Глава 1. Ангел в Аду

Париж.
Спустя год после премьеры
оперы «Торжествующий Дон Жуан».

Холодный парижский воздух остужал избитое лицо Кристины, так что на какой-то миг она даже забыла, что лежит на земле. Её когда-то красивое платье было рваным и грязным, её волосы, которые с таким старанием укладывали горничные, теперь спутались и намокли. На губах застыла кровь, беля кожа лица стала сине-фиолетовой от синяков и кровоподтёков.
Господи, подумала она, я жива. Кристина попыталась вздохнуть, но грудь отозвалась болью. Даже лежать на мостовой было тяжело.
Я жива.
Она попыталась открыть глаза, но увидела вокруг себя только темноту. Лежать на улице сейчас, ночью, было более чем опасно, но её тело отказывалось шевелиться. Интересно, как она здесь оказалась. Интересно, как она выжила среди этих революционеров. Кристина была жива, так что всё остальное было неважно.
Голова раскалывалась, тело ослабело от потери крови. Кристина ничего не чувствовала — странное серое состояние между светлой жизнью и чёрнотой смерти. Она перестала чувствовать ночной холод. Только бессвязные мысли роились в голове.
…Когда именно я превратилась из ребёнка во взрослого человека?
…Странная мысль для молодой женщины, чья жизнь могла в любой момент закончиться. Впрочем ничего странного в том, что перед смертью приходят совсем уж глупые мысли.
Она вспомнила свою мать. Эта женщина умерла, когда Кристине было всего шесть, но какая-то её часть ещё жила в памяти девушки. Добрые карие глаза… такие тёплые. Тёмно-русые волосы Ребекки Даэ были острижены коротко, как у херувима. Кристина не могла вспомнить голос матери, хотя отец говорил, что она пела. Но Кристина не помнила…
…но нет, даже после смерти её матери Кристина оставалась ребёнком. Не как многие дети, которые после смерти родителя взрослеют, Кристина только ещё больше стала привязана к окружающим… особенно к отцу.
Чарльз Даэ был для Кристины всем. Куда бы он ни направлялся, она следовала за ним. От Скандинавии до Испании, от Германии да Англии, и наконец они оказались в Париже, где всемирно известного скрипача настигла чахотка. Когда он умер, Кристина хотела похоронить себя вместе с ним. Вся её жизнь прошла рядом с ним…она не умела быть независимой. Она осталась одна в холодном, расчётливом мире балетных танцовщиц, и у неё ничего не было, кроме обещания отца прислать к ней ангела.
Но и тогда она оставалась ребёнком. Прошли года, Кристина превратилась в молодую красивую девушку, но страх, одиночество, смущение… всё это составляло её жизнь.
Может, она стала женщиной, когда она вышла замуж на виконта де Шаньи? Свадебная церемония (очень красивая) превратила её из простой певицы в одну из самых могущественных женщин Парижа. Даже Ла Карлотта теперь не могла задирать нос перед молодой виконтессой де Шаньи…
Нет, не тогда.
Может, это произошло, когда Париж захватила Коммуна и жизнь в Париже стала небезопасной?
Нет, не тогда.
Может быть, она стала женщиной, когда члены Коммуны, желая уничтожить всю аристократию, ворвались в их дом и забрали её и Рауля. Их, как и многих дворян, держали в подземельях Оперы, где обосновались мятежники. Там её избивали.
Нет, не тогда.
Может быть, она стала женщиной, когда они убили Рауля? Может быть, она стала женщиной, когда они всадили пулю в мужчину, который был её мужем меньше года. Она кричала, вопила каждая частичка её тела. А он прошептал её имя, как молитву, и упал на пол, его рубашка почернела от его крови. Они убили его, её Рауля… её друга, её мужа, её детскую любовь…
Нет, не тогда.
Возможно, она стала женщиной, когда, собрав в кулак всё своё мужество, она нашла силы сбежать. Кристина никогда не думала, что знание коридоров Оперы так когда-нибудь поможет ей.
Помогло.
Ускользнув от охраны, подгоняемая страхом и болью, она бежала по полным крыс коридорам, тоннелям, и наконец добралась до выхода на улице Скриба. Она бежала, пока не упала на тёмной аллее Парижа.
И вот так она оказалась здесь. Её муж был мёртв, её тело избито, её дух сломлен. Никогда в жизни Кристина де Шаньи не желала умереть так страстно, как в этот момент…
Только…
Она вспомнила о другом дне, когда смерть казалась ей избавлением. Ночь, когда её душа оставила её тело. Почти год назад ей пришлось сделать выбор, который ни одно создание по это сторону врат ада не может сделать. Она должна была убить человека, которого любила…
Кристина ненавидела себя за то, что остаётся ребёнком, но на одну ночь, на одну только ночь, полную боли, страха и смерти, она смогла стать женщиной. Вспомнились слова Эрика, которые она бросил ей тогда.
Что бы ты ни выбрала, ты не сможешь выиграть…
Она был прав. Что бы она ни выбрала, кто-нибудь бы умер.
…Той ночью она нашла в себе силы поцеловать Эрика. Той ночью она нашла в себе силы признать, что её сердце принадлежит ему.
Но потом она ушла. Она так и не стала женщиной. Она выбрала то, что всегда выбирала раньше… она выбрала то, что было ей понятнее.
Эрик ушёл. Наверняка он погиб в тех жутких пещерах.
Рауль ушёл. Была какая-то насмешка, что он умер в тех же пещерах.
Кристина со стоном закрыла глаза, желая, чтобы старуха Смерть пришла за ней. Было холодно, бороться не хотелось.

Роман Майект, снедаемый мрачными предчувствиями, вошёл в библиотеку. Он не знал, почему, но ему казалось, что хозяин не будет рад вестям, которые Роман хотел ему сообщить.
Большую часть жизни молодой цыган провёл в таборе, который кочевал по северным областям Франции. Когда-то им жилось неплохо, но с годами французы стали всё хуже и хуже принимать бродячие цирки, денег становилось всё меньше. В возрасте двадцати трёх лет Роман женился и думал о том, что ему надо как-то изменить свою жизнь, чтобы обеспечить жену и будущих детей. Многие цыгане задумались о том же…
Вот почему предложение его нынешнего хозяина показалось таким заманчивым.
Примерно год назад, когда табор был в Руане, к ним пришёл странный, зловещего вида незнакомец. Высокого роста, прекрасного телосложения, с чуть смуглой кожей. На вид ему было около тридцати пяти, но, казалось, он мог умереть от старости в любой момент.
Половину его лица скрывала белая маска.
Этот мужчина сообщил им, что ему нужна прислуга в поместье, которое он купил. Оно было изолировано, так что их присутствие должно быть постоянным, хотя он предпочитает одиночество. Незнакомец свободно разговаривал на их языке, он сказал, что часть его детства прошла среди цыган, так что теперь они были единственными людьми, которым он доверял.
За их службу и молчание он хорошо заплатит.
Кто-то из старых цыган только нахмурился в ответ на его предложение, и потом говорил, что у странного незнакомца в маске глаза дьявола. Но Роман и ещё четверо мужчин из табора с радостью приняли его предложение. С деньгами, которые обещал этот человек, они могли начать новую, спокойную жизнь.
Роман и в самом деле начал спокойную жизнь как камердинер хозяина. Он выполнял все его поручения, за что ему достались небольшой домик на землях хозяина и неплохое жалованье. Цыгане привыкли к странным особенностям хозяина и его иногда жестокому поведению. Это человек мог быть спокойным и воспитанным в один момент, а в следующий взрывался свирепостью. Цыгане немного побаивались его, хотя по отношению к ним он всегда вел себя спокойно и им не на что было жаловаться. Но даже после месяцев, что он у него служил, Роман ничего не знал об этом человеке…
…и поэтому он со странным чувством тревоги вошёл в хозяйскую библиотеку. Он быстро оглядел комнату и увидел мужчину, одетого во всё чёрное, который сидел перед камином и задумчиво смотрел на огонь. Отсветы пламени только придавали его фигуре ещё большее ощущение могущества.
— Господин? У меня есть информация, которая вас интересует.
Его хозяин взмахом руки велел ему продолжать, но его взгляд не оставлял огонь. Роман с трудом сделал шаг вперёд.
— Что-то известно о де Шаньи?
Тревога Романа только усилилась. Голос его хозяина отличался от всех, что он когда-либо слышал. Несомненно красивый, но в нём чувствовалась жестокость.
Роман кивнул.
Многие дворяне были убиты, когда Коммуна повергла Париж в хаос. Опера была захвачена, её подземелья превратились в тюрьму и камеры пыток — туда попадали те, кто отличался сильным здоровьем или особенно большим состоянием. Роману не хотелось говорить хозяину о семье, которая его интересовала, но это был его долг. Странно, хозяин вроде никогда не общался с виконтом де Шаньи и его молодой женой, виконтессой…
— Да, господин. Пришли донесения из Парижа. Те, кому вы заплатили, сообщают о де Шаньи.
Теперь хозяин повернулся. Его бровь поднялась.
— И?
Роман уставился на пол.
— Они сообщают, что виконт Рауль де Шаньи и его жена были захвачены во время последних волн террора. Их отвезли в Оперу. Боюсь, господин, там их ждёт только смерть.
К удивлению Романа, хозяин никак не отреагировал. Казалось, он просто перестал замечать его присутствие. Облегчённо вздохнув, молодой цыган поклонился и вышел из комнаты. У него было ещё немало дел по поместью и меньше всего было нужно, чтобы хозяин отправил его в Париж уточнять информацию об этой семье, которая…
…он уже почти спустился по лестнице вниз, когда услышал, что в библиотеке разбилось стекло, а потом дикий, нечеловеческий крик, полный гнева и бессильной ярости прокатился по дому…

Кристина застонала. Глаза не открывались, наверное, на них коркой засохла кровь, но что-то подсказало ей, что сейчас утро. С её губ сорвался стон, когда по спине понеслась волна боли. Кто-то пытался поднять её с земли.
— Что?… — говорить было тяжело, глотка закричала от боли. — Нет… я… пожалуйста… мой муж… — голос был слабый и полный боли. Она хотела вырваться из рук, которые держали её, но ни одна клетка тела не могла пошевелиться.
— Тихо, малышка, — раздался приятный голос. — Никто ничего тебе не сделает. Мы приведём тебя в порядок, моя девочка.
Кристина только уронила голову, когда её подняли на руки. Что бы ни происходило, она не могла этому помешать.
Господи, подумала она. Что дальше?

Глава 2. Природа Демона

Роман нервно пересёк холл. Хозяин не выходил из этой проклятой комнаты уже несколько дней.
Особняк, который он называл домом, был роскошным, само здание было больше похоже на дворец, а в многочисленных комнатах стояла дорогая мебель.
Кроме музыкальной комнаты.
Музыкальная комната находилась в одной из башен дома. В ней ничего не было — ни полированного дерева, ни персидских ковров, ни картин на стенах… ничего. Пустая пыльная комната, в которой стоял только чёрный рояль. Роман никогда не видел рояль раньше, тот, что был у его хозяина, был одним из самых прекрасных в мире, в этом он был уверен. Кремовые клавиши из слоновой кости, дерево отполировано так, что отражает, как зеркало, на крышке золотом нарисованы листья… музыкальный инструмент и произведение искусства.
Но хозяин никогда не играл на нём.
Почти год Роман работал здесь, и за всё это время единственное, чего удостаивался рояль, была пыль. Однажды Роман спросил, зачем хозяину такой рояль, если на нём всё равно никто не играет.
Ответом послужил такой взгляд, что Роман больше никогда даже не упоминал об этом инструменте.
Он и другие слуги даже устроили игру, в которой гадали, зачем великолепный рояль, на котором никто не играет, скрыт в самой дальней и тёмной комнате, но чистится и полируется каждый день по приказу хозяина. Может, хозяин просто вложил в него деньги и потом рассчитывал с выгодой продать? Или это была семейная ценность? Почему-то казалось, что такие простые объяснения были неправильными. Видно, что хозяин никогда не играл на этом чёртовом пианино.
До этих дней.
Три дня назад, когда Роман сообщил ему о судьбе де Шаньи, хозяин заперся в холодной тёмной комнате и начал играть. Музыка заставляла Романа похолодеть. Один из слуг сказал, что это реквием — такая музыка исполняется в честь умерших христиан. Три дня хозяин не ел, не спал, не выходил из той комнаты — он ни на секунду не переставал играть.
Теперь Роман стоял в холле, собираясь подняться по лестнице в башню. Должен ли он подняться? Почему-то он беспокоился за этого человека, которому он служил. Несмотря на всё его могущество и жестокость, сейчас хозяин чувствовал только боль — жизнь в таборе научила Романа разбираться в человеческих чувствах.
А человек, чувствующий только боль, очень опасен.
Роман проклинал свою трусость, но он не мог не признать, что часть его страшится хозяйского гнева. Что такого важного было в этой семье? Де Шаньи? Были ли они родственниками? У хозяина был титул, официально он звался барон фон Алсинг, но Роман подозревал, что титул куплен. Он со вздохом поставил ногу на первую ступеньку и начал подниматься по узкой винтовой лестнице. Эта музыка его пугала. Она была резкой, даже жестокой. В ней чувствовалась ненависть ко всему миру.
Неожиданно ужасающие, но прекрасные звуки стихли.
— Роман!
Роман замер. Как он…
— Роман, поднимись сюда!
Роман взбежал по лестнице и вошёл в маленькую комнату. То, что он увидел, заставило всё в нём похолодеть. Хозяин сидел перед роялем, его чёрные волосы намокли он пота и упали на лицо, на нём были только чёрные брюки и рубашка, рукава были закатаны по локоть. Его ладони, как и великолепные клавиши рояля, были в крови. Это человек стёр свои пальцы в кровь, не прекращая играть.
Его глаза замерли на лице цыгана. Маска, как обычно, скрывала часть его лица, но в глазах было дикое выражение, которому Роман не мог найти определения.
— Роман, найди мне другую девушку.
В голосе была злоба. Роман съёжился от страха. У хозяина был настоящий гарем женщин, которые были готовы прибежать по его первому зову. А искать девушек было его работой. Проституток хозяин отвергал, даже не задумываясь, так что Роману приходилось искать девушек, которые были хоть и низкого класса, ног всё-таки хорошими женщинами. Обычно они искали работу и получали место горничной. И вскоре хозяин находил способ их соблазнить… даже если сначала они его и боялись. Кто-то не принимал деньги, но большинство с радостью соглашались за плату стать любовницами богатого господина. Всё-таки он был привлекательным, хотя ни одна не видела, что скрывается за его маской.
Женщина должны быть красивой. Меньшее хозяина не устраивало.
Роман ненавидел искать женщин… он ненавидел видеть хозяина в их окружении. Когда он был ребёнком, он видел, как его мать умерла от рук его отца. Воспоминание об этом преследовало его, и он поклялся, что никогда не будет относиться к другому человеку как к вещи. А женщины его хозяина были не больше, чем куклами. Он использовал их, словно секс был научным экспериментом… способ забыть гнев и ограничения. Он никогда не причинял им боль, но никогда не называл их по имени и с лёгкостью расставался с ними. Как только он начинал скучать, он отсылал их прочь.
Роман подозревал, что хозяина даже не волнует сам секс… скорее, ему просто хотелось чувствовать рядом с собой чьё-то тело.
— Чёрт, да ты слушаешь?!
Голос хозяина, полный ярости, отскочил он стен комнаты. Роман быстро кивнул и собрался с мыслями.
— Да, господин, простите меня, господин. Я немедленно отправляюсь.
Роман чуть ли не выбежал из комнаты. Его хозяин только потребовал новую девушку, когда он был в самом плохом расположении духа. Бедная девочка, кем бы она ни была. Её встретят только гнев и ярость. Он подчинит её себе полностью. Он её изнасилует? Роман отмахнулся от этой мысли. Он никогда не слышал, чтобы хозяин насиловал своих женщин. Они отдавались ему сами. Он хорошо платил им… и было в этом человеке что-то притягательное.
Где он сейчас найдёт девушку?
Париж.
Да, Париж кажется хорошей идеей. При том беспорядке, что там устроила Коммуна, там есть много женщин, которым нужна работа… любая.

— Как думаешь, Жизель, от неё будет прок? — услышала Кристина грубый голос.
— Думаю да, Дориан. Она не так плоха, как я подозревала сначала… только ребро треснуто и уйма синяков, порезы… А так она уже через неделю будет в порядке.
Кристина узнала этот голос. Она попыталась открыть глаза, но яркий свет слепил её. Она слышала, как два голоса о чём-то переговариваются, но не могла разобрать ни слова. Господи, да у неё голова ранена!
— Смотри-ка… пытается очнуться.
Кристина всё-таки подняла веки. Какое-то время свет резал глаза, потом она различила перед собой лицо.
— Ты слышишь меня, девочка?
Кристина моргнула, пытаясь разогнать туман перед глазами, и что-то прохрипела. Пелена с глаз наконец спала и она увидела женщину, склонившуюся над ней.
— Девочка… девочка, ты слышишь меня?
Кристина ещё раз моргнула и наконец распахнула глаза. Она лежала на неудобной кровати в маленькой и достаточно тёмной комнате. Свет проникал сквозь щели в занавесках на окнах. Женщина средних лет и длинным, каким-то лошадиным лицом смотрела на неё. Она улыбнулась, демонстрируя отсутствие нескольких зубов. На женщине было когда-то дорогое платье, но теперь оно было грязным и рваным.
— Какого чёрта…
Женщина усмехнулась, прервав её.
— Какие сильные слова для такого слабого маленького создания. Такого милого маленького создания. — Она присела на краешек кровати, от неё пахло алкоголем. — Мы нашли тебя на улице три дня назад, милая.
Кристина села, несмотря на боль в спине.
— Три дня! Господи… Господи, я… Вы принесли меня сюда? Где я? — почему-то она смутилась. Целых три дня? Неужели она пробыла без сознания так долго? Неужели прошло три дня, как…
Воспоминание о Рауле вернуло её к сознанию, захотелось разрыдаться. Тело затрясло, странная женщина обняла её, но Кристина не могла оттолкнуть её.
— Не надо, не надо, малышка… Жизель тебе поможет. Ты начнёшь с нами новую жизнь.
Кристина посмотрела на неё сквозь слёзы.
— Новую жизнь?
Женщина кивнула.
— Ты пережила много плохого, ma chere… Судя по твоему виду, у тебя была тяжелая жизнь.
Кристина посмотрела на своё платье — оно было грязным и рваным. Да она выглядит, как последняя уличная шлюха! Жизель заметила, как она оглядывает себя, и улыбнулась.
— Не волнуйся… раны мы тебе залечим… да и одежду новую найдём. Ни один мужчина в Париже от тебя не откажется.
Кристина спустила ноги с кровати. Жизель встала — пусть девчонка проверит, как она держится на ногах. Кристина удивилась, что на может стоять. Тело болело, но на ногах она держалась вполне уверенно. Она взмахнула руками — тело её слушалось, что уже не могло не радовать.
И только тогда она краем глаза заметила, что в углу комнаты стоит мужчина. Он был высокого роста и… на нём не было рубашки. Наверное, это его голос она услышала сначала, когда он разговаривал с женщиной… Жизель, вроде бы.
Кристина вздрогнула.
— Простите, что вы хотите сказать, что ни один мужчина от меня не откажется?
Жизель покачала головой.
— Нет, нет, ни один. Ни один мужчина от тебя не откажется. Кто бы ни был твой последний сутенёр, он был абсолютным идиотом, раз позволил тебе до такого дойти. Ты выглядишь такой невинной, бледная кожа, красивая фигура… богатые неплохо будут за тебя платить.
Кристина побелела.
— Вы думаете… вы думаете, что я… вы сказали… Да как вы смели! — к боли и страху теперь примешалась ещё и ярость. — Вы сказали, что я шлюха!
Жизель пожала плечами, но что-то её смутило.
— Милочка, ты от меня ничего не скроешь. — Её глаза сузились. — Что, хочешь вернуться к своему прежнему хозяину? И это после всего того, что я сделала для тебя? — но её лицо оставалось спокойным, хотя в голосе было полно яда.
Кристина ощетинилась.
— Мадам, да будет вам известно, что вы разговариваете с виконтессой де Шаньи! Я отказываюсь оставаться с… с вами!
Жизель рассмеялась ей в лицо.
— Ты… виконтесса? А я Наполеон. — Смех оборвался. — Или ты забыла, что я нашла твоё наполовину голое тело на улице?
Кристина не могла поверить, что это происходит. Это невозможно. Нет, Господи, нет! Только не после того, что случилось! Только не после того, как Он забрал у неё Рауля! Всё, что у неё осталось, это её честь. Господи, нет! Это жестоко — что ей спасли люди, которые будут использовать её тело для того, чтобы делать деньги.
Жизель ударила Кристину по щеке.
— Слушай меня, потаскуха. Ты в моём борделе. Ты будешь жить здесь. Мне всё равно, где ты работала раньше, сейчас ты моя. Я потратила три дня и немало денег, чтобы вылечить тебя… Так что лучше ты мне всё отработаешь, если не хочешь кончить в сточной канаве!
Кристина почувствовала, что по щекам скатились слёзы. Она хотела, чтобы Господь забрал её. Её поразила перемена, произошедшая в голосе Жизель. Сначала он был приятным, даже материнским, но теперь он бил по ушам, жалил душу.
Жизель тихо вздохнула, её гнев улетучился также быстро, как и возник.
— Слушай, девочка, ты же ещё ребёнок. Ты не знаешь, насколько мир жесток.
Кристина всхлипнула. Если бы ты знала, сколько жестокости я видела!
— Я могу дать тебе приют здесь. Я могу дать тебе возможность зарабатывать самой. — Он посмотрела на плачущую Кристину. — Боже, да тебе хоть двадцать есть?
Она покачала головой. Жизель положила руку ей на плечо.
Спустя много лет Кристина вспоминала, что моменты в публичном доме Жизель были самыми страшными в её жизни. Не потому что она была напугана или разбита — всё это не имело значения… но потому что слова этой мадам были правдой. У неё больше ничего не было, а её тело могло дать ей тёплую постель и денег на пропитание. Так просто…
Но что-то не отпускало её мысли, и она так никогда и не узнала, было ли это понятие о чести или простой страх.
Она не думала о том, что её муж будет осуждать её с небес. Нет, почему-то она не вспомнила Рауля. Она подумала о реакции другого мужчины, она подумала о…
Не обращая внимания на боль, она бросила маленький кувшин с ночного столика Жизель в голову. Женщина вскрикнула, а Кристина бросилась к двери. Она уже схватилась за ручку, но тут её оттолкнул назад тот мужчина с обнажённой грудью. Он схватил её за волосы и скрутил из вокруг своей руки. Кристина закричала, но он только рассмеялся.
— Интересно, милочка, в постели от тебя столько же проблем?
Он приблизил свой отвратительный рот к её губам, но поцеловать её не смог. Кристина со всей силы ударила его коленом между ног. С криком, в котором угадывалась боль, он осел на пол, а она ринулась прочь из комнаты. Боже! Как они высоко! Кристина насчитала шесть или семь лестничных пролётов, прежде чем наконец не оказалась внизу, удивляясь и благодаря Всевышнего, что она не сломала себе шею. Только тогда она заметила, что Жизель почти догнала её. Кристина бежала к выходу, но понимала, что скоро её тело не выдержит боли и она упадёт без сил.
Так близко! Всего несколько шагов и она окажется на улице! Назад к солнечному свету! Прекрасному, тёплому солнечному свету! Сердце билось так, что, казалось, вот-вот разорвётся, но Кристина продолжала бежать. Дверь! Она была совсем близко!
Кристина с криком распахнула дверь и вылетела из здания, но тут Жизель догнала её и ударом повалила на землю. Солнечный свет резал глаза, Кристина ничего не видела. Когда она так привыкла к темноте? Кристина пыталась привыкнуть к свету, но мозг отказывался принимать мир таким ярким. Жизель со свей силы ударила её по лицу.
— Шлюха! Ты ещё запомнишь урок, маленькая сучка!
Кристина пыталась вывернуться, но она хотела слишком многого от своего тела. Она ничего не могла сделать.
С выражением абсолютной победы в глазах, Жизель достала из-за грязного корсажа маленький кинжал. Кристина даже не успела вскрикнуть. Лезвие полоснуло по её правой щеке, оставив прямой, но страшный порез. По белоснежной скуле тянулась красная линия, кровь начала заливать щёку.
— Вот так! Посмотрим, как ты теперь будешь работать, маленькая потаскуха! Никто ещё не уходил от Жизель просто так…
Тёмная фигура отшвырнула Жизель от Кристины. Женщина упала на землю без сознания. Кристина почувствовала, что её опять поднимают на руки и несут куда-то по парижской улице. Кристине было всё равно. Даже если это и сам дьявол, её всё равно.

— Порез не такой уж глубокий, повезло, что щёку не порезало насквозь. Только ссадина. — Роман приложил к её щеке ещё одну салфетку. — Только кожа на щеке очень нежная, боюсь, мадмуазель Кристина, останется шрам.
Кристина обернула вокруг себя одеяло её плотнее.
— Спасибо, Роман, я даже не знаю, как отблагодарить тебя за твою доброту.
Цыган кивнул, понимая, что больше он этой девочке уже ничем помочь не сможет. Рану он промыл, наложить перевязку на щёку возможным не представлялось.
— Ничего не надо, мадмуазель, я только благодарю Бога, что подошёл вовремя.
Он встал, удобнее устраивая её удобнее в кресле в гостиничном номере. Бедная девочка дрожала, как листочек, пока он занимался её раной.
— Простите, что спрашиваю, Кристина, но как вы там оказались? — он увидел, как расширились её глаза, и поспешно поправился. — Нет я не имею ввиду, что вы там работали… просто я… — он замолк, пытаясь подобрать слова, но не смог. Но Кристина сама заговорила.
— Я не знаю, Роман, я просто очнулась там сегодня. — Она заметила любопытство на его лице и теперь думала, что рассказать ему, а о чём умолчать. Это человек был ангелом, которого Господь послал ей на помощь. Она видела, что он не француз, хотя он и был одет безупречно и разговаривал почти без акцента. Наверное, подумала она, он слуга какого-нибудь дворянина — она даже не знала, что она была права. Когда он упросил её идти в этот отель, чтобы он мог заняться её щекой, она не возражала. Кристина понимала, что она может отказаться, что своим согласием она может только подвергнуть себя ещё большей опасности, но в тот момент другого выхода не было.
Отель был одним из лучших в Париже, один из нескольких, которые не были разорены Коммуной. Роман объяснил, что главари Коммуны с радостью пользуются благами общества, как и дворяне, которых они ненавидят, и часто останавливаются в дорогих отелях города. Кристина подумала об Опере. А она — неужели она не была достойна, чтобы остаться нетронутой?
— Нас с мужем арестовала Коммуна. Его убили, а я смогла выбраться и бежала до тех пор, пока не свалилась прямо на улице. А потом очнулась уже… там.
Она замолчала. Сердце Романа разрывалось при её виде.
— Я сожалею, Кристина.
Она качнула головой, пытаясь сдержать слёзы.
— Прошлого не вернуть, я знаю.
Рауль опустился рядом с ней, доставая из кармана носовой платок.
— У тебя кто-нибудь остался из семьи?
Кристина покачала головой.
— Мои родители умерли, как и родители моего мужа. Мы жили одни в Париже… не считая слуг, конечно, хотя, боюсь, они разбежались.
Роман изогнул бровь.
— Слуги? Кто вы?
Кристина похолодела. Что ей сказать ему? Вдруг его хозяин — один из главарей Коммуны, который приказал уничтожить де Шаньи? Она понимала, что её имя накладывает нм неё ответственность. Коммуна хотела убить её и Рауля только из-за того, что они были богаты. Деньги и власть всегда ходят рядом. То, что она жива, означало, что все деньги де Шаньи принадлежат ей… а то, что деньги де Шаньи принадлежать ей означает, что её убьют, как только она попытается их забрать и вернуться к своей обычно жизни. Теперь она понимала, что Кристина де Шаньи действительно умерла в тех подземельях.
— Мой муж был Чарльз Даэ, — солгала она, — музыкант. Он неплохо зарабатывал, так что мы не бедствовали. Он был достаточно известным скрипачом, но в политику он никогда не вмешивался. Говорил, что его неправильное дело для неправильного человека.
Кристина вытерла слёзы и протянула платок обратно Роману. Казалось, он ожидал подобного ответа.
— Детей нет?
— Нет, — ответила она. — Я болела последний год… Доктор сказал, что это небезопасно для меня.
Роман решил не спрашивать, что у неё со здоровьем, но поверить в это было легко. Если не принимать во внимания её раны, она была очень худой и неестественно бледной. Он знал, что не может так просто оставить её. Что-то в её больших тёмных глазах умоляло его и он понимал, что не может оставить её в Париже. Это означало, что он вернётся домой без новой девушки для хозяина, но чувство долга пересилило чувство вины.
— Кристина, могу я предложить тебе кое-то?
Она подняла заплаканное лицо.
— Как я тебе сказал, я камердинер. Я служу у барона фон Алсинга. Он отправил меня в Париж, чтобы я нашёл ему новую любовницу.
Что-то похожее на улыбку промелькнуло на лице Кристины. Роман восхитился, насколько она красива, когда улыбается.
— Твоему хозяину нужен камердинер, чтобы искать любовниц?
Роман вздохнул.
— Всё не так просто… ну, он никогда не покидает поместье. А они не любовницы, скорее…
— Проститутки, — закончила за него Кристина. Роман не ответил, только продолжил.
— И раз я не собираюсь везти тебя как его очередную любовницу…
она уставилась на него и Роман понял, что он только что оскорбил её.
— Нет, ты не можешь! Ты очень красивая! Но хозяин требует совершенство…
Роман чуть не прикусил язык. Ну вот, опять.
— Это не значит, что ты не совершенна! Ты красивая девушка… ну, я хочу сказать, хозяин просто не позволит мне привезти тебя!
Кристина посмотрела на несчастного человека перед ней, размышляя над его словами. Он сказал правду, она совсем не обиделась, но она не думала, что ему будет так сложно назвать её красивой с этим шрамом на лице.
— Он запретит тебе? — любопытство одержало верх.
Роман кивнул, окидывая взглядом её фигуру.
— Да, хозяин запрещает мне привозить ему девушек с каштановыми волосами и большими карими глазами.
Кристина фыркнула. Господи… когда она последний раз смела фыркнуть?!
— Что ж, тогда твоему хозяину придётся сдержать свои желания.
Он улыбнулся. Не мог не улыбнуться. Эта девочка прошла сквозь ад и всё-таки находила в себе силы относиться к жизни с юмором.
— Хозяин немного… эксцентричен. — Роман перевёл взгляд на пол. — Но он хороший человек. — Он понял, что он сам верит тому, что только что сказал, и поднял глаза на девочку перед ним. — Что возвращает меня к тому, что я хотел предложить тебе.
Кристина подняла взгляд.
— У барона фон Алсинга большое поместье, но прислуги мало. Думаю, ты смогла бы неплохо жить среди нас. Работа не такая уж тяжёлая, а у тебя жалованье, крыша над головой, да и голодать не будешь. — Он улыбнулся. — Одинокой бы себя тоже не почувствуешь. — Он вернул своему голосу серьёзный тон. — Я знаю вас всего несколько часов, мадам Даэ, но я возненавижу себя, если оставлю молодую женщину вроде вас погибать на улице… или хуже. С нами вы сможете начать жить заново. Моя жена покажет вам всё, что вам необходимо будет знать… она будет относиться к вам как к дочери, Кристина, вам нечего бояться.
Он поднялся, отряхнул костюм и провёл руками по своим чёрным волосам. Кристина заговорила, запинаясь.
— Роман… не знаю, могу ли я. Что я могу делать? Я никогда не была служанкой, меня не учили...
— Вам нечего делать здесь, Кристина, — сказал Роман то, о чём думала она сама. — У вас здесь ничего не осталось. Только воспоминания.
Конечно, Кристина знала, что он прав. В Париже её ничего не держит, здесь её ждёт только смерть или проституция… или и то, и другое. А приняв предложение Романа она и в самом деле могла начать новую жизнь. Эта будет не та жизнь, о которой она мечтала, но эта будет её жизнь. У неё будет шанс что-нибудь построить… доказать себе, что она не ребёнок.
Ночью они покинули Париж, направляясь к красивому поместью на севере Франции и странному хозяину, который жил в нём.

