревается пробыть несколько дней... цели визита исключительно приватные и внимание журналистов стало для гостьи из далекой Франции сюрпризом.

Призрак провел кончиками пальцев по фотографии – не ахти какие хорошие снимки, Кристин явно было не до позирования перед камерами, скорее она пыталась от них укрыться. Кто-то высокий и старательно отворачивающий лицо приобнимал её за плечи, на другом снимке его можно было рассмотреть получше – и отметить, что годы виконту де Шаньи пошли на пользу. Также в кадр попали нос, ухо, фрагмент шляпки и один глаз дамы средних лет, наверное, служанки семейства. Судя по тексту заметки, с ними был еще и ребенок, но его лицо даже ушлые нью-йоркские репортеры не сумели запечатлеть.

Закрыв газету, он посмотрел на дату выхода. Три дня назад. Уже три дня, как Кристина в его городе. Дьявол!

Призрак снял трубку телефона и несколько раз повернул диск. Подождал, пока на том конце раздастся голос помощника.

– Слушаю, босс.
– В Нью-Йорк прибыла Кристина Дааэ, она же де Шаньи. Я хочу знать, где она остановилась, с какой целью прибыла, иными словами – я хочу знать все. Это вопрос первостепенной важности.

... телефон вновь зазвонил через несколько часов.

* * *

"Look With Your Heart"

Нью-Йорк, Кони-Айленд

Парк развлечений на Кони-Айленде понравился Густаву де Шаньи настолько, насколько десятилетнему мальчишке может понравиться место, полное самых разных диковинок. Акробаты и клоуны, факиры и укротители, танцующие лошади и глотатели огня, – иными словами, Густав был в восторге. А уж кататься на карусели и есть мороженое (только одну порцию, зато большущую!) было всяко интереснее, чем опять позволить наряжать себя в парадный костюмчик, причесывать, как девчонку, и потом скучать в обществе взрослых. Даже отец, когда мама вместе со своей подругой-балериной намеревались позвать Густава в поход по магазинам, как-то странно закатил глаза, а потом предложил вместо этого отправить сына погулять в парке аттракционов. Увы, в сопровождении гувернантки, мадам Жорж.

Нет, мадам Жорж дама неплохая, и Густаву она даже временами нравилась, а сегодня уж и подавно, даже мороженое сама купила, а потом вместе с ним аплодировала выступлению факира... но иногда нервничала почему-то. И при виде яркой афиши, изображавшей нескольких красивых дам в разноцветных нарядах и перьях, почему-то изменилась в лице, покраснела до кончиков ушей и, схватив Густава за руку, потащила прочь, приговаривая, что подобные зрелища не предназначены для глаз благовоспитанных молодых людей. Подумаешь, сопел про себя юный виконт де Шаньи, у маминой подруги тоже на стенах афиши, где всюду она, и юбка у нее еще короче, чем у барышень в перьях! Но озвучивать свои мысли он не стал, памятуя о том, что дворянину должно быть благоразумным.

– Хочешь еще покататься на карусели? – спросила гувернантка.

Глупый вопрос, подумал Густав, разумеется, хочет. Но в ответ только кивнул с достоинством – и помчался вприпрыжку, обгоняя мадам Жорж, к уже столпившимся у касс прочим желающим.

Раскрашенный деревянный пони понесся по своему бесконечному кругу. Когда он увозил Густава де Шаньи прочь с глаз гувернантки, на другую сторону, то привстав и вытянув шею, мальчишка мог увидеть пеструю крышу того здания, где, должно быть, танцевали барышни с афиши. И оттуда доносились звуки музыки, вплетающиеся в мелодию карусели. И чем дольше юный виконт об этом думал, тем настойчивее становилось желание хоть одним глазком, но посмотреть представление, а в голове сами собой начали выстраиваться планы, один коварнее другого.

Соскочив с пони, Густав заявил гувернантке, что хотел бы еще раз посмотреть на танцующих лошадей, и мадам Жорж сразу же согласилась – мальчик отлично запомнил, что ей тоже больше всего понравилось именно это зрелище, и других зрителей там тоже много.

Расчет оказался верен: гувернантка, увлеченно наблюдавшая, как перебирает точеными ногами серая кобыла, иногда встряхивая гривой и чуть склоняя голову, не заметила, что Густав де Шаньи сделал шаг в сторону, потом еще один, и еще один, зашел ей за спину, развернулся и дал стрекача по направлению к пестрой крыше.

... попасть внутрь оказалось парой пустяков – подождать, пока отвернется суровый охранник у входа, прошмыгнуть мимо и сразу же нырнуть в один из боковых проходов. В Париже мама была знакома со многими актерами, поэтому иногда после спектаклей проводила его за кулисы и даже познакомила кое с кем из певиц и танцовщиц. Театралом – это "взрослое" слово Густав очень любил, оно так раскатисто и вкусно звучало – он вряд ли мог себя назвать, а вот путешествия по ту сторону занавеса ему нравились.

До его ушей донесся звонкий смех, потом быстро простучали чьи-то каблучки, и мальчишка почти уперся носом в портьеру. Подкравшись на цыпочках, он осторожно отвернул край занавески – и тут ему на плечо опустилась чужая тяжелая рука.

– Was machst du hier? – прорычал ужасный великан, с ног до головы покрытый рисунками.

