Всю эту ужасную ночь Розмари провела, свернувшись калачиком на жалкой кровати. Ей даже казалось, что она слышит, как копошатся паразиты в том грязном матрасе, который она нашла в наименее сыром углу этой лачуги. Уснуть никак не удавалось, и удушливая ночь тянулась, казалось, бесконечно. Крошечные капли воды, с безжалостной регулярностью просачиваясь между брёвен крыши, падали на грязный мокрый пол её тюрьмы, отмеривая секунды, словно своеобразные напольные часы. Снаружи завывал шотландский ветер. С Северного моря приближалась буря, и стоны ветра со свистом проникали сквозь плохо подогнанные доски стен, донося до девушки то, что казалось ей в кошмарном бреду отголосками древних проклятий.

Она без конца ворочалась на своей кровати в приступах мучительного беспокойства. И хотя она чувствовала себя совсем разбитой из-за страха и переутомления, найти спасительное забвение во сне не удавалось. Факел, который он оставил в креплении возле двери, горел лишь пару часов, после чего погас, погрузив её в полную темноту. Она думала, что сойдет с ума от раздающегося слабого шуршания - полевые мыши или крыса, а может, и кое-что ещё более ужасное - копошение пауков, которыми кишели перекладины прямо над ней.

Розмари не имела представления, сколько прошло времени, прежде чем она снова услышала звук его шагов. Ещё явно не рассвело, поскольку никакой свет сквозь тонкие деревянные стены не проникал. Ее чувства, обострённо ощущавшие всё, что происходило внутри или снаружи лачуги, уловили его присутствие ещё до того, как она услышала эти шаги.

Он вернулся.

Розмари почувствовала, как ускорилось её дыхание и заколотилось в груди сердце. Она услышала, как он убрал запирающий дверь брус. Собравшись с духом, она приготовилась снова увидеть его жуткое лицо и зловещие жёлтые глаза.

Луч света упал на землю. Дверь, висевшая на одной единственной петле, распахнулась.

Он появился на пороге, держа в руках новый факел, которым и заменил сгоревший. Его лицо было совершенно непроницаемым, но одна крошечная деталь заставила Розмари тихонько заскулить от страха, несмотря на всю её решимость быть храброй. В углу его рта она заметила тоненькую струйку крови.

Он по-прежнему оставался совершенно безмолвным - страшный оживший восковой манекен, который смотрел сейчас на свою пленницу и, скорее всего, решал её дальнейшую судьбу.

Прошло несколько томительно долгих минут.

Вдруг, не проявляя никаких эмоций, он развернулся и исчез в темноте - не закрыв за собой дверь.



Наступил рассвет, и вместе с ним - день новых ужасов. Розмари не решалась переступить порог из-за страха столкнуться со своим кошмарным тюремщиком. Иногда она слышала его шаги снаружи и знала, что он находится рядом.

Может быть, он играет с ней? Как "играл" с Мэгги перед этим... Она тряхнула головой, не желая вспоминать те жуткие мгновения, когда он появился из ниоткуда во время её мирной дневной прогулки по Шотландскому Нагорью и схватил её - после того как зверски убил её храбрую шетландскую колли, которая пыталась защитить хозяйку от нападения злоумышленника.

Кровь в углу его рта свидетельствовала и о других зверствах, которые он, несомненно, совершил этой ночью.

Она решила, что тоже кончит, как Мэгги, - её горло будет перерезано его острыми, как бритва, зубами, а её окровавленные останки будут расчленены и выброшены.

Но, несмотря на страх, сжимавший её внутренности, несмотря на холодный пот и дрожь, которую она не могла сдержать, она всё ещё была жива. Значит, оставалась ещё какая-то надежда, разве не так?

У неё болела голова. Почему он пощадил её? Почему он не может убить её и положить конец той адской муке, которую ей приходилось терпеть? Она желала смерти, в которой он, судя по всему, ей отказывал...

Проходили часы. Розмари лежала на кровати, совершенно измученная. Наконец, она собрала все свои оставшиеся силы, чтобы сделать несколько осторожных шагов в сторону открытого порога. Сможет ли она выйти из этой лачуги, которая в противном случае обещает стать её гробом?