Глава 3

Кристина посмотрела на себя в зеркало. Было что-то приятное в отражении, которое смотрела на неё с той сторона стекла. Как только они рано утром приехали в большое поместье, жена Романа, Магда, поразившись тому, насколько девушка бледна и грязна, первым делом отправила её в ванну.
Только когда она увидела его жену, Кристина наконец поверила, что Роман — цыган. Это не испугало ей, просто она ни разу не видела цыган в поместьях в качестве прислуги. Она и Рауль — Господи, как тяжело думать о нём! — предпочитали иметь в услужении англичан. А их дом, хотя и был одним из самых красивых в Париже, не мог соперничать в красоте с этим великолепным дворцом, торжеством архитекторской мысли, который она теперь могла называть домом. И за ним следили всего восемь человек! Восемь молодых цыган. Пять мужчин и три женщины — жёны, ушедшие из табора вместе со своими мужьями.
Кристина теперь была девятой. Она отличалась от них. Она хотела, чтобы у неё не было этой северной бледности, которой она раньше гордилась. Неприятно было так выделяться среди них, хотя её и встретили с добротой. Магда быстро нашла ей одежду, в которой она будет работать. Роман носил безупречный костюм, но остальные слуги были одеты в простую цыганскую одежду — яркую, но красивую.
Платье, которое было сейчас на Кристине, скорее всего принадлежало Магде. Сначала она предложила девушке красное, говоря, что она будет казаться в нём не такой бледной, но Кристина отказалась. Она не будет носить красное, по крайней мере год.
А почему, неожиданно подумала она. Почему бы ей не носить то, что они ей предлагают? Юбка была ярко-зелёного цвета, и, хотя это был хлопок, она была очень мягкой и ниспадала почти до пола. Кристина сначала смутилась, когда Магда сказала ей надеть сорочку без корсета, но скоро поняла почему. Магда дала ей чёрный корсет с зелёными цветами, который надо было носить поверх сорочки. Поверх! Кристина никогда не слышала об этом!
И вот теперь, глядя в зеркало, Кристина нашла, что её наряд очень отличается от того, что она носила раньше. На самом деле он был довольно…
— Какая ты красивая, Кристина!
Доброе лицо Магды отразилось в зеркале. Ей было двадцать четыре, всего на пять лет старше Кристины, как сказал Роман. Но Кристине казалось, что она нашла мать.
— Спасибо тебе, что помогаешь мне, Магда. Не знаю, почему, я же ничего ещё не сделала…
Кристина посмотрела на свой шрам. Он выглядел почти… красивым. Скоро он совсем затянется и на щеке останется только прямая красная линия. Кристина трясущейся рукой дотронулась до раны.
Магда положила руку девушке на плечо.
— Иногда те шрамы, которые видны, гораздо лучше скрытых. — Она улыбнулась, не убирая руку, пока Кристина не улыбнулась в ответ. Она была уверена, что когда-то эта девушка жила счастливой жизнью… как будет замечательно увидеть её счастливой вновь.
Этим же утром Магда показала Кристине поместье, объясняя, что где находится. Кристина получила должность смотрительницы. Магда безошибочно угадала, что когда-то Кристина была хозяйкой большого дома, так что ей будет легче всего следить за порядком в комнатах, сервировать столы, составлять описи. Если хозяин решит купить новую мебель, то этим тоже должна будет заниматься Кристина.
— Расскажи мне о хозяине, — попросила Кристина, когда они шли по очередному коридору дома. Кристина только закончила рассказывать историю своего вымышленного замужества с Чарльзом Даэ, когда вдруг сообразила, что Магда, рассказав всё о поместье, ничего не упомянула о человеке, которому оно принадлежало. Ответом на её вопрос была тишина, и Кристина почувствовала страх, когда поняла, что Магда просто не решается о нём заговорить…
Что же это за человек?

— Ваше сиятельство?
Когда Роман вернулся в поместье, он испытал облегчение, узнав, что хозяин уже не запирается в башне со своим роялем. Он нашёл барона в библиотеке — тот сидел в кресле перед камином и смотрел на огонь.
И что-то напевал себе под нос.
На секунду Роман забыл, как дышать. Этот звук! То, как хозяин пел, было прекрасней всего, что Роман когда-либо слышал! Это протекало по его венам, согревая кровь, затрагивая сердце. Что это за чудо природы? У этого мрачного человека в маске был голос ангела, когда он пел!
Половица скрипнула и негромкая песня прервалась. Хозяин повернулся и медленно поднялся.
— Роман, я забыл или я и в самом деле велел тебе объявлять о своём приходе?
Ангельский голос сменился голосом дьявола. Роман вздрогнул, глядя на барона. То, что он увидел, поразило его не меньше его голоса. За весь этот год он ни разу не видел хозяина в виде, который можно назвать иначе как безупречный. Его костюмы всегда шились лучшими портными Франции и всегда на них шла самая дорогая ткань. Они всегда были чёрными, и они всегда подчёркивали его фигуру. Его волосы всегда были аккуратно зачёсаны назад, та часть лица, которая была видна, всегда была гладко выбрита. Даже с его маской он выглядел благородней любого дворянина во всей стране.
Но сейчас того человека не было.
Тот, кто стоял перед Романом, выглядел так, будто он прошёл через ад. Его чёрные волосы спутались и упали на лицо, было заметно, что он два дня не брился. Серые глаза опухли и покраснели. Чёрные брюки смялись, белая рубашка висела на его ссутулившихся плечах. И он был пьян. Это поразило Романа больше всего — он ни разу не видел, чтобы барон пил.
Какое-то мгновение они просто смотрели друг на друга.
— Ну! Ты привёз девушку?
В голосе хозяина слышался гнев. Если бы Роман был христианином, он бы перекрестился.
— Простите меня, господин, мне нужно больше времени.
Барон с руганью подошёл к маленькому столику, налил в стакан кроваво-красной жидкости и сделал большой глоток. Роман поспешно постарался объяснить, пока алкоголь не начал действовать:
— Это не потому, что я не искал, господин! Просто… кое-что случилось!
— Кое-что! Я посылал тебя в Париж не за этим «кое-что», Роман! — он вторым глотком допил ликёр. — Чёрт! — в этот раз он выругался уже сам себе, с громким стуком поставив стакан на стол. — Что ещё могло случиться?!
Широко раскрыв глаза, Роман смотрел на хозяина, поражаясь обаянию и страху, который он внушал, одновременно. Он видел, как барон из поющего ангела превратился сначала в кровожадного демона, а потом в беспомощного человека. Роман решил, что лучше всего будет просто рассказать, что произошло.
— Молодая девушка, господин. К ней пристали на улице. Я помог ей и предложил место служанки в доме. Она славная девушка, господин, и знает, как вести хозяйство. Тем более, — продолжил он, — у нас есть свободные комнаты. — Роман замолк, надеясь, что его не выгонят за его дерзость. Всё-таки, он был камердинером.
Хозяин удивлённо поднял тёмную бровь, но гнева у него в голосе не было.
— Ты думаешь, что я не достоин этой женщины? Я недостаточно привлекателен для неё как для любовницы?
Роман вздохнул. Иногда его хозяин говорил прямо и без обиняков, не всегда даже можно было понять, серьёзно ли он говорит или нет. Сейчас его голос был спокоен, но слова внушали опасение.
— Совсем нет, господин! Если бы я представил её как новую любовницу, вы бы тут же забыли про неё! Но у неё нет никого во всём мире. Коммуна разрушила её жизнь.
Хозяин сделал шаг вперёд.
Роман сделал шаг назад.
— Почему, Роман? Почему я решу, что она мне не подходит?
Ещё один шаг вперёд.
Ещё один шаг назад.
Роман не мог назвать себя трусом, но перед хозяином он испытывал страх. Словно этот человек может вторгнуться в мысли и захватить их.
— Она изуродована, сударь, на правую щёку. Я знаю, что вы требуете совершенство, и… ну, она ещё совсем молоденькая… Ох! И выглядит! Она шатенка! С карими глазами! Я знаю, вы ненавидите это сочетание!
К тому времени, как в его лёгких закончился воздух, его спина прижалась к двери, а хозяин всё наступал на него, и его идеальная белая маска казалась третьим лицом в комнате.
От хозяина пахло виски.
— Приведи её ко мне. Я хочу посмотреть, почему меня лишили удовольствия.
Слова хозяина были больше похожи на шёпот.
Роман выскочил из комнаты.

— Ничего не говори, если только он не спросит, поняла, Кристина? Хозяин в плохом настроении и я не хочу, чтобы он что-нибудь тебе сделал.
Кристина почти бежала за Романом. Секунду назад он ворвался к ним с Магдой, бледный и запыхавшийся, и потребовал, чтобы она пошла с ним в хозяйскую библиотеку.
— Да что это за безумие, Роман? Ты говорил, что твой хозяин хороший человек. Хороший человек! А теперь говоришь, что у меня есть причины бояться его.
Роман схватил её за запястье и потащил дальше. Он не хотел, чтобы хозяин ждал ещё больше. Настроение этого человека было похоже на бочку с порохом, готовую взорваться в любую минуту.
— Ты должна простить меня, Кристина, и его тоже.
Они подошли к лестнице и Роман чуть ли не силой втянул Кристину на второй этаж.
— Просто я никогда не видел хозяина в таком состоянии. Боюсь, что Коммуна сведёт его с ума.
Они подошли к тяжёлым дубовым дверям. Кристина вырвала свою руку и шумно вздохнула. Роман постучал в дверь.
— Ком…Коммуна? — она ещё раз вздохнула и отряхнула корсет и юбки. — Что за дела у него были с Коммуной?
Роман постучал ещё раз, громче, надеясь, что хозяин ещё в сознании от выпитого алкоголя.
— Не знаю точно, Кристина. Даже если бы и знал… — он вздохнул. — Была одна семья. Де Шаньи. Их убили, возможно, тогда же, когда и твоего мужа.
Сердце застучала так громко, что она не услышала голос, который велел им войти. Барон фон Алсинг знал её и Рауля! Хотя она его не знала! Роман взял её под руку и Кристина, подняв голову, увидела, что дверь открыта.
— Нет, Роман, — прошипела она сквозь зубы. — Я… ох, ты можешь… иди первый. — На её лице застыло выражение детского ужаса, но она держала себя в руках. Она ненавидела всех, в том числе и Романа, за то, что опять ведёт себя как напуганная маленькая девочка.
Он вздохнула.
— Если ты так хочешь, Кристина…
Дурак! Почему этой проклятой девчонке так легко тебя упросить? Что это за странное сочетание невинности и цинизма в ней? Что-то говорило ему, что её надо защищать, как ребёнка, который поранил коленку. Но что-то говорило ему, что он не может даже представить, сколько ей пришлось пережить. Что-то было в её жизни, какая-то трагедия.
Он ещё раз вздохнул и вошёл в комнату, прикрыв за собой дверь, но оставив щель.
— Чёрт, ну и где она?!
В коридоре Кристина почувствовала, как кровь стынет у неё в жилах. Этот голос! Господи, она сходит с ума.
Роман что-то пробормотал.
Голос, тёмный и гневный, раздался снова.
— Я не в настроении устраивать цирк, Роман, приведи её сюда!
Кристину всю трясло. Зачем Господь так насмехается над ней, заставляя слышать этот голос, этот страшный, красивый голос, которой не может больше звучать на земле? Который умер вместе с ангелом.
Она медленно подняла голову, её взгляд скользнул сквозь щель между створками дверей. В комнате горел огонь, отсветы пламени плясали на стенах, бросая тени на книжные полки и мебель, отражаясь в хрустальном графине, высоких окнах…
…и в его белой маске.
К горлу подкатился ком. Кровь понеслась по венам, смывая прочь понятия о времени и мыслях. Господи, нет, Господи, пожалуйста, нет! Только не это! Неужели я столько грешила? Заслужить такое наказание! Такую кару! Она не могла оторвать взгляда от красивой белой маски и тёмного человека, который её носил. Как она могла быть такой дурой! Париж был адом, а теперь она оказалась в прекрасном месте, в котором царствовал дьявол.
Но было и другое чувство, не похожее на страх. Осознание того, что он жив, что его красота и страсть не утеряны…
Господи. Эрик.
Она побежала.

— Я не в настроении устраивать цирк, Роман, приведи её сюда! — в животе у Романа всё перевернулось. Он знал, что просьба девочки будет только испытывать терпение хозяина, но что-то в её глазах дало ему сил выстоять перед хозяином.
— Простите, господин, девушка только хотела, чтобы я сообщил вам, что она пришла.
Хозяин саркастически усмехнулся.
— Здесь тебе не английская аристократия и тем более не двор Наполеона. Никогда ещё уличные шлюхи не просили доложить о них.
Роман вздохнул, и, открыв дверь, вышел в коридор.
— Кристина, ты можешь… Кристина? — Её там не было. На спине у Романа проступил холодный пот, губы задрожали.
— Кристина! — он посмотрела в холл. — Кристина!
Ничего.
— Мадам Даэ!
И как только эти слова слетели с его губ, он почувствовал, как его схватили за горло и со всей жестокостью повалили на пол.
— Как ты назвал её?!
Он посмотрел наверх и увидел, что хозяин стоит над ним, в его глазах горит огонь.
— Мадам, мадам… — Роман вздохнул. Хозяин был далеко не так слаб, как казался раньше. — Кристина, Кристина Даэ.
Хозяин изогнул бровь дугой.
— Мадам?
Роман кивнул, поднимаясь на колени.
— Да, она была замужем за скрипачом, его звали…
— Чарльз? — закончил за него хозяин.
Когда Роман нашёл, что ответить, барона уже не было в комнате. Опершись рукой о стену, цыган поднялся на ноги. Вспомнились слова Кристины.
Да что это за безумие?
Бежать было самым глупым выходом. Куда именно её понесло? В забытый уголок поместья? В тёмные леса севера Франции?
Прелестная Кристина. Ещё раз тебе приходится бежать. От чего, Кристина?

Господи! Даже её совесть смеётся над ней!
Ребёнок, кричит она.
Трусиха! Но она бежала, надеясь затеряться в бесконечных коридорах этого великолепного здания. Налево, направо, теперь по лестнице в тёмный холл, опять вниз. Кристина споткнулась и с криком упала на пол. Господи, ей всего девятнадцать лет! К этим годам женщины выходят замуж, становятся матерями! Некоторые девочки из балета выходили замуж в шестнадцать лет. Её заполнила горечь. Она была замужем. Она должна была стать матерью… это её вина, что у неё нет ничего и никого. Бедный Рауль! Как он хотел, чтобы у него был сын или дочь! А могла ли она дать ему это? Нет! она не была ему женой! Но у Рауля была хотя бы иллюзия…
…у Эрика не было ничего.
Однажды ад с радостью примет её.
Слабость будет только одним из её грехов. Страх подгонял её бежать быстрее, хотя бежать было некуда. Но она хотя бы может сказать себе, что она что-то делает… хоть как-то реагирует… Кристину чувствовала, что не отдаёт себе отчёт в своих действиях.
Как ребёнок.
Крик вырвался из её горла, когда она наткнулась на каменную стену, воздух в лёгких закончился, сердце замерло. Железные цепи сомкнулись на её талии.
На неё смотрели серо-голубые глаза, похожие на сталь.
У стен нет глаз.
— Виконтесса! — знакомый, едкий голос, полный гнева, ударил её. Показалось, что её сейчас вырвет. Никогда настолько страшный голос не рвал её душу на части смесью сарказма, ненависти и ярости. Железные цепи, или руки Эрика, приковали её тело к его.
— Скажите мне, что вы всего лишь хотели поиграть в догонялки, — слова были полны цинизма. Кристина поняла, что не может оторвать взгляда от этих ангельских губ, которые теперь скривились в гневной усмешке.
Он усмехнулся. Кристина была уверена, что никогда больше такой невинный звук, как смех, не может звучать настолько устрашающе.
— Проклятье, это и в самом деле ты. — Он вывернул ей руку, подтолкнув так её ближе к себе. — Похоже, у Господа Бога есть чувство юмора.
Она пыталась произнести его имя, пыталась выдохнуть его, только чтобы пробить пустую оболочку от человека, который держал её, но голоса, как и мыслей, не было.
Эрик что-то проворчал, но она так никогда и не узнала, что за оскорбление он её бросил.
Его глаза остекленели, когда он остановил взгляд на её правой щеке.

Глава 4

Он отбросил её, словно она могла его обжечь. Кристина отскочила назад, потирая хрупкую руку, не спуская глаз с лица Эрика. Его взгляд напомнил ей о её изуродованной щеке, и она попыталась отвернуться.
— Я спрошу только об этом.
Его голос оставался жёстким, но сейчас он был спокойнее, чем секунду назад.
— Это сделал виконт?
Слёзы защипали глаза, но она отказывалась поворачивать к нему лицо. Её сердце всё ещё истекало кровью от осознания того, что он сейчас здесь, рядом с ней.
— Нет, — с трудом ответила она. Голос был тихим, несмотря на всю ярость, которая её переполняла. Она не хотела, чтобы он слышал дрожь в её голосе.
— Тогда я знать не желаю, как это произошло.
Кристина почувствовала, что в груди что-то оборвалось. Было ли… было ли это горе? Что его не волнует, что с ней произошло? Или вина? Вина за то, что она довела его до такого состояния?
Его рука сжала её плечо и развернула её к нему лицом. Пальцы грубо подняли её за подбородок, и он бесстрастно осмотрел щёку. Позже, он знал, он не сможет думать ни о чём другом. Его сердце разобьётся и он наверняка умрёт от осознания своего безумия. Кристина была жива! Жива! Его ангел не погиб от рук членов Коммуны! Но счастью мешал гнев.
Весь последний год он старался уничтожить мужчину, который любил Кристину Даэ. Эрик знал, что единственный способ выжить — это начать всё сначала.
И у него получалось.
Купить титул было легко, так же как купить и обустроить поместье. Роман и другие цыгане были хорошими слугами. Он оставил музыку. Музыка была страстью человека, который любил Кристину. Рояль, который он сохранил… ну, он не знал, зачем он его сохранил. Он только однажды играл на нём… когда думал, что Кристина мертва. Той страшной ночью мужчина, которого он похоронил, восстал из мёртвых, чтобы отомстить. Хладнокровный барон фон Алсинг был разбит его другим «я», человеком, которого звали просто Эрик. И этот человек теперь грозил одержать верх.
Стоило неимоверных сил не спросить, откуда у неё этот ужасный шрам. И не спросил. Он провёл слишком много времени, пытаясь забыть эту женщину… и последнее, что ему надо было, так это чтобы она вновь стала ему дорога.
Спокойно, услышал он свой внутренний голос сквозь алкогольный занавес. Он всегда держал себя под контролем и мог сражаться с алкоголем в крови. Спокойно… она простая девчонка. Она ничто для тебя. Ничто для тебя! Она не любит тебя, ты не любишь её. Спокойно… спокойно.
Кристина видела, как он закрыл глаза, стараясь контролировать себя. Результат проявился незамедлительно — его лицо расслабилось, дыхание вновь стало ровным, его хватка ослабла. Когда он вновь заговорил с ней, в его голосе угадывалась только холодная вежливость.
— Рад узнать, что вы целы, виконтесса. Я слышал другое.
Слова Романа эхом отозвались в его голове. Она изуродована, сударь, на правую щёку. Я знаю, что вы требуете совершенство, и, ну, она ещё совсем молоденькая. Эрик вздохнул и посмотрел на лицо женщины, которая когда-то была залогом того, что его сердце бьётся. Ему было её жаль. Рана была не настолько страшной, чтобы люди в ужасе отворачивались от неё, но её было достаточно, чтобы уничтожить девочку, которая с рождения была окружена прекрасным. То же самое, что родиться уродом. Странно было видеть такое лицо у человека, который должен быть олицетворением красоты.
Она оставалась красивой.
Спокойно, крикнул его разум.
— Не знаю, как Роман натолкнулся на вас, но, я думаю, он был джентльменом?
Кристина медленно кивнула. Что случилось с его гневом? Это хладнокровие пугало сильнее, чем любой взрыв ярости, на который он способен.
— Меньшего я и не ожидал. Хорошо. — Эрик вздохнул. — Вы немедленно вернётесь к своему суп…супругу, который наверняка сошёл с ума от беспокойства. — Чёрт! Эрик был готов проклясть себя за то, что запнулся на этом чёртовом слове. Неужели действительно так сложно сказать слово «супруг»? Неужели он действительно так слаб?
Кристина побледнела. Эрик этого не заметил…
Не говори ему! кричала часть её. Последнее, что ты хочешь — это его фальшивая жалость, а ты получишь только это, когда он узнает о смерти Рауля!
Кристина закусила губу — другая её часть говорила обратное.
Маленькая дурочка! Твоя детская гордость ни к чему не приведёт! Скажи Эрику, почему ты здесь. Ты уже труп, если он отошлёт тебя прочь!
Губы задрожали.
— Эрик, Эрик, я…
И замолчала. Она не может! Как она перенесёт жалость и ненависть в его глазах? Он и так жалеет её из-за лица…
Глупый ребёнок! Как родилась глупым ребёнком, так и умрёшь глупым ребёнком. И всё! И благодари свою трусость, что умрёшь в одиночестве!
— Рауль мёртв, — выпалила она и только потом поняла, что всё-таки ему сказала. Кристина услышала, как он быстро втянул в себя воздух, его глаза сузились.
— Но… донесения из Коммуны… они были ложными… вы выжили…
Она прервала его.
— Наполовину ложными, что бы там тебе ни сказали. Рауля убили в подземельях Оперы. Я расскажу тебе, как я выбралась, но тебя, по-моему, это не интересует. — Она сама удивилась, с какой холодностью произнесла эти слова. Её взбесило то, что ему было всё равно, что с ней произошло. Эрик тоже удивился, но не её тоном. Весть о смерти виконта перевернула его желудок. Он не почувствовал никакой радости от того, что его соперник был мёртв. Вместо этого он почувствовал только горе. Кристина была одна… одна, у неё не было ничего. К горю вскоре присоединился страх.
Что же случилось с ней в Париже?
Эрик постарался, чтобы в его голосе не отразилось никаких чувств, хотя это было более чем сложно. Казалось, что единственное, что занимало сейчас его — это его чувства.
— Сочувствую вам, виконтесса. Я знаю, каково это — быть одному.
Она посмотрела ему в глаза. Да, Эрик знает, что это такое — быть одному. Он показал ей это той страшной ночью, когда она оставила его…
Вина, желание и боль смешались и теперь захватили её.
— Вы можете оставаться здесь до утра. Я использую свои связи, чтобы найти подходящую семью, которая возьмёт вас в свой дом.
Кристина моргнула. Он её отсылает?
Эрик скрипнул зубами. Он не мог поверить, что он её прогоняет, но этого требовал здравый смысл. Чем быстрее она вновь станет всего лишь воспоминанием, тем лучше. Он не думал, что сможет пережить, если она будет где-то рядом.
Говори! Совесть опять терзала её мысли.
— Эрик, ты не можешь!
Он замолк посредине предложения. Он и в самом деле мог спрятать её в каком-нибудь поместье на Луаре.
Её единственным ответом был долгий взгляд в его глаза… словно переплетались их жизни.
— Эрик… Эрик, пожалуйста. Позволь мне остаться. Я не могу пойти в какую-нибудь дворянскую семью, когда их так мало осталось. Они все знают меня как виконтессу де Шаньи. Они не примут меня… а те, кто примет, ну, они просто выдадут меня Коммуне. Некоторые счета Рауля были оформлены на моё имя… миллионы. — Она хмыкнула. — Подозреваю, они хотели узнать их номера, прежде чем убить меня. Убийство Рауля — это только начало. — Она внезапно поняла, что она может смело рассказать всё Эрику без утайки.
Лицо Эрика оставалось каменным. Он не хотел слышать это. Он не хотел слышать, как её пошлют на смерть. Он не хотел слышать, как её заставили смотреть на смерть её мужа.
Но позволить ей остаться! Здесь! Никогда! Здравый смысл вопил в гневе. Никогда! Ты вновь станешь её жертвой! Ты вновь станешь таким слабым!
— Я могу отправить вас куда-нибудь… подальше от Парижа. Вы будете в безопасности, я вас обеспечу…
Только тут он понял, что говорит, как последний дурак.
Кристина скривилась.
— Одна! Отрезанная от общества! Эрик, я не могу! Я не смогу жить вот так, среди тишины и воспоминаний… — Она замерла, ужас от осознания того, что она сказала, отразился в её тёмных глазах. Она только что говорила про жизнь, которой жил Эрик, на которую она обрекла его…
— Прости, я не…
— Не надо, виконтесса. — Она подняла взгляд, но по его лицу ничего нельзя было прочитать. Только тут она сообразила, что он ни разу назвал её по имени. Почему-то это привело её в ярость. Её имя так красиво звучало, когда он произносил его.
Он вздохнул, словно подчиняясь судьбе, на которую его обрекли.
— Ты не должен звать меня виконтессой, Эрик. Я бы не хотела, чтобы Роман и остальные… ну, что я так отличаюсь от них.
Он кивнул. В этом она была права.
— Вы сообщите Роману и остальным, что ваше имя Кристина де Шаньи. Они не будут знать, что вы были виконтессой. Скажите, что вы отдалённая родственница семьи. Придумаете что-нибудь… только чтобы вас не звали под этой крышей Кристиной Даэ, ясно?
Она кивнула, хотя ничего не понимала. Эрик напряг спину, пытаясь побороть боль от того, что она стояла перед ним. Для него будет легче, если к ней будут обращаться по имени её мужа. Так он будет помнить, что она была замужем за тем мальчиком, что она не любила его. Будет легче убедить себя, что он не любит её.
— Эрик, ты слышал меня? — Кристину всё ещё трясло от его мрачного настроения, но всё-таки она нашла в себе силы заговорить, хотя её лицо и оставалось бледным. — Это значит, что я могу остаться?
Её глаза умоляли. В них был страх. Эрик не знал, должен ли он её жалеть или ненавидеть за этот страх. Он не может позволить ей остаться! Не после того, как он заново выстроил свою разрушенную жизнь. Не после того, как она разрушила её.
— Вы можете остаться. Но постарайтесь не попадаться мне на глаза, понятно?
Надежда в её глазах уступила место страху перед его гневными словами.
— Скажете Роману и Магде. Они поселять вас в комнатах для прислуги. У них есть отдельный дом, так что крыло для прислуги почти полностью свободно.
Всё это было похоже на приказы.
— Я не люблю, когда меня беспокоят. Я понятно выражаюсь? Только Роман имеет право разговаривать со мной. Если у вас есть какие-то вопросы, обращайтесь к нему. В мою библиотеку заходить нельзя. Никогда. Вы понимаете, мадам де Шаньи?
Кристина кивнула, закрыв глаза, пытаясь не замечать волну боли, которая прокатилась по её телу.
— Кристина!
Она обернулась — голос Романа прозвучал совсем близко.
— Кристина, где…
Она замер, увидев, что она разговаривает с Эриком, и поспешно поклонился.
— Простите, милорд, я не хотел прерывать ваш разговор с мадам Даэ.
Так, словно он не делал ни единого глотка спиртного, Эрик выпрямился и вдохнул полной грудью.
— Всё нормально, Роман. Вообще-то, ты должен обращаться к этой даме «мадам де Шаньи», или «Кристина», это уж как она решит. Она дальняя родственница семьи, о которой я тебе говорил. Понятно, что она боится открывать своё имя после того, как её родственников убили.
Кристина не реагировала. То, как Эрик всё представил, было слишком… просто. Она только кивнула Роману, не доверяя своему голосу. Наверняка он будет дрожать от чувств, что её переполняли.
Эрик вежливо склонил перед ней голову.
— Мадам де Шаньи, прошу меня простить. Я вернусь в библиотеку. Роман, пусть Магда подготовит молодой даме комнату в служебном крыле.
С выражением непонимания на его лице, Роман ещё раз поклонился и повёл достаточно бледную Кристину прочь из этого холла.

