* * * *

Несколько месяцев назад, Эрик, кутаясь в теплый плащ, вышел поздним вечером на крыльцо дома, в котором находилась квартира Антуанетты Жири, у которой он прожил около нескольких месяцев.

Накинув на плечи шаль, вслед за ним вышла Антуанетта.
- Ты думаешь, из этого что-то выйдет? – Хмурясь, произнес он, не оборачиваясь на нее.
- Попробуй. – Спокойно ответила ему женщина. – Я не могу держать тебя всю оставшуюся жизнь, по крайней мере свою, здесь В квартире. Это еще хуже, чем твое прежнее заключение.
Эрик стиснул зубы так, что свело скулы.
- Поверь, ты ничего не потеряешь.
- Ну… в худшем случае – жизнь.
- Не говори так. Больше никто не будет устраивать на тебя охоту. Если ты, конечно, не устроишь еще что-нибудь подобное.
Он недовольно усмехнулся, вообразив лишь перспективу этого.
- Вот. – Антуанетта протянула ему конверт. – Здесь указано имя и адрес. Поверь, он знает толк в музыке, и, кроме того, думаю, ему будут интересны твои работы. И от Парижа ты будешь как можно дальше. Это все лучше, чем ты будешь всякий раз вспоминать все происшедшее.
Он с обреченным видом принял из ее рук бумагу, словно Антуанетта вручала ему отраву.

-

Пребывая в Париже, он стремился как можно скорее покинуть этот город, а как только оказался вдали от него, он почувствовал, что его с необыкновенной силой тянет назад. Словно Париж хранил в себе нечто, что дорого ему, не желая отпускать.
Но единственное, что могло быть ему дорого – это Кристина. А ее уже давно не было. Это означало, что единственная ниточка, связывающая его с этим городом, оборвалась. Оборвалась навсегда, безвозвратно, бесповоротно.
Но, находясь вдали от Франции он чувствовал, как жаждет туда вернуться. Что еще могло его так тянуть обратно? В город, с которым у него была связано лишь боль и прошлое, от которого не осталось ничего?

Он размерено постучал в дверь. Через секунду же получив разрешение войти.
Незнакомый мужчина смерил его взглядом, потом кашлянул, привстал из-за своего стола, и сделал жест рукой, предлагая сесть.

- Присаживайтесь. – Предложил он по-французски.
- Я говорю по-итальянски. Немного.
- О, чудесно. – Улыбнулся тот. – Помимо музыки у вас еще было и время изучать языки. – В шутливой форме добавил он, засмеявшись.

Сколько угодно! Не объяснять же ему, что в одиноких подвалах бывает иногда очень и очень скучно. Иногда, когда в самом начале путаешь день и ночь, утро и вечер, а общение твое, в принципе, ограничено – как ценны и дорогостояще становятся книги. Любые. А девочка, которую он, вероятно, знает уже как солидного балетмейстера парижской оперы мадам Жири, не понятно где и каким образом добывая, стопками таскает тебе книги.
И которые запоем «проглатываешь» в два-три вечера. Вот тогда-то и идут в ход словари и справочники.
Но только, зачем ему все это рассказывать? Он вряд ли разделит его чувства и воспоминания.

- Итак, рад вас видеть. – Перешел на свой родной язык мужчина, и снова улыбнулся.

Странно, почему он ожидал, что его собеседник непременно закричит от ужаса, отвернется или скривиться от неприязни. Ни первого, ни второго и тем более не третьего не произошло.
- Как я правильно понимаю, именно вас я ждал? Так ведь? Ну что ж, очень рад.
Только гость отчего-то оказался не очень разговорчивым, и не спешил разбрасываться фразами ему в ответ по поводу того, как он тоже рад встрече и новому знакомству.

- Да, Антуанетта Жири мне сообщала, что вы… что вы… - мужчина поджал губы, - не совсем обычный, - он вдруг сам испугался того, что сказал, - не очень любите вести беседы, - уточнил он. - Так вот, - он стремительно перевел тему, замечая, как вспыхивает взгляд его гостя, - я не буду томить вас пустыми разговорами. Знаете, это интересно. Ваши работы. Я думаю, вы бы могли быть находкой для любого театра. Вы бы не хотели представить что-нибудь?
- Если вас заинтересует.
- Если это окажется интересным… почему же нет?! А как вы отнесетесь к заказам?
- Ну это будет в моих силах. – Он забарабанил пальцами по столу. – Отчего же нет.
- Чудесно. Что ж, тогда, я думаю,


И он сел за работу. Это единственное, что у него оставалось - музыка.
Только вот, его не интересовали светские приемы, где играла его же музыка, его не интересовали восхищенные обращения к нему по поводу очередной работы, ему были безразличны заинтересованные взгляды дам, и он никак не мог понять того, почему то, чего он всегда стыдился и что должно ужасать, вызывая недоумение – воспринималось чем-то вроде дополнения образа и придания таинственности, не подозревая о том, что белое пятно в его образе – это ничто иное, как стена, отделяющая их от его кошмара.

-

Мэг Жири выходила замуж. Это был не самый лучший год в семье Жири, да и вообще для многих.
Последнее время в Париже была не самая благоприятная обстановка. Опера не функционировала. Спектакли не давались. Девочки-балерины, раньше бывшие под крылом Антуанетты Жири разбежались в разные стороны, в поисках работы и пропитания. В Париже творилась сумятица.

Лишь некоторое время назад все стало более или менее утрясаться.
Эрик в Париже почти не бывал. Скорее всего, он был занят очередной работой. Но где именно он был и проводил все это время – Антуанетта не знала, а что бы поинтересоваться об этом всем, у нее почти не было времени. Они виделись за прошедший год не больше пары раз.

Прибыв однажды в Париж, и обнаружив, что там творятся беспорядки, он откровенно сказал Антуанетте, что если есть нужда, он без труда мог бы подыскать ей и ее дочери нормальное жилье в другом городе, далеко от Парижа, возможно, в другой стране. Это не составит ему труда, а они в свою очередь будут в безопасности. Он сказал, что купил в Лионе дом. Он полностью пригоден для жилья, и как только Антуанетта пожелает, может сразу же собирать вещи, чтобы перебраться в него.

Но Антуанетта наотрез отказалась, оставшись в Париже.

Он уехал. Антуанетта снова его долгое время не видела.

Она понимала, что ему и правда не составит труда перевезти их. За все годы пребывания в театре, и с тех пор, как он нашел прекрасный способ получать деньги путем нехитрого трюка с таинственными конвертами и просьбами «Призрака оперы» у него на счету были немалые сбережения. А теперь и сейчас, когда он должно быть так же получает неплохие гонорары.

Она бы не удивилась, если бы Эрик мог их поселить в богатом особняке где-нибудь в предместье Парижа или даже заграницей.

Но она всячески отвергала эту возможность. Как бы ни было, что бы ни произошло – она останется здесь. К тому же, за прошедший год многое случилось. Мэг выходила замуж, и будет куда лучше, если ее дальнейшую судьбу будет устраивать ее супруг, а не тайный знакомой ее матери. Тем более, будущий муж дочери Антуанетты Жири так же имел неплохой капитал.


- Жалко, что я не могу поделиться этой новостью с Кристиной. – Как-то сказала Мэг матери. – Интересно, что с ней?
Антуанетта пожала плечами. И, правда – за прошедшее время от Кристины не было ни одной весточки. Они ничего не знали о ней.
- Остается надеяться, что с ней все хорошо.
- Я бы хотела видеть ее в такой немаловажный момент свой жизни. – Грустно вздохнула девушка.
Мадам Жири ответила дочери молчанием. Они оба ничего не знали о Кристине.
- Мама, с тобою все хорошо? – Мэг обеспокоено посмотрела на мадам Жири.
Антуанетта глубоко, настолько, насколько позволяли ей легкие, вздохнула, потерев висок, в котором болью пульсировала кровь.

Антуанетта никогда не отличалась сентиментальностью, и без труда в самые даже трогательные моменты могла взять себя в руки. Но сейчас дочь заметила в ее глазах слезы.

- Мама…
- Все хорошо, Мэг. Просто… надеюсь, с ней все хорошо. – Я просто хотела уберечь ее от его внимания, и его оградить от страданий, - хотела сказать она, но сдержалась, так как Мэг об этом совершенно не нужно было знать. А вместо этого о судьбе Кристины Даэ теперь ничего не известно. – Да и просто я рада за тебя! Я счастлива, что ты выходишь замуж… Я надеюсь, что у тебя все будет хорошо. Что хотя бы ты будешь счастлива.

Мэг улыбнулась матери, попутно ее взгляд упал на глухо тикающие настенные часы, девушка ахнула, потом с гибкостью балерины подскочила, вставая на ноги.
- Ой… - Произнесла она.
Она взяла мать за руку, попросила ее не волноваться, и сказала, что ей пора, так как очень много дел, которые нужно успеть в короткий срок.
Антуанетта закрыла за дочерью дверь, и огляделась, оставшись совершенно одна в квартире. Впервые за долгое время сердце ее неприятно защемило ощущением пустого одиночества.
Она прошлась по комнате, вслушиваясь в унылый шелест юбок, остановилась у комода из темного дерева, взяла с него рамку с фотографией дочери, стерла с нее мнимые пылинки, которых не было, затем поставила рамку на место, погрузившись в захватившие ее размышления. Она вдумывалась во все происшедшее. Антуанетта ни раз задумывалась, а что бы могло быть, если бы не произошло того, что случилось. Давно, когда еще Кристина Даэ пела в театре, когда у нее был покровитель – Ангел музыки, как она его называла, и если бы он в один прекрасный момент, обезумев от своего одиночества и отверженности не начал творить все эти глупости и кошмары, и если бы сердце Кристины Даэ не было бы отдано другому..?

Но сколько она не думала – она не могла разобраться во всем до конца. Пустота. Могла быть лишь пустота. Разве могло быть что-то другое? Она научилась принимать его, а другие – нет. Кристина была слишком мала, чтобы понять все, что выдалось ей изведать. А он не желал ждать… Да у него и не было времени.

Наверное, она зря солгала ему тогда. Выходит, он так и не разгадал до сих пор этой лжи. Но содеянный грех следовал за ней все это время незримым шлейфом. И ничто не могло облегчить ее смятения. Однажды на исповеди на свои слова о том, что из-за этой лжи она отлучила одно любящее сердце от другого, но лишь потому, что она… она его не любит, никогда не любила, а он будет страдать из-за нее, она получила нехитрый ответ, что никто не в праве вершить судьбы других. Откуда кому-то третьему знать связывает ли их любовь обоюдно или по раздельности?

Тогда мадам Жири лишь потупила взгляд, не зная, что еще ответить.

Но пути господни неисповедимы. И если творец создал их друг для друга, то любящие сердца все равно встретятся. От этого не скрыться и не убежать. Все равно. Что бы там ни было.

Мадам Жири обреченно покачала головой. Ах, как многого уже не исправить. Как многого не вернуть.

Ее отвлек стук в дверь. Она неловко вздрогнула, сама удивившись тому, что в последнее время она стала сама на себя не похожа. Где былая выдержка? Она неторопливо открыла дверь, и сразу же, не ожидая гостей, выдохнула:
- Ты?!
- Вижу, гостей ты не ждала. – Усмехнулся он, опираясь плечом о дверной косяк.
Антуанетта пожала плечами.
- Ты же не сообщаешь о своих визитах. Впрочем, как и всегда. Но в любом случае, в коридоре держать тебя не буду. – Усмехнулась она, впуская его, и закрывая за ним дверь. – Рада видеть, что с тобою все хорошо. Ты очень редко появляешься, я не думала увидеть тебя сегодня.
Он ей ничего не ответил, молча пройдя в комнату.

- Все хорошо, Эрик? – Спросила она.
- У меня – да. – Спокойно ответил он, прохаживаясь по комнате.
Ей бы очень хотелось поверить. Да только, должно быть, сказано это было просто машинально, нежели от чистой души.
- Рада.
- Я знаю о твоей дочери. Что ж, поздравляю. – Натянуто сказал он.
- Спасибо.
Антуанетта осмотрелась в комнате, затягивая паузу, утопающую в молчании, словно подыскивая какие-то слова, чтобы заговорить с ним.

- Ты не останешься?
- Не думаю, что остаться на свадьбу твоей дочери – подходящая идея. Вряд ли в списке приглашенных указано имя «призрака оперы». – По обыкновению огрызнулся он.
- Опять ты об этом… - С укором проговорила Антуанетта. – Господи, если б ты знал, как я иногда бываю зла на тебя.
Он не самым лучшим образом отреагировал на ее шутливый тон. Эти слова больше обидели его, нежели внесли легкость в их общение.

- Расскажи лучше, как твои дела.
- Вполне. – Коротко процедил он. – Я… работаю. Написал пару заказов. Для итальянской оперы.
- Я очень рада, что так вышло. – Мадам Жири утомленно прикрыла глаза.
- Тебе плохо? - Сделал шаг вперед Эрик.

Мадам Жири отрицательно качнула головой.
- Нет. Устала. Все-таки, моя единственная дочь выходит замуж. Как бы ты чувствовал себя на моем месте?
- Не знаю. – Равнодушно ответил он ей. – Я не был никогда матерью. – Ядовито, с усмешкой, заметил он.

Это заставило усмехнуться и Антуанетту. Только почему-то с горечью.

- Моя дочь выходит замуж. – Продолжила Антуанетта. - А вот ты, похоже, и не собираешься думать ни о чем подобном.
- Не издевайся Антуанетта Жири. Ты и правда веришь, что это возможно? Думаю – нет. – Сплюнул он.