Клаус Хофф слыл добрейшей души человеком – правда, чтобы это узнать, следовало пережить потрясение первого знакомства, а когда татуированный силач протягивал свою огромную лапищу, подкрепляя жест рычанием на родном языке – сердце екало даже у самых отважных.

– Nichts! – крикнул в ответ Густав, и помчался прочь... то есть, попытался. Не тут-то было: великан поймал мальчишку за шиворот. – Lassen Sie mich los!
– Sind Sie Deutscher? – удивился Клаус.
– Ich bin ein Franzose! – огрызнулся виконт.
– О, да у нас гости! – это было сказано уже по-английски, и голос был женский, звонкий и красивый. Свидетельницами поимки нарушителя стали танцовщицы, правда, к большому разочарованию Густава, закутанные с длинные пеньюары, так что ни разноцветных перьев, ни коротеньких платьиц он не рассмотрел. Девушки переглянулись и захихикали, от чего виконт почувствовал себя совсем неуютно. – Отпусти его, Клаус, – попросила одна из них, черноволосая и черноглазая. – Зачем так напугал мальчика?
– Ничего я не испугался! – Густав постарался гордо вскинуть голову, как положено наследнику знатного рода. – Подумаешь! – и понял, что его щеки начинает заливать краска, когда танцовщицы опять захихикали.
– Выступление вот-вот начнется, почему еще не готовы? – прикрикнул незнакомый мужчина в дорогом костюме, незаметно подошедший к их маленькой компании.
– Да, босс! – черноволосая наморщила носик и сделала шутовской книксен. Мужчина только покачал головой и неопределенно махнул рукой. Девушки пожали плечами и скрылись, оставляя Густава наедине с Клаусом и незнакомцем.
– Это еще кто такой? – поинтересовался он у великана.
– Это нарушитель! – строго ответил Клаус. – И безбилетник!
– Никакой я не нарушитель! – обиделся Густав. – Я просто хотел посмотреть, одним глазком – и назад.
– На наших девушек, одним глазком, значит, – хохотнул незнакомец. – Ну что ж, вполне естественное для молодого человека желание. – И он протянул руку: – Я Томас.
– Густав де Шаньи, – мальчишка ответил рукопожатием. – Виконт. А это вы тут всем управляете?
– Нет, – покачал головой тот. – Я только помогаю управлять, потому что наш хозяин обычно очень занят и не может позволить себе отвлека... Постой-ка, ты говоришь, тебя зовут Густав де Шаньи?
– Виконт, – напомнил мальчик.
– И прибыл ты из Франции?
– Ага.

Томас потер задумчиво висок.

– Ты здесь один?
– Конечно, нет, – грустно ответил Густав. – С мадам Жорж, только я от нее убежал.
– Ужасно! – с чувством прокомментировал Клаус. – Она ведь наверняка беспокоится!

Густав шмыгнул носом и принялся рассматривать свои ботинки.

– Понятно, – вздохнул Томас. – Вот что, виконт. Сейчас мои помощники пойдут искать мадам Жорж, а мы её подождем в доме нашего хозяина. Хочешь с ним познакомиться?
– Еще бы! – глаза мальчишки загорелись.
– Тогда расскажи, как выглядит эта почтенная дама.
– Она вот такого роста, – Густав вытянул руку нал головой, показывая, – в темно-синем платье, и будет реветь, как пароходная сирена, не ошибетесь! Еще у нее на носу во-от такая бородавка, – он перехватил усмешку Томаса, и добавил: – на самом деле, никакой бородавки нет.

Томас поманил Клауса пальцем и что-то тихо ему сказал. Великан кивнул и с неожиданным для его роста и сложения проворством вдруг метнулся прочь.

– Ну что ж, виконт де Шаньи, – произнес Томас. – Идем? Я познакомлю тебя с нашим хозяином. Его зовут мистер Уай.

* * *

Новости оказались... неожиданными. С одной стороны, Призрак был уверен в своих людях, и их оперативности и старательности при выполнении его приказов, поэтому столь быстрое появление первых сведений о прибывшем в Нью-Йорк семействе де Шаньи было ожидаемо. С другой стороны, информация шокировала даже ко всему привычного Призрака.

– Виконт де Шаньи был обнаружен в парке развлечений? – переспросил он стоявшего перед ним Томаса (первый помощник принадлежал к небольшому кругу избранных, коим было дозволено находиться в личных апартаментах хозяина).
– Да, пробрался за кулисы, хотел без билета посмотреть выступление танцовщиц, – кивнул Томас. – Попался Клаусу.
– За кулисами, – повторил Призрак. – Без билета. – Картинка в воображении получилась совершенно сюрреалистичной. – Виконт де Шаньи. Печально, что творится с европейской аристократией.
– Согласен, хозяин, – кивнул помощник. – Сын достойных родителей, а от гувернантки сбежал. Впрочем, именно этот проступок, я думаю, простителен. Мы нашли эту даму, мадам Жорж, – Томас позволил себе усмешку, – она и впрямь, по меткому определению мальчика, ревела как пароходная сирена.

Мальчика! Призрак незаметно вздохнул с облегчением. Не то, чтобы он когда-либо питал теплые чувства к Раулю де Шаньи, но впавший в детство супруг был бы чересчур жестоким наказанием для Кристин. Разумеется, мальчик. Её сын.

– Где он сейчас?
– В вашем кабинете, я счел, что вы, возможно, пожелаете с ним побеседовать.
– Вы правильно сочли, – кивнул Призрак.