Эрик прикоснулся пальцами к своей изуродованной правой щеке. Вспомнились слова из детства.
Я иду по тёмной долине смерти.
Очень точно описывает его лицо.
Тёмная долина смерти.
Не как другое лицо…
Не как её лицо.
Этот шрам. Этот ужасный шрам на девственной коже.
Она уже давно не девственница, усмехнулся внутренний голос. Как и ты. Вы оба уже давно лишились девственности.
— К чёрту! К чёрту всё это! — и он в гневе сбил газовую лампу со стола. Хрустальный абажур упал на пол и разбился, осколки брызгами разлетелись по комнате.
— Что ещё Ты хочешь от меня, Боже! Что ещё! — Эрик ударил кулаком по столешнице.
— Что ещё Ты не забрал у меня! Моё лицо! Любовь моей матери! Всё, чего я мог желать как человек! Дом! Семья! Я мог бы строить соборы в Твою честь! Моя работа прославила бы Твоё имя!
Голос сорвался на крик.
— А Ты отверг меня! Ты отказал мне в любви женщины! Ты забрал у меня мою Кристину самым жестоким способом! А теперь ты не позволяешь мне забыть её! Спокойно прожить свою жизнь в одиночестве!
Стена, которую он воздвиг, с появлением Кристины рухнула, как карточный домик.
— Почему! Что ещё я должен отдать Тебе!
Он упал на колени, подавляя рыдания.
— Я не люблю её! — крикнул он.
— Я не люблю её! — гнев превратился в отчаяние.
— Я не люблю никого. Я не люблю ничего!
Он спрятал лицо в ладонях.
— Ничего! — прошептал он.
Это было его последнее слово, а потом слёзы лишили его голоса.

Глава 5

Первые несколько недель были терпимыми… днями.
Ночи были кошмарами. Когда Кристина закрывала глаза, она видела два момента. Первым было убийство Рауля. Её сознание издевалось над ней, заставляя вновь и вновь переживать это во сне. В этих кошмарах она вновь видела его почерневшую от крови рубашку и его лицо, которого уже коснулось смерть.
Вторым была ночь, когда она покинула Эрика, то, какая беспомощность и какая потерянность были в его глазах, когда она уходила от него.
Этот сон был самым жестоким. Убийство Рауля она видела словно в тумане и осознавала, что это только сон. Она просто задерживала дыхание и ждала, пока проснётся. Но Эрик был настоящим. Кристина чувствовала запах сырого воздуха в подземельях Оперы, чувствовала его слёзы на своих губах, когда целовала его. Звала его, умоляла простить её, но он не мог её слышать. С каждой ночью становилось всё хуже, она кричала всё громче, всё сильнее погружаясь в бездну отчаяния…
…пока она не просыпалась в своей кровати. Волосы спутались, простыни намокли от пота, на щеках были слёзы.
Ночи были адом.
Дни были лучше, но и они не были раем.
Она выполняла все поручения, которые давала ей Магда. Роман спросил, какой цвет в одежде она предпочитает (ей нужен был гардероб) и она не задумываясь ответила «чёрный». Настроение было плохое, так что она не хотела окружать себя яркими цветами. Детские мысли, конечно, но они давали ей облегчение.
Хотя какое облегчение — только горе. Но её корсеты были хоть как-то украшены яркой вышивкой — она носила их поверх блузок, как Магда. Такое сочетание ей даже нравилось.
Остальные цыгане относились к ней с добротой, но сблизиться с ней не пытались. Магда была единственным человеком, с которым она проводила много времени. Кристина знала, что две другие цыганки не общаются с ней не из-за того, что она шведка, а из-за её шрама. Только необразованные женщины могут так относиться к шрамам на лице.
Тогда ты необразованная женщина. Или была такой.
Даже Магда иногда с тревогой смотрела на её порез, который превратился в большую красную рану. Да и как она могла смотреть без тревоги? Красное пятно на бледной коже было пугающим. Как волны размывают берег, так и этот шрам размыл черты её лица. Это было противно, в конце концов. Ещё Кристина подозревала, что Роман рассказал своей жене о том, как хозяин отнёсся к новой служанке. Он избегал встреч с ней, и Роман понимал, что тому есть причины. Если они спрашивали её об её прошлом, она просто пожимала плечами и говорила, что это неважно.
— Ты когда-нибудь училась петь, малыш? — спросила однажды Магда. Кристина замерла.
— Петь?
Магда кивнула.
— Да, или играть на чём-нибудь. Я думала, что многие парижские девушки поют или играют на чём-нибудь. Простое любопытство.
— Нет, — быстро ответила Кристина. — У меня нет слуха. Я не умею петь.
— Но твой муж был скрипачом?
Кристина кивнула. Она понимала, что Магда только пытается узнать, что она умеет лучше всего, что она умела в прошлом, но Кристина ничего не говорила. Она чувствовала, что если она откроет ворота навстречу прошлому, она погибнет.
Проходили дни, недели, и Кристина постепенно втягивалась в жизнь дома, хотя и не проявляла к ней особого интереса. Завтракала рано утром, подготавливала меню на сегодняшний день, которое отдавала повару (тоже цыгану, которого звали Лорен), следила за уборкой в комнатах, если Магда не могла сама этим заняться, обед, ещё какая-то работа, потом шла спать. Первую половину ночи она вспоминала убитого мужа, вторую — пыталась забыть своё прошлое с Эриком…
…которого она никогда не видела. Он ясно дал ей понять, что не любит, когда его беспокоят. Первые несколько дней она ждала, когда он начнёт играть — ей было интересно, как она отреагирует на его музыку, но вскоре она поняла, что он ни играет, не поёт. Она спрятала разочарование так же глубоко, как прятала другие свои чувства. Тяжёлая, гнетущая тишина была единственным звуком, который царил в этом здании.
Дни были похожи на этот, как один. В фойе, самом большом зале в доме, надо было убраться, и Кристина с Магдой и ещё одной цыганкой по имени Нарика занялись чисткой.
— Нет, Кристина, не так. Вот так. — Магда показала ей, как протирать полированное дерево перил, чтобы на нём не оставалось разводов. Кристина обречёно вздохнула. Она ненавидела казаться слабой и беспомощной, она и так провела в таком состоянии девятнадцать лет своей жизни и не хотела продолжать в том же духе. Слабость уничтожила ту жизнь, которая у неё была.
Кристина подняла голову и увидела, что Нарика смотрит на неё. Совсем ещё юная цыганка поспешно отвернулась, возвращаясь к своей работе. Кристина почувствовала, что в ней поднимается гнев. Неужели её лицо настолько ужасно! Это же простой шрам! Глупо! Просто изуродованная кожа! Ничего больше! Неужели ей придётся теперь всем объяснять, что она не дьявол, только потому, что её правая щека не была гладкой!
Она с шипением опустила тряпку в ведро с водой, продолжая полировать перила. Дерево было настолько холодным, что жгло пальцы.
Я была графиней! Я была дивой! Я была всем! А вы смотрите на меня с простым любопытством!
Кристина в тысячный раз подняла тряпку. Почему она должна протирать дерево именно так! Какая разница! Только запястье будет болеть ещё сильнее. Почему они должны убирать именно так! Почему сегодня она должна чистить перила! Почему она ведёт себя как ребёнок! Почему Эрик такой холодный! Почему Рауль умер! Почему она изуродована! Почему она потеряла всё, что любила!
Почему, будь оно всё проклято!
И Кристина с криком опрокинула ведро, отправив его вниз по лестнице, разбрызгивая воду вокруг.
— Почему? — закричала она.
Магда и Нарика с ужасом посмотрели на неё. Обычно тихая мадам де Шаньи стояла перед ними, тяжело дыша, её юбка намокла, лицо исказилось гневом.
Нарика забормотала молитву против дьявола. Магда только покачала головой. Она знала, что в один прекрасный момент это произойдёт. Ни одна женщина не может спокойно перенести то, что довелось пережить Кристине. Ей хотелось подойти к девушке, но она видела, что, хотя Кристина и стоит перед ней, мысли её где-то далеко.
Тишина почти причиняла боль, и наконец Кристина всхлипнула. Схватившись за лицо, она осела на лестнице, слёзы текли по её лицу, разъедая шрам. Магда подошла к ней, но Кристина только взмахнула рукой.
— Нет! — Она вытерла слёзы. — Нет, Магда… Прости, я в порядке. — Она беспомощно огляделась вокруг себя. — Прости, я сейчас всё приберу, я только…
— Магда! Где твой чёртов муж?! Барон должен больше доверять людям, которые у него служат!
Кристина повернулась на этот громкий, язвительный голос. Женщина, стоящая в центре фойе, была одной из самых красивых, которых Кристина когда-либо видела. Высокая и стройная, полная грудь переходит в тонкую талию, юбка подчёркивает бёдра. Иссиня-чёрныё волосы забраны в затейливую причёску под модной шляпкой. У Кристины была похожая в Париже. Большие тёмные глаза выделяются на молочно-белой коже.
— Мадмуазель Морриган, — проговорила Магда. — Мы не ожидали вас сегодня.
Красивое лицо женщины исказилось гневом, мгновенно став уродливым.
— Я устала от этого! Я не получаю ответа неделями! Надо мной смеётся весь город. Меня называют шлюхой! — она скрестила руки на груди, поднимая свою грудь ещё выше. — Я хочу немедленно поговорить с бароном!
Магда только удивлённо вскинула брови.
— Это невозможно. Вы же знаете, барон не будет разговаривать ни с кем, если он сам этого не хочет. Он ненавидит, если его беспокоят.
Кристина внимательно рассматривала лицо мадмуазель Морриган.
— Да как ты смеешь! Как ты смеешь говорить, что он хочет! Я поговорю с ним немедленно! Я отказываюсь проводить ещё хоть один день без его благосклонности!
Магда уже открыла было рот, чтобы возразить, но внезапно передумала. Она терпеть не могла Аманду Морриган. У этой любовницы барона было самомнение размером с Испанию и какое-то холодное обаяние, которое притягивало мужчин. Значит, она хочет поговорить с бароном?
Магда усмехнулась. Что ж, очень хорошо.
— Нарика, — крикнула она. — Найди Романа, пусть скажет хозяину, чтобы он спустился в фойе немедленно.
Молодая цыганка побелела.
— Магда, ты уверена, что это разумно?
— Конечно, это разумно, — рявкнула Аманда. — Всё-таки он благосклонен ко мне. — Она улыбнулась, обнажая ровные зубы. Кристина не могла поверить… эта женщина была очень красива. Но…
— Магда, — шёпотом спросила она, когда Аманда отошла от них к большому зеркалу. — Кто это?
Магда закатила глаза — Кристина впервые видела, чтобы она так делала.
— Это, Кристина, олицетворение эгоизма. Её зовут Аманда Морриган. Любовница барона.
Кристина закусила губу.
— Его… его любовница? — Впрочем, всё было понятно. Кристина вспомнила свою первую встречу с Романом. Он искал новую любовницу для хозяина. Для барона. Для Эрика…
Магда кивнула.
— У него их три или четыре одновременно. Он с ними быстро начинает скучает и прогоняет их. Женщины вроде Аманды любят тешить себя мыслью, что однажды они получат титул «баронесса». Мечты, конечно.
Кристина почувствовала слабость.
— Но… простые шлюхи…
— Хозяин не переносит шлюх, — покачала головой Магда. — Просто женщины из хороших семей, которые не против обогатиться, став любовницами. Они получают домик в ближайшей деревне, платья, драгоценности. Аманда дочь крупного коммерсанта, они потеряли всё, когда Коммуна заняла Париж.
— И они становятся проститутками… — сказала Кристина с ненавистью, которой сама от себя не ожидала. — И они… занимаются любовью с маской. Что ж, вряд ли это сложно, если у тебя на шее колье.
Магда изменилась в лице.
— Кристина, я тебя умоляю, не упоминай про маску. Если хозяин услышит тебя… я даже боюсь представить, что будет. Нам всем запретили о ней даже думать.
— Ну, мы тут живёт среди одних ограничений, а я бы предпочла, чтобы эта фарфоровая проститутка не прихорашивалась перед зеркалом.
Кристина только теперь поняла, что сказала, увидев выражение ужаса на лице Магды. Да как она могла! Она хотела откусить себе язык. Господи, как она объяснит, откуда эта жестокость в её голосе! Как она докажет, что это её не касается!
Дура!
К чёрту здравый смысл!
То, что у Эрика есть любовница — несколько любовниц — Кристину даже не расстроило, а просто взбесило.
— Может, эта изуродованная маленькая мышка выскажет мне всё в лицо? — Кристина увидела, что Аманда Морриган, являя собой олицетворение оскорблённого гнева, стоит перед лестницей. — Ревнуешь, потаскушка? Я вижу, ты не цыганка, — она словно сплюнула на этом слове, — ревнуешь, что барон отверг маленькую изуродованную служанку ради… как ты назвала меня? — она скривила губы в хищной улыбке. — Ах да, «фарфоровая проститутка». Очень едко. У тебя такой же мерзкий язык, как и твоё лицо.
Пальцы Кристины сжались в кулаки, она несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь. Она должна держать себя в руках. Должна. Если она не сдержится, она вновь окажется одна против всего мира.
— Говоришь, он отверг меня? — Кристина бесстыдно окинула фигуру этой женщины взглядом. — Я бы сказала, он отверг тебя. Ты его любовница, а ты хоть видела, что у него за маской?
Магда сглотнула. Что это за игра, которую устроила Кристина?
— Я видела, — солгала Аманда. Кристина вряд ли могла найти лучший способ смутить её. Аманду бесил постоянный отказ барона снять маску, тем более что его другие любовницы хвастались, что видели его лицо полностью. Конечно, на её просьбы Эрик (хотя он не разрешал называть его по имени) отвечал отказом.
Кристина спустилась на три ступеньки вниз.
— Правда? — с издевательским любопытством спросила она. — И на что же это похоже? Почему он носит маску? Правда, ты должна сказать мне!
Магде стало страшно.
Аманда пыталась вздохнуть, её голова отказывалась верить, что простая служанка со шрамом на щеке так разговаривает с ней.
— Он носит её… он носит её, потому что он изуродован!
На какой-то миг Кристина почувствовала, что пол уходит у неё из-под ног. Неужели Эрик действительно всё открыл этой женщине? Этой женщине!
Она постаралась, чтобы её голос звучал спокойно.
— Ужасно, наверное.
На лице Аманды появилось выражение триумфа. Что-то, что она сказала, выбило эту девчонку из колеи.
— Совсем нет, девка. У него знак ангела на правой щеке, похожий на звезду. Он прячет его, чтобы такие уродливые создания, как ты, не видели эту красоту.
В комнате повисла тишина, а Магда думала. Она никогда не видела хозяина без маски. Говорит ли Аманда правду?
А потом Кристина расхохоталась.
Лицо Аманды покраснело от возмущения.
— Будто ты знаешь лучше! Да как ты смеешь смеяться надо мной! Как ты смеешь подозревать, что я лгу?!
Кристина отдышалась, её гнев вернулся.
— Подозреваю? Нет, мадмуазель. Я знаю, что вы лжёте. Ангелы оставляют следы, но не такие, как вы описали.
Аманда сделала четыре шага назад, Магда поспешно отступила. Но Кристина не пошевелилась, её охватило странное чувство, что она обязана защитить скрытое маской лицо Эрика.
— Да что ты знаешь об ангелах? Ты уродка. Мне противно даже смотреть на тебя. Только проститутки имеют шрамы, как у тебя! — голос Аманды был холодным и жестоким, и Кристина почувствовала, что больше не может сдерживаться. К чёрту здравый смысл, к чёрту детские привычки…
— Может, я и уродлива на вид, мадмуазель Морриган, но вы уродливы со всех сторон! Вы ворвались сюда, будто вас здесь всегда ждут, что совсем не так, и требуете, чтобы к вам относились не как к проститутке, которой вы являетесь!
— Кристина, замолчи! — прошипела Магда, больше опасаясь за Кристину, чем за мадмуазель Морриган, но её слова остались не услышанными. Гнев и ненависть, которые Кристина прятала несколько недель, прорвались наружу. Аманда тоже себя больше не сдерживала.
— Ты не смеешь, маленькая сучка! Ты не знаешь, кто я, как я жила, что я потеряла! Мой отец был одним из богатейших купцов на севере Франции, а ты относишься ко мне так, словно я ниже тебя! Да ты не достойна грязи, которую убираешь!
В голосе Кристины был такой гнев, что даже Господь не смог бы сказать, откуда он появился.
— Ты говоришь, что ты потеряла. Потеряла! Ты старше меня, — это прозвучало как оскорбление, — но ты не знаешь ничего о потере. Ты не знаешь ничего о жизни! Говоришь, что потеряла богатство! Но можно потерять гораздо больше, чем твоя чёрная душонка даже может представить!
Аманда поморщилась.
— Ты неплохая актриса, девочка.
Кристина уже ни за что не отвечала. Вся её ненависть к Коммуне, вся её горечь утраты Рауля, вся её ненависть и смятение перед Эриком выплеснулись наружу здесь и сейчас.
— Дважды в моей жизни я любила, и дважды моего любимого человека забрали у меня! А ты говоришь, что ты много потеряла!
— ХВАТИТ!
Магда, Аманда и Кристина вздрогнули и обернулись. На верху лестницы стоял Эрик, его дыхание явственно слышалось в наступившей тишине.

Глава 6

— Что все стихли, господа?
Кристина стояла в своём пышном розовом платье, не сводя глаз с ужасающего мужчины на верхней ступеньке лестницы. Он был одет в костюм цвета крови, красный окружал его, словно центр силы. На лице — белая маска и издевательская улыбка.
— Вы решили, что я вас оставил?
Тело Кристины дрожало. Он получал от этого наслаждение, она чувствовала. Его боль и ненависть превратились в желание мести, и месть свершится здесь, сейчас, у неё перед глазами. В руках он держал кожаный свёрток… что в нём?
Кристина гадала, что же он держал в руках, пытаясь понять, почему для неё так важно знать, что это. Её душа отозвалась предчувствием кошмара. Она знала, что эта ночь изменит всю её жизнь, всё будет иначе. Она подняла голову, встретилась взглядом с Эриком…
Господи… это не он на лестнице. Никогда от взгляда Эрика у неё не перехватывало дыхание. А в серых глазах этого мужчины она видела только гнев, который уничтожал её.
Сердце замерло в груди.
Что она наделала!
Господи… что она наделала!
А у неё на груди, словно насмехаясь над ней, на тонкой цепочке висело кольцо Рауля…

Кристина моргнула.
Эрик так и стоял на лестнице, но он был одет не в костюм Красной Смерти, и тем более они были не в Опере. Её разум расслабился. Видеть его перед собой, смотреть, как его красивое лицо скрыто маской гнева — всё это перенесло её в ту страшную ночь почти год назад. Маскарад… ночь, когда он вернулся… ночь, когда она впервые надела обручальное кольцо Рауля… ночь, когда она узнала, что будет петь в «Торжествующем Дон Жуане».
Кристина сглотнула и посмела посмотреть Эрику прямо в глаза. Она не видела его несколько недель, и теперь почти не узнала. Неряшливый, неприбранный, пьяный мужчина, которого она увидела впервые, сменился силуэтом безупречности. Чёрный костюм-двойка подчёркивал его стройную фигуру и широкие плечи. Под сюртуком был жилет из тёмно-синего шёлка, который скрывал белоснежную льняную сорочку. На шее небрежно повязан чёрный шейный платок. Даже маска, которая, казалось, только подчёркивала его хладнокровие и могущество, смотрелась идеально.
Эрик столкнулся с ней взглядом. На секунду его гнев улетучился, дыхание перехватило. Каждая клеточка его тела закричала в агонии, при виде Кристины, одетой в чёрное, её платье только оттеняет её бледную кожу, её великолепные волосы выбились из причёски…
На какой-то миг он представил, что эти волосы рассыпались по подушкам его постели, мокрые от пота, что её бледная кожа порозовела от его поцелуев…
Он поспешно выбросил такие мысли из головы. Легче было её ненавидеть. Она предала его, оставила погибать от рук обезумевшей от гнева толпы, с радостью сбежала со своим красивым виконтом…
Дважды в моей жизни я любила, и дважды моего любимого человека забрали у меня!
Он вошёл в фойе как раз вовремя, чтобы услышать эти уничтожающие душу слова. Дважды любила… своего отца, наверное…
…и Рауля.
Отчаяние сменилось отвращением к самому себе. Конечно своего отца и Рауля! Почему она должна иметь ввиду что-то другое! Она не любила его… Боже, поэтому она и оставила его!
Кристина пыталась разобрать его выражение лица, он его глаза были бесстрастными. Словно она глядела в его душу и дрожала, потому что ничего не видела.
— Аманда.
Он произнёс это имя, у него почти получилось спрятать гнев за красотой своего голоса. Кристина никогда не слышала, что услышать от него имя другой женщины покажется ей святотатством.
Аманда, чьё лицо всё ещё выражало гнев, поспешно вернула ему милое выражение. Она улыбнулась и опустила взгляд, но Кристина успела заметить, как в её красивых глазах промелькнул страх.
— Я не переношу, когда меня беспокоят в моей библиотеке, но тем более я не переношу, когда меня беспокоят только для того, чтобы выслушивать истерику маленького ребёнка. — Он не кричал, но было в его голосе что-то пугающее гораздо больше, чем любые крики. «Маленький ребёнок» был брошен Кристине и она ненавидела его за это. Она ненавидела его за то, что он напоминал ей, насколько она слаба.
Страх вернулся в глаза Аманды, и она начала очень по-женски вздыхать.
— Простите, милорд, я просто… просто я не видела вас несколько недель и я…я начала сильно скучать по вас. Пожалуйста, простите меня, милорд… я уверена, я смогу найти способ как-нибудь искупить свою вину.
Эрик только приподнял бровь.
Кристина побледнела.
Аманда заулыбалась ещё шире.
— Я уверена, что мы можем…
— Хватит, Аманда! — А вот теперь Эрик уже кричал, и звук его голоса, отразившись от золочёного убранства фойе, заставил Кристину вздрогнуть. Она посмотрела на пол. Она не хотела видеть глаза Эрика, когда он будет извиняться перед своей любовницей.
Он мотнул головой.
— Аманда, пройди в библиотеку.
Никто не пошевелился.
— Я подразумевал «немедленно», Аманда!
Аманда пулей взлетела по лестнице и бросилась в коридор, на её губах играла улыбка, хоть и натянутая.
С низа лестницы Магда одновременно с ужасом и любопытством смотрела, как хозяин наступает на Кристину. Она неслышно молилась, чтобы он ничего не сделал бедной девочке…
Эрик знал, что он не должен двигаться, но ничего не мог с собой поделать. Он спустился по лестнице, несмотря на то, что здравый смысл кричал, чтобы он уходил отсюда, и подошёл к Кристине. Сделав ещё один шаг к ней, он попытался забыть, что знает, что она пахнет лавандой. Мысли о ней в ванне, сидящей в тёплой воде, её маленькие ручки размазывают мыльную пену по её телу, наполнили его мозг. На какую-то долю секунды он закрыл глаза и представил, что он там, с ней, дотрагивается до её мокрой кожи… а потом несёт её в свою постель… в их постель…
Проклятье! Проклятье! Проклятье!
Он почти выиграл. Год он держал подобные мысли на самых задворках сознания, ненавидел женщину, которую когда-то любил. Со всей жестокостью по отношению к самому себе Эрик думал о ней как о молодой виконтессе, счастливой в браке со своим красивым мужем, никогда не вспоминающей о разбитом мужчине, которого она оставила позади.
Ненавидеть было легче. Тело расслабилось.
— Мадам де Шаньи, надеюсь, вы будете вежливее в будущем. Вы взрослая женщина, — проговорил он. — Я не хочу, чтобы вы выходили из себя каждый раз, когда вас что-то не устраивает. — Он развернулся и направился наверх, стараясь проводить в обществе мадам де Шаньи минимум времени.
— Простите, ваше сиятельство, тогда может вы научите меня, как мне приветствовать ваших шлюх?
Эрик замер на лестнице, не зная, поражаться ли её наглости или восхищаться её смелостью. Он сделал ещё один шаг, молясь, чтобы она не продолжала.
— Или вы наберёте себе другую группу? Скажите, в вашей постели Аманда такая же бесчувственная и бессердечная?
Эрик резко развернулся, его лицо исказилось гневом, но Кристина не боялась. Её вообще уже всё было всё равно. Она не беспокоилась, что может случиться с ней, она и так слишком много молчала в своей жизни. Нет… сегодня Эрик не избежит её ярости.
Он вмиг спустился по лестнице, встретившись с Кристиной лицом к лицу. Если он думал испугать её своим взглядом, то у нег не получилось. Кристина, не мигая, встретила его взгляд. Когда он заговорил, его голос дрожал от напряжения.
— Мадам, это очень больно смотреть, как кто-то другой вкушает райские плоды. Но они знают, что те, кто их едят, в конце концов окажутся в аду. Чем прекраснее фрукт, тем он слаще, и тем сильнее он отравляет душу.
Кристина сузила глаза.
— Зачем? — прошептала она. — Зачем ты уничтожил человека, которого я когда-то знала? Зачем ты изгнал его, посадил в тюрьму свое души?
С отдаления Магда пыталась понять, что происходит, удивлённая тем, что хозяин не кричал, но смущённая тем, что они разговаривали, забыв, что такое понятие о рангах.
Эрик быстро схватил Кристину за талию и прижал её к своему телу. Кристина ударилась о него, чувствуя пуговицы его сюртука и жилета даже сквозь корсет. Она видела каждую крапинку на его гладко выбритом лице. А потом он наклонился к ней, и она вздрогнула, когда почувствовала, насколько близки его губы к её уху. Кристина закрыла глаза.
— Изгнал его? — прошептал он. — Нет, моя дорогая, я не изгнал его. Я его убил. Тот человек мёртв. Он умер давно, утонул в крови и ненависти. Надеюсь, ты забудешь его, он больше не существует. Я решил занять его место.
Эрик быстро оттолкнул её от себя, не думая ни о чём, кроме того, что ему надо покинуть эту комнату прежде, чем он сделает что-то, о чём потом будет сожалеть. За его спиной Кристина упала на колени и закрыла лицо ладонями. Рыдания сотрясали её тело, но слёз не было. Она просто сидела так, открывая в себе чувство, которому не могла найти название… не смела найти название.
— А я уж думала, вы потерялись, — Аманда засмеялась, её красивый голос заполнил комнату. Эрик закрыл за собой дверь в библиотеку и повернулся к своей любовнице.
— Дом в городе твой, Аманда. Живи там. Туалеты, драгоценности, мебель… всё это остаётся у тебя. — Он прошёл к своему столу и открыл большую кожаную книгу. — Тебе выделят средства, чтобы ты могла жить спокойно…
— Милорд, зачем мне средства, если я… — её голос дрогнул. — Я больше не нужна вам? Вы меня отсылаете!
Эрик продолжил, словно она ничего не сказала.
— Да, от тебя мне больше ничего не нужно. Даже если ты и находишь это странным — дать тебе всё и потом отослать. — Его голос был спокойным, сейчас ему просто хотелось избавиться от Аманды, какой бы колкой и язвительной она ни была. Его стычка с Кристиной выбила его из себя больше, чем он хотел признавать, а запах лаванды продолжал дразнить его обоняние.
Аманда только смотрела на него с открытым ртом.
— Но я думала мы… мы… я думала я…
— Станешь баронессой? — со смешком закончил он. — Девушка, не отрицай, что тебя интересовали только мои деньги, а я не буду отрицать, что меня интересовало твоё тело. Я не тот человек, кто влюбляется и женится.
На другого мужчину она бы набросилась с кулаками, но это был Эрик. Они всегда были честны друг с другом. В душе она всё-таки знала, что никогда не станет баронессой. Но теперь она хотя бы будет обеспечена…
— Да, Эрик… я влюбилась в ваши деньги. — Его лицо оставалось каменным, но в глазах промелькнула улыбка. Что-то было в её грубом чувстве юмора. Она была умной женщиной, это он не отрицал. — И не лгите мне, что у вас нет сердца. Оно явно принадлежит той маленькой служанке, но оно всё-таки существует.
Улыбка, которая мелькала в его глазах, сменилась обычным для них льдом.
— Не будь смешной, Аманда, это тебя не красит.
Она только хохотнула, довольная уже тем, что смогла ранить его.
— Да ладно, когда мы были на лестнице, я бы предпочла, чтобы вы не смотрели так на её… лицо. Боже, вы хоть моргали?
В комнате воцарилась тишина.
Аманда вздохнула.
— У вас есть для меня какие-нибудь безделушки? Или сегодня меня здесь ждут одни разочарования?

Нарика поставила белый фарфоровый чайник в раковину и принялась его оттирать, тёплая вода приятно ласкала кожу. Рядом с ней Магда вытирала чистые тарелки, складывая их в стопки, чтобы потом отнести в кухню.
— Это правда, Магда? — Нарика посмотрела на неё из-под длинной чёрной чёлки. — Правда, что хозяин прогнал мадмуазель Аманду?
Магда поспешно оглянулась через плечо, чтобы удостовериться, что они были одни. Никого не увидев, она быстро зашептала.
— Да. Три дня назад, после того случая с мадам де Шаньи. — Этот «случай» уже стал чуть ли не легендой среди маленькой компании цыган. Они все восхищались наглостью, с которой скромная служанка не только бросила вызов хозяину, но и смогла оскорбить его любовницу.
Нарика расширила глаза.
— Правда? — Она облегчённо вздохнула. — А то мне надоело выполнять приказы этой ужасной женщины.
Магда кивнула.
— Роман сказал мне про неё. Хозяин приказал ему выделить ей какую-то сумму денег, чтобы она могла жить не бедствуя.
На маленьком, миловидном личике Нарики появилось выражение недоверия.
— И она ушла без боя?
Магда засмеялась.
— Я уверена, деньги, которые дал ей барон, притупили все её ножи. Вообще-то, я думаю, она догадывалась, что это произойдёт. Хозяин не хотел её видеть несколько недель.
Нарика согласно кивнула, опуская очередную тарелку в воду.
— Да, с тех пор, как появилась мадам де Шаньи, здесь не было ни одной его любовницы. Что меня только радует. Слишком уж много они из себя строят. — Она помолчала. — А как мадам?
Магда покачала головой.
— Ведёт себя спокойно, как обычно. Хотя уже несколько дней прошло. Не знаю, почему она вела себя тогда так… Ещё меня беспокоит её рана. Она становится всё хуже. Да и Кристина стала такой бледной.

