О, мадам и месье, прошу вашего внимания: это история о Послушном Участнике, Наблюдательном Партнере, Незаурядном Соучаствующем; послушайте, будьте любезны, и обратите внимание на его раболепие, его предрасположенность, его обычное и чистое послушание…

Скрючившись в своем убежище в аванложе, Осси Паблик слушает генеральную репетицию «Кармен» – шедевра, и несомненно, послания Бизе потомкам. Послания композитора, который, не зная о грядущем огромном успехе оперы, умрет через несколько дней после премьеры, уверенный в своем провале и в том, что его имя забудут. «Дерьмо!» – говорит Осси окружающим его перегородкам, и добавляет несколько ругательств и грязных разъяснений, о которых нам знать нет необходимости. Осси Паблик – низенький злой человечек со слегка непропорциональными ногами, будто специально созданными для бегства. Его наполовину скрытые глаза с тоской глядят из-под огромного лба, сохраняя высокомерное и сонное выражение; черты его разрезал короткий заметный шрам. Осси Паблик оглядывается на старые злодеяния, думая о странных и бессвязных событиях, которые привели его сюда. Он подавлен грузом времени и тенью своей смертности, и это еще больше искажает черты Осси, превращая его лицо в злобную маску. Тремя уровнями ниже звучит ария с цветком. Паблик несколько раз вздыхает, пытается принять более удобную позу, и думает о безвестном и больном туберкулезом Бизе (1837 – 1875), который мог бы узнать кое-что о контрапункте от своих подчиненных, будь он более скромен.

Осси Паблик не всегда был в таком положении, он знавал и лучшие времена. Однако, как и несчастный Дон Хозе, Осси, похоже, живет в сером и несовершенном мире, очерченном одной лишь страстью. «О Жорж, о Жорж», – бормочет он, как будто Бизе может услышать его голос, и он, Осси Паблик, имеет возможность обратиться к несчастному композитору сквозь толщу времени. Но, конечно, никто не может ответить Осси. Никто не знает о тайнике, который занимает Паблик – кроме тех, кто не пошевелит и пальцем, чтоб его спасти. «Жорж…», – снова бормочет Паблик. Он ищет подходящие слова, подход для сопоставления или познания, но (и это – старая проблема Осси) точно не знает, что делать.

В хоре Олив Партнесс пытается подстроиться к трубадурам Эскамильо. Хористка эта – миниатюрная мрачная женщина со строгими и мрачными чертами лица, скулы которого дугой пересекает розовый шрам. Олив позволяет волне движения отнести себя с правой стороны сцены на левую; ее торопливые движения неграциозны, даже смешны. Маска, прикрепленная к обезображенной шрамом стороне лица певицы как вуаль, похоже, мешает ей дышать. «Дыхание – это жизнь, жизнь, которая теплится во мне», – думает она, и делает все, что в ее силах, чтобы следовать мелодии. Но в таких условиях трудно, очень трудно быть учтивым и вести себя корректно – слушая этих хористов. Олив хочет обратиться к ним, схватить их, жадно повернуть к ним лицо и рассказать о своей проблеме. Олив хочется сделать свое положение очевидным для всех, но, конечно, это невозможно в нынешних условиях. По крайней мере, без возникновения дополнительных трудностей. Время от времени пошатываясь, пытаясь сбалансировать требования земного притяжения и отчаянного порыва бежать, бежать вон со сцены, наплевав на последствия, и положить конец всему этому, она поднимает глаза в поисках убежища Осси Паблика. Убежища, которое, как ей обещали, со временем станет ее собственным.

Она ненавидит «Кармен» – эрзац-музыку, эрзац-эмоции, созданные в силу плохого знания и на скорую руку самоуверенным, глупым человеком. Но все это не должно было закончиться для нее подобным образом: переходя слева направо, справа налево, Олив наступает каблуком на плащ Эскамильо, когда тот перед дуэлью расстилает его по полу, и вдруг чувствует, что начинает падать. И, будто в первый раз, хористка подозревает, что судьба ее окончательно предопределена. Она падает – падает в неизведанную и трудную для понимания часть себя самой. И знает, что катастрофа оставит ее без маски, без отклика, полностью беззащитной перед разоблачением.

И в этом месте, именно в этом месте, легенда принимает новый оборот. Балансируя как на лезвии ножа на грани своего исчезновения, Наблюдательный Участник под действием еще одного трюка судьбы, каприза обстоятельств, меняет границы своих потребностей…

Опол Полинг – красивая молодая певица с красивыми молодыми формами, погруженная в свою красивую молодую жизнь. В то же время эта певица крайне восприимчива, и это заставляет ее тосковать по чему-то большему, чему-то иному, чему-то, что лежит вне ее простой – на грани пустоты, но напряженной и поверхностной жизни. Эта самая Опол Полинг с сияющей грудью, мягко вздымающейся над корсетом экстравагантного платья, находит тайное убежище Осси Паблика. Она наощупь пробирается через дверь, пораженная скудностью и беспорядком его жилища, шокированная яркой краской, залившей его лицо, и тронутая добрым и полным боли взглядом поднятых на нее глаз. «О, мадемуазель», – говорит Паблик под звуки последних протестов Кармен, – «о, мадемуазель, вы пришли в странное место». И руки Осси сжимаются в вожделении, которое он с трудом может определить, в то время как он медленно, очень медленно начинает обходить Опол Полинг.