Да уж. Куда больше издеваться. Она своими руками отняла у него всякий шанс на возможное счастье. Он, как неприкаянная тень, слоняется по городам, сбивает пальцы в кровь, сочиняя грустные мелодии боли, а где-то на этой земле живет та, которую он любит, и которой, должно быть до сих пор верен.

А Антуанетта когда-то самолично развела их по разные берега страдания, во имя их же блага.

Он скорбит и плачет по ней, даже не подозревая, что должно быть, их сердца по сей день бьются в один такт и живут одними мелодиями.

- Что такого я сказала? Вполне разумно, если бы ты нашел себе…
- Замолчи Антуанетта. – Сложив руки на груди, и обратив свой взор в окно, произнес он. – Ты же знаешь лучше, чем я, что это невозможно.
- Ты просто всегда был убежден в обратном. Мне жаль, ведь ты мог не быть один. Но, скажи, ты ведь до сих пор любишь ее… - Вздохнула мадам Жири. – Ее… Кристину? Прошло уже столько времени. Скажи, ты не пытался…
- Я не сделал ничего, чтобы тебе не хотелось. – Перебил ее он. – Ты, наверное, должна быть довольна. – Снова с явным недовольством заметил он.
- О чем ты? – Нахмурилась женщина.
- Я даже не разу не был на ее могиле.

И правильно. Это все равно бы ничего не дало.

Антуанетта поспешно опустила глаза, начав расправлять манжет на платье.
- Почему? – Очень осторожно, не поднимая на него взгляда, спросила она.
Интересно, что сейчас с Кристиной? Даже если бы он обнаружил обман, в местонахождении Кристины Антуанетта не смогла бы ничем помочь. Она ничего не знала о ней - ни письма, ни визита. Прошел год, а о Кристине Даэ ничего не было слышно, словно она сама решила освободить их всех от своего присутствия. Смог бы он найти ее сейчас, и главное – как бы восприняла это сама Кристина?

Он поспешно отошел к окну, повернулся к ней спиной, и начал водить пальцем по подоконнику.
- Я боюсь. Я… не могу представить ее… неживой. – Он обессилено опустил голову. Увидеть ее имя на могильной плите – означало – смириться с ее смертью. А это нелегко. Этого не могло и не должно было произойти. Она была еще почти совсем ребенком. Разве это было бы справедливо?
Да, как и жить без нее – он не знал. Не может быть все так не справедливо – судьбою он был лишен всего, не имея даже возможности надеяться на что-то, а теперь принять и то, что и с Кристиной судьба сыграла такую злую шутку – отняв ее у этого мира. Она была его ангелом, но он не удержал ее на этой земле.


- Пересиль себя. Слышишь? – Голос Антуанетты вдруг налился тяжестью. – Пересиль, и сделай это.


* * * *

Прежде чем покинуть Францию он, сам не зная - почему, поехал в Лион. Ничего не случится, если он задержится на пару дней. Только – для чего? Почему их вообще не похоронили в Париже?

Голова раскалывалась. Всю дорогу он настойчиво массировал висок. Но это не помогало, даже на толику не уменьшало дикой боли. Казалось, пульсирующая кровь разрывала вены.
Нанятый извозчик неторопливо тронул лошадь. Ехать сам верхом он просто не решился, иначе, не минуемо на середине дороги лошадь могла бы потерять седока.
Все, что его интересовало в этом городе – так это лишь одно место – ее могила. Зачем Антуанетта, так старательно отговаривая его все это время от любого соприкосновения с прошлым, а теперь недавно сказала ему о том, что он должен пересилить свой страх, и придти на могилу к Кристине - он не понимал, хотя, мысль эта настойчиво преследовала его.
Осталось найти в себе силы.

- Так куда мы едем?
Он назвал адрес.
Купленный им для чего-то дом. Звучало почти смешно. Надо бы продать этот дом. Антуанетта отказалась принять его. А надо признаться, он купил его именно здесь лишь потому, что так было ближе к возможному месту последнего приюта Кристины Даэ. Хитрый обман себя и действительности – приезжая в этот дом он, возможно, когда-нибудь осмелится найти могилу Кристины. Теперь, наверное, ему ни к чему этот дом. А может в гостиницу? – Или в гостиницу… - Что бы не видеть ненавистный дом?
- Так куда все же?
Извозчику не ответили. И он решил, что первый адрес будет вернее, нежели везти странного господина куда-либо еще.
- С вами все в порядке?
Он услышал, как хозяин недовольно фыркнул. Ну, вполне возможно, ему не пришлось по душе его вопрос. Значит, беседовать с ним бесполезно.

Колеса экипажа то и дело ловили какую-то кочку на мостовой. От изрядной тряски головная боль только усиливалась. У него появилось большое желание остановить ненавистный экипаж, и выйти. Куда угодно. Просто чтобы глотнуть воздуха, ступить ногами на землю, но уже избавить себя от этой дикой пытки. А еще лучше – оставить все и пойти пешком.
Но, хоть возможная встреча на улице посторонних людей уже не столь и пугала, но была неприятна и нежеланна. За короткие вынужденные встречи с людьми, заинтересованными тем, что он создавал, он немного привык к людям, замечая, что большинство все-таки не отталкивают его и даже не шарахаются, хоть и смотрят с небольшой опаской. С опаской на них смотрел и он, не доверчиво и по-прежнему стараясь держаться на расстоянии.

Очередная волна боли стала последней каплей.

- Останови здесь.

Он вышел из экипажа. Осенняя ночь была пасмурной, на улице почти не было людей. Он сделал несколько шагов, и только потом его настигло сомнение – а не покинуть ли этот город, и больше никогда не возвращаться. Ведь даже после смерти она продолжает быть рядом с тем, кого выбрала…

Что-то внутри него дрогнуло. Он стоял напротив утопающего в ночной мгле здания, на котором в ночной темноте светясь небольшими лампочками, виднелась вывеска «Le Promenade». Из его окон доносились звуки музыки. Как странно, там играет музыка?

Музыка мгновенно отвлекла его от всех прочих мыслей. Он сказал вознице подождать, и сделал несколько несмелых шагов вперед.
Извозчик, сгорбившись и насвистывая себе что-то под нос, рассматривая привычную картину, как лошадь, скучая, помахивает густым черным хвостом, принялся ждать, как ему и приказали. Ожидание приличной оплаты за ночное путешествие могло отогнать даже дрожь от ночной прохлады.

Эрику на секунду показалось, что нет знакомей и больней звуков. Он, не отдавая себе отчета, прошел к входу. Послышался голос. Женский. Точнее нет – девичий, мягкий и нежный. Она пела.

Голос этот комком боли сконцентрировался в глубине души, не позволяя дышать. Эрик, приложив ни одно усилие, вздохнул неполной грудью. Дрогнувшей рукой он толкнул дверь во внутрь.

Еще никогда его не окутывал такой страх. Безумный, полный трепета страх – что именно увидит он.

В помещении было душно.

Он, теряя силы, чувствуя, как кружится голова, и глаза наполняются влагой, застилая их, пряча от его взгляда очертания маленькой фигурки девушки, не позволяя ее разглядеть, припал спиной в стене, и медленно, скользя вниз, начал опускаться на пол.

- Мсье, вам плохо? – Тревожным тоном спросил кто-то, словно сквозь туман.
- Нет.

Это был ее голос. Или ему казалось? Неужели теперь в каждом нежном девичьем голоске он будет слышать голос Кристины? Нет, это могла быть только она. Он не мог ошибиться.
Не может быть, ее голос, девушки, которую он так долго оберегал и хранил, а так же учил музыке и пению, голос своей ученицы, голос своей возлюбленной он узнает всегда и везде, что бы не произошло. Все-таки это Кристина. Это ее голос. Она поет. Поет, и ее голос дрожит. Не от неумения или потому, что сбился от плохой формы, а от боли и слез, душащих ее. Что произошло?

Кристина…

- Кристина... – Прошептал он, вслушиваясь в мелодию, доносившуюся до его слуха.

Это была его музыка.

Но этого не может быть. Как это возможно? Должно быть, это не больше, чем обман его воображения. Жестокий обман. Он боялся не то, что подойти ближе, чтобы рассмотреть лицо девушки. Он боялся вслушиваться в звуки мелодии и этого голоса дальше, потому что, если он поверит в то, что он рядом, что она здесь, и снова ее потеряет, когда окажется, что это ошибка – он не вынесет.

Он, покачиваясь, обессилено поднялся на ноги, придерживаясь за стену, выпрямился, и медленно побрел к выходу не оборачиваясь больше назад. В этот момент музыка прекратилась, голос девушки смолк, и послышались аплодисменты и хриплые «браво».

Эрик резко толкнул дверь, поспешно покидая это место. На улицу. На воздух. На холодный колючий ночной воздух. Он задыхался…

Похоже, разум играл с ним жестокие шутки. Впервые за все это время он почувствовал, что теряет рассудок. Сегодня он слышал ее голос. Более того, видел ее. Это была она. Почти она. Он не успел разглядеть ее, но голоса было вполне достаточно. И… этой мелодии. Эти ноты, его ранние произведения, которые он писал специально для этой девочки, даря ей.
Она оставляла их у себя.

В последствии он думал, что эти ноты погибли так же, как и все, обретя свой финал. Нет, сегодня он ясно слышал свою мелодию. Он автор, он узнает ее среди тысячи, среди миллионов мелодий.

Как такое возможно? Ему до сих пор казалось это невозможным.

Ненавистному извозчику он сразу же приказал ехать на кладбище. Тот приподнял одну бровь в удивлении, но не стал спорить.
Всю дорогу Эрик тупо смотрел в окно, на холодное темное небо, на набрякшие влагой тучи, с тяжестью нависающие над землей, вот-вот готовые разразиться грозой. И никак не мог понять, что все-таки произошло. Либо сумасшествие, наконец, все-таки настигло его, либо… произошло то, чего быть в принципе не может вообще.

-

Кристина допела последнюю строчку песни, и почти сразу же удалилась. Пианист продолжал наигрывать незатейливые мелодии, развлекая гостей.
Уже несколько дней Кристина чувствовала, как ее бьет озноб и саднит горло. Как она умудрялась петь все это время – даже она сама не могла дать этому объяснение.
- Кажется, я простудилась. Но обещаю вам, в самый короткий срок я постараюсь поправиться. – Пообещала она.
В этот вечер Кристина попросила отпустить ее на несколько часов раньше, чувствуя, что силы ее покидают. Замечая ее бледность, синеватые тени, залегшие под глазами, хозяин заведения отпустил девушку этим вечером раньше.


-

Он какое-то время бродил по пустынному кладбищу. Когда он увидел выбитую надпись на сером холодном камне « Шаньи» по телу прошла дрожь. Взгляд начал жадно искать что-то, чего он все это время боялся. Но могилы Кристины не было. Где могли ее похоронить, если не здесь?
Под пронизывающим холодным ветром в ночной темноте в безуспешных поисках он провел час, два, может даже чуть больше, пока не встретил сторожа. А точнее, пока сам сонный сторож не заинтересовался странными гостями.

- И что за привычка, гулять по кладбищу ночами? – Проворчал тот, зевая и потирая затылок. – Думаю, кого в столь поздний час занесло, да еще бродит тенью. Напугали…
«…Интересно, как можно напугать кладбищенского сторожа?» - промелькнула у него глупая мысль.
Мужчина рассматривал широкую спину молчаливого незнакомца.
- Ну что вы, сударь, не могли до утра подождать? И чего вас занесло в такое позднее время? Вот был один случай…
Мужчина шумно вздохнул, и сторож мгновенно замолчал, поняв, что ему вовсе не интересно выслушивать его рассказы.

- Вы знали его? – Сипло спросил сторож, откашливаясь, кинув взгляд на надпись. – Вы его друг?
Эрик обернулся, смерив мужчину взглядом. Подслеповатый сторож не особенно разглядел лицо гостя, но единственно, что уловил, так это тоскливый взгляд глаз, сверкнувших в темноте ночи, и какой-то странный отблеск, словно на лицо тому падала тусклая лунная тень. Только вот луна в эту ночь постоянно пряталась в хмурых ватных тучах.
В глубине души Эрик невольно усмехнулся. Знал. И были они вовсе не друзьями. Только рассказывать это ни к чему.

- А где… могила девушки? – Спросил он вдруг, не ответив на вопрос.
- Сударь, кого? – Вылупился на него старик.
- Его невесты.
Сторож паралитически затряс головой.
- Вы, кажется, что-то путаете, мсье. Если вы о той невесте, о которой я думаю…
- Ну?!
- О красивой девушке с длинными пышными кудрями… маленькая такая…
Эрик задохнулся. Это она, Кристина.
- …То девушка жива. Она часто приходила сюда. К нему на могилу. И плакала. Плакала. Знаете, я удивлялся. Она могла проводить здесь по несколько часов. Снег, дождь, ветер, холод… а она плакала, плакала. Последний раз, когда я ее видел, девчушка просидела несколько часов под диким ливнем. Бедняжка замерзла и вымокла. Видно, больно любила она его.
Эрик покачнулся, отшатнувшись от своего собеседника, ища в воздухе незримую опору, чтобы не потерять равновесие.

- Правда, она уже несколько дней не приходит сюда. Но вы не правы, что она мертва. С чего вы взяли? Может, путаете чего? Его невеста жива. Бедняжка. Столько слез выплакала. Любовь… - Зашамкал старик. – А может вы вовсе не эту девушку ищите? Вот к примеру севернее, на другой стороне кладбища есть могила…

Только незнакомец, столь заинтересовавшийся могилой виконта и девушкой, приходившей сюда часто, его рассказ уже не слушал, он молча отступал, отступал от него, а потом и вовсе развернувшись, пошел прочь.


