Часть 1 ... Часть 3.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Светлый замок темного царства

Мне не жаль, что и налил и выпил я сам
Унижения чашу до дна,
Что к проклятьям моим, и к слезам, и к мольбам
Оставалась ты холодна...

11.

- Не только дом. Мое все! - Сказал он. - И теперь ты это увидишь...
Жюли долго стояла на широких каменных ступенях, устремив взор, словно куда-то в небо.
Через несколько минут они оказались внутри. Ее ждала длительная «прогулка» практически по всей опере. Он, просто-напросто, не мог не показать ей свою обитель, свой храм, в котором столько лет он творил, в стенах которого его душа взлетала высоко в небеса, и снова опускалась на землю, где столько было пережито и передумано, осмысленно и понято, столько приобретено и потеряно. Это то место, где он стал тем, кого боятся, и в страхе перешептываются по углам, чье имя не произносят вслух, это то место, для которого он стал наводящим страх Призраком, властителем, ангелом.
Он наконец-то вздохнул «полной грудью». Он вернулся в свои владения, которые осиротели на некоторое время без своего хозяина. Теперь он снова вернулся в предвкушении своей новой жизни. Каждый уголок, известный и неизвестный, каждая дверь, камень, коридор, все они были живыми, имели свою душу, и знали своего хозяина. Лишь они всегда немо хранили секрет его пребывания здесь, чтили и уважали, скрывая его от недолжных глаз, лишь они беспрекословно повиновались и принимали его, храня его тайны. Они первые узнали, что их хозяин снова здесь.
Тоска, одолевавшая его на протяжении всего этого времени, когда он был далеко, немного спала, он почувствовал себя лучше. До боли знакомые стены, изученный каждый уголок, каждый миллиметр этого здания от самого его купола до самых нижних этажей - все это было его. Он по праву считал себя хозяином здесь, зная как никто другой лучше, что представляет его Опера снаружи и изнутри. Там, куда никто и никогда не спускался, кто никогда не видел того, что видел и знал он, Призрак оперы.


Красота внешнего интерьера вскоре резко сменилась своей изнанкой. Зал, сцена, холлы - это все величественность ее красоты. Но у Оперы были еще и подземелья. Собственно, сами владения ее Призрака.
Другую часть он хотел ей показать еще больше, нежели увиденную ранее красоту.
Сумрак и холод бесконечных каменных коридоров охватил Жюли, и поначалу вселил страх, нагоняя неуютное ощущение толстых каменных стен вокруг, чувство безвыходности, загнанности, которое все нарастало, пока они дальше и дальше проходили по жутким, как сначала казалось девушке, подземельям Оперы. Но ее успокаивало то, что, похоже, он знал все здесь наизусть, каждый поворот, каждый коридор, каждую дверь. И сырые галереи оперы могли не внушать страх и неизвестность только лишь ее хозяину.
Промозглые и холодные коридоры, больше походившие на лабиринт, запах сырости, звуки капели, отдаленный слабый шум воды, все это пугало ее, заставляя ее сердце учащать свой ход.
Некоторое время она с молчаливым изумлением рассматривала все, что проходило перед ее глазами, изучала, всматривалась. У нее начала кружиться голова. Эти тоннели и коридоры, несомненно, таили в себе множество секретов и тайн, и их мог знать только тот, кто считался ее хозяином. Вскоре она потеряла счет поворотам и лестницам, и даже не пыталась запомнить дорогу.
Спуск в самую глубину Оперы показался Жюли невыносимо долгим. В воздухе ощущалась сырость, Жюли пару раз пыталась глубоко вздохнуть, но отяжелевший от влажности воздух не наполнял ее легкие. Ужасное ощущение неполноты вздоха довлело над ней, и пару раз она покачнулась, сжав сильнее его руку.
- Что с тобою? Тебе не хорошо? - Спросил он ее.
Жюли еще раз глотнула ртом воздух.
- Нет. Все хорошо. Просто я, правда, еще не привыкла. Но я привыкну, обещаю тебе! Я привыкну. - Зачем-то поспешила сказать она.
- Нет, тебе не надо привыкать! - Сказал он. - Я не позволю, чтобы ты жила всегда здесь. Я не хочу этого. Это слишком жестоко по отношению к тебе!
- Что ты хочешь сказать? - Голос Жюли становился слабее и слабее.
- Все будет хорошо. Вот увидишь. Я просто хочу, чтобы ты все знала.
И все-таки, вскоре она привыкла. Ее сознание будто бы приняло те картины, которые ее окружали, и она поняла, что это всего лишь одна из граней того, что предстало перед ее взором ранее.
- Мы ведь спускаемся вниз?!
- Собственно это и есть мои владения. Точнее, владения, принадлежавшие призраку. - Осторожно добавил он, заметив.
- Это сплошной лабиринт. Но вижу, ты во всем этом прекрасно ориентируешься.
- За много лет я научился этому. - Слегка усмехнулся он. - Мы скоро придем. - Заметил он, окидывая взглядом немного уставшую девушку.
Она практически отвлеклась от всего, что ее окружало, от всего, что было в ее памяти и мыслях. Она даже не заметила, как вскоре они, спустившись в самую глубину этих галерей, очутились на том месте, которое, собственно он и собирался ей показать. Свою обитель.
Здесь царили странные сочетания: запустение - и роскошь, небрежность - и утонченность, пышность - и тусклость, свет - и тьма, холод - и тепло.
Жюли будто бы облегченно вздохнула тому, что были преодолены длинные промозглые коридоры, глубокие лестницы, она наконец-то в его доме, она наконец-то здесь.
Ей хотелось уже, наконец, присесть, так как от долгих прогулок она немного утомилась. Слишком много ей довелось сегодня увидеть. Осмыслить все вот так сразу было очень сложно, и почти невозможно.
Он взял ее за обе руки, и сжал их, но аккуратно.
- Ты отдохнешь, а утром я хочу познакомить тебя с одним человеком, с которым просто не могу не встретиться, вернувшись сюда...
Девушка одобрительно кивнула ему головой, соглашаясь.
Да, еще в тот момент, как они приехали, он подумал о мадам Жири. Ее надо бы навестить, узнать, что тут происходило в его отсутствие. Ну и, в конце концов, просто поговорить с ней.
Видит бог, он нуждался в этом больше, чем когда-либо. Нет, определенно, надо было поговорить с мадам Жири, хоть это ему будет и не так уж просто сделать. При мысли об этом его сердце начинало биться, как у мальчишки, который нашкодил. Это было ужасно.
Ему становилось противно от самого себя.
И, тем не менее, так было. Он ждал реакции мадам Жири - положительной ли, отрицательной, но ждал с замиранием сердца. А что, если она просто-напросто не поймет его? Все это время она была единственным человеком, который знал его тайны, мысли, намеренья, она могла осуждать это, или поддерживать, но всегда была с ним. А что если сейчас, после того, как он расскажет ей откровенно обо всем - она отвернется от него?
Она была тем единственным человеком, с которым он был близок. Он всегда знал, что может обратиться к этому человеку, и она всегда выслушает его. За все эти годы он стал ей близок и дорог. Она любила его. Как мать, сестра, друг - это уже не важно. Он всегда чувствовал, что она искренна с ним. А он, в ответ, мог быть искренен с нею. Он всегда говорил ей правду. Потому что знал, что это единственный человек, который есть в его жизни. И который объективно выскажет ему свою точку зрения. Он мог слушать ее, а мог не слушать. Она знала, что в нем живет упрямый обиженный строптивый мальчишка. Она знала это, и принимала. Но она всегда хотела, чтобы он был счастлив. Она видела в нем того, кого не видели остальные.
Может быть, она даст ему ответы на многие его вопросы. Ну, или, по крайней мере, поможет отыскать к ним путь.
Ему необходимо было привыкать ко всему, что произошло с ними в последнее время. Ему необходимо было привыкать к тому, что рядом с ним теперь рядом везде и повсеместно эта маленькая беззащитная фигурка девушки. Но порой, надо признаться, он просто не имел представления, не знал, что надо делать, как с ней себя вести, что ей говорить, чтобы не обидеть ее, не причинить ей боль, что надо делать, чтобы она была счастлива и была уверенна в том, что он искренен с нею. Это удручало его. В нем до сих пор иногда просыпался тот «учитель» и «наставник», который вел маленькую Кристину.
Жюли была юна и неопытна. Его сердце и разум это знали и чувствовали. И тогда, сам того не понимая, он начинал вести ее, пытаясь стать для нее кем-то большим, нежели тем, кем он был для нее сейчас.
Мадам Жири была нужна ему, как собеседник и человек, гораздо больше понимающий в этом, чем он сам, ему необходимо было об очень многом с ней поговорить. Он слишком много хотел спросить у нее. Как он сейчас начинал понимать, он слишком многого не знал.
Он боялся ее. Боялся себя по отношению к этой девушке. Сначала он и помыслить не мог, что все произойдет именно вот так.
Он почему-то с непроизвольной скрытой улыбкой наблюдал, как Жюли с интересом и абсолютно детской открытостью изучает его жилище. Она осторожно пробиралась среди его утвари, изучая каждую деталь, каждую мелочь. Она радовалась, как маленький ребенок, рассматривая партитуры, книги, канделябры и прочую всячину, которая, похоже, не на шутку заинтересовала ее. Пару раз она, правда, того и гляди, норовила свалиться в озеро, так как несколько раз подходила к воде, приседала около, и, опуская в нее кончики пальцев, просто водила по ней, наблюдая за легкой рябью.
Нет, она, конечно же, повзрослеет, точнее, она уже стала взрослее.
Еще дольше и пристальней она рассматривала орган, тщетно пытаясь отыскать в нем схожесть с виденным ранее фортепьяно. Долго не решалась, но потом, осмелившись и набравшись сил, попросила его сыграть.
Он на какое-то время замялся с ответом. А потом с охотой согласился. Осознавая, что и сам чувствует в этом потребность.
- Тебе все-таки надо отдохнуть. - Сказал он, подходя к ней. - Ты устала с дороги.
Она улыбнулась, поднимая на него глаза, в которых сейчас он отчетливо мог прочесть радость и восхищение. - Я не хочу. Ты же будешь играть мне, хоть иногда!? - Попросила она. - Сейчас мне совсем не хочется спать.
- Ты хочешь продолжать?! - Одобрительно кивнул он ей. - Но не забывай, завтра нас ждет встреча с одним человеком, с которым я познакомлю тебя. Я не думаю, что будет очень удобно, если ты уснешь прямо в гостях.
- Нет. Такого не случится. - Застенчиво улыбнулась она. - Знаешь, а мне здесь очень нравится! - Быстро проговорила она, поднимая глаза куда-то вверх, словно хотела еще раз оглядеться. - Здесь очень красиво!
- Красота - обманчива. А это... это всего лишь попытки поспорить с убожеством и темнотой мрачных подземелий. - Мирно объяснил он, выпуская ее из своих объятий, так как она, высвободившись, снова направилась продолжать исследования.
Самой страшной мыслью была мысль о том, что сможет ли он ее любить, и любит ли он ее так, как она того заслуживает? Она ждала от него этого, а он не знал - сможет ли он.
Это была, пожалуй, первая ночь за все свои годы жизни здесь, в подземельях театра, которую он провел не в одиночестве.
Странно и непривычно было видеть эту маленькую хрупкую девушку в своем подземелье, в своей кровати, в конце концов. Но одновременно было что-то такое, что ласкало душу, от чего по телу разливался какой-то необъяснимый жар. Она доверяла ему. Она призналась однажды, что он ей нужен. Никто и никогда не говорил ему этого.

--

Утром он собирался встретиться с мадам Жири. Он всегда предпочитал сам наносить ей визиты. Это оставалось его привилегией. Но в этот раз, видимо, та вовсе не ждала его визита, и потому он откровенно напугал ее. Она вздрогнула, не смотря на то, что привыкла к его неожиданным появлением за все эти годы, и научилась не пугаться того, что в один прекрасный момент за ее спиной неслышно может возникнуть Призрак оперы.
Сейчас ее испугу было объяснение. Она не знала, что он может быть в Опере.
В глазах мадам Жири заиграла радость, через секунду сменившаяся тревогой.
- Ты вернулся, Эрик!? - Выдохнула она, наконец, облегченно. - Ты... с тобою все в порядке? Ты цел?!
- Да.
- Слава богу! - Ее губ коснулась едва заметная улыбка. - Я думала, что возможно, уже не увижу тебя живым, и что даже не узнаю, что с тобою произошло!
- О чем вы? - Нахмурившись, спросил он. - Похоже, вы и впрямь считали, что меня уже нет в живых. Отчего такие мысли?!
- Эрик... а ты не знаешь?
- Не знаю. - Поспешил остановить ее он, взяв за руки. - Но давайте вы расскажете мне об этом позже. Потому как то, в чем я должен вам признаться имеет большую поспешность и важность.
- Но... - Мадам Жири обеспокоено окинула его взглядом. Он ничуть не изменился, ее мальчик, ее дорогой мальчик, о котором она беспокоилась, не в силах сомкнуть глаз несколько последних ночей. Он был все такой же. Упрямый и своевольный. А она, по обыкновению, не могла ему перечить.
Она протянула к нему руки, обняв. Как ни странно, он не оттолкнул ее, чего она, в принципе, ждала от него. Она была уверена, что он не позволит, как это было прежде. Он никогда не позволял себя касаться. Мадам Жири несколько секунд держала его в своих объятиях, благодаря бога за то, что он позволил ему вернуться живым.
Он мог делать какие угодно глупости, но она не могла скрывать, что всегда беспокоилась за него, искренне переживая. Наконец она отстранилась от него.
- Эрик, что-то произошло? О чем ты так поспешно хочешь поговорить со мною?
- Да, точнее нет, но... Хорошо, я объясню. - Согласился он, шумно вздыхая. - Мне надо поговорить с вами.
- Рассказывай. - Попросила его мадам Жири, замечая, как учащает ход ее сердце. Дурное предчувствие. Она хорошо знала этот его взгляд. Должно быть, ему и впрямь, есть что сказать.
Одному богу было сейчас известно, что предстояло услышать ей в данный момент. И она не знала, обрадует ли ее это, или это будет нечто ужасное, к чему ей необходимо заранее подготовиться. Он медлил.
- Эрик, я прошу тебя... - Почти с мольбой в голосе, попросила она его, - не заставляй меня мучиться неведеньем. Рассказывай. Что-то случилось?
- Случилось. - Не смотря на взволнованный тон мадам Жири, ответил он ей совершенно спокойно.
Она снова вздохнула, положив руку на грудь, словно желала успокоить этим прикосновением бешеный темп своего сердца.
- Я жду. - Нахмурила она брови, замечая, что он, выжидая чего-то, пристально смотрит на нее.
- Вам надо кое-кого повидать. Потому, я скоро вас покину, и приведу к вам гостя.
- Кого? - Сорвалось с ее губ.
- Антуанетта, я вернулся. Этой ночью. Но вернулся не один... Надеюсь, вы поймете меня и... может быть даже одобрите. Хотя, не уверен... но я буду нуждаться в вашей помощи, ровным счетом, как и тот, другой, человек. Но если вы откажите мне, узнав всю правду, поверьте, я пойму.
- Прекрати играть со мною в какие-то тайны. Я ничего не понимаю. Скажи мне как есть. И что это за человек, с которым ты желаешь меня познакомить?!
- Дело в том, мой друг, что я вернулся, но я вернулся не один. Я вернулся с... женщиной.
Мадам Жири снова ощутила, как перехватило ее дыхание. В ее голове быстро пронеслись всевозможные догадки.
- Кристина!? - Испуганно выдохнула она.
- Нет.
Мадам Жири недопонимая, смотрела на его совершенно спокойное лицо. Его волнение можно было вычислить лишь по время от времени прыгающему взгляду, то на нее, с нее на пол, потом куда-то еще. Он уходил от прямого взгляда.
- Если не Кристина, то кто? Эрик я до сих пор ничего не понимаю. Прошу, расскажи мне все. - Нахмурившись, строго попросила она.
- Антуанетта, я думаю, имеет смысл начать с самого начала. Но это, кажется, очень длинная история. Я... теперь у меня есть жена.
Руки мадам Жири, лежавшие поверх подлокотников кресла дрогнули, она прижала их к груди, и они безжизненно упали на колени. Да уж, такого заявления она никак не могла ожидать. Вот уж точно, не знала к чему готовиться. Готовилась к чему угодно, но только не к этому.
- Как? - Побледнев, спросила она. - Постой, - тряхнула головой мадам Жири, - я окончательно потерялась в твоем рассказе. - Она глубоко вздохнула, выпрямившись, сев на краешек кресла, привела свое сбившееся дыхание в порядок, и приготовилась слушать, немного наклонив голову набок.
- Я не знаю с чего начать, всего слишком много... - Пожал он плечами.
Он погрузился в свои мысли и начал рассказывать ей все по порядку.
И хорошо, что она сама попросила его все рассказать ей. Он чувствовал в этом потребность. Сейчас его душа постепенно освобождалась от этого груза, который он все это время держал в себе, и чувствовал, как он давит, словно мешает дышать. Но слишком сложно душа шла на откровение. Она словно противилась его собственным порывам высказать все это. Даже не смотря на то, что перед ним сидел тот человек, что всегда выслушивал его, которому он доверял, и в котором он был уверен.
- Я не знаю, как это произошло, Антуанетта! - С болью в голове произнес он. - Я... кажется, это было безумие. Я... потерял голову. Я не знаю... - Сжал он руки в кулаки. - Я не помню. Но она совсем ребенок... И она почему-то не боится меня. Но она не заслужила ничего, ровным счетом ничего из того, что с ней произошло. Что я... я хотел ее защитить, хотя бы отчасти, а получилось... получилось наоборот. Это безумие, какое-то безумие!
- Ты хоть понимаешь, что ты наделал? - Нахмурилась мадам Жири.
Он пожал плечами. Что он мог ответить сейчас?
- Теперь я... я должен позаботиться о ней. У нее есть только я. Парадоксально, правда?
- Господи, Эрик, я не знаю, что сказать!
Когда она говорила таким тоном, он к своему негодованию до сих пор чувствовал себя ребенком. Наверное, потому, что она вела себя с ним так, как должно вести старшему другу, сестре, матери. Но сейчас это было уже не столь важно.
- Что же, Эрик... я вижу, ты ждешь от меня каких-то слов?! - Она взглянула на него, вздохнув.
Он молчал. Но, тем не менее, она знала, что он ждет. Молча ждет ее слов. Только, слов у нее не было.
- Что ты хочешь услышать? Одобрение, осуждение, что?!
- Не знаю. - Беспомощно произнес он.
Она встала, прошлась по комнате.
- Что же, ты сам избрал этот путь. И теперь... думаю, ты стоишь в самом его начале. Осталось - сделать шаг. И начать свой путь. Тебе придется.
Он поднял на нее болезненный взгляд.
- Придется Эрик. - Сухо произнесла она, видя его смятение. - И все из-за нее. Из-за Кристины. Пора учиться жить без нее. Пора!
Он промолчал.
- Вот только, могу я спросить? Что ты... что ты чувствуешь к ней?
- Не знаю, мадам Жири. Я пока не знаю. Вы сами знаете - нелегко учиться доверять людям.
- Нелегко. Но дело совсем в другом. Помимо этого - дело еще в чувствах.
- буду стараться.
Мадам Жири усмехнулась.
- Я искренне верю, что ты одумаешься. И, возможно, примешь это как возможный шанс. Поверь, не всегда возможно получить шанс что-то изменить и перестроить. Может быть - это твой шанс?
Он вздохнул.
- Что ты еще хочешь услышать от меня? Могу сказать тебе, что вы всегда можешь рассчитывать на мою помощь. Всегда!
- Спасибо. - Совсем наивно и растерянно поблагодарил ее он, просто не найдя, что можно еще сказать.
Он приподнялся, и, глядя в ее глаза, крепко сжал ее руку.
- Но нам с вами еще об очень многом надо поговорить.
Самое ужасное и несносное - ощущать себя абсолютно беспомощным, как маленький не знающий ничего ребенок.
- Конечно. - Охотно согласилась она. Но ее взгляд начал темнеть, а уголки губ опустились.
Он это легко заметил.
- Антуанетта, что-то не так?
- Нет. Все хорошо. Но Эрик, знаешь ли ты... - Она медлила, словно не хотела говорить, но отчетливо понимала, что это было необходимо сказать, - здесь теперь снова опасно.
Он, недоумевая, приподнял одну бровь.
- О чем вы?
- Они снова искали тебя. И боюсь, они вернутся.
- Когда это было?
- Недавно. Ночь или две назад. Я не знала, что делать. Я не знала и не могла знать, что с тобой. Вот почему я была так напугана, когда увидела тебя. А если все начнется сначала?! Они могут вернуться в любой момент. Они не нашли тебя, так как тебя здесь еще не было, но теперь...
- Похоже, они и впрямь хотят войны. - Невесело усмехнулся он.
Но мадам Жири ясно заметила в его голосе угрозу.
- Только не делай глупостей.
- Лучше я не буду давать вам ложных обещаний, Антуанетта. Но я не хочу ничего дурного, если только прежде они сами не сделают что-то. Наоборот, я желаю, что бы это как можно скорее закончилось. И вы сами понимаете, что сейчас я, как никто заинтересован в этом. Хотя... - еще раз усмехнулся он, - должен вам признаться, я предполагал это.

--

Гостью мадам Жири приняла радушно. Она была очень мила, и, похоже, еще совсем юна. Мадам Жири посмела предположить, что она, скорее всего, была одного возраста с Кристиной. Может быть чуть младше, ну а может быть чуть старше ее.
Но девочка жила вдали от города, и почти ничего не знала о жизни.
Об этом говорил еще почти детский наивный, отчасти напуганный взгляд.
- Это мой очень хороший друг. Надеюсь, она станет и твоим другом тоже. - Не выпуская руки Жюли, которую он крепко держал, сказал Призрак, представляя девушку мадам Жири. Жюли несмело улыбнулась.
По глазам мадам Жири он видел, что Жюли ей понравилась. От этой мысли ему стало легче.
- Я думаю, мы обязательно станем хорошими знакомыми. - Мягко сказала мадам Жири, пожав руку девушки, и улыбаясь ей.
Девушка все-таки немного стеснялась, из-под опущенных ресниц поглядывая то на Призрака, то на мадам Жири. С ним рядом, под пристальным и изучающим взглядом этой женщины Жюли чувствовала себя немного неуютно.
- Ты, наверное голодна. - Произнесла мадам Жири. - Не откажешься от чая?
Время шло неспешно. Прошло не больше часа. Мадам Жири явно симпатизировала девушке. Хоть та поначалу и была немного зажата.
Что ж, похоже, того, чего он опасался, не произошло. Он отчего-то боялся осуждения. Но эта девушка мадам Жири понравилась, она прониклась к своей нежданной гостье, и даже проявляла свойственную ей заботу. Он знал - мадам Жири была очень чутким человеком, и, не смотря на свою внешнюю сдержанность и невозмутимость, она всегда была человеком, умеющим щедро одаривать заботой и любовью.
Все было бы очень хорошо, если бы мадам Жири время от времени не начинала суетиться, что выдавало ее беспокойство и тревогу. Он знал причину этой тревоги. Но сейчас ему сейчас совершенно не хотелось думать об этом. Меньше всего хотелось рассказывать Жюли о том. О чем рассказала ему Антуанетта. Вместе с тем он хорошо понимал всю серьезность того, о чем ему было сказано мадам Жири несколькими часами ранее. И это требует решения. К сожалению, у него не так много времени. Беседы за чаем призваны умиротворять, расслаблять, доставлять удовольствие, но только не ему, и только не сейчас.
Он поспешно поднялся со стула.
- Я бы хотел поговорить со своим другом кое о чем. Дело в том, что есть один вопрос, который нужно решить безотлагательно. - Отводя глаза от взгляда Жюли. Произнес он невнятно. - Ты позволишь, если мы покинем тебя на пару минут?
- Что-то не так? - Обеспокоено спросила Жюли, тоже поднимаясь вслед за ним.
В ее глазах заиграло волнение. Она поочередно смотрела то на него, то на мадам Жири.
- Нет, все хорошо. - Зачем-то сказал он ей откровенную неправду. - Просто мне нужно обсудить кое-что. Прости, что мы покинем тебя на несколько минут. Всего лишь на пару минут.
Ему вовсе не хотелось столь бесцеремонно оставлять ее одну. Это было не лучшим тоном. Но необходимо было поговорить с мадам Жири. А он не хотел говорить сейчас при Жюли, так как, возможно, им придется затронуть тему о том, что делать дальше, и как избежать той опасности, которая может ждать в любой момент времени. Пока об этом знала только мадам Жири.
Девушка снова опустилась на стул.
- Конечно же. Я подожду вас. - Улыбнулась она. - Не беспокойтесь обо мне. Я понимаю. Я все хорошо понимаю.
- Так что вы думаете о... ней? - Сказал он, проходя в другую комнату.
- Чудесная девушка. - Коротко ответила мадам Жири. - Она хорошенькая. Но... скоро она превратится в женщину. Ты готов к этому?
Он ответил ей молчанием.
Мадам Жири не стала повторять свой вопрос, замечая его замешательство.
- Я хотел бы, что бы она была счастлива, Антуанетта. - Рассеянно вздохнул он. - Это ведь нормальное желание. Но я не знаю как... как я могу это ей дать?! А она этого ждет, я знаю. Я до сих пор не могу представить себе, что она... она приняла меня.
- Я понимаю твой страх. Но он пройдет. Я надеюсь.
Она изо всех сил хотела в это верить.
- Я должен делать все, чтобы она могла чувствовать себя в безопасности и счастливой...
В его глазах читался вопрос. Но он не решался спрашивать ее. Мадам Жири видела его вопрошающий взгляд, и решила не дожидаться его вопросов, продолжая:
- За все время наших разговоров я только и слышу, что говорит твой рассудок. Бедняжка. Она влюблена в тебя.
- Вам не смешно самой говорить это мне? - Усмехнулся он.
- Что в этом такого? Я знаю, ты не можешь в это поверить. Ты всегда считал иначе, ты считал, что нет на свете человека, который может проявить к тебе тепло, заботу, полюбить...
- Не может.
- Ей ты тоже не веришь? Она здесь, с тобой. Не может?
- Я... не знаю. - Тряхнул он головой.
- Но она действительно влюблена. И кажется, для нее это впервые. В данной ситуации ты не только старше ее, но и опытнее в жизни. Неужели ты не замечаешь, что она не желает быть перед тобой в своем лице ребенком? Она женщина. А ты обращаешься с ней, как с малышкой. - Мадам Жири замолчала, заметив на себе его недовольный взгляд. - Не дуйся на меня! - Строго добавила она. - Ты сам хотел от меня помощи.
Он вздохнул, отвернулся от нее, чтобы не встречаться взглядом с ее глазами.
- О чем вы толкуете, Антуанетта? - Нехотя огрызнулся он.
- В тебе настолько укоренилось убеждение, что любовь - это проклятие, что ты до сих пор не можешь признаться себе в том, что, может быть, все могло бы быть иначе.
Она была права?
- Не говорите так. Если вы считаете, что у меня не хватает сил...
- Я не об этом. Ты слишком сильно страдал из-за любви. Любви, которая в последствии превратилась в страшную одержимость, которую никто не в силах был остановить.
Да, это было именно так. А сейчас тебе нужно самому строить новый путь к чувствам. Пора становиться взрослым. - Строго проговорила она.
Он не понял ее намека, но ее резкий тон и слова обидели его.
Больше всего он ненавидел, когда она начинала отчитывать его. А она частенько пыталась это сделать. Раньше хоть и посредствам осуждающих многозначительных взглядов, и иногда, хоть и коротких, но емких фраз. Она никогда не противоречила ему, но и никогда не скрывала своего отношения к его действиям. Она знала, что все равно он сделает так, как считает нужным. Однако он всегда выслушивал ее. Что не говори, но к ней он относился с особым уважением. Был ли такой человек на свете, который мог бы сказать, что наделен уважением самого Призрака оперы?
Мадам Жири не скрывала, что откровенно побаивалась его. Эта одержимость, которая владела его разумом, заставляла бояться его действий. Но она знала, что он, скорее всего, никогда не поднимет на нее руку.
При всех своих безумия и жестокости к окружающему миру он был человеком, который по-настоящему может быть благодарным, умеет искренне и чисто любить, а в душе все-таки еще безобидный ребенок.
Этого ребенка в нем она до сих пор защищала, оберегала и любила. Ей куда сложнее было понять обезумевшего мужчину, в его лице, который начинает творить ужасы. Эта его сторона души не внимала ей никогда. Она всегда оставалась темной для нее.
Именно потому, она предпочитала видеть в нем до сих пор мальчика, и знала, что он ее выслушает, и может быть даже даст ей ответ. Она почти всегда обращалась к этой его стороне души.
Кажется сейчас, после недавних событий она начинала видеть в нем, наконец, повзрослевшего мужчину. И это радовало ее. Все было бы ничего, если бы обделенный любовью и нежностью ребенок, который до сих пор жил внутри его израненной души так явно не управлял его мыслями и действиями.
Замечая его озадаченность, и откровенную разочарованность их разговором, мадам Жири поспешила сменить тему.
- Эрик, - начала она мягко, подходя к нему, - ты еще не рассказал ей?
Он резко повернулся к ней. Его взгляд был тяжелый и заметно темнее, чем минуту назад. Чем тогда, когда она отчитывала его, а он открыто показывал ей свое недовольство этим ее занятием. Она напомнила ему о неприятном, о том, о чем он сейчас меньше всего хотел вспоминать и думать. Ему сейчас требовалось столько времени, чтобы обдумать все, осознать, может быть отыскать в себе ответы на собственные вопросы.
Да, она напомнила ему о том, о чем он упорно отказывался думать, словно желая оттянуть этот вопрос и как можно дольше не искать решение.
- Нет. Еще нет. - Сухо уронил он. - Антуанетта, пока она будет рядом со мной - она будет в опасности. Вы понимаете о чем я?
- Да. Что ты собираешься делать в таком случае?
- Мне необходимо будет снова покинуть Оперу...
- Но...
- На время. - Уточнил он.
- Куда ты снова отправишься?
- Это уже мое дело.
- А Жюли? - Обеспокоено поинтересовалась мадам Жири.
- Боюсь, она останется. Я не смогу забрать ее. Я не знаю, что теперь может произойти завтра, или послезавтра...
- Не говори так! - Нахмурилась мадам Жири.
- Вы... позаботитесь о ней? - Спросил он, взяв ее за руки. - Пока я не вернусь. Обещайте о ней позаботиться. Я прошу вас! Не отпускайте ее от себя. Я должен знать, что с ней ничего не случится!
- С ней ничего не случится, Эрик! - Успокоила его мадам Жири. - Я обещаю. Я позабочусь о ней.
- Сделайте что-нибудь, но пока она должна быть при вас. Здесь. Скажите, что она ваша родственница, что угодно. Жюли прекрасно рисует... Ей можно найти здесь какую-нибудь работу. Но никто не должен знать, кем она приходится мне. Я надеюсь на вас.
- Да. - Соглашалась мадам Жири, чувствуя, как с каждой фразой он крепче сжимает ее руки. - Но как воспримет это сама Жюли?
- Я поговорю с ней. - Отпустил он ее руки, вздохнув.
Сейчас ему вовсе не хотелось затрагивать эту тему. Но он понимал, что необходимо сообщить об этом Жюли как можно скорее, тем более, что долго ему нежелательно сейчас оставаться в опере. Никто не знает, к чему это может привести.
Выйдя из комнаты, он нашел девушку у окна. Жюли поспешно обернулась, услышав шаги за спиной.
Он был хмур. Жюли уже за все это время, что провела рядом с ним, прекрасно знала его взгляд, и научилась различать настроение. К чему мог привести их разговор с мадам Жири, что он так резко изменился? Похоже, было что-то, что доставляло ему и этой женщине немалое беспокойство. Жюли попыталась улыбнуться ему, но улыбка вышла ломанной и совершенно неестественной.
- Эрик, что-то... - Не своим голосом начала она.
Но он не дал ей договорить.
- Пойдем. Я должен тебе кое о чем сообщить. - Беря ее за руку, и отводя от окна, сказал он.
Почему-то от его прикосновения у Жюли вдоль позвоночника прошел мороз. Она вздрогнула.
- Прямо сейчас? Что произошло? - Она попыталась остановиться, противясь его действию. Но от этого ее запястье сжали еще крепче, дернув за руку, увлекая за собой.
И ей ничего не оставалось, как пойти за ним. Иначе она бы просто была уведена силой.
Жюли видела, что ему сейчас отнюдь не хочется встречать сопротивление и лишние вопросы. Они прошли в комнату, из которой он только что вышел с мадам Жири.
- Что ты хотел сказать мне? - Торопливо спросила Жюли, как только он отпустил ее руку.
Он заметил ее тревогу, которую поспешил хоть как-то снизить. Он протянул руку и погладил ее по щеке.
Увидит ли он ее еще когда-нибудь? Сейчас, когда он понимал, что может потерять ее навсегда.
- Не молчи, пожалуйста. - Вздохнула девушка. Ее рука дотронулась до его руки, и тем самым она только крепче прижала его ладонь к своей щеке.
Он медлил отвечать ей, всматриваясь в ее лицо. Ее черты были так совершенны и выразительны, что на них было больно смотреть, когда он осознавал, что может еще очень долго ее не увидеть, а может быть, и никогда.
Замечая его взгляд, она трогательно улыбнулась. Но улыбка получилась грустной.
- Обещай, что поймешь меня. - Попросил он ее, прежде чем рассказать ей все то, о чем собирался.
- Я обещаю. - Секунду спустя, помедлив, ответила Жюли. - Скажи, случилось что-то ужасное?
- Да. Наверное - да.
- Тогда скажи мне, пожалуйста!
Когда он рассказал ей все то, о чем сообщила ему мадам Жири, он заметил, как девушка вздрогнула. Ее охватил страх, который она была не в силах скрыть от него.
- Я не могу оставаться здесь сейчас. Я не знаю, что может случиться через час, через день. Мне необходимо будет на какое-то время снова покинуть театр. Это похоже на какую-то игру, в которую, если честно, мне сейчас не очень-то и хочется играть. Но это, как и все пройдет. Надо всего лишь переждать какое-то время. Верь мне. А потом я вернусь. Не найдя меня здесь они, по крайней мере, оставят в покое Оперу. А там я что-нибудь придумаю! Для нас. - Добавил он, секунду спустя.
Жюли мужественно его выслушивала, хотя он видел, что из ее глаз, того и гляди, покатятся слезы, и она не сможет их сдерживать. Да, ей не легко это слышать. Девушка ожидала вовсе не такой жизни. Она, наконец-то, думала, что ее жизнь приняла четкие рамки, в пределах которых она может свободно дышать. Но никто не обещал, что будет легко. Более того, он с самого начала знал, что легко не будет никогда.
- Ты хочешь покинуть свой дом? - Испугано спросила она. - Не оставляй меня! - Глаза девушки намокли. Кажется, она пока еще не до конца понимала, что происходит.
- Я не могу. Пожалуйста, пойми, что я не могу взять тебя с собою. Ты должна остаться. Я не могу подвергать тебя опасности! Это слишком серьезно. Ты останешься здесь, пока все не утрясется. А потом я вернусь, и заберу тебя! Когда я буду уверен, что мы в безопасности. - Добавил он, притянув ее к себе.
- Но как я буду без тебя?
- Мадам Жири. С тобою будет мадам Жири.
Девушка плакала, утыкаясь ему в грудь лицом. Ее плечи изредка вздрагивали.
- Я не хочу! Ты забрал меня из одного мира, чтобы покинуть в другом?
- Я никогда не покину тебя, Жюли. Я буду приходить к тебе! Обязательно! - Он заглянул в ее глаза. - При первой же представившейся возможности я буду навещать тебя! Обещаю тебе, Жюли! Я найду способ...
- Я не переживу, если с тобою что-то случится! - Сквозь слезы открыто призналась она. - Что они сделают с тобой!?
- Они ничего не сделают. - Хмуро ответил он. - Обещаю тебе, что все будет хорошо. Но ты должна быть сильной! Нам всего лишь необходимо переждать время. Я смогу защитить себя... А вот ты - нет
Он порывисто обнял ее. Жюли плакала. Он чувствовал, что щеки девушки мокры от слез, он только крепче обнял ее, не зная, что делать. Слова давались ему с большим трудом, словно ему было невероятно трудно извлечь их из самых глубин своей души. Они терялись где-то по пути. Было очень и очень больно, страшно, неприятно, хотелось забыть обо всем, и сказать ей, что на самом деле все это не так, что слезам и беспокойству нет причин. Но он не мог сделать этого, потому что знал правду.
Он еще раз обнял ее и крепко прижал к себе. В горле стоял острый душащий ком, который не давал ни говорить, ни дышать, ни плакать.
Какая бы суровая участь не ждала его, он достойно встретит ее, а главное, у него будет смысл и силы бороться за жизнь и выжить.
- Ты ведь вернешься? Вернешься? - Пробормотала Жюли, не отнимая лицо от его груди. - За что? Почему все так? Разве ты не заслуживаешь жизни, как и все люди? Что им нужно?
- Я. - Усмехнулся Призрак. - Ты забываешь кто перед тобою. Раньше я обязательно ответил бы на их угрозы. Мне бросили вызов. И не один. У меня есть свои правила ведения войны. Но сейчас... сейчас я предпочту просто уйти. Я понимаю. Что так будет лучше. Хоть это, поверь, и претит многим моим взглядам на все это. Я не привык уходить просто так.
- Ты вернешься? - Еще раз испуганно спросила девушка.
- Я вернусь. Обязательно вернусь.
Девушка подняла на него глаза.
Мгновение Жюли глядела на него пристально и серьезно, затем снова разрыдалась, по ее бледным щекам потекли слезы.
- Не надо. - Он нежно укачивал ее в своих объятиях. - Сейчас мы оба ничего не можем с этим поделать. Но я обещаю тебе, что все закончится.
- Я знаю, знаю.


