Я очнулся от зверской головной боли. Казалось, внутри черепной коробки поселились два сумасшедших дятла, и оба они задались целью сделать пару аккуратных дырок у меня в висках. Тук-тук, тук-тук, стучали они.
- За-мол-чи-те… - Простонал я.
Но они не послушались.
В надежде заглушить эти звуки, я подтянул руки к ушам и тут же снова застонал.
Движения отзывались резкой болью. Болело абсолютно всё, начиная от пальцев рук и заканчивая косточками на лодыжках. Создавалось впечатление, что совсем недавно по мне прошлась лошадь… Две лошади. А может, три.
Или же я побывал в какой-то смертоубийственной потасовке.
Но зачем делать предположения? Нужно просто вспомнить, что произошло несколько часов назад… Всего лишь вспомнить. Это ведь так легко! Так легко…
Ужас пришёл не сразу, наверное, секунд через пять после осознания. Но, придя, охватил меня целиком. Даже боль немного отступила перед его натиском.
Помимо трудолюбивых птиц, в моей голове не было ничего. Ни мест, ни людей, ни событий. И меня… Меня там тоже не было. Я чувствовал что дышу, а значит - существую, знал, что нахожусь в Париже, и на дворе стоит 1870 год, но вспомнить, кто я такой, упорно не получалось. Все воспоминания исчезли, уступив место густому серому туману и монотонному, сводящему с ума стуку…
Дятлы продолжали свой труд.
Пытаясь справиться с накатившей паникой, я сосчитал до десяти и попытался открыть глаза. Надо же узнать, где я нахожусь…
С превеликим трудом разомкнув веки, я увидел тускло-серый свет... С каждой секундой он становился всё ярче и ярче, став, наконец, ослепительно белым.
А ещё… ещё я увидел ангела. Он оказался точно таким, как на скульптурах - маленьким, пухлым младенцем ослепительно белого цвета. Повиснув в нескольких метрах надо мной, он неподвижно глядел мне в глаза. К слову сказать, лицо у него было препротивное.
Несколько мгновений мы молча изучали друг друга, потом я спросил:
- Я… уже там?
Он не ответил, продолжая смотреть на меня своими странными глазами. Странными оттого, что зрачок и радужка тоже оказались белыми, как и маленькие крылышки, пухлое тельце и грубые, будто сделанные из гипса цветы, в окружении которых он парил.
- Прошу, скажи мне… - Хрипло повторил я.
На подбородок ангелу села большая чёрная муха, но он даже не подумал её согнать. Вот что значит - святость…
Муха почистила лапки и переползла с подбородка на нос. Через мгновение к ней прилетела подружка.
С минуту я тупо смотрел, как насекомые ползают по слуге божьему, и смачно выругался.
Похоже, у меня отшибло не только память, но и мозги. Принять лепнину на потолке за обитателя загробного мира, да ещё и разговаривать с ним мог только законченный идиот.
Интересно, я - идиот? А что, вполне возможно. Человек здравомыслящий вряд ли ввязался бы в драку, которая привела к таким вот последствиям… Впрочем, могло быть и хуже. Я, например, мог сейчас валяться мёртвым в какой-нибудь канаве, а вместо этого лежу в мягкой постели на… какие тут у нас простыни?
Превозмогая боль, я пошарил рукой, по своему ложу. Кожу приятно холодила нежная, скользящая материя.
Понятно. Простыни у нас - шёлковые. А потолок - высокий и… чёртов, ангел… лепной.
Значит, это дом весьма состоятельных людей. Видимо.
В поисках подтверждения этой гипотезы я повернул голову и осмотрелся. Мои предположения оказались верны. Я лежал на огромной кровати, стоящей посреди комнаты, обставленной в вычурном стиле ампир. Всё здесь дышало роскошью и богатством. Тяжёлые, отдёрнутые сейчас гардины на высоком окне были бархатными; многочисленными подушки на диванах - шёлковыми, а рамы на картинах - позолоченными. Почти всю поверхность инкрустированного перламутром туалетного столика, стоящего рядом с изящным трюмо, занимали причудливые флаконы с одеколонами и прочими изысками мужского туалета. Это наводило на мысль, что спальня принадлежала мужчине. При том, скорее всего не особенно привлекательному - на зеркало трюмо было наброшено чёрное покрывало. Впрочем, вполне возможно, добрые хозяева уже начали приготовления к скорой кончине обитателя этой спальни.