Опол неопытна; если бы удалось снять оболочку ее красоты, раскрыть ее, то взгляду открылась бы прелестная, но простая личность. Это тот тип личности, который можно направить почти как заблагорассудится, даже против себя самой – столь осторожно воспитывали певицу, и Паблик это чувствует. Если бы он был в силах открыть эту оболочку, то могло бы случиться все, что угодно… Но Осси не способен еще оценить глубину своего желания. Возможно, ему нужен всего лишь собеседник. «О, моя дорогая», – говорит он низким голосом, пытаясь подчинить певицу своей воле, – «подойдите и сядьте рядом, послушаем эту прекрасную постановку «Кармен» вместе, я расскажу вам о трагической судьбе Бизе…»

«Я, должно быть, ошиблась комнатой», – отвечает Опол Полинг. Она – нежная душа, не сформированная и способная попасть в серьезные проблемы, но она не совсем уж «без царя в голове», и в чертах серого и обрюзгшего лица Осси Паблика чувствует серьезную опасность. «Я, пожалуй, пойду», – продолжает певица, – «если позволите...». Опол разворачивается к проходу, через который вошла, и на один рискованный миг Паблик думает, что она для него потеряна. Но затем Опол наступает каблуком на какой-то мусор, поскальзывается, дико изгибается… И, пока сгибаются колени певицы и она ищет опору, Паблик настигает Опол Полинг и подхватывает, наколоняясь к ее губам, к прелестной линии ее горла, зовущего его…

Во тьме канализации и на блистательных праздниках, в вонючих публичных барах и заброшенных местах Парижа Оливер Прайвет, капитан жандармерии, преследовал печально известного Осси Паблика. Он искал сведения о местопребывании Осси, пытаясь передать его правосудию, которое того уже заждалось. Прайвет – мрачный человек со злым лицом, злой человек с мрачными замыслами. Но он думает о себе как о слуге, как о человеке, посвятившем себя принуждению к выполнению закона, и кто может с ним поспорить? Оливер великолепно выглядит в своей полной форме жандарма, и даже в штатском словно излучает четкий и определенный свет. Внутри и снаружи частных и общественных зданий этого мерцающего города Оливер Прайвет преследовал Осси Паблика, зная, что эта его задача ужасно важна и срочна. Недавно слухи соединились в единое целое, и Прайвет получил точные данные от информаторов. Задолжавшие ему взломщики и проститутки, у которых были свои причины для откровенности, сообщили Оливеру, что Осси Паблик скрывается где-то в Опере, и, возможно, годами жил там в комнатах, сделанных им самим, отравляя коридоры театра ядом порочности и насылая проклятья на все постановки. Прайвет почувствовал, как разгоняется в жилах кровь от охотничьего азарта – чувство, наступающее перед тем, как поймаешь преступника. А сейчас, входя в Оперу с черного хода, через вход для помощника режиссера, о котором мало кто знает, он чувствует запах Осси Паблика. Знакомый, пресыщающий запах рецидивиста, кажется, преследует его, как это было много лет назад, когда они вместе были в Окраинном Порту. Полицейский мыслит четко; он ощущает смешанные похоть и ужас, которые знает слишком хорошо. Прайвет идет по коридорам Оперы по их следу, как по проторенной дороге. Мрачный и злой, злой и мрачный, он позволяет увлечь себя волнам сожаления.

Ах, это – самая тревожная и тяжелая часть истории, и в то же время она – не такая, как вы ожидали; прошу еще вашего внимания, пока медленная и шумная кульминация накрывает нас…

Олив Партнесс слышит внезапный крик, доносящийся снаружи, как если бы он шел из оркестра, гремящего над сценой во всплесках и дрожи звуков. Но оркестр слушает только внутренняя часть Олив; она уловила крик Опол. Опол и Олив – ближайшие подруги, ближе, чем сестры. Несмотря на то, что Опол – блестящая и подающая надежды молодая певица, а Олив давно застряла в задних рядах хора, они относятся друг к другу с симпатией и абсолютным обожанием. И вот сестра, ее сестра зовет на помощь через расстояния и слои помраченного сознания. «На помощь!» – думает Олив. Она различает крик Опол, даже когда несчастный Дон Хозе поднимает свой нож, чтобы показать Кармен силу своей любви. А потому хористка бежит, бежит к тому месту, из которого доносятся крики. «Я должна спасти Опол» – кричит она себе, – «Я нужна Опол!» И Олив бежит в полном сияющем мраке…