2.

Как жила Кристина все это время? Как в бреду. Ее здоровье шло на поправку. Она набиралась сил и чувствовала себя гораздо лучше. Но душа металась в стенаниях...
Здоровью Кристины действительно ничего не угрожало. Природа была против, и ее желание смерти она не принимала. Ей суждено было остаться жить. Сейчас Кристина, правда, уже не понимала - зачем. Ей показалось, что умереть так просто. Оказалось - все намного сложнее. Еще какое-то время назад, когда она была девочкой, жила в опере, и ее посещал Ангел музыки, спроси ее, зачем она жила и хочет ли она жить, она бы с легкостью ответила, что знает в чем смысл ее жизни, и что большего счастья, чем жить в этом мире не может быть дано человеку. А сейчас ее сердце кровоточило, отвергая этот ненавистный мирок, в котором она была заключена.
Да, она поправлялась. Сама не желая этого. Ее тело набиралось силой и здоровьем. Только зачем ей это? Но, здоровье физическое отнюдь не значит здоровье душевное. Ее душа по-прежнему болела. И болела страшно. Эта боль ощущалась во всем ее теле. И излечить ее было не в силах ни одно лекарство. Боль растекалась по телу день ото дня все сильнее. Охватывала ее пылающим жаром.
Когда Кристина выходила замуж, она мечтала о мирной жизни, о семье, о детях, о доме, наполненном светом и счастьем. В общем, о том, о чем мечтает каждая женщина, когда вступает в новую жизнь, в жизнь, где ее связывают брачные узы с мужчиной, с человеком, которого она любит, уважает и ценит, с которым желает провести всю свою жизнь, родить от него детей, познать счастье и радость.
Она мечтала об этом. Но теперь ей казалось, что все это обошло ее стороной. Все мечты были разрушены в одно мгновение. Разрушены тем, кем однажды были созданы другие мечты, сказка, сотканная из света и чудес внутри ее души. Этот человек с такой легкостью умел создавать и творить прекрасное, и столь же легко уничтожать то, что его окружало. Потрясающий дар, который дан не каждому. Сочетание творца и разрушителя, силы, и вместе с тем беспомощности.
Она знала об этом, и это пугало ее. Это не могло не вселять в нее страх. Именно те качества, которые сочетал в себе он, и отпугивали ее от столь могущественного духом человека. Он был слишком открыт одновременно и не познан для нее. Было многое, что она не могла представить, понять, осмыслить, одобрить, с чем не могла смириться. И все бы было иначе, если бы ее душа не была пленена им.
С недавнего времени Рауль сильно изменился. Иногда Кристине казалось, что теперь она совершенно его не знала. Ее дорогой любимый мальчик, с которым она была знакома с детства, был совсем не похож на того человека, с которым она жила сейчас. Жила. Если это можно было так назвать. Их совместная жизнь, по крайней мере, для Кристины, превратилась в ад.
О, ее друг, друг ее детства, этот добрый и открытый юноша, к которому когда-то тянулось ее сердце, сейчас он был чужим для нее. А она - чужой для него.
Случившееся тем вечером нанесло огромный отпечаток на их нынешнюю жизнь. Кристина помнила весь ужас происходящего. Помнила до тех пор, пока она не потеряла сознание, последовав за своим мужем. Больше она ничего не помнила. И ничего не знала. Ей было страшно вообразить о том, что могло произойти. Неведенье было страшной карой.
Кристина открыла глаза уже в своей постели. По ее телу неспешно растекалась слабость и боль. Голова раскалывалась и была тяжелой. Первое слово, которое она буквально простонала, как только ее веки открылись, было имя... Эрик.
Она помнила - ее муж в тот момент мгновенно поднялся с края кровати, на котором сидел, ожидая ее пробуждения, и тяжелой поступью прошелся по комнате. Но не проронил ни слова. Она не знала, что тогда происходило внутри его души, что он чувствовал, и какие мысли возникли в его голове. Она не видела его лица. Она вообще была не в состоянии что-либо видеть. Ее мутило, и плыла голова. Возле Кристины засуетились служанки и доктор.
- Позаботьтесь о ее здоровье. - Кинул доктору Рауль, и покинул ее спальню, хлопнув дверью.
Кристина понимала, это начало конца. Конца их отношений, которые столько времени связывали их. Отвержение знаменовало его неприязнь и сильнейшую обиду. Если это можно назвать обидой. То, что пережил ее муж, нелегко было принять. Не каждый сможет это сделать. Это было слишком жестоко. Да, в первую очередь это было слишком жестоко с ее стороны по отношению к его чувствам. Она это осознавала. Сейчас лучше, чем когда-либо.
Но что она могла поделать? Все было уже сделано. Все было уже решено. И ничего не повернуть назад. Возможно, самым разумным для нее было бы не совершать того, что она когда-то совершила, не избирать тот путь, который был ею избран. Но на тот момент этот ее поступок для нее являлся единственно верным и правым.
А сейчас неизбежность конца, финала всего, что имела она в этой жизни тяжестью давила на грудь, не позволяя свободно вздохнуть. Больно. Она окончательно потерялась.
Порою, веером раскидывались в ее голове воспоминания былого. Она задыхалась, вспоминая так отчетливо возникающую в ее памяти статную фигуру, мягкий чарующий голос, острый пристальный взгляд, человека, чье имя обжигало ее горло, от чего ее тело начинало плавиться от жара, а кровь принималась закипать в жилах, и приливала к голове, вызывая биение в висках.
Почему? Она не знала. Она не хотела этого. Пыталась как можно реже думать об этом, не вспоминать. Вообще не вспоминать. Забыть. Но чем усерднее ты что-то прячешь в самые глубины своей души, тем вероятнее, что это рано или поздно вырвется, и результат может быть еще страшнее, и даст тебе знать, не разрешая спрятаться от воспоминаний былого. То, что не позволено быть забытым, никогда не забудется. И все попытки будут не более чем тщетными. Кем-то свыше предопределяется расплата за свои действия, которые непременно ложатся отпечатком на последующую жизнь.
Это было невыносимо. Она прокляла свою жизнь, все, что было с нею связано, и то, что было когда-то дано ей судьбой. Когда-то она считала это даром, чудом, но теперь это превратилось для нее в адский пламень. В этом пламене горела ее душа.
За все время, пока Кристина оправлялась, муж редко навещал ее. Почти никогда не заходя к ней в спальню, когда она бодрствовала.
- А что мой муж, почему он не приходит? - Справлялась она у служанок, которые приносили ей обеды, ухаживали за ней.
- Он зайдет к вам позже, мадам. - Давался ей ответ.
Кристина ждала визита мужа. Но почти никогда не дожидалась. Она хотела хотя бы отчасти узнать о происходящем в ту ночь, что случилось, что стало с тем человеком. Но спрашивать у Рауля о Призраке она все равно бы не решилась. Хотя... что у же теперь. Но похоже, как казалось Кристине, ее муж запретил говорить в своем доме что-либо об этом человеке. Не было и ее служанки, Жюли. Что стало с нею? Кристина находилась в полном незнании. Все, что ей удалось узнать от прислуги, это то, что ее горничная больше здесь не работает, о том человеке, от которого, кстати, ее муж получил не малый ущерб за сгоревшую конюшню, ничего не известно. Но, похоже, он жив. Пока. Это на время успокоило Кристину.
Когда Кристина окончательно окрепла, и стала выходить из своей комнаты, спускаться к завтраку, ужину, выходить на улицу - ее муж был молчалив, и постоянно прятал от нее взгляд, не желая видеть ее глаз. Она отчетливо ощущала на себе его негодование и неприязнь. Это была страшная расплата. Боль истошным криком подкатывалась к ее горлу. Она хотела кричать. Но не могла. Они оба не решались первыми заговорить. Рауль молчал, так как чувствовал, что просто физически не может сейчас поддерживать разговор с женой. Всякий раз, когда он видел ее, у него перед глазами вставала картина, открывавшаяся ему в тот вечер, когда он открыл дверь в ее спальню, и того, что, возможно, было до этого. Это приносило ему боль, с которой в одиночку он не мог справиться. И преодолеть, и смириться так скоро он тоже был не в состоянии. Ему требовалось время. А Кристина просто-напросто не могла заговорить с ним первая, так как чувство стыда и неловкости отнимали у нее все слова и фразу сразу же. Она не испытывала ничего, кроме оцепенения. Ей и самой было не по себе так просто смотреть в глаза мужу.
Так шло время. Около недели они жили как чужие, не разговаривая, и почти не смотря друг на друга. Но так было невозможно существовать.
Днем Кристина часто не заставала Рауля дома, он, ничего не говоря ей, покидал поместье. Иногда, почему-то, приходил слишком поздно ночью, когда она уже спала. В его душе, явно, творилось что-то необъяснимое и странное.
А вечером, когда он был дома, в ее сердце бились порывы самой придти к нему и поговорить, возможно, попросить прощение, хотя она понимала, что прощения ей не будет, она заставала мужа за бутылкой спиртного, и ей тогда было уже совершенно бесполезно начинать с ним разговор.
Она осталась совершенно одна в огромном пустом, холодном и лишенном взаимопонимания и любви, доме.

--

Жизнь Кристины превратилась в клубок однообразных и пустых дней. Все вечера она проводила за шитьем, это было единственное, что могло хоть как-то утешить ее и отвлечь от той боли, которая одолевала ее на протяжении вот уже неопределенного времени.
Ее сердце с болью ворочалось в груди от накрывшего ее одиночества, но несмотря ни на что, она все равно оставалась замужней дамой, мадам де Шаньи.
Нельзя было сказать, что она никогда не знала счастья. Когда-то в ее жизни был свет и тепло. А может быть ей это, всего на всего, лишь казалось? Может быть и так. Но она все равно могла сказать, что было время, когда ее сердце сладостно замирало, глаза ее сияли. Когда-то она даже думала, что ничего не может быть сильнее и прекраснее любви, которая таилась в ее сердце. Любви к ее нынешнему мужу конечно. А он любил ее. И она всегда старалась ценить это. Ценить то, что судьбою ей было позволено познать любовь, ибо ее сердце сжималось от боли при той мысли, что на этом свете есть человек, которому по воле случая, жестокой судьбой было предписано прожить свою жизнь в одиночестве, так и не познав любви, не обзаведясь семьей и домом. Что могло быть страшнее? И на все это обрекла этого человека она.
Ей же это все было дано. Судьба оказалось к ней благосклонна. Но как ни ужасно было осознавать, правда была в том, что все эхом отозвалось в ее жизни сейчас - теперь и она сама потеряла свое счастье и спокойствие.
С мужем она по-прежнему вела себя молчаливо. Он не делал никаких попыток заговорить с нею. Она понимала, что молчание может продлиться еще очень долго. Это безмолвие было губительно и для нее самой, и для ее мужа. Всякий раз ей было мучительно тяжело решиться на разговор с Раулем. Много раз она уже собиралась поговорить с ним, подходила к своей двери, чтобы покинуть комнату, и долго стояла, не осмеливаясь покинуть ее.
Так происходило несколько раз. В эти сложные и тяжелые моменты сердце в ее груди начинало биться с бешеной скоростью, дыханье перехватывало. В эти секунды она ненавидела себя.
В один из вечеров она все-таки, пересилив все свои страхи и нежелания, заставила себя спуститься к мужу, и поговорить с ним. Она, осторожно ступая, чтобы не упасть на подкашивающихся ногах, вошла в его кабинет. Сегодня ее муж был трезв, что было уже невероятной удачей.
Он поднял на нее ничего не выражающие пустые глаза, и сразу же опустил взгляд. У Кристины похолодело в груди. Она никогда не могла предполагать, что его безразличие может приносить ей такие отзвуки боли по всему телу.
- Рауль... - Позвала она, остановившись на пороге.
Он ничего не ответил ей.
- Я пришла поговорить. Скажи пожалуйста, - начала тихо Кристина, проходя в комнату, и садясь напротив него, - как долго мы будем так жить?
Она не знала и не могла предполагать, что может выйти из этого предстоящего разговора. Но поговорить ей было необходимо. Ее муж по-прежнему молчал.
- Я не могу так больше! - Ее голос повысился. Она готова была закричать.
- Ты не можешь? - Спросил ее муж. - Мне казалось, ты должна быть счастлива. Кажется, ты же добилось того, чего хотела!
- Прекрати! - Улавливая в его голосе усмешку, попросила Кристина. Кажется, разговор обещал принять совсем другой оборот, нежели на который она рассчитывала. - Это не так, Рауль! Я... я хотела давно сказать тебе... я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Мне больно не меньше, чем тебе. Прости.
- Это все, что ты можешь сказать? Прости. И на что ты рассчитываешь, прося прощение? - Отвлеченно спросил ее он.
- Ты изменился. - Вздохнула Кристина, собираясь с духом, желая довести этот разговор с ним до конца, выяснив все. - Я не хочу этого. Я чувствую, как тебе плохо...
- Нет Кристина, ты ничего не чувствуешь. Ты не знаешь, что могу чувствовать я. Что я вообще пережил за недавнее время!
- Я не хочу, чтобы ты делал глупости.
- О чем ты думала раньше, когда сама делала глупости? - С неприязнью сказал он. - А я... я уже сделал глупость. - Нерешительно проронил он, поднимая на нее уставшие глаза.
Кристина замерла в ожидании, чтобы услышать продолжение его фразы, она даже затаила дыхание. - Да, моя дорогая жена, я сделал глупость, когда женился на Кристине Дааэ, - его голос обрел твердость, видимо, он все-таки решился сказать ей об этом, - якобы маленькой и наивной девочке, и как потом было ею сказано, ученице таинственного человека, которого все называли Призраком... а может быть вовсе не на ученице, - он остановился, окинув ее взглядом, - всего лишь на всего любовнице? Что на самом деле связывало вас? - Его голос задрожал.
Кристина вздрогнула.
- Как ты смеешь? Умоляю, прекрати! Это не так! И я не раз говорила тебе об этом, еще до свадьбы. Говорила тебе, что с ним меня связывала только музыка, только его голос, наши уроки... - Она захрипела, задыхаясь яростью, внезапно сдавившей горло.
- Уроки чего Кристина? - Усмехнулся ее муж, и Кристина почувствовала страшную обиду за то недоверие, которое он испытывал к ней.
Кстати говоря, всегда испытывал. Нельзя было отрицать, что еще до свадьбы Рауля часто мучила мысль о том - а что именно могло связывать его невесту и этого человека? Нет, после свадьбы он убедился, что Кристина была честна с ним, говоря, что ничто физическое не связывало ее с Ангелом музыки. Впрочем, с каким Ангелом? Это были ее очередные грезы. Ангел музыки был самым обычным мужчиной, ослепленным страстью и любовью. Рауль это прекрасно видел, знал это с того момента, как только увидел их вместе. Ее Ангел был мужчиной в первую очередь. Это-то и пугало виконта. Это видел Рауль, так было на самом деле, это могли бы подтвердить еще кто угодно, это отказывалась видеть лишь Кристина. Безумие этого мужчины было чересчур велико. И этот человек всегда казался ему опасным, а после их последней встречи в подвалах Оперы он убедился в его опасности не только потому, что он мог причинить физический вред, но и потому, что он, имея влияние на его невесту, с легкостью мог отнять у него не только ее тело, но и душу. А точнее, если он, в силу каких-то обстоятельств не дотронулся до нее, как до женщины, то душа ее уж точно была забрана им, и не возвращена. По сей день.
Осознание того, что он по-прежнему продолжает делить свою жену с этим человеком, пусть даже духовно, угнетала его все время их брака.
А после недавних событий вообще превратилась в кошмарный сон. Страх того, что как только Кристина станет принадлежать ему вся, и телом, и душой воплотился в реальность. И грань потери той, которую он любил, ценил и обожал, стала к нему ближе, как никогда.
- Замолчи, пожалуйста! - Возразила ему Кристина. - Ты прекрасно знаешь все о моей жизни в Опере. Уроки были лишь уроками.
- Зато ты решила не останавливаться. И наверстать все, что упустила в театре - здесь! В моем доме, правильно я понимаю?
Нет, не правильно! - Хотелось закричать Кристине. Причем, закричать так сильно, как она только могла. Кто давал право ее мужу столь изощренно унижать ее и причинять ей боль, напоминать о том, о чем ей не хотелось вспоминать? Она пришла не за этим. Она пришла всего лишь поговорить.
- Я не хочу говорить на эту тему! - Нахмурилась Кристина. - Я пришла не за этим.
- А зачем тогда? Нет, Кристина, давай уже завершим разговор именно на эту тему! Ты не хочешь говорить? Тебе не приятно, да? - Он вздохнул. - Да, когда-то я не верил людям, которые говорили мне о твоей сущности. Если бы ты знала, сколько упреков и косых взглядов мне пришлось преодолеть, когда я женился на тебе. Знаешь, я допустил ошибку, не послушав людей, которые говорили мне о том, что артистка, коей ты являлась и являешься, прекрасная роль только лишь для любовницы, но не для великосветской дамы, супруги, матери семейства! Женщина, примеряющая на себя столько личин, как это бывает с артистками, не может быть благовоспитанной. В театре слишком легкие нравы, которые губят девичьи сердца. Я много раз слышал, что изнанка театра подобна борделю... И взять в жены артистку подобно тому, что жениться на шлюхе. Ее призвание рано или поздно заявит о себе. - Рауль тряхнул головой, словно желая избавиться от нахлынувших неприятных воспоминаний. - Я отрицал это, но знаешь, они были правы! О, как они были правы!
- Прекрати! - Не выдержала Кристина. - Я умоляю. Как ты можешь?!
- А ты будешь отрицать? Я не прав, Кристина? Девочку, которую я знал, была чиста, как ангел. Театр сломал твою душу, растлил ее, а твой... учитель, как ты называла его долгое время, сломил твой дух, заставив подчиниться ему. Ты сама стала больше походить на исчадие ада, нежели кто-то еще. Ты будешь отрицать, что этот адский пламень зажег в тебе этот человек, которого ты... ты... - Он замолчал, словно опасаясь продолжать. - Я сам знал, женщина, живущая в тех кругах, которые окружали тебя, не может оставаться чиста в помыслах и деяниях... Но я верил тебе. Верил лишь потому, что считал, что ты не такая. Потому что я верил той девочке, которую знал с детства. О, как я ошибался, моя дорогая жена! Сколь долго у тебя хватило бы сил согревать его постель, пока я пребывал бы в неведении?
- Не смей такое говорить мне! - Глаза Кристины загорелись, и вмиг потухли, остуженные слезами, навернувшимися на них.
- Вижу, Кристина, для тебя это эталон женщины!? Замужней женщины. - Добавил он. - Это дурной тон Кристина. Но даже это не важно. Ты продолжала бы свою распутную жизнь и далее? Сколько по времени ты изменяла мне, Кристина?!
- Что ты говоришь!? - Кристина запнулась. - Весь наш брак... я была верна тебе. Я была верна своему мужу...
- Телом, Кристина, может быть. - С долей сомнения произнес он. - И то, до единого момента, пока он снова не поманил тебя, а ты не смогла удержаться. Только на этот раз все намного серьезнее. Ты могла быть верной мне какое-то время нашего брака телом, Кристина... но душой, - он тяжело вздохнул. - Я не уверен. Мне всегда казалось, что даже в те моменты. Когда ты была моей, твоя душа была далека от меня, она принадлежала другому мужчине. Ты говорила, что любишь меня, и в это можно было поверить, но мне всегда хотелось, чтобы это сказало не только твое тело, но и твое сердце... А твое сердце молчало, боясь осознать, кого на самом деле оно любит!
- Нет, нет, нет же! - Не желая слушать его упреки, вскрикнула Кристина.
Он говорил правду. Отчасти. Да, может быть, она и была виновата в том, что в своих признаниях не была до конца честна. Но не с ним. С собою. Ему она всегда говорила правду. То, в чем она была уверена рассудком. А сердцу она и вправду запрещала говорить что-либо, боясь, что оно сможет сказать что-то лишнее. Но она запретила думать себе на тему чувств, которые она могла испытывать к своему Ангелу. Что угодно. Но не любовь. Да, он дал ей многое. Он вселил в ее душу музыку, он разделил ее одиночество, и наполнил ее сердце чудом. Но как она могла любить его? Он был тайной для нее, она считала его Ангелом, уважала, где-то боялась, но в большей степени ее притягивала неизвестность. Потом, когда она все узнала, ее душа начала разрываться в сомнениях. В ее сердце был Рауль, к которому она правда испытывала чувства. Рядом с ним она словно переносилась в то детство, в котором не было тревог и страха. С другой стороны был этот человек, от которого ей не было спасенья, и никогда не будет. Он действительно, по ее ли доброй воле, или невольно владел ее чувствами, имея над ней власть. Как только она видела и слышала его, кем бы он ни был, чтобы ни было, она впадала в оцепенение. Он был сильнее ее. За что столь жестокое наказание постигло ее? Она не желала этого. Она могла поклясться в этом перед самим господом богом. Она стремилась забыть это, как страшный сон. Но что-то мешало ей. То ли ее девичье сердце, в котором до сих пор жива была воспоминаниями та боль, которую она чувствовала от своего Ангела музыки, когда он уже стал в ее глазах обычным человеком. То ли она не могла забыть это потому, что понимала, что своим уходом в ту ночь, когда она все-таки сделала выбор, она сама обрекла этого человека на вечные страдания и боль, избавление от которых он искал в ней, в простой чистой девушке, душа которой была словно продолжением его души. Все это не давало ей спокойно забыть о случившемся в ее жизни.
И любовь Рауля не могла заглушить ее эти терзания. Она понимала, что если это будет длиться долгое время, они оба не вынесут этого.
И вот это произошло. Да, Рауль был прав. Ему было в чем упрекать ее. Но самое ужасное было в том, что она осознавала свою вину, но не могла понять, что побудило ее на этот поступок.
У нее было убеждение в том, что тем самым она может быть хоть как-то сможет загладить перед ним свою вину. Да, это было эгоистично. Она желала избавиться от навязчивых преследующих ее чувств виновности. Она тоже хотела жить. Быть счастливой. А не покидающий ее образ Ангела, Призрака, человека не давал возможности жить. Что она могла?
Кристина задумчиво смотрела куда-то вдаль, сквозь Рауля. Сможет ли он понять и простить ее? А она - сможет ли она жить снова, как жила? И что будет дальше?
- Я мог простить бы многое. - С укором произнес Рауль. - Но не любовника в своей постели... того, чье имя ты так искусно скрывала все это время в глубине своего сердца, говоря, что любишь меня... За что ты предала мои чувства к тебе, Кристина? Я делал все, чтобы ты была счастлива. Я пытался оградить тебя от опасности, от косых взглядов недовольных тем, что ты стала моей женой, я не хотел, чтобы тебя осуждали, чтобы причиняли вред... В конце концов, я верил, что ты будешь достойной женой, иначе не могло бы быть. Я же так мало просил от тебя. А ты... Кристина.
- Тебе не понять! - Вытерла слезы Кристина, пытаясь не разрыдаться.
Ей меньше всего хотелось, чтобы муж видел ее слезы, не смотря на то, что у нее было много поводов расплакаться сейчас. И он сам подал ей их.
- Конечно. Мне не понять! А ты... ты даже... Мне сложно. Понимаешь ли ты меня? - Он поднялся, отошел куда-то в другой угол комнаты. - Я не хочу больше продолжать разговор, Кристина. Прошу, оставь меня сейчас. - Его голос снова стал спокойным и безразличным. - Если ты хотела узнать, что теперь у нас будет за брак, я отвечу тебе... Сейчас мне тяжело быть с тобою рядом, говорить, тем более - прикасаться. Пойми, ты разбила все, что жило во мне все это время, что я хранил и оберегал. Я, конечно же, не оставлю тебя. Можешь не беспокоиться. Ты останешься моей женой. Но не думай, что все будет по-прежнему. Когда-нибудь, возможно, что-то может быть. Но не сейчас. Это слишком больно. Я не могу, физически не могу. И еще... если ты считаешь наш брак не состоявшимся, и желаешь изменить свою жизнь...
У Кристины перехватило дыхание, и она задохнулась в сильной судороге, сдавившей ее грудь.
- Но я скажу тебе честно, я не хочу этого, так как понимаю, что ты не сможешь больше возвратиться в Оперу. А больше тебе идти некуда. Я бы не желал рушить твою жизнь. Все-таки, я склонен считать, что несу ответственность за тебя перед твоим отцом. Я верю, что ты поймешь меня. А теперь позволь мне остаться одному.
Кристина поднялась, и направилась к двери.
- Я хочу верить Рауль, что ты когда-нибудь простишь меня...

--

Дни в Опере проходили незамысловато, впрочем, как обычно. Суета была там в порядке вещей, каждый был занят чем-то своим. Да и вообще, это был особый мир, мир, который сочетал в себе множество красок и цветов. Здесь протекала совсем иная жизнь, нежели за ее пределами.
Мадам Жири сдержала обещание, данное Эрику, и Жюли осталась в Опере. Как Антуанетте это удалось устроить, никто не знал, да и Жюли не стала ее расспрашивать.
Девушка осталась почти одна, если не считать присмотра за ней мадам Жири, которая попыталась всем, что было в ее силах, помочь девушке.
Мэг покинула Париж, так как всего лишь несколько недель назад она в составе еще нескольких девушек была приглашена в труппу Лондонского «Колизея». Она согласилась. Это было очень хорошим шансом продолжить свою карьеру, причем заграницей. Такая удача выпадает в жизни единожды. Все случилось так быстро и неожиданно, что у нее не было времени даже попрощаться с Кристиной. Да, даже если бы она это и сделала, у Кристины в тот момент в жизни происходила такая неразбериха, что вряд ли они смогли бы все толком обсудить.
Мадам Жири осталась совсем одна, ее дочь, ее ребенок был далеко от дома. Нельзя было отрицать, что она скучала, и ее сердце стало еще более одиноким, хоть она и посвящала все свое время работе и своим девочками - танцовщицами.
Потому, появление этой девушки, Жюли, можно было считать даром господним. Она могла отдать все свое тепло и заботу этой девочке, которая очень в ней нуждалась, особенно в первые дни пребывания в Опере. Она могла снова почувствовать, что ее помощь еще кому-то необходима. Кроме того, она знала, что, помогая Жюли, она помогает своему другу. Тем более, эта девушка была ей теперь так же не безразлична, как и сам Эрик. И она искренне желала ей счастья. Потому, и взялась ей помочь, не оставив ее одну.
Жюли оказалась в сложном положении. В новом чужом месте, среди посторонних людей, совсем одна, в новой для себя роли. За недавнее время она столько пережила.
И этот мужчина, которого она теперь могла назвать своим мужем, был единственным, кто оставался в ее жизни, на кого она могла рассчитывать и положиться. У нее не было больше никого. И теперь в силу обстоятельств неизвестно сколько по времени его не могло быть рядом с нею.
Ей было очень тяжело после нескольких дней их брака расстаться ним. Ей не хотелось верить, что он оставил ее навсегда.
Хотя, нужно признаться, несколько раз, в кошмарах ей приходила эта мысль.
По ее представлениям, супружеская жизнь должна была выглядеть совсем иначе. Но... она с самого начала знала, что ее будущий супруг отличается от всех остальных. И приняла это.
И тем не менее, не смотря ни на что, за все это время, которое ей было нелегко она ни разу не пожалела о том, что ее судьба теперь была связана с этим человеком. Единственное за что она боялась теперь, это за его жизнь.
Дни шли очень медленно и беспокойно. Жюли жила в ожидании чего-то нехорошего.
Первые несколько дней, проведенные в неведенье были невыносимыми. И если бы не мадам Жири, девушка бы, наверное, не справилась.
Жюли изначально приняли как-то настороженно. Не смотря на то, что мадам Жири ясно указала, что девочка ее родственница, которой нужна работа.
- Это место не так-то уж и безобидно, моя девочка, - сказала она с самого начала Жюли, - как кажется. Так что, все-таки, имей это в виду. Оно лишь чисто и красочно снаружи, но такое, что иногда творится здесь внутри, что скрыто от глаз посторонних, ты должна быть готова к этому... Я вижу, что ты мало, что знаешь об этой жизни.
Жюли внимала ей, и лишь изредка краснела от замечаний мадам Жири в сторону ее неопытности.
О Призраке оперы не было слышно уже давно, но, тем не менее, это не значило, что Оперу с ее таинственным призраком оставили в покое. Казалось, все уже было закончено еще много времени назад, когда история о Призраке оперы была завершена. По крайней мере, в умах людей, властей, да и в самой опере. Хоть это было и нелегко, так как ужас и страх умирают не так быстро, оставаясь осадком в памяти людей.
Но о Призраке, как таковом ничего не было известно. Как знать, что с ним могло случиться. Несчастия разного рода больше не происходили, и потому, история во главе с Призраком стала забываться. Хотя, совершенно точно, до конца она ни кем не была забыта.
Все было спокойно до того момента, пока история не была начата снова. Уж каким образом она началась - известно не было, но то, что опера стала заново объектом пристального внимания и начала представлять интерес для властей - это была правда.
Излишняя суета, частые визиты полиции, и пристальные взгляды с пристрастными расспросами каждого, кто имел то или иное отношение к Опере, все это вызывало тревожные воспоминания, и не могло не давить. Кажется, театр снова начинал стоять на ушах. Если где-то всуе упомянули имя Призрака, значит скоро, возможно, жди чего-нибудь непредсказуемого, и хорошо, если это будет уроненный задник или еще что-нибудь подобное, а ни новая череда убийств.
Нервы мадам Жири были на пределе. Все, что удалось выяснить в тот вечер, когда это началось так это то, что легендарный Призрак до сих пор, возможно, обитает в опере, и как ни странно, представляет излишнюю опасность. Это заявление вызвало у мадам Жири негодование. Разного характера расспросы ее утомляли.
Но, тем вечером они ничего и никого не нашли. Беспокойству мадам Жири не было предела. В опере снова начался шум и перешептывание по поводу Призрака оперы, по театру поплыла тревога.
В разговорах с полицией она не находила ничего приятного.
- Прекратите пугать весь театр и моих девочек из кордебалета в частности своими историями! - Строго сказала она, предполагая, что ее просьба все равно их не вразумит. - Неужели вам не понятно, о Призраке давно ничего не известно и неслышно. Это закончилось раз и навсегда. Это - в прошлом. Все в прошлом. С чего вы вообще это взяли? Никаких несчастий в театре уже давно не происходит. Опера спокойна. А все, что я могла вам поведать о Призраке оперы, я рассказала еще давно, когда произошло это несчастье в опере. Больше я ничего не знаю, и не могу вам рассказать. Последнее упоминание о Призраке было около года назад. Как раз после того события. Вот и все. После этого опера существовала мирно. Вы уверены, что ваши поиски принесут удачу? Вы не задумывались, что ищете человека, которого, возможно нет в живых? - Лукаво прищурив глаза, говорила она, пытаясь намекнуть, что их поиски тщетны и никакого Призрака уже давно и в помине нет.
- Но, насколько нам известно, вы всегда были человеком, который достаточно знал о Призраке. Вас, кажется, могли связывать какие-то отношения.
Мадам Жири повела бровью. По ее лицу прошла темная тень негодования.
- Меня никогда ничего с ним не связывало. Я знала не больше, чем любой в театре.
- А письма?
- Письма были непременным атрибутом Призрака Оперы. Их видели все, и я в том числе. Но, что это может значить? Я не понимаю.
Опера действительно была спокойна. До этого момента. Пока в ней не появились люди, желавшие все-таки найти Призрака оперы. Но они не нашли. Опера могла скрывать что угодно, и кого угодно. Но только не своего Призрака на этот раз. Или... она просто очень искусно его скрывала.
При всей тревоге и опасениях мадам Жири верила и понимала то, что на самом деле властей не так-то уж и интересует Призрак оперы. Эта история уже когда-то имела место быть. И не принесла никаких плодов. Но, если тогда Призрак действительно казался людям опасным, то сейчас он был больше похож действительно на бестелесную тень из историй о нем, чем на живого человека. Опера молчала. Призрак не давал о себе знать. И если так продлится еще некоторое время, то эта история забудется, и Оперу оставят в покое. В поиске Призрака оперы был заинтересован кто-то другой, а вовсе не местные власти. Это беспокоило мадам Жири куда больше. Ведь порою, местная стычка может быть куда страшнее крупной войны.
Мадам Жири замечала беспокойство девушки, ее пустые безрадостные глаза и уныние в них. Она тосковала. И мадам Жири могла прекрасно понять ее.
За это время она стала еще более трепетно относиться к девушке, она прониклась к ней, видя в ней, почти что, родную дочь. А девушка была открыто настроена к ней.
- Не волнуйся, моя девочка. С ним все будет в порядке. - Попыталась как-то вечером успокоить ее мадам Жири.
Жюли сдавлено всхлипнула.
- Я знаю, как тебе тяжело. Но он вернется...
- Я очень надеюсь на это, мадам Жири. Не проходит и дня, чтобы я не боялась за то, что может произойти.
- Я верю в то, что ничего ужасного не произойдет.
- Но прошло больше недели, а он... о нем ничего.
- Значит, скоро он даст о себе знать. Как угодно, но даст.
Жюли, скрывая непереносимую тоску, согласилась с мадам Жири.
- Мадам, спасибо вам. Если бы не вы, мне бы было очень сложно одной пережить все это.
Мадам Жири взяла девушку за руку, улыбнулась ей.
- Я искренне хочу видеть вас счастливыми. Но... дитя мое, скажи, ты действительно любишь его? И ты действительно готова ко всему, что может вас ждать?
Жюли на секунду опустила глаза, словно подбирала должный ответ. Нужно признать, мадам Жири это даже на какое-то мгновение смутило. Но девушка подняла глаза, и решительно, твердым тоном, ответила:
- Знаете, мадам, я сама долго думала над этим, но сейчас я могу с полной уверенностью сказать, что, наверное, готова ко всему.