Почему он оставил дверь открытой? Неужели он был так уверен, что она не попытается сбежать?

За последний час Розмари не слышала ни шагов, ни каких-либо других звуков, свидетельствующих о том, что он находится рядом. Факел на стене уже начинал трепетать.

Она усиленно напрягла слух. Ни единого звука.

Может быть, он наконец-таки ушёл.

Она ничего не ела со вчерашнего дня и уже чувствовала лёгкое головокружение. Холод и сырость подточили её тело более эффективно, чем это сделали бы крысы. Она понимала, что скоро сил у неё совсем не останется.

Если она собирается действовать, делать это надо сейчас.

Она решила бежать, очень быстро - бежать через болота к дому отца, искать защиты в деревне...

Но разве можно было защититься от такого, как он! Что, если он последует за ней? Неужели она рискнёт навлечь его ужасный гнев на головы тех, кого любит? Разве сможет её стареющий отец справиться с таким, как он? А как же невинные люди в деревне...

Глубоко вздохнув, она отступила назад, подальше от соблазнительного выхода, и снова легла на кровать, закрыв глаза.

Она впала в состояние почти полной апатии. Двигаться она не могла. Всё, на что она была способна, - это только видеть и слышать… и ждать его.

А потом она снова услышала его шаги.

Он вошёл в лачугу и приблизился к кровати. Розмари ещё плотнее закрыла глаза и затаила дыхание.

Она не собиралась кричать или сопротивляться. Лишь молилась о быстрой и безболезненной смерти.

Даже сквозь закрытые веки она ощущала его почти сверхъестественное присутствие рядом с собой, его зловещие жёлтые глаза обшаривали каждый сантиметр её тела, этот взгляд обжигал.

Он был здесь... так близко. Охваченный неистовством, но тем не менее, совершенно безмолвный. "Чего он ждет, почему не заканчивает свою грязную работу?" - подумала она.

В глубине души она безмолвно умоляла его убить её, так как не могла больше выносить эту пытку. Она плотно зажмурилась, и ей показалось, что она чувствует его дыхание у своей шеи... Что-то тихонько скользнуло по её груди... Это что, его рука?

Неожиданно в её воспалённом мозгу с ослепительной ясностью вспыхнула догадка. Почему она не подумала об этом раньше?

Он не хотел её убивать. Он хотел, чтобы она осталась с ним.

Он хотел сделать её своей любовницей.


Он взял ее в плен, связал, а сам при этом бормотал что-то про Оркнейские острова, про свои скитания. Он вел себя как помешанный. Что-то случилось с ним там, вдали от шотландских берегов, что-то, что ужасно его огорчило. Он глухо проклинал какого-то человека, по всей видимости, очень ему близкого. Это заставило Розмари содрогнуться. Она подумала, что, даже будучи на грани отчаяния, она ни за что не хотела бы поменяться местами с тем человеком. Ведь если он способен был сотворить такое с ней, то какие ужасы приготовил для того, другого?

Ее пугали его прикосновения, она знала, что за ними последует. Она так крепко зажмурилась, что заболели веки, и напряженно вслушивалась, пытаясь понять, что он делает, но мешал бешеный стук сердца. Раздался скрип половиц, и она догадалась, что он встал на колени рядом с кроватью.

Затем она снова почувствовала на лице его дыхание. Запах походил на запах засохшей травы - старой, начавшей гнить, - но неприятным он не был. Своим безгубым ртом, почти щелью на искаженном, как у трупа, лице, он прижался к ее губам. Она оказалась в ловушке.

Розмари вцепилась в кровать, потом сжала пальцы в кулак. Дальше выносить этот ужас она не могла. Притворяться было бессмысленно.

Она резко вскочила на ноги - почти не дыша, с широко открытыми глазами, она стояла рядом с ним. Как она и думала, он стоял на коленях. Но она не знала, что при этом он держался за её платье, и когда она встала, у него в руке оказался обрывок ткани. Ее левое плечо было голым.

Он тоже поднялся, сделал два шага и оказался между ней и дверью.

Она смотрела на его мертвенно-бледное лицо, на котором светились жуткие жёлтые глаза, его длинные грязные чёрные волосы трепал ветер.