-

Дверь экипажа гулко хлопнула. Вывеска «Le Promenade» все еще лукаво мигала разными огоньками, слепя своей неестественной и поддельной красочностью.
Помещение этого заведения, как и в первый раз, встретив его спертостью и духотой, заставило его задыхаться. Но девушки, певшей там в этот вечер, уже не было…

* * * *


Как Кристина спела прошлым вечером – она не знала. Это было как в тумане. Вот уже несколько дней она была сама не своя. Кажется, ее одолевала хвороба, но она упорно продолжала работать, не позволяя себе болеть.

Прошлой ночью она, вернувшись сюда, в свою комнатку, едва сумев переодеться, сбросила с себя влажную от испарины одежду, и рухнула на кровать, чувствуя, как в висках пульсирует горячая кровь, принося боль и слабость во всем теле.

Едва голова ее коснулась подушки – она отключилась. Наступил, туманящий рассудок болезненный сон.

- Кристина, Кристина… - Звонкий голосок, пробивающийся сквозь морок дремоты. – Кристина… Проснись, уже утро Кристина… пойдем завтракать. Тетушка испекла вишневый пирог. Твой любимый. Ну, Кристина же, так не честно, ты претворяешься.
Кристина утомленно вздохнула. Пришло осознание – кому принадлежит голос.
- Луиза, - прошептала она, приоткрывая отяжелевшие веки.
Девочка подошла к Кристине, и села на краешек узкой кровати, тряхнув непослушными кудрями, заводя их за ухо.

Господи, какая боль. Кристина не могла пошевелиться, все тело неимоверно ломило. Она лежала, сосредоточив взгляд на сером потолке. Губы Кристины дрогнули, и ей отчего-то захотелось плакать. Каждый раз, обращая свой взгляд на этот тоскливый пустой потолок она лишний раз осознавала, как она одинока.
- Ты не хочешь есть?
- Нет. – Откровенно произнесла девушка, облизав потрескавшиеся губы.
- Что-то произошло?
- Мне не очень хорошо. Я, пожалуй, полежу, ладно? А-то вечером у меня не будет сил петь. – Голос Кристины сорвался, и она всхлипнула, сильно закашлявшись.
Девочка потянулась к Кристине, и взяла ее за руку.
- Кристина, да ты, кажется, вся горишь… я позову тетушку.
- Не надо… - Лишь успела прошептать Кристина.

Девчушка соскочила с кровати и побежала куда-то. Позвала ли она тетушку – Кристина не помнила. Она просто позволила себе закрыть на секунду глаза. А дальше была густая темнота.


Кристина бредила, и ее тошнило. Жар держался, не думая спадать. Мадам Дюмарье не всегда понимала ее бреда. Она звала кого-то, просила о чем-то. Она звала «Рауля». Единственное мужское имя, которое она повторяла, не считая отца. Интересно, кем именно был Кристине этот «Рауль»? братом, женихом? Хотя, если бы у Кристины был жених, то за эти одиннадцать месяцев он бы непременно хотя бы несколько раз навестил свою красавицу-невесту.
Потом девушка говорила о каких-то «ангелах». Просила у кого-то прощение, и слезно говорила, что «она не хотела, что она не могла иначе, что у нее не было выбора, что просит простить ее, и ей очень жаль, что она не смогла оградить его от горя, постигшего его». Захваченная бредом, Кристина разговаривала словно с пустотой, но, вкладывая в бессвязные фразы такую боль, что Жозефине порою казалось, что она чувствует, как воздух в комнатушке Кристины становится тяжелее, напитываясь этой горечью.
Кристина пришла в себя лишь к позднему вечеру. Есть она отказалась. У нее не было сил и желания даже выпить бульон.

- Не беспокойтесь обо мне. Я поправлюсь. Это простая простуда. – Попыталась твердо произнести Кристина. – Господи, уже вечер. – Обращая свой взгляд в окно, сказала она. – Моя работа…
- Ничего с ней не случится. Не можешь же ты выйти на улицу в таком состоянии. Тебя ноги не держат, Кристина.
Девушка закашлялась.
- А еще и петь. – Добавила женщина. – Не подхватила ли ты чего…
- Это простуда, мадам Дюмарье.
- С таким-то жаром? Может, послать за доктором?
- Я поправлюсь. – Упрямо повторяла девушка.

Кристина заплатила за комнату, они с Луизой позволили себе как-то поесть фигурных пряников и свежих круассанов в соседней кондитерской, Кристина отдавала в починку свои туфли, потом поддалась своей прихоти купить новые занавески в комнату, так как прежние уже давно износились, и казались ей слишком тусклыми, навевая тоску, и денег у нее сейчас почти совсем не оставалось. Заплатить врачу и за лекарство ей было просто нечем. Потому, она наотрез отказалась посылать за врачом.

- Кристина, проваливаясь в сон ты бредишь. – Предупредила ее мадам Дюмарье, протирая ей лицо прохладной салфеткой, чтобы хоть как-то облегчить ее жар. - Кого ты зовешь, Кристина? Ты никогда не говорила о своей семье, есть ли у тебя родственники, ты всегда умалчивала о своей жизни. Но ты называешь чьи-то имена. Может, стоит послать хотя бы за ними?

- О мадам, - Кристина закашлялась, - увы, это невозможно. Просто потому… - Кристина замолчала. - Знаете, кажется, у меня в жизни было все. А теперь… теперь ничего. Были любовь, счастье, надежды, мечты… В моей жизни было два мужчины, мадам Дюмарье. – Откровенно призналась Кристина.
Женщина, не моргая, смотрела на красивое правильное лицо молодой девушки, в эти минуты болезненное и бледное. Ничего удивительного. Кристина Даэ была безупречна, была красива. Вполне естественно, что в нее влюблялись мужчины.
- Они оба любили меня. А я… я убила их обоих.
Женщина часто заморгала. Рука с невыжатой салфеткой зависла над небольшой плошкой с холодной водой. Маленькие струйки воды размеренно потекли обратно в плошку по пальцам женщины. Кристина всхлипнула, прикрыв веки.
- Да, мадам. Убила. Они оба мертвы. Одного убила моя нелюбовь, а второго – любовь. Не правда ли – почти не поддается пониманию. – Из глаз девушки потекли слезы, почти мгновенно высыхая на горячих щеках.

- Раньше моим домом был театр. Я рано осиротела. После того, как отца не стало, благодаря добрым людям, моей названной матери я попала в оперу. А однажды произошло чудо, которого я ждала с тех пор, как умер отец. – Кристина вздохнула неполной грудью. – Я услышала голос. Голос ангела. Ангела музыки. – Женщина прищурилась, словно слова Кристины вызвали у нее недопонимание. Так оно и было. Она не знала – верить ли Кристине. – Но… это я думала, что это ангел. На самом деле, это был просто человек. Я считала, что это сказка, а он был по-настоящему влюблен в меня. Я даже не могла помыслить о том, что это так. Что это не сказка, не чудо, что это обычная жизнь. Но он был не такой как все. – Дрогнувшим голосом, припоминая все, что осталось в прошлом, проговорила Кристина. - Его никто никогда не видел. Лишь я слышала его голос, он мне пел, он занимался со мною музыкой. Я слышала его голос везде, он был добр ко мне. Я была так счастлива, мадам… Казалось, он умел творить чудеса.

Кристина закрыла глаза.

- Да. Он был… талантлив. Он писал музыку. Он долгое время был моим ангелом – хранителем. И я верила ему. Я не могла предположить, что он обычный человек. Но он скрывался от взгляда всех, потому что... его лицо было не такое, как у всех. И он носил маску.
Женщина с интересом слушала, но на самом деле не знала – стоит ли верить странным рассказам девушки, которые по-прежнему напоминали бред.

- Я никогда не видела его. Лишь слышала прекрасный голос и музыку. – Повторила Кристина. - Ему нужна была моя любовь. А когда он решил открыться мне – было поздно. Он сделал слишком много глупостей, которые нельзя было поправить. А я… И… я тоже. Понимая, что я не смогу принадлежать ему – он обезумел. Но он любил меня, мадам Дюмарье. – Словно желая оправдать и его и себя, упорно твердила Кристина. - А теперь… я даже не знаю, где его могила. Я даже не могу принести на нее цветы. Но я благодарна ему за все. Как теперь сказать, что я всегда была ему благодарна?
- Кристина, - Жозефина, наконец, прервала девушку. – Тебе надо поспать. Это все очень занятно, но…

- Если бы я могла дать ему счастье. – Словно не слыша ее слов, продолжила девушка. - То, в котором он нуждался, в которое верил… Но я любила Рауля. Моего несчастного Рауля. Я клянусь вам, что любила его, и готова была ради него на все. Он был… был так похож на принца из моих сказок, мадам. Мы собирались пожениться. И знаете, я бы, наверное, была бы самая счастливая женщина на этом свете с ним… Но нам не суждено было быть вместе. Он погиб. Наша карета перевернулась, когда мы ехали на вокзал. – Кристина снова всхлипнула. На этот раз у нее судорожно начали вздрагивать плечи, и она закрыла рукой глаза. – Господи, за что… - Простонала она. – Почему я осталась жива тогда? Ради чего, ради кого? Я так любила его… Господь наказал меня за то, что я жестоко отвергла чистую и наивную любовь своего ангела. Я знаю мадам Дюмарье. Это наказание. И вот я здесь. Я одна!

- Кристина…

- Но я ведь любила их обоих, мадам Дюмарье. Но по-разному. По-разному. – Не унималась Кристина. - С Раулем я хотела связать свою жизнь и прожить до конца своих дней, а ангела я любила, как своего хранителя, как волшебника, я была влюблена в его музыку, в его чудеса, в его мир, в сказку. Но он любил меня как женщину… - Кристина всхлипнула. – Я не могла предложить ему ответ, мадам… Не могла!
- Я верю, верю, Кристина. Верю, девочка. – Положив руку ей на плечо, произнесла женщина.
- …Ну не могла. Я не могла, мадам! Разве я виновата в этом? Но я убила и его своим отказом!

Кристина обессилено упала на подушку, и начала, утыкаясь в нее, давиться слезами.
- Поспи Кристина. – Проговорила Жозефина, гладя ее по волосам.
Бедняжка. Оказывается, в этой жизни этой хрупкой красивой девушке пришлось через многое пройти. Она никогда не рассказывала о своем прошлом. Просто прибрела к ней в пансион, в надежде найти комнату. У Жозефины была свободная комната. Так Кристина, девочка с полными боли и печали глазами, часто плакавшая ночами, Жозефина слышала это, осталась у нее в пансионе.
У Кристины был прекрасный голос, она чудесно пела. Скоре она нашла работу в одной из таверн, в которой пела вечерами. Так Кристина осталась снимать у нее комнату. Вот уже почти год эта девушка жила здесь – а они по-прежнему почти ничего не знали о ней.

Теперь Жозефина выслушала историю ее жизни. Отчего-то сердце у нее сжалось, когда она слушала рассказ Кристины и видела ее слезы.

-

Время тянулось долго. Ночь была длинной и почти нескончаемой. Кристине то становилось лучше, на несколько часов, то она опять впадала в бред, теряя силы.
Мадам Дюмарье какое-то время проводила у ее постели, потом на несколько часов отходила, потом снова возвращалась ее проведать. Но быть сиделкой этой девушки ей тоже не особо хотелось. За окном была глубокая ночь.
Она несколько раз зевнула, и вышла из комнаты девушки. Она зашла в комнату племянницы. Убедившись, что та спит, собралась пойти прилечь. Надо заметить, хворь Кристины совсем лишила ее сил.

Раздался размеренный, но твердый стук в дверь, отвлекший внимание женщины. Жозефина, ворча о том, что на дворе ночь и каких гостей может занести в такое время, натянула на плечи шаль, и подошла к двери, открыв ее спустя несколько секунд замешательства. А еще через мгновение она пожалела, что сделала это…

* * * *

Мадам Дюмарье ахнула. Перед ней стоял высокий незнакомый ей мужчина, чей темный силуэт смешивался с ночной темнотой
Женщина на секунду затаила дыхание, лицо ее обдул холодный ветер, ворвавшийся в открытую дверь с улицы, затрепав выбившиеся из прически волосы. Лица незнакомца она не видела. И это ее пугало еще больше.
- Кто вы? – Заикаясь от перепуга, залепетала она, проклиная все на свете. И незваного гостя тоже, и ночь эту, окутывающую его мраком, и девчонку, которая своей болезнью и бредом выжала из нее все силы.

Мужчина приподнял голову, и женщина отчетливо увидела что-то блеклое, неестественное. Пальцы ее, сдерживающие на груди концы шали дрогнули.
Маска. Вот, что это было.
Мадам Дюмарье застонала, и попятилась.
Это был он, тот, о котором рассказывала ей Кристина сегодня вечером? Трудно спутать человека с кем-то еще, когда у него на лице необычная маска, отличающая от всех прочих людей. Такого встретишь не каждый день на улице.
Он пришел за ней... За Кристиной.

Ради всех святых, Жозефина, что ты несешь, это не может быть мертвец. Он был вполне живой.

- Господь со мною… не может этого быть! – Проворчала женщина.
Эрик почувствовал на себе пытливый женский взгляд, с жадностью очерчивающий каждый изгиб его лица. Ему стало до отвращения неприятно.

- Вы не в своем уме, мадам? – С поразительной холодностью сказал мужчина, пристально посмотрев на нее в ответ. И теперь от пробирающего до самых костей и леденящего кровь взгляда сжалась хозяйка. – Судя по всему, так оно и есть… - Заключил он, сделав шаг вперед. - Что вы там несете?
Несмотря на резкость, голос его был бархатистым и обволакивающим. Такой, и впрямь может принадлежать ангелам. Было в нем что-то неземное.