Роман нашёл Кристину в бальной зале — она лежала на полу, скорчившись, задыхаясь, ведро с водой валялось рядом с ней.
— Кристина! — воскликнул он, но она не ответила. Он чувствовал, что её трясло, но не знал, от чего. Роман перевернул её на спину и всё понял.
Рана на её лице выглядела так, будто она получена только сегодня. К тому же она воспалилась и кровоточила.
Инфекция.
Кристину трясло из-за лихорадки. Её лицо было белее мела, одежда намокла от пота. Роман тяжело вздохнул, успокаивая мысли. Слишком часто в своей жизни он видел, что сильные мужчины погибают от страшного адского огня, рождённого заражёнными ранами.
Как эта слабая девочка сможет выкарабкаться?
Роман поднял её на руки и понёс её в её комнату.

— Милорд?
Эрик оторвал взгляд гроссбуха, удивившись тому, в каком виде предстал перед ним Роман. Его волосы спутались, галстук был распущен, рукава закатаны по локоть. На лбу выступили крупные капли пота.
Что-то случилось.
Он приказал Роману подойти к нему, его страх рос с каждым шагом камердинера.
— В чём дело?
Роман вздохнул.
— Мадам де Шаньи, милорд. У неё заражение… боюсь… У неё сильный жар.
Лицо Эрика побелело, несмотря на смуглую кожу. Несколько раз в своей жизни он сталкивался с заражением, последний раз он чуть не умер. И всегда заражение сопровождалось лихорадкой — словно демоны поджаривали тело, высасывая из него жизнь и силы.
— Это серьёзно? — Он не смотрел на Романа, не мог. Последнее, что он хотел, так это чтобы камердинер увидел в его глазах страх.
Цыган покачал головой.
— Я минут двадцать пробыл с ней, сейчас с ней Магда, у неё лихорадка, ничего не помогает. Она говорит во сне… у неё бред. Когда я её нашёл, у неё уже был жар.
Ручка, которую Эрик держал в пальцах, с треском сломалась, чёрные чёрнила потекли по ладони. Эрик с проклятьем достал платок и вытер руку, ещё раз пытаясь осознать то, что сказал ему Роман.
Он должен был знать, что это случится. Каким же он был дураком, что решил не обращать на это внимания! Неужели он не знал, что… только тут Эрик сообразил, что он понятия не имеет, где она получила эту рану. Он сам сказал ей, что это его не волнует. Теперь его захлестнуло чувство вины и стыда. Она заразилась уже давно… можно было остановить инфекцию.
Он держал глаза закрытыми, пока Роман рассказывал о состоянии Кристины. Рана открылась и начала гноиться. Если ничего не предпринять, то помочь девушке смогут только ангелы. Едва не заикаясь от боли, Эрик приказала Роману ехать в Париж. Там ещё оставались врачи, которые могли помочь в данной ситуации и добыть медикаменты, которых не было в Северной Франции. С тяжёлым сердцем Роман попрощался с хозяином и ушёл.
Как только дверь библиотеки закрылась, Эрик закрыл лицо руками и замер так, сдерживая рыдания.
Кристина, Кристина, Кристина…

Всё тело было в огне. Больше она ничего не знала. Наверное, она умерла. Наверное, она в аду. Всё, что Кристина видела, — это темнота, и всё, что она чувствовала, — это огонь. Что-то разрывало горло, она закричала, но ничего не услышала. Боль и жара лишили её тело всех чувств.
Магда вздрогнула при крике Кристины. Уже давно наступила ночь и в комнате горела только одна свеча, но и в этом тусклом свете легко можно было разглядеть бедную девочку. Опустив полотенце в воду, она отерла пот с её лба, что-то нежно говоря в темноте. Девочка пребывала без сознания уже несколько часов, что-то кричала, кошмары тянули её прочь от света.
— Если можно…
Магда обернулась на низкий, тихий голос, удивившись, что хозяин стоит за ней. Он не был похож на того холодного, властного человека, которому она служила. Его чёрные волосы упали ему на лицо и маску, он был одет только в брюки и жилет поверх рубашки. Жесткие линии его лица смягчились, стали почти нежными…
Он выглядел как обычный человек.
— Она так уже несколько часов, господин.
Магда с лаской и беспокойством дотронулась до лба Кристины. У неё разрывалось сердце, когда она видела, что девочка, которая столько пережила, в беспамятстве мечется по кровати.
К горлу подступили рыдания, когда он увидел Кристину. Её волосы намокли от воды и пота, она сбила простыни. Лицо застыло в маске боли, побелевшие губы раскрылись, но Эрик знал, что она была без сознания.
— Пожалуйста, Магда, ты можешь идти. Я присмотрю за Крис… мадам де Шаньи. — Магда уставилась на него, думая, имеет ли смысл напомнить ему о приличиях. Это было неслыханно — оставить мужчину наедине с женщиной, которая не принадлежала к его семье. Но что-то её удержало. Впервые она увидела в глазах хозяина что-то, чего там не было раньше. Что-то почти незаметное, когда он смотрел на больное тело мадам де Шаньи…
…эта девочка значила для него очень много.
— Ладно, — Магда быстро поцеловала её в лоб и, встав со своего места рядом с Кристиной, тихо направилась в коридор. — Но, ваше сиятельство… — Эрик повернулся к ней, уже держа в руках таз с водой. — Господин, у неё бывают кошмары.
Ей показалось, или в его глазах действительно были слёзы?
— Я знаю.

Глава 7

— Я видел твоё лицо в своих мечтах, — прошептал он. — Я слышал твой голос в своих кошмарах. — Она не могла слышать, и только поэтому он говорил. Ещё раз смочив мягкое полотенце в воде, он провёл им по её пылающему лицу. Тихий стон сорвался с её губ, когда она почувствовала холодную воду на своём теле. Её глаза были закрыты, её бледная кожа казалась золотой в свете единственной свечи в комнате. — Когда мне снился рай, я чувствовал твои губы. Я чувствовал твоё тело рядом с собой. Я чувствовал твои волосы своими пальцами, твой голос звал меня по имени. — Эрик не думал, что своими словами он только ещё сильнее разожжёт в себе желание. Его голос превратился в шёпот, он провёл полотенцем по её шее и ключице. — Когда мне снился ад, — он старался не замечать, как её грудь вздымается под тонкой, промокшей насквозь сорочкой, — я слышал, что ты кричишь от ужаса, когда видишь меня, видел, что ты в страхе бежишь от меня прочь.
Он закрыл глаза. Бесчисленными ночами он просыпался в холодном поту, его будил страшный сон, что Кристина возвращалась к нему, только затем, чтобы вновь убежать от него, как только видит его лицо. Потом она услышал, что её опять затрясло, и провёл пальцами по её длинным рукам, желая, чтобы она успокоилась, шепча ей, что всё будет хорошо.
— Я ненавижу тебя с каждым вздохом. Ненавижу тебя несмотря ни на что. Ненавижу тебя так сильно, как только могу… Ненавижу тебя за то, что умираю от любви к тебе.
Он провёл пальцами по своим спутанным волосам, сам испуганный тем, что только что сказал. Неужели он действительно любит её, несмотря на то, что произошло… что могло произойти?
Он ещё раз провёл полотенцем по её телу. Большинство его кошмаров были просто предательскими мечтами. Жестокие сны, полные его желания обладать ею, его бесконечной страстью к ней. Она всегда была в его объятьях, сплетя своё тело с его, называла его по имени, когда он занимался с ней любовью. Её голос всегда дрожал от страсти, её стоны наполняли его сердце счастьем…
Эти сны были страшнее кошмаров. Они были самыми жесткими. Он просыпался с воспоминаниями о её губах на своих, но пальцы хватали пустую реальность в виде холодных простыней.
— Кристина…
Впервые он позволил себе назвать её по имени. Наслаждение от чувства этих трёх слогов на своих губах прокатилось по всему телу и он внезапно почувствовал, каким холодным и жестоким он был по отношению к ней…
Нет! Жестокость была необходима.
Она никогда не будет для него вновь Кристиной Даэ. Она никогда не будет даже Кристиной… Легче было думать о ней как о мадам де Шаньи. Жене того мальчика.
Тот мальчик был мёртв.
Об этом Эрик даже не думал. Последнее, что ему хотелось, так это занять место Рауля. Он скорее умрёт, чем позволит Кристине использовать просто для комфорта… как тело, к которому можно приделать лицо её дорогого почившего мужа.
Негодование захватило его мысли, демоны подхватили его, словно водоворот.
Она оставила его ради виконта.
Она оставила его умирать в одиночестве… только с жестоким воспоминанием о её поцелуе.
— Нет! — крик Кристины прокатился по комнате, и Эрик распахнул глаза. Он был более чем удивлён, когда увидел, что она спит, хотя и мечется во сне по кровати, пытаясь сбежать от кошмара. Ему было жаль её. Сны, рождённые лихорадкой, не похожи на обычные сны. Они более жестокие, и трудно понять, сон ли это или реальность. В них полно страхов, и когда просыпаешься, страх и отчаяние всё ещё не покидает тебя.
— Нет. Господи, я не могу!
Эрик смотрел на неё, зная, что он ничего не может поделать. Она не проснётся, пока кошмар не закончится — так глубоко утонуло её тело в беспамятстве.
— Я не могу дышать! Дышать не могу! — Кристина начала хватать ртом воздух, мозг Эрика заработал на полных оборотах. Да что ей снится? А потом вспомнил и не смог сдержать крик отчаяния.
Коммуна.
Она была изранена, когда приехала. С чувством вины он вспомнил, что сказал ей, что его не интересует, что с ней произошло. Сначала он думал, что так будет просто спокойней, но теперь он понимал, что тогда просто лгал себе. Если бы она всё ему рассказала, он бы не выпускал её из своих объятий, целовал бы до тех пор, пока все её синяки и порезы не исчезнут. Она бы разрушила ледяную стену вокруг его сердца в один момент. Мысль о том, что Кристине кто-то мог причинить боль, ударила его в самое сердце.
— Я не могу дышать! Ты слишком тяжёлый!
Эрик вздрогнул.
— Я не могу, ты не можешь!
Она в панике заметалась по кровати, её крики становились всё более безумными и полными отчаяния. Эрик упал с кресла на колени рядом с ней и схватил её за руки, понимая, что он никак не остановит этот ужас, который она опять переживала.
— Нет, нет, пожалуйста! — забормотала она. — Господи, нет, мне больно!
Этот крик заставил его кровь остановиться в жилах, и Эрик сел рядом с ней на кровать, пряча её тело в своих объятиях, целуя её лоб, укачивая её, как ребёнка. Слёзы гнева жгли глаза. Ей снился кошмар об изнасиловании.
Её изнасиловали.
Его ангела…
Он прижал её к себе ещё крепче, моля Бога о том, чтобы он облегчил её боль. Теперь он знал, знал о том, о чём никогда не посмел бы спросить. Восставшие её изнасиловали. Они убили Рауля и изнасиловали его прекрасную Кристину… только Господь знает, что произошло ещё.
— Кристина, — прошептал он. — Моя милая, милая Кристина.
Она опять закричала, её тело билось в конвульсиях, несмотря на сильные руки Эрика вокруг неё.
— Господи, помоги мне! Пожалуйста, Господи, помоги! — её голос слабел, крик превращался в лепет, но она продолжала видеть этот кошмар.
— Мне больно! Не надо! Пожалуйста, я тебя умоляю…
Эрик прижал её к себе ещё крепче. Она убьёт человека, который сделал это…
— Не надо, Рауль! — закричала она. — Не надо, Рауль, мне больно! Пожалуйста, не надо! Пожалуйста! Рауль, нет!
Эрик закрыл глаза, в нём поднялось отвращение ко всему миру.
…Она вспоминала не Коммуну…

Глава 8

Париж.
Следующее утро

Слабый солнечный свет залил улицы Парижа. Чёрные тени соскользнули с аллей и бульваров с наступлением нового дня, и на один мирный момент всё казалось таким же спокойным, как и до восстания. Продавцы открывали свои лавки, в воздухе пахло свежим хлебом, из подворотен выползали нищие и бродяги…
…Даже Опера казалась нормальной. Солнце освещало фасад великолепного здания, пряча ущёрб и разрушения. Легко было представить, что жизнь в Париже идёт своим чередом.
Не чувствовать в воздухе запах крови было сложнее.
Роман пошевелил плечами — ночь в экипаже была тяжёлой и теперь всё его тело болело. Но приказ барона отлагательству не подлежал. Ему пришлось уехать в Париж сразу же, с письмом к доктору Генри Старру. Роман никогда не видел хозяина в таком состоянии. Болезнь Кристины что-то переменила в нём, он превратился в другого человека. Хладнокровный аристократ уступил место безумцу. Роман видел мужчин в таком состоянии в таборе. Такие демоны захватывали мужей, когда у их жён были тяжёлые роды, и они в отчаянии метались между жизнью и смертью…
Как мужу дорога жена…
Роман столкнулся с женщиной, которая шла ему навстречу. Все мысли тут же вылетели из головы.
— Тысяча извинений, мадам…мадмуазель, — поправился Роман, поняв, насколько молоденькой она была. Одетая в чёрное платье и скромную чёрную шляпку, она казалась гораздо старше своих лет, хотя на самом деле ей было всего шестнадцать или семнадцать… или даже меньше.
— Нет, не надо извиняться, мсье, — она грустно улыбнулась ему, её усталое лицо в оправе пшеничных волос вытянулось. Она была очень худой, платье казалось ей немного великовато. Она уже собиралась идти дальше, когда Роман вдруг вспомнил, зачем он в городе, и дотронулся до её локтя. Она обернулась, удивлённая, но не испуганная.
— Да, мсье? — в её глазах всё-таки промелькнул страх при виде его необычной внешности, но его строгий костюм успокоил её. Её мать всегда предупреждала её о таких вот мужчинах, но она вообще-то редко слушалась свою мать.
Роман достал из нагрудного кармана лист бумаги и протянул его девушке. Может, она и очень худа, но она явно живёт не так уж плохо, как многие в этом городе. Может, она сможет ему помочь.
— Вы не знаете, где я могу найти практикующего врача? У меня не было времени узнать адрес, только имя.
Её рука в перчатке взяла бумагу, девушка прочитала строчки.
— Доктор Генри Старр. — Её лицо внезапно осветилось. — Конечно! Доктор Старр! Он раньше работал в Опере…
Роман услышал, как её голос дрогнул. Даже он знал, что происходило в Опере, что певцы и танцовщики были разогнаны членами Коммуны, которые искали штаб-квартиру. Лабиринт под Оперой отлично подходил для этих целей, и роман поёжился. Что за тёмные люди могут жить в доме, похожем на подземную тюрьму?
Девушка быстро смахнула навернувшиеся на глаза слёзы и с надеждой посмотрела на Романа.
— Да, мсье, я могу вам рассказать, как его найти. Доктор Старр был знакомым моей матери, я с радостью увижусь с ним. Почти год…
Она внезапно оборвалась на середине предложения.
— Конечно, если вы не против моего общества. Это в нескольких кварталах отсюда. Довольно милый район, даже сейчас, несмотря на весь этот ужас Коммуны.
Роман вежливо склонил голову.
— Это будет честь для меня. Вы получите благодарность от меня и моего хозяина.
Она вновь посмотрела на него, на этот раз на её лице проявилось детское любопытство.
— Хозяина?
Роман кивнул.
— Простите, я просто спешил… Я совсем забыл о манерах. Я Роман Майект, камердинер барона фон Алсинга.
Она вежливо склонила голову.
— Приятно познакомится, мсье.
Он предложил ей руку и она осторожно продела запястье в его локоть, уводя его по улице.
— Меня зовут Мег Жири.

Эрик сидел, смотря на неё, его глаза покраснели от недосыпания.
Он не сомкнул их всю ночь.
Свеча уже давно сгорела, а он всё держал Кристину в темноте, уткнув своё лицо в её шею. Её жар только усилился и теперь пожирал всё её тело, даже сны отступили перед ним. Она больше не кричала и не дрожала, а просто повисла в его руках, сонная, мёртвая.
Она благодарил Бога за это милосердие.
И теперь он смотрел, как солнечный свет робко дотрагивается до её лица. Он откинул с её лба прядь мокрых волос, стараясь притупить в себе свои чувства. Лицо Кристины горело, но оно хотя бы выглядело умиротворённым.
Она освободилась от кошмаров, но он теперь был на них обречён.
Его первой реакцией было желание убить Рауля да Шаньи. Потом он вспомнил, что виконт, вообще-то, уже мёртв. Второй реакцией было желание пойти помолиться, чтобы душа Рауля горела в аду, и лично поблагодарить мятежников за то, что перерезали ему глотку.
Но что-то было не так.
Остаток ночи, которую он провёл сидя в кровати Кристины, он пытался вспомнить всё, что он знал о Рауле де Шаньи. Красивый, с горечью подумал он. Утончённый, обаятельный… Эрик едва не зарычал. Рауль де Шаньи был всем, чем он не был. Красивый, обаятельный, утончённый… смелый. Эрик на секунду остановился. Смелый… Он признавал, мальчик был смел — отправиться в пещеры за Кристиной. Глупый, но смелый. Добрый… Он ни разу не слышал, чтобы виконт разговаривал с кем-нибудь в Опере свысока, будь то аристократ или последняя танцовщица кордебалета.
Его доброта его уничтожила.
Крики Кристины всё ещё звучали в его мозгу. Она кричала, всхлипывала, что ей больно, умоляла Рауля не причинять ей эту боль…
Всё было бессмысленно.
Всегда было.
Неслышно выругавшись, он поднялся и позвал Магду. Он не хотел быть здесь, когда Кристина проснётся, если она проснётся, конечно. Последнее, что ему было нужно, так это чтобы она знала, что он провёл ночь здесь, не выпуская её из своих объятий.
Последнее, что ей надо было знать, так это то, что он с радостью придёт сюда вновь.

— Что привело вас в Париж, мсье Майект?
Мег Жири улыбнулась. Казалось, прошла вечность с тех пор, как она последний раз разговаривала с кем-то по пустякам. Когда Оперу захватили, она и её мать переселились в маленький домик на окраине города. Они не могли уехать в Англию, но семья её отца, слава Богу, по мере возможности помогала им деньгами. Мег никогда не видела своего отца, он умер за несколько месяцев до её рождения, но её мать продолжала поддерживать контакты с его семьёй… и теперь Мег благодарила за это Господа. К сожалению, другим девушкам из балета повезло не так сильно, и она никого из них не видела уже несколько месяцев.
Роман пропустил девушку вперёд. Она смотрела на него с простым интересом, наверное, принимая его за араба или перса. Человек их интересной страны с интересной судьбой. Наверняка она бы развернулась бы и побежала прочь, если бы узнала, что он цыган.
Большинство людей побежали бы.
— Мне приказал хозяин. Один из слуг заболел, и требуется помощь парижского врача. Вы не представляете, как трудно добыть лекарства вдали от города.
Мег кивнула.
— Да, один мой друг приехал в Париж с отцом, когда тот заболел чахоткой. К сожалению, он очень быстро умер, уже ничего нельзя было поделать.
— Я сожалею. Иногда, чтобы мы ни делали, мы ничем не можем помочь. — Роман заметил, как напряглась её рука. — Мадмуазель, вы в порядке?
Её глаза смотрели в пустоту.
— Мадмуазель!
На её ресницах замерцали слёзы.
— Мадмуазель? — Роман нежно потрепал её по плечу, и это вернуло Мег к жизни.
— Я… простите, мсье, я всё ещё не могу свыкнуться с мыслью, что её больше нет.
На его лице отразилось искреннее сочувствие, когда девушка всё-таки расплакалась.
— Простите, мадмуазель, ваш друг тоже умер?
— Да, — ответила она дрожащим голосом. — Убита теми ублюдками из Коммуны!
Роман быстро приложил палец к её губам.
— Мадмуазель, умоляю вас, будьте осторожны, когда говорите! Сейчас опасные времена!
Глаза Мег расширились — она поняла, что они находятся на улице, где её может услышать любой. Она кивнула и заговорила шёпотом.
— Простите меня, господин, вы не знаете, почему она умерла. Это ужасно. Забрать из дома посреди ночи вместе с её мужем, чтобы никогда не вернуться. — Она истерически улыбнулась. — И всё только потому, что её звали де Шаньи. Кто бы мог подумать, что она будет в большей безопасности с… — она замерла. — Ну, с кем-нибудь другим.
Словно что-то вспыхнуло в мозгу Романа. Эта девушка знала де Шаньи? Спросить ли её про Кристину? Наверняка, если она знала виконта и виконтессу, она знала и их родственницу.
— Я слышал это имя. У виконта была родственница по имени Кристина? — спросил он, не понимая, зачем он это делает. Ему не хотелось выдавать Кристину.
Мег покачала головой.
— Нет, это какая-то ошибка. У виконта не было родственников. Кристина — она была виконтессой… и моей названой сестрой. — Она вновь расплакалась, а Роман пытался разобраться, что же ему только что сказали. Это невероятно… нет, конечно нет. Кристина — такое обычное имя.
— Да-да, — пробормотал он. — Как я мог забыть… По-моему, я видел её портрет. Короткие светлые волосы, тёмно-зелёные глаза?
Мег хлюпнула носом.
— Простите, мсье, но вы ошибаетесь. У Кристины были карие глаза, и волосы всегда были длинными… каштанового цвета.
Они прошли ещё несколько минут в молчании, пока Мег не успокоилась и не перестала плакать. Сердце Романа разрывалось при виде девушки. Она действительно очень любила свою подругу. Но сам он не переставал думать… Виконтессу де Шаньи звали Кристина… Кристина де Шаньи…
— Мадмуазель Жири, — с интересом спросил он. — Если вы знали Кристину де Шаньи, то вы, наверное, знали Чарльза Даэ? Я слышал, она его родственница, я интересуюсь музыкой.
Наверняка, конечно, Кристина просто выдумала псевдоним «Даэ», но он должен был попытаться.
— Нет, — ответила Мег. — Я не знала отца Кристины.
И тогда он всё понял.

— Вы оставались с ней всю ночь?
Это было скорее утверждение, чем вопрос.
Эрик посмотрел на Магду со своего места на шезлонге. Был уже день, а он всё никак не мог вздремнуть. Стоящая в дверях Магда, впрочем, тоже выглядела усталой.
— Как она? — Эрик удивился слабости своего голоса.
Магда вздохнула.
— Она… она очень сильно больна, господин. Пока Роман не вернётся единственное, чем мы можем ей помочь, это держать её в прохладе и позволить ей спать. — Она увидела, что в его глазах на какую-то секунду промелькнул ужас. — Но… но Кристина ещё очень молода, она сможет побороть это.
Это был не тот ответ, который он хотел услышать, но Эрик считал, что лучше плохие новости, чем вообще отсутствие новостей.
— Она знает, что я оставался с ней?
Магда испытующе посмотрела на него. Хозяин выглядел встревоженным, одежда на нём смялась, его чёрные волосы спутались, только маска оставалась в порядке. Под левым глазом залегла тень, и Магда была уверена, что маска скрывает, что правый глаз такой же красный и вокруг него тоже синяк.
— Нет, господин, — негромко ответила она. — Она без сознания. Сомневаюсь даже, что она помнит своё имя.
— Хорошо.
Магда вошла в комнату, пытаясь побороть страх.
Но она должна была знать.
— Господин… я хочу сказать, что она стала мне дорога за эти несколько недель. Она очень милая… даже не женщина, а ещё ребёнок. — Продолжай, Магда, крикнула она себе. Не бойся! Кристина не боялась! Она сглотнула и продолжила. — Я вижу по её глазам, господин. С ней произошло что-то страшное… ужасное… и, я думаю… я хочу сказать, милорд… Я думаю, вы знаете, что именно. Я не верю тому, что она говорит про себя.
Эрик поднял взгляд. Магда стояла перед ним, её маленькие ручки теребили передник. Он усмехнулся.
— Какого чёрта ты решила, что я что-то знаю о Крис… мадам де Шаньи?
Магда закрыла глаза.
— Потому что вы любите её, господин.

Глава 9

Он рассмеялся.
Резкий, злой звук.
Эрик запрокинул голову и расхохотался так, что у Магды похолодела кровь.
— Люблю её! Ты думаешь, что я люблю её!
Магда зажмурилась.
— Какого чёрта я бы сделал что-нибудь настолько глупое?
Эрик поднялся с шезлонга, его вид только внушал ещё большее чувство опасности. Он подошёл к цыганке, обошёл вокруг неё, не отводя от неё своих глаз, позволяя ей почувствовать, что он здесь…
Она дрожала.
— Мадам де Шаньи действительно тебе очень дорога, раз ты рискуешь направить на неё мой гнев.
Слеза скатилась по её щеке. Что она сделала? Её невинный вопрос загнал его обратно в угол, из которого ему стоило таких трудов выбраться.
— Ты боишься меня, Магда? — его голос был низким шёпотом, пока она завершал свой круг вокруг её дрожащего тела.
Она не открывала глаза и не отвечала. Его гнев вместе с его идеальной белой маской ужасали её больше, чем она могла подумать.
Эрик остановился и уставился на неё, поражаясь бледности её обычно тёмной кожи. Ей не надо было отвечать. Он и так видел, что она боится его.
Он был для неё чудовищем.
Он с криком обрушил кулак на большую хрустальную вазу. Крупные осколки порезали его кожу, мелкие водопадом посыпались на пол.
— Почему! — закричал он. Китайский светильник разделил участь вазы и тоже пал на пол жертвой его гнева. — Я причинил тебе боль, Магда? Я причинил боль твоему мужу… любому в этом доме? Разве я сделал что-то, кроме как позволил вам жить? — он сорвал гравюру со стены над камином и бросил её в огонь.
Магда поняла, что он был прав.
— Вы боитесь меня из-за этого! — он дотронулся до своей маски.
И опять он был прав. Магда вздрогнула, когда он вновь рассмеялся своим ужасающим смехом.
— А теперь ты хочешь знать, люблю ли я Кристину? Почему, Магда? Это пугает тебя! Что за моим лицом скрывается сердце, которое желает того, что любой человек на этой чёртовой планете заслуживает? Ты боишься меня из-за моей маски, а ты должна быть благодарна, что я ношу её!
Она медленно открыла глаза.
— Я не чудовище, — крикнул он. — Нет. — Цинизм лился из его слов. — Знаешь, Магда, когда-то меня называли Ангелом.
Она не реагировала, и это почему-то разъярило Эрика ещё больше. Его идеальная жизнь вырывалась из-под контроля, и он не мог смотреть, что Магда ничего не делала.
— Кто вы? — почти неслышно прошептала Магда, но Эрик не упускал ничего. Вместо того, чтобы ответить на её вопрос, он схватил её за запястье и выволок из комнаты. Она бежала за ним по тёмным пустым коридорам, узким лестницам. Наконец он пинком распахнул дверь в пыльную музыкальную комнату, и с такой силой втолкнул туда цыганку, что она упала. Он сел за рояль и начал играть музыку, которая говорила всё, чем он был. Его кровавые руки воскрешали «Торжествующего Дон Жуана».
Магда перестала дышать, когда первые звуки музыки раздавили её своей силой. Гнев, боль, ненависть, страсть переплетались с покоем, темнота казалась частью света. Она почувствовала, как её ногти впились в ладони, спина заболела от ударов звуков и чувств, которые он обрушивал на неё. Неужели это то, что чувствовал этот человек? Неужели в жизни ледяного барона когда-то была такая страсть? Такая боль?
Неожиданно прекрасная в своём ужасе музыка смолкла, Эрик развернулся. Рукав его рубашки пропитался кровью, его волосы были ещё в большем беспорядке, чем раньше, на любу и шее выступил пот. Осознание того, что человек вроде него может создавать такую прекрасную, но такую пугающую силу делало его только ещё более устрашающим. Вот кем он был. Воплощением своей музыки. Он ответил на её вопрос своей игрой.
Она боялась его больше, чем когда бы то ни было.
И он это знал. Эрик заглянул в её глаза, его лицо изменилось. Он знал.
— Все, кого я знал, боялись меня, Магда. Все! — гнев в его голосе внезапно сменился болью. — Но у них были причины! Люди из моего прошлого имели причины бояться меня… но не ты! Ни один из вас! Не здесь! Не теперь, когда я изменился!
Магда не шевелилась.
Её хозяин уронил руки.
— Хотя на самом деле я не изменился. — Боли теперь не было. Человек, который был в нём — испуганный, раненный, тот, который оставался ночью с Кристиной — исчез.
— Хочешь знать причину, почему ты боишься меня, Магда… настоящую причину!
И он сорвал маску со своего лица.