Животное бросилось бы на неё, но он только развел руки, преграждая ей путь, и ждал.

А потом он медленно, очень медленно, двинулся ей навстречу, сверля взглядом жутких жёлтых глаз.

Раздалось низкое рычание. Это было похоже на попытку выразить ликование, поскольку теперь она была целиком в его власти. Ни Бог, ни люди не могли ему помешать - и он наконец-то может удовлетворить свои низменные желания.

Она застыла в двух ярдах от него. Если бы только могла, она убила бы себя, даже ценой бессмертия души.

Он сделал ещё шаг и схватил её. Его пальцы впились в её плечи. Розмари попыталась закричать, но поняла, что не может. Силы оставались только чтобы заплакать. По лицу потекли слезы.

Его лицо стало размытым, и только янтарный огонь жутких жёлтых глаз она видела отчетливо. Ей показалось, что она услышала ещё одно рычание, а потом почувствовала, как с тела рвут платье. Инстинктивно она руками попыталась прикрыть наготу и услышала ритмичное постукивание. Оказалось, это стучат её зубы.

Железной хваткой он прижал её к мощной груди, и в конце концов, когда из всех её чувств остался только ужас, она провалилась в спасительное забытье.


Проснувшись, Розмари обнаружила себя дома, в постели. Когда ушел доктор, отец рассказал, как её нашли - голую, окровавленную, грязную с головы до ног - в заброшенной лачуге на западном краю болота. Его - ни следа.

Со временем она пришла в себя, отчасти благодаря мысли, что жертвовала собой ради семьи. Возможно, от его гнева она спасла не только семью, но и всю деревню.

Но ужас вернулся. Сначала - страшная мысль, потом подозрение, слишком жуткое, чтобы мужественно его встретить, в итоге - неизбежная правда…

Она была беременна.

Она была глубоко верующей и никогда бы не покончила с собой, не смогла бы загубить невинную душу ребенка, которого носила. Но оставаться в деревне, где её отец был не последним человеком, она больше не могла.

Отец отослал её к брату-каменщику в Нормандию, в Руан. Бездетные, дядя и его жена согласились приютить у себя Розмари, а потом воспитывать её ребенка как своего.

Так что серым зимним утром Розмари отплыла от берегов Шотландии, держа путь во Францию.

В один прекрасный день шесть месяцев спустя она почувствовала схватки.

Повитуха, крепко сбитая рассудительная нормандка с большим опытом, громко высказала свои опасения насчёт здоровья будущей матери, которое ухудшалось с каждым месяцем беременности. Розмари мучили кошмары, в которых она раз за разом переживала всё, что случилось в лачуге, где был зачат ребёнок. Она скрывала правду о той ужасной ночи даже от себя самой, придумав историю, что была просто изнасилована каким-то бродягой. Но правда вернулась к ней в виде кошмаров, и каждый из них был ужаснее предыдущего.

В конце концов, после всех усилий повитуха приняла выскользнувшего из материнского чрева ребенка, который захныкал, провозгласила, что это здоровенький мальчонка, и перерезала пуповину. Уставшая, мокрая от пота, Розмари тяжело дыша попросила дать ей младенца, чтобы приложить к груди. Повитуха была обеспокоена обильным кровотечением у новоиспеченной мамочки, но сделала, как её просили.

Когда Розмари взяла на руки ребёнка и вгляделась в его мертвенно-бледное лицо, она задрожала. Малыш тем временем открыл глаза и впервые взглянул на мать.

Розмари подняла голову. Две слезинки медленно покатились по бледным щекам. Она начала выкрикивать проклятья. Душа покинула её тело с последним криком:

- У него глаза отца! Его жуткие жёлтые глаза!

Розмари похоронили на кладбище Сен-Сивер возле Руана. Ребенка назвали Эриком - в честь его деда. По материнской линии, конечно.

"- Каждый мужчина, - воскликнул он [Чудовище], - находит себе жену, каждый зверь имеет самку,
а я должен быть одинок! Мне присущи чувства привязанности, а в ответ я встретил отвращение и презрение."
Мэри Шелли, "Франкенштейн", гл. XX.

На верх страницы