--

«...Каждый из нас живет какой-то свой жизнью. Он своей, не раскрытой мне, а я своей. Впрочем, какой жизнью живу я? Никакой. Она пуста. Я нахожу интерес в каких-то безделушках и глупостях, что бы окончательно не умереть с тоски.
Вот уже долгое время мы не ссоримся, не обвиняем друг друга. Просто от того, что живем чужими. Да, мы стали чужими. О, это, наверное, никто не представляет - каково жить с человеком и быть с ним чужим, незнакомым. А ведь вас когда-то связывали с ним чувства. Как легко разрушить чувства. Даже если они казались когда-то крепкими и сильными.
Со мною так произошло. Я знаю каково это!
Уж и не знаю, благороден ли мой муж. Рауль не оставил меня. Хотя, за мой проступок он вполне был бы в праве, и ему не было бы осуждения. Я по-прежнему его жена, виконтесса. Может быть, это его изысканная пытка?! Потому, я до сих пор его жена, пожинающая плоды своих ошибок?
Наши чувства, которые еще чуть больше года назад, перед свадьбой казались мне самыми сильными и трогательными не выдержали всех испытаний, посланных нам.
Мы молчим друг перед другом. Хотя, иногда, пребывая вне себя, он обвиняет меня, что я плохая жена...
А я, я не могу возразить ему. Выходит, я действительно плохая жена.
Рауль пьет. Я никогда не могла бы подумать, что мой муж может так глушить тоску в вине... Мне иногда становится страшно. Он иногда пропадает где-то до самого утра... Где, я не знаю. А меня мучает бессонница. Я брожу по пустому дому, в котором спит вся прислуга. Что я хочу найти? Теней из прошлого? Боюсь, тени растворились, подобно утреннему туману. В этом доме теперь лишь одна тень - это я.
Похоже, необходимо искать решение этих сложностей в нашей семье. Но как?
Милостивый господь, как я сожалею, что потеряла ребенка. Ребенка своего мужа. Возможно, если бы мне было дано небесами подарить ему наследника, а мне - стать матерью, дарить этому крошечному беззащитному существу свою любовь, я была бы не так одинока в этом мире, и у меня был бы смысл жить, я была бы счастлива, и хотела жить... А сейчас я не хочу.
Да, я эгоистична. Я ищу своего спасения за счет кого-то другого. Но... я не отрицаю своей слабости. Одна я не могу справиться. Я больше не могу так... Меня пожирает одиночество и пустота моей жизни. Для чего, для кого мне жить? Я беспомощна и не нужна. Какое ощущение величественности ты ощущаешь, когда знаешь, что каждую минуту своей жизни ты нужна кому-то на этом свете, что этот человек пребывает с тобою, ведет твое сердце... И как ничтожна ты и жалка, когда знаешь, что ты больше не нужна этому свету. Что он отвергает тебя... что тебя отвергают те, кто дорог тебе. Да, теперь я сама познала это.
Это ужасно.
Моя карьера закончена. Я стараюсь о ней не вспоминать. Это приносит слишком много иных воспоминаний, которые разрывают мою душу. Я больше никогда не смогу вернуться в театр. Я больше не пою. Я боюсь петь. Мне кажется, что мой прежний голос исчез... из моей жизни вместе с ним.
Мне не для кого больше жить. Я не могу стать матерью, потому что мой муж отказывается принимать меня, как свою жену. А в редкие моменты нашего союза, когда он требует исполнения супружеского долга, то он мертвецки пьян. Вряд ли он отдает в те минуты себе отчет. Когда-то он сказал, что артистка, коей я была, подобна шлюхе... Теперь же он сам заставляет чувствовать меня таковой! Я через силу терплю это, лишь потому, что не могу возразить ему в эти мгновения. Иногда его действия пугают меня еще больше, нежели действия того человека, которого я боялась раньше...
Возможно, ребенок мог бы дать нам шанс... обоим. Но я хочу, чтобы мой ребенок был плодом безграничной и искренней любви... А на меньшее я не согласна. Сомневаюсь, что Рауль любит меня, как и прежде. Иногда мне кажется, что я никогда не познаю счастье материнства. Что может быть страшнее для женщины? Иногда я думаю, а какой бы я могла быть матерью... его детям? Возможно, если бы я осталась с ним, он желал бы нечто большего, чем нашей музыки. Я знаю, он видел во мне женщину. Разве можно осуждать его? Нет, сейчас я его не обвиняю. Он бы, наверное, хотел бы детей. И, возможно, я бы смогла подарить ему их. О господи, почему я так часто вспоминаю о нем? ...Как о мужчине. Ты наказываешь меня? За что? Я ни в чем не виновата. Я прошу у тебя милости к себе. Да я знаю, наверное, я совершила грех, и теперь моя участь - нести это наказание...
Но я не могу. Мои силы на исходе. Я живу как в тумане. Утрами я не хочу просыпаться, мне дурно, мне хочется лишь одного - закрыть глаза и больше не чувствовать этой боли, этих мигреней, этих головокружений. Мне совсем не хочется жить.
Почему я не могу любить своего мужа, давать ему свою любовь? О, если ты поможешь мне, я буду делать все возможное, чтобы быть хорошей женой... Почему его тень встала между нами? Я желаю забыть его. Забыть навсегда. Позволь мне... Я прошу такую малость. Прошу тебя, сжалься над моими страданиями, пускай Рауль простит меня... хотя бы отчасти. Сжалься над Раулем. Не только я теряю его, но и он теряет сам себя...
Я знаю, до конца он никогда не простит мне того, как я поступила с ним.
А ты... ты господь, никогда не простишь мне того, как я поступила с ним...
Если бы я знала, что теперь стало с ним, как он живет сейчас, и что он чувствует.
Нет. Зачем мне это? Не понимаю, почему мой разум и мое сердце всегда обращается и обращается к прошлому, к нему?!
О господи, за что? За что ты послал мне Ангела музыки, спустив его с небес на землю, а потом превратил на моих глазах его в дьявола?
Ты послал мне Ангела и дьявола в одном обличье, чей божественный голос мог свети с ума кого угодно?! Если ни один человек не может сказать, что ему довелось побывать живому в раю, я могу заверить, что была там... Но вместе с тем я познала и ад. Его ад.
Он был мне другом, Ангелом, защитником, учителем...
Его голос обволакивает, уносит далеко, высоко, его голос забрал мою душу, мою жизнь, мое сердце, меня...
Он превратил пустой мир крошки Лотти в красочную сказку. И это было подвластно только ему! Он всегда хорошо знал душу его Кристины. Потому что эта душа принадлежала всегда лишь ему одному.
Но он не смог удержать меня.
Все сказки рано или поздно рассеиваются, чудеса исчезают, а дети вырастают, и их Ангелы покидают их...
Я верила в своего Ангела музыки. Разве он не был послан мне моим отцом? Я доверяла ему, верила в него, внимала ему. Но Ангел превратился в человека. И с той секунды моя жизнь стала кошмаром. Ангелов не бывает... Но разве я была виновата в том, что хотела быть счастливой? Разве в этом моя вина? Я хотела быть счастливой с моим нынешнем мужем. Разве я знала... что моя жизнь будет таковой. Что мне теперь делать? Я не знаю. Я боюсь и не хочу больше никогда встречаться с ним. Никогда.
Ты сломал мою душу... мой Ангел. И теперь я сама не знаю в чьих она руках.
О Эрик, но прости меня за то, что я сломала... твою жизнь!

25 октября, 1872.».

Кристина закрыла тетрадь, и отложила ее в сторону, смахнув с ресниц крупные слезы.
За последнее время она часто стала рассказывать свои мысли бумаге, и только ей. Просто лишь потому, как больше ей было не с кем поделиться ими. Она взглянула на часы, на тех была четверть первого. Дом тонул в тишине и пустоте.


13.

Удивительно, но похоже, мадам Жири для девушки была единственным человеком, с которым она могла чем-то поделиться, которой что-то рассказать. Почти каждый вечер Жюли задерживалась у мадам Жири, и они беседовали о чем-нибудь. Наверное, Жюли видела в ней мать, которой лишилась в раннем детстве. И которую даже не знала, а Антуанетте не хватало дочери, родного ребенка, потому Жюли вызывала у нее лишь теплые чувства.
В этот вечер Жюли задержалась у нее дольше обычного, и опомнилась лишь ближе к полуночи. Но как ни странно, несмотря на столь позднее время, ее вовсе не клонило в сон. Коридор к ее комнате был скрыт сумраком ночи. Она, осторожно ступая, чтобы не упасть в темноте, дошла до двери в свою комнату, приоткрыла ее, но вдруг по ее спине почему-то пробежался холодок, у нее возникло странное ощущение того, что что-то не так.
Жюли поспешно обернулась. Но ничего не заметила необычного.
Все, что она пережила за последнее время, все те тревоги, которые владели ее сердцем, ночные кошмары, волнение, страх, все это наложило отпечаток на ее восприятие всего, что окружало ее. Она боялась каждого шороха, настороженно относилась к каждому звуку, доносившемуся до ее слуха. Вот и сейчас, кажется, она, как маленький ребенок испугалась, окутывающей ее темноты, и ей начало мерещиться что-то.
О, так можно легко сойти с ума! - Думала она, успокаивая себя. Первое желание, появившееся у нее в этот момент, это как можно скорее юркнуть в комнату, и затворить дверь. Но она почему-то медлила. Все это время она жила в ожидании его появления. Но этого не случалось. Она уже разуверилась в своих ожиданиях, и перестала ждать хоть какой-то весточки.
Она отчетливо услышала у себя за спиной шаги, подалась вперед. От забившегося в груди страха Жюли почти вскрикнула, почти уже открыла рот что б закричать, как ей его зажали его. Аккуратно. Не причиняя боли. Она быстро узнала прикосновение, только сердце заколотилось еще сильнее. Но уже не от страха, от чего-то другого. Ее предчувствие не обмануло ее.
- Тише! - Услышала она знакомый голос, и ее сердце тут же забилось еще чаще. Она поняла, что перед нею, наконец, тот, о ком она думала все это время. Живой. - Ты же хочешь разбудить театр своим криком?!
Рука разжалась, и опустилась, давая ей возможность глотнуть ртом воздух.
- Это ты! - Выдохнула Жюли, улыбнувшись, и потянулась к нему. - Ты вернулся. Я знала, что ты вернешься!
- Я еще не вернулся окончательно. Пока рано. Но я пришел к тебе...
- Как? - Задыхаясь, прошептала девушка, крепче обнимая его. - Но ты останешься со мною?
-Да Жюли, да. - Легким прикосновением, дотронулся он губами до ее прохладного лба.
Жюли облегченно выдохнула, будто бы услышала то, что сняло груз с ее души, и едва заметно улыбнулась.
- Я так боялась, что с тобою может что-то случится! - Шептала она, изо всех сил пытаясь сдержать дрожь в голосе.
- Не надо об этом сейчас, хорошо? - Властно перебил ее он.
Жюли положительно кивнула, соглашаясь.
- Жюли, ты нужна мне сегодня...
- Что-то случилось? - Замечая тревогу в его голосе, спросила она.
- Нет. - Шепотом произнес он. - Просто, я нуждаюсь в тебе. - Попытался объяснить он.
Ее дыхание сбивалось, и она не могла его контролировать. На мгновение она забыла о сомнениях и беспокойстве, которые он вызвал у нее, и о том, что, в конце концов, в одну прекрасную секунду они могут оказаться в коридоре не одни. Но сейчас для нее все это было не важно, она просто улыбалась, пытаясь скрыть какой-то странный трепет в груди.
- Давай уйдем отсюда. - Предложил он, видя ее смущение и медлительность. - Меня могут увидеть.
- Да. Конечно. - Выдохнула она, и, взявшись за ручку двери, толкнула ее, открыв.

--

- Жюли, ты плачешь?! - Проводя пальцами по ее щеке, спросил он, словно чтобы удостоверится, что это слезы. - Что с тобою? Тебе больно?!
- Нет, нет! - Поспешно выдохнула Жюли. - Вовсе нет! Я просто не хочу, чтобы ты снова покидал меня!
- Я не оставлю тебя! Я обещаю, я никуда не уйду! - Сказал он. - Но я не могу остаться пока надолго. Это скоро закончится, я обещаю тебе.
- Я не хочу, чтобы ты жила в опере. - Задумчиво сказал он, переведя дыхание.
- Почему?
- Это не то место. У тебя должен быть дом.
Жюли приподнялась, и с интересом заглянула ему в глаза.
- Что?
- Да, я хочу, чтобы у нас с тобою был дом. Как только будет дом, я перевезу тебя туда. Только имей терпение. Обещай, что подождешь еще некоторое время. Моя опера навсегда останется для меня моей оперой. Но ты должна жить подобно нормальным людям.
- Я знаю. Я хочу, чтобы все, как можно скорее закончилось!
- Я знаю. Но сейчас все равно в опере, за ее мирным существованием может скрываться опасность. Должен тебе сказать, что перешептывания по поводу Призрака можно встретить даже на улицах. Моему старому знакомому, - усмехнулся он, - виконту и впрямь понадобилось взяться за это дело основательно. Но уверяю тебя, они ничего не добьются.
- Прошу тебя, будь осторожен.
- Я бы не хотел покидать тебя, оставляя совсем одну, но... это необходимо.
- Ну... тогда останься! - выдохнула Жюли. - Разве у нас еще нет времени до утра? Зачем тебе нужно уходить?!
- Так надо. Но я знаю, что в опере стало уже тише. И все-таки...
- Нет, все будет хорошо! - Словно желая убедить саму себя, простонала она, чувствуя снова боль и тоску в самой глубине груди.
Этой ночью он так и не смог уснуть, одолеваемый размышлениями, вслушиваясь в спокойное и мирное дыхание Жюли.
Занавески легко шевелились под порывами теплого беззаботного ветерка. Жюли открыла глаза, когда за окном было уже светло. Жюли легко перекатилась на бок, и протянула руку, желая отыскать что-то, а точнее, кого-то. На лице ее вырисовывалась умиротворенная улыбка. Но кроме складок прохладной мятой ткани простыней ее пальцы ничего не нашли. Она застонала, приподнимая голову с подушек, чтобы оглядеться. Его уже не было.


--

Сентябрь, 1872.

Спустя некоторое время после ужасного происшествия, случившегося в доме виконта, к нему приехал его брат. Вряд ли можно сказать, что Рауль был рад столь неожиданному визиту брата. Он не очень-то и желал его сейчас видеть. Он вообще не очень сильно желал видеть кого-то в данный момент.
Филипп посетил поместье брата, вернувшись из Англии. Серая и туманная Англия, в которой он жил некоторое время, надоела ему почему-то очень скоро, и он, соскучившись, поспешил вернуться в Париж, прежде всего, навестив своего брата, которого не видел почти около года, в общем, со времени свадьбы Рауля и Кристины.
Вот только он не мог сказать, что был безумно рад за брата. В принципе, нужно признаться, что он рассматривал кого угодно на роль претендентки виконтессы де Шаньи, но Кристина Дааэ! Он бы мог сам, как старший и более опытный, нежели Рауль, взять на себя смелость - найти ему достойную благородную жену. Но Рауль был слишком упрям и тверд в своем решении.
Граф де Шаньи никогда не видел в ней идеальную жену для Рауля. Да, девушка была мила, имела неплохой голос, у нее было очень даже красивое личико, впрочем, как и у всех артисточек, но эта мордашка могла быть всего лишь маской. Это его и настораживало. Уж он-то не понаслышке знал о театре, о женщинах в нем, о, эти женщины, да уж, артистки, а особенно танцовщицы страсть, как хороши. Ну и что с того? Их призвание - лицедейство, но никак не супружество с благочестивыми господами из высшего общества. Только глупец и «самоубийца» согласится на такое.
Печально, но его брат оказался именно таковым. Черт возьми!
Да и об этой Кристине Дааэ он тоже много чего слышал, пока она была в опере. Слухи и молва не обошли стороной и Филиппа. И честно говоря, эти слухи его вовсе не радовали.
И почему его брату Раулю понадобилась именно эта Кристина, почему именно ее он выбрал на роль своей жены, женщины, с которой ему предстояло разделить и горе, и радость, и пройти рука об руку до конца жизни.? Господи, он никогда не сможет понять этого странного поступка Рауля!
И почему Рауль никак не хотел послушать его совет по поводу этой девушки? Нет, он не просил его вовсе отказаться от нее. Зачем? От него требовалось лишь выбрать себе в жены достойную девушку, и всего-то! Он столько раз предлагал ему оставить эту затею с женитьбой, он не просил совсем покидать Кристину - из нее вышла бы прекрасная содержанка, красивая, милая, он бы по-прежнему мог преподносить ей подарки, проводить с ней отведенное для нее время, но для этого следовало лишь жениться на достойной девушке...
Но нет, Рауль клялся ему, что Кристина единственная девушка, которая занимает все его сердце, которую он любит, в которой видит жену и мать своих детей, которая дорога ему и необходима, и главное, которую он никогда не отпустит от себя.
Глупец! - Думал Филипп. - Так рассуждают только маленькие упрямые дети! Как можно? И почему у моего брата на плечах голова ребенка? Он никогда не повзрослеет, если не повзрослел к своим годам.
Он даже пару раз не сдержал в себе приступ легкого гнева, и позволил едко высказать своему брату все, что он думает по поводу его свадьбы с Кристиной Дааэ. А думал он то, что все это бред! И Рауль совершает ошибку, за которую рано или поздно поплатится.
Эти размышления были слишком весомыми, чтобы пренебрегать ими. А эта ее жизнь в опере? А этот таинственный и ужасающий Призрак оперы, с которым Кристине выдалось иметь дело?
Нет, бредил явно Рауль. Филипп не понимал, как только вожделеющий взгляд по отношению к другому человеку этой девчонки в момент ее последнего пребывания на сцене не отбил у его брата все желание жениться на ней? Это же взгляд женщины, пожираемой непристойной пошлой страстью, и в тот момент от маленькой и чистой девочки, в которую так был влюблен Рауль в ней мало что осталось. Невозможно сыграть чувства, страсть. Это была не игра. А значит - это была правда. Особенно, если учесть - кем в последствии оказался этот загадочный человек, к которому был обращен взгляд Кристины.
Такой взгляд может быть только у женщины, которая безоговорочно готова отдаться тому, кто пытается владеть ею. И это чистая и нетронутая Кристина, о которой рассказывал Рауль? Надо быть слепцом, чтобы не видеть, что в тот вечер, когда на сцене театра давали ту трагическую оперу, Кристина Дааэ прилюдно «изменила» своему жениху, не имея ни капли совести! И если бы Рауль хотел это видеть, он бы непременно это увидел. А невеста, которая одаривает страстными взглядами других мужчин будет плохой женой.
Филипп не раз обращал на это внимание своего младшего брата. Но, кажется, Рауль закрывал на это глаза, и говорить на эту тему он не хотел. Да, страшное дело - влюбленность! - Думал Филипп. - Его смогла окрутить какая-то смазливая девчонка, которая, кстати, имела темное прошлое, на которое Рауль тоже закрывал глаза. Ну да, разве эти артистки не желают получить титул, выйти замуж за богатого мужчину, чтобы потом, отдавшись слепо своим пошлым желаниям, не пить из своего глупого мужа кровь? Каждая из них только на это и рассчитывает, уповая тем самым на то, чтобы таким образом вылезти из нищеты и разврата, в котором они погрязли.
Видимо, одной удалось. И уж если Рауль добровольно пошел на это, что толку доказывать ему обратное? Филиппу вовсе не хотелось портить отношения с братом, да и с его женой тоже. Все-таки, он вполне сносно относился к ней.
- С тобой что-то не то! - Заметил Филипп, хлопнув бледного и уставшего Рауля по плечу, когда брат встретил его у входа. - Скверный вид, братик. Что с тобою делали всю ночь?
- Прекрати. - Огрызнулся Рауль, испытывающий всегда отвращение перед неуместными шутками старшего брата.
- Знаешь, а ты не похож на счастливого супруга! На кого ты похож? Сейчас же подберись и приведи себя в порядок.
В скором времени, беседуя в гостиной с братом и его женой ему было легко догадаться, что между «влюбленной» парочкой явно что-то не то. При чем, это «что-то» очень серьезное.
Филипп сидел в кабинете Рауля, облокотившись на спинку кресла, покручивая в руках бокал с вином, внимательно разглядывая, как жидкость растекается по стенкам бокала.
- Что у вас с твоей женой, Рауль? - Задумчиво спросил он. - Честно говоря, ваш дом больше похож на какое-то недоразумение, нежели на тихое уютное гнездышко парочки голубков, которые должны наслаждаться обществом друг друга. Я думал, что найду вас воркующими, решил, что мне даже не стоит задерживаться у вас, чтобы не нарушить ваше уединение. И вообще, я думал, что твоя жена уже давно... выполнила свой женский долг.
- О чем ты? - Поднял на Филиппа мутный взгляд младший де Шаньи.
Филипп вздохнул.
- Я о том, что твоя женушка могла бы уже родить тебе наследника. Странно, выходит, что у вас все не так. Прошел всего лишь около года со дня вашей свадьбы. Не слишком большой срок чтобы надоесть друг другу. Честно говоря, помня те чувства, с которыми ты рассказывал мне о своей невесте перед свадьбой, я думал, ваша игра в любовь продержится гораздо дольше. Кто первый спасовал?
- Любовь - это не карты, Филипп. - Не очень довольно ответил брату Рауль.
- Ну да. - Продолжая крутить в руках бокал, пробормотал Филипп. - О, я говорил тебе, Рауль... говорил с самого начала, что эта певичка... - он запнулся, наблюдая за реакцией брата.
Рауль заметно смутился, слова брата принесли ему неудобство.
- Я бы попросил тебя все-таки не называть ее так. Ты же знаешь, Кристина - моя жена. И зачем продолжаешь так отзываться о ней?
- Ты всегда защищал ее! - Возмутился Филипп, хотя, мысли оскорбить его жену у него даже и не было. Он всего лишь сказал правду. Свою правду. - Кстати, это тебя и погубило! Нет, я никогда не видел в ней ничего дурного. Но... как члена нашей семьи я ее тоже никогда не видел. Она была вполне мила на сцене. Она хорошо играла свои роли. Но я видел ее не в роли твоей жены. Теперь скажи мне, что я не говорил тебе, что когда-нибудь ты не глубоко раскаешься в содеянном, лишь потому, что сущность этой девушки окажется, ну, как бы помягче сказать... темной... как и ее глаза.
- Прекрати. Ты прекрасно знаешь, что я не хочу говорить об этом. Я ни о чем не жалею.
- Лжешь. Могу даже догадаться... она не вынесла своей роли благочестивой дамы и супруги. И решила, что пора разнообразить свою жизнь. Наверняка все началось с того, что она завела себе любовника, в лице какого-нибудь садовника или конюха... Такое случается, когда женщина, выросшая среди людей с падшими нравами начинает скучать. Я говорил тебе!
- Хватит!
- Так оно и вышло! - Глаза брата Рауля загорелись. - Ну, признайся. Из-за чего еще могла случиться ваша столь серьезная размолвка? Я же вижу твое состояние, так выглядит только обманутый муж, и вижу, что теперь вы далеки друг от друга. И ты допустил? Допустил, чтобы твоя жена так играла с тобою? Ваш конфликт наверняка из-за того, что она показала себя, как неверная и лживая женщина, жена, прежде всего.
- Прекрати упрекать Кристину в неверности. То, что ты мой брат еще вовсе не дает тебе права так просто обсуждать мою жену! Мою! Наш конфликт из-за прошлого, Филипп. И хватит.
- О, значит, сущность певички еще живет в этой дамочке? Что она натворила?
- Может быть, тебе стоит быть осторожнее с оскорблениями в ее адрес? - Нахмурился Рауль.
- О, братик, певичка в моем смысле не оскорбление, а всего лишь характеристика женщины определенной сущности. Извини. Просто, ты на все смотришь со своих неопытных годов. А я все-таки, позволь себе согласиться, видел и знаю больше в этой жизни.
- Может быть, ты не будешь больше поднимать эту тему? Наши проблемы касаются меня и моей жены.
- О, еще бы было хорошо, если бы у тебя, мой брат, была хорошая и достойна жена, вот тогда я понимаю... А она... Я никогда не считал достойной ее тебя. И в таком случае, если твоя жена до сих пор не порвала связи с прошлым, это плохой тон, Рауль. Понимаешь о чем я? Я всегда говорил тебе, что ее связь с театром еще очень сильно отразится на вашей супружеской жизни, дав о себе знать, и этот... Призрак, если я не ошибаюсь. Как его там...
Рауль помрачнел.
- Ах да, кажется, твоя жена утверждала, что это ангел... Может быть, стоило проконсультироваться с врачом, прежде чем клясться ей в вечной любви?! Голова у девочки, явно забита чем-то не тем. И знаешь, даже ангелы бывают грешными, и они тоже могут оказаться хорошей партией в постели. Что именно прельщало твою жену в ангелах?
- Твой юмор, Филипп, никогда не привлекал меня. - Недовольно ответил Рауль брату. - Он глуп.
- А мне кажется, что это не юмор глуп. А мой брат! Я вообще-то, наделся, что после того, как ты повзрослеешь, я увижу настоящего мужчину! Я думал, может, все-таки женщины помогут тебе стать взрослее. Но...
- Что ты имеешь в виду?
- А-то, что сейчас я вижу только обманутого растоптанного юнца. Как-то перед свадьбой я предупредил тебя, что связь твой невесты, какого бы характера она не была, с этим мужчиной, не приведет ни к чему хорошему. А история про ангела - это всего лишь сказка... для тебя! Ты не знаешь, как женщины умело лгут? Никогда не позволяй дурить себя! Может быть, все дело в этих ангелах? Скажи, она до сих пор ими бредит?
- Все дело не в ангелах, а в Призраке, Филипп. - Не удержался Рауль. - И в моей жене... И Призрак ни кто иной, как мужчина, с которым я по-прежнему вынужден делить сердце своей жены и...
- ...И тело. - С легкостью и без всякого смущения, добавил Филипп. - О, кто бы мог подумать! Так. Хорошо, а что до него... этого человека из прошлого твоей жены? Расскажи мне, он до сих пор спокойно существует?
Раулю совершенно не хотелось говорить на эту тему. Тем более поднимать историю Призрака оперы в разговоре с Филиппом.
- Знаешь, сейчас мне не хочется вовсе об этом говорить. Но как знать, может быть мы поговорим с тобою на эту тему позже. Но только на равных. С условием, если ты не будешь занимать свою позицию, начиная тыкать меня носом в мои ошибки, как маленького котенка.
- Ладно, дело твое. Но для меня Кристина навсегда останется женщиной, которой я склонен не доверять. А пока - я хотел бы, чтобы ты хоть как-то разнообразил свою жизнь. Я понимаю, ты отказываешься от этого, но поверь мне, мой брат, я бы не хотел, чтобы ты вот так вешал нос. У тебя впереди вся жизнь, а ты ее начинаешь губить, раскисая. Почему бы нам не придумать что-нибудь? Ну, или хотя бы, пойми, что в жизни есть и еще много чего интересного и занятного, помимо твой Кристины!


--

Август, 1873.

Кристина склонилась над колыбелью, и не смогла сдержать улыбку. Широко распахнутые глаза младенца, обрамленные густыми длинными ресницами, пристально изучали ее лицо, затем его губки дрогнули, и он захныкал.
Кристина взяла на руки ребенка, и села с ним на кровать, плавно укачивая того на руках. Малыш быстро успокоился.
Если ей и был послан богом тот шанс, о котором она неоднократно молила его, то этим шансом был этот малыш. Анри, она дала ему именно это имя, был чудесным ребенком.
А главное, как ни странно, этот ребенок вернул ее к жизни, и самое главное - ее мужа.
Это было странно для нее, и странно было в первую очередь тем, чего она боялась, и всячески пряталась от этого, считая, что вдруг ее муж по какой-либо причине откажется принимать ребенка. Это были ее страхи.
Но Рауль действительно хорошо относился к малышу, более того - даже очень хорошо. На что она не могла даже рассчитывать в своих самых сокровенных и светлых мечтах.
Сначала Кристина переживала по этому поводу, думая, что появление в их доме этого ребенка только накалит обстановку, тем более в тот момент, когда они находятся на грани потери друг друга. Но в глубине души она рассчитывала на то, что ребенок может вернуть их чувства.
Рауль все же, некоторое время, с опаской рассматривая ребенка, изучал его, а потом как-то неожиданно для самого себя смягчился. И не мог по-другому. Ребенок был чудесен и очень трогателен, и смотреть на него без умиления было просто невозможно.
А он всегда безумно желал наследника. И кому, как не Кристине, его жене знать об этом.
Рауль несколько дней привыкал к маленькому живому существу в их доме. Это было непривычно. Тихий и безмятежный дом сменился светлой суетой и наполнился живым криком ребенка. Они оба должны были привыкать к появлению новой жизни в доме. И это было чудесно.
А потом, однажды войдя в комнату, Кристина заметила своего мужа, склонившегося над колыбелью, и что-то нашептывающего ребенку. Ее сердце таяло и обливалось слезами. Не могло быть ничего прекраснее, чем созерцание мужчины рядом с колыбелью ребенка. Это было столь трогательно, что Кристина не смогла сдержать открытых слез. Она не знала, покинуть ли ей комнату, чтобы не смущать мужа, либо броситься к нему на грудь. Именно такое желание она от чего-то испытала в те секунды.
Ее сердце продиктовало ей второе.
Кристина сделала несколько шагов вперед, и Рауль заметил ее.
- Чудесный малыш. - Сказал Рауль, отходя от колыбели, немного смущаясь того, что жена застала его во время такого трепетного общения с ребенком. - Он такой крошечный, но...
- А главное - он наш с тобою, и только наш! - Не позволив ему договорить, строго сообщила Кристина.
Рауль молчал.
- Рауль, я понимаю, что тебе тяжело. И, наверное, сложно быть со мною рядом после всего, что между нами произошло. Я не осуждаю тебя... И не прошу забыть этого. Ты все равно не сможешь. Но людям свойственно прощать и признавать ошибки... Я не прошу у тебя слишком много. Но... для меня Анри значит очень много. Слишком много. И я благодарна богу за то, что он дал нам это дитя... Этот ребенок вернул мне жизнь, вернул мне тебя. По крайней мере, с появлением ребенка, мы впервые с тобою поговорили, и почувствовали, что мы еще люди, которых когда-то связывали чувства. Мы смогли все обсудить нормально. И ты смог выслушать меня. А я тебя... Ты ведь будешь любить его? Будешь?! Ты ведь уже любишь его с первых дней, как можно не любить ребенка?! Дети - это чудо. И это чудо послано нам с тобою.
- Моя жена всегда бредила сказками. - То ли недовольно, то ли вообще без какого-то чувства сказал Рауль. - Ты до сих пор грезишь, крошка Лотти. - Он сделал пару шагов, и погладил Кристину по щеке. Та улыбнулась, опустив глаза.
- Я обещаю тебе, что Адриан сможет с честью носить фамилию де Шаньи. - Кристина подняла на него глаза, и выжидающе смотрела на мужа.
- Кристина, ты знаешь, как я отношусь к ребенку... - Сказал Рауль, еще раз заглядывая в колыбель.
- Мы же говорили на эту тему с тобою, ты говорил...
- Да, я говорил. - Кинул он ей, - что наследник будет достоин. Я знаю. - Он смотрел на бодрствующего ребенка в колыбели. Мальчик был очень красив, и своей детской красотой напоминал ангела. Но ему сейчас меньше всего хотелось думать об ангелах. - Почему он так смотрит?
- Рауль... - Почему-то с укором оборвала его жена.
Рауль заглянул в колыбель, вглядываясь в пока еще рассеянный взгляд Анри.
- Что за взгляд у Анри де Шаньи?! Я всегда смотрю и...
После того, как только Рауль назвал ребенка де Шаньи, Кристина глубоко вздохнула. Уж неизвестно, посмеялся ли Рауль, чтобы сделать ей больно, или сказал правду - но он назвал его де Шаньи, а это значило, что мальчик в полном смысле был его наследником, и он безоговорочно признавал это.
И к чему он говорил об этом? О взгляде. Да. Замечала. Но она никогда не задавала себе таких вопросов, как сейчас задал ей Рауль. Взгляд был слишком знаком и одновременно совершенно чужд ей. Но оно и правильно. Ребенок был еще совсем мал, он был младенец. А у детей его возраста взгляд, цвет глаз меняется. И в таком возрасте вывести какую-либо параллель просто невозможно, даже если очень стараться.
И что Рауль мог найти в этих безобидных бездонных глазках? Они ничего не выражали.
О, как Кристина страдала за этого малыша! Что ей пришлось пройти?! Кажется, в минуты своего одиночества она просто вымаливала это спасение. Это были круги ада - это одиночество и безысходность. Но спасение было совершенно неожиданно ниспослано ей. Ад увенчался раем, и теперь она могла спокойно качать его на руках, прижимая к своей груди. Она не могла уйти от этого дара, оставив его. Это был дар только ей. Она даже не хотела задумываться ни о чем. Ребенок просто был дан ей, вот и все.
Кристина по-прежнему сидела на кровати, и укачивала в своих объятиях малыша. Тот похныкивал, не спеша засыпая.
Кристина прижала его еще крепче к своей груди, словно боясь, что его могут отнять, поцеловала в лобик, и тихо запела ему. Впервые за долгое время она почувствовала, что ее душа просит музыки. Или это была не ее душа? Но она напевала малышу колыбельную, а ребенок, мгновенно притихнув, засыпал под плавное покачивание и под успокаивающий голос Кристины.
- Ты самый прекрасный ребенок. И только мой! - Аккуратно кладя ребенка в колыбель, прошептала Кристина. - И ты будешь счастлив!


