— Можно, доктор?
— Проходите, присаживайтесь. На чём мы в прошлый раз остановились?
— На том, что терапия не помогает.
— Неправда. Сегодня, например, вы спросили разрешения войти. Ещё неделю назад, если помните, вы опять у меня за спиной появились. Больше мне в той сауне не рады.
— Простите, доктор. Мне было срочно…
— О! «Простите» — это вообще прогресс! Итак, давайте кратенько повторим наши основные задачи. Итак?
— Не убивать людей.
— Дальше!
— Также… не делать с ними… другие… вещи… эээ… неприятные.
— Всё называть своими именами, дорогой мой, такова часть терапии.
Вздох.
— Не… снимать с людей кожу, не отрезать части тела и не пытать.
— Правильно. Почему?
— Ну, потому, что мне это больше не нужно.
— А почему вам это больше не нужно?
— Потому, что мне сделали пластическую операцию?
— Это поверхностное объяснение. Более развернуто, пожалуйста.
— Потому, что я стараюсь победить свои наклонности, а не… поддаваться им.
— Неверно в корне. Борьба с самим собой у вас уже была в прошлом, и каковы результаты?
Вздох и молчание.
— Вот именно. Позвольте вам напомнить — вышеперечисленные действия…
— А как насчет «всё своими именами»?
— Это не МОЯ терапия. Ваша.
— Простите.
— Извольте МОЛЧАТЬ и СЛУШАТЬ.
— Не собираюсь!!
— А почему? Не нравится, да?
— Не нравится!
— Вот и ответ. Вы больше не будете всё это проделывать с людьми, потому что это гадко, отвратительно и вам это не нравится. Как насчет такого пояснения? Почему вы не сменили имя, Эрик?
— Потому что… я не собираюсь забывать, кто я и кем я был.
— А новая жизнь? С чистого листа?
— Это чушь, такого не бывает.
— Угу. Итак, Эрик, это правда, что некогда, три столетия назад, вы продали душу дьяволу?
— Да.
— И что, мир действительно полюбил вас за вашу музыку?
— Ну, я бы так не сказал.
— Чем вы на самом деле известны на этой планете и, я не преувеличу, занесены в энциклопедию?
— Своими… преступлениями?
— Именно. Как вы считаете, условия сделки выполнены?
— Вероятно, нет.
— Когда я слышу в вашем голосе такую неуверенность, я отмечаю серьёзный положительный сдвиг, Эрик. Продолжайте в том же духе. Стало быть, нет. То есть никакого подарка судьбы или незаслуженной милости в своём новом лице вы не находите.
— Нет. Это просто… медицинская манипуляция. Кстати, мастерски исполненная.
— Вы наблюдали?
— Запись посмотрел.
— Интересно было?
— Вообще-то очень.
— И ладно. Теперь насчет женщин, Эрик.
— Доктор, может, не сегодня?
— Вы постоянно избегаете этой темы. Сегодня. Вы осознаёте, что молодая и неопытная оперная певица — это просто такой фетиш? Как и предпочтительная внешность. Как и антипатия к итальянкам, но тут два варианта: либо это расизм и тогда после основной терапии вам назначат дополнительную, либо вам просто надо переспать с десятком итальянок и понять, что конкретно вас не устраивает.
Нервный кашель.
— Да, Эрик, да. Вода в стакане, кстати. Так вот. Всё это естественно практически для любого мужчины. И радуйтесь, потому как на ваш вкус на самом деле пруд пруди вариантов. А если нужна женщина лет тридцати шести, ростом метр пятьдесят, с зелёными глазами, вставной челюстью и сорок вторым размером ноги? Одной ноги, вторая чтобы тридцать девятый! А?!
— Доктор!!!!
— Это пример. Так что вы будете делать, желал бы я знать?
— Ну, пожалуй, поищу всё-таки.
— Теперь о проститутках.
— Не надо о проститутках!!
— Хорошо. В следующий раз. Вы после прохождения реабилитации устроились на работу, как вам предписано?
— Да.
— Преподаёте, значит?
— Да.
— Ну и как?
— Не очень, доктор, знаете, правда, всё время хочу кого-нибудь убить.
— Это нормально, Эрик. У меня тоже есть студенты, и практиканты, и стажёры. Это как раз абсолютно нормально. В смысле хотеть. Убивать — нет. Кстати, а по-че-му?
— Потому что всё равно придут новые, еще тупее?
— Знаете, Эрик, иногда я думаю, что вы вовсе и не больны.
— Спасибо, доктор.
— Наше время окончено, до новых встреч. Не опаздывайте. Хотя вы не опоздаете, вы же…
— Маниакально-депрессивный педант?
— Совершенно верно. До свидания.

Эрик вышел на улицу, глубоко вдохнул — встречи у доктора всегда были назначены в полдень, в самое солнечное время суток. Терапия, чтоб её. Вот уж не думал, что проживёт настолько долго, чтобы очутиться аж в этом веке, где волна всеобщего гуманизма достигнет такого триумфального абсурда, что подобных ему начнут лечить. А потом — бывший Призрак Оперы поморщился — ещё и, как они это называют, социализировать. Ну какой из него член общества, скажите на милость. Пять лет всеми способами он сопротивлялся, но против системы, заменившей смертную казнь на сильно растянутое во времени издевательство, Призрак — блистательный, а всё ж таки одиночка, — оказался бессилен и понемногу сдавал свои позиции. Психиатр вот уже седьмой или восьмой, предыдущие — кто вовремя не отказался — сами в психушку отъехали, а этот на грех оказался родственно увлечённым потрошителем чужого внутреннего мира.