В кабинет он вошел как раз вовремя, чтобы понять: спасти одну из моделей уже не удастся, несмотря на все попытки юного наследника де Шаньи как-то прикрепить обратно отломанный фрагмент. Поэтому сейчас гость мялся, зажав деталь в кулаке и рассматривая хозяина кабинета исподлобья.

– Давай сюда, – вздохнув, Призрак протянул руку, а Густав, поняв, что загадочный господин в маске не собирается бранить его, вернул деталь, всем своим видом изображая раскаяние за содеянное. Хозяин спрятал железяку в выдвинутый ящик стола: коль скоро оставили десятилетнего мальчишку одного в помещении, полном действующих механических моделей и прочих диковинок, то одна-единственная сломанная вещь в результате – совсем небольшая плата за недальновидность. – Ну что ж, ты, как мне доложили, Густав де Шаньи, виконт, – произнес он, опускаясь в кресло. – Меня называют мистер Уай.
– Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр! – затараторил Густав по-английски. – Скажите, а это вы тут все построили?
– Все до последнего дюйма, – гордо ответил Призрак. Потом чуть улыбнулся и добавил уже по-французски: – Тебе понравилось?
– О да!

Следующие несколько минут юный виконт уже на родном языке восторженно пересказывал свои впечатления от посещения аттракционов, временами чуть запинаясь, когда речь касалась его попытки пробраться за кулисы, но сразу же перескакивал на что-то другое. Хозяин слушал его рассеянно, больше рассматривая своего неожиданного собеседника. Густав был мало похож на Рауля де Шаньи, и это почему-то порадовало Призрака. Правда, страстью совать нос туда, куда не просят – и честно предупреждают, чем это может быть чревато – отличался именно его отец... яблочко от яблони, вздохнул хозяин про себя.

– ... на уроке музыки. И тогда я...
– Музыки? – переспросил Призрак. – Тебя учат музыке?
– Да, – кивнул Густав. – Отец считает это глупой тратой времени, а мама говорит, что у меня хорошо получается. Раз мы сейчас не дома, отец разрешил несколько дней обойтись без обычных занятий, но у нас в номере есть рояль, и мама сказала, что будет и дальше со мной заниматься.
– Тебе нравится музыка?
– Конечно! – виконт сказал это даже чуть снисходительно, словно бы удивляясь, как такой взрослый господин может сомневаться в столь очевидных вещах. – Моя мама поет, у нее самый красивый голос во Франции, все так говорят.
– Да, я помню, – Призрак пробормотал это про себя, но Густав не оставил слова хозяина незамеченными.
– Месье, вы слышали, как поет мама? – строго осведомился он.
– Очень давно. Я был когда-то знаком с твоими родителями, до того как переехал сюда.
– Это замечательно! – сказал Густав. – Тогда вы непременно должны прийти к нам в гости. Мама и отец будут рады повидаться, особенно отец, ему так скучно, пока мама проводит время со своей подругой.

Призрак фыркнул, с трудом подавляя смех. Пожалуй, это именно то, чего ему не хватало, а уж как Рауль де Шаньи обрадуется визиту! Посидеть в курительной, пропустить парю рюмок коньяку, побеседовать... о чем? О Париже, наверное, о скачках, о новых моделях автомобилей, пока дамы будут секретничать у себя. Идиллическая картинка получается, но не стоит так шутить, у мадам Судьбы бывает причудливое чувство юмора.

– Я благодарю за приглашение, – кивнул он. – А сейчас тебе пора домой, твоя мама наверняка переживает. Я прикажу подать мое авто.

Мадам Жорж приводила в порядок расшатанные нервы в обществе одной из помощниц секретаря: непринужденная беседа и чай сделали свое целительное дело, и к тому моменту, когда Густав де Шаньи в сопровождении Томаса вышел из лифта, гувернантка уже позабыла все обиды и приветствовала мальчика радостной улыбкой. Томас проводил обоих к выходу, придержал дверцу автомобиля, пока гости занимали места в салоне, и сел за руль. Когда они тронулись с места, за ними последовала еще одна машина.

... Кристина де Шаньи выбежала на улицу из отеля и крепко обняла сына. Мальчишка что-то начал говорить – наверное, утешал мать, или пытался пояснить, что ничего страшного не случилось, но Кристина вряд ли его слушала. Томас вежливо поклонился ей и тоже что-то сказал, в ответ на что женщина улыбнулась и кивнула, потом что-то спросила сама, но Томас отрицательно покачал головой и развел руками с извиняющимся видом.

Незамеченный ими Призрак Оперы наблюдал за Кристиной и её сыном из окна своего автомобиля.

* * *

"Beneath A Moonless Sky"

Нью-Йорк

... Маргарита Жири рассказывала, что летом в Нью-Йорке царит изматывающая жара, но пока что можно наслаждаться прохладными вечерами. Легкий ветерок коснулся лица Кристины, запутался в локонах, и она поплотнее запахнула пеньюар. Сон не шел, она слишком много нервничала днем, когда Густав и его гувернантка не вернулись вовремя с прогулки. И хотя ей позвонили буквально через час и сообщили, что с сыном ничего не случилось и он просто задержался в гостях... боже, этот час неведения показался ей длиннее десятилетия. Как хорошо, что Рауль уехал еще днем – как и следовало ожидать, даже на другом конце океана у него сразу же нашлись какие-то совершенно неотложные дела – и до сих пор не вернулся. И дело даже не в том, что, не узнав об этом происшествии, он не начал очередную беседу на свою любимую тему о необходимости дисциплины, которую Густаву непременно привьют в колледже...