Роман зажал маленький коричневый пакетик с лекарствами в руке, стоя в холле большого дома. Доктор Старр явно не бедствовал, и Роман надеялся, что у доктора хватит ума не вмешиваться в дела Коммуны. Маленькая мадмуазель Жири прощалась с доктором.
— Очень приятно было увидеть вас вновь, доктор, — говорила она, улыбаясь доктору. Тот только улыбался в ответ и трепал её по плечу.
— И мне тоже, моя дорогая, твоё личико подобно лучику света в эти тёмные времена. Я только молюсь, чтобы всё это быстрее закончилось. — Она замолкли на секунду, и Роман внезапно почувствовал себя чужим. — Как твоя мать?
Мег покачала головой.
— Знаете, мама всё ещё горюет по Кристине. Она винит во всём себя, почти не выходит из дома. Считает, что это она во всём виновата, меня совсем не слушает. Постоянно говорит, что ей не надо было тогда вмешиваться.
Доктор Старр вздохнул.
— Отношения Кристины с тем сумасшедшим не являются ничьей виной. Это просто несчастье.
Роман прислушался. Сумасшедшим?
В глазах у Мег заблестели слёзы. Она поспешно взяла себя в руки — она и так плакала сегодня весь день.
— Ошибаетесь, доктор Старр. Мама показала виконту тогда путь вниз и теперь винит себя за это. Без неё Рауль никогда бы не спустился… может быть, она была бы жива, если бы осталась под его защитой.
Доктор пожал плечами.
— Кристина теперь с ангелами, Мег. Неужели ты бы предпочла, чтобы она была рабыней в аду того чудовища?
Мег опустила взгляд, но ничего не сказала. Теперь всё это было неважно, Призрак Оперы был мёртв. Никто из них не выжил. Рауль «освободил» Кристину и это обернулось смертью всех троих.
Мозг Романа работал на полных оборотах. Совесть вступила в противоборство с рассудком. В глубине души он уже знал, что Кристина, о которой говорила Мег Жири, и его Кристина была одним и тем же человеком. Всего несколькими словами он может уничтожить боль этой девушки… он может легко выдать Кристину.
Он прикусил язык, надеясь больше узнать из разговора Мег с доктором. Но они уже кончили обсуждать Кристину и повернулись к нему.
— Месье Майект, — голос доктора был глубоким, но добрым. — Передайте пожелания всего наилучшего этой служанке. Судя по тому, что вы мне рассказали, это сильная девушка, и она сможет победить инфекцию, тем более при помощи лекарств. Но я хотел бы узнать, кто рекомендовал меня барону. Я вынужден признать, что имя фон Алсинг мне незнакомо.
Роман вежливо улыбнулся.
— Сожалею, мсье, но я не знаю, кто посоветовал вас моему хозяину, хотя я обычно первым узнаю подобные вещи. Но я должен сказать, что барон велел мне сразу обратиться к вам, так что он знает о вашей практике.
Старр довольно кивнул и ещё раз объяснил Роману, что делать с препаратами, которые он ему дал. Кроме лекарств против инфекции Роман получил ещё мазь, которой можно было залечить рану девушки. Вежливо попрощавшись с доктором, Роман и молодая мадмуазель Жири вышли на солнечный свет.
— Спасибо за вашу помощь, мадмуазель Жири. — Она улыбнулась, и Роман увидел, что, несмотря на бледную кожу, она была очень красивой девушкой. — Могу ли я проводить вас до дома, чтобы вернуть долг?
Но его вело не столько понятие о чести, сколько простоя любопытство. То, о чём Мег разговаривала с доктором, звучало очень интересно…
Мег кивнула.
— Я шла к модистке, когда столкнулась с вами. Мне надо забрать шаль моей матери. Её сейчас часто пробирает озноб. Ателье отсюда всего в нескольких кварталах.
— Мне грустно это слышать, мадмуазель Жири, — ответил Роман, когда они направились вниз по улице. — Смерть вашей подруги очень сильно затронула вашу мать?
— Не только. Кристина была для неё как вторая дочь. Она винит себя во всём, что тогда случилось.
Роман понял, что это его шанс узнать побольше.
— Да, мадмуазель Жири, я слышал, что вы что-то говорили такое доктору, но, боюсь, я не понимаю, о чём речь, почему ваша мать так винит себя.
Мег остановилась.
— Неужели вы не слышали скандала вокруг имени Кристины Даэ? — Роман покачал головой. — Вы когда-нибудь слышали о Призраке? — когда он ответил также, Мег посмотрела на него так, будто видела его впервые. — Никогда! Вы не читали «Эпок»!
Роман едва не улыбнулся. Её угрюмость превратилась в обычное для молодой девушки желание посплетничать. Хорошо, подумал он. Даже цыганские девочки о чём-то всегда шептались.
Мег взяла его за руку и продолжила идти дальше.
— Мы с Кристиной были балеринами в Опере. Моя мама была там балетмейстером. Это было примерно год назад… Только у Кристины был ангельский голос… но этого никто не замечал… кроме него.
Роман смотрел на неё, но вопросов не задавал.
— Ну, мы знали его как Призрака Оперы… Кристина называла его Ангелом Музыки. Он был простым человеком… но у него была власть, мсье. Он жил под Оперой.
Роман чуть не рассмеялся.
— Под Оперой? Как крот? — но замолк, когда увидел выражение лица мадмуазель Жири.
— Не смейтесь, мсье. Может, он и был безумцем, но он был гением. Он научил Кристину петь так, как мы не могли даже мечтать. Он даже смог добиться, чтобы она выступала. Он мог ходить, куда он хотел. Его не могла остановить ни одна дверь в Опере, его лабиринт был больше любого парижского дома. Он писал музыку, сценарии… ну, всё. Он уничтожал всех, кто ему мешал, уничтожал других певцов… уничтожал жизни. Он убил рабочего сцены, когда тот хотел помешать ему. Театр принадлежал Призраку…
Страшное чувство захватила Романа, когда он слушал девочку, но он не прерывал её.
— Он любил Кристину и это его погубило. Она обручилась с виконтом де Шаньи, и когда Призрак узнал об этом, — Мег вздрогнула, — он сошёл с ума.
Роман слушал, как она рассказывала ему о маскараде и о «Торжествующем Дон Жуане». Когда он спросил, почему этот человек поступал так, она ответила, что он был изуродован, и общество отвергло его. Она рассказала о постановке оперы Призрака и о похищении Кристины. Кристина сама рассказывала Мег, что тогда произошло. Что Призрак привязал Рауля к решётке и грозился убить молодого виконта, если она не останется с ним…
— Тогда она поцеловала его. Она поцеловала его и… и он отпустил её. Он слишком сильно любил её… и хотя она никогда не говорила… Я думаю, мой дорогой друг… ну, — она посмотрела на Романа, её глаза опять были влажными. — Впрочем, теперь это не имеет значения.
Они подошли к ателье и остановились. Глаза Романа перебегали с одного предмета на другой, когда он вдумывался в эту невероятную историю, которую только что услышал. Неужели Кристина когда-то жила такой жизнью?
— Только я одного не понимаю, мадмуазель Жири. Почему он похитил её во время спектакля? Почему не забрал её потом, когда в театре всё было бы спокойно.
Мег раскрыла рот, словно поняла, что сделала глупость.
— Господи, мсье, я не сказала вам? Она сорвала с него маску!
Роман прищёлкнул языком.
— Этот Призрак, это чудовище… он…он носил маску?
— Да, — кивнула она. — Обычно он носил белую маску, которая скрывала правую часть его лица.

Кристина вновь видела сны. Те же ужасные сны, которые подчиняли себе её рассудок уже много ночей подряд.
Она вновь была в пещере Эрика, вновь одета в подвенечное платье, вновь видела ту ужасную ночь.
— Ты испытываешь моё терпение! — проговорил он. — Выбирай!
Кристина смотрела на него, на его открытое лицо, его дикие глаза. Нет, подумала она. Нет, Эрик, пожалуйста, не заставляй меня поступать так.
Потом она видела день своей свадьбы. О, как счастлив был Рауль, стоя перед ней в своём элегантном костюме. Он улыбался ей, пока священник благословлял их союз, но внутри её душа умирала.
Нет, Господи, я не могу, думала она, но не находила себе в сил сказать. Рауль рисковал ради неё жизнью, Эрик отпустил её. Она любила Рауля. Теперь это была её жизнь и она не имела права отвергнуть её.
Неожиданно её красивое подвенечное платье исчезло и она оказалась обнажённой на кровати — её супружеской кровати. Она чувствовала в себе Рауля, тяжесть его тела на себе.
— Я не могу дышать, дышать не могу! — но Рауль не слышал её. Е думая ни о чём другом, Кристина отказалась от радости супружеской жизни, хотя её тело и получало от этого удовольствия. Она посмотрела в его глаза, но вместо его тёплых синих глаз увидела серо-зелёные, которые обжигали своим холодом.
— Эрик, — простонала она.
Рауль замер, оттолкнул её от себя и встал.
— Я не могу! — крикнул он. — Ты не можешь так поступать! Ты любишь его, Кристина!
— Нет, нет, пожалуйста! — залепетала она. Господи, как же больно, подумала она. Рауль был рядом с ней, говорил, как сильно он её любит, умолял её позволить ему. Кристина всхлипывала, говорила, что тоже любит его, что любила его с детства. Сердце замерло, комната закружилась вокруг неё, она закричала…
…и оказалась в светлой спальне, точно не своей. Хорошо одетый человек сидел рядом с ней.
— Как вы сегодня себя чувствуете, виконтесса?
Она не обратила на него внимания, упав на подушки и отворачиваясь к стене.
— Господи, помоги мне. Пожалуйста, Господи, помоги…
Человек продолжал говорить, хотя она не смотрела на него. Он дотронулся до её руки.
— Виконтесса, вы знаете, что при вашем состоянии я должен наблюдать за вашим сердцем. Ваш муж будет недоволен, если мы не будем за вами смотреть.
Она повернулась к нему, чувствуя слабость в своём молодом теле.
— Когда я вернусь домой? — тихо спросила она.
Его пальцы задержались на её запястье, потом на шее, он проверил пульс.
— Скоро, миледи, — пообещал он.
А потом она возвращалась к тому, с чего сон начинался, вновь оказывалась в подземелье Эрика, и Рауль увозил её в той гондоле. Она обернулась и почувствовала, что её сердце разрывается на части, когда увидела, что Эрик стоит на берегу, разбитый и одинокий.
— Не надо, мне больно! — кричала она. — Не надо! Пожалуйста, я тебя умоляю… Не надо, Рауль! — он нежно обнимал её, но она чувствовала только боль. — Рауль, не надо, мне больно! Пожалуйста, не надо! Пожалуйста! Рауль, нет!
Но никто не слышал её. Она кричала только в уме… слишком напуганная, чтобы озвучить, как сильно она желает умереть прямо здесь и сейчас. Слишком напуганная, чтобы признать, что она любит…
Кристина с криком проснулась от боли, которая пожирала её тело.

Глава 10

Возьмите лодку,
поклянитесь хранить тайну,
тайну об ангеле в аду…

Он чувствовал, что ноги его не держат.
Он боялся.
Он больше ни за что не отвечал.
Роман закрыл глаза и глубоко вздохнул. Карета тряслась по дороге из Парижа, что только мешало успокоиться. В руках Роман держал книжечку, которую не смел открыть… опять.
Дурак.
Он шёпотом выругался. Заходящее солнце слепило глаза. Он не спал больше суток, сейчас бы самое время подремать, но он думал о том, чтобы как можно быстрее доставить Кристине лекарства…
…даже если его действия этим днём убьют её.
Вспомнилось лицо Мег Жири. Она не заметила в его глазах страх и отчаяние, когда он понял, что прекрасно знает этого «Призрака». Чувство было такое…и в то же время ничего. Пустота. Того несчастного мужчину, который любил Кристину Даэ, безумца, убийцу, теперь звали Эрик фон Алсинг… больше Роман ни о чём думать не мог.
В шоке и ужасе, опасаясь за жизни Кристины и Магды, Роман сообщил Мег Жири, что её подруга жива.
Конечно, она сначала не поверила, потом обрадовалась, а потом… почему-то погрустнела.
Она объяснила, что Кристина столько всего пережила, что заслуживала покоя, который могла дать смерить.
Эти слова ударили Романа. Что же за жизнь была у Кристины, что смерть была бы избавлением?
Понятно, Мег захотела увидеть подругу. Она задавала много вопросов. Жив ли виконт? Как она выбралась?
Роман только сообщил ей, что виконт мёртв — больше он ни на один вопрос не ответил. Сказал, что Коммуна всё ещё разыскивает Кристину… что Мег должна рассказать ему всё, что только знает… Он подозревал, что Кристину надо защищать не только от Коммуны…
Он рассказал ей об Эрике и его маске.
Странно, но Мег отреагировала не так, как он ждал. Он думал, что она закричит, забьётся в истерике, потребует, чтобы ей всё рассказали… ничего этого не было. Почему-то новость о том, у кого сейчас прячется Кристина, не испугала её. Она даже не побледнела. Она даже… почувствовала облегчение!
Смахнув слёзы, она кивнула и сообщила Роману, что рада всему, что оберегает её подругу. Роман был рад, что она не стала больше ничего спрашивать — бедная девушка и так сегодня уже переволновалась.
Она попросила, чтобы он проводил её до дома. У неё есть что-то, что его заинтересует.
Дом Жири был маленьким, но миловидным. Мег протащила его через гостиную так быстро, что он даже не был уверен, что чёрный силуэт, сидящий в кресле, их заметил.
Маленький ящичек, который она ему показала, по её словам был из поместья де Шаньи. Мятежники брали только ценности, всё остальное они пытались уничтожить. Потом Мег на свой страх и риск пробралась в дом, в надежде отыскать хоть какие-то следы её друзей. Всё, что она нашла, хранилось теперь в этом ящике — несколько лент, пара детских перчаток, красный шар, кусок белой материи и чёрная книжка.
На первый взгляд всё это казалось малостоящим…
…на первый взгляд.
Чёрная книжка оказалась дневником, который Кристина вела во время замужества. Мег упросила Романа взять его, вместе с шарфом и белой тканью, которая при ближайшем рассмотрении оказалась кружевом, очень тонким и дорогим, с жемчужной вышивкой. Этот кусок оторвали от шикарного платья… возможно даже от подвенечного наряда…
А потом Мег опять расплакалась и бросилась ему на шею, рыдая, жалея свою несчастную подругу, которая из безопасных рук ангелов оказалась вновь брошена в жестокость холодного мира. Она не понимала, как такое произошло, почему судьба позволила этому произойти…
Роман тем более не понимал.
Её самообладание сломалось, она опять начала умолять Романа отвезти её к Кристине или хотя бы всё рассказать.
Он елё сдержался.
К счастью, рассудок вернулся, а вместе с ним и мысль о том, в какой опасности находятся Кристина и его жена. Мег Жири согласилась подождать. Роман уехал, обещая прислать за ней через несколько недель, если всё будет в порядке. В её глазах вспыхнул маленький огонёк надежды.
А теперь Роман сидел в экипаже, чувствуя только вину. Он ещё раз пролистнул дневник Кристины, хотя раньше говорил себе, что не будет его читать, словно слова могли что-то изменить. Но это казалось невозможным…

9 апреля 1870 года.
Через неделю меня назовут «виконтессой». Интересно, Господь обратится ко мне также, когда я предстану перед ним в конце своего пути? Как он назовёт меня? Или он бросит мне титул в лицо, и я услышу только слово «предательница»? Своим замужеством я предам не только Эрика… Господи, как больно писать его имя!
Я предам не только Эрика. Я предам Господа, я предам себя… я предам Рауля. Рауль! Как я люблю тебя! Как сильно! Я бы отдала всё, чтобы эти сомнения исчезли! Ты так много для меня значишь, но моя душа оплакивает то, кем я никогда теперь не стану… то, чего у меня теперь никогда не будет.
Пожалуйста, не умирай, Эрик. Пожалуйста, не умирай. Я знаю, я эгоистична, но я молю Бога, что я уже буду в могиле, прежде чем с твоих нежных губ слетит последний вздох. Я буду жить для тебя, даже если я не могу любить тебя.

Несколько простых строчек полностью уничтожили страх Романа перед бароном. О бессердечном убийце не говорят, что у него «нежные губы». Роман закрыл глаза, тело вдруг пронзила волна боли. Он только что предал человека, который дал ему и его жене новый дом и новую жизнь. Эта чёртова Мег Жири наверняка не сдержит своё обещание. Скоро весь Париж будет знать о виконтессе и Призраке Оперы.
Он перевернул страницу, вчитываясь в слова, которые разбивали сердце.

17 апреля 1870 года.
Моя первая брачная ночь была кошмаром. Но всё так мило началось! Свадебная церемония была красивой, настолько красивой, то даже мысли о моём бедном Эрике не смогли разрушить моё счастье. Белые розы (я отказалась от любых других оттенков) сделали церковь похожей на рай, и приём в поместье тоже получился таким приятным! Да простит меня Господь, но я рада, что родители Рауля мертвы. Если бы его семья отнеслась ко мне так, как ко мне отнеслись его друзья, я бы только разрыдалась. Они не были жестокими, они были… холодными. Это ужасно. Я была рада покинуть это сборище одинаковых лиц и бесконечных тостов, предвкушая радость супружеского ложа. Господи, как я могла так ошибаться! Почему Ты наказываешь Рауля за мои грехи? Конечно, сначала было больно, наверное, это у всех невест так. Мне было страшно чувствовать Рауля на себе. Но, несмотря на мой страх, я получала от этого какое-то удовольствие. Жаркая волна захватила моё тело, перед глазами всё поплыло.
И неожиданно я оказалась не со своим мужем в нашей светлой спальне, а в гораздо более страшном объятии. Чернота ночи скрывала меня, я чувствовала, как она прикасается ко мне. Я открыла глаза и увидела Эрика рядом со мной. Он смотрел на меня и вместе мы поднимались к вершинам наслаждения, о которых я раньше даже не подозревала. Я вцепилась в его руки и произнесла его имя, и тут моё видение было разбито жестокой реальностью и я увидела своего шокированного мужа. Я буду гореть в аду, я никогда раньше не слышала, чтобы он говорил с такой ненавистью. Он обвинил меня в любви к Эрику — которую я отвергла — и почти упал передо мной на колени, умоляя, чтобы я любила его, Рауля. Я обещала ему, что я всегда любил его, всегда буду любить и что я счастлива быть его женой.
Я чувствовала себя так, будто моя душа оставляет меня.

Роман вздрогнул, представив трагедию, которая заставила её написать это. Он не мог удержаться от чувства вины, что читает самые сокровенные, потаённые мысли Кристины.

29 апреля 1870 года.
Коммуна заняла Оперу. В подземелье нашли тело. Господи, нет… нет… это случилось. И теперь моё сердце никогда не будет биться. Это моя вина, это только моя вина. Господи, я чувствую, что мой разум мутнеет. Я вижу это. Боже, будь милосерден.

Запись была краткой, чернила в некоторых местах были размыты слёзами.

3 мая 1870 года.
Я весь день просидела перед зеркалом. Я превращаюсь в две! Светлая часть меня кричит, что я просто смешна, тёмная говорит, что, если я буду ждать, он придёт. Я чувствую темноту… она окружает меня.

Роман вздрогнул. Он читал мысли рассудка, который медленно погружался в безумие.

7 мая 1870 года.
Рауль настоял, чтобы врачи смотрели меня каждый день. В самом деле, я стала совсем белой и жутко похудела. Они полагают, что у меня проблемы с сердцем, и отсоветовали нам с Раулем иметь детей… Не думаю, что я смогу иметь детей… тьма слишком сильна для такого света.

— Вина, — прошептал Роман. Он всё сильнее ощущал её вину. Вину за то, что оставила Эрика ради Рауля, вину за то, что принесла любовь к Эрику в своё замужество.

10 мая 1870 года.
Я не сказала врачам про этот дневник. Они несколько раз спрашивали меня, веду ли я журнал. Я сказала «нет». Это же не ложь. Я просто пишу сюда то. О чём я думаю.
Нет! Нет, нет, нет! Я не сумасшедшая! Не сумасшедшая! Врачи так думают… я знаю. По приказу Рауля они навещают меня каждый день. Если бы они нашли эту книжку, они бы только убедились в своих мыслях. Я признаю, что живу не совсем обычной жизнью. Пожалуй, она действительно похожа на безумие.
Но я не сумасшедшая!
Я прячу этот дневник, так то доктора не могут его найти… где ни один человек в нормальном костюме, ни один так называемый друг не сможет найти его и потом шептать за моей спиной «бедная, несчастная Кристина». Когда-то не меня называли несчастным. Когда-то… я была сильной. Я сама смеюсь над этим.
Я не душевнобольная. Я не душевнобольная.
Они дураки, все они. Мы же все ведём дневники в своих мыслях. Да! Да, я думаю, мы все ведём мысленные журналы. До моего просто можно дотронуться… Я мало с кем разговариваю, только с Раулем и врачами, и стараюсь отвечать на их вопросы коротко.
Я должна быть благодарна Раулю. Он очень добр ко мне. Хотя все добры сначала. Они даже не представляют, что мне довелось пережить, они называют это «суровым испытанием». Проклятие моей брачной ночи всё ещё живо в моей голове! Первые несколько дней после той ужасной ночи я видела только пол своей комнаты, смотрела в никуда. Я не говорила, не ела, не двигалась… Просто сидела там. Странные чувства, а внутри пустота. У меня не было воли, не было мыслей, не было желаний…
У меня нет души. Вообще.
Когда эти несколько дней превратились в неделю, а неделя — в две, Рауль не на шутку заволновался. Я почти не сплю, ничего не ем, я похожа на невесту дьявола. Когда придёт срок, я надену наряд, который он мне даст, и приду к нему и его друзьям. Я похожа на приведение.
Тогда ночью даже бедный Рауль потерял голову. Граф де Леон спросил, кто учил меня петь в Опере. Просто вопрос, теперь я понимаю…но я не понимала, что я делаю. Не знаю, зачем, но я ответила, что мой учитель жил в моём зеркале. Я спросила его, живут ли у него ангелы в его зеркалах.
Я не сумасшедшая.
Рауль схватил меня за руку и выволок из комнаты. Он орал на меня несколько минут, сказал, что я «спросила» как дура, удивлялся, почему я не забуду «весь этот бред».
А потом он расплакался. Мне стало его даже жаль. Он хороший человек! Я знаю, я сама довела его до такого. Но другая моя часть кричала в гневе. Как он смеет требовать от меня, чтобы я всё это забыла? Он не уничтожал человека простым ответом. Он не знает, что такое поцелуй любви, у которой нет надежды. Он не плачет от осознания своей вины. Отвращение к самому себе не отравляет его кровь. Я уничтожила Эрика, когда ушла с Раулем, а теперь я уничтожаю и Рауля тоже. Я чувствую, что эта смесь отчаяния, боли и гнева сведёт меня в могилу.

Роман перевернул ещё одну страницу, потом ещё, всё медленнее читая строчки, отчаиваясь безумству, которое захватила молодую виконтессу де Шаньи.

5 сентября 1870 года.
Моя спальня здесь очень милая. Врачи поместили меня в санаторий и Неаполе… сказали, что парижский воздух вреден для моего слабого сердца. Наверное, я умру… нет, это было бы слишком милосердно. В комнате нет зеркал. Это расстраивает меня больше всего.

И ещё.

14 сентября 1870 года.
Я вижу его лицо, когда закрываю глаза. Я слышу его голос. Я чувствую своего ангела, своего прекрасного, прекрасного ангела.
Знаешь, они называют меня сумасшедшей.
Каждая фраза об ангелах, голосах и боли, каждая мысль о безумстве, вообще каждая мысль только сводит девушку с ума ещё больше. Она превращается в заключённого, к ней приходят только виноватый муж и бесстрастные врачи…прекрасная птица. Которой подрезали крылья.

— Кристина, — прошептала он. Вскоре даты стали менее определёнными.

Октябрь, 1870 год.
Я кричу и кричу и кричу, а они ничего не делают! Ничего! Они только подвергают меня ещё более ужасным процедурам, заставляют глотать лекарства, говорят моему мужу, что волнуются за моё «слабое здоровье». По ночам я молюсь во сне. Я молюсь Господу, я молюсь судьбе, я молюсь, чтобы Эрик ещё раз взглянул на меня своими прекрасными глазами. Я молюсь Раулю, что он меня так любит.

Запись следующего дня оказалась настолько удивительной, что Роман несколько минут не мигая смотрел на строчки.

Ноябрь, 1870 год.
Рауль несколько раз приходил ко мне, и теперь врачи сказали мне, что я беременна. Глупо — у ребёнка будет ребёнок. Наверное, он будет ангелом. Да! Ангелом! Красивый, прекрасный ангел.

А потом…

Декабрь, 1870 год.
Мой ребёнок мёртв.
Мне надо поговорить с Раулем о моём предстоящем возвращении в Париж. Сомневаюсь, что горничные следили за моим гардеробом, так что мне понадобятся новые платья. Зима будет холодной, мне не хватит тонких плащей. Нелегко, конечно, когда Коммуна дышит тебе в спину, но деньги могут всё. Ещё надо поговорить с поваром, чтобы он научился готовить эту пасту, которой меня здесь кормили. Какое счастье, что эти жуткие месяцы закончились!

Роман моргнул. Больше помешательство Кристины не проявлялось на страницах этого чёрного дневника. Только простое описание рутиной жизни. Ни страсти, ни одного упоминания об Эрике. Словно она ничего не чувствовала… и словно она чувствовала себя прекрасно.
Смерть её ребёнка. Кошмар вверг Кристину в безумие, кошмар же её и выдернул из него. Потеря ребёнка, которого она носила меньше месяца, превратила Кристину в раковину, а в раковинах нет сердца и души.

Глава 11

Магда не шевелилась. Она не дышала, не думала… просто смотрела. Не разглядывала. Если бы разглядывала, она сошла бы с ума.
Она смотрела.
Правая честь его лица была изуродована. На него действительно было страшно смотреть.
Эрик стоял перед ней, гнев постепенно уступил место стыду. Он закрыл глаза, не желая видеть, как её лицо скривится от ужаса и отвращения. Он и так слишком часто видел это в своей жизни.
Господи, да что он наделал?
Утверждение Магды, что он любил Кристину, вывело его из себя. Последний год он боялся даже думать о своей любви к Кристине, и как эта женщина посмела озвучить то, что он чувствовал!
Но он зашёл слишком далеко. Он ещё раз позволил гневу затмить свой рассудок, всё, о чём он думал, это напугать её, заставить её понять, что мужчина вроде него никогда не может любить такую женщину, как Кристина. Теперь, когда она увидела его лицо, она с криками побежит к своему мужу, скажет ему, что они должны немедленно уходить… и он окажется там, где начинал — мужчина один в мире, у него нет ничего… и никого.
Почему она не кричит?
Эрик открыл глаза и только теперь понял, что задержал дыхание. Молодая цыганка стояла перед ним, спокойная, как спящий ребёнок.
Какого чёрта…
— Я цыганка, господин, — негромко прервала она его мысли. — Вся «цивилизованная» Франция видит во мне урода только из-за моей внешности. Они бросали в меня ошмётки из-за одежды, которую я ношу. Я знаю, что французы избивают цыганок, потому что считают их животными. На наши стоянки не раз нападали… поджигали шатры, убивали людей… даже среди наших людей есть ненависть. Мои родители отказались от меня, когда я решила уйти сюда вместе с Романом. Они не принимают ничего, что связывает нас с остальным миром… мой отец назвал меня шлюхой, когда в тринадцать лет я отказалась выйти замуж по его приказу. В тринадцать лет! Это было бы скорее изнасилование, чем замужество. — Магда медленно нагнулась и подобрала белую маску. — Мне всего двадцать четыре, господин, но за эти двадцать четыре года я видела вещи, которые гораздо страшнее вашего лица. — Она протянула ему маску. — Барон, в вас есть что-то, что внушает ужас, но это нельзя скрыть этой маской.
Эрик забрал у неё маску и вернул её на своё лицо, не отводя взгляда от Магды. Он не знал, что думать, что чувствовать, что делать…
Страшный крик Кристины оборвал его беспорядочные мысли. Переглянувшись, они с Магдой выскочили из комнаты. Он был удивлён тем, как спокойно она отреагировала на его лицо, но на самом деле она была права. В цыганских цирках были обезображенные люди… уроды были для цыган таким же обыкновенным явлением, как восход солнца. А она была удивлена, что её страх перед ним исчез. Барон был жестоким человеком, но сейчас… он ничего ей не сделал. Её отец бил её за одно только неправильное слово. И ей было радостно видеть, что большая часть его боли ушла… большая часть…