Ведь, как известно, зеркала в доме, где лежит покойник, принято закрывать…
Но я-то не покойник! Или пока ещё рано об этом судить..?
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я продолжил осмотр. Почти половину противоположной стены занимал огромный камин, в котором тлели угли; на каминной полке монотонно тикали большие, но очень изящные часы семнадцатого века. Эти звуки удивительно гармонично сливались со стуком в моей голове:
Тик-так, тук-тук, тик-так, тук-тук, тик-так, топ-топ, тик-так…
Топ-топ?!
Какой такой, топ-топ?
Я прислушался. Где-то вдалеке раздавались лёгкие шаги. Не знаю почему, но я сразу понял, что они женские, хотя ни стука каблуков, ни характерного шуршания шлейфа о паркет слышно не было.
Любопытные, однако, у меня способности.
Шаги приближались, чему я несказанно обрадовался. Оставаться в неведенье мне, откровенно говоря, надоело. А так хоть будет у кого спросить, кто я и кому принадлежит это «скромное» жилище…
Признаться, я очень надеялся, что оно принадлежит мне. Такое ведь тоже возможно!
Очень медленно прекрасная мадемуазель - почему-то мне не хотелось думать, что сюда идёт безобразная мадам - подошла к двери и замерла. Теперь я отчётливо слышал её прерывистое дыхание. Похоже, девушка, сильно нервничала… или просто страдала одышкой.
Так она дышала минут пять, и я уже почти отчаялся, что она вообще войдёт, когда дверь наконец приоткрылась. В узкую щель я увидел девичью фигурку в тёмно-синем домашнем платье. Девушка оказалась довольно высокой и очень, очень худой. На длинной тощей шее, сделавшей бы честь любой цапле, я разглядел небольшую голову с бледным лицом и каштановыми волосами. Свободно падая на плечи и частично закрывая то место, где у всех нормальных дам находилась грудь, они спускались почти до талии…
Некрасивые волосы, хоть и густые. Да и сама она какая-то… На ощипанного цыплёнка похожа. Глаза, правда, ничего… Большие. Но глупые…
- Здравствуй. - Тихо сказала девушка.
А вот голос её мне понравился. Очень приятный, нежный, даже какой-то потусторонне-нежный. Будто меня сейчас поприветствовал призрак умершей возлюбленной. Моей возлюбленной.
А может так оно и есть? В том смысле, что этот ощипанный цыплёнок и есть моя прекрасная невеста… Или, не приведи Господь, жена!
Какой ужас…
Нет, нельзя сейчас об этом думать, и без того плохо. Будем считать, что это заботливая сестра… К слову сказать, и правда, заботливая. Не с пустыми руками пришла… Вон, теребит что-то в пальцах. Что же это? Тряпка какая-то… и мочалка. Она что же, помыть меня решила? Ну уж нет! Сам как-нибудь справлюсь.
- Как ты себя чувствуешь? - Грустно спросила девушка, зайдя, наконец, в комнату.
- Отвратительно, - честно признался я.
Она горестно вздохнула.
- Мне жаль. - Она медленно подошла и села на краешек кровати. - Мне, правда, жаль.
Я кивнул.
- Пойми, я вовсе не хотела, чтобы так всё случилось!
- Разумеется. - Хмыкнул я.
- Ангел, ну почему же ты мне не веришь?!
Последние слова она чуть ли не прокричала, после чего прижала к лицу тряпку с мочалкой и мелко задрожала.
Комнату огласили сдержанные рыдания.
Да. Только этого мне и не хватало. Часы, дятлы и всхлипы. Может, сюда ещё оркестр пригласить?