Сам виновник всех этих переживаний сейчас сладко спал и похоже, совершенно не испытывал стыда за то, что заставил взрослых волноваться. Разумеется, для него события стали захватывающим приключением, о котором он с восторгом и рассказывал за ужином, а Кристина отчаянно благодарила про себя небеса за отсутствие мужа – ему нельзя было слышать рассказы сына.

Она вернулась в номер, зашла в комнату Густава и присела рядом с ним на кровать. Сын чему-то улыбался во сне, а на прикроватном столике стоял диковинный механизм, как пояснил Густав – подарок мистера Уай. Мальчик еще что-то пытался ей пояснить и даже показать, как эта вещица работает, но мать не слушала, или, точнее, не слышала, и в итоге Густав просто махнул рукой, решив про себя, что беседы о технике лучше оставить для отца.

Густав шмыгнул носом и перевернулся на другой бок, подтягивая угол одеяла. Кристина осторожно поправила его и бесшумно вышла из комнаты.

Ветер играл раздернутыми полупрозрачными занавесями, хотя всего несколько минут назад Кристина их плотно задернула. Сердце на миг сжалось в комок, а потом отчаянно заколотилось, когда человек, стоящий к ней спиной на балконе, медленно повернулся.

– Здравствуй, Кристина, – прошептал он по-французски.

Нужно было закричать, позвать на помощь, но она молчала, рассматривая ночного гостя, чужого и одновременно знакомого. Лунный свет почти выбелил коротко стриженые волосы, безжалостно подчеркнул морщинки... сколько ему сейчас лет? Когда они познакомились, ему было... хотя, она все равно никогда не знала точно, да и что может понять ребенок? А какой она кажется ему, сейчас, спустя одиннадцать лет?

– Здравствуй, – сказала она и ступила на балкон.

Никто из них не решался начать разговор. Наконец, Кристина сказала:

– Мне следовало сразу догадаться, что это ты.
– Кристина, – тихо прозвучал его голос. – Я должен был тебя увидеть.
– Зачем? – отстранилась она. – Я здесь с мужем и сыном.
– Знаю, – кивнул Призрак Оперы. – И уже познакомился с Густавом, очень энергичный ребенок.

Кристина почувствовала, что краснеет – сын не стал скрывать от неё обстоятельств знакомства с загадочным мистером Уай.

– Я приношу свои извинения за его поведение, – вздохнула она, повторяя ставшую уже привычной за все те случаи, когда она говорила её помощникам капитана на "Нормандии", фразу, – этого больше не повторится. – И даже не поняла, чему так весело и искренне рассмеялся мужчина.
– Боже мой, ты так изменилась, Кристина, – сказал он.
– Ты тоже, – отозвалась та, и вдруг спохватилась: – Мег! Она знает, что ты в Нью-Йорке?
– Нет.
– А мадам Жири?
– Знает. Мы изредка видимся.
– Почему она мне не сказала? – вздохнула Кристина.
– Ты считаешь, что это было нужно?

Кристина не ответила.

– Я тоже так подумал, – кивнул гость. – Что не стоит пускать в твою новую светлую жизнь призраков прошлого. Но когда я узнал, что ты в моем городе, это оказалось сильнее. Мне захотелось тебя увидеть. Услышать твой голос.
– Ты полагаешь, что мы еще не все друг другу сказали? – спросила она.
– В первый раз, или во второй? – вежливо уточнил Призрак, и Кристина отвернулась. – Не отворачивайся, – его голос стал жестким. – Ты же помнишь?
– Да, – ответ женщины прозвучал глухо и едва слышно. – Наша последняя встреча, незадолго до моей свадьбы. Тогда тоже была ночь, но небо затянули тучи и не было видно ни луны, ни звезд...

* * *

Париж, 11 лет назад

... – Идем, Кристина, скорее, пока он не... – Рауль де Шаньи решительно обнял девушку за плечи и подтолкнул к лодке. Он не договорил, но она угадала не произнесенные слова: "пока он не передумал".
– Он не причинит нам вреда.

Уже в лодке она оглянулась и успела заметить, как Призрак Оперы размахнулся и с ненавистью швырнул в озеро что-то маленькое и сверкающее...

Первые дни после освобождения превратились в один бесконечный допрос, словно бы полицейские надеялись, что на одиннадцатый раз "простите, сударь, я не знаю", вдруг превратится в "да, я расскажу". Увы, она никак не могла дать ответы, которых не знала.

Допрашивавших её следователей она тоже не запомнила, их лица слились для нее в одно светлое пятно, кроме, пожалуй, только одного, пожилого господина с идеальной выправкой (даже танцоры Оперы позавидовали бы). Его имя и звание – что-то звучное и высокопоставленное – однако, пролетели мимо, потому что странно вдруг отреагировал на них Рауль: вскочил на ноги и сказал, что ответит на вопросы без посторонних свидетелей. Кристина даже не успела оскорбиться, когда один из жандармов, повинуясь властному кивку, чрезвычайно обходительно, поддерживая под локоть, вывел её из кабинета. Примерно через час сообщили, что она свободна и может отправиться домой, однако ей, как и прочим свидетелям, категорически не рекомендуется покидать город вплоть до особых распоряжений.