Кристина проснулась. Она сидела в кровати, её трясло, лицо было мокрым от слёз. Магда увидела удивление на лице девушки, когда Эрик вошёл в комнату, но ничего не сказала, когда он сел рядом с ней на кровать и приказал принести воду и полотенце. Её жар опять усилился, иногда вырывая её из бессознательного состояния, но потом вновь погружая её в темноту. Иногда её рвало, но без еды это ни к чему не приводило и ей становилось только хуже. Это происходило несколько раз. Уже наступила ночь. Про маску не сказали ни слова, и Магда чувствовала, что слова были не нужны. Она видела страх в его глазах, который он пытался скрыть, а он читал на её лице только понимание.
К полуночи Кристина успокоилась и теперь только стонала и тяжело дышала. Магда видела, как изменился барон. Он больше не молчал, только что-то тихо шептал Кристине, его обычно резкие движения стали медленными и плавными. Какая-то часть Магды хотела поговорить с ним, сказать, что его поведение абсолютно недопустимо по отношению к девушке, которую он явно знал. Но другая её часть помнила удивление в глазах Кристины, когда он вошёл в комнату. Это не было удивление от прихода незнакомца…
…это была скорее радость от того, что пришёл кто-то, кого давно ждали.
К двум часам утра Кристина вновь забилась в лихорадке, спутанные простыни промокли от пота.
— Какого чёрта она ещё здесь? — раздался вдруг грубый голос — Магда не была уверена, сказал ли это барон ей или самому себе. Он оглядел маленькую комнатку, словно это было преступлением держать здесь Кристину. — Найди ей свежую сорочку и пошли со мной. — Приказ был чётким и властным, нельзя было сказать, что отдавший его человек не спал двое суток. Он легко поднял Кристину на руки, словно она была ребёнком. Она инстинктивно ухватилась него и Магда увидела, как он на миг замер, а потом быстро вышел из комнаты, неся в руках Кристину. Через коридор, вверх по лестнице и в большое фойе. Магда чуть ли не бежала за ним, неся в руках одну из ночных сорочек Кристины. Они уже подходили к лестнице, когда в холл ворвался Роман.
— Ваше сиятельство!
Эрик и Магда резко обернулись и увидели, что Роман бежит к ним, держа в правой руке коричневый пакет. Магда подскочила к мужу, радуясь, что он вернулся невредимым и так быстро, но Роман не сводил взгляда с Эрика, который держал в руках Кристину. У него было слишком него вопросов… но он задаст их позже.
Они быстро поднялись по лестнице и подошли к гостевой спальне, которая была напротив комнаты Эрика. У стены стояла большая кровать под балдахином, двустворчатые двери вели на балкон, напротив был камин. Вся комната была оформлена в голубых и золотистых тонах, тяжелые синие портьеры скрывали сад за окном. Магда быстро зажгла свет, а Эрик отбросил покрывала и осторожно уложил Кристину на постель. Роман отвернулся, когда Магда меняла Кристине сорочку, но он не мог сказать, что хозяин последовал его примеру. Когда Кристину наконец устроили на кровати, Роман открыл пакет и достал три маленьких пузырька. В одном была микстура, которая убьёт инфекцию в её теле, в другом — болеутоляющее. Эрик медленно закапал лекарства между её пересохших губ и откинул ей голову назад, не выпуская её слабое тело из своих рук. Его пальцы нежно провели по её шее, проталкивая микстуру вниз. Убирать руки не хотелось, но Роман протянул ему третью баночку с мазью и Эрик занялся раной на её щеке. Она была слишком красивой, чтобы заслужить такое уродство.
Только тогда Магда заметила чёрную книжку, которую её муж держал в руке.
— Книжка? — прошептала она.
Он кивнул.
— Да, хозяин должен это посмотреть.
— Но что…
Он прервал её, качнув головой.
— Потом, любимая, потом.
Эрик наконец закончил обрабатывать рану Кристины и поставил все лекарства на ночной столик. Он уже медленно поднимался с колен, когда её маленькие пальцы поймали его запястье.
— Пожалуйста, — прошептала она тяжёлым голосом. — Пожалуйста, не покидай меня, Эрик… — Его имя было похоже на шёпот, её веки дрогнули. — Пожалуйста, останься со мной…
Он немедленно проклял себя за то, что не может ей отказать.
— Эрик…
Она не осознавала, что делала, и, если Господь будет добр, утром она ничего не вспомнит. Но звука её голоса была достаточно, чтобы Эрик сдался. Она посмотрел на Романа и Магду и кивнул.
— Идём, Магда, — сказал Роман своей жене. — Сегодня мы уже ничем не можем помочь.
Магда не пошевелилась.
— Я не оставлю его с ней одного, и мне всё равно, кто он.
Роман только улыбнулся на беспокойство жены.
— Поверь мне, Магда, она не может быть в большей безопасности.
— Но, Роман…
— Просто поверь мне, — сказал он со всей уверенностью в глазах. Магда недоумённо оглянулась на барона и позволила мужу увести себя из комнаты.
Эрик вздохнул, когда они вышли, радуясь, что Роман избавил его от необходимости что-то объяснять Магде.
— Эрик, — раздался приглушённый голос. — Эрик, где ты? Я… я ничего не вижу.
Он смотрел, как она тяжело дышит — опиум всё сильнее и сильнее погружал её в сон.
— Это снотворное, Кристина. Не бойся, я… я рядом, Кристина. — Он знал, что что бы ни случилось, он всегда будет рядом. Мысль о том, что он может быть где-то ещё, казалась просто возмутительной.
Нет! Уходи из этой комнаты, кричал рассудок, но сердце сейчас не услышало бы и гораздо более громкие слова. Эрик осторожно откинул одеяло и медленно лёг в постель. Руки дрожали, когда он притянул её к себе, дыхание перехватило, когда она прильнула к нему. Её правая рука перекинулась через его талию, левая вцепилась в его тёмные мягкие волосы. Её нормальная щека прижалась к открытой части его груди, и Эрик почувствовал, как расслабилось её тело рядом с ним. На секунду он закрыл глаза, успокаивая свои чувства, а потом обхватил её одной рукой за плечи, пока вторая ласково проводила по её волосам.
Лёжа так, очень легко было представить, что она была его. Его возлюбленная, его жена, возможно даже мать его детей. Да, ни один сон не был приятней, чем опасные мечты о том, что Кристина подарит ему сына или дочь, ребёнка, рождённого их любовью, который будет беззаветно любить его…
Рождённого их любовью…
Да о чём он думает?
— Эрик, мы в Персии? Ты часто рассказывал мне о Персии…
Дыхание замерло в горле, когда он почувствовал, как шевелятся её губы у его груди.
— Да, — ответил он. — Спи, Кристина, мы в Персии. Когда наступит утро, ты увидишь рассвет. Обещаю, ты никогда не видела ничего прекраснее. Ещё нет жары, лучи солнца играют на золочёной крыше шахского дворца. Всё вокруг белое, и иногда тебе кажется, что ты в раю. Свет заливает землю, кажется, что мир вокруг тебя сияет. — Эрик закрыл глаза и представил, что они действительно в Персии. Как было бы замечательно взять Кристину в такое необычное место, смотреть, как она ходит в лёгких шёлковых одеждах, предаваться с ней любви в жаркий полдень, а потом лежать в постели, пока тропическая ночь не укроет их и не остудит их тела.
Он открыл глаза, почувствовав её слёзы на своей груди. Это было нормально, что снотворное так действует на неё и заставляет плакать. Не обращая внимания на все вопли разума, Эрик повернул её лицо к себе и нежно поцеловал слёзы на её щеке.
— Не плачь, Кристина, — прошептал он. — Твой жар спадёт утром. Не плачь, ангел. — Её пальцы вцепились в его рубашку.
— Спасибо, что показал мне Персию, Эрик. — Он видел, что она проигрывает свою борьбу с снотворным и скоро видения Персии сменятся простыми снами.
Она мягко прикоснулась своими губами к его, и желание пронзило его тело. Ему было всё равно, что она не отвечала за свои действия, он полностью отдался этому ощущению её мягких губ, гладя её по голове и прижимая её к себе.
— Спасибо, что показала мне рай, Кристина, — прошептал он, но она уже уснула в его руках. Теперь он наконец мог подумать, насколько он устал сам. Тело жаждало отдыха, и Эрик мысленно обругал себя за такую слабость. Годы назад он мог не спать неделями, а теперь, обнимая Кристину в постели, он понял, что устал за все эти годы.
Как он дошёл до такого? Всего месяц назад эта женщина была для него только символом боли. Он не мог не вспомнить, какой сильной она была, когда впервые пришла сюда, её желание заставить Романа и Магду гордиться ею, её отказ подчиниться Аманде, её старание собрать осколки её разбитой жизни воедино…
Девочка, которую он знал как Кристину Даэ, ушла, и сейчас Эрик обнимал самую восхитительную женщину, которую он когда-либо знал.
Его разум сдался.
— Боже, — прошептал он через силу. — Я люблю тебя.

Глава 12

Париж

— Неплохо выглядишь, Аманда.
Она только скривилась в улыбке в ответ на комплимент.
— Приходится. Фон Алсинг неплохо меня обеспечил.
Её отец посмотрел на неё, казалось, он веселился. Он кивнул ей, чтобы она села в одно из кожаных кресел в кабинете.
— Обеспечил? С чего это барон тебя обеспечил?
Аманда вставила сигарету в перламутровый мундштук, который достался ей от матери, прикурила и выпустила облачко дыма, успокаивая нервы.
— Потому что барону больше не требуются мои услуги. У него больше нет, — гордость была более чем задета, — желания держать меня как любовницу.
На секунду Эдвард Морриган позволил себе улыбнуться. Его дочь всегда была упрямой девушкой, и всегда было интересно смотреть, как она признаёт своё поражение.
— Теряешь хватку, девочка?
Она посмотрела на него таким взглядом, словно хотела прожечь в нём дыру.
— Следи за языком, старая свинья. Без меня у Коммуны не было бы таких средств. — Он смог только кивнуть. Это была правда — его дочь приносила немалую пользу своим образом жизни… её красота позволяла ей легко стать любовницей любого дворянина, которого потом уничтожала Коммуна. Мысль о том, что кто-то мог отказать такой женщине, казалась невероятной.
— Признаю, что ты очень талантлива в своём деле, Аманда, но Коммуне нужен фон Алсинг! Мы потеряли миллионы, когда эта сучка де Шаньи сбежала… — Он сузил глаза. — А ты всё испортила.
Она хмыкнула.
— Это не моя вина, что виконт был так предан своей жене. — Она хохотнула. — Ну, убрали её. Посадили в какую-то лечебницу в Италии. Я думала, они оставят виконта одного. Разве девчушка не потеряла рассудок и всё остальное? — она ещё раз затянулась. Она не знала, чтобы другие женщины курили, но ей это давало ощущение свободы.
Её отец поднял руку.
— Никто не знает, что за странные вещи крутились вокруг этой семьи. Но она вернулась в Париж с мужем в конце его жизни… её взяли вместе с ним.
Аманда засмеялась.
— Коммуна не смогла убить сумасшедшую виконтессу? Это настолько глупо, что даже смешно.
Лицо Эдварда задеревенело.
— Слушай, что говоришь, девочка. Наше положение в организации и так пошатнулось! Они уберут меня, если мы не найдём выход. А теперь они только убедятся, что от нас им никакой пользы!
Аманда вскочила на ноги.
— Он был не в своём уме! Он носил маску, отец! Маску! И не спускал глаз со служанки с изуродованным лицом. Он ненормальный, говорю тебе, абсолютно ненор…
Она вдруг похолодела.
Она шла к библиотеке, торжествуя над этой безобразной служанкой. Чувство победы только усилилось, когда властный голос барона отразился от стен фойе:
— Мадам де Шаньи, надеюсь, вы будете вежливее в будущем. Вы взрослая женщина!
— Отец, у Рауля де Шаньи были родственники? Может, младшая сестра?
Эдвард покачал головой.
— Не думаю. Его отец умер вскоре после его рождения… А что?
На красивом лице Аманды появилось замешательство.
— Нет, просто этот фон Алсинг, у него есть служанка… он обращался к ней «мадам де Шаньи».
— Мадмуазель, — сказал Эдвард.
— Что?
— Я говорю «мадмуазель», — он продолжил. — Сестра Рауля не может быть «мадам» де Шаньи.
Аманда затрясла головой.
— Нет, я точно слышала «мадам»… Кристина! Её так звали. Цыганская экономка барона называла девчонку Кристиной.
Глаза Эдварда расширились. Он присутствовал при аресте де Шаньи…
— Думай! Как она выглядела?
Аманда отступила на шаг назад, удивлённая поведением отца.
— Боже, я не знаю… маленькая, да, очень маленькая. Тёмные волосы… вьются. Да, и ещё этот страшный шрам на щеке. Ужасно.
Улыбка появилась на грубом, жёстком лице Эдварда. Виконтессу избивали той ночью, как избивали бы в аду. Естественно, у неё остались шрамы…
Брови Аманды взлетели вверх, её замешательство только возросло.
— Что?
Эдвард улыбнулся ещё шире.
— Ты только что доказала, что ты чего-то ещё стоишь, Аманда.

Эрик сидел в библиотеке, вымывшийся и одевший свежий костюм, крепкий сон согнал с его лица бледность. Теперь он читал книгу и старался забыть, почему же именно он так хорошо выспался.
Кристина.
Он повёл ночь, держа её в своих объятиях, и биение её сердца на его груди было для него колыбельной. Было почти больно покидать её этим утром, но это была бы катастрофа, если бы она проснулась и обнаружила его в своей постели. Он старался не думать о её поступках прошлой ночью… она обнимала его, держалась за него… целовала его. Господи! Ничто в мире не может быть слаще, чем её губы.
Это был опиум, и всё.
А если нет?
Негромкий стук в дверь выдернул Эрика из его мыслей.
— Войдите! — крикнул он через плечо. Всё ещё сонный Роман вошёл в комнату. Лицо Эрика потеплело. — Я хочу поблагодарить тебя за поездку в Париж, Роман. Ты спас Кристине жизнь, — Эрик понял, что допустил промашку, назвав её по имени, и теперь мог только надеяться, что Роман не обратил на это внимания.
Роман улыбнулся, хотя думал он о другом. Призрак Оперы!
— Я с радостью сделаю это снова, господин, она славная девушка.
Эрик медленно кивнул.
— Да, славная.
Роман едва не перестал дышать, когда увидел, какое отрешённое выражение приняло лицо барона. Мысли вернулись к чёрному дневнику Кристины, который лежал спрятанным в самом дальнем ящике, где даже Магда не сможет его найти. В дневнике содержалось слишком много ответов, слишком много вопросов. Трудно было принять такое решение, но Роман решил ничего не говорить никому про дневник. Он отдаст его Кристине и пусть она сама решит, должны ли чьи-то глаза видеть её записи… тем более барона.
— Вообще-то, господин, я здесь по поручению мадам де Шаньи. Она хочет поговорить с вами.
Эрик опять побледнел.
— По какому поводу?
Роман пожал плечами.
— Я принимаю это как «нет». — Он развернулся и направился к выходу. — Хорошего дня, ваше сиятельство.
— Нет, подожди.
Роман с улыбкой обернулся.
— Да, господин?
Эрик глубоко вздохнул.
— Я поговорю с ней.

Её новая спальня была очень красивой. Кристине всегда нравилось сочетание синего с золотым, но Рауль считал их мужскими цветами, и её собственная спальня в Шате де Шаньи была выдержана в более тёплых тонах… розовом и белом.
А эта спальня была элегантной и красивой. В комнате было тепло и уютно. Она удивилась, когда проснулась на бескрайней кровати, среди бархата и шёлка, а Магда была удивлена тем, что у неё прошла лихорадка. Кристина пришла в ужас, когда ей рассказали, что произошло, когда она была без сознания, и совсем уж смутилась, когда узнала, что Роман ездил ради неё в Париж.
Случилось кое-что ещё.
— Мадам.
Кристина обернулась со своего места у окна, чтобы увидеть, как Роман входит в комнату… а за ним Эрик. На её лице показалось удивление. Она не думала, что он придёт, тем более что раньше он избегал её как прокажённую.
— Как ты себя чувствуешь, Кристина?
Сердце вздрогнуло при звуке его голоса.
— Ты ошибся, — сказала она, её собственный голос всё ещё был слабым.
Эрик подошёл к ней.
— Прости?
Кристина улыбнулась, и ему показалось, что его сердце сейчас выпрыгнет из груди.
— Ты ошибся, — повторила она. — Ты впервые назвал меня не «мадам де Шаньи».
Роман увидел, как лицо Эрика напряглось, и решил, что лучше выйти из комнаты. Щелчок замка возвестил, что Роман ушёл, но Эрик не мог думать ни о чём другом, кроме надменной женщины, которая сидела перед ним.
— Простите меня, мадам де Шаньи, — с издёвкой произнёс он. Кристина что-то пробормотала себе под нос. — Что, простите? — переспросил он, не спуская взгляда с её голубого платья, под которым явно не было корсета.
— Я сказала, что мне больше нравится «Кристина». У тебя это имя звучит гораздо красивее, чем оно есть на самом деле. — Когда он не ответил ей ничем, кроме взгляда, она продолжила, комкая в руках юбку. — Ты оставался со мной, когда я болела? Я не помню, оставался ли ты, Господь знает, у меня были жуткие сны, но если ты оставался, я бы хотела поблагодарить тебя, что ты так обо мне заботился, а если нет, то я думаю, это не имеет значения, что…
Только тут она поняла, что лепечет, как маленькая идиотка.
Эрик пошатнулся. Как он смел…
— Я оставался с тобой, чтобы Магда могла поспать. Вот и всё. Заверяю тебя, это не стоит благодарности. — Он облегчённо вздохнул. Всё-таки это была правда.
Лицо Кристины расслабилось. На самом деле она ожидала один из его колких, уклончивых ответов, но какая-то её часть надеялась — она глубоко вздохнула — и её лицо опять осветила улыбка.
— Я заметила, ты пользуешься одеколоном, Эрик.
Он в замешательстве посмотрел на неё. Странный вопрос.
— Да, — ответил он, ничего не понимая. — Многие пользуются.
Кристина согласно кивнула.
— Да, многие. Спасибо, что пришёл, Эрик, но теперь я хочу отдохнуть. Всего хорошего.
Он кивнул ей и развернулся, чтобы уйти, стараясь спрятать разочарование, что она выгоняет его так быстро.
Он уже подходил к двери, когда она окликнула его.
— Да, многие пользуются, но твой… Я никогда не встречала ничего похожего. Такой лёгкий запах, но в то же время такой томный. Правда, очень приятный аромат.
Он повернулся к ней, но она только ещё раз с улыбкой кивнула ему. Эрик опять отвернулся и уже взялся за дверную ручку, когда вновь услышал её голос.
— Прошлой ночью у меня им пахла подушка.

Глава 13

Прошлой ночью у меня им пахла подушка.
Рука замерла на дверной ручке.
Нет, она не могла… это невозможно…
Он обернулся и увидел, что на лице Кристины не осталось и следа былого веселья. Теперь она смотрела на него со всей серьёзностью. Закусив внутреннюю сторону щеки и сжав кулаки, Эрик старался одолеть её невозможный, невысказанный вопрос.
Она склонила голову.
— Посмеешь отрицать? — голос был слабый и мягкий, но было что-то железное в этом вопросе… по крайней мере, он так услышал.
— Кристина… не смеши. Ты устала, тебе не следовало вставать с постели. — Он развернулся уйти. — Я прикажу Магде принести тебе поесть и…
— Ты даже не пытаешься это отрицать! Ты просто отмахиваешься от вопроса, как будто он того не стоит!
Эрик не мог сказать, была ли это ненависть или боль в её голосе… возможно, и то и то.
— Кристина, — вздохнул он, — я не… давай не будем об этом сейчас.
— Это не любовный роман! — она оперлась о чайный столик и попыталась встать, но ноги её не держали. Эрик мгновенно оказался возле неё и подхватил её, когда она уже почти упала на пол. Она схватилась за его руки, оттолкнув столик. За эти несколько дней, поведённых в постели без еды и движения, она ослабела…
— Ты немедленно ляжешь! — Его тон не оставлял возможностей спорить. Эрик бесцеремонно положил её на кровать, но она села и поймала его запястья, смотря прямо ему в глаза. Если бы он не позволил, она бы никогда не удержала его… но он позволил.
— Ты оставался со мной прошлой ночью, — негромко заговорила она. Он хотел что-то сказать, но она прервала его: — нет, нет, не надо извиняться. — Она глубоко вздохнула и продолжила. — Сначала… сначала я подумала, что ты мне снишься. Я тонула в море боли, и неожиданно сильные руки схватили меня за талию и выдернули из всего, что причиняло мне боль. Я не могла слышать, не могла видеть… но я могла чувствовать тебя, Эрик. Я чувствовала тебя.
Его глаза расширились. Она не слышала его.
— И я знала, — продолжила она, — я знала, что это не сон… потому что у меня были только кошмары с тех пор как я оставила…
— Да! — крикнул он, радуясь, что смог прервать её до того, как её слова станут опасными. — Я оставался с тобой! Это тебя пугает? Ты была больна… тебе нужен был уют. Ты была слишком слаба… — Голос Эрика становился всё более жестоким. — Это было неправильно? Ты боишься за свою честь? Заверяю вас, мадам, можете не волноваться. Может, я и чудовище, но я знаю, что такое приличия.
Кристина отвернулась, стал виден её шрам.
— Почему? Почему ты остался?
Его глаза не оставляли её лицо.
— Ты что, совсем глупа? Чего ты хочешь от меня? Что ещё тебе от меня надо! — Эрик стряхнул её руки со своих запястьев.
В глазах Кристины заблестели слёзы гнева, она ещё раз попыталась встать, преодолевая тошноту и опираясь о кровать.
— Я хочу, чтобы ты сказал мне, почему весь этот месяц не замечал меня! Я хочу, чтобы сказал мне, почему ты избегал меня, как прокажённую, почему ты смотрел на меня, как на пыль на мраморных скульптурах в твоём доме, почему ты приказал мне перед Романом и другими слугами держаться от тебя подальше!
Больше он себя не сдерживал.
— Какая же ты эгоистка! — он расхохотался, но в его голосе скользила ненависть. — Маленькая, наивная эгоистка! Думаешь, кроме тебя мне не о чём больше думать? Скажите мне, мадам, вас разозлило то, что я не обращаю на вас внимания, или то, что я обращаю внимания на кого-то другого?
Кристина закрыла глаза.
— Это было жестоко.
Жестоко? Она назвала его жестоким?
Он схватил её плечи и встряхнул её.
— Хочешь поговорить о жестокости, Кристина? О жестокости! Ты не знаешь, что такое жестокость! — Слёзы, которые стояли в её глазах, теперь потекли по её лицу, но он не замечал этого, ослеплённый собственной яростью. — Однажды в своей жизни я любил. Однажды! А теперь посмотри, что моя любовь сделала со мной! Любовь только разрушила то сердце, которое у меня было! Если хочешь услышать ответы на свои вопросы, Кристина, то ты задала их человеку, который не в состоянии ответить на них. Я не могу, и я никогда не стану виконтом де Шаньи! Не всем повезло родиться идеальными.
Он хотел отпустить её, но руки Кристины прижали его ладони к её плечам. На её лице застыла злость.
— Не думай, что моя жизнь с Раулем была идеальной.
Пальцы Эрика похолодели под её руками.
— Что он сделал с тобой?
Кристина удивлённо посмотрела на него.
— О чём ты?
Эрик ещё сильнее сжал её плечи.
— Я не в настроении выслушивать твой лепет! Скажи мне сейчас же… что этот парень сделал с тобой?
Кристина побледнела? Неужели он узнал?
— Отвечай, Кристина! Я слышал, как ты кричала во сне! Ты умоляла Рауля не делать тебе больно!
Нет…
Тот сон. Он всплывал в её мозгу последние несколько дней. Было несколько страшных снов, которые казались ей реальностью — настолько они её ужасали.
— Он не делал ничего, кроме того, что заботился обо мне, когда мне это было нужно, — выпалила она. — Это всё, что тебе надо знать.
Эрик скрипнул зубами.
— Ах да, святой Рауль де Шаньи.
Кристина попыталась вырваться из его хватки.
— Да как ты смеешь! Он был моим мужем! Неужели ты не уважаешь мёртвых?
Эрик грубо поднял её лицо, чтобы она смотрела ему прямо в глаза.
— Как он уважал меня! — Кристина дрожала от его хватки и гневного голоса. — Как он уважал меня! Сколько раз он называл меня чудовищем в твоём присутствии, Кристина! Сколько раз он называл меня вещью? Вещью, Кристина! — Он встряхнул её и она негромко вскрикнула. — А теперь скажи мне, сколько раз ты с ним соглашалась!
Её трясло от страха.
— Эрик… Эрик, не надо, пожалуйста. Пожалуйста…
Это негромкое «пожалуйста» пробудило его от гнева. Его глаза прояснились, мускулы расслабились, дыхание успокоилось. Гнев исчез также быстро, как и появился, оставив на своём месте боль и отвращение. Он медленно отпустил её.
— Поспи, Кристина, — негромко сказал он. — Тебе надо отдохнуть.
Он повернулся, собираясь уйти, но её голос, тихий и спокойный, словно она и не плакала, вновь остановил его.
— Одним был мой отец.
Эрик замер, не понимая, о чём она говорит.
— Твой отец? — спросил он, не оборачиваясь.
— Мой отец, — повторила она. — А вторым…
Дважды в моей жизни я любила, и дважды моего любимого человека забрали у меня!
Он вошёл в фойе как раз вовремя, чтобы услышать эти уничтожающие душу слова. Дважды любила… своего отца, наверное…
…и Рауля.
— …был ты.
Дыхание замерло в груди. Дважды любила… своего отца и… своего отца и…
— Кристина, — прошептал он, страсть в его голосе возрождала в памяти его ранний гнев. — Кристина… — он повернулся к ней, растерянный, отчаявшейся.
И наткнулся на её стальной взгляд.
— Оставь меня.
Эрик посмотрел на неё, не понимая.
— Кристина?
— Уходи!
Не понять было невозможно, но он продолжал стоять там, не шевелясь, смотря на неё.
— Ты что, не понял меня. Эрик! Оставь меня! Я не желаю тебя видеть! Человек, который стоит передо мной сейчас, холодный и бесчувственный… жалкая тень ангела, которого я когда-то знала. У него было сердце, которое даже темноту согревало… он делал темноту такой, такой прекрасной. — На секунду её взгляд помутнел, она потерялась с воспоминаниях. Но тут же гнев вернулся. — А ты только насмехаешься над моими воспоминаниями!
Не говоря ни слова, Эрик развернулся и вышел. Её голос, её отвращение, её ненависть… он не мог это перенести. Он должен был покинуть комнату, полную соблазнов его прошлого…
Кристина всё ещё плакала, когда Магда пришла к ней через час.

Магде стоило огромного труда уговорить Кристину выйти из спальни. Пока молодая девушка отдыхала днём, Магда готовила ей сюрприз. Она понимала, что у Кристины так и не было возможности помолиться за своего мужа, притом что его тело никогда не найдут. Девушке не хватало священника. Ни один из цыган не был христианином, а хозяин, казалось, и вовсе отказывал религии в месте в своём доме.
Вот почему часовня была забыта. Это была единственная часть огромного здания, которую барон не отреставрировал, оставил в паутине и беспорядке. Казалось, часовню невозможно привести в порядок. Но под слоем грязи Магда увидела место, в котором царствовали красота и покой. Всё было сделано из серого мрамора, две большие колонны поддерживали свод над алтарём. Магда долго всматривалась в изображение человека, который был над ним изображён. Даже перед жестокой смертью в его глазах не было боли. В них светилась надежда. Надежда и понимание.
Весь день она чистила часовню, и теперь она не могла скрыть своего волнения, когда вела Кристину в забытую часть особняка. Бедная девочка плакала, когда она нашла её, и она объяснила слёзы только реакцией на опиум, который был в снотворном. Теперь Магда больше, чем когда бы то ни было желала, чтобы Кристина нашла хоть немного покоя.
— Иди через холл и поверни налево… там будут двойные двери.
Кристина нахмурилась.
— А ты разве не пойдёшь со мной?
Магда покачала головой.
— Нет… это ты должна увидеть сама.
— Что там? — Кристина только нахмурилась ещё сильнее. О чём идёт речь?
Магда едва не рассмеялась, услышав беспокойство в голосе девушки. Сейчас Кристина казалась гораздо моложе своих девятнадцати лет.
— Всё, что я могу сказать тебе, так это то, что я надеюсь, что это поможет тебе перенести тягости последних месяцев.
Кристина оставалась настроена скептично, но улыбка Магды не оставила места страхам. Теперь хорошо бы было куда-нибудь присесть — тело болело. Она со вздохом оставила Магду позади и направилась по холодному холлу. Казалось, что этой частью поместья никто не занимался. Почему?
Перед ней были самые тяжёлые двери, которые она когда-либо видела. Дерево… тёмное полированное дерево, на котором вверху были вырезаны прекрасные и чистые ангелы. Взгляд скользнул вниз и Кристина увидела деревья и цветы из дерева. А ниже, совсем у пола, бушевал огонь, и замёрзшие людские лица кричали в муках. Ад…
Пересилив себя, Кристина толкнула дверь, не зная, окажется ли она в раю или в аду…
…её ждало великолепное.
За дверьми была часовня, маленькая, но удивительно красивая. Свет проникал сюда через витражное окно, на котором были изображены святые, у стен стояли десятки свечей. Чувство умиротворения захватывало в этой комнате, Кристина подошла к алтарю. Сердце затрепетало, на глаза навернулись слёзы.
Неужели Магда сделал это… для неё?
Бесчисленное количество раз Кристина горевала из-за того, что Рауля не похоронили как должно… что по нему не читали молитв… что не благодарит его за то, что он принёс свет в её жизнь… даже если то короткое время, что они были вместе, было наполнено тьмой. Она любила его за то, что он всегда оставался собой, за то, что оставался с ней в её самые страшные часы, несмотря на то, что в сердце он знал правду. Он не колебался в отношении неё… даже когда её собственное сердце было далеко.
Наверное, потому что она сама была женщиной, Магда поняла, что Кристина нуждалась в этом… что ей нужно место, где она может остаться наедине со своими мыслями.
Кристина упала перед алтарём на колени и начала молиться.
Тишина комнаты успокаивала её. Это и в самом деле было прекрасно, и она даже не представляла, как сможет теперь отблагодарить Магду. Кристина молилась со всей страстью, на какую была способна, прося у Господа воли, покоя, сил. О, как ей нужны были силы. Они ей понадобятся, она знала. Сейчас больше, чем когда бы то ни было.
А потом её молитвы ускользнули… и она вспомнила тёмную, забытую красоту его души, его глаза, его музыку, его слова, его голос…
— Я уже почти забыл, — раздался вдруг негромкий голос, — насколько ты красива в свете свечей.
Она обернулась — Эрик стоял в шаге от неё.