--

Ноябрь 1872.

Жюли этим вечером была на удивление в приподнятом настроении. Последнее время мадам Жири замечала то ее радость, то ее тоску, которая так явственно захватывала ее. Мадам Жири даже удивилась сияющим задором и блеском глазам девушки. За сегодняшний вечер Жюли выпила две чашки горячего чая, мадам Жири наполнила третью, и показала ей потрясающий аппетит маленького ребенка, налегая на пирожные и печенья.
- Дорогая моя, вижу, у тебя хорошее настроение. - Улыбнулась мадам Жири, наблюдая за девушкой.
Было в Жюли что-то такое, что заставляло замечать в ней сущего ребенка, то ли то, что девушка еще не окончательно повзрослела, то ли, что она была так проста и наивна.
- Я всегда была сластеной! Но такими темпами, мадам, - засмеялась Жюли, - мой корсет меня не спасет! По-моему, это уже так! И... иногда меня такое ощущение после всех этих пирожных и сладостей. Вы балуете меня, а я не могу удержаться. Вы не против? - Жюли замерла, словно от ответа мадам Жири зависела ее жизнь.
- Что ты... - Мадам Жири пододвинула тарелку со сластями и печеньем поближе к девушке, и рассмеялась. - Угощайся Жюли. Я рада, когда у тебя хороший аппетит. Ты ужинала?
- Да. - Отхлебывая поостывший чай, ответила Жюли.
- Скажи мне, Жюли, - спросила мадам Жири, - Я могу спросить тебя кое о чем? От Эрика ничего не слышно?
Жюли моментально осунулась и погрустнела.
- Нет, мадам Жири. Пока нет. В последнюю нашу встречу он обещал, что совсем скоро этот кошмар закончится. - Нерешительно сказала Жюли, помешивая ложечкой чай, и дуя на него, хотя в этом уже не было никакой нужды. Он был почти холодный.- Знаете, мадам Жири, он обещал, что у нас будет свой дом. - Улыбнулась Жюли, положив ложечку на блюдце.
Мадам Жири качнула головой ей в ответ.
- Да, - она на секунду замолчала, - наверное, такой жизни я и желала ему... Как у всех. Нормальную. Признаюсь честно, мне пока сложно принимать тебя его женой. Но пока вам нужно привыкнуть к вашей семье, ему, тебе, главным образом. И собственный дом никак кстати этому поспособствует!
Глаза Жюли весело светились, можно сказать, она вся была переполнена счастьем и радостью. И вдруг мадам Жири без труда заметила, как на ее глазах навернулись слезы, потекли по щекам, и она ничего не смогла с этим сделать, заплакав навзрыд.
- Жюли, дитя мое... - Обеспокоилась мадам Жири. - Что с тобою?
- Не знаю... - Вытирая слезы тыльной стороной ладошки, ответила ей девушка. - Какие-то беспричинные слезы. Все что вы говорите, это так...
Мадам Жири встала, поспешно подошла к девушке, и погладила ее по плечу.
- Жюли, прекрати плакать! Твои слезы действительно беспричинны. Что с тобою такое? Ты последнее время часто ни с того, ни с сего плачешь.
- Я не знаю мадам Жири. Не могу найти сама этому объяснения. Наверное, это от того, что его нет рядом. Я скучаю по нему, мадам. Я могу объяснить свои слезы только этим.

--

Мадам Жири зашла в комнату Жюли, и нашла ту в кровати, кутающуюся в одеяло.
- Жюли, милая, уже полдень. Я хотела поговорить с тобою, искала. Но не нашла. Ты не завтракала. Что с тобою?
- Я не хочу. - Слабым голосом ответила ей Жюли.
- Ты заболела? - Мадам Жири подошла к ней, и присела на край кровати, положив прохладную руку на лоб. - Ты не больна!? Последнее время тебе не здоровилось. Нет, жара у тебя нет. Что с тобою?
- Я не знаю мадам. Мне как-то не по себе последнее время. Мне плохо, мадам. Я умираю от тоски.
- Что ты такое говоришь?! Как ты можешь такое говорить! - Строго сказала Мадам Жири, нахмурив брови. - Тебе надо поесть. Ты не ешь ничего уже несколько дней. Это удивительно. Ты лишила меня собеседника за вечерним чаепитием!
- О мадам, простите... я не могу. Точнее, не хочу. Мне страшно мадам. Я не знаю почему, но мне страшно. - Голос Жюли дрожал. - Его нет... а я жду его, жду все это время. А если не дождусь?
- Глупая! - Мадам Жири строго оговорила ее, и сию секунду же погладила по мягким шелковистым, рассыпавшимся по плечам волосам. - Ему вряд ли понравилась бы твоя хандра. Тебе нужно встать и поесть. На тебе нет лица.
- Нет. - Выдохнула Жюли. - Я не могу. Я снова... меня снова не удержат ноги. Мадам Жири, у меня кружится голова который день. Потому, позвольте мне остаться сегодня в постели. Это пройдет. Я обещаю вам. Скоро это пройдет. Да, я не ела несколько дней, это все, наверное, из-за слабости и от того, что я переживаю. У меня стал плохой сон... Как только он вернется, вот увидите, я сразу же поправлюсь.
- Ты уверена, что это не так уж и серьезно?
Жюли недоумевая, заглянула в глаза мадам Жири.
- Может лучше позвать доктора?
- Не надо. Зачем? Это недомогание скоро пройдет...
- Я бы на твоем месте, Жюли, все-таки удостоверилась в своем здоровье. Я могу позвать очень хорошего доктора.
- Не стоит, мадам... Вам не стоит излишне беспокоиться обо мне.
Мадам Жири стоило потрудиться, чтобы уговорить упрямую девушку. И все-таки, она уговорила ее. А точнее, она просто не стала ее больше слушать, и поступила по-своему.
Дверь приоткрылась, Жюли отняла тяжелую голову от подушки, чтобы посмотреть. На пороге стояла мадам Жири, которая затем проводила в комнату незнакомого Жюли невысокого худощавого человека.
Ото всего этого у Жюли закружилась голова и к горлу подступила тошнота, и она, утонув в подушках, закрыла глаза, в которых все плыло, пытаясь справиться с неприятным чувством внутри нее.
Она понимала, что мадам Жири заботится о ней, проявляя беспокойство за ее здоровье. Но в докторе не было никакой необходимости. Это было лишь излишним беспокойством, и не больше.
- Месье Шатрие, понимаете ли, это жена моего одного хорошего друга. - Сказала негромко мадам Жири, открывая дверь в комнату Жюли. - Вы бы не могли осмотреть ее? Я настояла, что бы вы навестили ее сами, так как ей нездоровится, и я не решилась вести ее к вам. У меня есть на счет ее недомогания определенного рода предположения. - Сухо произнесла она. - Но все-таки, вам, как врачу и специалисту я доверяю больше, не высказывая в слух своих догадок.
- Итак, что с ней? - Покашливая, спросил мужчина, прищуривая один глаз, и поглядывая на пациентку.
- Недомогание. Вот уже несколько дней. Отказывается от пищи. Головокружение.
- Так, так. Что ж, если позволите, я могу ее осмотреть. Мадам Жири, жена вашего друга... Значит, дама замужем? - Уточнил он.
- Да. - Сухо ответила мадам Жири, кивнув головой.
- Могу предположить, что это многое проясняет. Думаю, мы установим причину недомогания довольно быстро. - Хмыкнул доктор, подходя к Жюли.
Кажется, девушка не совсем понимала слова доктора, да и не очень хотела понимать их сейчас.
- Моя дорогая, что вы так боитесь? Я не собираюсь причинять вам вреда! Для начала я хотел бы поговорить с вами, задать несколько вопросов. Вы очень бледны, мадам.
Девушка вздохнула. Тонкие, почти костлявые руки доктора пугали Жюли, и уж меньше всего она желала, что бы эти руки дотрагивались до нее сейчас.
- Ага, - наклоняясь над ней, сказал он, - как долго длится ваше недомогание?
- Не долго. Но так невыносимо стало последние несколько дней. Скорее всего, это простая простуда.
- Простуда так не проявляется, милочка, - с улыбкой произнес доктор, оборачиваясь на мадам Жири, статно держащую осанку, вытянувшуюся, словно струна, и стоявшую позади. - Я побеседую с пациенткой, - невозмутимо попросил он.
Мадам Жири все поняла, и вышла, захлопнув за собой дверь.
- Мадам, - продолжил он, покашливая, - я все понимаю, но ответьте мне, мадам Жири говорила мне, что вы совершенно ничего не едите, отказываясь принимать пищу.
- Я не хочу, - она уловила на себе его взгляд, и сразу же поправила себя, - точнее не могу.
- Почему?
- Мне не хочется.
- А слабость.
- Да.
- Могу заверить вас только в одном - это не простуда определенно! - Снова хмыкнул доктор.
И честно говоря, эти лоснящиеся улыбки начали раздражать Жюли. Ей бы отлежаться день другой, и все было бы хорошо, тем более, жара у нее нет, все в порядке.
К чему вся эта бесполезная суета?
Когда мадам Жири по прошествию некоторого времени снова вошла в комнату, глаза Жюли по-прежнему ничего не выражали. Она, как и несколько минут назад ждала вердикта доктора, который, что-то бурча себе под нос, еще раз хмыкнул, собираясь. Он словно ждал мадам Жири, чтобы сказать свой диагноз ей в первую очередь. Все это выглядело нелепо. Но, прежде всего, сама Жюли чувствовала себя нелепо и неуютно. Лишь одно то, что ей пришлось пообщаться с доктором, и ответить на ряд щекотливых, вовсе не приносящих ей радость вопросов, доставляло ей дискомфорт.
Доктор медлил говорить ей всю правду. Что заставило девушку подумать о самом худшем.
- Мадам Жири, месье Шатрие, это что-то серьезное? Доктор, зачем вы молчите? Не скрывайте, если это так.
Мадам Жири в отдаленном углу внимательно выслушивала что-то, что приглушенным голосом говорил ей доктор. И плавно не поспешно, кивнула головой, словно услышала что-то, убеждение в котором слова доктора только подтвердили.
- Что-то серьезное?! - Еще раз повторила Жюли, и ее губы дрогнули. От неизвестности она готова была расплакаться.
- Успокойтесь, милочка. - Наконец сказал доктор, подходя к ней поближе. - Вам нельзя так волноваться. Что же вы! Совсем не бережете себя. Впредь, вы это бросьте! Иначе... не надо вам это.
- Что со мною? Ну же, не молчите, я вас очень прошу! Это серьезно? Да?!
- Смотря, как вы смотрите на это. Да, мадам, серьезно. - Глаза доктора заискрились.
От этого желание расплакаться в Жюли стало еще больше. Он еще может и издеваться над ней, посмеиваясь над тем, что она сейчас чувствует.
- Что это значит?
- Ну, я думаю, что это действительно серьезно. - Он еще раз хохотнул, обернувшись на мадам Жири. На данный момент лицо той ничего не выражало. - Только, не в том смысле, в котором вы думаете. Все намного проще.
- Так что же, доктор? - Перебила его Жюли.
- Вы беременны, мадам.
Еще никогда Жюли не ощущала такого ужаса внутри себя. Слова доктора лишили ее дара речи. Она конечно, как и каждая девушка своих лет предполагала, что у людей, связанных узами брака рождаются дети, но никак не могла предположить, что это коснется ее так скоро, сейчас. Ее удивление было так сильно, что она не смогла поверить в это так скоро. Но, похоже, в этом доктор не шутил, он сейчас говорил правду. И ее плохое самочувствие и хандра объяснялись очень и очень просто - ребенок давал о себе знать.
- Поздравляю вас, мадам. И вашего мужа, конечно же. По моим предположениям, и тому, что вы мне рассказали, ребенок должен родиться летом. Но вы, мадам, должны поберечь себя. Вы молоды, но организм все же у вас немного ослаблен. Хотя, я думаю он справится с беременностью, и все-таки, я настоятельно рекомендую вам беречь себя ради вашего ребенка.
Доктор собрался и вскоре покинул комнату. Ошарашенная, словно осыпанная тысячей мелкого гравия из бочки, осмысливая слова доктора, Жюли несколько минут сидела на кровати не шевелясь и не произнося ни слова. А потом, как только поняла, что все это реальность, и она имеет к ней прямое отношение, расплакалась. То ли от радости, которая по обыкновению должна переполнять женщину в такие минуты, то ли от неожиданности и страха.
Видя ее слезы, мадам Жири присела на краешек ее кровати, и обняла девушку за поникшие плечи.
- Ну-ну, моя дорогая... ты снова то бледнеешь, то краснеешь. В этом нет ничего постыдного. - Поспешила успокоить ее она. - Я подозревала, что с тобою может быть. Потому и настояла на посещении тебя доктором. Если это было так - ты должна была в этом удостовериться и знать об этом.
- Но...
- По-моему, это вполне разумно. Что тебя удивляет, Жюли?
Она пожала плечами.
- Я не могла предположить этого. Я до сих пор не могу поверить.
- Доктор Шатрие почти никогда не ошибается. Он хороший врач.
Жюли несколько секунд смотрела пустым ничего не выражающим взглядом куда-то сквозь мадам Жири.
- Как ты себя чувствуешь? - Поинтересовалась мадам Жири.
- Не знаю. Пока не знаю. - Пожала плечами Жюли.
- Я понимаю, это пройдет.
- Наверное, теперь я больше не одна, даже в минуты, когда его нет рядом.
Жюли немного помолчала.
- Мадам Жири, как вы думаете он... я не знаю, как он воспримет это, что он скажет мне в ответ. А если он не захочет? - Мадам Жири нахмурилась. - Я даже не знаю, когда он вернется, чтобы ему обо всем рассказать. И как ему рассказать...
- Жюли, позволь я выскажу тебе свое мнение, уж коли ты ищешь помощи и совета - он нормальный мужчина, а каждый мужчина в глубине своей души мечтает о ребенке. Он никогда не упоминал в разговорах своих собственных детей. Но думаю, он просто-напросто боялся предполагать такую возможность, он не мог даже мечтать об этом, думаю, даже мечта была для него запретной. Но, рано или поздно чему-то обязательно наступает время. Потому, не бойся за это! Я больше чем уверена, что он будет рад новости, которую ты ему сообщишь. - Улыбнулась мадам Жири. И не думай об этих глупостях. Ты расскажешь ему как только он вернется?
- Конечно.
- Хорошо. А сейчас отдыхай. Мне, все-таки, надо возвращаться, а у тебя есть время отдохнуть... и привести свои мысли и чувства в порядок.
- ...Мадам Жири, - позвала ее Жюли, когда та уже направилась к двери.
- Что?
- Что бы ни было, мадам Жири, я... рада. - Словно желая оправдаться, сообщила ей Жюли. - Хотя я знаю, что, возможно, мне стоит бояться... последствий.
- Я знаю о чем ты. - Наверное, мадам Жири не меньше была поражена новостью о беременности Жюли. Так как она до сих пор была немного растерянна, и искусно скрывала это под строгостью и несокрушимостью. Жюли даже на секунду стало не по себе от ее спокойствия. Ни один мускул ее лица не выдавал ее чувств - счастлива ли она, недовольна или растерянна. Да, за столько лет она прекрасно научилась скрывать все до единого чувства, наполняющие ее. Почему-то и сейчас она это делала. Наверное, потому, что вдруг на долю секунды задумалась о возможном будущем этого ребенка. И его родителей. - Жюли, ты боишься, что ребенок может быть не такой, как... все?
Жюли пожала плечами.
- Нет мадам. Я не боюсь. Но это ведь может произойти...
- Не думай об этом, Жюли. - Строго попросила ее Антуанетта. - Вы ведь будете его оберегать и любить. Я надеюсь. - Затем добавила мадам Жири, аккуратно рассматривая девушку из-под опущенных ресниц.
- Безусловно, мадам Жири. Это мой ребенок. Какой бы он ни был - я никогда не дам его в обиду, и ни в коем случае, конечно же, не брошу его. Я не хочу, чтобы его ждала подобная судьба... как и его отца. И надеюсь, что страдания, которые пережил мой муж, никогда не познает наш ребенок. В любом случае - я приму его.


--

Сентябрь, 1872.

Новую жизнь всегда нужно начинать с нуля. Строить ее шаг за шагом. Чему-то учиться, что-то познавать, а что-то забывать, чтобы оно не мешало рождению нового и непознанного. Это сложно. Чтобы начать все с самого начала, положив конец прошлому, необходимы силы. И безгранична щедрость господа, если он этими силами в нужный момент награждает. Как сложно, пережив боль, потери, предательства, страх и горечь искать в себе силы идти дальше, переступать через свои былые шрамы и кровоточащие раны.
Кровоточащие раны когда-нибудь должны затянуться, и только надежда на это может спасти. Надежда на то, что настоящее приведет к будущему, миновав столь страшенное прошлое.
Кажется, в этом случае господь необходимыми силами его наделил. Или это был не господь, а он сам, который, все-таки понял, что вопреки всему ему необходимо бороться, идти дальше.
И уж если он стоит на распутье - оставить все как есть или изменить, то он выберет - изменения. И менять нужно было прямо сейчас. Начиная с малого. Редко кто согласится жить в подвалах. Тем более, если это молодая женщина, которой, хотя бы элементарно, необходим солнечный свет. Жизнь в опере на правах обездоленной приживалки - тоже не выход. И, прежде всего - это его жена. А его жена должна жить, как заведено во всех семьях. Муж непременно должен обеспечить женщину собственным домом, тем местом, где бы они чувствовали себя уютно и хорошо.
А подземелье театра, хоть оно было и обустроено им, хранимо, дорого и любимо им, как его долгий приют и обитель, не особенно располагает к ведению супружеской жизни. Рано или поздно она начнет жаловаться на недостаток воздуха, солнца, и всего остального. И наверняка, ей, как и каждому нормальному человеку захочется, чтобы в их доме были окна, большие окна, чтобы ночью занавески колыхал легкий ветерок, а утром комнаты были залиты солнечным светом, чтобы можно было, подходя к окнам, обращать взгляд вдаль, любоваться небом, зеленью. Его подземная обитель всего этого, увы, ее лишала.
Да и, как ни странно, но впервые за долгое время ему хотелось выбраться из своих подземелий, почувствовать жизнь здесь, наверху, где солнце, деревья, трава, где можно, просыпаясь каждое утро, радоваться естественному свету, а не тому, который источают свечи. Это было нелегко. Но он обещал. Прежде всего, самому себе. Обещал, что он приложит все усилия, чтобы изменить свою жизнь. Наверное, если бы он по-прежнему был один, он так бы и не нашел в себе силы преодолеть все свои прежние раны, отыскать в себе силы идти дальше, меняться, и продолжать быть творцом... не только музыки, но и себя, своей жизни.
Прежде всего, изменение своей жизни он начал с того, что решил обзавестись своим собственным домом. Не под землей. А на земле. Дом был великолепен. Правда, пока он был пуст. Этот дом обещал стать надеждой на их будущее.
Тяга и любовь ко всему наивысше-эстетическому и элегантному, наполненному красотой и величественностью, а так же вопреки всему, обладание чувством стиля и прекрасным вкусом его хозяина сделали и, правда, чудеса с домом, который очень медленно, но начал наполняться жизнью и душой.
Он действительно, обладал теми качествами, которые были даны не каждому человеку. Порою, человек может принадлежать к самому знатному роду, иметь самый высокий титул, расти в покое, среди красот и правильных пропорций, но ему будет не дано чувствовать самые тонкие и почти невидимые материи красоты, стиля и манер. Другое дело, когда ты растешь с ощущением ужаса, хаоса, кошмара, беспорядка, неправильности и дисгармонии. Наступает такой момент, когда ты сам начинаешь выстраивать внутри себя, а потом и вокруг эту гармонию, которой ты лишен судьбою.
Он был именно таковым. Он мстил этой судьбе за все эти лишения, выстраивая в себе все заново. Ему ничего не было дано от рождения. И именно это заставляет и толкает на то, чтобы, свивая в кровь руки и душу, отвоевывать каждую долю того, что должно даваться при рождении всем людям.
Обладая неплохими знаниями архитектуры и инженерии, его хозяину ничего не стоило выбрать жилище, по планировке отвечающее всем его требованиям и желаниям, и в последствии уже самому доработать его.
Уж если случилось так, что на этой земле под солнцем, под голубым небом, окруженный зеленью будет существовать его дом, то он должен быть самым лучшим, и он должен быть им доволен. Кроме того, им должна быть довольна она. Та, которая будет в нем жить. Собственно та, для кого он и стремился превратить этот дом в уютное место проживания. Прежде всего, он делал это не для себя. А для другого человека.
Внутреннее убранство дома значило не меньше, чем внешнее. И над интерьером он трудился даже еще более основательно, нежели над внешним фасадом здания.
Средства, которыми он располагал, позволяли оформить интерьер должным образом. Так, как подсказывала ему душа. Это будет его домом, здесь все должно быть идеально. Гостиная, спальни, прочие комнаты - апартаменты должны быть самыми красивыми, наполнены изяществом и грациозностью.
Окружение себя красотой, излишней, той, которой, увы, он сам был лишен, вошло для него в правило. Чрезмерное слежение за собой, одежда, внешний вид - любой мог бы позавидовать такой скрупулезности и пристрастности, с которыми он относился ко всему, что его окружало, к своему виду. Смешно, конечно же, когда ты делаешь это не для кого-то, когда ты совершено не выходишь на люди, когда знаешь, что никто и никогда не заметит этих стараний и не восхитится. Но разве в этом содержится смысл? Нет. Он в том, что ты сам ощущаешь и чувствуешь. И все это он делал прежде всего для себя самого. Это была попытка победить себя, одну из своих ужасных сторон, заглушить боль, надеть еще одну маску, маску на душу - убеждение в том. Что ты прекрасен, а точнее, просто идеален. Если природа лишила его чего-то, то он сам возьмет это у нее, и сам сделает все, что в его силах.
Единственное, что он знал точно, так это то, что в его доме по-прежнему будет царить музыка и только музыка. В нем обязательно должен быть зал, в котором жила бы только лишь его музыка, он должен быть наполнен прекрасным.
Подготовить дом к въезду в него нужно было основательно. На все это требовалось время.
Пока в опере, в его опере происходила неразбериха, он, вынужденный беречь себя, должен был заниматься какими-то прочими делами, вместо того, чтобы показать этим болванам, что истинный хозяин оперы до сих пор присутствует в ней. Знает, видит и слышит все. Ему не страшны их угрозы. И даже наоборот, он очень недоволен всей этой игрой, которую устроил кто-то, чтобы развлечься.
Но, лучше было действительно остаться пока в тени, нежели, искать собственной смерти. Потому, все это время было проведено им в обустройстве его будущего дома, который с каждым днем все больше и больше вселял в него надежду на светлое будущее.



14.

Сентябрь, 1872.

Он остался без крова. Но, хорошо заплатив, можно было найти вполне сносное место проживания, да и там и у того, кого не особо интересовала его внешность, и кто вовсе был не посвящен в передряги, касающиеся Оперы и ее Призрака.
В ночные часы улицы Парижа хоть и не замолкали и не прекращали жизнь совсем, и все-таки, ночь оставалась для него излюбленным временем суток, и самым безопасным.
Да и передвигаться по городу ему все равно было необходимо. Нельзя сказать, что он слишком сильно привлекал к себе внимание, и это не могло не успокаивать его, хотя бы отчасти. Немного.
Время уже давно перевалило за полночь, но улицы не были так безлюдны.

Шагнув в тень, он еще раз пригляделся, не смотря на то, что все отлично различал в густом сумраке ночи, и убедился в своих догадках - это был действительно виконт.
Неожиданная встреча. Вот чего он не мог ожидать, так это виконта, покидающего пределы кабаре. Его сопровождал еще один человек, которого Призрак не разглядел, да и не стал разглядывать. Ему было достаточно того, что он уже видел виконта и узнал его.
И это был тот чистый и наивный мальчик, которого избрала Кристина? Эрик хмыкнул себе под нос. Забавно.
В нем поднялась какая-то неприятная, полная отвращения и презрения, доставляющая дискомфорт, волна. Прошло не так-то уж и много времени с их последней встречи. И он был отнюдь не рад этой неожиданной картине, которую он невольно увидел на улице.
Но, похоже, виконт, так настойчиво пытаясь «избавить» всех от Призрака оперы, не желал сдаваться. А ему это вовсе было не нужно. И если уж виконт был настолько одержим этой мыслью, то он бы запросто мог его сейчас обрадовать своим появлением.
Только, похоже, его появление вряд ли бы заинтересовало его сейчас в том состоянии, в котором он пребывал.
Но увидено им не могло почему-то пройти для него бесследно. Он едва сдержался, чтобы не выдать себя и устроить виконту неожиданную встречу. Только, сейчас это было абсолютно не нужно.
Зато, видимо он столь необычным образом встретил виконта, значит, для чего-то это было нужно. И к тому же, если, что вероятнее всего, муж Кристины здесь не впервые, и не в последний раз, ему будет очень просто увидеть его снова.
Он подождал пока фиакр отъедет подальше, более основательно закутался в плащ, и твердым шагом пошел к дверям кабаре.
Роскошь, блеск и яркость красок всегда привлекали его, но только не лживые дешевые пародии на них, которые господствовали в притонах сладострастья. Хотя, нужно признаться, что лживый блеск, присущий подобным притонам был схож с театром, с которым он связывал свою жизнь.
Но... между ними много общего. И туда, и туда приходят, чтобы развлечься, найти и получить то, что интересует.
Он, даже редко поднимаясь наверх и выбираясь за пределы театра, хорошо знал, какая жизнь и нравы царят на улицах Парижа. Потому для него, открывшаяся жизнь не стала удивлением.
Он, кутаясь в плащ, вошел вовнутрь. Нельзя сказать, что его привлекали подобные места. Еще меньше его привлекали подобные женщины и жизнь, цветущая в этих местах.
Образ женщины, как нечто совершенного, невинного, гармоничного и чистого пребывал в его уме всегда, и он никак не мог ассоциироваться с теми женщинами, которых можно застать здесь. Выходит, мужа Кристины больше привлекали подобные особы, если он предпочитал их ее обществу.
При мысли об этом он незаметно для себя усмехнулся. Общение с подобными дамами ему тоже не приносило удовольствия, как ни странно, но отыскать женщину, которая только что выпроводила своего гостя и могла бы ему помочь, не составило труда.
Она почему-то вызывала у него отвращение, хотя, нужно заметить, что она была вовсе не дурна собой. Хотя, ее одежда была далека от строгой одежды великосветской дамы.
- Мне нужно поговорить с тобою. - Сказал он ей сразу и открыто.
- Поговорить? О чем? - Уточнила она, хихикнув, и ее лицо исказилось в сардонической усмешке.
- Похоже, дама обладает плохим слухом. Я сказал, что хочу поговорить. - Произнесла темная тень в плаще.
Глаза женщины округлились, и она расхохоталась, не скрывая своего удивления. Впрочем, не стыдиться отсутствия своих манер было нормально для таких женщин.
- Впервые, - похохатывая, говорила она, - впервые такое в моей жизни! Господину нужна шлюха, что бы поговорить?!
Нельзя сказать, что он отчетливо представляла того, с кем говорила сейчас. Впрочем, это не вызвало у нее никакого удивления или подозрения. Он был похож на обычного заблудшего посетителя, закутанного в плащ.
Женщина вела себя совершено легковесно, всячески показывая свою разнузданность. Ее поведение начинало его раздражать. Он чувствовал, как в нем медленно начинает закипать ярость. Будь его воля, он прямо сейчас, не дожидаясь ее ответа, мог бы придушить ее, и это было бы намного вернее, нежели вести с нею беседы. Но ему, почему-то было столь интересно узнать об увиденной им ранее картине из уст непосредственного ее участника, что он был готов даже вынести общество столь развязной куртизанки. Или она вовсе не была развязной, в силу каких-то обстоятельств ведя себя так лишь с ним? Все-таки, она не создавала впечатление глупой, женщина обладала пронзительными с большой глубиной глазами.
А в ее глазах мужчина по-прежнему выглядел совершено бесстрастно, только, кажется, ее вопрос разжег в его взгляде еще большее недовольство. Она ощущала на себе тяжелый взгляд, и понимала, что, наверное, вопрос здесь был неуместен, так как этот взгляд меньше всего походил на взгляд мужчины, который ищет удовлетворения в ее лице своего вожделения.
Редкий случай - искать собеседника в числе куртизанок. Это не могло не позабавить ее от души. И скрывать это от него она вовсе не собиралась. И все-таки, не смотря ни на что, ни на яркое пренебрежение, ни на ярость в глазах, ни на, даже, необычный вид, который пока она не затронула, а лишь отметила, она находила его вполне обычным и даже привлекательным.
Лица смешиваются, дни и определенного рода деятельность превращается в рутину, ты перестаешь уделять этому внимание, все переплетается. Но среди массы порою попадаются люди, которые выбиваются из общей толпы. И тогда долженствование профессии - поддаться с ним искушению распутности и разврата - считается блаженством и щедростью небес, и наверное, уже не чувствовать себя просто шлюхой.
Непонятно от чего, но, похоже, этот странный гость мог относиться именно к такой категории.
- Ну, может быть, мы уже приступим?! - Притворив дверь, и опершись на нее всем телом, спросила она. - Раз ты пришел поговорить, - ее глаза снова прищурились, - тогда уж может быть, ты найдешь привлекательным поговорить уже в процессе?! Я не привыкла долго рассуждать.
Ее слова ни к чему его не побуждали, и это было видно не вооруженным глазом. А уж тем более ей, которая за все эти годы научилась умело все подмечать. Она на секунду замолчала, оценивая его действия, а точнее, их отсутствие, и потом произнесла:
- Но, только не говори мне, - она, закинув за спину голову, оголяя белоснежные зубы, засмеялась, - что ты пришел только поговорить! Если мужчина здесь, значит, он хочет одного... и это - женщина.
- Ты слишком глупа, если до сих пор не поняла, что мне нужно. Сейчас я задам тебе вопрос, а ты мне ответишь. И мне вовсе не нужны услуги потаскух... Неужели ты думаешь, что если бы мне было это нужно, я бы стал вести с тобою беседы с самого начала?!
Она скривилась в надменной усмешке. Он был надменен. Но она не собиралась уступать ему.
- Ха, - хохотнула женщина, - а что же тебе тогда надо? Что, интересно, ты пришел искать к шлюхам, если не постель? Беседы?! - Она запустила пальцы себе в волосы, и принялась их поправлять. - Ладно, говори...
- Мне нет нужды любезничать с тобою! А ты смеешь говорить так, даже не подозревая кто я, и что я могу сделать.
- А меня это мало интересует. Ты можешь быть хоть господом богом или дьяволом из преисподней. Но это вовсе не имеет значения. Постель - это временное пристанище, там это не особо важно, а потом ты захлопнешь дверь, и больше ничего не существует. Все просто. Интересно, что ты можешь мне предложить?! - Вспыхнул ее погасший взор, и надежда показалась на отчаявшемся лице. - Почему я должна разговаривать с тобою на непонятную тему? Ты отнимаешь мое драгоценное время своими расспросами...
- Да, за это время ты уже вполне могла бы лечь под кого-нибудь еще... - С неохотой отозвался он.
- И заметь, у этого времени бы была цена!
- О, тебя волнуют деньги?! Что ж, ты получишь свою стоимость! Если, наконец, обещаешь замолчать, и выслушать мое предложение.
- Я выслушаю тебя. Но хочу сказать тебе, - произнесла она, окинув его взглядом, и вильнув бедрами, - что ты бы мог потратить это время с большим толком, кстати, я бы могла тебе много чего рассказать... или показать.
Его терпение лопнуло, он подался вперед, и через секунду женщина ощутила, что ее шея зажата в сильных тесках. Он встряхнул ее, словно волк, примеривающийся к пойманной добыче. Красивое смуглое лицо ее дернулось при этом. Она часто, шумно задышала, с силой сжав зубы.
- Мне надоело впустую тратить с тобою время...
Она, на сколько ей позволяла в тот момент ситуация, пожала плечами.
- Все-таки, давай, ты расскажешь мне дальше о том, о чем я попросил, мы договорим по-хорошему. А я, в свою очередь... оставлю твое личико в первозданном состоянии.
Лицо женщины на секунду изменилось, побледнело. Но она очень быстро и умело смогла придти в себя.
- И ты посмеешь вот так вот?
- Посмею ли я? Знаешь, ты доставляешь мне излишнее раздражение. У меня сегодня и так дурное настроение, а тут ты... А мне нужно от тебя всего лишь малость. Потому, я сочту за счастье - например, придушить тебя! Подумаешь, одной шлюхой в этом мире станет меньше. Ты думаешь, кто-то будет оплакивать тебя и сожалеть? И поверь мне, я-то уж буду сожалеть о содеянном меньше всего!
- Не надо. Ладно, - сипло произнесла она, мерцая глазами, - говори. Чем я могу помочь месье, если он отказывается от постели?
- Хорошо, когда все решается полюбовно, правда?! - Разжал он руку, съязвив.
- Да уж, - она скривилась в оскале, прикасаясь к своей шее, когда он разжал руку, - вижу, тебе нравится грубость?! - Часто задышала она. - Из тебя бы получился хороший любовник.
Она стояла покачиваясь, щупая ловкими пальцами шею. Он не удержался, и чтобы окончательно избавиться от раздражения, почему-то возникающего от того, что он вынужден ожидать от нее ответа, толкнул ее. Та повалилась на кровать. Полупрозрачная юбка ее задралась, оголив бедра, но она вовсе не спешила опускать свой предмет туалета, чтобы скрыть обнаженное тело. Как ни странно, во взгляде мужчины она не увидела на одной искры, которая свойственна в такие моменты. Ей доводилось много раз наблюдать жадные вожделеющие взгляды мужчин при виде нагого тела, и ее тело умело сделать так, чтобы разжечь эти искры в их глазах. Она это знала. Сейчас это было ее первое поражение. Кажется, он вовсе не хотел ее. Более того, он испытывал отвращение.
- Так о чем ты хотел спросить? Хотя, почему бы нам не поговорить после?
- Я не думаю, что моя партия в постели будет уместна. Лучше все-таки скажи мне о своем недавнем посетителе!
- Что ты хочешь знать? - Заморгала она глазами.
Она села на кровати, а точнее сказать, бесстыдно развалилась.
- Ты знаешь, кто он?
- Ну, вообще-то, меня не всегда интересует имя. - Лениво начала она поправлять волосы.
- Он часто посещает подобные заведения?
- Знаешь, мне кажется, сам он вовсе не рад его посещать! - Расхохоталась она. - Но уже две среды подряд я имею возможность наблюдать его! - Она снова рассмеялась. - Я думаю, это вовсе не его желание, уж больно он мне напоминает простого мальчишку! Он даже приходит не один...
- Если мне еще не изменяет память, и моя догадка верна - это его брат. Ну что ж, не удивительно. От его родственника это вполне можно ожидать. С его-то пристрастиям к получению легкой и беззаботной любви, развлечениям, женщинам... особенно балеринам и танцовщицам в числе прочего! Не плохо.
- Я вижу, ты хорошо осведомлен в отношении моего посетителя!
- Я многое знаю. - Спокойно ответил он ей.
- Вы знакомы?
- Да. Он мой старый знакомый. - Криво усмехаясь, заметил он. - И у меня есть к нему дело.
- Твой друг наивен. Сразу видно, что его брат не промах, а вот он... У этого парнишки в голове одни сказки. Скучный мальчик. Ну ничего, я думаю, он привыкнет. А вот... у тебя, наверное, получилось бы лучше! - Она по-змеиному извелась, вставая с кровати.
Нет, томно хлопать на него глазами, говорить с придыханием, обольстительно манить его взглядом и мокрыми губами, а точнее соблазнять и флиртовать с этим мужчиной, было просто невозможно, бесполезно. Рано или поздно мужчина все равно начинает обращать внимание на ту, кто пытается привлечь к себе внимание, и женский взгляд всегда это подмечает. Особенно, если он наметан. И так всегда. Но только не в этом случае. Его взгляд был голодным и беспрестанно ищущим, но искал он не женщину, а что-то другое. Увы.
- Никогда не думал, но... застать знакомого виконта в апартаментах у шлюхи будет интересно! - Не обращая внимания на ее слова, произнес он. - Из этого может выйти очень забавная пьеса!
- Хочешь устроить спектакль?
- Да, я люблю спектакли! - Усмехнулся он.
Он прошелся по комнате.
- Твоя маска скрывает гораздо больше, чем лицо. - Заметила женщина, следя за ним взглядом.
- Можно ли доверять бесчестной женщине? - Задал он совершено непонятный вопрос.
- Доверять?! - Она сузила глаза. - Но... если хочешь знать, куртизанки намного благородней, чем какие-либо еще женщины! Если тебе это было неизвестно... Вряд ли кто-либо еще имеет представление о жизни полнее, чем мы. Мы знаем ее такой, какая она есть. Что ты хочешь попросить от меня?
- Всего на всего, когда в следующий раз, в следующую среду, как только он прибудет, я бы хотел поговорить с ним, прямо здесь. Я очень хочу посмотреть на его лицо...
- Ты явно не в себе. Но знаешь... не думаю, что если я тебе откажу, я не выиграю.
- Естественно. Если ты согласишься, то сможешь получить гораздо больше, нежели, если откажешься.
- Знаешь, не откажусь. Я испытываю слабость перед достойными мужчинами!
- Ты испытываешь слабость перед достойными кошельками этих мужчин. Заверяю, что вас ничто не возбуждает сильнее на этом свете, чем толстый кошелек и запах денег!
- Но мое время стоит дорого. А если так, то я потеряю клиента, способного щедро заплатить!
- Я заплачу тебе куда больше, чем ты могла бы заработать сегодня за всю ночь.

