«Я позволил ему нарисовать эту радугу. Два месяца вращался калейдоскоп, создавая все новые и новые чудесные, красочные картинки, чьи цвета так и не поблекли в моей памяти. Волшебство несравненного гения разжигало солнечными лучами гаснущее воображение ребенка. Мой дом переполняли магия и таинственность, а Эрик, казалось, заставил саму землю выдавать свои самые потаенные секреты. Распахнулись окна в мир фантазии, мосты музыки перекинулись через бездонные пропасти, маня в удивительное, необыкновенное королевство. Это было краткое безвременье чуда, ограниченное быстрым наступлением жестокой реальности, которую никакое волшебство не могло отвратить. И действительно, через два месяца я увидел страшные знаки того, на что мрачно намекал Эрик.»

Я стоял у окна и смотрел на закат, заливающий небо страшным алым сиянием, легкое дуновение колыхалось в занавесках и осторожно ласкалось ко мне, принося с собой откуда-то из сада нежную мелодию, перезвон ветра. Это было одно из многих чудес, подаренных Эриком Резе. Когда огромный кровавый шар, наконец, скрылся за горизонтом, слуга подошел ко мне и сообщил, что Эрик стремительно мчится по дороге и очень скоро будет здесь. Я закрыл глаза, склонив голову, и уже в который раз за этот вечер спросил себя, в праве ли я так поступать…

- Отец!..

Хрупкое звучание ослабевшего голоса ребенка донеслось из соседней комнаты через распахнутые двери. Мое сердце едва не разрывалось от любви и отчаяния, но с неимоверным усилием у меня получилось справиться с собой, скрыть подступавшие на глаза слезы и даже улыбнуться, переступив порог его спальни. Слуга уже уложил его в постель и теперь разворачивал в углу за дверью кресло на колесиках. Слепые глаза Резы обратились по направлению моих шагов, и бледное лицо словно засветилось изнутри.

- Я так боялся, что ты забудешь поцеловать меня на ночь! – услышал я легкий упрек, отчего сжалось горло и перехватило дыхание. Не сразу мне удалось найти в себе силы заговорить.

- Я никогда не могу позабыть об этом. Сегодня придет Эрик…

При упоминании об этом волшебном имени лицо Резы запылало, и он в нетерпении ухватился за мою руку.

- О, это правда? – воскликнул он в радостном волнении. – О, отец, можно я пока не буду спать? Мне так хочется увидеться с ним…

- Да, - с тяжестью на сердце ответил я. – Он приезжает специально, чтобы встретиться с тобой.

- Как ты думаешь, он принесет мне подарок?..

- Думаю, да, как обычно, - пробормотал я, ощущая почти физическую боль оттого, что мой сын был счастлив лишь в его присутствии…

Реза снова улыбнулся и притянул меня к себе за руку.

- Поцелуй меня!.. – попросил он и тут же глубокомысленно добавил: - Ах, если бы здесь был Эрик, он пел бы мне, пока я не засну.

Я внезапно пожелал, чтобы Эрик никогда не приезжал, чтобы рука Резы, согретая живым теплом, всегда оставалась в моей руке. Но в итоге просто наклонился вперед, поцеловал своего ребенка в лоб и прошептал:

- Доброй ночи, Реза…

Он обвил меня руками за шею и прижался сухими губами к моей щеке. Глаза его сияли.

- Доброй ночи, отец, - довольно проговорил он и устроился поудобнее, закутавшись в одеяло, приготовившись ждать Эрика. Я в последний раз погладил его по волосам и медленно поднялся, отчаянно отказываясь уходить, но отдаленный шум указывал на то, что Эрик был уже в воротах.

«…Стоя передо мной в своей белой маске и черном плаще, он как никогда напоминал Ангела Рока, придуманного ханум. Вынув из рукава пузырек, он подлил немного бесцветной жидкости в стакан шербета и передал мне.

– Это будет быстро, – тихо сказал он, – Он ничего не почувствует.