Глава 14

— Магда, а где барон? — спросил Роман, входя на кухню, где его жена готовила посуду к сегодняшнему ужину.
Она пожала плечами.
— Не знаю точно, Роман.
— Чему это ты улыбаешься? — Он смотрел на свою обычно спокойную жену, не понимая, почему она выглядит так, будто вот-вот засмеётся.
— Ничему, Роман, — она улыбнулась ещё шире.
Роман быстрым движением схватил её за плечи, прижал её к себе и зарыл лицо в её пышные волосы.
— Лгунья.
Она рассмеялась, когда он обнял её. Они много трудились, чтобы получить эту свободу, чтобы иметь возможность стать супругом того, кого ты любишь, чтобы забыть бродячий образ жизни.
— Не надо! Роман! — она только смеялась, когда он прижимал её к себе ещё сильнее.
— Ты никуда не убежишь, моя дорогая, пока я не узнаю, что же именно ты от меня скрываешь!
Магда какую-то минуту боролась против своего мужа, потом развернулась и быстро поцеловала его в губы. Он улыбнулся и её сердце зашевелилось. Он был чем-то обеспокоен эти несколько дней, и она не знала, чем. Роман ничего ей не говорил и не объяснял, что это за чёрная книжка, которую он привёз из Парижа. Он только сообщил, что это имеет отношение к барону, и он не может решать, кому давать её читать.
— Я должна тебе сказать, — ответила Магда, — Я вычистила часовню для Кристины. Она нигде не могла помолиться за мужа, мне стало так жаль её… — Она пожала своими великолепными плечами. — Когда я шла на кухню, я встретила барона, и я… думаю… ему надо подумать… в этой часовне…
Роман замер.
— Здесь есть часовня?
— Да, здесь есть часовня.
— И он там с…
— Да, с Кристиной.
Лицо Романа вытянулось. Неужели Магда…
— Кажется, ты не доверяешь барону относительно Кристины.
— Да уж.
— И всё ещё…
— Да.
— Почему? — Роман удивился по-настоящему.
Магда вздохнула.
— Когда ты был в Париже, я… я сказала барону, что он любит Кристину.
Роман едва не потерял сознание.
— Он сорвал с себя маску, хотел показать мне, что она не может любить его. — Магда ещё раз улыбнулась. — Только тот, кто очень сильно любит, будет говорить так, чтобы успокоить себя.
Роман покачал головой.
— Не понимаю.
Магда обняла его.
— Наверное, мужчинам этого не понять. Он не пытался доказать мне, что не любит её… он пытался доказать это себе. Те, кто не любят, не пытаются от этого убежать.
Роман приподнял бровь.
— С каких это пор ты стала философом, Магда?
Она положила голову на плечо своего любимого мужа. Всё, что она потеряла, было ничем по сравнению с тем, что она получила, когда вышла за него замуж.
— Это не философия, Роман… простое чувство.
Он поцеловал её голову, восхищаясь, как его милая жена не только нашла в себе силы стоять перед хозяином, но и бросить ему вызов. Роман не удивился, когда понял, что он привязан к человеку, которому служит. Полгода назад он бы опасался за жизнь Магды… но не сейчас. Не теперь. Он что-то видел в холодной оболочке этого человека, который когда-то был Призраком Оперы. Нечасто, но можно было увидеть его остроумие, изящество… и всё то, о чём он слышал от Мег Жири. Хозяин получил то единственное, что он когда-либо любил…
Роман понимала теперь, что не скажет ему. Про дневник Кристины… нет, эту книжку он отдаст ей. Но о неожиданной встрече с Мег Жири придётся сообщить. Жизнь барона может быть в опасности… Роман наконец признал всё то, о чём знал… о чём с такими трудами узнал.
— Магда? — прошептал он ей в волосы — любопытство взяло верх. — А как он выглядит под… маской?
Магда ещё раз быстро поцеловала и вернулась к своей работе.
— Как человек.

Кристина замерла при звуке его голоса, чувствуя его всего в нескольких сантиметрах от себя. Она закрыла глаза, не смея взглянуть на него. Она слышала шелест его одежды, когда он опустился рядом с ней на колени.
Но глаза так и не открыла.
— Кристина, — прошептал он.
Она только сильнее зажмурила глаза.
— Кристина, — прошептал он вновь, и его дыхание опалило ей ухо. Она открыла глаза и удивилась, что в них были слёзы. Она посмотрела на его лицо — его глаза были тёмными, в них застыли чувства, но эти глаза были красивы в неярком свете комнаты.
Эрик глубоко вздохнул — он знал, что следующий вопрос, как бы он не хотел его избежать, надо задать… как ради неё, так и ради него.
— Кристина… что произошло той ночью, когда ты оказалась в Коммуне?
И тут Кристина рухнула в его объятия, разрыдавшись. Она чувствовала себя так, будто ждала вечность, когда же он задаст этот вопрос, признает, что она дорога ему. Она слишком долго скрывала ужасы тех дней в своём сердце, ждала, пока один только человек во всём мире спросит её, и только он сможет успокоить её.
Эрик поймал её, удивившись её внезапной вспышке. Она спрятала своё лицо у него на шее, и он сам едва не заплакал, чувствуя её слёзы на своей коже. Тело Кристины, всё ещё слабое после болезни, сотрясалось рыданиями, и он обнял её, прижав губы к её волосам. Он укачивал её, гладил её по спине, пока её отчаяние не пройдёт. Проходили минуты, а он был зажат между счастьем, что он обнимает её, и отчаянием, что слышит её боль. Часть его боялась того, что она ему скажет, но он слишком долго отказывал ей в покое.
Они обнимали так друг друга, а потом она заговорила.
— Тот вечер был самым обычным… — она рассказала ему, как они с Раулем сидели в библиотеке, что-то читали… всё так просто. А около девяти на улице послышался шум, кто-то ворвался в дом. Прежде, чем она поняла, что происходит, её схватили за волосы, выволокли из дома, бросили в карету и куда-то повезли. Слава Богу, Рауль был с ней, иначе бы она с ума сошла от страха…
Она рассказала ему, как её отвели в пещеры, избивали, а потом отвели в комнату, где держали Рауля. Его тоже сильно избили. Его правый глаз заплыл, лицо превратилось в один большой синяк. На волосах засохла кровь, Кристина так и не узнала, откуда она. Вся его грудь и плечи тоже были в крови. Её жизнь оборвал всего один выстрел.
— Рауль! Ты этого не заслуживал, Рауль! Ты заслуживал гораздо большего, чем это! — Кристина лепетала, словно снова провалилась в беспамятство. — Он должен был умереть старым, в окружении детей и внуков. А он лежит где-то в тёмном холодном подземелье!
Эрик закрыл глаза ожидая, что на него нахлынет волна ревности… но ничего не произошло. Он ненавидел виконта за то, что Кристина так горевала по нему, что он был так ей дорог… но ревности не было.
Она долго молчала, прежде чем продолжить. Рассказала, что последним словом Рауля было её имя. Что они знали, что счета в банках оформлены на её имя. Её опять избивали, а потом бросили в какую-то комнату, которую теперь превратили в тюрьму…
…тюрьму, которая раньше была домом Эрика. Она даже не узнала его, настолько он был разрушен.
Он содрогнулся, когда она сказала ему это.
То, что она знала подземелье, помогло ей сбежать, но она не ожидала, что у неё получится. Тяжелее всего было рассказывать Эрику о борделе.
— …Она повалила меня и порезала мне щёку. Не знаю, что ещё она бы сделала, если бы не Роман.
В часовне воцарилась тишина. Эрик сидел, не выпуская Кристину из объятий, пытаясь осмыслить то, что она ему сказала. Он не знал, что ему хотелось больше — найти и убить людей, которые сделали с ней это, или никогда не отпускать её от себя. Никогда в своей жизни он не говорил кому-то, что он восхищается ими… что он ими гордится. Но сейчас он думал только о том, что она была самой удивительной женщиной, которую он когда-либо знал.
Когда он наконец заговорил, его голос был тихим.
— Я не буду делать вид, что горюю по виконту, Кристина… но, поверь, я… мне жаль, что он мёртв. Я хотел, чтобы ты прожила долгую и счастливую жизнь без этого кошмара.
Кристина посмотрела ему в глаза, сердце оборвалось, когда она поняла смысл его слов. В часовне было совсем темно, большинство свечей догорели. Небо за окном потемнело. Сколько времени они тут провели?
Когда она переплела свои пальцы с его?
Она зачарованно смотрела, как он поднял её руку и медленно, ласково поцеловал её ладонь. Эрик поднял голову, их взгляды встретились. На один опасный момент Кристина позволила себе потеряться в ледяной глубине его глаз.
— Уже поздно, Кристина, ты не проголодалась?
Она отрицательно покачала головой, не отводя взгляда.
— Пожалуйста, Эрик, просто отнеси меня в спальню.
Эрик вздрогнул при звуке её голоса. Отнести её в спальню? Если она имела ввиду именно то, о чём он думал, то им не понадобится даже спальня. Воздух в часовне стал вдруг холодным, свет тусклым, слышалось только их дыхание. Всё предвещало вспышку страсти.
Всё предвещало катастрофу.
Он медленно кивнул, стараясь всеми силами обуздать чувство, которое возникло у него в груди. Кристина не возражала, когда он поднял её на руки. Он сомневался, что она сможет сейчас идти сама. Она обхватила его за шею и положила голову ему на плечо. Она не помнила, когда чувствовала себя в большей безопасности.
Эрик принёс её в её спальню и осторожно поставил на ноги, его руки скользнули по её телу. В комнате было темно, горело всего несколько свечей. Ему надо было уйти до того, как он совершит что-то непоправимое.
— Я пришлю Магду помочь тебе раздеться.
Кристина вздохнула.
— А это обязательно? Всего несколько пуговиц. Думаю, ты и сам сможешь их расстегнуть.
Эрик сглотнул. Что эта маленькая кокетка делает?
Сердце Кристины замерло. Да что же она творит?
Какую-то секунду ничего не происходило.
— Прости, Эрик, — робко сказала она. — Я не… — она забыла, что хотела сказать, когда почувствовала его пальцы на застёжке своего платья. Она закрыла глаза и задержала дыхание, вздрагивая при каждом движении его рук.
Эрику казалось, что в его теле бушует пожар, пока он расстёгивал её платье. Он благодарил Господа, что у неё под платьем была сорочка, хотя он и сильно сомневался, что один из них будет спать этой ночью. Странно, но он почувствовала облегчение, когда закончил с её застёжкой. Достал её ночную сорочку и накинул ей её на голову. Он сомневался, что даже Господь имел когда-то счастье одевать ангела.
Кристина забралась в постель и закрыла глаза, пока Эрик накладывал мазь на её рану на щеке. Теперь, когда лихорадка прошла, в снотворном больше не было необходимости. Его пальцы мягко скользнули по её лицу, и почему-то это нежно прикосновение причинило ей боль. Когда он отвернулся, она поймала его за рукав.
— Останься?
Её глаза были широко распахнуты, в них застыла грусть. Эрик почувствовал, что внутри у него всё взорвалось желанием, демоны, которых он старался сдерживать, рвались наружу.
— Кристина, — проговорил он. — Если я останусь… если я останусь рядом с тобой… я… Кристина.
Она кивнула, всё понимая. Она знала, как сильно он хочет остаться… почему он не может остаться… и она не боялась.
— Эрик, — начала она. — То, что я сказала раньше… Я не играла. Дважды в своей жизни…
Он остановил её, пока она не зашла слишком далеко.
— У нас ещё будет время убить наших демонов, Кристина.
И он оставил её в комнате.
Эрик не ел, но это его не волновало. С каких-то пор еда стала второстепенным делом. Часы проведённые с Кристиной в часовне, утомили его больше, с чем он хотел признать. Сняв рубашку, он упал на свою кровать, радуясь, как мягкие простыни ласкают обнажённую кожу.
Когда он наконец провалился в сны, Кристина была рядом с ним, извиваясь и крича, и белый мрамор и свечи вокруг них освещали их страсть.

Глава 15

Париж

— Господи, да дайте мне кто-нибудь сигарету! — голос Аманды отразился от дубовых стен столовой. Мальчишка-официант поспешно поднёс ей ящичек с сигаретами. Даже не доставая мундштук, Аманда затянулась и только потом позволила себе хоть немного расслабиться.
— Немного взбешены, правда, моя дорогая? — Лоран Бретт улыбнулся этой соблазнительнице. Она доказала, что от неё есть прок. Ему было двадцать семь, он был главарём революционеров, но денег у него было мало. А то, как Аманда... "работала"... приносило им миллионы и миллионы франков.
— Взбешена! — она ещё раз затянулась и сделал глоток бренди. — Вытянуть меня из постели посреди ночи, приказать одеться за каких-то пять минут! Потрясающе, Лоран, и ты ещё говоришь, что я немного взбешена?!
Её отец, сидящий во главе стола с другими высокопоставленными членами Коммуны, скривился.
— Следи, что говоришь, Аманда!
Аманда нахмурилась, но больше ничего не сказала. Лоран только улыбнулся. Интересная дамочка!
— Хватит, Эдвард. Вы только голос сорвёте, если будете на неё кричать. — Лоран вновь отвернулся от отца к дочери. — Аманда, это твой отец созвал собрание.
Она закатила глаза и пробормотала что-то на тему, что устраивать идиотское собрание посреди ночи было ничуть не безопаснее, чем светлым днём.
Лоран продолжил.
— Он сказал нам, что имеет смысл поработать над твоим провалом с де Шаньи и фон Алсингом.
Аманда вспыхнула.
— Провал? Мой провал! — но она быстро замолкла, когда Лоран взмахом руки велел ей замолчать.
— Рассказывай, что ты видела в поместье фон Алсинга.
Она рассмеялась и посмотрела на мужчин, которые сидели перед ней — одни молодые, другие старые, но все опасны.
— А что я от этого я получу? Фон Алсинг и так сделал меня богатой женщиной.
Лоран улыбнулся. Нервы у неё стальные.
— Жизнь, если она тебе дорога.
Аманда взмахнула рукой.
— Ну, это вам лучше известно. Женщины умирают и за меньшее, чем бриллианты. Если вы меня убьёте, вы никогда не узнаете того, что знаю я. И ещё потеряете источник дохода. — Она выпустила облачко дыма. — И раз уж об этом речь... Лоран, милый, не надо говорить про мои провалы. В четверг ты выглядел более чем довольным.
Эдвард Морриган посмотрел на молодого человека так, будто он хотел испепелить его взглядом. Лоран почувствовал себя неуютно.
— Ладно, драгоценности виконтессы де Шаньи, которые мы забрали из их поместья, ещё у нас. Расскажи нам всё, что знаешь, и ты получишь... — он на миг замолчал, — тридцать процентов.
Аманда последний раз затянулась и затушила сигарету в хрустальной пепельнице.
— Я ничего не знаю.
Эдвард поднялся.
— Аманда...
— Сядьте, Эдвард, — резко сказал Лоран. — Аманда, я могу всё узнать и у твоего отца, и тогда ты не получишь ничего. Лучше задумайся.
Аманда усмехнулась.
— Вы думаете, я настолько глупа, чтобы рассказать всё своему отцу?
Эдвард вновь собрался встать, но Лоран остановил его.
— Эдвард, ваша дочь не дура. Сидите, у меня нет желания слушать вашу семейную ссору. — Он повернулся к ней. — Ладно, пятьдесят процентов. Подумай. Половина одной из самых больших коллекций драгоценностей в Париже.
Она раскурила новую сигарету.
— Знаешь, я что-то ничего не могу припомнить...
Теперь заговорил Дамьен Леннэ, ещё один из главарей.
— Лоран, это просто смешно! Вы даёте ей миллионы! За что!
Голос Лорана стал низким и грубым.
— Мы получим больше, Дамьен... гораздо больше. — Он уже не смеялся. — Шестьдесят процентов, Аманда.
— Семьдесят пять.
Эдвард едва не зарычал. В этот момент ему действительно казалось, что у Лорана Бретта сейчас отпадёт челюсть.
— Семьдесят пять! — Лоран всё-таки не сдержался.
Аманда накрутила на палец непослушный локон волос.
— Да, семьдесят пять. Думаю, мне будет приятно носить драгоценности, которые когда-то принадлежали самой влиятельной женщине Парижа.
С дальнего конца стола раздался смех. Все повернулись.
Лоран вскинул бровь.
— Да, доктор Старр?
Генри Старр покачал головой.
— Вот уж какой бы я не назвал бедную виконтессу, так это влиятельной. Кристина де Шаньи была помешена. Последние несколько месяцев перед возвращением в Париж она провела в лечебнице. Она была настолько больна, что потеряла ребёнка вскоре после зачатия. В её теле едва держалась одна жизнь, что уж говорить про другую.
Дамьен рассмеялся.
— Это только слух, который должен был занять языки великосветских матрон. Боюсь, доктор, к нашему делу это не имеет никакого отношения.
Но Лоран не смеялся.
— Откуда вам про это известно, Старр?
Генри улыбнулся.
— Я недавно виделся с давней подругой виконтессы. Мадмуазель Мег Жири. Поверьте мне, это не слух. Она была сумасшедшей. Даже в Опере, вы все наверняка помните весь тот бред вокруг "Призрака Оперы". — Он сделал глоток вина. — Подозреваю, вы теперь дадите мадмуазель Морриган то, что она требует... потому что я тоже считаю, что между Кристиной и фон Алсингом есть связь.
Лицо Лорана вытянулось.
Аманда с выражением полного триумфа на лице затушила вторую сигарету.
— Сто процентов, Лоран. Все драгоценности... а вы получите остальное.
— Хорошо.
— Молодец. — Аманда поднялась. Приятно было смотреть на мужчин свысока. — У фон Алсинга была служанка. По крайней мере, её выдают за служанку. Её звали Кристина де Шаньи. Невысокая, худая, длинные тёмные волосы, кудри, белая кожа и жуткий шрам на правой щеке. Что ещё... Мне кажется, барон что-то к ней испытывает. Я с ней поругалась...
Лоран закатил глаза.
— Просто удивительно.
— Так вам нужны оставшиеся деньги де Шаньи или нет? — мгновенно ощетинилась Аманда. Когда воцарилась тишина, она продолжила. — И в этот же день фон Алсинг меня прогнал. Если это та Кристина, то, думаю, вы должны действовать немедленно. Не только если вы хотите получить деньги де Шаньи... смею сказать, у вас появилась возможность прикарманить и состояние фон Алсинга.
Тишину в комнате можно было потрогать рукой.
Доктор Старр поднялся. Ему нравилось, когда кто-то вроде Аманды торжествовал над членами Коммуны. Он не собирался становиться членом их партии, но он не хотел терять своё место в этой жизни.
— Мадмуазель Морриган права. Найдите девчонку — и вы найдёте барона. Та молодая дама, о которой я говорил, Мег Жири, приводила ко мне камердинера фон Алсинга. Его хозяин поручил ему найти лекарства, достаточно дорогие, такие используются при лихорадке и при ранениях.
Лорану хотелось станцевать на столе. Теперь они получат не только девчонку... они получат барона.
— Старр, найдите Мег Жири. Я хочу лично узнать, что ей известно про фон Алсинга. Остальные, будьте готовы к тому, что придётся мало спать. У нас много дел, но почти нет времени. Виконтессу нужно вызвать в Париж.
Глаза Дамьена расширились.
— Вы думаете, это возможно? Сомневаюсь, что после её побега она будет рада вернуться.
Лоран откинулся на спинку кресла. Неожиданно жизнь стала намного приятней.
— Но, дорогой Дамьен, вы забыли... у нас кое-что, за чем она примчится сюда со скоростью ветра.
— И это...
По опасному лицу Лорана расползлась улыбка.
— Виконт, конечно.

Глава 16

Кристина поморщилась от боли — ноги болели нестерпимо. Лихорадка прошла почти две недели назад, но тело всё ещё помнило, насколько серьёзно оно болело. Она не могла долго ходить, ей надо было часто присаживаться. В первые дни она несколько раз падала, и ей просто повезло, что она ничего себе не сломала.
Магда поддерживала Кристину. Утро выдалось солнечным и тёплым, так что она заставила Кристину выйти на улицу. Теперь они вместе медленно шли перед домом — Кристина робко переставляла ноги, а Магда помогала ей держаться.
Эрик наблюдал за ними из безопасности своей библиотеки. Последние две недели Кристина шла на поправку — слишком медленно, на его взгляд. У них сейчас были какие-то странные отношения, они не говорили о её признании в любви или о его чувствах к ней. Он вспоминал ту ночь, когда она рассказала ему про Коммуну. Останься, попросила она. Она попросила его остаться. Он не был дураком, чтобы понимать, что она имела в виду не секс. Ей было одиноко, она чувствовала себя раненой и опустошённой, и она только хотела, чтобы её обняли и успокоили. Он проклинал себя за то, что не мог дать ей этого. Он должен был быть сильнее, он должен был остаться с ней, чтобы она заснула, зная, что она в безопасности. А он убежал, испуганный, что его желание обладать ею вырвется из-под контроля.
Его пальцы пробежались по стакану, мысли опять затерялись в вопросе, должен ли он забыть её или сдаться и признать, что он её любит. По его лицу блуждала улыбка, когда он смотрел на неё, солнечный свет падал на её лицо, слабый ветер трепал кончики её волос. Господи, она была прекрасна — совершенное создание света, в котором пряталась тёмная душа. Такая прелестная и невинная на вид, но внутри её бушевали страсти и огонь; эта женщина не боялась пройти через ад...
Эрик закрыл глаза, но легче не стало. Он желал её... желал, чтобы она любила его, чтобы приняла его таким, какой он есть. Он желал, чтобы она была рядом, улыбалась ему... Он желал всё то, что заставил себя ненавидеть.
В дверь постучали.
— Войдите.
Ответ был мягким. Внимание Эрика всё ещё было приковано к женщинам в саду.
Роман медленно вошёл в комнату, его лицо было белее мела.
— Барон, я должен поговорить с вами.
Эрик повернулся, выражение лица камердинера его смутило. Обычно спокойный, сейчас Роман выглядел встревоженным. Между бровями залегла складка, в глазах металась тревога. Эрик кивнул Роману на кресло, но цыган замотал головой.
— Благодарю, господин, я останусь стоять. — На секунду выражение лица барона испугало его. Он знал, что что-то не так.
Роман тяжело вздохнул и, попытавшись успокоить нервы, продолжил:
— Мне надо было давно сказать вам, но, боюсь, вам и Кристине может угрожать опасность.
Эрик похолодел, но только кивнул, чтобы Роман продолжал.
— Я боюсь, что... что, — в душу вновь хлынул страх. Как хозяин отреагирует? Роман давно уже забыл свой страх перед бароном, но сейчас он вернулся. — Думаю, господин, мене лучше задать вам вопрос. — Он смотрел, как барон опять медленно кивнул. — Пожалуйста, господин, я хочу спросить... — он посмотрел хозяину прямо в глаза. — Почему вы отпустили её после "Дон Жуана"?
Эрик почувствовал, как его сердце провалилось в желудок. Из лёгких вышел весь воздух, дышать стало нечем. Голова закружилась, сердце безумно стучало. Он прошёл к креслу и сел, сжав голову руками. Как Роман узнал? Господи, после всего, что он сделал, чтобы оставить прошлое позади...
У романа внутри всё перевернулось, когда он увидел реакцию барона. Продолжай, сказал он себе. Если его жена смогла выстоять перед взглядом этого человека, то и он сможет.
— Я знаю про Оперу. Я всё знаю. Про зеркало...
Кровь Эрика застыла.
— Про того рабочего...
Сердце перестало биться.
— Про люстру...
К горлу подкатился крик.
— Про виконта де Шаньи...
Он не мог думать.
— И что вы любили её, господин. Любили её больше, чем это возможно. Вы отпустили её и... — Эрик поднял на Романа взгляд. — Господин, я вами восхищаюсь. Я не смог бы так поступить.
Какое-то мгновенье Эрик просто смотрел на него.
— Как... откуда ты всё это узнал?
Роман подошёл к нему.
— В Париже. Всё получилось случайно. Молодая девушка рассказала мне про Призрака Оперы... и Кристину. Нетрудно было догадаться про вы с ней — это Призрак и виконтесса.
— Ты знаешь про неё... ты знаешь про... меня, — голос Эрика дрогнул.
Роман медленно кивнул.
— И эта девушка тоже. Простите, милорд, мне не хватит жизни, чтобы вымолить у вас прощения. — Он начал путаться в своих словах. — Но просто я так, так запутался, и бедная девочка, мадмуазель Жири, она убивалась, думая, что её подруга мертва... Я не хотел говорить ей.
— Подожди, — Эрик вскочил. — Девушка, которая сказала тебе... Жири? Мег Жири?
Роман едва не отпрыгнул назад.
— Да... да, но как вы...
— Скажи, как её мать? — теперь барон улыбался и Роман, хоть и был смущён, подумал, что судьба всё-таки на его стороне.
— Она больна, я... Господин, вы знаете мадмуазель Жири?
Эрик положил руку на плечо камердинеру. Он всегда забывал, что Роман был ещё молод, не намного старше Кристины.
— Я знал всех в Опере... даже если они и не знали меня. — Он выглядел спокойным. — Поверь мне, мадмуазель Жири не надо бояться... и... Мне грустно слышать про её мать.
Роман стоял ошеломлённый. Что это за насмешка судьбы?
— И всё же я... Простите меня, господин. Вы были так добры к нам с Магдой.
Эрик вновь повернулся к окну. Кристины там не было — наверное, Магда увела её в дом на обед.
— Ты обо всём знаешь, Роман... всё, что я сделал... что я должен был сделать... и ты не боишься меня?
Ответ Романа был коротким и понятным.
— Я готов перевернуть мир ради Магды. Вы меня боитесь?
Что-то в груди Эрика зашевелилось... что-то более важное, чем сердце. Это было странное чувство, которое он почти забыл. Может ли это быть благодарностью?
— Кстати о Магде, Роман...
Роман поднял руку, догадавшись, что спросит хозяин.
— Не волнуйтесь, господин. Кроме вас с Кристиной и меня никто в поместье больше не знает о вашем прошлом... вместе. Думаю, вы хотите, чтобы я и дальше хранил это в тайне.
Барон кивнул, и Роман повернулся к выходу. Теперь ему надо было сказать Кристине про её дневник... и лучше раньше, чем позже.
— Роман.
Хозяйский голос заставил его обернуться.
— Роман, я... Спасибо. Знаешь, я... ты первый человек, которому я благодарен.

Кристина помешала в чашке чай. Он уже давно остыл, а она сделала всего несколько глоточков. На самом деле было даже приятно перекусить в своей комнате, но вот только скука сводила на нет весь аппетит. Если бы только её проклятые ноги не начинали болеть, когда она делает несколько шагов! Местный врач сказал, что пройдёт по крайней мере три недели, пока наконец она полностью окрепнет и сможет нормально передвигаться... а сейчас ей надо как можно лучше питаться.
Кристина посмотрела на цыплёнка на своей тарелке. Да что они знают, эти врачи?
— И всё-таки тебе надо поесть.
Кристина подняла голову — в дверях стоял Эрик. На нём, как обычно, были чёрные брюки, но никакой сюртук или жилет не скрывал белую рубашку. Солнечный свет отражался в его белой маске, которая казалась его частью, чёрные волосы упали ему на лицо. Сейчас он выглядел моложе лет на десять, чем когда она впервые увидела его. Тень, которая давно залегла под его левым глазом, исчезла; его плечи распрямились, но была в его осанке какая-то непринуждённость, которую она никогда не замечала раньше. Его губы не были сжаты в одну тонкую линию насмешки. В нём чувствовалась сила, но вместе с этим была безопасность и спокойствие. Легко было представить, как он выглядел, когда ему было двадцать.
Она улыбнулась ему, радуясь, что он зашёл.
— Сидя взаперти в спальне сильно не проголодаешься.
Он подошёл к ней и присел рядом. Его бедро прижалось к её ноге, и Кристина почувствовала, как к горлу комком подступило желание.
Он лениво вскинул бровь.
— Ты так и будешь сидеть взаперти, если не будешь нормально есть, чтобы окрепнуть.
Она закатила глаза — жест, которым Эрик залюбовался.
— Боже, Эрик, меня поражает твоя логика! Я её не понимаю!
— Это только потому, что она правильная.
Кристина звонко рассмеялась — он не мог вспомнить, когда слышал что-то столь же прекрасное. Она улыбнулась ему и вся боль, которую она ему причинила, исчезла. Она улыбалась ему... для него... с ним. Не думая, он взял её руку и поцеловал её открытую ладонь, его губы задержались на её мягкой коже.
Кристина наблюдала за ним со всем вниманием, но её тело сотрясала сила, которой она не могла найти название.
— Эрик... — почти шёпотом спросила она. — Эрик... почему ты больше не играешь?
Он посмотрел на её лицо и, наклонившись, нежно поцеловал её шрам.
— Потому что, — прошептал он, — ты была моей музыкой.
Кристина неосознанно обхватила его рукой за шею, прижимая к себе.
— Эрик, знаешь... — сказала она, чувствуя, что в глазах снова появляются слёзы. — Я не спела ни ноты с тех пор как... с тех пор... с той ночи. Эрик, мой голос... Я словно в клетке, из которой никогда не вырватся.
Он посмотрел на неё, чувствуя, что сердце опять кровоточит. Он должен ненавидеть эту женщину... он знал, что должен, Господи, он хотел ненавидеть её. Его жизнь была бы намного проще, если бы он не позволял себе забыть всю ту боль и весь обман между ними.
— Кристина...
Она поднесла его ладонь к своим губам, её слёзы упали на его кожу.
— Господи... Мне не хватало тебя, Эрик. — Её пальцы пробежались вверх по его руке. — Иногда я даже не могу поверить, что ты рядом.
Он закрыл глаза, когда она коснулась его шеи. Кристина прижалась к нему и уткнула лицо в его плечо. Эрик не шевелился, тело онемело. Он не знал, что будет дальше, он чувствовал её слёзы на своём теле, чувствовал, как шевелятся её губы.
— Кристина...
— Боже, — всхлипнула она. — У тебя так бьётся сердце, я чувствую.
Разум пал. Эрик схватил её за волосы, откинул её голову, впившись своими губами в её, сдаваясь желанию, которое она в нём разбудила. Кристина застонала, отвечая на его поцелуй, обхватив руками его шею. Она прижалась к нему, её тело горело от чувства его груди рядом со своей. На секунду они замерли, просто смотря друг другу в глаза, и на невысказанный вопрос был найдён ответ.
Эрик вновь поцеловал её, раздвинув языком её губы. Он зарычал, признавая, что он может прожить тысячу лет и никогда не почувствовать что-то такого же приятного. Всё было иначе... всё было восхитительно... правильно. Женщины, которых он использовал, чтобы забыться и убедить себя, что для него ничего не значит любовь, всегда казались холодными. Между ними всегда было какое-то расстояние. Всегда было чувство разочарования, желание чего-то другого. Он всегда желал большего... теперь он знал, что это было потому, что он желал Кристину.
Он неохотно оставил её губы, его рот скользнул по её подбородку. Она вскрикнула, когда он прикоснулся к её шеё, её спина упала на подушки, а он оказался над ней.
Кристина не понимала, было ли это наслаждение или боль, освобождала ли она своих демонов и только заточала новых. В эти моменты все её страдания, все обманы, которое покрывали её душу, были уничтожены. Сейчас было важно только одно... был важен только Эрик.
Он почувствовал, как она обвила его ногами. Это было безумно, это было глупо...
...но, Господи, это было прекрасно!
Его пальцы схватили её бёдра, прижав её к нему, чтобы она понимала, что именно она делает с ним своими неслышными криками и страстными поцелуями. Кристина вздрогнула, почувствовав его на себе; оба были взбешены слоями одежды, которые разделяли их. Он подмял её под себя, и её разум сдался. Она хотела, чтобы вся их одежда отправлялась в ад ко всем чертям...
— Эрик, Эрик... — её спина выгнулась, когда вновь захватил её губы, его пальца гладили нежную кожу её шеи.
— Ангел, — прошептал он, задавливая её своим телом. Кристина негромко вскрикнула, её руки скользнули под его рубашку, её пальцы гладили его горящее тело. Она позволяла им замирать, поражаясь, как она когда-то считала его прикосновения холодными. В ту ночь, когда она впервые поцеловала его. Он был холоден, как смерть, и это чувство одновременно пугало и возбуждало её. Она хотела целовать его, пока его боль не уйдёт, пока он не почувствует тепло.
— Кристина... ты уверена...
— Пожалуйста, Эрик... я слишком долго была в тюрьме. Холод, темнота, неуверенность... Только ты делал темноту прекрасной...
Голос из-за двери прервал её:
— Кристина!
Голос Магды эхом прозвучал в комнате. Эрик моментально поднялся, заправляя рубашку, а Кристина пыталась хоть как-то привести в порядок растрёпанные волосы. Хвала Господу, что они только лежали вот так!
Эрик чувствовал себя так, будто вот-вот взорвётся. Будь оно всё проклято!
— Да, Магда, входи, — крикнула Кристина, голос получился каким-то натянутым.
Магда вошла в комнату и на секунду запнулась, когда увидела Эрика, сидящего рядом с Кристиной. Он решил не вставать... иначе цыганка точно догадается, что тут происходило.
— Я хочу сказать, Кристина, что Роман ищет тебя. Он хочет о чём-то с тобой поговорить и послал меня узнать, можешь ли ты... принять его.
Кристина вежливо улыбнулась.
— Конечно, Магда, пусть он зайдёт.
Магда с улыбкой перевела взгляд на хозяина.
— Ваш обед готов, господин. Подать его в библиотеку?
Эрик кивнул и поднялся, благодаря Магду, что она сконцентрировала внимание на Кристине. Он в разочаровании вышел из комнаты. И да поможет Господь любому, кто встанет у него на пути. Ему надо было выпить бренди — немедленно.
Кристина смотрела, как он уходит, её сердце колотилось, пока Магда звала своего мужа. Роман казался взволнованным, Кристина кивнула ему на кресло и Магда вышла из комнаты.
— Кристина, — начал он. — Я должен тебе признаться...