- Ох, мсье…
- Мне нужна Кристина Даэ. – Наконец назвал он причину своего визита. - Та, которая поет в «Le Promenade», мне сказали, что я могу найти ее именно здесь. Так? – Он в нетерпении повысил голос.
- Зачем она вам? – Дверь начала поскрипывать от ветра. Жозефина подумала, что надо бы притворить дверь, но незваный гость стоял прямо на пороге, мешая ей это сделать. У нее было лишь два выхода – выставить его за дверь, что, судя по настрою и решимости мужчины, было сделать сложно, либо впустить его в дом, иначе, он сам войдет, не спрашивая разрешения.
- Где девушка?
Мадам Дюмарье отступила назад, словно пропуская его, и одновременно ожидая его реакции.

- Она… - замялась женщина.
- Что? – Нетерпеливо вымолвил он. – Ну…
- Больна.
- Это серьезно? – Голос дрогнул, и Жозефине показалось, что он неестественно в один миг обмяк и ссутулился.
- Кто ее разберет. – Заворчала женщина. – А вам-то что от нее надо в такое позднее время?
- Она… нужна мне. – Вдруг изменившимся голосом сказал мужчина. И отчего-то Жозефине показалось, что фраза его была больше похожей на мольбу, нежели на оправдание того, зачем он явился поздней ночью в этот дом.
- Никак в гости наведались? Где ж вы все были столько времени? И непременно надо в ночь-полночь придти. Словно времени нет другого. Только ночами и знают что ходить… У меня вам не притон. Вот так сдашь комнату, а потом ходят, ходят… Двоих постояльцев съехать вынудить пришлось, за Кристиной хоть такого не водилось. До этого момента.
- Хватит! Где она? – Жозефина втянула голову в плечи, как нахохлившаяся курица, и сразу же начала что-то кудахтать, начав извиняться перед ним.

- Я скажу, что вы пришли… - Решив больше не спорить с гостем, заискивающим и покорным тоном произнесла мадам Дюмарье.
Господи, и с этим человеком Кристину что-то связывало? Она оглядела его из-под опущенных ресниц.
- Не надо! – Резко остановил ее незнакомец. – Я сам навещу ее. – Решительно произнес он.
- Девушку? Ночью? В ее комнате? – Едва пошевелила губами женщина.
- Да! – Твердо кинул он, поднимаясь по лестнице, и оставляя хозяйку так и стоять с раскрытым ртом и не притворенной дверью.

Дверь скрипнула, и Кристине в глаза ударила струя света, залившего комнату из коридора. Она зажмурилась, потом попыталась приоткрыть веки.
На пороге она ясно видела человеческий силуэт. По ширине – явно мужской силуэт. Высокую темную тень.
Она задохнулась испугом, сжав в кулачках одеяло.
Мужчина бесшумно, по-кошачьи плавно, ступил в комнату. Шаг. Еще. Еще один. Бесшумные почти неощутимые шаги. Кажется, под его ногами не скрипели расшатанные половицы. Он остановился почти рядом.
Кристина, наконец, смогла его разглядеть. Точнее, не столько его, сколько белую маску. Она прекрасно помнила эту маску. Она никогда ни с чем ее не спутает. Она помнила, кому принадлежала эта маска. Кристина вздрогнула. Кричать сил не было.
Он заметил ее испуганный взгляд.

- О господи! Ты пришел за мной. Ты - призрак… – Прошептала Кристина, и вдруг обессилев, упала на подушки.
Она потеряла сознание.

Она хрипло и порывисто часто дышала. Он торопливо стянул с руки перчатку и положил ладонь на ее лоб. У Кристины был жар.
Он обвел рукой овал ее лица. Нагнулся над ней, приблизившись к ее лицу, и коснулся губами ее лба, замерев, и прислушиваясь к ее дыханию. Она дышала. Кажется, он еще долго не будет верить в то, что обрел ее. Снова.
У нее и впрямь был сильный жар. Но она была жива. Сколько раз он пытался вообразить это, но ему казалось это не больше, чем фантазией.
Неужели Всевышний сжалился над ним хотя бы в чем-то, оставив самое дорогое ему на этой земле создание жить?
Что-то не позволило ему отнять просто так губ от ее лба, от столь желанной кожи, и касание родило легкий поцелуй. Он не мог позволить себе поцеловать ее как женщину, но и не поцеловать не мог.
Ресницы Кристины дрогнули. Он замер. Но пробуждения девушки от его прикосновений не последовало.
Он с трудом заставил себя прерваться, и резко выпрямился. Почему-то его разум сейчас занимали отнюдь другие мысли, нежели этого требовала ситуация. Он так долго жил в разлуке с нею, так долго был лишен возможности видеть ее.

Эрик поспешно приподнял ей голову, положив руку ей под затылок. Кристина была по-прежнему без сознания. Он торопливо откинул одеяло, чтобы взять ее на руки. Здесь Кристине, его Кристине не место! У него было желание как можно скорее покинуть этот дом. Но без нее он не уйдет.
На девушке не было ничего, кроме легкой ночной сорочки. Влажная ткань плотно облепила фигуру. Почувствовав дрожь во всем теле, он предпочел не думать ни о чем, а так же, не смотреть на нее. Хоть, невольно взгляд и скользил по ее оголенным острым плечам, опускался ниже, на грудь… И он понимал, что не может заставить себя не смотреть на нее.
Он накинул на ее плечи одеяло, затем снял с себя плащ, и завернул ее в него.
На улице было холодно и промозгло. А она и без того была нездорова. Затем Эрик поднял почти бездыханное тельце Кристины на руки и направился к дверям.
Казалось, за все это время она еще больше похудела и осунулась. Если бы не ее большие выразительные глаза и роскошные волосы – ее было бы сложно узнать. Кристина, та малютка, которую он знал и помнил, стала совсем иной. Но она была, как и прежде, прекрасна.

У него дрогнули руки. Он сконцентрировался, чтобы от растерянности не обессилить и не уронить ее. О господи, она здесь, она рядом, он держит ее на своих руках, она почти неразличимо дышит, но ее сердце бьется, и он слышит ее дыхание и ощущает ее тепло.
Его Кристина…
Ему захотелось прижать ее к своей груди, припасть губами к ее коже, ощутить ее тепло, снова услышать ее голос, ее смех. И никогда, никогда не отпускать ее.

-

Путь ему преградила хозяйка. Все та же, с которой он несколькими минутами ранее разговаривал внизу. Женщина окинула взглядом его, и девушку у него на руках. Голова Кристины обессилено была запрокинула назад, волосы ее ниспадали назад, она была еле жива.

- Что это вы задумали, сударь? – Набравшись смелости, вымолвила женщина, встав в проходе. – Вы не посмеете.

- Отойдите, мадам. Я спешу. – Холодно произнес он, и сделал шаг по направлению к двери. – Не путайтесь у меня под ногами, как назойливая кошка.
- Куда это вы ее уносите? – Вдруг еще громче заверещала женщина, отскочив от дверного проема, и кинувшись к нему, но, заметив, как в полумраке сверкнули глаза незнакомца, отпрянула, прижав руки к груди.
- Мадмуазель Даэ больна. И ей нужна помощь. Я правильно понимаю?
- Н-ну… да.
- Вот именно. Вряд ли вы, мадам, можете обеспечить ей все необходимое. И хорошего врача, в том числе. А я не хочу, чтобы эта девушка умерла… Если вам все равно, то мне – нет. Пустите.

Он был прав. Кристина нуждалась в заботе и помощи.
Жозефина мало чем могла ей помочь. Кристина металась в лихорадке. Кто знал – что именно это было? А что, если девчонка не выкарабкается? Кристина, конечно, милая девчушка, и с ее племянницей она сдружилась, но Жозефине не очень хотелось возиться с проблемами, которые могли бы возникнуть у нее, умри ослабевшая Кристина от лихорадки прямо здесь, в этой кровати от пожирающей ее болезни.

Эрик уложил еле дышащую бледную девушку в экипаж, крепче укутал ее в плащ, и кинул вознице:
- Обратно. В поместье. Мы возвращаемся. Обратно. – Твердо кинул он.
Обратно, значит обратно. Возница тронул лошадей. С хозяином вряд ли стоило спорить.
Все дорогу Кристина не приходила в себя. Она металась в забытье, ее знобило, она что-то бормотала себе под нос, что-то стонала, но сознание ее так и не прояснялось.
Эрик, со сжимаемым тоской и болью сердцем, смотрел на нее. И лишь на середине дороги он снова посмел, преодолев страх и опасение внутри себя, прикоснуться к ней.
Он положил ее голову себе на колени, и начал мягко гладить рукой ее локоны, перебирая шелковистые спутанные волосы. Наконец-то… она рядом!

- Кристина… - Позвал он ее, будучи уверен, что сейчас она все равно не слышит ему. А значит – не сможет ответить. А может так оно и лучше. Сейчас он может просто, ни на что не рассчитывая, ничего не опасаясь говорить с ней, и пусть она не слышит его. Он поспешно начал говорить ей о своих чувствах, о том, что он пережил, и как пережил это время. Без нее.
Он никогда не расскажет ей об этом, а сейчас он может, она все равно не услышит. А ему необходимо высказаться.
Значит, это был не сон, не сумасшествие, там, тогда, когда он услышал ее голос. Это была она.
Он говорил ей и об этом.

Вряд ли она слышала его. Вряд ли она вообще что-то понимала. И неизвестно, что она скажет, почувствует и сделает, когда придет в себя.
Но разве это важно? Важно, что б она вообще пришла в себя. Он не может допустить того, чтобы с ней что-то случилось. Это сильнее его сил – снова потеряв ее вот так, недавно узнав, что она жива, что он снова обрел ее. А он в свою очередь не сделает ничего, чтобы она не желала.
Сейчас он не думал о том, что, обретя ее, ту дорогую и желанную, и потеряв противника, отнявшего у него возможную любовь, все можно вернуть. Не думал о том, что можно верить в то, что девушка на этот раз выберет его, что, возможно, хотя бы теперь он может получить надежду на ее любовь…
* * * *

Она беззащитно лежала на его постели. Казалось, Кристина лишь мирно спала. И ничто бы не могло выдать ее болезни, если бы не ее нечастные стоны в бреду, и капли испарины на ее лице.
Она была единственной женщиной, которую он любил на этом свете. Попытки забыть ее не увенчались успехом.
Она бы могла сейчас здесь стать его. Навсегда. Но она никогда не простит ему. А он – не простит себе.
Он прислушивался к каждому ее вздоху, с опаской ожидая ее пробуждения. Она проснется, и как знать – она потребует объяснения.

Кристина с трудом разомкнула веки. В эту секунду он позволил себе облегченно вздохнуть. Она пришла в себя.
Кристина застонала от нестерпимой боли, сконцентрированной где-то в затылке, внутри все горело, у нее было ощущение, что ужасный огонь пожирает ее изнутри, пересохшие губы горели, глотать было почти невозможно, сразу же саднило горло.
- Пить. Я хочу пить. – Прошептала она.
Чьи-то руки коснулись ее лица. Отчего-то эти бережные прикосновения показались ей до боли знакомыми и родными.
Глаза ее еще не привыкли к темноте, и она никак не могла разобрать, где она и кто с ней рядом.
Кристина нащупала протянутую ей чашку, дрожащей рукой она придержала ее дно, и с жадностью припала к ее краю, начав пить.
Утолив жажду, она без сил снова откинулась на подушки, готовая провалиться в болезненный сон. Боль покинула ее лишь на несколько секунд, и сейчас она снова ощущала слабость и дрожь.
- Кристина... Ты слышишь меня? – Знакомый голос вырвал ее из забытья. Она уже почти забыла этот голос.
Девушка вздрогнула.

Понимание того, что все же произошло к Кристине пришло не сразу. Сейчас она лежала на мягкой постели, в комнате, где все казалось чужым. Кристина никак не могла понять – где она.
В памяти проявилась картина, последнее, что она запомнила перед тем, как лишиться чувств в пансионе мадам Дюмарье.
Она была в комнате не одна. Она это чувствовала, нежели видела. Она слышала его дыхание, и чувствовала его прикосновения.
Кристина застонала, вглядываясь в темный силуэт, который она не могла разобрать в полутьме комнаты.
Что это за место? Это не пансион. Кристина отметила, что она в какой-то другой комнате, не в своей, она лежит на мягких простынях широкой кровати, большое окно занавешено, совсем другая мебель. Чужая, совсем незнакомая ей комната.

Наконец ее взгляд привык к темноте. Кристина различила в темноте своего учителя. Да, это он. Она сравнительно долго смотрела на Эрика, словно сравнивала образ сегодняшний с тем образом, что запечатлелся в ее памяти. Сомневаться в том, кто именно сейчас перед ней – у нее не было никаких оснований.
- О господи! – Она провела рукой по лицу, и вжалась в матрац.

Вдруг она неожиданно приподнялась, и подалась вперед. Кристина села, поклонив на бок голову. Затем она, вдруг, вскинула руки и потянулась к нему.
- Ты… - Голос Кристины дрогнул.
Она с жадностью потянула к нему дрожащие руки, будто желая обнять, удостовериться, что это не иллюзия. Но вдруг в испуге отпрянула назад, и отдернула их, словно приближалась к огню.
Руки Кристины обессилено упали на одеяло и сжались в кулачки. Боль и тоска в ее взгляде сменились внезапным гневом.