Домой... грустно это прозвучало. Десять лет Кристина считала домом оперный театр, но его больше не существовало. Как ей потом рассказывали, пожар непоправимого ущерба не нанес, но уйдет достаточно времени и средств, прежде чем Опера Популэр вновь раскроет двери зрителям. И уж о том, чтобы возвращаться на пепелище, и речи, разумеется, быть не могло. Балерины и хористки снимали меблированные комнаты, а мадам Жири продолжала присматривать за девушками, привнося некую упорядоченность в окружающий их хаос.

Только на следующее утро Кристине передали записку от Рауля. Виконт успокаивал невесту, обещал, что эта страшная история вскоре закончится, и просил проявить еще немного терпения. Снова они увиделись через два дня, Рауль казался очень уставшим и почему-то выглядел примерно как молодые балерины, навлекшие на себя недовольство мадам Жири.

Он позвал её на прогулку в парк, завел разговор о будущем... и на её вопросы о полиции, сказал только, что очень не хотел бы обсуждать эту тему. Кристина пожала плечами и согласилась – к числу приятных впечатлений эти дни она бы тоже не отнесла. Потом Рауль надел ей на палец новое кольцо с большим красивым камнем (она еще вздохнула, что с украшениями Сваровски им не везет, но молодой человек заверил, что уж на этот раз все будет иначе), и сказал, что уже договорился со священником, который их обвенчает через неделю. Он хотел, чтобы они поженились немедленно, однако его тетки желают присутствовать на свадьбе, а им понадобится некоторое время, чтобы собраться и приехать в Париж. Ведь они и так достаточно долго ждали, еще одна неделя ничего не решает? Это позвучало так осторожно, что Кристина не смогла сдержать улыбку. Пусть будет через неделю.

Уже на обратном пути они встретили мальчишку-продавца газет, на всю улицу выкрикивавшего, что Призрак Оперы мертв.

День следовал за днем, её больше не допрашивали, зато навестила модистка, чтобы помочь со свадебным платьем, купленным в магазине готовой одежды. Мастерица справилась быстро, результатом все остались довольны, и теперь наряд ждал своего часа в уголке, куда Кристина старалась лишний раз не смотреть.

... тем вечером ей показалось, что она потеряла подаренное кольцо. Обыскав всю крохотную комнатку, она уже почти решила, что украшение соскользнуло с пальца где-то на улице, когда обнаружила его на столике. Странные мысли терзали её весь день, с самого утра; мадам Жири, с которой она решилась поговорить, заверила бывшую ученицу, что её состояние абсолютно нормально, однако успокоиться Кристине так и не удалось. А теперь еще и кольцо... Она несколько минут сидела и крутила золотой ободок вокруг пальца, бездумно наблюдая за разноцветными бликами от камня, а потом решительно встала и взяла пальто.

К счастью, долго ждать не пришлось. "Пер-Лашез, пожалуйста", – сказала Кристина вознице и, бросив взгляд на сумеречное небо, села в коляску.

... Густав Дааэ хотел, чтобы его прах был развеян над пшеничными полями родного Линдхольна, но Академия Музыки решила иначе и, проявив неслыханную щедрость, купила прославленному скрипачу место последнего приюта по соседству с великими Бальзаком и Мольером. Парижане, веселый и беспечный народ, любили гулять меж каменных надгробий и читать эпитафии. Для них это было своего рода развлечением – угадывать лица и судьбы меж безликих дат рождения и смерти.

Кристина быстро прошла мимо каменных плит. Дорогу она знала прекрасно, могла бы найти склеп с закрытыми глазами. Высокие каменные статуи – ангелы и святые в застывших канонических позах – молчаливо расступались перед ней, ветер затих. По серому безлунному небу, ползли лохматые тучи, редкие фонари почти не разгоняли зыбкий мрак. Едва различимые узловатые тени деревьев скользили по надгробиям.

Склеп. Вдохновленный не то Пантеоном, не то Домом инвалидов, штатный архитектор Академии создал нечто монументальное, совсем не вязавшееся с Густавом Дааэ, при жизни отличавшимся скромностью и даже кротостью.

Она извлекла из ридикюля маленький ключик, вложила в замочную скважину и не успела удивиться, как дверь тут же начала распахиваться, бесшумно и неотвратимо (кто-то смазал петли?). При входе горела лампадка (кто-то ее зажег?), и девушка на секунду зажмурилась.

Предательски скрипнул камушек под чьей-то подошвой, мелькнула тень, замеченная боковым зрением. "Ангел!" – сорвалось с губ, миг – Кристина прижалась к стене, напряженно вглядываясь в темноту за крестом, пытаясь унять заполнивший ее страх. И темнота едва различимо отозвалась на ее полушепот: "Крис-стина".

– Я знала, что это ты, – в Нью-Йорке Кристина обхватила плечи руками, словно ей было холодно.
– Я знал, что ты догадаешься, – сказал Призрак, прислоняясь к парапету. – Это было единственное безопасное место.
– Но я не догадалась. И не искала тебя. Я просто хотела помолиться на могиле отца... Ты не умер, – ее слова были очень похожи на обвинение. – Полиция сказала, будто они нашли тр... труп и...
– ... И тут же нарекли его Призраком Оперы, после чего торжественно похоронили. И меня, и дело.

Он сидел на каменной скамье под высоким окном, свет от лампады косо падал на плечо, освещая его здоровую половину лица.