Из чувства протеста Эрик пошёл задворками, там хоть какая-то тень. Это ладно, сейчас вот по улицам ходит, работает. Первые три года после операции был вообще строгий режим. Чего стоили только еженедельные походы под конвоем на концерты эстрадных звезд. Бррр… зачем вспомнил, а? Аж затошнило. Или это тошнит от запаха с ресторанной кухни? Нееет, это от звука! Ресторан, что ли, итальянский? Не помогает ваша терапия, доктор. Как слышу вот эти истеричные нотки — так прямо планка падает.

Эрик бросил взгляд в приоткрытое навстречу летней жаре окно. В сверкающей металлом кухне гудели мощные вытяжки, но их низкий приятный рокот перебивался диким визгом колоритного брюнета в характерной униформе. Перед ним стояла понурившись маленькая девушка в беретике набекрень, и лежала на разделочной доске беспомощно вздернувшая ножки курица. Виноватый вид был у обеих.

— Мадонна миа э порко!! Хоть один раз, можно вынуть мозг из мусорной корзины, а руки из задницы, и нормально сделать то, что просят?! Для этого блюда кожа с курицы снимается це-ли-ком, аккуратно, что непонятного?
— Но она рвётся, синьор Федерико!
— Рвётся мое терпение, когда я смотрю на тебя, убоище. Это последняя курица в холодильнике и в твоей жизни, если я приду через десять минут и обнаружу, что всё по-прежнему.

Брюнет ускакал, прочие работники опустили глаза долу и сделали вид, что страшно поглощены своими занятиями, впрочем, так оно и было, судя по объёму работ. Девушка, давясь рыданиями, побежденно снимала халат с биркой и беретик. Тут тихий свист от окна привлек её внимание. Вытерев платком распухший нос, она вопросительно взглянула на высокого незнакомца, делавшего ей какие-то странные знаки. Курицу? Зачем? На бомжа не похож вроде. А, ладно. Мстительно оглянувшись на двери в зал, девушка плюхнула на подоконник несчастную птицу прям на разделочной доске — пусть забирает, всё равно, наверное, зарплату-то не отдадут. Незнакомец удивил. Схватил нож (ай, растяпа, на доске ножи бросаешь!), поднял кромку к свету, сплюнул, швырнул нож в сторону:

— Редкостное дерьмо, — под столь нелестный комментарий в руке незваного пришельца появился инструмент, более напоминающий скальпель, чем поварской инвентарь.

Через пару секунд снова обе — и более голая, чем после смерти, курица, и девушка-поваренок — имели совершенно шокированный вид. Кожа птицы аккуратным чулочком лежала отдельно. Машинально девушка подала влажную салфетку.

— Как вы это… — прошептала она и воззрилась на незнакомца как на божество. — Рвётся же.
— Вообще главное не бояться. И опыт. И потом — курица же не дергается, — мужчина вытер руки и нож. — Кстати, это хотя бы… итальянская курица?
— Э-э... ну… да, наверное.

Вы что, с ней говорить собрались, хотелось пошутить девушке, потом она взглянула случайному спасителю в глаза — и шутить почему-то расхотелось.

— Удачи, — он обернулся и пошёл прочь, не оглядываясь.

Повезло, подумала она, наверное, из соседнего ресторана профи, жалко стало неумеху, не все ж такие, как Федерико.

Эрик шел и тихо смеялся. Курица! За десять минут, отпущенные шеф-поваром, там половину кухни можно освежевать. Хм. Он в подробностях представил процесс. Ну да, можно, и хронометраж совпадет. Но зачем? Что ему плохого сделали все эти люди? В принципе, не мешали и даже развлекли. Потом мысль перескочила на несчастного поварёнка с беззащитными оленьими глазами. Ну никак не привыкнуть к манере современных женщин стричься, как больной тифом ёжик. Самая жалобная итальяшка в его жизни, обнять и плакать под балладу «Scorpions». Может, я всё-таки не сильно расист, а то ещё один курс терапии психика просто не выдержит.

В переулочке у консерватории укромно курили (сволочи, голос же!!) два студента и одна студентка. Эрик замедлил шаг и окинул взглядом старое здание. Пожарная лестница держалась на честном слове, но выдержит.

— Побежали, Мишель, а то опоздаем, — умоляюще сказала студентка.
— А первая пара у кого?
— У него.

Ввиду запоминающейся личности в среде студентов Эрика за глаза называли просто «он».

— Блин!! Мария, ты могла напомнить?! Нам хоть переодеться, всё равно унюхает, что курили. Я уже за кальян в кафе «Кольцо Нибелунгов» вручную переписал…
— И еще «Летучий Голландец» перепишешь, — мягко сказал Эрик, выходя из подъезда за спиной троицы. — Там как раз несколько редакций, на всех хватит.

Нервные студенты дружно заорали.

— Хоть в терцию попали, и на том спасибо. А ну марш отсюда!!

И счастливо улыбнулся, глядя, как дружно стартовала молодежь.

Маленькие радости — тоже составляющая терапии.

В раздел "Фанфики"
Наверх