Глава 17

Кристина смотрела на маленькую чёрную книжку, которую Роман держал в руках, со смешенным чувством страха и возмущения.
— Я сожалею, Кристина, — проговорил он. Она оставалась каменной, пока он всё ей рассказывал, её щёки пожелтели, когда он протянул ей книжку.
Она кивнула и слёзы наконец хлынули у неё из глаз. Она не понимала, сожалеет ли он о том, что прочитал её дневник, или о том, что ей столько пришлось перенести от судьбы.
— И я знаю про барона… ну, Эрика. Мадмуазель Жири рассказала мне про него. — Лицо Кристины налилось гневом, когда он упомянул имя её подруги. — Она… она только пыталась помочь, Кристина. Бедная девочка думала, что ты мертва, когда я встретил её. — И гнев на лице Кристины мгновенно сменился грустью. — Я знаю, что ты ушла той ночью, одетая в свадебное платье, как его невеста, оставила Оперу в хаосе. — Если в голосе Романа и была злоба, то Кристина этого не заметила — слишком силён был её собственный гнев.
— А что ещё мне оставалось! Я любила Рауля де Шаньи… я любила их обоих! А Эрик грозился его задушить. Задушить, Роман! Будто Рауль был простым преступником, которого следовало вздёрнуть! Он был безумен той ночью! Мою любовь к нему затмил страх! Боль! Видеть, как человек, которого ты любишь, становится убийцей…
Она вздохнула, пытаясь успокоиться.
— А потом все в Париже пытались представить, как это. Каждая графиня, каждая герцогиня, каждая матрона из того класса, в котором я оказалась… Я всё ещё слышу их голоса. О, какой кошмар, Кристина! Бедная Кристина! В самом деле, милочка, это просто ужасно! — с горечью передразнила она. — Они думали, что они знают… Но они не представляют каково это — отвернуть того, кого ты любишь, из-за гнева и страха. — Её голос стих, теперь она почти шептала. — Я была трусихой, что оставила его… Я не знала себя в тех пещерах!
Роман сел рядом с ней и Кристина ухватилась за него, надеясь найти хоть какой-то комфорт.
— Когда он меня отослал, я не смогла отказаться. Увы… Я не нашла в себе сил отказаться. — В её голосе не было ни следа былой ярости. — Я уговорила себя, что если я выйду замуж за Рауля, всё будет хорошо… что я забуду эту боль.
— Но ты не смогла, — прошептал он.
Она покачала головой.
— Я не спала по ночам, я не ела днём. Иногда мне было жаль Эрика, но больше мне было жаль себя. Я плюнула в лицо любви, и любовь оттолкнула меня от себя. Я не помню этот год, только обрывки воспоминаний. Доктора сказали, что у меня был сильный стресс… Роман, я умирала от любви к нему!
Роман обнял её, а она только всхлипывала, размазывая по лицу слёзы.
— Я так любила его!… И я люблю его… Роман… Я умирала от любви к нему, я… Если бы ты знал, каким красивым он был тогда… когда я поцеловала его. И он плакал… мой ангел плакал! — Роман прижал её к себе ещё крепче, пытаясь представить боль, которую терпела эта девочка… которую она терпела так долго. — По ночам он снился мне, мне снилось, как Рауль увозит меня от него… и я плакала в одиночестве.
Она дрожала, и Роман гладил её по волосам, пытаясь хоть как-то успокоить. Странно, но он и сам успокаивался.
— А виконт? — негромко спросил он.
Кристина закрыла глаза, пытаясь сдержать новые слёзы.
— Я любила его, правда, любила… но потом поняла, что я скорее буду жалеть его, чем любить. Он был хорошим человеком, лучше многих. Он оставался со мной, когда многие бы просто… после того, как я начала…
— Всё в порядке, Кристина, не надо…
— Смешно, правда? — она хохотнула, но веселья в этом смехе не было. — Мне надо было потерять ребёнка, чтобы вырваться из этой тьмы. Кошмар пробудил меня от кошмара. Мы с Раулем думали, что если у нас будут дети…
Роман поцеловал её в лоб. Он вспомнил смерть своей матери. Он знал, что это такое — быть заключённым в тюрьме своего горя. Он мягко отстранил от себя Кристину и вложил книжку ей в руки.
— Когда ты всё расскажешь барону?
Казалось, она долгий момент смотрела в никуда. Её глаза были красными, но слёз в них сейчас не было. Лицо её казалось спокойным, в глазах зияла пустота.
Она думала, что будет дальше.
— Никогда, — ответила она наконец.
Глаза Романа расширились.
— Кристина, он должен знать…
— Никогда, — чуть громче повторила она. — Ели он узнает, он буде относить ко мне, как все остальные… как к больной. Всё, что скажу, что я сделаю, каждая улыбка, смех, плачь — всё будет иметь для него второе значение, пока я не умру. Он всегда будет думать, я ли это. — Она замолчала. — Даже Рауль сомневался, хотя я уже вернулась к свету.
Роман прикусил язык. Он пообещал себе, что это будет её решение, её выбор. Но что-то казалось неправильным…
Она медленно поднялась, на секунду остановившись, пока ноги не встанут твёрдо. Он смотрел, как она идёт к камину, словно к могиле. А потом нежно, словно клала младенца, она позволила книжке упасть в огонь. Пламя охватило страницы, погружая прошлое Кристины в ад.
— Поклянись мне, Роман. Он не должен узнать.

Дождь колотил по большим окнам — погода была беспокойна, как и молодая девушка, которая лежала в большой кровати. Кристина ворочалась под одеялом, мысли не позволяли уснуть. Льняные простыни сбились, даже ночная сорочка опутала её тело, мешая провалиться в сон.
Где-то в доме часы пробили двенадцать раз.
Полночь.

Прошло уже много часов, как Эрик вышёл из комнаты Кристины, но кровь всё ещё не хотела успокаиваться. Он лежал на своей ещё убранной постели, умирающий огонь в камине отбрасывал тёмные тени в большой комнате. Всё ещё одетый, сняв только рубашку, чтобы чувствовать спиной пушистое покрывало, Эрик смотрел на тёмный потолок, окончательно смирившись с мыслью, что уснуть он сегодня точно не сможет.
Во всех своих мечтах он даже представить не мог, что это такое — целовать её со всей страстью, чувствовать её ноги вокруг себя, слышать её стоны. Словно и не было всех этих женщин… ничто и никто не мог подготовить его к Кристине. Одна часть его хотела рявкнуть Роману и Магде, чтобы они занимались своими делами, друга хотела в панике сбежать из комнаты.
Она любила его.
Она любила его?
Обнимать её, целовать её, предаваться с ней физической любви — всё это только вновь разорвёт его раны, от которых остались только шрамы.
Он ошибался. Эти раны не зажили… и они ещё кровоточили.
Шёпотом выругавшись, Эрик встал с кровати и подошёл к столику у другой стены.
Ещё одно цветистое выражение сорвалось с его языка, когда он увидел, что графин с бренди пуст.

Бой часов всё ещё звучал в ушах Кристины, когда она всматривалась в окружавшую её ночь. Про сон пришлось забыть. Она вспоминала Эрика, Романа, этот дневник. Она ненавидела Романа за то, что он прочитал его. Но какая-то часть её знала, что Роман сделал только то, что его просила Мег.
Мег! Её дорогой друг, в Париже, среди ужасов Коммуны! Она вернулась за этим дневником! Мег единственная среди всех её друзей знала, как прожила Кристина этот год.
Кристина села. Роман не скажет Эрику, в этом она не сомневалась. Его честь никогда не позволит ему. Сегодня она призналась ему в том, о чём никогда никому не говорила… Эти мысли были похоронены в самых тёмных уголках её разума.
Она любила Эрика… она любила его и отдалась бы ему сегодня, если бы не пришла Магда.
Она любила его, но больше этого — она хотела, чтобы он любил её. Её упрямство, её наглость, все её детские привычки, которые она пыталась назвать гордостью Кристины Даэ — всё это пало под лучом простой правды:
Она умрёт, если он не любит её.
Она умоляла его взять её… он не сказал ничего.
С тяжёлым вздохом Кристина встала с кровати. Натянула халат на свою сорочку — пояс искать было лень. Если она останется в этой комнате ещё на секунду, она сойдёт с ума. Ей надо было что-нибудь сделать, пойти куда-нибудь, только чтобы занять свои мысли.
Она осторожно вышла из спальни, держась за стену — колени дрожали. Тени захватили тёмный коридор, казалось, что они шевелятся вокруг неё. Они словно смеялись над ней, предстая перед ней лесом, полным тайн и страхов, и Кристина вдруг поняла, что ей хочется побежать обратно к себе. Только мысль о том, что в спальне её опять будут ждать воспоминания, удержали её от этого.
Она подошла к парадной лестнице и облегчённо вздохнула. На цыпочках легко спустилась вниз — ночные туфельки чуть слышно ударялись о мраморный пол. На первом этаже есть малая гостиная, там она сможет взять какую-нибудь книжку, чтобы занять свои мысли.
В комнату вели высокие двойные двери с резьбой на мифическую тему. На левой створке была изображена Персефона, богиня весны, окружённая цветами и фруктами. На правой был Аид, бог мёртвых, и его глаза не отрывались от женщины перед ним.
Кристина вошла в комнату и удивилась, увидев, что в камине ещё горит огонь. Она улыбнулась — она не ошиблась, что пошла сюда. У левой стены стояли полки книг, окружённые красивым золотистым цветом.
— Король Артур, — прочитала она вслух, пробегая кончиками пальцев по кожаным корешкам книг. — Декамерон, — прошептала она. Корешок следующей книги был сломлен — её читали явно не один раз.
Глаза Кристины расширились, когда она увидела знакомые названия — «Божественная комедия» Данте.
— Ад, Чистилище… — она нахмурилась. А где…
— Рай, — раздался голос из темноты.
Кристина вздрогнула, восклицание удивления замерло где-то между сердцем и губами. Эрик сидел в кресле, почти полностью скрывшись в тени, и в руках у него был «Рай» Данте. Он бросил книжку на пол и встал, тени медленно сползли с его тела. На нём были всё те же чёрные брюки, но персидский халат был наброшен на обнажённые плечи. На его лице блестела маска, его губы были сжаты.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он.
Отведя взгляд от его обнажённой груди, Кристина нашла ответ.
— Не могу уснуть. — Его кожа отливала золотом в свете огня. — А ты тут что делаешь?
Эрик смотрел на неё, и она внезапно почувствовала страх. Огонь отражался в его глазах, и он был похож на самого дьявола. Он кивнул в сторону кресла, в котором сидел.
— Похоже, на втором этаже ни в одном графине не осталось бренди. Я думал, может здесь хоть один полный найду.
— Ни разу не видела, чтобы ты пил в Париже, — заметила она.
— Это потому что я не пил, — коротко ответил он.
На миг лицо Кристины исказила обида и он почти пожалел о своём грубом ответе. Нет… нет, она должна уйти к себе прежде, чем он сделает что-то, о чём они оба потом будут сожалеть. Он наблюдал, как она прошла к его креслу и взяла недопитый стакан бренди. Эрик закусил щёку. Каждая клеточка её тела была видна сквозь тонкую сорочку и халат. Её руки были открыты по локоть, волосы ниспадали ей на спину. Сердце замерло, когда он представил, что эти волосы рассыпались по его груди, а их обладательница лежит в его объятьях…
Кристина с любопытством поднесла стакан к губам. Она никогда не пробовала бренди…
Жидкость обожгла её язык и горло, она охнула, и Эрик усмехнулся. Наверняка это последний раз, когда она попробовала что-то такое крепкое. Она повернулась к нему, и он увидел капли тёплой янтарной влаги у неё на губах — блестят в отсветах огня, умоляют, чтобы их поцеловали, испробовали…
Прежде, чем он смог остановиться, он нагнулся и поймал её губы своими, отдаваясь этому безумию. Кристина с негромким стоном закинула руки за его шею и отдалась этому поцелую. Эрик прижал её к своему телу, из его горла вырвался дикий, животный стон, когда он своей грудью почувствовал шёлк её сорочки. Он чувствовал биение её сердца, когда его губы скользнули к её шее, его язык ласкал её белую кожу.
Господь дал мне сил показать, что ты не одинок…
Воспоминание вонзилось в его сердце, словно нож. Эрик оттолкнул её от себя, стараясь не видеть её вспухших губ и горящего взгляда.
— Эрик, — её голос дребезжал от желания. — Эрик, я…
— Иди… спать, — прошипел он сквозь зубы, его желание давило на его плечи. На какой-то момент в комнате воцарилась тишине, только потрескивал огонь в камине. — Кристина… уходи! Сейчас же!
— Эрик, — её голос оставался спокойным и гладким. — Эрик. — Его затрясло, когда он почувствовал её руки на своей спине. — Эрик, пожалуйста…
— Что — пожалуйста? — прокричал он, прижимая её к стене своим телом. — Ты хоть понимаешь, в какую игру ты играешь? — Он грубо сжал её бедро и прижал её к себе ещё крепче, что бы она поняла, что сдерживает тонкая ткань халатов. Кристина только стонала, но это не успокаивало его ярость. — Или ты забыла, какое я жалкое создание?
Кристина мотнула головой.
— Ты знаешь, сколько ночей я проплакала, желая, чтобы ты был со мной рядом? Желая, чтобы ты был… — она мягко прикоснулась губами к его шее, — во мне?
Биение его сердца причиняло почти физическую боль, голос дрогнул.
— Кристина…
Её руки скользнули под его халат, царапая кожу ногтями.
— Пожалуйста, Эрик… пожалуйста, не отсылай меня опять. Как бы ты ни думал, что я боюсь тебя, — она сняла с него маску, — это неправда. Я плакала, потому что не видела твоего лица. — Она взяла его руку и медленно положила её себе на грудь. — Я плакала, потому что ты не мог прикоснуться ко мне.
Желание обладать ею смело все преграды, которые выстраивал его разум. Теперь не будет пути назад, не будет вчера, не будет страховки, которая поймает их, если они упадут. Этой ночью она будет его…
…а он будет её.
Его губы ещё раз сомкнулись с её, но в этом поцелуе уже было больше нежности. За последний год в его жизни и так было много секса, сегодня же он впервые узнает, что такое любовь.
Слёзы заблестели в глазах Кристины. Она всё ещё была прижата к холодной стене, и Эрик вновь придавил её, но в этот раз с той же нежностью, которая была в его поцелуе. По всему её телу растеклось наслаждение, она негромко вскрикнула, но этот крик превратился в стон.
— Да, — пошептал он. — Сегодня ты будешь плакать, Кристина.

Глава 18

Кристина закрыла глаза, когда Эрик отошёл от неё, ей захотелось закричать, когда она перестала чувствовать рядом с собой его тело. Она почувствовала, как она взял её руки и положил на свой живот, потом поднял их к своей груди и плечам. Её руки сняли с него его халат — Кристина слышала, как шёлк упал на пол.
Какой-то миг он просто смотрел на неё — её глаза закрыты, грудь медленно поднимается и опускается, щёки залил румянец, видный даже в этом неярком свете…
— Боже, — проговорил он.
Кристина распахнула глаза. Он стоял перед ней, обнажённый по пояс, тяжело дыша, в его глазах светилась желание, потрясшее её до глубины души.
Тишина.
Эрик вздохнул. Он знал, о чём молчала эта тишина — об их прошлом. Боль, ненависть, предательство, которые превратили их любовь из светлого чувства в ад. Который разлучил их, убивал их…
— Нет, — негромко сказал он. Он ещё раз обнял Кристину и прижался губами к её лбу. — Ни страха, ни вопросов, ни боли. Сегодня не будет прошлого, не будет тьмы. Только ты, любимая. — Но рассудок в гневе кричал. Ты дурак! Ты отдаёшь сердце, чтобы его ещё раз разбили! У тебя так мало осталось, что можно отдать! Эрик пошевелился, пытаясь успокоить демонов. Скоро все страхи исчезли, и осталась только Кристина, которую он обнимал и которая обнимала его, словно он был самым прекрасным созданием в мире. Он посмотрел ей в глаза, зная, что увидит там только отражение собственной страсти. — Только я.
Кристина почувствовала, что в внутри что-то перевернулось… Любимая…
Эрик ещё раз поцеловал её, взяв её лицо руками, проводя пальцами по её волосам. Когда она прижимала его к себе, шептала, как она желает его, как он нужен ей, все его намерения держаться подальше от её объятий рухнули. Он позволит себе это… он позволит своей больной душе на одну ночь почувствовать себя обычным мужчиной… человеком.
И к чёрту здравый смысл.
Его язык дотронулся до её губ и Кристина раскрыла их, прижимаясь к нему ещё сильнее, вонзая ногти в его спину. Её действия только ещё больше возбудили его, его пальцы запутались в её волосах, он вжал её в себя.
— Кристина, — прошептал он между страстными, отчаянными поцелуями. — Ты… должна… уйти… сейчас же… потому что я… не остановлюсь… — Он сорвал с неё её халат и окинул взглядом её, одетую в тонкую белую сорочку — живой, настоящий ангел. — …не смогу остановиться. Господи… я не могу остановиться.
Кристина с улыбкой вновь приблизилась к нему, положив руки ему на грудь, чувствуя, как бьётся его сердце.
— Я никуда не пойду, Эрик. — Её пальцы пробежались по его груди, животу и ниже. Оба вздрогнули, пытаясь представить, что же их ждёт.
Она не была невинной девушкой. За своё замужество, пусть и короткое, она и Рауль предавались любви, и она наслаждалась этим, как и любая замужняя женщина. Она знала, что такое быть близкой с мужчиной…
…но это был Эрик. Рука Кристины скользнула вниз, по его брюкам. Он тяжело вздохнул. Тысячи беспорядочных мыслей роились в его мозгу. Что, если бы на них не было этой одежды?…
Он с рывком схватил её запястье и прижал её руку к себе ещё сильнее. Его свободная рука схватила её за поясницу и прижала её к своему телу.
— И ты не боишься меня, Кристина? — прошептал он. — Посмотри на меня… посмотри на меня!
Она подняла голову и посмотрела в его стальные глаза, в которых плясали отблески золотистого пламени… Эрик прижал её к себе ещё сильнее, её рука оказалась зажата между их телами. Их вновь обхватила тишина, но теперь она была другой. Сейчас тишина была наполнена желанием, которое, как казалось Кристине, раздавит её. Она выдернула руку, на секунду в его глазах вновь промелькнула боль. Она ответила на это, обхватив его за плечи, поднимая голову, чтобы поцеловать его. Эрик отвернулся — слишком велико было желание сорвать с неё её сорочку и взять её прямо здесь, не сходя с этого места.
— Единственное, чего я боюсь… Эрик… — его имя превратилось в стон, — так это что ты уйдёшь сейчас, оставишь меня пустой, и я умру от разбитого сердца.
Её слова захватили его, вырвали его за пределы разумного. Этот их поцелуй был почти жестоким — ответ на всю боль, которую они друг другу причинили. Его руки потянулись к завязкам её шнуровки на её спине, но он замер, как только Кристина захотела помочь ему.
Нет, не так, всё это скоро произойдёт, этот прекрасный сон станет реальностью. Он ждал её целый год — нет — он ждал её всю жизнь. И он сделает этот момент таким, что они будут помнить его даже после смерти.
— Идём, — сказал он. Его рука дрожала, когда он протянул её ей, голос выдавал трепет в сердце. Она проследовала за ним и села на оттоманку перед креслом, где он сидел раньше. Эрик наклонился, подобрал забытый «Рай» с пола и быстро пролистал книгу, остановившись на какой-то определённой странице.
— Песнь тридцать первая, — ответил он на её немой вопрос. — Я хочу, чтобы ты прочитала её мне, как я читал тебе… в Париже.
Кристина вскинула брови. Казалось, сейчас не самое время читать Данте.
— Порадуй меня, — сказал он, но в его улыбке не было ничего радостного и успокаивающего.
Она взяла книжку и начала читать, её голос был низким и страстным.
— Как белой розой, чей венец раскрылся, являлась мне святая рать высот, с которой агнец кровью обручился… — она почувствовала, как Эрик сел за ней.
— Продолжай, — пробормотал он. Кристина хотела повернуться к нему, но он не позволил. — Нет, не смотри не меня… просто читай.
Кристина недоумённо кивнула, но продолжила, не задавая вопросов.
— А та, что, рея, видит и поёт… — Она почувствовала его руки на шнуровке своей сорочки. — Эрик…
— Продолжай… — прошипел он.
— Лучи того, кто дух её влюбляет и ей такою мощной быть даёт… — Она вздрогнула, когда он развязал тесёмки, но не посмела остановиться. — Как войско пчёл, которое слетает к цветам… — её голос ослабел, — и возвращается… — тесёмка оставляла петли, — потом туда… Господи, Эрик! — он полностью расшнуровал её сорочку, его руки теперь гладили её обнажённую спину.
— Не останавливайся, Кристина. — Она с трудом узнала его голос. — Неважно, что я делаю, не останавливайся.
Она продолжила читать, даже когда ему пришлось взять у неё книгу, чтобы она могла освободить свои руки от рукавов, и сорочка упала вокруг её талии.
— Туда, где труд их сладость обретает… — Его руки провели по её животу, поднялись к её груди, его горячие пальцы обжигали её кожу. Она казалась ему ангелом, её тело было нежнее всего, что он только мог представить. Он целовал её плечо, а его руки вновь опустились к её сорочке. Кристине казалось, что её мир покрывается льдом, когда она чувствовала, что он обнимает её. Она откинула назад голову. — Эрик…
— Мне, — прошептал он. — Это принадлежит мне… ты принадлежишь мне.
— Господи, да, — голос становился тёмным, грубым, когда его пальцы спустились под сорочку и дотронулись до её бёдер.
— Читай, — велел он. — Ты не представляешь, сколько удовольствия доставляет мне слышать твой голос.
Кристина мотнула головой.
— Читать? Я не могу даже думать!
— Читай, — тихо приказал он, понимая, что его желание взять её вот-вот прорвётся наружу. Но нет, он не откажет себе в удовольствии соблазнить её. Он не откажет себе в удовольствии слышать, как меняется её голос, когда желание растёт в ней из-за его ласк.
— Витала низко над большим цветком… — продолжила Кристина, — столь многолистным, и взлетала снова туда, где… — Его пальцы скользнули по её бёдрам и впились в нежную белую кожу. Кристина вздрогнула, ей показалось, что у неё забрали способность дышать. В своих самых тёмных фантазиях она мечтала о таких ласках такого мужчины, но сейчас это заставляло её дрожать.
— Закончи строчку!
— Эрик…
— Закончи! — приказал он, ещё сильнее сжимая её бедро.
Кристина уже не говорила — она всхлипывала.
— Туда, где их любви всевечный дом… где их любви всевечный дом! Эрик!
Одним долгим движением они оказались на полу, сплетя свои тела в страстном объятии. Он стянул с неё сорочку, оставив её обнажённой под ним. Кристина выгнулась, а он сорвал брюки со своего тела. На миг они замерли так, просто чувствуя друг друга рядом с собой. Он не отводил взгляда от её глаз, его рука провела по левой стороне её тела, лаская её грудь, дотронувшись до её живота и наконец словно огнь вцепилась в её бедро.
— Пожалуйста, — пробормотала она.
Окутанная светом огня в камине, она выглядела богиней, её губы вспухли от её поцелуев, её кожа горела от его прикосновений. Наивная, чистая девочка из его прошлого исчезла… теперь это была женщина, прекрасная, сильная женщина… и она хотела его… хотела его.
— Пожалуйста, — эхом отозвался он, его рука провела по её ноге, и он подтолкнул её к себе. Кристина задержала дыхание, когда он захватил её, не позволяя ей думать ни о чём. В этот момент всё было неважно. Неважно, что она оставила его, что они только пешки в суровой игре судьбы, он барон, ставший отшельником, а она молодая вдова-виконтесса… всё это было неважно. Ничего не имело значения, кроме их двоих. Она была для него всем, и всегда будет. Он знал это. Часть его боялась взять её, отдаться с ней любви… разрушить сказку, которой он жил так долго…
Больше никаких сказок не было. Сказка — это жестокая шутка, за которой пытаются спрятаться от ужасов судьбы. Если рай хотя бы отдалённо похож на это счастье, он может прожить тысячу лет и никогда не будет испытывать страха смерти. Он улыбнулся Кристине, его Кристине, откидывая её волосы с лица. Он смотрел в его прекрасные большие глаза, в которых сейчас застыло желание и восхищение.
— Значит это страсть? — спросил он.
— Нет, Эрик, — ответила она. — Это… это покой. — Он кивнул, полностью соглашаясь с её словами. — Эрик? — прошептала Кристина. — Возьми меня за руку?
Огонь в камине почти догорел, и Кристина не была уверена, но она была готова поклясться, что увидела в его глазах слёзы, когда он переплёл свои пальцы с её.
Она просила взять её за руку… она желала его, доверилась ему… Он хотел навсегда замереть так, но его тело требовало другого.
— Кристина, я не…
— Тогда не надо, — просто ответила она, желая его также сильно, как он желал её.
Они оба задохнулись, когда он заполнил её полностью, Кристина вскрикнула, но способность дышать всё не возвращалась. В их соитии не было ничего нежного. Вечность, которую они прождали, превратила их любовь в нечто жестокое, животное. Кристина прижалась к нему, он слышал её тяжёлое дыхание, она неслышно благодарила его за то, что он забрал её от её боли, что спас её, что любит её.
Она хотела запомнить эту ночь навсегда.
Эрик так сильно сжал её руку, что ей стало больно, но она этого не заметила. Кристина вцепилась в его плечо, вонзив зубы в его кожу, надеясь найти покой, который обещало его тело. Волны блаженства захватили её. Тело Эрика сотрясало, когда он наконец нашёл наслаждение, восхищаясь женщиной, которая была под ним.
Рухнув на неё, он глубоко вздохнул и перевернулся на бок, не выпуская её из своих объятий. Он держал её так, словно боялся, что она может в любой момент исчезнуть, словно Господь поймёт, что один из его ангелов стал добычей дьявола, и сам придёт забрать её у него…
Его руки стали такими нежными и спокойными, его губы — мягкими и ласковыми. Проводя по её шёлковистым волосам, он просто упивался чувством абсолютного блаженства.
Как она назвала это?
…покой…
Затерявшись в своих мыслях, он почти не расслышал её голоса, когда она осторожно прикоснулась губами к его груди, где билось его сердце… в чьём наличии он иногда сильно сомневался…
— Сегодня я отдала тебе мою душу, — прошептала она.

Главы 19-37 >>>

В раздел "Фанфики"
Наверх