– Ты...
– Ты... – они одновременно начали фразу, оба запнулись, и Призрак жестом предложил Кристине продолжать. – ... Куда ты теперь? Как ты... теперь?
– Какое это имеет значение? – ответил он. – В любом случае, ты больше никогда не увидишь меня и не услышишь обо мне. Я обещаю. – Он вздохнул. – Понятия не имею, зачем я вообще бежал и пришел сюда. Лучше было бы остаться и встретить первую же пулю.
– Не говори так!
– Почему? Призраку Оперы не место в этом мире, думаю, твой жених с этим согласился бы.

Кристина сделала шаг, приближаясь, и тут же отступила. Что ей сделать, что сказать этому странному человеку? Многие годы он был для нее бестелесным голосом, доносившим слова утешения, когда ей было сложнее всего, строгим учителем – но как дорожила она его не столь уж частыми похвалами. Как грустно, ведь они узнали друг друга слишком поздно. Она до сих пор не понимала, кто же был настоящий, Ангел в черном плаще, или разъяренный дух мщения, или человек, прошептавший слова любви, прежде чем отпустить её вместе со счастливым соперником.

– Жадность – мой величайший грех, – сказал Призрак. – И еще гордыня. Я возмечтал сделать тебя своим лучшим творением, снискать всеобщее восхищение, и присвоить твой голос и твою душу. Этому нет прощения. Я заслужил смерть.
– Не тебе судить, – резко ответила она.
– А кому? – он пожал плечами. – Тебе? Или твоему виконту?

Кристина опустила голову, собираясь с мыслями.

– Ты причинил всем очень много зла, – сказала она, наконец. – Тебе придется очень долго его искупать. – И вдруг, решившись, она подошла к нему. Он не успел отодвинуться или отвернуться и оказался к ней лицом к лицу. Без маски. – Ты должен уехать.
– Куда?
– Не знаю. Далеко, насколько сможешь. Возможно, ты прав, и Призраку Оперы больше не место здесь, но найдется место кому-то другому. Уезжай и попробуй начать все сначала.

– Мудрая маленькая девочка, – усмехнулся он, вглядываясь в далекие Нью-Йоркские огни.

– Деньги, – продолжила она. – Чтобы уехать далеко, нужны деньги.
– Много ли мне надо, – пробормотал он, словно загипнотизированный ее близостью. – Не беспокойтесь, дорогая виконтесса, у меня есть небольшие сбереже...
– Я еще не замужем, – перебила она его и отвела взгляд.
– Дорогая будущая виконтесса, – поправился он. – Если этот щенок не поступит как мужчина, я ...
– Убьешь его? – в вопросе прозвучали иронические нотки, и Призрак с интересом посмотрел на девушку.
– Да, – сказал он медленно. – Убью.
– Нет, – тем же, новым для него, тоном продолжила Кристина. – Свадьба завтра.

Они снова замолчали, думая каждый о своем. Кристина теребила кольцо, то снимая его, то надевая обратно на палец, и вдруг встрепенулась.

– Вот, – она протянула кольцо Призраку. – Оно дорогое. И ты можешь его продать. Тебе хватит, чтобы уехать и жить первое время. Если распоряжаться средствами экономно...

– Никогда не забуду этот момент, – усмехнулся он. – "Если распоряжаться средствами"... "экономно"! Ни разу я не слыхал от тебя, Кристина, ничего столь разумного. От тебя, моего маленького ангела!

Призрак не выдержал и расхохотался.

– Надень обратно, а то еще потеряешь, – наконец смог он выговорить. Кристина покачала головой. – Ну, слышишь?
– Возьми его.
– Я не нуждаюсь в благотворительности.
– Это не благотворительность.
– И в милосердии.
– Это не милосердие.

Кристина взяла его большую сильную руку в свою, маленькую, теплую, погладила ладонь, вложила в нее кольцо и сомкнула пальцы в кулак. Как тогда, в подземелье.

– Это справедливость, – серьезно, даже строго сказала она. А затем повернулась и вышла из склепа, не оглядываясь.

* * *

"Once Upon Another Time"

Нью-Йорк

– Я сказала Раулю, что потеряла кольцо. Обманула его, в первый и в последний раз. Кажется, он мне все равно не поверил, решил, что его украли, такое случалось там, где мы с другими девочками снимали комнаты после пожара. Но он не стал расспрашивать дальше, к счастью. Сказал, что я была права, и нам не везет со Сваровски. – Она подняла левую руку, безымянный палец которой украшал старинный перстень. – Это перстень рода де Шаньи, старший сын надевает его невесте в день свадьбы. После смерти Филиппа, – Кристина на миг замялась, – его передали Раулю. А потом его подарит своей избраннице Густав.
– Не зря этим вещицам всегда придавали так много значения, – вздохнул Призрак. – Вот и мое новое царство родилось из одной такой безделушки. Но не это было главным, а твои слова. Они дали мне силы для борьбы и надежду однажды заслужить твое прощение. Я обязан тебе больше, чем жизнью, Кристина. Скажи, теперь ты простила?

Она не ответила, молча отвернулась, словно бы её куда больше занимали огни Нью-Йорка, нежели стоящий в нескольких шагах от неё – так близко и одновременно так далеко – человек. Прощение. Да, она простила его, уже давно. И он наверняка это понимал тоже, но хотел услышать.

– Да.

Лицо Призрака словно осветилось и, казалось, помолодело на десять лет.