--

Возможно, это было не самой лучшей его идеей. Но что-то мешало ему отказаться от нее. Это слишком хороший шанс еще раз посмотреть на «проигравшего» виконта, а так же освободить себя и оперу от бесконечных поисков и глупых игр. Время очень быстро прошло, и тот момент, о котором он победоносно думал, наступил. Предвосхищение событий не могло его не забавлять.
Нанести столь долгожданный визит своему «старому знакомому» виконту он поспешил сразу же, как тот только прибыл, не желая медлить, ибо при ином раскладе ему вовсе не хотелось созерцать непристойную картину, к которой располагали все обстоятельства.
- Не ожидали такой встречи, виконт?
Рауль на секунду замер, потеряв дар речи. Да, наверное. Он действительно не ожидал. Женщина, стоявшая в двух шагах от него резко отпрыгнула, машинально поправляя волосы. На ее лице читалась то ли хитрая искривленная улыбка, то ли испуг. Понять было почти невозможно.
- Уходи! - резко приказал гость женщине.
Та медлила, вжавшись спиной в стену, хитро шарила глазами, медля покидать комнату.
- Вон! - Резко повторил он, не выдержав.
- Из вас хоть один останется в живых? Иначе, кто мне будет платить по завершению всего этого представления?
- Ты уже получила свое! Прочь!
Женщина выскользнула за дверь, не желая становиться жертвой ярости незнакомца.
- Надо же, какая встреча. Зачем ты пришел снова? - Спросил его виконт.
- Вот как, значит, вы проводите свой досуг, - словно не замечая его вопроса, начал Призрак, - вместо того, чтобы проводить эти драгоценные минуты со своей женой, которой вы клялись в любви. Вас больше привлекает общество шлюх?! - С недовольством в голосе, посмеялся Призрак, обращаясь к своему собеседнику.
- Вижу, и ты тоже не тратишь времени. Пребывая в таком же обществе куртизанок, как и я!
- Меня с ними связывают лишь договоренности, и не больше. - Спокойно ответил он. - А вы, виконт... мило.
- Да что тебе вообще известно, что ты смеешь так говорить или в чем-то обвинять?! У тебя на это нет никакого права на это! Ты - никто! Ты же ничего не знаешь! Не знаешь! - Возмутился Рауль, почти выкрикнув последнюю фразу. - Это ведь все ты! Это ведь из-за тебя в нашей семье одни неприятности и сложности!
- Я не заставлял вас лезть в постель к проституткам, виконт. - Спокойно усмехнулся Призрак. - Но... знаете ли вы зачем я здесь?!
Рауль очень пристально смотрел на Призрака, и пытался понять, что же-таки выражает его взгляд? Похоже, сейчас он, был холоден, и не выражал ничего.
- Итак, - продолжил тот все тем же невозмутимым тоном.
Невозмутимость в его голосе могла свести с ума кого угодно. Он умел показать беспристрастность. Порою, может быть, было бы и лучше, если бы он сорвался на крик, рев, шипение. Что угодно, и ты ждешь этого, готов к этому, а его голос по-прежнему издевательски спокоен.
- Итак, - повторил он еще раз, - я вам объясню цель моего визита, виконт. Я думаю, вам все же не терпится узнать.
Виконт был не многословен. То ли ему не очень хотелось разговаривать с ним, то ли он сейчас вообще потерял дар речи, что бы хоть что-то отвечать.
- Вы, дорогой виконт, осложнили мне мою привычную жизнь. Мне это вовсе не нравится. Именно по этому вопросу я и желал переговорить с вами. И представьте, какое было мое удивление, когда я узнал, где вас можно найти! - Рассмеялся он. - Забавно, не правда ли? Не думайте, что я пришел в столь непривлекательное место, чтобы созерцать вас... в неподобающем виде. Вернусь к прежней теме разговора. Вы, своим вмешательством в мое существование отягощаете привычный ход моей жизни... и моей оперы в том числе.
- Вот как, а ты - нет? Ты не отягощаешь нашу жизнь? А что ты сделал с нашей жизнью? С жизнью Кристины? Ты... ты...
- ...Чудовище. - С легкостью в голосе, закончил он фразу Рауля, опередив его. - Я угадал? Это ты хотел сказать? Я знаю. Какое еще вы можете кинуть мне в лицо оскорбление. Ну что ж, считайте меня кем угодно. О, но только я не делал с вашей жизнью ничего. Если бы я хотел сделать что-то именно с вашей жизнью, то ручаюсь вам, виконт де Шаньи, вас бы уже давно не было в живых. Очень давно. - Он сделал шаг назад, и прошелся по комнате. - И мне бы это ничего не стоило!
Рауль внимательно наблюдал за его уверенно поступью и глухими шагами.
Призрак скривился в насмешливой улыбке.
- Но... к чему это мое милосердие?! - Саркастически усмехнулся он. - Сам не понимаю, и почему я оставил вас в живых... Наверное, был не расположен убивать в тот вечер...
Рауль криво усмехнулся ему в ответ, не в силах сдержаться от его заявления.
- Конечно, ведь ты тогда уже пресытил свою жажду убийства в тот вечер! Ты всегда тяготел к убийствам! Конечно же, убить человека, который стоит на вашем пути - самое простое решение! Это легко!
- О, виконт, - Призрак искривился в надменной ухмылке. - Вы ошибаетесь. Вы когда-нибудь имели возможность убивать? Убить человека вовсе не просто. Это не так-то уж и легко... как вы подозреваете.
- Только тебе это никогда не мешало!
- Вы не имеете не малейшего представления, что мне мешало, а что - нет. Но, признаюсь вам, я не за этим пришел сюда. И не хочу вести долгие беседы с вами, как со старым знакомым. Потому, не перебивайте меня! Я повторяю вам, что ваши попытки неуместны, виконт, и совершенно глупы. Они ничего не найдут. Все это только доставляет неудобства опере... а мне вдвойне! Завершите свою охоту, если вы не хотите, чтобы началась уже настоящая война! Иначе, она обещает принести много жертв! Я пришел всего лишь предупредить вас об этом. Или... мое терпение лопнет. А оно уже на исходе! Я не люблю, когда нарушают мои планы.
- Неужели ты пришел только лишь за этим? - Вдруг выпалил Рауль.
Эрик на секунду замер.
- Тебе не запугать меня... Призрак!
- Я знаю. Так как я еще и не приступил к этому, виконт. - Усмехнулся Эрик.
Рауль было дернулся, но тяжелая рука легла ему на плечо.
- Не стоит. Все-таки, я пришел поговорить, и вовсе не рассчитывал на какого-либо рода баталии. Давайте не будем омрачать жизнь вашей любезной шлюхи трупом в ее постели! Я думаю, ей это не очень понравится! Вы же не хотите ее огорчить... еще больше!
Призрак торжествовал, когда у виконта на лице отчетливо проступил легкий испуг и волнение, перемешенное с ненавистью и отвращением. О, это единственное, что он сейчас мог - молча и бездейственно его ненавидеть.
- Знаешь что, - наконец выдавил из себя Рауль, - ты можешь строить из себя кого угодно, но... я должен заметить, раз уж мы встретились, что был вынужден тебя искать не только потому, что считаю опасным для общества...
- Вот как? Мило. Вы решили помочь миру?! Это похвально, виконт! Но думаю, мир справится и без вас! - Повысил он голос. - И что же еще заставило искать меня?
- Ты думал, что все то, что ты устроил будет спущено тебе с рук? - С отвращением произнес Рауль. - И не рассчитывай.
- Я давно ни на что не рассчитываю, виконт. А если в чем-то нуждаюсь, то беру это сам.
- Заметно. И мою жену, похоже, тоже! - Не в силах сдерживаться, почти выкрикнул Рауль.
Кристина. Вот в чем дело. И как он не догадался? Да нет, догадался.
- А, вот вы о чем, виконт. - С прежней невозмутимостью в голосе произнес Призрак.
- Именно об этом. Или твоя память уже вычеркнула происшествие того вечера? Или это было для тебя столь незначительно? Конечно же, простой забавой, которая могла вылиться отнюдь не в забаву! А о ней ты подумал? Ты хоть вообще думал о ней когда-нибудь? О Кристине... или ты только требовал от нее!?
- Виконт, вы не пили сегодня? - Усмехнулся Призрак. - У вас на удивление развязан язык. Или это общество дешевых шлюх дает вам такие силы? Будет вам известно, я ничего не требовал от вашей жены... Никогда.
Рауль сощурил глаза.
- Нет. Ты всегда, всегда требовал от нее что-то. Ее душу, ее любовь, и ее тело... - Задохнулся он возмущением. - Ты всегда искал способ подчинить ее! А она... она всего лишь наивный ребенок, которая шла за этими мистификациями, одержимая своими грезами! Ты умело заманивал ее в свои ловушки!
- Кристина давно не ребенок. И все-таки... если вы о нашей последней встрече...
Рауль побледнел, вспоминая.
- ...Я никуда ее не заманивал, будет вам известно, она шла на все по доброй воле. Не думаю, что будет достойно освещать вам подробности того вечера. Это не я ее звал тогда...
Рауль заскрипел зубами. И Призрак это заметил. Виконт по-прежнему видел его страшный взгляд, отсутствующий, и проницающий насквозь.
- Не думаю, что вам будет интересно... услышать подробности о вашей жене. Да я и не считаю это достойным. Если вам интересно, то думаю, что более уместно вам будет спросить это у нее. Ей будет, что рассказать вам, уверяю вас! - Усмехнулся он.
Рауль встревожился - улыбка была совершенно непонятной, пугающей, и где-то в глубине груди как-то неприятно заныло. Он облизнул пересохшие губы.
Виконт снова хотел вскочить на ноги, но что-то его остановило.
- Ты - ужасен! - Воскликнул он.
- Для меня это не новость. Пускай так. Но ваша жена была вовсе не против... - Нехотя произнес он.
- Какой позор! Я всегда знал, что тебе была нужна Кристина, и ни о каких невинных отношениях не могло идти и речи! Грязные бесчестные отношения, и ты готов был на все! - Рауль до боли сжал кулаки. - Ну, ничего, еще можно кое-что сделать, устранить ошибки, и, прежде всего - исправить ту ситуацию.
Призрак хищно оскалил зубы в улыбке, и тут же сменил выражение лица на бесстрастное.
- Вы ошибаетесь, виконт. Что вы знаете о том, какие чувства я испытывал к Кристине Даэ?! Это вы... если бы не вы... Кристина бы сейчас была примой моей Оперы! И заметьте - была бы счастлива! Счастлива! У нее бы была музыка!
- Как бы она расплачивалась с вами за эту щедрость, сударь?
- Не желаете ли, виконт, чтобы вам вырвали язык?! Кажется, вы стали излишне разговорчив. - Холодно глядя на Рауля, язвя, сказал Призрак. - Вы уж больно много болтаете, глупый мальчишка.
- И моя жена могла... как она могла общаться с таким... с преступником! Ты только и можешь угрожать и убивать! Нет ничего позорнее, чем быть любовницей убийцы!
Эрик почувствовал, как где-то внутри груди начала подниматься ощутимая ярость.
- Я бы на вашем месте был осторожнее в выражениях, касающихся собственной жены! Я бы никогда, что бы ни было, не позволил себе выражаться так в адрес своей жены!
- А ее у вас никогда не было и не будет! Потому, я бы на вашем месте воздержался от таких указаний!
Взгляд Призрака потемнел.
- Не пора ли вам замолчать?
- Не надо угрожать! Если ты и правда хочешь, чтобы «охота» на Призрака оперы и просто убийцы прекратилась, предлагаю решение... касающееся нас обоих! Вы мужчина, сударь, и вы должны отвечать за свои поступки!
- Я в силах отвечать за свои поступки, если будет вам известно, юноша! Похоже, это вы не в силах отдавать отчет тому, что вы говорите.
- Тогда, совершая что-либо, вы делаете это с полным осознанием последствий. - Отгрызнулся виконт.
Эрик обратил на него усталый и недовольный взгляд. Ему еще не хватало для полноты действий демонстративно зевнуть, чтобы показать, как его утомил скучный и неинтересный разговор в обществе Рауля де Шаньи.
- Что ж, тогда, я думаю, вы знаете, что за то, что произошло, и за то, что вы сделали с моей женой, я в праве потребовать от вас сатисфакции. - Голос Рауля налился тяжестью. Мальчишка упрямо настаивал на своем. - И у меня на это есть все права! Я считаю, что ваши действия оскорбительны не только по отношению к моей жене, но в первую очередь ко мне, моему имени!
Эрику захотелось рассмеяться. И в чем именно его обвинял виконт де Шаньи?
- Ну, если вы настаиваете на этом... - Протянул Эрик, окидывая своего противника недовольным взглядом.
Если ему так хочется этой забавы - не ее получит.
- Да, я настаиваю! - Почти выкрикнул Рауль. - Это бесчестно, то, как вы поступили с нашей жизнью. Вы низко и мерзко поступили! Не достойно благородного мужчины... хотя, о чем я? Благородный... да вы им никогда не были. Но Кристина замужем! Дуэль неизбежна!
Призрак несколько секунд молчал, потом сказал:
- Что ж, думаю, будет намного уместнее, разобраться во всем с глазу на глаз, как и поступают достойные мужчины, а не трусы, нежели вы будете пытаться перевернуть с ног на голову мою Оперу, пытаясь найти ее призрака, прячась за спинами полиции. Я не люблю этого, не люблю, когда кто-то вмешивается в мои владения.
- Что ж... Так вы согласны?
Рауль тяжело дышал, пытаясь противостоять страшному взору противника. Огонь безумия, до забвения затопил все его тело. Тот же внешне был совершенно несокрушим.
- Да.
- Очень хорошо, сударь! Хоть что-то вы решаете достойно настоящего мужчины! Надеюсь, вам можно доверять?
Призрак усмехнулся.
- Не беспокойтесь! Я не обману вас! Зачем разочаровывать вас! Что же - если вы выиграете, - с усмешкой произнес он, - то, как я понимаю, ваша часть будет очищена, и одновременно, вы избавите мир и оперу от Призрака оперы, что сделать вы так стремитесь последнее время. А если... если выиграю я, - сделал он акцент на последнем слове, - что ж, не скрою, мне будет приятно все-таки исполнить то, что я должен был сделать еще давно! Тогда вы обещаете, если, конечно же, останетесь жить, что никогда, никогда больше не заговорите о Призраке, и не потревожите его... Что бы ни случилось!
- А Кристина? Что будет с Кристиной в случае, если...
- Если вы умрете или проиграете? Увы, - пожал он плечами, - я не знаю, виконт. Кажется, это ваша жена. Позаботьтесь о ней сами, это в ваших интересах.
- Ты не отнимешь ее тогда? - Удивленно воскликнул Рауль.
- Нет. - Сухо произнес он, чувствуя, как сжимается сердце.
Рауль тяжело сглотнул. Странно было это слышать.
- Сейчас я больше заинтересован в своем спокойствии. Я не хочу больше ни коем образом пересекаться с вами, и не желаю видеть вас в моем театре. Вот, что меня заботит больше. И... не смею больше отвлекать вас, виконт! Кажется, я и так надолго отвлек вас! - Усмехнулся Призрак, покидая комнату.
- Вы можете продолжить! А все, что мы решили - остается в силе. И поверьте, такое решение мне нравится куда больше, нежели вы бы скрывались за дюжиной глупых жандармов, которые штурмуют оперу!
Дверь с тяжестью захлопнулась, и Рауль остался наедине со своими мыслями, которые не покинули его остаток ночи.

--

Утром следующего дня Рауль и его брат снова были в его кабинете. Их завтрак прошел совершенно угрюмо. Все были немногословны и молчаливы. Утро началось ужасно.
Кристина к завтраку выйти отказалась, сославшись служанке на страшную мигрень и тошноту, и попросила принести ей лишь только один чай в комнату.
Рауль после вчерашней ночи есть совершенно не хотел, у него в голове было столько мыслей, что они путались, отяжеляя ее. Насладился полноценным завтракам лишь Филипп, завершивший его чашкой ароматного кофе с большим куском свежего орехового пирога.
Сейчас Филипп, вальяжно развалившись в кресле Рауля, неспешно потягивая сигару, курил, следя за братом, который зачем-то рылся в груде бумаг на столе, делая совершенно ненужную и неважную работу. Скорее всего, просто для того, чтобы отвлечься.
- Что ты делаешь? - Не выдержал он.
- Ничего. - Недружелюбно ответил ему Рауль.
- И все-таки, Рауль, расскажи мне, что там было вчера... Я не очень хорошо понял, что ты рассказал мне вчера ночью. Как он нашел тебя?
- Я не знаю. Он всегда обладал каким-то странным необъяснимой способностью появляться в ненужный и неожиданный момент...
- Нюх отличной гончей... Я хочу заметить, а он не дурак, и не промах... этот твой оперный монстр.
Рауль продолжал шуршать бумагами, резко рассовывая их по стопкам.
- Черт побери, Рауль, прекрати рыться в бумагах, как крыса! - Повысил голос Филипп. - А он не так уж и глуп, как я понимаю. Так Рауль? В его сообразительности и уме ему может позавидовать любой мужчина, ну а женщины, почему бы нет, я думаю, если бы не...
- Вот только не надо об этом! - Грубо прервал его Рауль.
- А что?! Я лишь сказал, что он мог бы быть неплохой партией... твоей женушке.
- Филипп! - Выкрикнул виконт.
- А что?
- Ну да Филипп, ты еще скажи, что он душка! - Рауль кинул на стол стопку бумаг, которую он складывал. - Ты просто потешаешься.
Филипп хмыкнул.
- Ну... этого я не знаю, Рауль. Думаю, тут уместнее поинтересоваться у твоей жены, она нам расскажет!
- Ты опять издеваешься, Филипп! - Дрогнувшим голосом сказал Рауль, чувствуя, как подкашиваются ноги.
- К черту ребячество. Скажи, о чем вы говорили?
- Как раз о моей жене. Я сказал, что не позволю ему просто так уйти, не заплатив по счетам, которые касаются доброго имени моей жены!
- Очень доброго?! - Насмешливо уточнил Филипп.
Рауль позеленел. От злости. Ярость, оставшаяся у него со вчерашней ночи до сих пор не покидала его.
- Ладно тебе. Ты же знаешь, что я шучу! Так, и что вы решили? - Стряхивая пепел с сигары, спросил Филипп.
- Как что? Ты знаешь другие способы, когда речь идет о поруганной чести супруги?
- Ну... о чести я бы помолчал. - Протянул Филипп, затягиваясь. - Так, хорошо, и что? Дуэль?
- Ну да, драться! И только драться!
- Глупо! - Спокойно ответил Филипп. - Рауль, я не перестану удивляться тебе...
- Филипп, а что ты хотел, чтобы я сделал?
- Хорошо, что ты не набросился на него прямо там, в борделе! А-то бы действительно, драться вам не пришлось тогда, так как он придушил бы тебя, как цыпленка прямо там... На постели у шлюхи! Ужасная смерть! - Прищурился в кривой усмешке Филипп. - Ни одному идиоту не пожелаешь этого! Я рассказывал тебе об одном старом бароне, с которым случился приступ прямо в постели у проститутки...
- О чем ты, Филипп?! - Возмутился Рауль, тряхнув головой, и было, чуть не бросил на пол бумаги.
- О том, что ему было не очень хорошо в тот момент! А проститутке тем более! Представь, каково это, когда на тебе умирает твой клиент!
Рауль все-таки кинул стопку бумаг на стол. Наверное, ему сейчас самому хотелось вцепиться в горло брата. Так как тот самым ужасным образом надсмехался над его чувствами, которые он испытывал в данный момент.
- Тебе не в чем обвинить меня! Я всего лишь защищаю свою жену!
- А вот если бы ты не женился на этой... Кристине Даэ, - поправился сразу же Филипп, - то и защищать ни чью поруганную честь тебе бы было не надобности! Зачем ее защищать, когда она, наверняка сама с превеликим удовольствием легла к нему в постель, лишь стоило ему заикнуться об этом! И возможно, даже не раз. Рауль, я знаю толк в женщинах... Но ты отказываешься слушать меня и по сей день! Как ты думаешь, почему я до сих пор не женился?!
Рауль пожал плечами.
- Твое сердце слишком черствое, чтобы полюбить.
Филипп расхохотался.
- А зачем любить, Рауль, скажи? Любовь, это условность, которая имеет тенденцию пропадать с первым же лучом солнца после чудесной ночи, наполненной, кстати, этой самой любовью! И из-за этого стоит жениться? Ну, тогда, мой дорогой, мне бы следовало жениться на сотне дамочек, которые отнюдь не чисты в своей репутации и помыслах. Представляешь, что бы было с фамилией де Шаньи? Рауль, как ты не можешь понять, любовь выдумали сказочники, те же, что выдумали для детей гномов и фей! Это та же сказка! Верить в это в стиле твоей наивной жены, Рауль, но не тебя, мужчины... Любовь - удел убогих и глупых!
- Ты... - Вздохнул Рауль, - слишком бездушен и расчетлив. Ты всегда знал, что для меня твои принципы и взгляды были непонятными. Я хотел счастливую семью, наполненную пониманием и теплом.
- И я, как не странно, счастлив, Рауль! Но к природе своего счастья я вернусь позже, а сейчас я хочу спросить у тебя, мой дорогой братец, что ты думаешь делать с фактом вашей детской игры в настоящих мужчин? То есть... дуэли.
- Притворить ее в жизнь.
Филипп выпустил кольцо серого едкого дыма, и гулко вздохнув, безнадежно замотал головой.
- В таком случае, возможно, ты живешь последние пару дней. Что же ты тогда делаешь здесь? Ты не думал, что бешенных собак заманивают в ловушку, и там убивают? Это намного вернее, чем самому получить укус от бешеных клыков!
- О чем ты? - Рауль присел на кресло, стоящее напротив.
- Дуэль будет проходить по всем канонам?
- Конечно!
- Глупец!
Рауль привстал.
- Постой. Сядь!
Он опустился обратно, не в силах отрицать, что в словах брата его, все-таки что-то заинтересовало.
- Вот! Скоро из тебя выйдет человек! Эх. Побольше бы мне терпения с тобою, мальчик!
- Говори, Филипп. У тебя в голове что-то дурное!
- Не дурное, а то, что должно вразумит моего непутевого родственника!
- И?
- И... самый правильный выход, Рауль, это не дожидаясь взаимных выстрелов избавиться от него. Тем более, о дуэли кроме вас никто не знает. От тебя знаю только я, а он... вряд ли он будет сообщать кому-то об этом. Рауль, если тебе дорога твоя жизнь, да и вообще, дорог этот свет, от этого человека нужно избавиться. Тем более, ты получил такой шанс, который дается раз в жизни! Ты не понимаешь о чем я?
- Но это будет нечестно, Филипп! Это противоречит всем законам чести!
- Это будет нечестно!? - Воскликнул Филипп, повторяя слова брата. - Но кто будет говорить сейчас о чести? Скажи, тебе нужна честь перед ним? Я сомневаюсь, что он придерживается такого же мнения, после того, когда в его объятиях побыла твоя дорогая жена! По-моему, никакой чести уже не осталось еще в тот момент, когда твоя жена явственно выразила к нему свою страсть на сцене... Она предала тебя уже тогда, черт возьми, запятнала свою честь! О чем ты сейчас мне говоришь? Выплюнь свои ребяческие замашки, Рауль!
- Что ты предлагаешь? - С заинтересованностью в голосе, спросил тот.
- Не будь глупцом! Ты желал, что бы Призрака оперы нашли... нашли и покончили с ним! И на меньшее ты не согласен. Как я понимаю, лишь смерть этого человека разорвет ту страшную порочную нить, которая связывает его и твою жену, а вместе с тем отягощает и твою жизнь!
- Я уже теперь не знаю, что может помочь. Мне кажется, он никогда не покинет разум моей жены.
- Устранение противника всегда было верным ходом.
- И ты хочешь устранить его именно тогда, не дожидаясь нашей дуэли?! - Догадался Рауль.
- Молодец! Ты верно все понял! Ты не подумал, что в этой схватке может статься, что он одержит победу, а ты окажешься побежденным?! И тогда ты проиграешь гораздо большее, даже нежели сражение за женщину. Ты проиграешь в жизни, в своей жизни... Он может убить тебя, а не ты. Ты же не знаешь, что ожидать от этого человека! Он, как я понимаю, все-таки очень опасный противник... в силе, или в уме, не важно. Я вижу, он с легкостью дал тебе согласие на этот бред. Ты знаешь, что ожидать от его действий?!
- Спрашиваю еще раз - как я понимаю, ты предлагаешь покончить с этим, не начиная дуэли. - Вдумываясь в свои слова, осторожно произнес Рауль.
Филипп положительно кивнул головой.
- Ты уже малость начинаешь понимать... умнеешь. У меня появляется надежда на обретение вполне разумного брата!
- Но, тогда действительно, о чести не может идти и речи...
- Забудь о чести, братишка, - Филипп с нажимом и яростью затушил сигару, смяв ее в хрустальной пепельнице, - я повторяю, сейчас она не имеет значение. Одно дело, когда твой противник достоин, а другое - когда это бессчетный и грязный убийца. Я думаю, здесь все разумно, и ни о каких предательствах чести не идет речи. Он это заслужил... А ты... ты оправданно поступаешь! И здесь все на твоей стороне! Ты здесь останешься прав...
- Но это означает, что придется убить его прежде, чем мы начнем поединок.
Филипп поморщился.
- Глупость. Конечно нет! Ты думаешь, я могу предложить тебе такую глупую идею?! Все решается намного проще! Тебе никого не надо убивать!
- Но тогда моя жена не будет отомщена!
- Осознания того, что это животное мертво - будет достаточно, что бы твоя жена была отомщена? - Спросил Филипп.
Рауль молчал.
- Всегда можно найти способ, как это сделать намного проще.
- И как ты это себе представляешь?
- Я-то представляю. Но если бы ты не был моим братом, я бы даже не стал затевать всю эту заварушку, Рауль. Если честно, я бы без всяких рассуждений, не задумываясь, отдал Кристину этому человеку, и жил бы спокойно, она этого заслуживает, если быть честным до конца...
- Филипп!
- Что?! Я сказал то, что думал. Ну да ладно, вернемся к начатому разговору. Будь уважителен к моему предложению. Речь идет не об убийстве. Я не очень был бы рад, если бы ты марал руки. А здесь... знаешь что, - он откинулся на спинку мягкого кресла. -Можно устроить все намного проще! Я подумаю. Хотя, вообще не понимаю, зачем тебе это надо. К чему? Пойми, что в таких делах нужно опираться не только на собственную наивность, но и на грубый расчет, мой брат. Тебе есть что терять. Потому, думаю, что в твоих интересах сохранить это.

--

«...Мы переехали.
Как это утомительно. Нет ничего ужаснее смены места жительства. Я убедилась в этом сама. Кошмарно. Я дико устала за все это время.
Ума не приложу, зачем Раулю понадобилось менять дом? Я пока еще не привыкла к новому дому, к новому месту...
Все здесь мне чуждо, хотя, здесь очень мило. Но оно гораздо дальше от Парижа...
Прежний дом заключал в себе множество воспоминаний... А этот совсем чужой.
Не знаю, кажется, я начинаю проклинать эту идею мужа с переездом.
У меня предчувствие, что она приведет к чему-то непоправимому...
Нас пару раз навестил Филипп, брат мужа. Не знаю, никогда не относилась к нему плохо... но кажется, он недолюбливает меня. Я замечаю. Он по-прежнему видит во мне девочку из театра. И... может быть не стоит обвинять его в этом? Наверное, я так и осталась этой девочкой из театра... И никогда, ничто и никто не изменит этого... Жаль.
А может быть, вовсе и не жаль?!
Порою, чем дальше мы от Парижа, тем сильнее моя тяга вернуться туда, иногда я вспоминаю Оперу. Все, что я пережила там, хоть я и желаю забыть это... мой разум все равно возвращается к этому. Зачем? За что? Я твержу себе, что все это в прошлом, и для меня больше не имеет значение. Ведь это в прошлом... какое значение может иметь прошлое? Прошлое - это ничто. Его не существует. Его нельзя повторить. А значит - его нет.
Но этого нельзя забыть. От этого нельзя избавиться... Это страшное наказание.
Иногда мне приходят в голову мысли - ах, если бы это можно было зачеркнуть, так же как можно вычеркнуть из листа написанное. Или вырвать, подобно тетрадному листу... Но разница лишь в том, что если из тетради бумагу можно вырвать, и этого больше не будет, воспоминания будут жить всегда. Их невозможно вырвать. Увы.
...С появлением Анри Рауль стал более сдержан, бросил свои прежние занятия, перестал пить. Спасибо, Господи.
Я счастлива, что все приняло нормальный ход. Он даже приходит пожелать мне доброй ночи на ночь. Кажется, он стал ласковее со мною.
Но... мне что-то не дает покоя. Не знаю что. Мы живем здесь недолго, но все эти соседи... Они милы, но не понимаю, к чему это все, Рауль никогда не вел особой дружбы с соседями, а сейчас...
Честно скажу, мне не нравится, когда к нам на чай заглядывает эта соседка - Эмили Кальм. Она всегда крайне рада меня видеть, и Рауль говорит, что мне будет полезно общаться с людьми, указывая мне на дружбу с этой девушкой.
Но она не нравится мне... при ней Рауль совершенно изменяется в непонятную мне сторону. И еще - я никогда не видела его таким.
А эта девушка, надо признаться, образована, умна, этого нельзя отрицать, начитана, хороша собою, богата... И все-таки... мне с ней рядом не уютно.
Не удивлюсь, если ей не безразличен мой муж.
После очередного чаепития, когда я отказалась идти с ними на прогулку в сад, сославшись на недомогание, и поднялась наверх к Анри, они долго гуляли, премило беседуя!
Сама не понимаю, что происходит - пишу это, а во мне невольно поднимается раздражение... Не могу об этом думать!
Зачем я пишу все это до сих пор? Все изменилось, я счастлива потому что у меня есть Анри... Но мне по-прежнему есть надобность разговаривать с бумагой... Мне по-прежнему больно... внутри... в душе. Я как и раньше чего-то жду... Или кого-то.
Признаюсь честно, и не буду лгать... даже по прошествии сколького времени, ничего не зная и не ведая - я иногда все равно вспоминаю о нем...
Рауль больше не упоминает о прошлом. Будто бы для него прошлого больше нет. Но это лишь иллюзия. Моя иллюзия.
Но у моего мужа и впрямь, похоже, появилась какая-то странная уверенность в том, что его больше нет в нашей жизни... Такое может быть после всего, что было?
Он как-то сказал, что больше не намерен разговаривать и вспоминать о том, что было, и чего больше нет...
Я не верю в это. Это лишь его уверенность. Но откуда она у него? Почему такая уверенность? Он ошибается, если думает, что его больше нет. Если бы это была правда... я бы почувствовала.
Я же... может быть я схожу с ума, но... у меня создается впечатление, что он рядом, что он почти каждую минуту рядом, со мною... что он близко, я чувствую его... моего Ангела! Как и прежде. Но только уже немного иначе, это другое, не как раньше. Но он со мною.

...У Анри такие прекрасные пальчики...
Он чудесен, мой ребенок! Мой сын самый красивый ребенок на свете!