- Но этого не может быть. Ты. Это ты. – Удрученно выдохнула она, еще раз убеждаясь, что глаза ее не обманывают. - Я уже никогда не думала повстречать тебя, Призрак оперы. – Произнесла она тихо. И эти слова болью отозвались у него в сердце. Она до сих пор помнит, кем он был. И возможно, ненавидит за то, что было им сделано. - Но ты ведь…
- …Умер. – С горечью закончил он. – Для вас всех – да.
Вот уж никогда не думал, что им придется встретиться снова, говорить, смотреть друг другу в глаза, и раскрывать столь неприглядную правду. А сейчас смотреть ей в глаза было очень страшно и больно.

Вот именно! Я же сама видела, видела ту газету! – Кричало возмущенное сознание Кристины. Сейчас сказать, что она что-то понимала – было ни сказать ничего. Она до сих пор находилась в замешательстве. Она не могла понять – почему она говорит сейчас с человеком, которого по идее уже никогда не должна была видеть…

- Да! Я видела заголовок… - Запнулась она.
- …В газете.
- Да, в газете! – Твердо, с долей обиды проговорила она.
- Это была не правда. – С поддельным спокойствием ответил он.

Кристина какое-то время сидела с пустым, ничего не выражающим взглядом, приложив холодные пальцу к горячему лбу. А потом вдруг встрепенулась, и, ударив кулачками по матрацу, закричала:
- Лжец! И ты так спокойно говоришь об этом? Лжец! Слышишь? Как ты мог? Я не находила себе места, я винила себя, а тебе… тебе было все равно! Тебе было это даже не важно! – Кристину охватил гнев, она даже сама не понимала половину гневливых фраз, которыми осыпала его. - Как ты мог?! Как ты мог? Зачем? Я ненавидела свои поступки, я не могла простить себя за то, что не смогла помочь… Мне было так больно!
- Кристина! – Попытался унять ее он. К чему объяснять? Ей это вообще нужно?

Он приблизился к ней, попытавшись дотронуться, но на этот раз она обратила свой гнев непосредственно на него, ударив обессилевшими кулачками его в грудь, оттолкнула со всей силы, которую могла собрать.
- Я чувствовала себя виноватой, я даже не знала, есть ли у тебя могила! Я не могла даже навестить твою могилу… Вы все меня оставили, одну. Совсем одну! Лжец! – Повторила она, глотая колючие слезы, и закрыла лицо руками.
- Так было нужно.
- Кому? – С надрывом спросила она.

Ну да, она была, наверное, права. Ему даже отрицать не нужно было. Вот только, интересно, что именно она собрала в это короткое незамысловатое «лжец»? Только ли обман, касающийся его смерти, или было еще что-то, в прошлом?

Ему тоже было, что сказать. Но он не станет сейчас объяснять ей то, почему именно все произошло именно так. Ему самому сейчас хотелось кричать во все горло, что считал ее такой же погибшей и мертвой, как и она его, что его сердце разрывалось от боли потери, что его жизнь стала пустой и ненужной, что от осознания этого он уж точно чуть не умер.
Но что это дало бы? Не она была повинна в этом. И сейчас ей, наверное, меньше всего хотелось бы выслушивать его истерики, гневные речи, и видеть его слезы…

- Я верила тебе! А ты обманывал меня! Обманывал! Ты всегда меня обманывал! Ужасно! Это ужасно! – Закричала Кристина, и из глаз ее хлынули слезы. Она была рассержена, что вполне естественно. – Я столько ночей корила себя за то, что по моей вине погиб человек…

Человек? Она назвала его человеком?

Он задохнулся, у него перехватило дыхание. Замолчала и Кристина, поймав на себе его растерянный взгляд.

Кристина еще несколько секунд неподвижно сидела, чувствуя, как участилось биение сердца.

- А что я, вообще, здесь делаю? – Наконец осмотрелась она.

Откуда у этой девушки столько сил – что бы кричать, плакать, называть его «лжецом» в конце концов? Еще несколько часов назад она была еле жива, и силы практически покинули ее тело.

- Я привез тебя сюда, Кристина…
Он заметил, как задрожали ее губы. Теперь, когда гнев ее спал, видимо, пришел испуг.
- Вот как?! – Возмутилась Кристина. – Здесь кто-нибудь еще есть?
- Ты, я и служанка внизу.
Кристина вздрогнула.
- То есть, здесь почти никого нет? Обратно! Отвези меня обратно.
Кристина попыталась встать, но у нее не было сил, от резкого движения у нее закружилась голова. Кроме того, он поймал ее за запястье, и Кристина практически под воздействием силы снова откинулась на подушки.
Она сама никак не могла понять – почему ее охватывает страх, когда он рядом.

- Прошу тебя, я хочу вернуться к себе. В пансион мадам Дюмарье. Я умоляю тебя, отпусти. – Тон ее стал умоляющим.
Теперь, когда он жив, и он рядом, кто знает, а что, если он никогда не отпустит ее?
У Кристины перед глазами ожила картинка из прошлого. Воспоминания того вечера. И Кристина сжалась на постели и под его взглядом. Она испугалась этого места, его, и главное, теперь ее некому будет защитить.

Кристина ощутила, как он при этих ее словах придвинулся к ней ближе. Кристина почувствовала, как холод прошел по позвоночнику.
- Ты по-прежнему боишься меня?! Даже сейчас?
- Я не знаю… я тебя совсем не знаю…
Эхом, причиняющим боль, ее слова отозвались у него в груди. Да, она боится. Почему он в глубине души заставлял себя верить, что страх ее больше их не коснется, что она по-иному будет относиться к нему теперь? По прошествии сколького времени?
- Ты можешь… откуда я знаю, что ты можешь. Ты можешь причинить мне вред. – Откровенно призналась она ему.
- Вот как?! Неужели ты могла подумать, Кристина, что я привез тебя сюда только для этого?
Кристина молчала, она, словно потеряв силы, откинулась на подушки, разметав по ним густые локоны волос, почти до подбородка натянув одеяло, дабы скрыть себя от его взгляда. Она не знала, что и как ему ответить. Он вслед за ней, наклонился, приблизившись к ней. И Кристине показалось, что она ощутила его дыхание у себя на губах. Ей стало страшно.

Кристина лежала неподвижно, утопая в подушках. Ее лицо было искривлено в судороге страха. На секунду она почему-то ощутила ужас. Наверное, потому, что знала, что не имеет не малейшего понятия, о том, что последует за всем этим, что он может сделать.
- Не делай этого. – Прошептала она бессвязную ничего не объясняющую обоим фразу, и вздыхая, попыталась отстраниться еще дальше.

Он посмотрел в ее глаза, но Кристина сразу же после этого прикрыла веки, чтобы уйти от его взгляда.
Она до сих пор не могла поверить. Неужели такое возможно? Ее разрывала изнутри злость на все то, что ей пришлось пережить и прочувствовать. И он тоже был виноват в этом. Но Кристина понимала - злиться вечно она не сможет.
Несмотря на страх и испуг она чувствовала, что будто часть ее беззаботного прошлого вернулась. У нее нет ни знакомых, ни друзей, она одна во всем свете, у нее нет семьи, отец давно умер, человека, которого она любила она тоже потеряла.
Ее Ангел музыки единственный, кто смог вернуться к ней из прошлого, и кто когда-то был дорог ей, он единственный, кто у нее остался.
Кристина всхлипнула.
Не часто господь бывает так добр, что возвращает «к жизни» тех, кого казалось, уже никогда не вернуть. Но сейчас он вернул ей частику ее прошлого. Наверное, она должна быть благодарна.
Что будет, если и сейчас она оттолкнет его?

- Так чего ты боишься? Ты по-прежнему боишься, что я причиню тебе вред?
Кристина вздохнула. Да, и этого она тоже боялась.
- Я всегда лишь хотел, чтобы ты любила меня, Кристина. – С дрожью в голосе проговорил он. – Чтобы ты была моею, только моею.

Она в испуге, не смея даже представить этого, часто задышала.

- Не надо. – Прошептала Кристина, чувствуя, как ее тело наливается свинцовой тяжестью лишь от одного его шепота. – Не надо. Ты ведь не сделаешь этого? - Беспомощно простонала она, умоляя его.
Он поднял на нее глаза. Она была совсем беззащитна и так уязвима.
- Я не хочу, чтобы ты плакала…
- Я не плачу.
- Но ты ведь будешь плакать, если я сделаю что-то против твоей воли.
- Буду. – Ответила она с тяжестью в ее голосе, и ее мягкий девичий голос стал налитым несгибаемой жесткостью, словно на горло ей лег камень.
Она не лгала ему. Это была чистая правда.
- Я не хочу… видеть твои слезы. – Он взял ее за руку, и она, как не странно, позволила ему это. - Я говорю все это потому, что хочу, чтобы ты знала, Кристина, тебе нечего бояться здесь, потому что я никогда ничего не сделаю, чтобы могло угрожать тебе. Ты в полной безопасности.
Почему-то тон его голоса начал медленно успокаивать Кристину, и усыплять ее тревогу. Он всегда был властен над ее страхами, когда была ребенком, она всегда чувствовала его присутствие, и в эти моменты ощущала спокойствие. Могла ли она не доверять своему Ангелу? Почему-то Кристина сейчас испытала сильнейшее желание, как и прежде - довериться ему, у нее в душе было столько всего, что она могла рассказать ему, столько, что она хотела спросить у него.

- Но у меня есть работа, и дом…

- Дом? Это то место, откуда я тебя забрал? А то, где ты поешь – отвратительное и ужасное место. Тебе там нечего делать!
- Я должна уйти!
- Куда? Скажи, Кристина, тебе есть куда уйти? Ответь мне честно, у тебя есть знакомые, к кому ты можешь обратиться? Родственники? Средства, чтобы снять нормальную квартиру, жить в достатке? Я не буду настаивать на твоем пребывание здесь, если ты откровенно признаешься мне, что тебе есть куда уйти, и к кому.
Он избрал мудрую тактику. Он оставил ей выбор без выбора. Кристина была совсем одна. И он, должно быть, это знал. Ей некуда было идти. У нее никого не было. У нее почти не было денег. Родственников у нее не было, да и знакомых, чтобы принять ее, тоже. Не пойдет же она в дом погибшего жениха, к его родным, которые ее на дух не переносят.
Вот он, ее единственный «родной человек» и знакомый, сидящий сейчас напротив нее и пристально смотрящий ей в глаза.

- У меня никого нет. Но все равно, я не намерена жить здесь. С тобою. – Твердо заметила она.
Он натянуто рассмеялся.
- Что смешного я сказала? – Недовольно проворчала Кристина.
- Ты сама это сказала. С чего ты взяла, что я заставляю тебя жить с собою? – Его тон был настолько холоден, что у Кристины пробежали мурашки по телу. – Я даже не надеялся на это.

- Но здесь я тоже не могу остаться!

- Придется. – Твердо и отрешенно ответил он. – Тебе нужно поправляться. Тебе нужен врач, Кристина. Он навещал тебя там? Хоть раз?

Нет, конечно. Откуда у нее средства на врача? Ни один врач не захочет лечить задарма. Она вообще превратилась в нищенку. А он, похоже… она огляделась, вовсе наоборот, не бедствовал.
Кристина поджала губы, и опустила глаза. Даже отвечать ничего не потребовалось, он и так знал, что она могла сказать.

- Тебе надо поправляться. – Вдруг тон его смягчился, и он поднял руку, словно желая коснуться ее лица. Но так и не решился. Рука обессилено упала на колени.

- Но я…

- Обещаю, что здесь тебе ничто не будет угрожать.
- А ты, ты будешь здесь? – Вдруг спросила она.
- До утра. Потом я уеду. – Ловя на себе ее воспаленный взгляд, ответил Эрик.
- Как это? Куда? – Теряя последние силы, задыхаясь, пробормотала она, сжав в кулачках одеяло.

Куда интересно? – Кристина чуть не задохнулась негодованием. Что-то до боли сжало ее сердце, словно этот беззащитный бьющийся маленький комочек сжали в руке, и начали нещадно мять.
Он привез ее к себе, сюда, в чужой для нее дом, она так долго думала, что его уже нет, и сейчас он так просто говорит ей, что уезжает, и оставляет ее! Как такое может быть? Да это просто бесчестно! Как он может?! Кристина ощутила дикую ярость, клокочущую у нее в нутре.
- К тому же Кристина, у тебя будет время обдумать все, пока меня здесь не будет. Когда же я вернусь, ты скажешь мне свое решение – хочешь ли ты оставаться этом доме. Но, знаешь ли, я ни секунды не сомневаясь отпущу тебя, зная, что тебе есть куда идти, и что ты будешь в безопасности.

На самом деле – поездка, которая ждала его до этой нежданной и странной встречи со своим прошлым, могла бы состояться и обещать многое, но теперь… ему хотелось больше всего на свете послать все это к чертям, чтобы остаться с ней. Только одновременно, он понимал, что если хотя бы на несколько часов останется здесь с ней, вот так, не сумев все взвесить и обдумать, привести свои мысли в порядок, привыкнуть – то неминуемо просто сойдет с ума. От счастья ли, или от горя? Не важно. Потому, ненавистная с этого момента поездка может оказаться одновременно спасением.
Да и ей, Кристине, куда лучше будет пока побыть в одиночестве…

- Оставишь меня здесь, а я? Что, должна быть здесь все это время? В этом чужом доме? – Зло прошипела она.
- Да. – Спокойно ответил он. – Быть здесь. И это не чужой дом. Это мой дом. – Обиделся Эрик.
- Твой? – Воскликнула Кристина, словно отказываясь верить. – Это твой дом?
- Да. И у тебя завтра же будет все необходимое. Слуги, горничная, к тебе будет приходить врач. За все это не беспокойся. Ты должна выздороветь, Кристина.