Я с ужасом смотрел на бокал.

– Нет, – внезапно испугавшись, ответил я. – Я не могу. Пусть уж природа распорядится сама.

Он твердо смотрел на меня.

– Природа – богиня жестокая и бесчувственная… и ты хочешь отдать ребенка в ее безжалостные руки?

Закрыв руками лицо, я отвернулся от его непреклонного взгляда.

– Я его отец… Ты не можешь знать… тебе не понять, что это значит – отнять жизнь у собственного ребенка.

С минуту он молчал, потом на мгновенье коснулся моей руки.

– Я освобожу тебя от этого груза, – тихо сказал он. – Жди меня здесь.

И снова испытывая странный паралич воли, я смотрел, как он взял Коран и ушел в соседнюю комнату.»

***

Я не чувствовал вины, когда вошел в комнату мальчика; смерть стала для меня привычкой, и, к тому же, я знал, что это станет актом милосердия для бедного Резы и для его несчастного отца, уже перенесшего тяжелую утрату. Я знал, как разрушительно может подействовать на Надира жестокое зрелище естественной смерти ребенка. А ведь ни один из них не сделал ничего, чтобы заслужить такую участь!

Слуга открыл последнее в ряду окон, занимавших всю стену спальни. При виде меня, он боязливо поклонился и поспешил скрыться за дверью, едва не крестясь, как христианин. Думаю, он догадывался о цели моего визита этим вечером. Ангел, который принес когда-то свет в этот дом, медленно превращался в того, кем действительно всегда являлся, в того, кто вернулся лишь затем, чтобы принести смерть. Я скривился в горькой усмешке и пристально взглянул на мальчика. Он лежал на кровати, глаза его были закрыты, свежий ночной ветерок проникал через окна вместе с лунным светом, шелестя занавесками, и мягко обволакивал его.

Я очень тихо, по-кошачьи приблизился к постели ребенка, но мальчик тут же открыл глаза, почувствовав мое присутствие.

- Отец сказал, что вы придете… - с трепетом произнес Реза. – Он сказал, что у вас есть для меня подарок. Ведь это правда?

- Да, если так можно назвать бокал щербета. Правда, я добавил в него кое-что…
Боже мой, ну как меня угораздило ляпнуть это! И правда ли, в самом деле, что в комнате мерцала лишь одна свеча, или это робкая улыбка ребенка озаряла все вокруг?.. Я колебался в неуверенности.

- Что, Эрик? Это что-то хорошее?

Что-то хорошее!..

- Это то… что поможет тебе уснуть.

По комнате снова прошелестело легкое дуновение, и огонек свечи дернулся, едва не погаснув, в отличие от улыбки Резы. Он поднял голову и вытянул шею, словно маленькая птичка, и в эту краткую жуткую минуту мне показалось, что слепые глаза его прозрели и смогли разглядеть такое в моей душе, о чем я сам не решался вспоминать. Следующий порыв сквозняка погасил свечу и взметнул полу моего плаща, как бы напоминая об ужасной миссии, которую мне предстояло выполнить. На мальчика я старался не смотреть, отводя взгляд на смятое покрывало.

- Я уже пожелал отцу спокойной ночи… - с каким-то задумчивым удовлетворением объявил Реза и вдруг повернулся ко мне. – Эрик… - он запнулся, взволнованно теребя в руках край одеяла. – Эрик… Вы не могли бы тоже поцеловать меня на ночь?

Ветер подхватил эти слова и закружил в причудливом танце. Они эхом отдавались у меня в ушах, таяли, как снег на языке, и дразнили своей простодушной невинностью. Механически я поставил бокал с щербетом рядом с Кораном на ночной столик и слегка наклонился вперед, чтобы ответить, но не смог произнести ни звука. Реза приподнялся со своего ложа и обвил меня руками. Его маленькая ладонь успокаивающе гладила меня по волосам, словно я был испуганным животным во время бури. И затем… О, затем!.. Ласковые пальцы скользнули под нижний край моей маски, и я ничего не мог сделать, чтобы помешать ему. Он мягко снял маску с моего лица, а едва смел дышать, боясь, что это разрушит хрупкую нереальность происходящего. Реза привлек меня к себе еще ближе и я на какое-то мгновение представил, что в руках этого ребенка заключено всепрощающее прикосновение Бога… А потом он поцеловал меня.