Я никому и никогда его никому не отдам! Он всегда будет со мною.
Я не могу уже и помыслить о том, а что было бы, если бы бог лишил меня радости иметь этого чудесного ребенка!
Он очень быстро растет, и чем дальше, тем спокойнее становится мне на душе, - когда я с ним, когда он рядом, я знаю, что я не одна, и что мир только для меня... как это было когда-то. С ним я ощущаю счастье!
Такое счастье и спокойствие я чувствовала за всю жизнь лишь рядом с одним человеком...
А еще... когда он начинает хныкать, я пою ему.
Он замолкает, и так внимательно слушает, я вижу, что он все-все понимает! О, маленькое чудо! Его личико становится таким светлым, прекрасным... я не могу это на бумагу.
Мне кажется, его душа создана для музыки!
Рауль не любит, когда я пою ему... и говорит, что это не обязательно, и что он вовсе не хочет, чтобы мальчик рано или поздно с моих «подачек», когда подрастет, попросит фортепиано или что-то в этом духе... и я испорчу его. А я не против. Я буду только счастлива, если мой сын когда-нибудь пожелает этого.

...Знаешь, я думаю, если бы у тебя когда-нибудь мог быть сын, он бы был похож на Анри...

Рауль очень мил с ребенком, но он очень редко относится к нему, как к сыну.

...Я думаю, ты бы мог быть замечательным отцом... Если бы это когда-нибудь могло произойти с тобою. У твоего ребенка могла бы быть душа, которая невероятно чутко чувствует музыку. Я знаю.
...Нелегко осознавать, но во снах ты меня не покинул. Если бы я могла встретиться с тобою, то первое, что спросила бы у тебя - почему?
Где ты?
Твой дом по-прежнему Опера?
Знаешь, иногда она снится мне... та, какой она была раньше... я тоже была другой раньше.
Знаешь, я хочу верить... что ты где-то там, ты живешь, и ты - счастлив.

Январь 1874».

Кристина быстро дописала дату в тетради, закрыла ее, и убрала в ящик стола, и, встав со стула, почувствовала невероятную тягу к тому, что ей просто необходимо увидеть своего сына, который мирно спал в колыбели.


15.

«...Мой друг, я подозреваю, что это предложение, непременно должно заинтересовать вас в данных условиях, и не сомневаюсь, что будет выгодно в первую очередь вам, как никому другому...».
Мужчина еще раз окинул взглядом подпись, располагающуюся внизу листа бумаги: «Филипп де Шаньи».
Это имя было ему знакомо. Он резким движением руки смял зашуршавший листок, и спрятал его во внутренний карман.
Никаким «другом» Филипп де Шаньи Виктору Болье, конечно же, не был. Зато был человеком, которого он отдаленно знал, и с которым он иногда встречался, чтобы посидеть где-нибудь за стаканчиком, поиграть в карты.
Виктор Болье был врачом. Очень хорошим врачом. Он был талантливым специалистом, и, кроме того, любил свое дело.
Но у Виктора была скверная привычка - он любил пропустить стаканчик другой в свободное время. А когда перебирал спиртного, то иногда поигрывал, позволяя себе лишнего.
Но даже не это сыграло главную роль в том, что сегодня Виктор Болье получил от Филиппа де Шаньи это странное письмо, в которое он долго вчитывался.
Он просто однажды перебрав бренди начал жаловаться на жизнь при графе, и рассказал совершенно неожиданный для графа случай.
Мужчина тогда крайне недружелюбно отозвался обо всем, что касалось театра.
Филиппа это крайне заинтересовало.
Оказалось, что Виктор Болье врач, и к театральным делам никогда в жизни не имел отношения. Но с Оперой у него были связаны не самые лучшие воспоминания и чувства. У Болье был младший брат, которого дела театральные интересовали уж куда больше, чем старшего брата, занимающегося медициной.
А точнее, все было проще простого. Бертран Болье был увлечен одной из танцовщиц, и говорил, что испытывает к этой девушке самые что ни на есть серьезные намеренья. Кажется, девушка тоже проявляла к нему легкий интерес. Но не больше.
Потому, Бертран устроился в театр на работу какого-то простого рабочего сцены. Что было сделать не так уж и сложно, не смотря на то, что его старший брат пророчил ему неплохое будущее врача.
Но любовь, как говорят, в таком возрасте слепа и глуха, услышать кого-то просто невозможно, чтобы тебе не говорили и как бы тебя не убеждали в обратном. Бертран не желал ни о чем слышать, пока его возлюбленная, наконец, не ответит ему взаимностью.
В тот момент Филиппу почему-то пришла в голову мысль о том, что неужели все младшие братья такие? И в истории этого человека есть что-то, где можно найти много похожего.
Как Виктор не убеждал младшего брата в том, что это все «забавы», тот не желал его даже слушать, не то что, отказываться от своих планов. Да и потом, он стал говорить своему старшему брату, что ни смотря ни на что, театральная жизнь, хоть и не высшее общество, но на много интереснее, чем скучная профессия врача.
Виктор не мог слышать это спокойно, и говорил ему, и что когда-нибудь все его игрушки плохо кончатся.
Так и вышло.
Виктор и слышать ничего не желал о театре - ни за что и никогда. Но, к сожалению, в один из вечеров премьеры в Опере случилась никем неожиданная трагедия, и Виктор Болье лишь на следующее утро узнал о том, что его брат погиб при пожаре, возникшем в Опере в тот злосчастный вечер премьеры.
Виктор тогда даже толком и не вспомнил, что за оперу давали, знал лишь, что говорили, что в этом всем виноват некий человек, по вине которого все эти несчастья и постигли театр... Но все эти слухи были такими странными, что толком ничего понять было нельзя, в последствии виновного так и не нашли, а в слухи о призраках и всяких мистификациях Болье верить отказывался.
Кому в последствии Виктор не мог простить смерть брата, он и сам теперь не знал. Но простить не мог.
Нельзя сказать, что Филиппа в тот вечер заинтересовал рассказ не совсем трезвого собеседника. Но что-то все-таки его задело. Интересная и странная судьба. Отголосок чего-то знакомого и очень близкого он все-таки уловил.
Этого было достаточно, чтобы в нужный момент эта история всплыла у него в памяти.
Все это, в первую очередь и вспомнил Филипп, когда разговаривал с Раулем о том плане, который быстро выстроился у него в голове так неожиданно, но умело сложился в одну очень продуманную линию.
Кажется, Виктор Болье слишком любил своего младшего брата, и с таким презрением говорил об Опере, об артистах и всем, что касается этого. Какова же может быть его реакция, когда он узнает непосредственно о том человеке, который прямым образом мог быть причастен к смерти его брата?
Черт возьми, да кто же отказывается от такого? Страшное дело, когда речь заходит о подобных делах!
Это может быть слишком хорошим шансом, чтобы вот так просто его упустить!
А Болье смог бы устроить все намного проще. Вот уж чего не хотел Филипп, так это того, что его брат совершил какую-нибудь глупость. А ее можно было совершенно точно ожидать от всей этой бессмысленной затеи. Необходимо было предложить что-то совершенно иное.
А уж если было задумано решить ситуацию иным способом, нежели положиться в этой дуэли на волю судьбы или господа бога, то связываться с убийцами или преступниками было не самым лучшим решением. Куда более разумным было бы решить это другим способом. Почему-то Филиппу показалось, что есть человек, которого, по крайней мере, можно на это подтолкнуть, и быть уверенным больше чем на половину, что он не откажется. Так как знал, на что можно надавить и указать, чтобы отказа не последовало, блага у этого человека были «слабые места», на которые можно было при желании указать.

-

Брата Виктора вот уже как два года не было.
Память о единственном его брате жила в нем долгое время, неприятным ноющим отголоском отзываясь в душе. Он всегда был против этого его «увлечения», он всегда отговаривал его, но нет - мальчишка был слишком упрям. Да, наверное, все-таки это он был виноват в том, что не удержал его от ошибок...
Виктор пришел домой этим вечером чернее тучи, слишком много неприятных воспоминаний в нем поднялось. Он явно был погружен в свои темные и неведомые другим мысли.
Виктор пришел сам не свой, молча с угрюмой гримасой разделся в холле, повесил верхнюю одежду на крючок, вытащил из внутреннего кармана записку, развернул ее, пробежался по ней глазами еще раз, снова смял, и сунул куда-то в карман сюртука.
В дверном проеме показалась женщина, нянчившая на руках ребенка годиков двух. Она вздохнула, повела четко очерченной тонкой бровью, и, покачав головой, произнесла:
- Опять?! - Скривила губы женщина, замечая неуверенную поступь мужа. - Опять ты пил, Виктор? Господи, как мне это надоело. Ну когда же ты прекратишь губить себя?
Жена Виктора была умная не дурной внешности женщина, для которой муж, не смотря на его недостатки, был самым главным человеком в этом мире.
Виктор отрицательно качнул головой, хрипло произнес ей в ответ «нет», проходя мимо нее, погладил ее по голове, и прошел в комнату.
Женщина проследовала за ним.
После смерти брата Виктор стал часто пить. Женщина не могла спокойно смотреть на это, зная, что на самом деле за спиртным стоит слабая попытка укрыться от прошлого, от настоящего. Она много раз говорила ему, если он не бросит этого, то разрушит свою жизнь, их жизнь, лишится работы. Он слушал ее, но, похоже, не слышал. Он любил Мари, она была мудрой женщиной. И он это знал, много раз в этом убеждался. Но такова была его природа. Он ничего не мог с собою поделать. Говорят, чувство вины - страшное дело. Он это знал лучше всех остальных, испытав все на собственной шкуре.
Виктор отодвинул стул, плотно придвинутый к столу, сел на него, облокотившись на столешницу.
- Что с тобою? - Прищуривая глаза, спросила Мари.
- Ничего. - Недружелюбно ответил он. - Много работы было. Я устал. Вот и все.
- Правда?! - Недоверчиво скривилась женщина.
- Да.
Она вздохнула, развернулась и вышла укладывать ребенка, оставив его одного.
Виктор снова достал бумагу, и еще раз перечитал ее:

«Уважаемый Виктор, хочу сообщить вам, что у вас есть возможность наконец-то избавиться от ужасного ощущения, поселившегося внутри вас в ночь смерти вашего брата.

От вас почти ничего не потребуется.

Готов сообщить вам, что вам может представиться возможность встречи с человеком, непосредственно виновным в его смерти. Думаю, для вас это может быть интересно.

К тому же, немало важно заметить, что сам по себе этот человек может представить для вас интерес, как для врача.

В добавок ко всему, я готов вас уверить, что ваш картежный долг, довлеющий над вами будет оплачен, и вы сможете забыть о нем раз и навсегда. А ваша семья не будет ограждена от такой неприятности, как бедность. Более того, думаю, приличная сумма за нашу удачную сделку вам тоже не помешает. Насколько я знаю, последнее время у вас было сложно с финансами...

Мой друг, я подозреваю, что это заманчивое предложение, непременно должно заинтересовать вас в данных условиях, и не сомневаюсь, что будет выгодно в первую очередь вам, как никому другому.
Надеюсь на ваше согласие и поддержку.

Филипп де Шаньи».


К кому можно обратиться за «помощью» так сказать, а точнее, как проще решить столь нелегкую ситуацию, Филиппу пришло на ум практически моментально. Это пришло к нему в голову случайно, но оказалось, что эта мысль может в последствии действительно дать какой-то результат, так как это была действительно не такая уж и глупая идея.

--

Ноябрь, 1872.

Здраво оценивая ситуацию и понимая, чем может все это грозить и закончиться, Эрик не мог в оставшиеся дни не навестить мадам Жири и Жюли.
Он не появлялся в Опере очень давно. Но не было ни дня, ни минуты чтобы она не ждала его... Как и всегда, впрочем.
Мадам Жири всегда была единственным человеком, с которым он мог поделиться всем, что произошло в его жизни и что обещало произойти. Хотя прекрасно знал, что Антуанетта вовсе не одобрит того, что он собирался ей рассказать, и уж точно будет не в восторге.
- Извините, что так долго не появлялся. - Сказал он ей, опустив всякого рода приветствия.
- Главное, что ты вернулся. Теперь надолго ли?
- Пока... не надолго. Но... мне нужно будет завершить кое-какие дела. И тогда все будет в порядке. - С расстановкой ответил он.
- У тебя все хорошо? - Замечая тревогу в его голосе, спросила Антуанетта.
Он несколько секунд помолчал. Мадам Жири выжидающе на него смотрела, словно сама сдерживала себя изо всех сил, чтобы чем-то с ним не поделиться первой, забыв обо всех его ответах на заданные ею вопросы.
- Антуанетта, мне надо с вами поговорить. Это важно. - Наконец сказал он, присаживаясь на кресло. - А точнее, кое о чем вам рассказать, и попросить об одном одолжении, в котором я рассчитываю только на вас.
Мадам Жири с недоверием на него посмотрела, предчувствуя, явно не столь приятный разговор. За долгое время она отлично научилась различать его настроение. Сейчас оно было отнюдь не самое радостное, что по логике должно было быть в порядке вещей.
- Сначала тебе надо поговорить с твоей женой. - Приподняла одну бровь мадам Жири, не желая слушать его сейчас. - Как я понимаю, ты еще не говорил с ней?
- Нет. Я нашел более разумным обговорить все волнующие меня вопросы сначала с вами, а потом уже навестить ее. Что-то случилось?!
- Нет. Все хорошо. Но, если быть до конца честной, то... да, случилось. - Засуетилась Антуанетта. - И не маловажное. Просто, думаю, ей с тобою тоже надо очень серьезно поговорить. Кое о чем сообщить.
- Да о чем вы? - Возмутился он, вдумываясь в ее слова, привстав с кресла. - Что сообщить мне? Скажите. - Практически потребовал он. - Не скрывайте от меня, Антуанетта.
- Не требуй от меня слишком многого, я думаю, что тебе стоит поговорить с ней самой, а не выспрашивать у меня. Понимаешь ли, мой друг, есть вещи, которые не всегда можно говорить за других. Потому как, мальчик мой, думаю, разумнее будет, если она сама и только сама сообщит тебе об этом!
Мадам Жири, его друг, то ли нарочно, то ли нет, играла с ним в какую-то игру, которая вовсе ему не нравилась. И более, того она начинала его возмущать. Он не понимал ни единого ее слова, а она отказывалась сообщать ему подробности. Он ненавидел быть в неведенье, он ненавидел, когда попадал в ситуации, в которых ничего не понимал. Это заставляло ощущать свою слабость и беззащитность. А он этого ненавидел.
- С ней все в порядке?
- Более чем. Но... это как посмотреть на проблему. - Каким-то странным тоном произнесла мадам Жири. - Подожди, я приведу ее сюда. Она так ждала тебя все это время... Поговори с нею. Она имеет право первой узнать, что ты вернулся. А потом уже мы с тобою поговорим, и ты расскажешь мне все, что хотел. Обещаю тебе.

--

Через несколько минут мадам Жири позвав девушку, привела Жюли. Она появилась на пороге, переглянулась с мадам Жири, та ей одобрительно улыбнулась, и отступила куда-то в пустоту, закрыв за собою дверь, а девушка так и осталась стоять на пороге комнаты, замерев. Что-то останавливало ее, чтобы кинуться ему на встречу.
Какое-то время они практически не шевелились, просто стояли и смотрели друг на друга.
Наконец, он сам подошел к ней, обнял, и, приподнял, отняв от пола. На секунду она забыла обо всем том, что мучило ее ближайшие дни, и позволила себе улыбнуться, показав свою радость.
Он, подошел к ней, обнял и приподнял.
- Подожди, постой, опусти! - Попросила она его, часто задышав. - Не надо, пожалуйста...
Он остановился, озабоченно посмотрев на нее, уловив в ее тоне тревогу, не рассчитывая. Что это может вызвать в ней такое беспокойство.
- Что-то не так? В чем дело, Жюли? - Спросил он, уловив ее тон. - Что-то случилось?
Она несколько секунд молчала после того, как он опустил ее на землю, и ее ноги коснулись пола.
А потом Жюли, поняв, что если не сказать сейчас вот так сразу, и продолжать тянуть время, убегая от себя самой и от него, то она не скажет, наверное, никогда, пока не придет время догадаться ему самому. В его отсутствие она не раз думала об этом, и всякий раз просто через силу убеждала себя, что ей придется когда-нибудь собрать все силы и рассказать о том, о чем он имеет полное право знать. Самое страшное было в этом всем то, что она совершенно не знала как это сделать, и как он на это отреагирует. Все произошло столь быстро, что им даже не пришлось ни разу поговорить на подобные темы, а Жюли была слишком молода и неопытна, чтобы хорошо разбираться в подобных вещах.
- Что ты хотела сказать мне? - Серьезно спросил он. - Раньше я не замечал такой тревоги в твоем взгляде. Произошло что-то?
- Это было раньше. Тогда все было иначе.
- Что-то изменилось?
Жюли немного помолчала, потом все-таки выдавила из себя продолжительный выдох, и сказала:
- Да.
- Что?
- А то... что... ребенок, теперь я жду ребенка. - Кажется, она облегченно вздохнула, и затем, пряча неловкость, добавила: - Это ведь нормально, правда?!
Он какое-то время смотрел на нее ничего не выражающим взглядом, словно его ум унесся куда-то далеко.
- Почему ты молчишь? - Почти разочарованно спросила она, не сводя с него взгляд.
И только после этого он очнулся, Жюли заметила на его лице прошедшую судорогу.
Его взгляд потемнел и отяжелел.
Жюли это не могло не пугать.
Она вздрогнула.
- Ты... ничего не ответишь мне? - Аккуратно поинтересовалась девушка, дрогнувшим голосом.
Он сконцентрировал на ней свой взгляд, с интересом и любопытством оглядел ее снизу вверх, и, остановив свой взгляд где-то ниже ее лица, не встречаясь с ее глазами.
Девушка заметила, словно он пытался найти какие-то изменения в ней.
И ему показалось, что она действительно стала другой, хотя пока это было вовсе не так.
Жюли ждала его ответа. Хоть какого-то. Он молчал. И этим доставлял ей адскую боль где-то в глубине ее трепещущей души. Не так-то уж и просто было наблюдать его реакцию.
- ...Я пока не знаю. Я никогда не мог помыслить об этом, потому, никогда не задумывался о детях, Жюли. - Не веря в сказанное, ответил он. - Я боялся, и даже не хотел этого предполагать, и уж никак не видел себя отцом. - Он горько усмехнулся. - Как ты представляешь это? Я не мог этого даже представить, разве что в кошмаре... - Жюли вздрогнула, ее скулы свело, и она непроизвольно задохнулась воздухом. Он понял, что это было сказано им зря, так как он имел в виду совсем другое. - Захочет ли этот ребенок такого отца?! Я прошу тебя понять, мне нужно привыкнуть... Я сейчас... сам не понимаю. Это так... так...
Жюли хмуро смотрела на него. Кажется, она вовсе не ожидала от него такой реакции. В его голосе чувствовалась разве что глубокая боль, нежели радость от новости об отцовстве. С каждым словом его голос становился тяжелее, и напитывался горечью и болью и ужасом, словно свинцом. Ей казалось, что отцы воспринимают известие о столь радостном событии немного иначе. Кажется, это было ее ошибкой, так как он, кажется, изо всех сил сдерживался, чтобы не придти в ярость.
Только вот на кого была обращена эта ярость? Вернее, что лишь только на себя, нежели, на кого-то другого.
Одновременно с этим Жюли видела, что глаза его увлажнились. Она, было, хотела кинуться к нему, сказать, что все хорошо, что все есть и будет хорошо, но ее что-то остановило, и она осталась стоять неподвижно. Хотя, она понимала все сложности, с которыми она может столкнуться. Но что-то, что было скрыто в самой ее глубине, говорило ей совсем иное, женская суть в ней восставала, что было силы, проявляясь в самой обычной детской обиде и страхе быть отвергнутой и ненужной.
Она была сейчас не в состоянии что-либо еще ему говорить, и вообще, о чем-то еще продолжать с ним этот разговор. Она хотела скрыться, исчезнуть, остаться одной, не видеть и не слышать никого.
На секунду ей показалось, что по ее телу прошла горячая волна боли, поднявшаяся из самой ее глубины. Она непроизвольно пошатнулась, почувствовав, как перед глазами все поплыло.
Почему-то, она ждала от него радости, такой же, какую испытывала сама, не смотря на все сложности и трудности, которые у нее появились после того, как она сама узнала об этом.
Беременность Жюли протекала тяжело для нее.
В некоторые минуты она ощущала, что это ничто иное, как страшная пытка, которую ей предстояло снести со всей своей стойкостью и выносливостью. Она почти ничего не могла есть, и иногда, надо признаться честно, у нее мелькали такие страшные мысли, что ребенок, которого она носит в себе медленно начинает губить ее, а она не может противостоять этому, оказываясь намного слабее его.
Возможно, если бы она не знала о своей беременности, то ее мысли не обращались бы каждую минуту ее жизни во внутрь нее, не выражались в виде страха и ужаса за себя и за него.
Она не могла не думать об этом.
Ей с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее от мысли о том, что придется сносить это ближайшие несколько долгих месяцев.
Она была, действительно не такой уж и выносливой, и порою, она боялась, что просто не осилит того испытание, которое было послано ей свыше. Но, чем больше проходило времени, тем сильнее материнская сущность в ней одерживала над ней победу.
- Ты хотя бы что-то чувствуешь сейчас? - Спросила она зачем-то, ощущая, как ее глаза наполняются слезами в ответ на его холодный и пустой взгляд.
- Что я могу чувствовать, когда знаю, что мой ребенок может быть несчастен, так же, как и я...
Жюли опустила глаза. Они несколько секунд молчали.
- Ты сама-то вообще уверена, что хочешь этого? - Достаточно резко спросил он зачем-то у нее, после продолжительной паузы.
Ему казалось, что его начинал переполнять гнев, который поднимался все выше и выше. Ненависть к миру в эту минуту стала в нем сильнее, чем та, с которой он жил все это время. Это было слишком жестоко. И вина была не на ней, не на этой беспомощной девушке.
Он сделал несколько шагов назад, отстранившись от Жюли, и не сдержавшись, с грохотом перевернул ногой стул, попавшийся ему на пути, с размаху поддев его, и швырнув от себя. Тот с грохотанием опрокинулся где-то рядом с Жюли.
Девушка глухо вскрикнула, машинально отскочив, и от испуга беззвучно заплакала. Лишь в этот момент, несколько секунд спустя он понял, что сделал, и что мог совершить, так легко поддавшись своему безумию, которое был не в силах контролировать.
Он мог навредить не только ей одной.
Он глубоко вздохнул, пытаясь выровнять дыхание, и привести свои мысли, а главным образом гнев, в норму.
Девушка несколько секунд смотрела на опрокинутую мебель, затем быстро подняла на него глаза и переменилась в лице.
Ее взгляд стал более гнетущим и испуганным.
В ее больших глазах дрожали слезы.
Он сделал шаг ей на встречу.
Но Жюли поспешно отпрянула.
- Не подходи ко мне! - Почти выкрикнула она. - Как ты можешь спрашивать меня об этом? - Возмутилась она. - Ты сомневаешься в чем-то? В том, что я смогу быть твоему ребенку достойной матерью, в том, что я не смогу, если потребуется, защитить его или дать той любви, которой лишили тебя?! Я не виновата в этом! Не виновата, что ты был так несчастен! Я стараюсь, стараюсь, ты сам не позволяешь! - Кажется, он впервые видел в ее глазах такой явный гнев.
- П-прости. - Несмело проговорил он.
- Не проси. Не могу.
Он все-таки подошел к ней, она не успела увернуться, и он взял ее за плечи, крепко сжал, хотел притянуть ее к себе, чтобы обнять и успокоить, понимая, что по неосторожности получилось так, что она поняла вовсе не то, что хотел сказать он, и напугал ее своим безрассудным поведением.
На самом деле его сердце трепетало, но он боялся признать это даже в себе самом, не то, что высказать это ей.
Это было слишком сложно сделать вот так неожиданно.
- Пусти! - Жюли попыталась вывернуться. - Пусти же!
- Как я могу быть счастлив при мысли о том, что мой ребенок может иметь судьбу своего отца... И эта жизнь может стать проклятьем, наказанием для него. Это ужасно Жюли, ты не представляешь, что это такое - проклинать тот день, когда тебе позволили появиться на свет! Я знаю. Я знаю - каково это! Кроме того, я вовсе не представляю, что я могу дать этому ребенку, и будет ли он относиться ко мне, как и полагается относиться детям к своему отцу...
- Не говори ничего сейчас. - Жюли вырвалась из его рук, оттолкнув его, и сделала несколько шагов назад. - Это моя вина... это я ошиблась... как я глупа! Я думала, что ты будешь рад. Я была не права.
- Жюли, не говори так... - Попытался остановить ее он.
- Это было очень глупо...
- Это не так... - Он потянулся к ней.
- Не трогай меня, я же попросила! - Она отпрянула от него и поспешила к двери.
В дверях неожиданно появилась мадам Жири, обеспокоенная ее криками, обратила внимание на слезы Жюли и на растерянный вид Призрака.
- Жюли... - Всплеснула она руками, пытаясь поймать ее в объятия.
Но Жюли не далась.
- Жюли! - Строго воскликнула мадам Жири, замечая ее слезы, которые та и не пыталась скрыть.
- Оставьте меня! - Выкрикнула Жюли, вырываясь из ее рук. - Прошу вас, мадам, оставьте меня сейчас!
Жюли скрылась в коридоре, громко всхлипнув на выходе.
Мадам Жири с укором посмотрела на Эрика. Тот тяжело вздохнул.
- Не умно с твоей стороны. - Серьезно произнесла мадам Жири, и втянула ноздрями воздух, словно пытаясь вздохнуть как можно глубже, и нахмурила брови.
- Не надо упреков, - поднял он взгляд на насупленную мадам Жири, и сразу нахмурился сам. - Я не это хотел сказать тем самым ничего ужасного...
- И, тем не менее, ты сказал то, что сказал, а она услышала то, что услышала. Женщины в такие минуты чрезмерно чувствительны. Тебе, наверное, об этом не известно. - Почти с упреком заметила она.
- Я знаю об этом. - Обиженно произнес он, отворачиваясь от нее. - Мне известны подробности, касающиеся сего факта.
- Ну, раз так... - Пожала плечами мадам Жири. - Что ж, это уже хорошо, хоть что-то. - Из уст Антуанетты в данном контексте и тем тоном, каким она сказала это, данная фраза звучала просто-напросто издевательски. - Вижу вы поговорили... И, тем не менее, кажется, девочка вовсе не в восторге от вашего разговора.
- Она... я всего лишь хотел сказать ей... я не предполагал этого, Антуанетта, правда. Для меня это столь неожиданно. Я даже не думал на эту тему, не подозревая. Как я могу реагировать?
- А на что ты надеялся? - Спросила мадам Жири. - Ты уже давно взрослый. - Мадам Жири сощурилась. - Ты в силах отдавать отчет своим действиям. И ты, наверное, знал, к чему это может привести. ...Когда двое взрослых людей начинают делить постель, рано или поздно это неизбежно. Или ты не думал об этом?!
Он вздохнул.
- Но я не могу допустить, чтобы мой ребенок родился... не такой как все. Что бы он терпел такие же лишения, как я. Не могу!
- В таком случае, Эрик, полагаю, ты должен был позаботиться об этом раньше, чем это произошло.
Мадам Жири была мудрой женщиной. И он это знал лучше других. Ее слова всегда имели для него вес. Но порою даже она была чересчур жестка с ним, как ему казалось. Порою, она могла слишком черство выразить свои мысли, или отчитать его, как ребенка. Наверное, он это ненавидел это больше всего в мире.
А сейчас, что он мог ожидать от нее сейчас, от женщины, которая обязательно будет на стороне его жены.
Она могла лишь совершенно справедливо упрекнуть его. И он выслушивал ее. Как и всегда, впрочем.
- Я не обвиняю тебя Эрик. Но... она ждет ребенка. Твоего. И скоро у нее начнет округляться живот. Я не думаю, что это останется незамеченным здесь. Я бы не хотела, чтобы на девочку смотрели косо. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.
Мадам Жири смотрела на него, не сводя глаз.
- Не смотрите на меня так! Я чувствую, будто бы ребенок здесь я.
- Увы, но должна признать, что так оно и есть.
- Вам не кажется, что это одна из самых жестоких шуток судьбы? - Поинтересовался он. - Забавно, позволить человеку, который долгое время сеял ужас и смерть, пребывая в одиночестве, зародить новую жизнь? Не кажется ли вам это очередной насмешкой судьбы?
- Не знаю. - Жестко ответила она.
Он озадаченно отвел от мадам Жири взгляд.
- Я не думал об этом. Антуанетта, - посмотрел он на нее беспомощно. - Кажется, я обидел ее...
Мадам Жири невольно усмехнулась.
- Еще как. Ты практически отверг то сокровенное, в чем она призналась тебе. Ты отверг самое дорогое, что у нее есть - дитя, подвергнув сомнению свои чувства по отношению к ним обоим. Запомни, что для женщины нет ничего важнее, чем ее ребенок. Уж так она устроена.
Он опустил глаза.
- И что вы теперь предлагаете?
- Тебе лучше знать.
- Поговорить с ней. Но боюсь, теперь это будет нелегко. Мой друг, не могли бы вы поговорить с ней сейчас... А я... я зайду к ней после вас. Просто... я и впрямь причинил ей боль. Лучше будет увидеть сперва ее вам, не то, я снова боюсь причинить ей вред... по глупости. Да и... думаю, вряд ли она пожелает говорить сейчас именно со мною. - Он взял руку мадам Жири, и сжал так сильно, как только мог. - Прошу вас, помогите мне еще раз, сейчас и в этом. Вы же видите, что порою я не знаю, как себя вести и поступать в подобных случаях.
Антуанетта усмехнулась.
- Ты просишь помощи. А иногда, когда я предлагаю ее тебе - ты жестко отвергаешь ее, указывая на то, что сам волен поступать как тебе угодно, так как ты взрослый человек. А сейчас ты похож на беззащитного ребенка.
- Антуанетта...
- Хорошо. - Согласилась она.
- И прошу, не сердитесь. - Видя ее недовольство, тоже с долей недовольства попросил он. - Есть вопросы, в которых я совершенно ничего не понимаю. К сожалению.
Мадам Жири покачала головой.
- Я не сержусь. Поверь, я все понимаю. И понимаю, как ты наивен и беззащитен, не смотря ни на что. Тебе нелегко сейчас, и это я тоже хорошо чувствую. Скажи мне теперь честно, что ты чувствуешь?
- Я... не знаю. - Мотнул он головой. - Не знаю. Слишком сложный вопрос, чтобы вот так быстро найти на него ответ. К тому же... это уже слишком многое, чтобы потерять.
- Если ты будешь так рассуждать, то это действительно не приведет ни к чему хорошему.
Мадам Жири улыбнулась, замечая, что он больше не хмурится.
- А теперь, позволь мне навестить твою жену. Ведь ты сам попросил меня, не забывай.
- Кажется, вы никогда не перестанете отвечать моим просьбам. - Он усмехнулся при этих своих словах, понимая, что вряд ли отблагодарить ее когда-нибудь за все. - Но стойте, прежде чем вы уйдете, я хотел бы рассказать вам о кое-чем. Это немаловажно.
- Да. Расскажи мне. - Попросила его мадам Жири.
- Боюсь, в моем рассказе будет мало радостного. Но я обязан поделиться с вами этим. Так как намерен попросить вас о еще одном одолжении...
Мадам Жири терпеливо слушала его.
В какие-то минуты его рассказа по ее лицу пробегала тень беспокойства, тревоги.
Когда он завершил свой рассказ, она вздохнула, и, покачав головой, произнесла:
- Ты и впрямь упрямый мальчишка, такой, каким я знала тебя с самого начала, Эрик! До сих пор. Ты не изменишься. Я все ждала, когда ты одумаешься и повзрослеешь. Кажется, мои надежды тщетны. Если ты ожидаешь от меня мнения - я нахожу твои действия абсолютно неблагоразумными. Исходов не так уж и много. Либо ты, либо он... А если... - она вздохнула с ужасом, - а если тебя убьют на этой дуэли, Эрик, твоя жена останется совершенно одна с ребенком на руках, с твоим ребенком! Опять... и опять причина безумств - Кристина! Никому не будет покоя, пока ее имя будет жить в твоем сердце! - С укором и, кажется, даже злостью в голосе, произнесла мадам Жири. - Неужели она до сих пор владеет твоим сердцем и твоим разумом? Даже теперь?!
- Потому, я хочу попросить вас, если я не вернусь - прошу вас, есть дом, в котором она будет полноправной хозяйкой, если что-то случиться, все бумаги и прочее я отдам вам чуть позже. Позаботьтесь о ней. - Он замолчал, а потом поправился: - О них, Антуанетта. А теперь поговорите с нею прежде меня. Прошу вас. Как женщина, думаю, вы сможете сказать и объяснить ей куда больше.
Мадам Жири еще раз тяжело вздохнула, и, шурша юбкой, направилась к двери.
Она открыла дверь, и, покинув комнату, оставила его наедине с собою. И правильно. Сейчас, в данный момент, ему об очень многом необходимо было подумать, очень многое осмыслить, и ко многому подготовиться.

--

Мадам Жири нашла Жюли у нее в комнате.
Девушка лежала на кровати, свернувшись в маленький комочек, ее плечи подрагивали.
Она хорошо понимала ее чувства, и прекрасно могла понять сейчас ее боль. Она сама была матерью, и могла догадаться, каково сейчас было этой девочке. Она ни в чем не была виновата.
Мадам Жири присела на край кровати, положив руку ей на плечо, и ласково погладила ее, попытавшись успокоить.
- Как ты, Жюли?
- Все хорошо, мадам Жири. - Ответила ей Жюли, пряча от нее мокрое от слез лицо в подушку.
- Ты в порядке?
- Да. Все хорошо, мадам Жири. Не волнуйтесь. - Попыталась убедить ее Жюли. - Просто... просто мне... - И она расплакалась, начав давиться в подушку слезами, которые были на вкус не столько солеными, сколько горькими. - Я не знаю...
Мадам Жири подсела к ней ближе, и начала гладить ее по волосам, пытаясь успокоить ее хотя бы отчасти.
Так прошло несколько минут, пока рыдания девушки не сменились редкими глухими всхлипываниями.
- Пойми его, Жюли. Его можно понять. - Поспешно начала мадам Жири.
Жюли лежала, утыкаясь носом в подушку.
- Он не хотел сказать ничего дурного, и уж тем более причинить тебе и ребенку вред. Он сожалеет.
- Если это так, то почему тогда сейчас об этом говорите мне вы, а не он? - С обидой и злобой сказала Жюли.
- Пойми, ему сейчас так же нелегко, как и тебе, девочка. Поверь мне.
- Я верю вам. Но... за что он так со мною? Я очень глупая, правда?! - Она подняла на мадам Жири покрасневшие от слез глаза.
- С чего ты взяла? - Удивленно спросила мадам Жири, поправляя ее волосы.
- Потому что я верила, что он обрадуется. - Пояснила Жюли. - Я совсем забыла о том... кто он.
- Он человек. Как и все. - Поправила ее мадам Жири.
- Да. Но он человек, который пережил в этом мире слишком много горя. Наивно полагать, что он как все.
- Однако если ты полагаешь, что ребенок уничтожит ваши чувства - ты ошибаешься. Жюли. Это не так. И он будет его любить.
- Но это было очень жестоко.
- Уверяю тебя. Жюли, он так не с тобою, сколько с собою. Его неприязнь была обращена ни на тебя, или на ребенка, а на него самого. Тебе нелегко понять, Жюли. Но я-то знаю его хорошо... слишком хорошо.
- Я знаю. Но это еще не повод вот так... говорить и поступать.
Мадам Жири погладила Жюли по щеке, вытерев слезы.
- Прекрати плакать и не тревожься Жюли. Сейчас это тебе ни к чему. Это вредно для ребенка. Ты должна беречь себя. Помни, что говорил доктор.
- Я знаю. - Жюли прямо села на кровати.
- Девочка, он хочет поговорить с тобою.
Жюли молча ответа глаза.
- Жюли, позволь ему...
Мадам Жири чувствовала, что обида в девушке слишком сильна, чтобы она желала встречи с ним прямо сейчас.
Но времени не было.
И знала об этом только мадам Жири.
Рассказать Жюли она обо всем не могла.
И потому понимала, что если сейчас она позволит Жюли остаться одной, возможно, в будущем Жюли будет сожалеть об этом всю жизнь, так как такой возможности больше может не быть в ее жизни.
- Позволь ему сейчас просто побыть с тобою, Жюли...