– Ты продолжаешь великолепно петь, – сказал он. – Сопрано столетия, звезда Старого Света. Даже в мыслях я не осмеливался представить, какими совершенными станут твои голос и мастерство.
– Ты научил меня, – сказала Кристина.
– Учил тебя когда-то, – поправил её мужчина. – Очень давно. Но сейчас твой голос зачаровывает слушателей по обе стороны океана, "Пате" заработали миллионы благодаря твоим записям, и я знаю, что это уже не я, а только ты.
– Я не выступаю на сцене, Рауль был против, – отозвалась она. – К пластинкам он относится мягче. Это позволяет отделить певицу Кристин Дааэ от графини де Шаньи, поющей только на домашних концертах. Мой импресарио утверждает, что загадка всегда будоражит воображение публики, что очень полезно в артистической среде.
– Спой для меня еще раз, – вдруг попросил Призрак.
– Здесь и сейчас? – тихо засмеялась она. – Я боюсь, это не совсем удобно.
– Нет, – не принял он шутки. – Я бы хотел услышать одну арию, которую ты никогда не исполняла.
– Мне кажется, я записывала почти все лучшие арии для сопрано...
– Эту – нет, – покачал головой Призрак. – Её написал я некоторое время назад. Я не прошу о подарке, назови сумму гонорара, которую считаешь достойной себя.
– Нет, что за глупости! – это прозвучало эмоциональнее, чем она думала. – Я спою, конечно, и ничего не нужно! Завтра... нет, завтра Мег пригласила нас на дневной спектакль, а вечером – на ужин, она представит нам своего жениха.... Пришли мне арию, ведь я должна буду все разучить и отрепетировать, потом мы определим время...
– С тобой свяжется мой помощник, – пообещал Призрак. – С ним можно будет все обсудить.
– Ты хочешь, чтобы я спела в твоем театре? – спросила Кристина. – Густав просто восхищен им.
– Передай сыну мою благодарность и приглашение наведаться еще. Он всегда будет желанным гостем в моих владениях, и мы найдем, чем развлечь его сопровождающих. – Он сделал паузу. – Когда-то я хотел, чтобы ты пела только для меня, Кристин, и это было неправильно. Позволь моим людям и моим зрителям – простым жителям Нью-Йорка – тоже услышать твой голос.
– Хорошо.
– Я оставил арию на столике в гостиной.

Кристина недоверчиво подняла брови, а Призрак развел руками, словно извиняясь за то, что так и не сумел отказаться от некоторых старых привычек.

Он так и остался на балконе, а графиня подошла к столику и взяла в руки не замеченную сразу красивую папку с тиснением. Дорогая нотная бумага, знакомый почерк, и заглавие – "Любовь бессмертна".

– Скажи мне, Кристина, – произнес Призрак, – ты счастлива?
– У меня нет причин быть несчастной, – ответила она.

Слова бегут между тонкими линиями – насестами для птиц-нотных знаков: "Кто знает, когда возникает любовь? Что заставляет зажечься сердце?"

– Я научилась просто жить. И просто любить... и брать от судьбы то, что она позволит.

Призрак не ответил, а когда Кристина де Шаньи вновь подняла голову – увидела, что балкон опустел.

* * *

... спрыгнув на землю, Призрак Оперы постоял на улице несколько секунд, переводя дух и пытаясь сдержать смех – какой черт его дернул снова устроить явление в лучших театральных традициях? Старые привычки неистребимы, ведь он вполне мог нанести официальный визит, средства и новый статус позволяли, а уж какое было бы выражение лица у виконта... пардон, графа Рауля де Шаньи...

Он оставил автомобиль неподалеку, возле парка, оттуда было так легко подойти незамеченным под защитой деревьев и густого кустарника. Призрак шел быстро, почти не обращая внимания на происходящее вокруг и погрузившись в собственные мысли.

С самого начала он не знал, чего ожидать от встречи. Уж точно не того, что они станут просто старыми знакомыми, разделившими некоторые общие воспоминания, местами печальные, местами захватывающие. Где-то в иной жизни все могло бы сложиться иначе...

Автомобиль он заметил издалека, как и то, что рядом с ним стояло двое незнакомых молодых людей. Замедлив шаг, не торопясь выходить в свет фонаря, он прищурился, рассматривая их – одеты прилично, о чем-то болтают, точнее, перебрасываются фразами и с явным интересом рассматривают авто. Вполне естественная реакция, свой личный транспорт Призрак в свое время очень придирчиво выбирал и заботился о нем самым тщательным образом. Можно даже сказать, с любовью. Должно быть, молодые люди тоже были увлечены современной техникой, решил Призрак про себя.

Один из них, увидев хозяина, вдруг хлопнул себя ладонью по лбу, широко улыбнулся и поспешил навстречу, протягивая руку для приветствия.

– Мистер Уай, это вы?
– Не имею чести быть знако... – начал Призрак.

... его спасли инстинкт да отменное ночное зрение, благодаря которому он успел заметить в слабом свете фонаря взгляд второго незнакомца и уклониться за долю секунды до нападения. Дубинка просвистела мимо уха, но даже не задела Призрака, а третий нападающий, подкравшийся сзади, пока его сообщники отвлекали внимание, сделал всего один лишний шаг – и оказался на линии удара сам. Оставшиеся двое бросились к Призраку одновременно. Вряд ли это грабители, отстраненно подумал он, блокируя метнувшуюся к его горлу ладонь. Хват, рывок, треск кости – некоторые умения, приобретенные еще в Париже, пришлось серьезно усовершенствовать в Нью-Йорке, а уж возможностей попрактиковаться на стройках Кони-Айленда возникало предостаточно. Удар в висок отправил бандита в компанию к уже валявшемуся на земле бесчувственным кулем "соратнику". Кто бы они ни были, явно не ожидали от дорого одетого господина с отличным автомобилем такой сноровки и жестокости в драке, поэтому третий, все еще державшийся на ногах, не торопился нападать, выжидая подходящего момента.