Чтобы поскорее избавиться от неприятных звуков, я осторожно сел и погладил девушку по плечу. Но она истолковала сей успокоительный жест не так, как планировалось, и вместо того, чтобы умолкнуть, кинулась мне на шею. От внезапного толчка я не удержал равновесие и упал на подушки, нечаянно потянув её за собой. Но девушку это ничуть не смутило. Удобно устроившись у меня на груди, она продолжила рыдать. А мне ничего не оставалось, как снова погладить её. Теперь уже по спине.
- Прости меня! - Всхлипнула она, орошая слезами оборки моей ночной сорочки.
- Да ладно… - Пробормотал я, чувствуя, что начинаю задыхаться от её волос, попавших мне в рот. - Ты сядь… Так будет удобнее…
Проигнорировав совет, она спросила:
- Ты меня… прощаешь?
- Конечно. Только сядь.
- И ты не сердишься?
- Нет.
- Совсем?
- Совсем.
- О, ты так великодушен! Я… я не думала…
- Сядь!
Видно, закричал я чересчур громко, потому как девушка испуганно вскочила, забыв даже свои банные принадлежности. Я мельком взглянул на них и вдруг понял, что это не совсем то, о чём я думал. Если не сказать, - совсем не то. Тряпка оказалась куском белой тисненой кожи с дырочкой и выступом, отдалённо напоминающим человеческий нос, а мочалка - чёрным париком.
- Что это? - Спросил я, указывая на предметы.
- Маска и парик… - Удивлённо ответила она. - Я подумала, что ты захочешь их надеть, когда придёшь в себя.
После этого заявления я впал в лёгкий ступор. Неужели меня так сильно изуродовали? Наверное, так и есть, оттого и зеркало завешено… Но зачем тогда парик? Они что же, из меня ещё и волосы выдирали?! С кем, интересно, я связался?
Подняв руки к лицу, я начал лихорадочно себя ощупывать. С левой половиной всё было нормально. С правой - вроде тоже, только кожа кое-где слегка бугрилась, но совсем не болела. Чего не скажешь о глазах. Под ними вспухли отёки. Видно, мне и здесь наставили синяков...
Превозмогая боль и не обращая внимания на то, что в комнате дама, а на мне только ночная сорочка, я слез с кровати и слегка прихрамывая, поплёлся к зеркалу.
- Ну, зачем ты! - Воскликнула девушка. - Не стоит мучить себя ещё больше…
- А больше некуда, мадемуазель. Видите ли… - Сказал я, стягивая покрывало. - Ох ты ч-чёрт! Кто ж меня так?! Скоты! Зачем волосы-то рвали?! Так вот, видите ли… - Продолжил я, отворачиваясь от зеркала и глядя ей прямо в глаза. - Я ничего не помню. Ни кто я, ни кто вы, ни чей это дом…
- Это дом Рауля. - Еле слышно произнесла она.
- М-мм… Какая жалость, я-то думал, он принадлежит мне… А кто такой Рауль?
- Он мой жених… - Сказала она, бледнея.
А я с облегчением вздохнул. Первая хорошая новость за всё утро!
- Кто он мне? Друг, приятель, кредитор? Почему я оказался у него дома, что со мной произошло? И кто, я, в конце концов?! Говорите, мадемуазель, не молчите!
Она долго стояла, не произнося ни слова, и мне даже захотелось помахать рукой перед её глазами, чтобы проверить, не заснула ли она. Бывает такое - некоторые люди умеют спать стоя, как боевые лошади. Может, и она из их породы?
Но делать этого не пришлось, так как она, наконец, спросила:
- Ты правда ничего не помнишь?
Я помотал головой.
- Что ж… Тогда садись. Рассказ предстоит долгий.
Я вернулся в кровать, а моя новая знакомая - кстати, я до сих пор не узнал, как её зовут, - придвинула большое кресло с высокой спинкой и, усевшись в него с ногами, начала:
- Ты - Эрик, Призрак Оперы.
Я вздохнул. Час от часу не легче - недавно был зверски избит, вследствие чего потерял память, а только что превратился в призрака. Хорошо, хоть оперы, а не приюта для душевнобольных, что в сложившейся ситуации выглядело бы более правдоподобным.