Он знал, что поездка его будет недолгой. Но, что превратится в страшное испытание. Что все это время он проведет с мыслями о ней, что будет тосковать по ней живой, теперь, наконец, когда он снова обрел ее. Если не ее целиком и полностью, то мысль о том, что она жива, что эта земля – ее дом, что небеса не забрали ее, его чистого ангела, его смысл жизни. Теперь к нему уж совершенно точно вернутся измучивающие разум и тело ночные кошмары, теперь он снова будет бояться засыпать, потому что просыпаясь от такого вполне естественного и одновременно постыдного чувства, будет ненавидеть себя.
Но она жива! Кристина жива и теперь в безопасности. И лишь ради этой одной мысли стоит жить, как и прежде.

* * * *

Хозяин дома, в котором она оказалась столь неожиданно, покинул его. А Кристина осталась. Осталась совершенно растерянная, и потерявшаяся в собственных мыслях.
Уже однажды в одно мгновение ее жизнь переменилась. Что-то ей подсказывало, что это произошло снова. Что в одно лишь мгновение в ее жизни снова что-то приняло иной ход...
И как она это выдержит? Почему? Ведь в ней нет столько сил, чтобы преодолевать всякий раз подобное.

Несколько дней она лежала в кровати, набираясь сил. Все-таки она была обессилена и измучена болезнью. Но ей стало казаться, что с каждым днем она поправляется, что организм стал упорнее бороться с болезнью, жар стал спадать, ежедневно навещающий ее врач, мужчина лет пятидесяти, совсем небольшого росточка и худенький, приходил по несколько раз в день навестить ее и проверить ее здоровье. Он отмечал, что девушка идет на поправку, и скоро силы окончательно вернутся к ней.

Она спустила ноги на пол, подобрала полы ночной сорочки, и немного покачиваясь, ощущая несильное головокружение, прошлась по комнате. Несколько дней постоянного пребывания в постели сказались одолевшей ее скукой. В конце концов, она в незнаком доме, и при этом, вынуждена лежать в кровати, не зная даже, что представляет собою этот дом, и каковы владения его хозяина.
На секунду Кристине в голову пришла ужасная мысль, заставившая ее покраснеть и смутиться. А ведь все, что у нее теперь есть – это вот эта ночная сорочка, которая надета на нее. И все. Как разгуливать по дому в таком ужасном виде? Все туалетные принадлежности и вся ее одежда остались в пансионе. Послать за ними? Кого? Она здесь никого даже не знает. Призрака, точнее, ее Ангела музыки рядом нет. Быть ей до его приезда в таком виде. Эти мысли лишь добавили Кристине тревоги.
Она прошлась по большой просторной комнате, изучая мебель. Комната показалась ей какой-то невообразимо огромной, безграничной, таинственной, и одновременно с этим, совершенно простой и обычной.
Только сейчас у нее появилась возможность осмотреться как следует в комнате, в которой она провела столько времени.
Широкая кровать, на которой она спала, напоминала чем-то величественный трон. Высокое изголовье из лакированного дуба было украшено черными вензелями, а ножный щит кровати был похож на полотно, на котором располагались какие-то причудливые сюжеты. Ажурные ножки мощной дубовой кровати венчали женские фигуры.
Кристина, наклонив на бок голову, посмотрела на открытые взгляду крепкие груди женских фигур.
Несколько секунд рассматривая кровать, и ее украшения девушка фыркнула.

Интересно, чья это комната? Ничья? Кристина подошла к большому, показавшемуся ей устрашающим, шкафу из красного дерева. Двери шкафа были украшены объемной витиеватой резьбой. Она провела по причудливым волнистым очертаниям кончиками пальцев. Вдруг она резко схватилась за ручки, и дернула дверцу на себя. Ей в лицо пахнуло терпким древесным ароматом.
Шкаф был пуст.
Никакой одежды. Ни мужской, ни женской. Никаких признаков того, что в ней жили до этого. Выходит, и правда, комната никому не принадлежала.
Что ее поразило больше всего – в комнате не было ни туалетного дамского столика, ни одного зеркала. Она совершенно была лишена возможности привести себя в порядок.

Кристина закрыла скрипнувшую дверцу шкафа, огляделась, потом подошла к двери, ведущей в коридор, и открыла ее. Придерживаясь за стену, девушка прошлась по коридору, потом аккуратно, чтобы ненароком не упасть, спустилась по лестнице.
- Зачем вы встали, мадмуазель? – Спросила женщина, которая, судя по всему, была одной из прислуг.
- Я не могу постоянно лежать. К тому же… я уже выздоравливаю. – Проговорила Кристина, по-кошачьи цепко держась за перила.

- Простите, а хозяин… он когда вернется?
- Откуда же я знаю. Скоро, наверное. Послушайте, а кто вы хозяину? – Осторожно, но, видимо, не в силах пересилить свое любопытство, поинтересовалась женщина. - Он так быстро вас привез, вы были еле живая… не станет же он привозить в дом незнакомых женщин. Он не такой. По крайней мере, ни разу такого не было, я уж подумывала, может с ним чего…
Кристина нахмурилась.
- Что? – Не поняла она.
- Да ничего. Это я так. – Женщина подошла к ней, и взяла под локоть. – Пойдемте-ка обратно в комнату хозяина. А-то гляди, вышли почти без всего, снова простудитесь. Еще этого не хватало.

- Хозяина? Это его комната? – Удивленно произнесла Кристина, когда женщина помогала лечь ей в кровать.
- Да. – Легко ответила та. - Это спальня хозяина. Комната для гостей была тогда не готова, когда он привез вас сюда. И привез он вас без предупреждения… А потом он сказал, оставить вас здесь, пока не вернется. Что бы лишний раз не тревожить.
- Значит, это его спальня?! – Снова произнесла девушка, осматриваясь, будто была здесь в первый раз.
- Его. Хотя, хозяин здесь почти не бывает. То приезжает, то уезжает. Так, держал меня, чтоб я за домом присматривала. Даже слуг порядком не было. Дом пустовал. – Женщина укрыла Кристину одеялом. – Есть хотите?
Кристина отрицательно покачала головой. Через несколько минут Кристина осталась в комнате одна.

Значит, его спальня, его кровать… Странно, комната не похожа на жилую. При всем убранстве больше, на какую-то тоскливую, мертвую, неестественную.

Кровать была большой широкой и мягкой. И не шла ни в какое сравнение с той жесткой узкой койкой, на которой Кристина проводила одинокие холодные ночи весь прошедший год.
Кристина утопила голову в подушках, и сама, не замечая за собою – улыбнулась, потягиваясь. Она вдруг ощутила, как горячая волна разливается по телу. Странное ощущение, которое она не испытывала уже очень и очень давно.

А может и хорошо, что она здесь? Рано или поздно ей придется дать ответ – останется ли она в этом доме, или изберет продолжение своего нищенства.

Злая шутка судьбы – вот уже который раз она просыпается в его постели.
…Одна.
Интересно, о чем бы это говорило, и что бы это значило?

Кристина готова была поклясться, что у нее зарделись щеки, и сбилось дыхание. Не самые лучшие мысли почему-то пришли ей сейчас на ум, строя яркие образы и картины, предательски выдавая ее тоску. Но она поспешно перевернулась на живот, запутавшись в подоле сорочки и простынях. Кристина едва коснулась губами тканевой поверхности подушки, и вздохнула, так глубоко, насколько ей позволяли легкие. От такого странного касания она вздрогнула всем телом. И вдруг в этот момент она осознала, как давно она живет в холоде и одиночества, как давно она считает себя никому не нужной, никчемной, глупой и пустой девочкой. Как давно она перестала быть примерной ученицей своего учителя, как давно она перестала быть крошкой Лотти своего дорогого и обожаемого жениха, как давно она стала никем…
Кристина лежала, по-прежнему уткнувшись лицом в подушку. Она готова была поклясться, что должно быть, он даже не спал здесь. Зачем тогда ему этот дом? Она даже предположить не могла, что «Призрак оперы» может жить где-то еще, кроме как сырых подвалов оперы.
Она разочарованно оторвала лицо от подушки, провела по ней кончиками пальцев, и через секунду снова спрятала лицо в ней.

Кристина по-змеиному извернулась на постели, и снова перевернулась на спину, проведя кончиками пальцев по горячему лицу. Странные образы затанцевали у нее перед глазами от всех этих воспоминаний А, может, это все жар? Она почувствовала, как напряглось ее тело, рождая почти болезненные судороги, вдруг сама испугавшись своих ощущений.

Столько времени прошло. Неужели он ее все еще любит? После всего, что произошло? Честно говоря, она почти не видела его в момент их встречи. Как он теперь выглядит? Хотя, вряд ли он сильно изменился за это время.

Господи, о чем она? Ее вдруг словно толкнули изнутри. Она резко приподнялась на локтях, и тряхнула головой. На глаза упали кудри густых волос. Кристина приподнялась, и зажала рот рукой. Это невозможно. О чем она только что подумала? Кажется, ей не приходили подобные мысли еще с того времени, когда она жила в опере, и подчас, в ночное время, когда опера погружалась в вязкий сон, она, погружалась в мысли о чем-то в то время, казавшееся ей запретным и зазорным. Разговоры других девочек, обволакивающий голос Ангела… При воспоминании обо всем этом с ней сейчас происходило что-то странное. Она мысленно отругала себя, запретив думать о чем-либо.

Кристина предпочла не думать об этом, оборвав свои размышления. Они показались ей совершенно не достойными мыслей воспитанной девушки.
Кристина упала обратно на подушки, и, перевернувшись на бок, поджав под себя ноги, зажмурилась.

-

А на следующее утро Кристина, к своему изумлению, обнаружила, что ей доставили практически все, в чем нуждается молодая особа женского пола.
Дорогие платья, судя по моделям и покрою, шляпки, перчатки, несколько пар туфель, парикмахерские принадлежности, щетки для волос, и прочая мелочь, и даже то, что заставило Кристину немного смутиться – корсеты, исподние сорочки.
Кристина, приложив руку к груди, с удивлением рассматривала «подарки».
Она представить себе не могла. В конце концов, она в нетерпении открыла большую круглую розовую картонную коробку, и достала изящную темно-зеленную шляпку. Несколько минут она просто рассматривала ее, вертела в руках, до сих пор не в силах поверить, что все это для нее.
Аккуратно убрав шляпку обратно, она нашла глазами точь-в-точь такого же цвета темно-зеленое платье и приложила его на себя. Она покрутилась по комнате, вслушиваясь в шелест юбок платья. К сожалению, у нее не было возможности посмотреть на себя, убедиться – насколько идет ей этот цвет.

Взгляд ее упал на обувные коробки. Господи, обувь! Она отложила платье, и в нетерпении открыла первую попавшуюся ей под руки коробку. Ее взору открылись очень аккуратные женские туфли.

Кристина очень осторожно поставила туфельку на пол, и одела ее на ножку. Удивительно, но обувь не жала ей, если не сказать, что идеально подходила по ее ноге.
Очень странно, все вещи были ей в пору. Как он мог знать все с такой поразительной точностью?

- Это все мое?! – Еле сдерживаясь от восторга и удивления, проговорила Кристина сама себе. – Это мое! Господи, это все мое!
В девичьих глазах загорелся совсем детский озорной восторг и радость. Ей показалось, что она так давно не радовалась.
За последнее время, когда она жила в пансионе, ей не приходилось быть уж слишком разборчивой в одежде. У нее было несколько платьев, тех, что она привезла с собою. Одно шерстяное, и еще несколько легких, темных. Одно черное, так как она взяла его, помня о трауре, и несколько серых, невыразительных.
Кристина до сих пор не могла поверить во все это.

-

- У вас очень красивые волосы, мадмуазель.
- Спасибо.
- И фигура. – Кристина, отводя с лица мокрые, налипшие на щеки волосы, смутилась, и опустила глаза на гладь воды.
Ванна, широкая красивая настоящая ванна – вот чего ей так не хватало в пансионе.
Как не странно, но в этом доме была ванна ее мечты. У Кристины перехватило дух, когда она вошла в ванную комнату.
Огромная просторная ванна.
- Она такая большая! – Восхищенно произнесла Кристина.

- Спасибо, но я справлюсь сама. – Чувствуя себя сконфуженно, произнесла Кристина.
- Но я должна помогать вам, мадмуазель.
Наверное, если бы Кристина стала женой виконта, у нее обязательно была бы горничная, помогающая ей одеваться каждое утро, причесываться, и даже банально – мыть голову. И наверное. Она бы за все это время уже привыкла к этому. Но Кристина, живя в опере, а потом в пансионе, привыкла все делать самой. Самой одеваться, самой укладывать волосы в прическу, самой стирать свои вещи и ухаживать за собою.
Сейчас ей было неуютно, но одновременно почему-то сердце ее сладостно замирало. Она будто бы очутилась в другом мире. Она почувствовала себя совсем иначе, нежели приходилось ощущать себя еще неделю назад. Кристина настолько привыкла к тому, что она самая обычная девушка, у которой толком-то ничего нет, что роль девушки, у которой есть горничная и полный гардероб вещей, от которых она отвыкла казалось ей непривычной и одновременно манящей.

И вдруг Кристина поняла, что она радуется. Радуется тому, что организм ее с каждым днем крепнет, оправляясь от болезни, радуется этим нарядам, которые получила утром, радуется новым красивым шляпкам, мягкой и широкой кровати, тому, что в ее комнате есть балкон, и она может выходить на него, чтобы посмотреть на сад, деревья с облетающей листвой, она радуется плеску воды в ванной и теплым струйкам воды, скатывающимся по ее оголенным плечам. И в этот момент Кристине стало за себя стыдно. Ей стало противно от самой себя и своих чувств.
Она радуется, она счастлива, но еще совсем недавно она плакала, плакала по потерянной любви и счастью. Как она может вот так все предать за несколько шляпок, красивые платья, горничную и кров над головою? Да она уже это предала. Так быстро она позволила себе столь низко пасть! И она будет лицемерить сама себе, отталкивая правду, убеждая себя же, что это не предательство! Как она быстро себя продала, позабыв обо всем!
Разве она в праве так меркантильно поступать? Вчера ночью она засыпала с мыслью о прошлом, когда она жила в Опере, и когда ее посещал Ангел музыки, когда она всего лишь еще слышала его голос, она думала о мужчине, который привез ее сюда. Она думала обо всем этом, и сама не понимала – зачем снова ее сознание ко всему этому возвращается.