– Кто вы такие? Что вам нужно?

Бандит сунул руку в карман, но вынуть её с оружием ему не позволили – Призрак оказался быстрее, перехватив запястье и сильно ударив его о капот автомобиля. Револьвер, звякнув, выпал из онемевших пальцев, а горло вдруг оказалось зажатым в безжалостных железных тисках. "Он вооружен, но не стрелял", – промелькнуло в голове.

– Кто вас послал? – ответом ему был только хрип. Призрак чуть ослабил хватку и вздернул пленника на ноги. – Кто?
– Я нне... не зна... – забулькал бандит, – его им-мени. Он...

Тишину прорезал резкий звук хлопка, а на лице бандита вдруг отразилось безмерное удивление.

– Merde!

Он разжал пальцы, и тело нападавшего сползло на землю, оставляя на капоте и крыле автомобиля кровавый след. Призрак быстро оглянулся и успел заметить тусклый свет фар и высокую темную фигуру вдалеке, прежде чем незнакомец сел в автомобиль – как будто не особо и торопясь – и машина сорвалась с места.

Выстрел привлек внимание, не мог не привлечь в этих местах, и полицейские, наверняка, уже бросились на звук, подумал Призрак. Но в его сегодняшние намерения визит в полицейский участок не входил.

* * *

Нью-Йорк, Бруклин Хайтс

– Как вы могли допустить! ... Провал!

Хозяин, красивый мужчина лет сорока пяти на вид, слушал терпеливо, не перебивая, временами даже согласно кивая на особо цветистых моментах – отчего гостя сразу же накрывало жгучим желанием как следует врезать по этой породистой физиономии.

– У вас все? – коротко осведомился он, когда посетитель, наконец, замолчал. По глазам того было легко понять, что далеко не все, и он бы много чего еще сказал, да только выдохся. – Вот и замечательно. А теперь извольте выслушать меня.

Он встал из-за стола и сделал несколько шагов, словно в задумчивости, потом остановился у окна, привлеченный чем-то происходящим на улице.

– Успех или провал определяются относительно поставленной цели, – сказал он, оборачиваясь к гостю. – Захват не был моей основной целью.
– В самом деле?
– Именно так. Хотя, разумеется, если бы он удался, это сэкономило бы достаточно много времени и усилий. Все же, целью была проверка и, если вам угодно, оценка готовности операции к решающей фазе. Учитывая, что мой практически экспромт едва не увенчался успехом, я полагаю, что кульминация уже совсем близка.
– Вы так любите театральные термины, – поморщился гость. – Только вот ваш объект избежал расставленных сетей и теперь удвоит бдительность, а на руках у полиции труп и два живых исполнителя, которые могут заговорить.
– Не смогут, – спокойно отозвался хозяин. Гость вопросительно вскинул бровь, но ответом ему была только вежливая улыбка. – Что же касается бдительности. Вы два года не могли даже подступиться к мистеру Уай! Скольких вы потеряли на Кони-Айленде? Именно это я и говорил с самого начала, бессмысленно пытаться вести операцию на его территории! Но стоит его оттуда выманить, и игра может выйти совсем иной.
– Такая уверенность. Личный опыт?
– В некотором роде. Это, впрочем, не имеет особого значения, главное, что сегодня я получил полное подтверждение своим предположениям. Он так и не избавился от главной слабости, несмотря на прошедшие годы.
– Та певица, – гость неопределенно помахал рукой. – Кристин как-там-её.
– Не любите классическую оперу? – усмехнулся хозяин.
– Не поклонник. И надеюсь таковым оставаться, пока это не понадобится в профессиональных целях. О которых вы, я надеюсь, также не забываете.

Хозяин искренне расхохотался, вновь заставив гостя мысленно поморщиться.

– Мои методы работы пока что себя оправдывают, – сказал он, отсмеявшись. – Полноте, кем вы меня считаете?
– Тем, кем вы являетесь, – парировал гость. – Одним из лучших наших агентов, на счету которого несколько десятков успешных операций и всего один провал за последние три года. Кажется, в Сорренто?

Удар достиг своей цели, хозяин на мгновение замер и его лицо окаменело. Однако заговорил он все так же вежливо и спокойно.

– Это был достойный соперник. Я склонен рассматривать ту неудачу в положительном ключе. Время от времени нужно получать подобные отрезвляющие пощечины судьбы, иначе легко стать слишком самоуверенным, что в нашей профессии смерти подобно. Тем более, что я планирую взять реванш в самом скором времени.
– Только по достижении нашей главной цели! – с легким ехидством в голосе напомнил гость.
– Не советую учить меня выполнять мою работу, – в мягком тоне, тем не менее, легко можно было расслышать стальные нотки.
– Однако ваш достойный соперник тоже в Нью-Йорке. И еще один, которого нельзя списывать со счета. Уай. Он тоже может начать свою игру. Засим оставляю вас, господин барон. Bonne nuit.

Продолжение >>>

В раздел "Фанфики"
На верх страницы