- Те десять лет, которые я тебя знала, ты прожил в подвале Опера-Популер, а в последние несколько дней…
Рассказ и правда занял немало времени. Кристина - так звали эту милую девушку - оказалась неплохим рассказчиком и старалась не упустить ни единой детали, так что по окончании этой увлекательной истории у меня возник только один вопрос:
- Простите, сударыня, а я… нормален?
- Твоё лицо…
- К дьяволу лицо, мне нужно знать: совершая всё то, о чём вы рассказали, я находился в здравом уме?
Она задумалась.
- Да… Наверное… Хотя мне сложно судить.
- Понятно.
Я встал с кровати, и вновь подошёл к зеркалу. Теперь я рассматривал свою физиономию с тщанием и скрупулезностью ювелира, пытающегося понять, насколько это желтоватое пятно снизит общую цену камня. После длительного изучения я решил, что моему бриллианту цены нет.
В том плане, что такое сокровище никто не возьмёт и задаром.
- Кристина, где моя одежда? - Резко спросил я. - Мне пора уходить. Кстати, ты так и не рассказала, как я очутился в доме твоего жениха.
- Ты попал под копыта лошадей экипажа де Шаньи. Я же говорила, за тобой гналась толпа, и спасаясь от неё…
- Я не придумал ничего лучше, чем бросится под колёса кареты счастливого соперника… Ну, да. Ничего другого я от себя и не ожидал. Так что с одеждой?
- На тебе была только окровавленная рубашка и… и…
- И всё?! - С ужасом спросил я, представляя как бегу босиком по заснеженным улицам Парижа, а следом, вопя и улюлюкая, спешит толпа человек в сто, с факелами и вилами.
- Нет, ещё рейтузы были. - Развеяла мои страхи Кристина. - И сапоги. Только всё это я выкинула. Твои вещи превратились в тряпьё, но Рауль согласился одолжить тебе кое-что из своего гардероба.
- Милый у тебя жених. - Сказал я без всякой иронии.
- Хочешь, я его брошу? - Спросила она так, будто интересовалась, хочу ли я гренков на завтрак.
В зеркале я встретился взглядом с её огромными, карими глазами. Сейчас они пылали как уголья, тогда как лицо своим цветом напоминало мел.
- Но ты ушла от меня к нему? Ты сама мне об этом сказала…
- Я ошиблась, Эрик. Жестоко, глупо ошиблась. Я смертельно боялась тебя, а Рауль… Он был таким спокойным…
- Когда висел, привязанный к решётке? - Не удержался я от насмешки. Терпеть не могу… То есть, мне кажется, что я терпеть не могу женщин, которые сами не знают чего хотят. И сейчас эта темноволосая мадемуазель, вдруг решившая, что нищий урод в рубашке её жениха чем-то лучше самого жениха, вызывала у меня лишь презрение. Не сильное, без ненависти, скорее, даже просто брезгливость, какую испытываешь при виде раздавленного жука.
- Эрик, прошу тебя…
Я медленно подошёл к её креслу и положил локти на спинку.
- Кристина, прости, но думаю, ты должна остаться с Раулем. Сейчас ты для меня чужой человек, я не чувствую той страсти, которая, как ты говорила, подвигла меня на те «великие» дела. Прости, но это так. Оставайся здесь, в этом прекрасном доме, и проживи эту жизнь, не жалея ни о чём, кроме слов, свидетелями которых только что стали стены этой комнаты. Договорились?
Она опустила кудрявую голову и коротко кивнула. И тут же подняла её:
- Эрик, но что теперь будешь делать ты? Твой дом сгорел, у тебя нет денег и друзей…
- Что-нибудь придумаю. - Беспечно ответил я. - А сейчас мне пора.
- Прошу тебя, останься хотя бы на день. Отлежись, поешь…
- Спасибо, Кристина. Я уйду, как только горничная принесёт мне одежду.