- Господи, Мари, оставь меня, пожалуйста. – Простонала Кристина, сжимаясь в комок.
Женщина, было, хотела что-то ей возразить, но Кристина не позволила.
- Прошу! Умоляю… оставь. – И голос ее дрогнул.
А потом остаток времени Кристина просидела в остывающей ванне, слезы ее мешались с водой, пахнущей лавандовым маслом, она размазывала слезы по лицу, и всякий раз вздрагивала от плеска воды.
А что, если ее снова затянет водоворот неизвестности и безумия? Она не хочет этого, не хочет.
Она вдруг почувствовала тошнотворную гадливость к самой себе. И она поняла, что ей уже вряд ли удастся отмыться от всех своих ошибок и оплошностей. От того, что когда-то она не могла постичь и понять, от того, что когда-то было ею содеяно… Если только уже сейчас она не попытается изменить все, и измениться самой.
* * * *

Больше всего по дороге из Италии Эрику хотелось заехать в Париж. Увидеть Антуанетту, и поговорить с ней. Поговорить, чтобы все выяснить. Не может быть, чтобы ей нечего было ему сказать. Теперь. Теперь, когда ничто не отделяло его от правды о том, что Кристина жива, и она здесь, рядом с ним. Да ему, видимо, было что выслушать от Антуанетты Жири. Если та, конечно, сможет все объяснить.

Но одновременно с этим что-то его останавливало. Он словно боялся, что все то, что произошло раньше – не больше, чем его сон, и его так легко разрушить, проснувшись. И как только он все расскажет – наступит пробуждение, и не будет больше ощущения счастья, наполненности, не будет больше Кристины... К тому же, он не знал, что сделает, как только увидит Антуанетту, человека, который когда-то по какой-то причине так жестоко солгала ему…
Сколько он не думал, он никак не мог ответить на вопрос – зачем именно она это сделала, что хотела добиться тем, что скрыла от него факт того, что Кристина все это время была жива? Оградить ее от него? От чудовищного безумца. Который мог бы причинить ей вред? Неужели и она, Антуанетта считала его таковым?
Сердце сжалось в страшной пытке боли и обиды.

Он спросит у Антуанетты обо всем потом. Позже…
Желание увидеть поскорее Кристину, убедиться, что она поправляется, было сильнее. Потому, он таки не смог пересилить себя, чтобы потратить время на дорогу в Париж. Он чувствовал, что чем дольше пребывает с ней в разлуке – тем сильнее он начинает задыхаться от тоски.
Это ужасно, опять эти ощущения, изведанные им уже когда-то. Он уже чувствовал это желание забыть все на свете, бросить все, и быть, быть рядом только с нею. Тогда их обоих еще связывала Опера, а Кристина никогда не видела ее, а он был лишь ее незримым учителем.
О господи, как давно это все было. И как повзрослела за это время Кристина…
Только сейчас он осознал, что этот год, который разделил их, очень сильно изменил Кристину. Она многое пережила. Это уже не та девочка, которая покинула его в тот вечер, в Опере.
…А она все-таки сильная. Его Кристина. Она выстояла и не сломалась. Она нашла в себе силы бороться.
Теперь они равны, и в чем-то похожи.
Любовь для них обоих разбита взмахом крыльев судьбы на маленькие куски. Когда-то он потерял ее, и у него почти не было сил «подниматься» с колен после этого удара, а маленькая беззащитная девочка, потерявшая своего жениха, столкнувшаяся лицом к лицу со смертью пошла дальше, и как и он – она не оставила и не забыла музыку… Их музыку.
Кристина! О, боже правый, он до сих пор ее безумно любит! Как ему теперь смотреть ей в глаза, когда он прекрасно знает, что она до сих пор скорбит по своему возлюбленному, а он жаждет ее по-прежнему? Как? И как скрывать эти свои благословенно-проклятые чувства?

-

Кристине показалось, что хозяин дома отсутствовал целую вечность. Время текло очень медленно и вяло, и чтобы она не делала, ей казалось, что время остановилось.
Он ее бросил!?..

За неделю Кристина вполне освоилась в доме. Правда, она сдерживала любопытство, и за пределы комнаты, в которой жила, гостиной и сада – не выходила. Ей почему-то казалось, что хозяин непременно разгневается, если узнает, что она не смогла пересилить свое девичье любопытство.

Кристине совсем не хотелось вставать этим утром. За окном было пасмурно, и она предпочла остаться в кровати. Хотя, жар как таковой спал уже давно, и сейчас Кристина лишь иногда чувствовала слабость и головокружение, когда надолго поднималась с кровати и проводила это время на ногах.

Дверь приоткрылась, и Кристина оторвала голову от подушки. Суетившаяся подле ее кровати служанка обернулась.
- Ты вернулся?! – Вдруг почти выкрикнула Кристина, забыв о стеснении.
- Да. Нам… нужно поговорить.
Кристина перевела взгляд на горничную.
- Прямо сейчас, мсье? Но я принесла мадмуазель как раз обед. – Несмело проговорила служанка.
- Позже. Оставь. Я не отниму у нее много времени. Он все равно пока горячий. – Наблюдая за клубами пара из чашки с бульоном, проговорил он.
Горничная оставила обед на соседнем столике, и присев перед остановившимся в дверях хозяином, поспешила покинуть комнату.
Эрик прошел в комнату, остановившись на ее середине. Кристина сидела на кровати, теребя кончик одеяла.

Аппетита у Кристины не было, и в принципе, сорвавшаяся трапеза ее ничуть не разочаровала.
Сказать ему, что она рада его видеть – она не могла. Какой-то странный барьер стеснения препятствовал ей. Хотя, за столько времени, что она провела почти совсем одна, она была бы рада сейчас видеть любую живую душу.

- Раз ты вернулся, теперь…. – Кристина на долю секунды замолчала. – Теперь я могу уйти отсюда?
- Тебе есть куда идти теперь?
- Нет, но…
- Ты поправляешься? – Не дал договорить ей он.
- Да, мне лучше. – Села в кровати Кристина. – Просто, иногда еще бывает слабость и небольшое головокружение. Но жара уже нет. – Поспешно добавила она, словно желая показать ему, что причин беспокоиться за ее состояние – нет.
- Не гуляй больше под дождем. – Недовольно произнес он, присаживаясь на край кровати.
- Я не гуляла. – Виновато опустила взгляд девушка.
- Не «гуляла» бы - тогда бы не заболела. – С неохотой сказал он.

Эрик посмотрел на чашку с бульоном.
- Тебе нужно поесть. – Сказал он, попытавшись сохранить в голосе сдержанность.
Кристина демонстративно отвернулась.
- Я не хочу сейчас. Спасибо.
- Вижу, тебе стало намного лучше. – Заметил он, сделав акцент на последней паре слов.
- Да.
- Это хорошо. Но это не дает тебе права отказываться от обеда. – Он посмотрел на ее сунувшееся бледное личико, но по-прежнему такое ангельское и красивое. – Ты, должно быть, ничего толком не ела все это время.
- Будешь заставлять меня есть? – Приподняла тонкую ниточку брови Кристина, наблюдая за тем, как он потянулся к чашке с бульоном.

Кристина посмотрела на него, потом на чашку с супом, потом снова на него, и вдруг ощутила внезапный прилив гнева. Она так страдала, считая его умершим. Причем, по собственной вине. А сейчас он здесь, и как ни в чем не бывало, заставляет ее поесть. Что за странные знаки внимания, что за странная забота? Она уже давно не маленькая девочка, чтобы позволять себе так с нею обращаться.
Он когда-то был ее Ангелом, потом стал ее проклятьем, ночным кошмаром, а сейчас он ни тот, ни другой, он обычный.
Простой, в нем нет ни сказки, ни загадки, и кажется, он такой же, как сотни людей на улицах. И, кажется, осознание этого разочаровало ее больше всего.

- Спасибо. Сначала ты учил меня петь, потом чуть всех нас не убил, - уколола она его своими словами, - а теперь будешь кормить обедом, и следить, чтобы я, как примерная девочка, - она, не в силах справится с внезапной волной злости, нахмурилась, – все съела. Тебе не стоит беспокоиться.
- Прекрати вредничать.
- Кто ты такой? Убери ложку!
- Кристина!
- Ты мне не мать! Ты мне вообще… убери, сказала! – Она недовольно фыркнула.
- Я уже выслушал в первый день нашей встречи после всего происшедшего скандал от тебя. Хватит! – Он нахмурился.
- Я не хочу, и хватит!
- Ты сейчас своими выходками похожа на Карлотту.
Его то ли недовольный, то ли совсем несерьезный тон сердил ее больше всего.
- Мне все равно! – Кристина невольно улыбнулась, вспоминая Оперу и все, что было с ней связано, характерную и визжащую приму. Но она не собиралась подчиняться ему.

- Ты должна поесть!
- Я сказала – нет! – Кристина встрепенулась, продолжая упрямствовать, и сама, не ожидая, взмахнула рукой, пытаясь отмахнуться от его настойчивой заботы.
Эрик дернулся, но не успел, и все содержимое чашки с бульоном оказалось у него на костюме. Он резко подскочил на ноги, начав отряхиваться. И в этот момент нужно было поблагодарить бога за то, что бульон изрядно поостыл.
Кристина в испуге смотрела на него широко распахнутыми глазами, прижав руку ко рту. Она вовсе не ожидала, что все закончится именно так.

Кристина, сама не думая о том, к чему ее резкое движение привело, ахнула.

- Тебе больно? – В испуге прошептала она.
- Мадмуазель, вы только что испортили мне костюм...
Кристина опустила глаза.
- Прости. Прости, пожалуйста. Я не хотела.
Она вскочила на ноги, и босиком подошла к нему, неожиданно для него, взяв у него из рук салфетку.
- Можно? – Помогая ему отряхнуться, спросила она. – Прости мне. Прости еще раз. Это вышло как-то случайно. Это моя неосторожность.
- Ничего. – Ответил он, почувствовав ее рядом, и сделал шаг назад, отстранившись, когда она начала отряхивать брюки.
- Не надо! Не делай этого!
Кристина, подняв голову вверх, пыталась взглянуть ему в глаза.
- Ты не сердишься? Господи, я такая неосторожная, я растяпа. – Отругала она себя. - Просто… просто… не надо тебе было меня заставлять. Это напомнило мне… - Она замолчала. – Ты, правда, не сердишься?
- Нет.
- Но… костюм испорчен.
- Слава богу, это не единственный мой костюм. – С долей сарказма ответил он.
Кристина взяла его руку, и осторожно сжав, произнесла:
- Я, правда, не хотела. Просто…
- Мне надо переодеться. – Он вырвал свою руку из ее ручек, и поспешно направился к двери.

- Подожди секунду… - Кристина прикусила губу. Наверное, сейчас она проявила не самую лучшую благодарность к хозяину дома. Пусть их обоих и связывала вовсе не давняя дружба, и, наверное, даже не ненависть, а что-то другое, что-то более глубокое и необъяснимое, но ей не следовало так себя вести.
Кристина сейчас вела себя как маленький капризный ребенок. Она устроила ему скандал в первый день, и вот сейчас, из-за какой-то обычной глупой тарелки. Какой ужас! Если так будет продолжаться…
Кристине было не по себе. Она раньше почему-то даже представить не могла себе этого человека в обычных домашних апартаментах. Ведь Призрак, он и есть Призрак. Ангел, он и есть Ангел. А здесь – совсем чужой и незнакомый ей мужчина. И как к нему относиться, как звать, как воспринимать то, что он делает? Возможно ли все это? Вообще, правда ли это? – Подожди… - Господи, она даже не знает, как к нему обращаться, как его называть. Кто он? - Мне сказали, что это твоя комната. Тебе, наверное, неудобно, что я занимаю ее.
- Ничуть. – Прохладно ответил он, сжимая дверную ручку.
Кристина заметила его готовность в любую секунду покинуть ее комнату.

- Знаешь, здесь нет зеркал. – Пожала плечами Кристина, сжавшись, и только сейчас понимая, что она стоит на середине комнаты босиком и в одной почти прозрачной нижней рубашке.
Действительно, зеркал в доме не было. Ни одного. Как же это он так? Но, на самом деле, он предположить не мог, что здесь появится хорошенькая девушка, которой они будут необходимы. Сам он не так часто нуждался в зеркалах. Ему хватало одного, небольшого для бритья, в ванной комнате.

Эрик прикрыл веки. Должно быть, ей они необходимы, как и всякой девушке, которой нужно следить за собой.
Да, нужно решить проблему с зеркалами. Сейчас же. Не забыть!
Взгляд его задержался на Кристине, та, ссутулившись, стояла посередине. Понимая, что он, должно быть, доставляет ей неудобство своим присутствием, он резко развернулся к ней спиной, и быстро открыл дверь.
- Не беспокойся. Я исправлю упущение, завтра же все будет.
- Спасибо. Но… может быть…

- Я же сказал, ты можешь остаться в этой комнате сколько угодно. – Не дослушав, ответил он на ее вопрос. - Если хочешь, это комната будет твоею. И ты, не опасаясь ничего, можешь находиться здесь сколько тебе угодно.
- Нет. Не надо. – Поспешно прошептала она, только что решив это. – Это ведь твоя комната? Верно? Я не хочу… точнее, не нужно тебе терпеть неудобства. Лучше… есть другая комната?
- Хорошо, у тебя будет другая комната. Я… переоденусь, и позже, к вечеру, ты можешь спуститься в гостиную, мы можем поговорить там, чтобы мое присутствие не смущало тебя.