***

Осси Паблик вдруг понимает, что находится на грани получения желаемого. Никогда до этого он не чувствовал себя таким довольным, начиная со сцены балета в «Макбете» Верди – которую композитор был вынужден вставить против своего желания, поскольку лично он, Осси Паблик, дух Оперы, явно настоял на этом, чтобы угодить публике. И, возможно, даже тогда он не чувствовал такого удовлетворения. Опол Полинг лежит без сознания, беззащитная перед ним, она у его ног, и в следующий миг он сможет стиснуть ее в своих объятьях, и тогда, тогда… нет слов чтоб сказать, что будет тогда. Но в этот момент нерешительности, до того, как Осси коснется певицы, какое-то колебание, какое-то нежелание вливается в него, и Паблик застывает в этой позе. Его руки когтями нависают над обнаженной грудью прекрасной молодой певицы, а комната наполнена криками умирающей Кармен…

…И Осси понимает: это уже случалось раньше! Под ним будто открывается кладезь знания, и Осси Паблик осознает, что возвращается к месту, которое знал раньше, и огромное и все расширяющееся замешательство охватывает его…

Слишком поздно, слишком поздно! Оливер Прайвет знает об этом, но все равно бежит. Он уже проиграл, но жандармы никогда не сдаются. Уже нет ни смысла, ни цели в его действиях – и все же он будет действовать. Прайвета понимает, что его неодолимо влечет к тому месту, где, как в один голос утверждают слухи и намеки, должен быть Осси Паблик. Мрачное сознание жандарма словно вспарывают ножом, когда до него доходит: это, возможно, не первый раз, когда он поступает так, это уже случалось много раз до сего дня. Но что он, Оливер Прайвет, может сделать? Он должен продолжать, он должен следить за мерзким и жестоким Пабликом, он должен…

Ну разве это не великолепная история? Она не говорит нам того, что кажется сказанным, в ней есть много того, что нужно сообщить читателю – кроме того, что в ней сообщено. И в понимании этой истории, вероятно, можно найти отголосок более сложного, лучшего сюжета, который, будь он полностью изложен, был бы острым…

***

«Это вы!» – восклицает Олив Партнесс, врываясь в комнату, узнавая Паблика, и видя его изогнутую и когтеподобную хватку. «Это вы, это были вы все это время!» Ее тон горек, лицо напряжено, ее взгляд мрачен и зол в холодном и зловещем свете убежища. «Мне следовало догадаться…»

«Вы», – говорит Паблик, видя Партнесс, и тоже узнавая ее в этот шокирующий момент. И вдруг, когда он поворачивается к Олив, Опол Полинг у его ног становится достойной презрения, и он теряет к ней интерес. Паблик отворачивается от солистки, будто впервые понимая настоящую меру того, что произошло. Это Партнесс владеет им, Партнесс притягивает его, когда он к ней поворачивается. Но, когда Олив и Осси уже на грани ужасного столкновения, Прайвет, полицейский, пробившись через дверь с быстротой и отчаяньем, бросается на них всем телом. Ударив Паблика, он отталкивает его от Олив Партнесс и Опол Полинг (которая все еще в прострации), хватает мрачного и растерявшегося от неожиданности Осси за лацканы и несколько раз бьет его о стену. Раздаются глухие удары и хруст осыпающейся штукатурки. «Наконец-то!» – кричит Прайвет, – «наконец-то я тебя поймал…»

Вдали слышен лязг: нож выпал из руки Дона Хозе. Окровавленный, он удирает по сцене, разыскивая розу Кармен. Но толпа вернулась, толпа – без Олив – окружила его.

Итак, история пришла к своему надлежащему завершению, история о героизме, недоброжелательности, трусости, связи и крови. И до сих пор, до сих пор во всех наших легендах не столько остановок, сколько побуждений к действию. Пожалуйста, уделяйте внимание и спорь-

Скрючившись в своем убежище в аванложе, Оливер Прайвет слушает генеральную репетицию вонючего «Фауста» Гуно, этой тошнотворной оперы, списанной с «Проклятия» Берлиоза, которая еще будет жить, и (он знает) жить так, как «Проклятие» не может. «Дерьмо!» – произносит Оливер Прайвет, мрачный и злой человек, поглощенный желанием обладать Опол Полинг, все эти месяцы отчаянно нуждающийся в ее прикосновении и запахе, пойманный в ловушку своего влечения. А в это время где-то, в канализации и на праздниках, в вонючих публичных барах и потерянных мирах Парижа его терпеливо выслеживает Осси Паблик, и Опол Полинг, подающая надежды молодая хористка, смотрит, как поднимается Маргарита, а Олив Партнесс, то есть сама Маргарита, поднимается…

Они поднимаются и поднимаются. Они не тонут. А поэтому смотрите, что для нашего бесконечного развлечения придумал он, милостивый очарователь всех нас…

На верх страницы