Реза слегка ослабил свои объятия, и я открыл глаза, чтобы увидеть его безмятежную улыбку. На лице его читалось терпеливое ожидание ответной нежности. И, хотя мой дух дрожал от немыслимого потрясения, хотя сама ночь, казалось, затаила дыхание, я склонился над ним со всем самообладанием, на которое был способен, и осторожно поцеловал его в лоб.

Реза блаженно вздохнул и откинулся на подушки, а в моем сознании все перемешалось. Я не мог поверить в случившееся.

Я… Я поцеловал Резу, и он не отшатнулся.

Я поцеловал Резу, и он не умер.

Я поцеловал чистого невинного ребенка, Бога этой доброй ночи, и огонь небесного гнева не поразил меня.

- А теперь вы дадите мне щербет? – мягкий голос Резы разрушил мою смятенную мечтательность.

Ах, это добросердечное понимание в слепых глазах! Какая сила заключена в этом хрупком создании! Спокойствие мальчика странным образом передалось мне, и я снова становился орудием жестокого милосердия.

Дотянувшись до столика, я взял бокал и вложил его в беспомощные руки ребенка.

- Теперь я наверняка легко засну, - предсказал он, выпив все до капли.

- Да, Реза, очень легко…

Сказав это, я убедил его спокойно лечь в постели, и некоторое время в комнате царила абсолютная тишина.

- Пожалуйста… - едва слышно прошептал голос, уже ослабевший под воздействием яда. – Мне хотелось бы в последний раз посмотреть в окно, прежде чем уснуть…

Я не мог отказать. И у меня не было никакого желания делать этого. Бережно взяв его на руки, я отнес Резу к распахнутым настежь окнам, сквозь которые серебряным потоком лился лунный свет. Мальчик глубоко вздохнул, созвучно дыханию свежего ветерка, и прижался к моей груди. Я не в силах был восхищаться великолепием персидской ночи, но для Резы она была прекрасна. Я стоял и пристально всматривался в его спокойные, ничем не омраченные черты, и чувствовал, словно благодатный покой его невинной души перетекал в мое изувеченное сердце, заполняя собой зияющие раны. Глаза его в последний раз раскрылись, и губы бесконечно тихо произнесли:

- ..ha il Allah...

-…Muhammad-ur-Rasool-Allah, - закончил я шепотом и, повинуясь необъяснимому порыву, снова поцеловал мальчика сквозь шелк маски.

«Время медленно ускользало, я не мог удержать его, в голове вяло пульсировало, передаваясь всем мышцам. Его голос мертвым камнем лежал в сознании, пригибая меня к земле, и не было никакого желания сопротивляться. У меня отняли право выбора, и последнее, что услышит мой сын, будет голос неверного… неверующего.

…Барахтаясь, утопая в бездонном озере, я вцепился в нож своей веры и рассек опутавшие меня плети. Я сбросил сковавшее меня заклятье и рванулся в полную молчания комнату. Помещение окутывала темнота, только в нише для молитв трепетал огонек свечи. Окна в сад были широко открыты, и с Каспия задувал ветер. Эрик обернулся, когда я вошел в комнату. На мгновенье ветер взметнул его плащ, закружил вокруг него, и он шагнул ко мне с медленным величием крылатого ангела, вернувшегося на землю.

– Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк Его, – хрипло прошептал я. И с белых губ Резы сорвался в ответ слабый вздох. Когда Эрик вложил его мне в руки, мальчик был уже мертв».

В раздел "Фанфики"
На верх страницы