Новый крысобой ненавидел их. Люто и страшно. Нет, он не травил их. И не гонял фонарем. И даже не пугал громким шумом. Нет. Ему было этого мало. Ему это было, наверное, неинтересно. Может быть потому, что ему была нужна кровь. И он получал ее от них.
Он топтал их малышей сапогами с подкованными подошвами. Он стрелял в них мелкой дробью, нашпиговывая их маленькие тельца свинцом. Он придумывал диковинные ловушки, которые разрывали серые тушки на десятки мелких кусочков.
Да, он ненавидел их.
А им просто было некуда податься. Ведь здесь был их дом.
Просто дом - и этим было все сказано.

В этот раз он поймал десяток их в мешок, привязал его к длинной палке и стал макать в воду. И каждый раз все дольше и дольше задерживая его в воде.
Они пищали, плакали, задыхались и захлебывались - и те, кто были там, и те, кто метались вокруг.
А ему было все равно.
Он даже не смеялся.
Просто он считал, что так и надо.

Интересно, посчитал ли он, что так тоже надо - когда из темноты вдруг появилась тень, одним рывком вырвала у него из рук палку - и одним же ударом опрокинула его на землю.
Нет, наверно, он ничего не посчитал.
Наверное, не успел этого сделать.
Слишком уж тяжело он упал.
Слишком уж тихо он всхрипнул.
И слишком густой из его рта потекла кровь.
Кровь, которая была ему так нужна.

Следующий крысобой был обычным. Простым и не страшным. Все как и раньше, до того. Отрава, которую было легко распознать, свет, который не приносил вреда, звуки, которые уже и не пугали.

И они снова стали смело гулять по коридорам, пробираясь все дальше и дальше - туда, куда уже даже и забыли дорогу.
И в конце концов они пришли туда.

Да, конечно, они сразу узнали того, кто был тогда той тенью. Крысы видят плохо - но они хорошо слышат, прекрасно чуят и великолепно чувствуют. Они просто сразу узнали его.
Узнал ли он их? Может да, а может и нет. Скорее всего нет. Люди видят плохо - и так же плохо слышат, совершенно не чуят и практически не чувствуют. Конечно, он их не узнал.

А они стали приходить к нему все чаще и чаще, полные благодарности - и не зная, как ее выразить. Они приносили ему кусочки хлеба - но он выкидывал эти жалкие крохи. Они утепляли его кровать странной формы лучшими тряпочками, выгрызенными из платья той женщины, что издает ртом такие громкие звуки - но он удивлялся и тоже выкидывал.
Они не знали, не знали, не знали, как отблагодарить его.

Пока кто-то из них, случайно, не залез на какую-то фигуру, которая была бы человеком - если бы была живой.
И этот кто-то что-то задел.
Задел так, что фигура вздрогнула и чуть наклонилась.
А тот увидел это.
Увидел - и ахнул.

А потом тот кто-то высунул серую мордочку и рукава фигуры.
А тот увидел это.
Увидел - и улыбнулся.

И так свершилась великая благодарность.

Он привязал к фигуре шнурочки, поставил ее на подставку с колесиками, изменил еще что-то - но впрочем, им это было и не важно.
Они дергали за шнурочки - и фигура кивала.
Дергали еще - и она наклонялась.
Поворачивали колесики - и она танцевала.
Поднимала ко рту кофейную чашечку.
Махала рукой.
Поворачивалась.
Пожимала плачами.

А он разговаривал с ней.
Наливал кофе.
Держал за руку.
И танцевал.
Как часто он танцевал с ней!
И с ними.
И с их великой благодарностью.

Они вылезали наверх, осторожно, крадучись, пробирались по залам - и присматривались, принюхивались и наблюдали, наблюдали, наблюдали. И учились. Нет, они, конечно, не понимали, о чем говорят люди - для них это был всего лишь набор звуков - но они запоминали эти звуки, запоминали интонации, и самое главное - смотрели и учились тому, как отвечали на эти звуки и интонации другие.
Да, вот тут легкая улыбка и чуть заметный наклон головы.
А вот тут поворот и легкое пожатие плечами.
А вот тут отшатнулся и вздрогнул.
А вот тут...
А тут...
А тут...

И она отвечала ему так, как отвечали те, живые наверху.
И махала так, как махали те, живые наверху.
И поднимала чашечку так, как поднимали ее те, живые наверху.
А танцевала, танцевала она гораздо лучше тех, живых наверху.

Крысиный век короток, и их поколения сменялись одно за другим. Но из поколения в поколение передавалась великая благодарность - и желание отплатить за нее.
И они благодарили.
А он принимал.
И они благодарили его за то, что он прнимал их благодарность.

А потом он умер.
А они все приходили, приходили и приходили.
Дергали за шнурки, крутили колесики, поднимали чашечки, кивали, махали, поворачивались...
И благодарили, благодарили, благодарили.

Через года и поколения платье истлело, шнурки перетерлись, колесики соскочили с осей, фарфор чашечек растрескался - а потом и нечем стало кивать, махать и поворачиваться. Фигура рассыпалась на кусочки, потом покрылась пылью, а потом и слилась с этой пылью в единый прах.

Но благодарность продолжала жить в их маленьком племени.
Вечно.

В раздел "Фанфики"
На верх страницы