--

Жюли сидела на кровати, но прятала от него свой взгляд.
- Прости меня! - Он присел на край кровати, Жюли опустила глаза, и немного отстранилась от него. - Я знаю, что обидел тебя... Но я не специально, Жюли.
Жюли молчала, перебирая пальчиками складки своей юбки, и казалось, вовсе не хотела говорить ни о чем.
- Я напугал тебя! Прости. - Повторил он еще раз, замечая, что она обижена, и очень сильно. - Я не хотел...
- Не хотел чего? - Спросила она отстраненно, не поднимая на него глаз, продолжая теребить ткань своей юбки.
Ее тон отчего-то показался ему саркастически надменным.
- ...Напугать тебя. - Ответил он с изумлением.
- Но ты это сделал.
- Я попросил прощение. - Напряженно произнес он.
Еще несколько невыносимо долгих минут они молчали.
Пока он не протянул руку, и осторожно не взял ее за руку, ожидая, что она не позволит прикоснуться к себе.
Но Жюли не стала сопротивляться.
- Прости, Жюли. Я не хотел тебя пугать. Я просто... это не просто. Пойми, я не знаю, что смогу дать нашему ребенку.
- Но уже ничего не изменить. Он внутри меня, и он живет.
- А если...
Жюли приподнялась на кровати, и притянулась к нему.
- Тебе так важно говорить сейчас именно об этом? Я знаю, что наш ребенок будет любить тебя. Ты ведь этого боишься. Боишься, что не заслуживаешь этого.
Он положительно качнул головой.
- Я не заслуживаю этого.
- Не правда!
- Но отец твоего ребенка - убийца.
Жюли скривила губы.
- Не надо. Молчи. - Приказала она. - Я знаю. Я все знаю, что ты сейчас скажешь, и что ты думаешь. Ты не скажешь мне ничего такого, о чем бы я не знала. Я знала это с самого начала. Но...
Он обнял ее и прижал к себе крепко, как только мог, одновременно стараясь не причинить ей вреда, бережно прижимая ее к своему телу.
Теперь придется следить за этим.
- Прости меня, Жюли. Но я не знаю, как тебе объяснить - как непросто и тяжело оказаться в подобной ситуации такому, как я... Словно оказываешься в водовороте чего-то нового и непонятного, не знаешь, что будет, что делать.
Ему казалось, что девушка стала еще хрупче и беззащитнее, и каждое неловкое движение может повредить ей и маленькому существу, которое внутри нее.
Сейчас он внутри нее, а через какое-то время он появится на свет. И он сможет увидеть его. ...Если сможет. - Внезапно подумал он, и по его телу прошел холод. Он предпочел не думать об этом сейчас.
- Ты останешься сегодня?
- Да.
- Мне было очень плохо без тебя!
- Ты больше не будешь жить в Опере. Ты должна беречь себя.
- Но...
- Не противься. Ты будешь жить в доме. А еще - помни, чтобы не произошло, я люблю тебя... и нашего ребенка.
- О чем ты? - не поднимая на него глаз, прошептала девушка.
Как все не кстати получилось. Мысль о том, что, возможно, он больше никогда в жизни не сможет ее обнять, видеть, как будет менять ее беременность, как растет его ребенок, доставила ему страшную боль. И эта боль была ужасна. Он едва сдержался, что бы не вздрогнуть от ужаса, который сжал его сердце.
Жюли подняла на него глаза.
- Что с тобою? - Спросила она, замечая, что его дыхание стало прерывистым.
- Ничего Жюли. Просто... ничего.


--

- Но я не могу допустить, чтобы мой ребенок родился... не такой как все. Что бы он терпел такие же лишения, как я. Не могу!
- В таком случае, Эрик, полагаю, ты должен был позаботиться об этом раньше, чем сделаешь этой девочке ребенка.

- Я не обвиняю тебя Эрик. Ты взрослый мужчина, и вполне разумно, что... вы были близки, что занимались любовью, что ты спал с нею, что вы зачали плод своих чувств. Я надеюсь - в любви. Но...

- Она ждет ребенка Эрик. Твоего ребенка. У нее порядочный срок. И скоро у нее начнет округляться живот. Я не думаю, что это останется незамеченным здесь. Я бы не хотела, чтобы на девочку смотрели косо.


Март, 1874.

Кристина сидела на коленях на полу, облокотившись локтями на кровать.
На кровати на синем покрывале сидел Анри.
Кристина что-то говорила ему, сама же отвечала, гладила по головке, теребила щечки, а мальчик, улыбаясь и агукая, вскидывал маленькими ручками и светящимся взглядом смотрел на Кристину.
Малыш очень быстро рос.


16.

Жюли словно предчувствуя что-то недоброе, не желала его отпускать от себя. Именно поэтому ему пришлось уйти как можно раньше, пока еще девушка спала.
Странное ощущение - осознание того, что, возможно, он уже больше никогда ее не увидит. И ребенка тоже, которого она так желала подарить ему.
И все было бы ничего, если бы этой ночью, обнимая ее, он в забытье не назвал ее «Кристиной». Единственное, что он почувствовал и заметил, так это то, как девушка вздрогнула всем телом, но не подала виду.
Он даже не успеет попросить у нее прощание. А если больше не вернется, то эта вина так и останется за ним.
- Я бы хотел, чтобы они ни в чем не нуждались, Антуанетта. Где купленный дом - вы знаете, бумаги я вам передал. Еще я бы не хотел, что бы Жюли нуждалась в деньгах. На случай того, если... если... Вы знаете сами, на случай чего. - Сказал он мадам Жири.
Та тяжело вздохнула.
- Я бы не стала на твоем месте говорить о подобных вещах.
- И тем не менее, это так. Я пытаюсь смотреть правде в глаза.
- Если бы у тебя было побольше здравого рассудка, поверь мне, многого, очень многого можно было бы избежать.
- Прошу, не надо хотя бы сейчас нотаций.
Мадам Жири выпрямилась, сложив на груди руки, и вскинула голову. Даже замолчав, она всем своим видом показывала ему свою правоту.

--

Утро было пасмурным и хмурым. Таким же хмурым был и сам граф Филипп, которого одним из первых Эрику вдалось заметить.
Более разумно было бы найти на месте встречи самого виконта. Но этого почему-то не произошло. Рядом с Филиппом де Шаньи был лишь совершенно не знакомый мужчина.
- Вы...
- Врач семьи де Шаньи. Думаю, вы знакомы с правилами дуэли, мсье Призрак. - Криво усмехнулся граф, ответив за неизвестного мужчину.
Тот стоял, втянув голову в плечи, словно укрываясь от промозглого ветра и пряча руки в карманах, и казалось, что был еще пасмурнее их обоих.
- Ну а где же ваш брат, граф? - Недовольно проворчал Эрик.
Странные мысли начали беспокойно крутиться в голове.
- Не беспокойтесь. Скоро. Очень скоро с минуты на минуту появится.
- Странно. Вам не говорили, что не принято опаздывать к назначенному времени? - Повел бровью Призрак.
- Говорили. Но пока позвольте представить вас нашему семейному врачу. - Граф снова кисло усмехнулся.
Незнакомый мужчина все так же ссутулившись подошел к ним.
- Виктор Болье.
В принципе Эрику было совершенно все равно, как зовут врача. Это его в данный момент интересовало меньше всего. Но мужчина вдруг вытащил руку из кармана и неожиданно протянул ее ему. Это полностью повергло его в растерянность, выбив из состояния равновесия.
- Что? - Эрик, поняв неладное быстро дернулся.
Но не успел. В руках доктора что-то зловеще сверкнуло, а потом почти совершенно неощутимо вонзилось куда-то в плечо.
И моментально оба мужчины отступили от него. Он почувствовал внезапную слабость, перед глазами поплыло, действия стали замедленные. А дальше...
Дальше началась тишина.

--

Дверь в коридоре скрипнула. По ногам пробежал сквозняк. Мари Болье с тоской посмотрела на тускло горящий светильник. Судя по возне в коридоре ее муж снова пришел изрядно выпившим.
Как же она устала от этого. Раньше все было хорошо. Это началось с того момента, как он потерял младшего брата. Это словно проклятие какое-то. Он был талантливым врачом. И так бесцеремонно променивал свой талант на спиртное.
- Что произошло? - Недовольно спросила Мари. - Что опять ты задумал, Виктор, что ты делаешь? - Не останавливаясь, продолжала она засыпать его вопросами, наблюдая, как муж практически швырнул в угол что-то бесформенное. - Что это? - Недоверчиво оглядывая мужа, спросила Мари.
- Ни что, а кто. - Процедил сквозь зубы муж.
Женщина закачала головой.
- Снова очередной болван, с которым ты надрался? - Спросила она, замечая все же, что муж трезв.
- Нет. Это... Послушай, принеси-ка мне мой чемодан. Надо бы вколоть снотворного, и побольше, пока он не пришел в себя. А-то действие той дозы может уже скоро пройти, и тогда... не знаю, что тогда. - Обреченно вздохнул он.
- Да что происходит? Кого ты притащил к нам в дом, Виктор Болье? - Низким голосом прикрикнула на него Мари.
- Познакомься, Мари, перед тобою человек, повинный в смерти моего брата. - Сухо произнес Болье.
- Это он самый? Тот самый... призрак? - Уголки ее губ дрогнули.
- Представь себе. Он.
- Он опасен? Тогда почему ты оставил его вот так?
- Пока все равно он безобиден. Он вряд ли придет в себя раньше завтрашнего утра. Пришлось и так потратить лошадиную дозу снотворного.
- Господи... это он? - Как в бреду продолжала повторять женщина.
- Он. Он. - Почти с раздражением повысил голос Виктор. - Ну и?
- Как он попал к тебе в руки-то, черт побери?
- Какая разница...
Мари скривилась то ли в злой усмешке, то ли в гримасе презрения.
- И что ты собираешься делать?
- Не знаю. Не знаю, Мари. - Дрожащей рукой начал он массировать висок. - Выход только один. Я обещал... мы договорились... то есть... ну... Только убить вот так просто человека... даже... такого... не важно. Я... я уже несколько раз пожалел, что дал согласие. Но поздно. Не надо было. Не надо. - Дрожащим голосом говорил он. - Все эта ненависть. Ослепила, как наваждение. А теперь... ума не прилажу. Это я только во всем виноват.
- С кем ты заключил сделку?
- Это уже не важно. Теперь...
- И что же ты стоишь? Зачем ты вообще притащил его?
Мужчина пожал плечами, и поспешно начал рыться в карманах.
- Проклятье... - Заворчал он себе под нос.
- Ищешь свою чертову флягу? - Отозвалась Мари. - Не ищи. Я ее выбросила. Нельзя столько пить... Черт побери, мало того, что ты притащил сюда не весть кого, так ты еще и хочешь надраться до поросячьего визга? В этом доме два твоих сына, между прочем, не забывай!
Женщина подошла к нему, вцепилась в плечи, и насколько у нее хватило сил - встряхнула мужа.
Мари какое-то время наблюдала за мужем. Тот был в явной растерянности. Его так не колотило даже в самые лютые морозы. Зуб на зуб не попадал. Он уже сам не знал, что натворил.
Мари Болье, наконец, взяв лампу, присела перед незваным гостем, и для начала слегка поддев его куда-то в бок мыском туфли, убедившись, что он по-прежнему без сознания, заглянула ему лицо, чтобы рассмотреть этого легендарного призрака, а так же увидеть человека, который причинил столько бед и горя ее мужу.
Женщина в ужасе отшатнулась.
- Что с ним? Он же...
Виктор Болье сидел уже за столом, облокотившись на столешницу, и уронив на руки голову, что-то бормоча себе под нос. Казалось, он уже был в забытье.
- Черт возьми, - вздохнула Мари. - Слушай, Виктор, не решил, что делать? А я знаю, что надо сделать... Твой брат... твой брат погиб, и виновник этому здесь, в твоем доме. Да это же и не человек почти!
- Прекрати. Я не могу так просто убить. Я же врач!
- Тогда... дай это сделаю я.
Мужчина в ужасе поднял на жену глаза.
- С ума сошла?
- У меня рука не дрогнет. - Заметила она.
- Не смей.
- Виктор Болье - я никогда не думала, что ты идиот. - Женщина зашелестела юбками. Я не буду находиться в одном доме с этим... с ним. Я беру мальчиков, и буду ночевать у Матье.
- Как хочешь. - Вздохнул Виктор. - Мари, я что-нибудь придумаю. Обещаю, к утру я что-нибудь придумаю. Я знаю, я сам виноват.
- И запомни Виктор, ты так оплакивал своего брата, а он... - Женщина кивнула в темный угол.

--

Виктор посмотрел на вторую пустую бутылку вина. Странно, а тревожные мысли до сих пор не покидали его.
Лампа с каждой минутой светила все тусклее и тусклее. Вдруг пустая бутылка по неосторожности скатилась со стола и упала на пол со звоном разбившегося стекла. Виктор по морщился. Голова гудела. Даже вторая бутылка вина не прибавила ему храбрости, и он так и не придумал, как покончить с человеком, который сейчас был в его доме.
До утра ему во что бы там ни стало нужно привести мысли в порядок, и решить.
За спиной что-то шелохнулось. Странно. Но Виктор не придал этому никакого внимания, только лишь тряхнул головой, и вытер испарину со лба.
Но друг в горле засаднило, внезапно перехватило дыхание, и он засипел, теряя силы. Он попытался обернуться, но какая-то непонятная сила ему не позволила этого сделать, а вместе с тем воздуха становилось все меньше, словно его кинули на дно озера, и вода предательски наполняла его легкие.
- Проклятье... - лишь смог он просипеть.
Алкоголь окончательно лишил его сил, и бороться было почти бессмысленно. Но он сделал все-таки попытку. Тот, кто был сзади пошатнулся, не устояв на ногах, стол заскрипел, и до слуха обоих донесся снова звук битого стекла.
Виктор не сразу заметил разбившуюся лампу, и огонь, очень быстро поползший по комнате. Пока он наблюдал за этим, пытаясь справиться с тошнотой, его противник снова дал о себе знать. Под его силой Виктор повалился на пол, ударившись затылком о деревянные половицы.
Последнее, что он запомнил, так это то чужие руки на своем горле. Но они исчезли, прежде чем он закрыл глаза, чтобы потерять сознание от сильного удара головой.

--

- Ты вернулся! - Радостно вскрикнула Жюли, увидев на пороге Эрика. - Вернулся!
Девушка вскочила на ноги, преодолевая головокружение и сильнейшую слабость, и подбежав к нему и встав на мысочки, обняла.
Где-то за спиной Эрика мадам Жири тяжело вздохнула.
- А ты говорил...
- Собирайся. - Перебил ее он. - Мы уезжаем отсюда. - Произнес Эрик, гладя по волосам Жюли.
- Куда? - Взволнованно произнесла она, ничего не понимая.
- В наш дом.
Жюли улыбнулась.
- В наш дом, Эрик?
- Да, в наш. Тот, о котором я рассказывал тебе.
- А ты больше не оставишь меня? Никогда?
Он отрицательно качнул головой. Несмотря ни на что, Жюли заметила его пасмурность.
- Скажи, все хорошо?
- Более того. Собирайся. Хорошо? Я буду тебя ждать. Через несколько часов мы уезжаем.
Жюли улыбнулась, и сразу же скрыла улыбку, поймав на себе не менее обеспокоенный взгляд мадам Жири. Они оба покинули ее комнату, оставив ее одну. И девушка начала собираться.
- Скажи, чем все это закончилось... - Аккуратно закрыв дверь в комнату Жюли, поинтересовалась Антуанетта. - Если ты здесь, могу ли я предполагать...
- Я считаю лишним пересказывать все. Могу сказать лишь одно, судя по всему, виконт жив.
Мадам Жири, не поняв его, сощурилась.
- Как это.
- Просто. Жив. Вам этого достаточно, чтобы успокоить любопытство и знать, что смертей эта дурацкая задумка не принесла. Хотя нет, принесла. - Он поспешно развернулся, и пошел прочь.

--

Радости Жюли не было предела. Она с интересом осматривала каждую комнату большого дома, и никак не могла поверить, что этот дом куплен специально для нее.
- Не могу поверить. Он очень красивый! Безумно красивый! Ты не представляешь, как я счастлива. - Жюли посмотрела на невеселого супруга.
После того момента, как он вернулся, пообещав больше никогда ее не оставлять, ей казалось, что его каждую минуту терзают какие-то мысли. И эти мысли отнюдь не об безоблачном будущем.
Как-то мадам Жири, заметив невеселое состояние Жюли, поинтересовалась у нее:
- Жюли, скажи, все хорошо? Ты последнее время сама не своя.
- О нет, все хорошо! - Жюли вздохнула. - Должно быть, это все из-за беременности. - И опустила взгляд, что бы ее собеседница, всегда подмечая любые мелочи не могла прочитать в ее глазах тревогу.
- Ну... если это так, то это нормально. В твоем положении это вполне можно объяснить. Но ты уверена, что это только из-за этого? - Но она и так заметила. - У вас с Эриком все в порядке, Жюли?
Девушка моментально подняла на нее глаза, в которых задрожала влага. Было видно, что еще мгновение, и она расплачется.
- Мадам, я не знаю... - Жюли вдруг почувствовала, как слезы сами по себе текут по ее щекам. - Мне кажется, что-то изменилось. Не к лучшему. Словно он совершил ошибку, и теперь жале о том, что ничего нельзя уже поправить. А еще этот ребенок... - Жюли зажмурилась.
- Не говори так!
- Я уже не знаю, что и думать. Мне так сложно. Мне и так не легко все это переносить. Но теперь мне кажется, физические сложности куда проще перенести, чем все остальное, что между нами происходит.
Антуанетта взяла девушку за руку, попытавшись ее успокоить.
- Не плачь. Успокойся. Тебе ни к чему сейчас убиваться. Тебе... кажется.
- Нет, нет... - Жюли, протестуя, закачала головой. - Он клянется мне каждую ночь, что любит. - Преодолевая дрожь в голосе, сказала Жюли. - Но я не знаю сама почему - я не верю ему. Не верю, мадам. Словно все это неправда! И я боюсь. Я боюсь, мадам Жири, что когда-нибудь, при первой же встречи с нею он вспомнит о своей былой любви... Я боюсь... что эта женщина отнимет у меня все!
- Девочка моя, - наверное и правда, Жюли было чего опасаться. Это иной раз замечала и сама Антуанетта. - Ребенок не позволит этому произойти.
- О мадам Жири, если бы вы знали... я никогда никому не говорила, но... я боюсь этой беременности. Мне страшно.
- Чего ты боишься?
- Сама не знаю. Просто, все это пугает меня. Для меня это впервые. Наверное, есть слишком много того, чего я не знаю, а значит, чего и боюсь...
- Не говори так!
- Боюсь, что не выдержу всего того, что мне нужно осилить и пережить. А если что-то произойдет?
- Если ты не будешь постоянно об этом думать, то все будет хорошо. И с Эриком тоже. Ты не должна волноваться. Ты дорога ему, Жюли. Поверь.
Девушка пожала плечами.
- Я стараюсь, чтобы все было хорошо. Я хочу, чтобы ему было хорошо.
- И у тебя получается. Думаю, обо всем этом несколько лет назад он не мог и помыслить. А теперь у него есть ты, ты любишь его, ты подаришь ему ребенка... Разве может быть что-то важнее?
- Она. - Сразу же сорвалось с губ Жюли. - Кристина.
- Не хочу больше об этом слышать. - Мадам Жири поправила подушку. - Отдохни немного. Тебя утомляет все это. Что говорит врач?
- Что пока все хорошо.
- Это главное. - Антуанетта улыбнулась девушки, и приподнялась, осмотревшись в большой светлой спальне. - Я оставлю тебя. Отдыхай.
Притворив за собою дверь, она сама поймала себя на мысли, что, наверное, у Жюли и правда был повод думать так, как она думала.
Так оно и было.
Казалось, все должно быть хорошо. Эрик старался быть с Жюли обходительным, справлялся о ее самочувствие, настаивал, чтобы она берегла себя. Но Жюли все чаще замечала его отчужденность. Он словно одновременно был с ней, но вместе с тем и далек от нее. И это и пугало ее больше всего, приводя в панику.
Рано утром он уезжал - куда, Жюли не имела ни малейшего понятия, возвращался он поздно, когда она, утомленная проведенным в одиночестве днем, невольно засыпала. А если в редкие моменты он оставался в доме, он запирался в своем кабинете, где стояло фортепиано. И все знали, что хозяина сейчас лучше не тревожить. Но только музыки никто не слышал. Он не выходил ни к обеду, ни к ужину.
Жюли всегда выходила к столу одна, и ей приходилось есть всегда в полнейшем одиночестве и без того ненавистную ей пищу.
Чаще она не ела, а просто давилась слезами. А потом поднималась к себе в спальню, и просто что-нибудь чертила, пытаясь рисовать. Но рисунки не получались, как она ни старалась.
Внутри нее происходили какие-то странные непонятные ей изменения. Живот начинал расти, очень быстро округляясь. И это пугало ее еще больше. Изредка навещающая их дом мадам Жири лишь разговаривала с ней, выслушивая все ее страхи и ужасы, пытаясь поддержать, лишь с ней Жюли могла поделиться своими переживаниями.
Но чаще ей казалось, что она по-прежнему одна во всем мире. Хотя не, не одна, с ней было маленькое существо, которое она с каждым днем начинала все отчетливее ощущать.
Ее супруг, все-таки переживая за ее здоровье, частые головные боли, длившуюся дольше обычного тошноту и слабость - нанял ей сиделку, которая могла бы следить за ее самочувствием. Надо сказать - это была странная женщина. Кажется, она пришла сама. Сказала, что ищет работу, так как в ее семье произошла трагедия, и ей необходимо кормить детей. Жюли тогда по душевной простоте упросила Эрика все-таки нанять ее. Тот долго колебался, словно было что-то, что мешало ему дать согласие, но все-таки поддался на уговоры Жюли.
Но чем больше проходило времени, тем больше Жюли начинала ее побаиваться. Она говорила, что она бывшая медицинская сестра, К тому же, ее муж был врачом, и девочке нечего бояться, она со всем прекрасно справится, и излишние волнения совершенно беспричинны.
Но Жюли нужна была вовсе не сиделка. С каждым днем она все больше чувствовала, как ее затягивает в пучину одиночества и безысходности. Ей нужно было лишь понимание и поддержка. И поддержка того, кого она любила и в ком нуждалась...

--

Коридоры подземелья были, как и прежде сырыми и пустынными. Антуанетта была единственным человеком, который хоть как-то ориентировался в них. Когда они еще с Эриком были детьми, он очень многим с ней делился, открывая тайны оперы, которые отыскивал сам.
Мадам Жири без труда нашла его там, где и предполагала.
Здесь было сыро и холодно, и почти темно. От этого она невольно поежилась. Почувствовав чье-то присутствие Эрик стремительно поднялся и обернулся, сразу же разглядев очертания Антуанетты Жири.
- Зачем вы вернулись сюда, Антуанетта? - Недовольно спросил он, снова отворачиваясь от не, будто не желал видеть ее лица.
- Это я хотела бы задать тебе этот вопрос. Зачем ты постоянно возвращаешься сюда, Эрик? Что ты хочешь здесь обрести? - Ее тон был еще суше, чем обычно.
Он пожал плечами.
- А я знаю.
- Нет, вы ничего не знаете. Что вы можете знать, Антуанетта.
- Ошибаешься. Мне многое известно. Очень легко догадаться, куда ты возвращаешься всякий раз, уходя из дома. Из дома, который купил для своей семьи. - Она огляделась. Вокруг еще очень многое своим беспорядком напоминало о когда-то происшедшем. - Ты возвращаешься на осколки своего прошлого. Но которое не склеить. - Мадам Жири понизила голос. - Но тем самым так легко разрушить и настоящее.
- Я знаю. Я стараюсь. Не разрушить. - Добавил он аккуратно. - Но у меня скверно получается. Точнее, даже вообще не получается. Я стараюсь, что бы у нее было все.
- И, тем не менее, лишаешь ее самого главного. Она скучает. Не забывай. Она сейчас нуждается в заботе.
- Я не лишаю ее заботы.
- Лишаешь. Лишаешь своей заботы, потому что до сих пор помнишь ее...
Он ответил ей молчанием.

--

С самого утра Жюли плохо себя чувствовала.
Поясницу ломило пуще, чем обычно, и с утра ее начало подташнивать, она с трудом поднималась, и двигаться ей вовсе не хотелось, голова была тяжелая.
Вот уже какое-то время Жюли почти не спускалась вниз и не выходила на улицу. Просто потому, что передвигаться ей было довольно тяжело. Живот ее, честно говоря, отягощал.
Ребенок часто давал о себе знать, и она, дабы обезопасить себя и малыша предпочитала двигаться как можно меньше.
Она попросила свою сиделку сделать ей травяного чаю. Та долго не приносила его, но, в конце концов, все-таки, она принесла ей обещанную чашку чая.
- Мари, что так долго? - Прикладывая губы к кромке чашечки, спросила Жюли.
- Простите, мадам. - Потупила глаза женщина, но, продолжая наблюдать за ней из-под опущенных ресниц.
Но чай, видимо, не помог Жюли. Ей показалось, что ее самочувствие только ухудшилось. Хотя, врач заверял, что беспокоиться пока не стоит, по его расчетам роды должны прийтись на время, которое настанет через неделю-две, не раньше. Жюли лежала на кровати, укрывшись пледом, чертя что-то на бумаге карандашом, иногда пытаясь вздохнуть полной грудью. Но это только доставляло ей лишнюю боль, отзываясь где-то во всем теле.
Странная боль то настигала ее, то отпускала. Жюли отложила листы с грифелем, не понимая, что происходит. И попыталась приподняться с кровати, вдруг обнаружив, что юбка влажная. Она спустила ноги с кровати, попытаюсь встать, чтобы дойти до двери. Осознание всего начало ее пугать. Все говорило о том, да и ее внутренний голос подсказывал ей, что ребенок родится сегодня.
- Не может быть... - Придерживая низ живота, пробормотала она, чувствуя, как снова усиливается боль. - Нет...
Жюли приподнялась с кровати, и сделала несколько шагов, но здесь ее настигла еще более сильная волна боли, и она, не в силах сдерживаться, закричала, упершись руками в спинку кресла.
- О нет... - Она закатила глаза, начав что-то шептать.
Дверь открылась, и на пороге появилась Мари.
- Мадам, вы кричали?
- Мари, ребенок... пошли за доктором, моим мужем, мадам Жири, хоть за кем-то, только путь кто-нибудь из них будет здесь... Я боюсь, что что-нибудь будет не так, а я останусь совсем одна. Скорее. Пошлите за доктором. Прошу вас.
- Вы не будете одна, мадам. Не бойтесь за это.
За спиной служанки Жюли разглядела какую-то незнакомую женщину.
- Кто это? - Облизнула пересохшие губы девушка.
- А зачем за кем-то посылать? Она вам поможет, мадам. - Лукаво усмехнувшись, произнесла Мари, закрывая за гостьей дверь в спальню Жюли.
- Уходите отсюда! - Попятилась Жюли. - Я не знаю, кто вы...
- Не волнуйся девочка, - сказала незнакомка, беря ее под руки и укладывая, - я приму твоего ребенка. И все будет хорошо...
- Не трогайте меня, - откинула ее руки от себя Жюли.
В глазах Жюли потемнело. А когда пелена рассеялась, она поняла, что лежит на кровати, а женщина, которую она видела несколько секунд назад, крутится вокруг нее.
- Все хорошо, милочка...
- Оставьте меня. Пошлите за доктором. Я очень прошу. Мне нужен доктор. Мне больно. Очень.
- Не нужен никакой доктор. Она опытная повитуха. Все и так будет хорошо. - Сухо ответила ей Мари.
Жюли всхлипнула.
- Ну что там с нею?
Женщина недовольно скривилась, посмотрев на Мари.
- Ничего. Ну же! Проклятая девчонка, прекрати сопротивляться! Ты все равно не сможешь пойти против природы. Все уже началось.
- Что вам надо? - Кусая сухие губы, спросила Жюли. - Что вам надо от меня?
- Ничего особенного. Просто заплатить за все то, что нам пришлось пережить. - Огрызнулась мари. - Думаю, твой ребенок это сможет сделать.
Жюли задохнулась воздухом, одновременно чувствуя усилившуюся внезапную боль.
- Что?! - Всхлипнула она.
- Трава, которую ты дала ей должна была ускорить процесс родов. Что она медлит? - Недовольно проворчала Мари.
- Я не знаю каким образом, но эта проклятая девчонка сопротивляется! Ну, давай, моя дорогая, - с усмешкой кинула ей женщина, - ну же, чего ты медлишь? Рожай своего выродка, и ты будешь свободна. Потом скажешь только спасибо.
- Не называйте его так! Это мой ребенок!
- О нет, мадам, в первую очередь это ребенок того, кто именуется Призраком оперы. Ты хоть представляешь, что за ужасное чудовище ты носила в себе все это время? Освободись от него, и сама поймешь, какой это был ужас!
- Не смейте! - Жюли попыталась приподняться, но сильная боль скрутила ее изнутри, и она беспомощно уронила голову на подушки, глотая соленный до горечи пот. - Прекратите говорить такие ужасные слова... Оставьте меня. Пошлите за доктором. В чем я виновата перед вами?
- Не ты. Но тебе тоже придется заплатить. Пока сама не познаешь, как это тяжело - пережить такое, что мне выпало. И все-то по вине этого человека!
Жюли заплакала, и от этого боль только усилилась, заставляя ее напрягаться еще сильнее. Если бы она могла только что-то сделать.
- Прекрати противиться законам природы, и позволь ему родиться! Ты родишь чудовище, несчастная женщина, это существо будет еще ужаснее своего проклятого отца. - Сквозь зубы процедила Мари. - Оно будет так ужасно, что ты сама не сможешь без отвращения смотреть на него! Ты проклянешь тот момент, когда это произошло, и ты позволила развиться этой жизни в себе, ты проклянешь его отца, себя, всех... потому что твой ребенок будет так ужасен, что люди не смогут смотреть на него. В ответ на это они возненавидят тебя, так как ты дашь возможность появиться на этот свет монстру, ребенку такого же монстра!
Жюли прикусывала язык с каждым словом этой женщины все сильнее и сильнее, в ее рту появился вкус крови. Она закричала.
- Замолчите, не смейте, прочь! - Жюли извивалась на кровати, но противостоять природе она действительно не могла. - Почему такая ненависть и жестокость? Я верила тебе, Мари. За что? За что?!
Процесс причинял ей ужасную боль. Но эту боль она была в силах стерпеть, нежели слова этой женщины, которые острым лезвием ножа рассекали ее болящее сердце.
- Прочь! Не прикасайтесь ко мне! - В очередной страшной судороге, скрутившей все ее тело, она сгребла под собою напитывающиеся кровью простыни. - За что? - Пробормотала она. - Это жестоко, Мари. Жестоко то, что ты говоришь!
- За что?! А за то, что отец дитя, которого ты носишь - ужасен и жесток. Не удивлюсь, что это существо было зачато вовсе не по любви, а лишь по звериному инстинкту этого животного!
- Не правда! - Воспротивилась она.
- Правда! Как и его отец. Но он никогда не увидит свое отродье! Он будет лишен этого, так же, как лишил моих детей возможности видеть и знать своего отца! Понятно тебе?!
Жюли подняла на Мари измученный взгляд. Она ничего не могла понять в том, что говорила ей эта женщина.
- Я не знаю о чем ты...
- Так знай, его ребенок никогда не узнает своего отца! Вашего ребенка постигнет участь еще страшнее, чем твоего мужа... А он лишил моих детей отца. И судьба волею случая свела нас. Благодари бога, что однажды мне посчастливилось наткнуться на него, хоть застать его здесь почти невозможно. Я хорошо запомнила этого человека тем вечером. Я-то уж ни с кем его не спутаю. Это он... И ты очень кстати ждала ребенка. Что ж, значит, так должно быть, не находишь, глупая девчонка? - В ярости выкрикнула женщина.
- Не-ет! - Жюли дугой выгнулась, кусая губы, и давясь слезами. Она почувствовала, как с кровавой вспышкой в ее глазах изнутри зашевелилась боль.
Ей казалось, она умирала.
- Ну вот, умница! - Хрипло кинула ей вторая женщина. - Вот видишь, все равно ты не смогла бы противиться естественному процессу, и он все равно родится. Еще немного, и всему придет разрешение.
- Мне больно! - Выкрикнула Жюли.
- Ничего. Уже скоро. Еще немного.
- Еще немного, и сможешь увидеть это отродье ада, этого монстра, и ты увидишь кого ты выносила в течении этих месяцев! - Обронила ядовито Мари. - Ты сама не захочешь прикасаться к нему. Потому что тебя будет мутить от того, насколько он будет ужасен! Ты проклянешь момент, когда ты сама появилась на свет, проклянешь минуту, когда позволила дотронуться до себя ему!
- Замолчите! Не смейте так говорить! Это мой ребенок! Он мой, какой бы ни был! Что вы хотите с ним сделать? Вы не получите его! О господи! - Жюли начала плакать. - Мой малыш! Не смейте касаться его и меня! Мари, ты предательница. Где все? Они хотят отнять моего ребенка! - Словно в бреду начала она шептать. - О господи, не позволь этому случиться! - Начала молиться Жюли, понимая, что ребенок скоро появится на свет, а у нее почти нет сил и возможности защитить его. - Не отдай его в их руки! Мой малыш, мой ребенок! Эрик, Эрик! Где ты? Это же твой ребенок... ты не простишь мне этого...
- К кому ты взываешь?! - Нахмурилась женщина, вытирая окровавленные руки о передник.
- К своему ужаснейшему мужу. - Усмехнулась Мари. - Но он не придет. Ты можешь не звать. Точнее, сейчас он не придет! Потому, поторопись, дорогая, мне вовсе нет желания встречаться с ним! Ты и так отняла много времени своими сопротивлениями! Молись, чтобы это была девчонка, а я буду молиться, чтобы это был мальчик, такой же ужасный, как и его отец...
- Оставьте меня!
Жюли последний раз истошно выкрикнула имя отца своего ребенка, и почувствовала что-то мокрое, жалобно запищавшее и зашевелившееся у себя в ногах. Этот комочек пискнул, и женщина сразу же подхватила окровавленное только что родившееся на свет человеческое существо к себе на руки.
- Мой малыш, моя малютка! - Закричала Жюли, приподнимаясь на локтях, но слабость давала о себе знать.
К тому же, боль во всем теле была слишком сильной и у нее закружилась голова.
- Это мальчик... - Многозначительно сказала повитуха, вытирая его.
- Да?! - Мари моментально оказалась рядом с повитухой и младенцем.
Старая женщина недовольно повела бровью, поглядев на Мари Болье.
- Мой сын, мой сын... дайте его мне! Дайте мне посмотреть на него! Мой мальчик, они хотят отнять тебя у меня! Отдайте мне сына! - Взмолилась несчастная девушка, чувствуя, как последние силы покидают ее.
Женщина развернула ребенка к Мари.
- Ты обманула меня, Болье! Ты говорила, что эта девчонка родит чудовище, посмотри на него. - Она повернула заплакавшего во все горло ребенка к ней. - Младенец красив. Он совершенен, смотри же на него! Я повидала на своем веку множество детей, но клянусь, такие красивые младенцы рождаются не часто! Он обычный, на нем нет намека на ужас, о котором ты говорила. Он совершенен! Обычный мальчишка... Ты уверена, что его отец и впрямь урод, чудовище...
- Чертов ребенок, да я клянусь тебе, его отец что ни на есть такой, как я описывала...
- Значит, он не его отец. - Усмехнулась повитуха, кинув взгляд на бледную Жюли. - другого у меня объяснения нет. Или ты мне наврала, и он обычный человек, как и все.
Девушка на кровати билась в истерике.
- Отдайте его!
- Зачем он мне? - Не обращая внимание на стоны девушки, продолжила повитуха, прожигая Мари Болье недовольным взглядом. - Скажи, зачем мне ребенок, которых на этом свете тьма? Ты говорила, что это будет необычный ребенок. Так хоть можно получить за него деньги. А этот? Этого мне придется кормить самой. А у меня нету таких средств, что бы кормить еще один рот. Тем более, у него есть мать, и отец тоже. Отдай его этой несчастной, посмотри на нее.
Она кивнула в сторону кровати.
- Девчонка и правда такого не заслужила. Она же еще совсем девочка. Оставь ей ее родного ребенка.
- Замолчи! - Болье выхватила ребенка из рук повитухи.
Мальчик был и, правда, самым обычным ребенком. Он был красив.
Красив ровным счетом настолько, насколько может быть красиво только что появившееся на свет крохотное человеческое существо. А главное, на его личике не было ни частички того, что бы могло хоть как-то указывать на уродство.
Ребенок хныкал в руках женщины, а потом, набрав в крошечные легкие воздуха, снова истошно закричал.
Жюли облегченно вздохнула. Слышать плачь своего дитя - это значило, что ее сын жив. Но она не могла смириться с тем, что ее сын находится до сих пор в руках чужой женщины.
- Дайте посмотреть на него. Какой он?
- Обычный. - Ответила женщина. - как все.
- Отдайте мне его! - Протянула руки Жюли к ребенку. - Я умоляю вас! Сжальтесь! У вас наверняка есть дети... во имя них, отдайте мне сына! Вы же мать! Это мой сын... мой мальчик!
- Вот потому я, во имя моих детей, и делаю это! Мои дети были лишены отца твоим проклятым мужем, этим чудовищем... И потому, твой сын заплатит сполна, девчонка!
- Нет!
Жюли приподнялась, спустила слабые трясущиеся от напряжения ноги на пол, оттолкнулась руками о перину, пытаясь встать, почти приподнялась, и... от боли и пережитого ранее лишилась чувств. И вокруг нее оказалась темнота.