- Что ж, тогда мне, наверное, нужно приказать ей это сделать. - Вымученно улыбнулась она и, поднявшись с кресла, проследовала к двери. Открыв, её Кристина резко обернулась и посмотрела на меня. В её огромных глазах стояли слёзы.
Я сделал вид, что увлечён портретом бородавчатой мадам на стене, и дверь тихонько закрылась.
Вскоре ко мне зашла пожилая дама в форменном платье с подносом в руках. На нём высились две стопки - верхней одежды и белья. Через руку почтенной мадам были переброшены связанные за шнурки ботинки. Старательно не глядя мне в лицо, она вручила поднос, и, поставив обувь на пол, торопливо вышла, даже не спросив на это разрешения.
Пытаясь не думать, что за замечательная мне предстоит жизнь, я оделся, накинул на плечи пальто и собрался уже уходить, как взгляд мой снова упал на парик и маску, забытые на кровати.
Неодушевленные предметы не умеют разговаривать. Пусть всю прошедшую жизнь я вёл себя как буйно-помешанный орангутанг в период весеннего спаривания, но такие вещи я знал. А мочалка с тряпкой определённо со мной говорили. Они звали, манили к себе… А ещё требовали, приказывали, явно не желая отпускать просто так.
Не в силах сопротивляться, я подошёл. Взял в руки гладкую кожу, погладил пальцами мягкий шёлк волос… и зашвырнул парик и маску, за комод красного дерева. Там теперь их место.
Может, эти вещи и были необходимы Эрику, о котором я знаю лишь по рассказу Кристины, но мне они ни к чему. В моей судьбе нет места обману… По крайней мере, такому.
Господь - или кто там есть - подарил мне ещё один шанс, разрешив забыть о прошлых грехах и разочарованиях. И я буду полным идиотом, если им не воспользуюсь, продолжая жить, скрывая лицо от дневного света, как глупый страус прячет голову в песок. Нет, уж. Эту новую жизнь я встречу с открытым забралом. И не только встречу, но и достигну в ней всего, чего пожелаю. Или сдохну где-нибудь в канаве, как и положено убийце и шантажисту. Но всему, что со мной произойдёт, и хорошему и плохому, я буду обязан только себе, своим силам, разуму, талантам - если таковые всё-таки имеются, - а не лжи и дурацкому куску кожи, наводящему ужас на бедных хористок. Я добьюсь всего с открытым лицом.
Как бы тяжело это ни было…


Газета «Сьёкль», от 27 октября 1872 года.
Как Феникс из пепла
Более двух лет назад Париж потрясло ужасное событие - пожар почти полностью уничтожил величайший храм музыкального искусства, восхитительное здание Опера-Популер. Какое-то время в прессе муссировалось известие о постройке нового театра на площади Бастилии, но в свете известных событий 1870 года об этом, разумеется, не могло быть и речи. Однако, когда все мы уже почти смирились с фактом отсутствия оперного театра в столице, в январе сего года в муниципалитет поступил проект, а также щедрое пожертвования от частного лица на восстановление этого прекрасного здания. К превеликому удовольствию поклонников музыкального искусства, мэр дал согласие на начало работ, и, как все мы знаем, два месяца назад они были с успехом завершены. А вчера, 26 октября Опера-Популер наконец открыла свои двери, встретив публику новым трёхактным балетом «Феникс», в котором блистательно солировала несравненная Мегаритт Жири. Хочется напомнить, что до этого времени балерина выступала в лондонском Ковент Гарден, но на приёме в честь премьеры она заявила, что больше в Лондон возвращаться, не намерена, и продолжит профессиональную деятельность в своей альма-матер Опера-Популер. Вполне возможно, на её решение повлияла дружба с композитором балета, Эриком Ван Меером, который по неофициальным данным и является таинственным меценатом, сделавшим пожертвование на восстановление…

- Мэг, да прекрати ты читать эту чушь! Тем более, вслух! Слышишь, отложи газету и иди сюда, я тебя поцелую. Без газеты иди! С ней целовать не буду. Тоже мне, «таинственный меценат». Спасибо, хоть про лицо ничего не написали…

В раздел "Фанфики"
На верх страницы