--

Когда она снова открыла глаза, ей показалось, что прошло уже много времени, и все изменилось. Единственное, что она помнила - это крик своего сына. Но сейчас было тихо. Слишком тихо. Она застонала, ощущая боль во всем теле.
- Жюли? - Ее руку крепко сжали. - Жюли... - Голос дрогнул.
Она с трудом повернула голову.
- Эрик... - Еле слышно прошептала она, и губы ее скривились.
- Что произошло, Жюли? Что произошло?
- Господи, они отняли его... - Бессвязно захныкала она.
- Кто Жюли?
Она ощутила, как по щекам покатились горячие слезы. Ей было больно.
- Они... моего... нашего сына.
Он молчал несколько секунд.
- Мой мальчик... - Стонала Жюли, забывая о боли, которая растекалась по всему телу. - Найди его, ты можешь найти его? Если бы ты был тогда со мною. - Впервые за все это время он уловил в ее голосе злобу.
Спустя какое-то время, рассказав все, что была в силах рассказать Жюли лежала, вжимаясь в матрац, топя свою голову в подушках. Где-то совсем рядом происходило что-то страшное. Кажется, в соседней комнате что-то летело с грохотом в стену, звенело и грохотало, слышался звук перевернутой мебели. Голос своего мужа она могла узнать среди тысячи. Ее муж почти рычал, хрипел, словно раненный зверь. Последнее, что Жюли услышала - это голос мадам Жири. Потом она больше ничего не слышала.
Она лишилась чувств.


17.

Все изменилось.
Эрик поклялся ей, что сделает все возможное, чтобы поправить случившееся, и отыскать их сына.
Но проходил день, неделя, месяц, Жюли жила в прежнем тумане. Она винила себя в случившемся, а Эрик - себя. Он попытался сделать все возможное. Но это так ничего и не дало. Отыскать ему Мари Болье не составило труда. Ему бы даже не составила труда в тот момент сломать ей шею, как хрупкому беспомощному птенцу, когда она, хрипя, барахталась в его руках.
И, наверное, он все-таки это бы сделал. Если бы не почувствовал на себе чужой взгляд. Детский взгляд. У Виктора Болье осталось двое детей. Он поспешно обернулся. Младший сын Мари Болье судорожно искал взглядом мать. Как только они оба встретились глазами, мальчик развернулся, и поспешно побежал куда-то вглубь комнаты. Интересно, мог бы его собственный ребенок не бояться его?
Разве он был виноват в том, что все так получилось? Если бы можно было вернуть время вспять... А если бы даже можно - наверное, он поступил точно так же. Он не привык думать о других, заботясь о своей жизни. Слишком много раз ему приходилось отстаивать себя. А в такие моменты забываешь обо всем остальном. Ему нужно было спасать себя ради своего же ребенка, а не думать о других. Хотя, все это привело именно к тому, что он лишь потерял своего сына, даже не взглянув на него ни разу.
Но он был не виноват в смерти Болье. Он был виноват лишь в том, что не вытащил его наружу, выбравшись сам.
Стиснув горло Мари Болье железной хваткой, он на секунду почувствовал зависть. Даже в тот момент глаза этой женщины горели ненавистью. Она всего лишь любила своего мужа. И он знал, что виновником всех бед в ее семье она считает именно его, человека, который сейчас смотрел ей в глаза, стискивая горло все крепче, и отрывая ее от земли.
- Отдай его.
- С радостью, да не могу. - Сплюнула женщина из последних сил, чувствуя, что вздохнуть она не может, а воздух в легких заканчивается. - У тебя вообще дети-то могут быть? Разве это ребенок? Так, звереныш! - Оскалилась Мари. - Умер он, почти сразу после рождения. Уж больно не здоровый он был...
Он вдруг разжал руку и Мари Болье рухнула на пол, схватившись за горло, засипев и начав откашливаться. Он окинул ее взглядом, и отступил назад.
- Если ты лжешь...
- Клянусь. Черт возьми, чем мне поклясться перед убийцей своего мужа? - Прошипела она.
А вот за своего сына он бы, наверное, мог убить. И даже не глядя на то, что перед ним была женщина. Но у этой женщины были дети. Ни в чем не повинные дети. Он развернулся, и, шатаясь, пошел к выходу.
Мари Болье могла бы поклясться. И как знать, может, тогда бы ее разразил гром. А может, и нет. Чужой ребенок ей был не нужен. Воспитывать сына своего врага она не смогла бы.
Потому, она собрала новорожденного ребенка, и отдала одной из своих соседок. А та уже отнесла его куда-то. А что было с мальчиком дальше - она не знала, и знать вовсе не желала.

--

И без того хрупкий союз дал трещину. Они почти не разговаривали, почти не виделись. Хотя, Эрик стал чаще бывать с ней, оказывал ей всяческое внимание и поддержку. Но говорить она с ним не желала. Чаще он просто молча сидел на краю ее кровати, ожидая, что она хотя бы поднимет на него глаза, или заметит его присутствие. Она замечала, бесспорно, но глаз не поднимала. Казалось, она, словно, не нуждалась в его поддержки, и не принимала.
Из безумно любящей его девушки она превратилась в отталкивающую его женщину. Антуанетта говорила ему, что все пройдет, что нужно время, что это следствие происшедшего с ними кошмара. Он пытался верить ей, но это не прибавляло ему сил бороться с холодностью своей жены.
Сначала он просто боялся к ней подходить, так как чувствовал, что во всем происшедшем именно свою вину, но он пересиливал себя, чтобы не оставлять ее совершенно одну, а она, похоже, не хотела бороться со своими страхами, и изо всех сил отталкивала его.
Их близость больше не приносила ей никакого наслаждения. Более того, она не могла думать больше ни о чем, кроме как о той боли, которую ей пришлось пережить, и о том ужасе, который накрыл ее рассудок. Это мучило ее.
Она буквально корчилась под его руками и телом, молча, сжав зубы, снося словно пытку. А он не понимал, что происходит. Для него подобные минуты были каторгой. А для нее - пустотой.
Она была зажата и закрыта от него. Он изматывался, и все равно не получал от нее хотя бы малости ответного чувства. Ее глаза не выражали ровным счетом ничего, а действия были никакие. А многие попытки поговорить и понять, что происходит - не приводили ни к чему. Жюли просто не отвечала ему.
- Что с тобою? - Задыхаясь, спросил он ее. - Ты стала другой, Жюли? Я не могу понять - нужно ли тебе все это. Ты стала другой, Жюли. Наша любовь тебе не доставляет больше никакого удовольствия? - Он коснулся ее щеки, ощутив мокрые дорожки слез. - Ты больше не хочешь ничего. Тебе все равно. Я не ощущаю твоих чувств. Ты вела себя иначе даже тогда, когда ждала ребенка.
- Не напоминай мне. - Сухо сказала она, не смотря на него, отвернувшись, и стискивая зубы. - Я больше не хочу, Эрик. Я ничего больше не хочу ничего. Мне очень тяжело и больно. Просто, все изменилось.
- Почему? - Он, было, хотел поцеловать ее.
Но Жюли стремительно повернулась на бок, и уткнулась носом в подушку.
- Не надо. - Остановила его Жюли. - Не трогай меня, пожалуйста. Не трогай меня больше. Я не хочу, слышишь?
- Я не хочу, чтобы ты страдала...
- Уже ничего не изменить.
- Но что случилось?
- Как ты не можешь понять - я не хочу! Умоляю, не трогай меня больше, не трогай... Прошу! - Почти выкрикнула Жюли, и вздрогнула, утопив стон в подушке.
Он отдернул руку, будто бы прикоснулся к пламени, и сел, отодвинувшись. Несколько минут сидел молча, обхватив руками голову. Он всегда искренне хотел ей счастья. Но где-то, видимо, ошибся. И это уже не повернуть, чтобы попытаться изменить. Он не мог отрицать, что его тянуло к ней. К маленькому наивному существу, которая сама первая потянулась к нему, не испугалась, и выстояла в борьбе со многими трудностями. И он даже верил ей, когда она признавалась ему в чувствах. Он и сам испытывал к ней что-то такое, перед чем не мог устоять. И, наверное, он мог бы быть счастлив с нею. Если бы только день ото дня не возвращался в прошлое, в свою музыку, без которой не мог. Но которая оживала лишь тогда, когда он думал о женщине с другим именем. «Кристина»...
Жюли не поворачивалась к нему. Она так и продолжала лежать, не шелохнувшись. Затем он встал, взял с кресла свой халат, накинул его, и вышел из комнаты. Жюли уткнулась лицом в подушки, и начала плакать. Она, правда, не могла. Что-то не позволяло ей находится с ним в близости, просто говорить, и вести себя так, как раньше. Раньше она вся была открыта ему и чувствам, а сейчас все изменилось.
То ли совершенно необъяснимая злоба на него, что он не смог спасти от этой беды их сына, то ли ненависть к себе, что она не уберегла его ребенка, и малыша постигла такая страшная участь. Она так и не смерилась с тем, что он однажды вечером сообщил ей, придя из дома Мари Болье.
Тем не менее - контакты с ним были для ее тела, а главное, души - болезненными. Она не могла с этим смириться. А он, он, похоже, пытался помочь ей, поддержать, выразить то, что по-прежнему она важна для него. Но безуспешно.
Эрик прошел по напитанному прохладой коридору. Громыхнув дверью, прошел в кабинет, постоял там пару минут у окна, и снова вышел, хлопнув дверью. Кабинет - это не то место, где найдет приют его душа. Он прошел в залу, где стояло фортепиано, сел за него. Его руки опустились на крышку, и подняли ее, обнажив клавиши. Сердце затрепетало. Но играть он медлил.
- У вас что-то произошло?
Он обернулся. После того, что произошло в их доме, мадам Жири помогала Жюли, часто оставаясь с ней. Он понимал, что ей нужен хоть один близкий человек, который мог бы ее понимать и поддерживать. Он вряд ли мог ей помочь. Женщина могла понять ее куда лучше. Потому, он был не против того, чтобы Антуанетта оставалась в этом доме.
Да и мадам Жири понимала, что Жюли сейчас необходима поддержка. Потому она не могла просто так оставить девочку.
Одновременно она видела все их недомолвки, что заставляло ее тревожиться еще сильнее. Девочка страдала. Но страдал и он. Человек, которому она однажды помогла, и с тех пор к которому относилась очень трепетно. Почти с материнской заботой.
- Она не принимает меня. Не принимает меня ни как человека, ни как мужа, ни как мужчину... Мы становимся чужими, мой друг. - Он немного помолчал, и опустил крышку фортепиано. - Это беспокоит меня. Я могу потерять ее. Навсегда.
- Если этого уже не произошло. - Проговорила Антуанетта, и сама испугалась своих слов.
Он в изумлении поднял на нее глаза.
- Прости. - Попросила она.
- Боюсь, что вы можете быть правы. - Но если так, мне некого винить, кроме, как лишь себя.
- Скажи, ты хоть когда-то, хоть немного любил ее?
- Почему вы спрашиваете?
- Потому что даже сейчас твои слова мне почему-то кажутся лишь маской. И дело даже не в том, что ты обманываешь ее, ты обманываешь, и обманывал себя.
- Я просто запутался. А она просто во всем винит себя. Просто это все еще раз подтверждает то, что не следовало мне надеяться на возможное спокойствие и нормальную жизнь. Разве у меня она могла быть? - Он вопросительно посмотрел на мадам Жири. - Я ошибся, что поверил в это, и что позволил себе тога... сломать ей, Жюли, жизнь. И так каждому... Я думал, что можно переступить через то, что отпечатком легло на всю мою жизнь. А это не так.
- Не говори так. Я поговорю завтра с Жюли. Но ты должен понимать, что не ты противен ей. Она просто пережила то, что не каждому удается вынести без боли. Это очень сложно. Но думаю, она не многословна с тобою не потому, что больше не хочет говорить с тобою, а потому что она считает, что и ты тоже винишь ее. Поверь, я знаю, ей очень тяжело.
Через несколько дней Жюли начала снова тянуться к нему. Хоть и походила на испуганного зверька, который колеблется - нужно ли ему делать шаг вперед, или нет. Но это уже значило очень много. Жюли просила его чаще бывать с ней, проводить с ней время, даже иногда улыбалась. А через какое-то время начала отвечать и на внимание, и на ласки...
Хотя, он прекрасно понимал, что, наверное, рана, нанесенная ей всем произошедшим, еще долго будет заживать.


--

Несколько месяцев спустя.

Последние несколько недель Жюли была слишком изнуренной и бледной, она мало спала и плохо ела.
- Ты больна? - Спросил он ее как-то утром, касаясь губами ее лба, когда они оба проснулись.
Лоб был холодным.
- Нет. - Отозвалась она слабым голосом, открывая глаза, и глядя на него. - Все нормально. - И голос ее дрогнул.
- Я беспокоюсь. Ты выглядишь нездорово. - Поднимаясь и надевая халат, сказал он.
- Тебе просто кажется. - Натянуто улыбнулась Жюли ему в след. - Я сегодня спущусь к завтраку.
Но за завтраком ела она с неохотой. Несколько раз ловила на себе обеспокоенный взгляд мадам Жири. Честно говоря, завтрак был ей вовсе не в радость.
- Я, наверное, пойду к себе. - Наконец проговорила она, посмотрев на чашку с нетронутым чаем.
Жюли приподнялась со стула, и тут же, всхлипнув, пытаясь ухватиться за спинку стула, осела на пол, утонув в юбках.
- Жюли... - Встревожено позвала ее мадам Жири, но та ее не слышала.
Эрик быстро оказался рядом с ней, взял на руки. Девушка беспомощно запрокинула голову назад.
- Что с нею? - Обеспокоено глядя на Антуанетту, произнес он.
Мадам Жири несколько секунд молчала, словно думая - стоит ли говорить или нет.
- Я же вижу, что вы знаете. - Добавил он.
- Она... снова беременна. - С тревогой в голосе произнесла мадам Жири, не видя больше необходимости скрывать этого. - Твоя жена ждет ребенка. - Она попыталась сказать это как можно прохладнее, чтобы не выдать своей тревоги.
- Вы это знали? И как давно?
- Два месяца. Доктор осматривал ее, когда ты был в Париже около месяца назад.
- И вы знали, и молчали, Антуанетта? Почему она не сказала мне?! - Удивленно спросил он.
- Эрик, доктор сказал, что ей не стоит рожать во второй раз. Ее организм слишком слаб, он может не справиться с беременностью, это раз, а во-вторых, она может не перенести роды. А может все быть и хорошо. Но никто не может поручиться. Доктор не рекомендовал ей оставлять ребенка. - Вздохнула мадам Жири. - Жюли рассказывала мне, что ее мать умерла при ее рождении. Не знаю, справится ли она... Девочка очень слабенькая. И еще все то, что она пережила за последнее время...
- И что же? - Дрогнувшим голосом спросил он.
- Но она не желала этого слушать. И сказала, что хочет оставить ребенка, что бы там ни было. Но попросила не говорить тебе пока...
- Пока бы я сам не догадался? - Удивленно пожал он плечами.
- Нет. Просто, она боялась за свою беременность. Эрик, она могла и может потерять ребенка. Но она сказала, что не простит себе, если еще раз потеряет твоего ребенка. Она хочет, что бы у тебя был ребенок, чтобы там ни было. Она считает, что виновата в том, что мальчик... что не смогла защитить его.
- Это я виноват, что не смог защитить их. - Твердо сказал он.
- Но теперь это уже не поправить.
- Эта беременность может причинить ей вред?
- Да.

--

Жюли всхлипнула и открыла глаза. Ее окружала ночная синева. Она вгляделась в притупленные темнотой силуэты. Все казалось каким-то чужим. Она задохнулась резкой волной боли, и приподнялась на кровати. До рассвета было еще далеко.
- Жюли, что произошло? - Вдруг услышала она, где-то у себя за спиной.
- Больно. - Лишь коротко ответила она, сжавшись.
- Я пошлю за врачом.
Жюли, скривившись, посмотрела ему во след.
- Но очень рано. Так ведь не должно быть. Это не правильно. Это очень рано!

Пока к ним не прибыл доктор, мадам Жири была с нею. И Эрик был рядом, отказываясь слушать мадам Жири о том, что ему лучше покинуть ее сейчас.
Он, сидя на краю кровати, сжимая ее руку в своей, смотрел на ее обезумевшие, не столько от боли, сколько от страха глаза.
- Я так боюсь... - шептала она. - Почему так рано? Еще три месяца... Это рано. Целых три месяца. Почему? - Без конца задавала она вопросы.
- Все хорошо. - Успокаивала ее Антуанетта, видя ее беспокойство и страх.
- Наш ребенок! Я не хочу его потерять.
- Все будет хорошо, его никто не отнимет, сейчас приедет доктор, он поможет тебе! - Заботливым тоном произнесла Антуанетта, замечая, что Эрик чисто физически не может ничего ответить ей.
- Эрик, не оставляй меня! Никогда! - Прошептала она, переведя на него взгляд.
- Я здесь, Жюли.
- Но скоро ему нужно будет уйти. - Открыв дверь в спальню доктору, произнесла мадам Жири.
- Прошу, месье, вы должны покинуть комнату! - Строго сказал доктор.
Он отпустил ее руку, и Жюли почувствовала холод. Она, как только ощутила, что осталась совсем одна, захныкала.
- Жюли, все будет хорошо. - Отводя в ее лица волосы, произнесла мягким тоном Антуанетта. - Но тебе нельзя сильно волноваться. Думай о том, что все закончится хорошо. Не волнуйся.
- Мадам, - обратился к Жюли доктор, - преждевременные роды - это не очень хорошо, но и дети невыношенные полный срок живут. Потому, прошу вас, не переживайте! Я помогу вам.
Если бы Жюли могла верить ему.

Несколько первых часов он не находил себе места, прохаживаясь у камина вперед - назад. Он слышал как наверху что-то происходит, он слышал глухие голоса и стоны его жены. Несколько часов спустя она начала кричать. Он готов был кинуться наверх. Крики Жюли разрывали его сердце. Они были истошными и ужасными. Отточенный слух не терпит столь резких возгласов, равносильно, что ножом по стеклу. Это было кошмаром. Страшным ночным кошмаром, из которого он не знал, как уйти. А главное, не мог.
Его отвлек стук каблуков по лестнице. Он поднял глаза, увидев поспешно спускающуюся мадам Жири.
- Стойте. Что там?
- Мне нужно на кухню. - Сухо ответила Антуанетта.
- Как она? Когда это закончится.
- Не знаю.
- Ей больно? - Наивно спросил он у мадам Жири, как только та поравнялась с ним.
- Мой дорогой, так уж вышло, что это болезненно! Так уж распорядилась природа. Но я верю, что она справится.
- Но она так кричит... я н-не могу...
- Ей нелегко, мой мальчик. Нам остается ждать завершения всего этого.
- Я не могу это слышать! - Скрежеща зубами, выдавил из себя Эрик. - Не-мо-гу! Она страдает!
- Она просто рожает.

Дверь в спальню была закрыта. И самое ужасное было в том, что он понимал, что она терпит страшные мучения, но поделать ничего не мог. Наверное, всех этих опасений не было бы, если б он не знал, что все это может угрожать ее жизни.
Роды были тяжелыми. К полудню ребенок так и не появился на свет. Жюли потеряла все силы, она вымоталась. Но разрешения не наступало.
- Не простой случай. Не знаю. Я говорил изначально, что не могу ручаться за то, что все пройдет хорошо, и все это может угрожать ее здоровью. - Вздохнул доктор. - Девочка потеряла все силы. Она три раза теряла сознание от боли. Вся ночь и утро... ничего.
- Месье, но сделайте что-нибудь! Она страдает. - Антуанетта отвела доктора в сторону, окинув взглядом измученную девушку. - Может, как вы и говорили, - она на секунду замолчала, - настал момент выбрать - или спасти ее, или ребенка. Если нет надежды, что выживут оба? Но прошу доктор, будьте благоразумнее. Она совсем еще девочка, она должна жить. Я знаю, что это ужасные слова, но если будет такой выбор, прошу, спасайте мать.
- Если через несколько часов ничего не изменится, - доктор снова вздохнул, и пожал плечами, - я должен признать, что придется предпринимать другие меры. Но все было бы ничего, если бы я был уверен, что ее организм справится. А пока я вижу обратное.
Мадам Жири присела на край кровати Жюли, и отерла взмокший лоб.
- Позовите моего мужа... - Облизав губы, прошептала Жюли. - Я не могу больше. И не хочу. Ничего не хочу.
- Нельзя, девочка моя!
- Я умоляю. Я хочу знать, что он со мною. Я не справлюсь, я чувствую, как мое тело больше не подчиняется мне.

Лишь к рассвету Жюли разродилась девочкой. Роды были действительно тяжелыми. Но сразу же после этого у нее началось сильное кровотечение.
Врач, приведя в порядок девочку, отдав ее в руки мадам Жири, кинулся в сторону Жюли, проведя с нею довольно долгое время.
- Месье, она тонет в крови... - Обеспокоено произнесла мадам Жири, осматривая Жюли. - Что с ней будет?
Доктор поднял на нее уставший взгляд. Почему-то после этого у Антуанетты пропало желание расспрашивать его далее. Она открыла дверь, и вышла в коридор, спустившись в утопающую в предрассветном сумраке гостиную.
- Антуанетта! - В этот же момент ее чуть не сбили с ног.
Он был готов подняться наверх.
- Эрик... - Уперлась ему руками в широкую грудь мадам Жири.
- К ней можно?
- Пока нет. Оставь ее.
- Что с ней? Почему у вас такие глаза? Как мой ребенок? Я слышал, он кричал, значит, он родился... наконец-то. Он жив. Дайте мне... взглянуть на него. Какой он? Что с ней, что с Жюли? Почему вы томили меня так долго? Уже прошло больше часа, как он родился. Кто это? Кто родился? Что с ним? Почему вы не пускаете меня к ним?
- Мальчик мой, - облизала сухие губы мадам Жири, и на секунду она улыбнулась. - Жюли родила... девочку.
Он выдохнул.
- Какая она? - Осторожно произнес он. - Она...
- Она такая, как и все дети... У тебя красивая дочь... Правда, она слаба, как и все дети, родившиеся не в срок. - Улыбка с ее лица сползла.
- Но... она жива?
- Да Эрик. Жива. Доктор сделал все возможное. Но...
- Что?
- Твоя жена...
- Что с Жюли?
- Роды... роды были слишком тяжелыми, и долгими. Ты сам знаешь об этом...
- Что с моей Жюли? - Он начал терять терпение.
- Постродовое кровотечение.
Он, недоумевая, мотнул головой.
- Я не понимаю в этом.
- ...Она умирает. - Отведя взгляд, произнесла Антуанетта.
Он двинулся вперед.
- Эрик! - Попыталась остановить его мадам Жири. - Стой! Не ходи туда... Нельзя! Там доктор.
- К черту всех! Пустите Антуанетта... - Почти выкрикнул он. - Иначе... Я должен увидеть ее и ребенка, пустите... Она моя жена. Я имею право!
Дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену, что заставило и без того утомленного доктора вздрогнуть.
Он остановился в дверях. В комнате висел тяжелый, давящий на плечи воздух, до основания напитанный запахом крови. Бледная, с кожей, отдающей синевой, хрупкая и беспомощная Жюли лежала на простынях, полностью пропитанных кровью, поклонив голову на бок, утопая в копне влажных спутанных волос, рассыпанных по острым плечам.
Заметив силуэт в дверном проеме, она подняла глаза и застонала.
- Она слаба и ей плохо. - Прошептала мадам Жири у него за спиной. - Не беспокой ее особенно. Но она хотела тебя видеть.
На нестойких ногах он прошел к кровати.
- Жюли... - Позвал он, и взял ее руку с холодными пальцами, поднес к своим губам.
Девушка приоткрыла изнуренные болью и мучением глаза. Она тяжело вздохнула.
- Ты видел ее? - Спросила Жюли.
Он положительно качнул головой.
- Наша дочь ангел. Правда?
- ...Да.
Жюли приложив усилия, улыбнулась. Она неглубоко, глухо вздохнула, и снова прикрыла веки.
- Теперь ты можешь взять ее на руки. Это твой ребенок. Надеюсь, я... искупила свою вину. Хотя нет, мне никогда ее не искупить.
- Не говори так!
Бледное почти неживое лицо, изнуренное, искаженное гримасой муки пугало его.
- Я умираю, Эрик... - Облизала она сухие бледные губы. Горло стянуло. - Я чувствую. Так странно... Папа говорил, что это был самый счастливый день, когда я родилась, и самый ужасный, потому что умерла мама. Я не видела ее... Наша дочь... - Дыхание у нее перехватило, и она замолчала.
- Ты не умрешь. - Солгал он. В первую очередь не ей, а себе. - Ты поправишься. Ты нужна ребенку. И... - добавить «мне» уже не хватило сил.
- Ты же никогда не врал. - Прошептала она, едва заметно улыбнувшись кончиками губ, и прикрыла глаза. - ...Даже себе. Никогда. Так зачем же врешь сейчас мне?
- Нет. Оно так и будет. - Сжал он ее руку.
- Я... хочу верить. Но это не так. Я чувствую.
- Жюли, милая...
Милая маленькая девочка. До сих пор. Но не дорогая любимая женщина. Несмотря ни на что. Не смотря на двоих детей, которые сумела дать ему.
- Почему... - Жюли снова облизнула горячим едва подчиняющимся ее приказам языком сухие, искусанные в кровь губы. - Почему Эрик? - Она окинула его вопрошающим взглядом. - Почему ты никогда не любил меня?
По его лицу прошла болезненная судорога, словно ему в спину всадили по самую рукоять нож, и несколько раз провернули.
- Я так старалась... чтобы ты любил меня. Я полюбила тебя. Впервые в своей жизни... ты был первым. Таким... таким... хоть и считал, что ты не такой. Не такой как все, Эрик. Но я любила тебя. Не знаю что - лицо, душу, просто мужчину. Не знаю. Но я никогда не лгала тебе. Ты просто был мне нужен. А я тебе - нет.
- Жюли...
- Ты никогда не сможешь любить меня так, как любил и любишь ее... И я знаю это.
- Жюли... прошу тебя, не надо! - Ее слова были большее самых страшных физических ран.
- Я умираю. Но я оставляю тебе нашу дочь, - ее глаза были покрыты какой-то пеленой. И у него создавалось впечатление, что она его уже не видит. - И ... ты должен бороться, любимый. Борись, живи...
- ...Ты вдохнула в меня жизнь! Наши дети...
- Я счастлива, что хотя бы смогла сделать это...
Он сжал ее руку, Жюли слабо улыбнулась, приглушенно вздохнула, и... не выдохнула.
- Она... - Его рука дрогнула, как только он заметил это.
- Умерла. - Строго поджала губы мадам Жири, отирая руки тряпкой.
Он кинул взгляд в мрачную полутьму. Впервые он испугался смерти. Такой юной и почти невинной. Беззащитно и одиноко, склонив голову и раскидав по подушке волосы, утопающей в собственной боли, хранимая какую-то свою тайну, ведомую только ей, и уже никогда не разделяемую ни с кем. Он задохнулся в приступе отвращения. К тому кто столь жестоко надругался над всем, что еще могло бы быть.
Он притянул ее к себе, но голова ее запрокинулась, по его рукам распались тяжелые локоны ее волос.
- Не смей, Жюли! - Закричал он. - Не смей, слышишь?
Врач перевел обеспокоенный взгляд от ребенка на Антуанетту Жири.
- Оставьте его. - Почти не шевеля губами, произнесла она. - Просто оставьте.

--

Время тянулось безумно долго. Три дня после ее смерти были невыносимо долгими. А главное, ему казалось, что он до сих пор ощущал ее и слышал ее крики. Он никак не мог поверить, что ее больше нет в этом доме. Впервые ему, столько раз столкнувшемуся со смертью, и подчас самому убивая, было так тяжело и невыносимо смериться со смертью.
Он сидел в кресле перед камином, перед которым последние несколько месяцев любила сидеть Жюли, и на руках держал все, что теперь в этой жизни у него осталось от жены - свою дочь.
Мадам Жири припала плечом к дверному косяку. Почему-то у нее по телу прошла волна боли, родившейся где-то в глубине души. Он аккуратно, контролируя каждое свое движение, держал на своих руках ребенка. Девочка была крошечной. Чуть больше его ладони. Она была завернута в нежно розовое мохнатое одеяльце, в которое запеленала несколькими часами ранее ее мадам Жири, и кажется, девочка спала. Он смотрел на нее, чуть-чуть покачивая.
Мадам Жири пристально следила за ним. О, как жаль, что она не видит сейчас его лица. Наверное, теперь эта малютка была для него единственным смыслом жизни. Он осторожно гладил ее указательным пальцем по щечке. Личико девочки было совершенно в смысле красоты. И его сердце разрывалось на части при созерцании этого ангельского создания.
Он плакал. Он смотрел на малышку, а в душе у него выла боль. Женщина, которая была дорога ему, которая заполнила его жизнь, наполнила ее светом, пониманием, любовью, которая дала ему двух детей, умерла. Ее больше не было. И он не мог не винить себя. Рок отнял у него женщину, которая могла бы наполнить его жизнь. Он еще раз качнул малютку на руках.
Антуанетта не выдержала, и сделала шаг вперед, ступив в комнату. Он заметил ее, но не переводя на нее взгляда, тихо сказал:
- Как она могла так поступить, Антуанетта?! - Мадам Жири подошла к нему ближе. - Она оставила мне это беззащитное существо, она оставила меня одного... я даже не знаю, как мне обращаться с ней, чтобы не причинить ей вред, чтобы защитить ее, помочь. О, мой друг... посмотрите на нее, она крошечная, и такая хрупкая. Она похожа на игрушку... Она чуть больше моей ладони...

--

А на следующий день, вечером девочка умерла...
Это было последнее, чем он мог дорожить. Тем вечером Антуанетта нашла его в той же комнате, где и в тот вечер, когда застала его с ребенком.
Мадам Жири обняла его, и почувствовала, как он впервые за долгое время, с тех пор, как был маленьким беззащитным мальчиком, прижался к ней всем телом, уткнулся лицом ей в плечо, и его тело начало судорожно вздрагивать.
Он плакал.
Мадам Жири обняла его крепче, провела по волосам, и прижала его голову к своей груди.
- Мой мальчик... - выдавила она с трудом. - Плачь... плачь, если тебе так нужно... плачь, мой дорогой, если требует сердце. Оно рвется. Я знаю.
- Антуанетта... - Протянул он сиплым тяжелым от боли голосом. - Она...
- ...Она забрала ее к себе. Теперь твоя дочь рядом с матерью.
- В моей жизни никогда не будет света. Только тьма, тьма... - Это он практически выкрикнул. - Тьма!

<<< Часть 1         Часть 3 >>>

В раздел "Фанфики"
На верх страницы