Кристина, было, хотела ему что-то сказать, но он ей не позволил.
- Я пришлю горничную, что б она убрала здесь. – И вышел.


-

Кристина сидела на кровати, поджав под себя ноги, наблюдая, как горничная убирает натворенный ею беспорядок.
Ей не следовало сегодня так бестактно себя вести. Наверное, она произвела на него не самое лучшее впечатление.

- Мари, помоги мне одеться. – Сказала она, когда горничная закончила с уборкой. – Пожалуйста.

-

Кристина стояла на лестнице. Волосы ее аккуратно были уложены в прическу, а на ней самой было нежно-розовое платье, очерчивающее фигуру.
За время своих лишений и переживаний, а так же болезни, казалось, она еще больше похудела.

Он заметил, как она вздохнула, и еле заметно смущаясь, улыбнулась, пытаясь вытереть вспотевшие ладошки друг о дружку.
Наверное, сейчас ей впервые представилась возможность поговорить с этим человеком, как и со всеми остальными.
Кристина мысленно приказала себе не бояться. Если она покажет свой страх – кто знает, что может случиться.
Почему-то, сейчас, наконец, впервые, за все это время, взглянув на него при ярком свете, он показался ей самым обычным человеком, и даже немного беззащитным и смущенным ее столь неожиданным появлением.
Его восхищенный и одновременно жадный взгляд был прикован к ней. Он не знал, что делать и что сказать ей. Кристина ощутила какое-то странное сочувствие к нему. К обычному, растерянному человеку.
Сейчас он не был ужасен, сейчас он не стоял в свете ореола «Призрака оперы», и «Ангела музыки» она в нем почти не видела.
Как страшно и непривычно делать первый шаг навстречу к совсем незнакомому, и одновременно такому родному и необходимому ей человеку.
- Ты очень красивая.
- Спасибо. Я хотела тебя поблагодарить за то, что ты подарил.
- Это не подарок. Это необходимые вещи. Ты в них нуждалась.
- Спасибо. – Еще раз сказала она. – Я не знаю, чем.. – голос ее задрожал, - боюсь, у меня нет денег, чтобы за все это расплатиться.
- Это подарок. – Недовольно проворчал он.
Кристина положительно качнула головой.
- Ты ничего не должна. Возмещать ничего не нужно.
- Спасибо! – Кристина втянула голову в плечи.
Она чувствовала ужасное стеснение. Впервые за все годы, что они были друг у друга, она разговаривает с ним совершенно нормально, как с обычным человеком. Ни разу она не имела на это возможности.
Она стеснялась, как маленькая девочка, за что в данную секунду мысленно ругала себя. Каждая фраза, каждое слово давалось ей с трудом.

- Ты не ответила мне. Когда я уезжал, я просил подумать тебя, а потом дать мне ответ.
Кристина замялась. Было видно, что она в замешательстве. Ну почему он всегда просит ее выбирать и давать ему ответы?
Он не забыл. Он не передумал. Он все еще хочет слышать ее ответ.

Потом она сделала несколько шагов по ступеням вниз, и, остановившись на одной из них, не спускаясь с лестницы, опуская глаза, но, продолжая поглядывать на него из-под опущенных густых ресниц, ответила:
- Я… согласна.

* * * *

Согласна…
Был велик соблазн переспросить, что именно она ответила только что, дабы не стать обманутым своими собственными надеждами.
Нет, она согласилась… Значит, он приложит все усилия, чтобы она больше ни в чем не нуждалась, и чувствовала себя комфортно.
Он протянул ей руку, и к его удивлению, она ответила ему, протянув свою, и вложив свою маленькую ручку ему в ладонь.
Он подвел ее к дивану, и Кристина присела, положив руки на колени.
- Ты хотел поговорить. О чем? – Это все, на что у нее сейчас хватило смелости ответить.
Когда Кристина была совсем маленькой девочкой, она ужасно стеснялась других детей. Заговорить с кем-то малознакомым – было для нее пыткой, она краснела, потом белела, ей казалось, что земля уходит из-под ног, слова начинают мешаться, путаться, она теряется, и так каждый раз.
Чего стоило лишь одного их знакомство с Раулем. Кристина тогда была сама не своя. Она боялась произнести хоть одно слово, потому что голос ее дрожал и срывался, в глаза ему она смотреть не могла, потому, вечно их прятала. Если бы мальчик сам тогда не тянулся к ней, вряд ли бы Кристина смогла преодолеть свой страх там и тогда.

Кажется, сейчас происходило все тоже самое.

- Да. Хотел. – Он присел рядом.
Кристина, не поднимая глаз, следила за его движениями из-под опущенных густых ресниц. Сердце ее билось с замиранием. Ей казалось, что оно, того и гляди, сейчас остановится.

- Не бойся. – Словно желая предупредить ее, сказал он. - Помнишь, когда к тебе приходил Ангел музыки… - Вдруг начал он, и сердце Кристины забилось быстрее.
- Помню.
- Ты считала его другом, не так ли? Ты не боялась его.
- Да. Это так.
- Ты могла бы считать сейчас меня другом?
Кристина сосредоточила свой взгляд у себя на коленях, начала рассматривать тонкие пальчики, продолговатые пластины ноготков.
Что ему ответить?
Она не нашла слов, и лишь пожала плечами.
- Кристина, я не хочу тебе зла. Просто, если уж мы друг для друга столь неожиданно «воскресли»… - Натянуто усмехнулся он.
- Мы? – Девушка сразу же подняла голову, и любопытный взгляд ее пытливо устремился на него.
- Это долго и непросто объяснять.
Кристина терпеливо ждала, не свозя с него глаз.
И он рассказал. Рассказал все, замечая, как с каждой произнесенной им фразой глаза Кристины расширяются, а выражение лица становится все более удивленным, в какие-то моменты лицо ее искажалось гримасой боли и страдания, в какие-то недопонимания и замешательства.
- Зачем? – Произнесла она в конце. – Зачем мадам Жири так поступила? Я не понимаю. – Растеряно говорила Кристина. – И, значит, ты думал, что я мертва? Господи, это ужасно! – Ее губы затряслись в испуге. - Я запуталась. – Кристина провела пальцами по лицу, ей показалось, что ее кожа мертвецки холодная. – А ты… зачем тогда было все это? Если это не так? – Кристина пыталась сдержать слезы. – Я ведь не ожидала, что ты жив. Я поверила. Я не могла не поверить! – Словно оправдываясь, говорила она.

- Об этом долго рассказывать. Но, наверное, это было куда лучше. Для вас.
- Для нас? – Кристина скривилась. – «Нас» больше нет. Рауля нет. Я не знаю, как пережила это. – Кристина закачала головой.
Она так долго держала все это в себе. За прошедшие месяцы, с тех пор, как она потеряла Рауля она ни с кем, ни с одним человеком не говорила о его смерти, не делилась своей болью. Кристина все держала внутри своего сердца. Страхи, боль, сожаление, ненависть к себе и своим поступкам пожирали ее изнутри, заставляя все глубже и глубже прятать от чужих глаз свои переживания.
А сейчас, кажется он, ее Ангел музыки был готов ее выслушать.
Странно? Ей не верилось? Но это было так. Она придвинулась к нему ближе, и прикрыла веки.
- Рауль оставил меня здесь совсем одну. Мне казалось, что я умерла вместе с ним.
Его сердце замирало, когда она произносила имя виконта. Но это было не важно. Он чувствовал, что она должна все рассказать. Иначе эта боль будет отравлять ее и дальше. Сейчас не важно то, что ему болезненно слышать, как она откровенно рассказывает ему о любви к другому.
Все изменилось, он не будет ни впадать в ярость, ни укорять ее за это. Ей больно. Он должен это выдержать. Это самое малое, что он может для нее сейчас сделать. Он обещал ей.

- Это я… я виновата. Я не могла помочь ему. – Почти закричала Кристина. Сдерживать боль и слезы сил больше не было.
Кристина вдруг кинулась ему на грудь, и начала рыдать. Он машинально схватил ее за плечи, и прижал к себе, запустив пальцы ей в волосы. Локоны ее выбились из прически, и накрыли ее вздрагивающие от рыданий плечики.

Кристина плакала у него на руках, кусая свои кулачки, рассказывая ему о том, о чем боялась рассказать кому-то еще.
Когда-то он уже принял ее боль о потери отца, и заменил ей его, а теперь она в который раз выплакивала ему свое горе.
На секунду к Кристине пришла мысль о том, что должно быть, это жестоко и нечестно с ее стороны, ведь он такой же несчастный человек, а она требует от него понимания. Но она сейчас не могла думать об этом, и тем более перебороть себя.
- Ты понимаешь? – Кричала она. – Понимаешь? Его нет!
Он в очередной раз вздрогнул, но Кристина не почувствовала этого.
- Кристина, понимаю, тебе больно…
Она выплакивала, уткнувшись ему в колени, свое несчастье, а он чувствовал омерзение и ненависть к себе самому за то, что не мог в этот момент думать ни о чем другом, как о ее коже, которой он касался, ее тепле, которое чувствовал, ее голосе, который слышал...
Она плакала, а он, словно боясь, что наступит скорее пробуждение и она больше никогда не будет так близко в нему, с несвойственною до ныне жадностью гладил ее плечи, ее волосы.
Кристина вряд ли замечала это сейчас. Замечала, что руки его тряслись, а дыхание участилось.
Она захлебывалась от слез, задыхаясь от сбившегося дыхания. А его дыхание учащалось от такого незамысловатого и на первый взгляд обычного контакта их кожи. Она была для него самой красивой и желанной, самой необходимой и долгожданной.
Кажется, сейчас он ощущал еще большую боль, чем тогда, когда считал ее умершей. Она была живая, она была рядом. Но ему, должно быть, навсегда придется забыть ее.
Она, как и прежде любит своего жениха. Она все еще оплакивает его. Вряд ли она когда-то плакала по нему.

Господи, какой это было пыткой. Все, о чем он сейчас мог думать, так это о том, что она здесь, что она рядом, но его разум отказывается подчиняться ему.
Ему хотелось стиснуть ее в объятиях, опрокинуть на спину, чтобы видеть ее лицо и глаза. И навсегда стереть ее слезы поцелуями. Она стонала от боли, а он желал, чтобы она стонала от вожделения. Она билась в его руках от горя, а он хотел, что бы она билась в судорогах наслаждения.

Это жестоко и эгоистично.

С каждой секундой силы покидали его, и он понимал, что еще минута касания ее, и он уже не сможет сдерживать себя, он сделает с ней то, чего она ему никогда не простит.
- Кристина… - Позвал он, но, продолжая прижимать ее к себе, когда рыдания ее приглушились.

Он напрягся, попытавшись сдержать себя и все свои порывы. Кристина замерла у него на руках. Ему показалось, что силы покинули ее. Так прошло около часа. Кристина не шевелилась, и кажется, больше не плакала. Он не смел ее тревожить, а она, изредка всхлипывая, не решалась отпустить его, так и держась на него.
Потеряв счет времени он понял, что Кристина заснула.
Он осторожно пошевелился, чувствуя, как затекло тело, и высвободился от ее объятий, боясь ее разбудить. Но девушка, видимо, утомленная воспоминаниями и страданиями крепко погрузилась в сон.
Он привстал, глядя на Кристину, лежащую на небольшом диване. Ей, должно, будет здесь дико неудобно. Через несколько часов она проснется с ужасной болью в шее и во всем теле.
Обещанную Кристине комнату приготовили еще не до конца. Так пусть она проведет еще одну ночь в его спальне.
Он осторожно поднял ее на руки, и понес наверх. Пару раз Кристина вздохнула, вот-вот готовая пробудиться. У него в этот момент замирало сердце. Но Кристина лишь что-то бормотала во сне.

Голова Кристины коснулась подушек, он поправил ее волосы, налипшие на мокрые от слез щеки. Она была безумно красива, как и когда-то. А соблазн – не покидать ее в эту ночь по-прежнему был в нем силен.
Кристина во сне перевернулась на бок, инстинктивно свернулась комочком на большой кровати, поджав под себя ноги. Он накрыл ее тяжелым атласным покрывалом, чтобы во сне она не замерзла.

Эрик притворил за собою дверь, и направился в другую комнату. Какая разница – уснуть сегодня он все равно не уснет.
Он открыл дверь комнаты, предназначенной для Кристины.

Она сегодня, не стесняясь его присутствия, оплакивала другого, она до сих пор любит его, и ее сердце по-прежнему отдано другому мужчине.
Глупец! Глупец! Глупец! И как глупо надеяться на то, что что-то может измениться. Как глупо, должно быть, в глубине души надеться на то, что она смилуется над его одиночеством, и разделит его пустое существование.

Он снял маску. Кинул ее на близь стоящий столик, и подошел к большому зеркалу, приготовленному специально для нее.
Так много времени он избегал этого предмета. Наверное, так же, как избегал правды о себе, лелея мечту – быть любимым.

Он подался вперед, и прислонился к поверхности зеркала лбом, подняв глаза на свое отражение. Холодная поверхность остудила его кожу, а вместе с тем и жар, полыхающий внутри его груди, медленно избавляя рассудок от короткого, но болезненного помешательства.
Какие могут быть надежды?
- Кристина…
Он с жесткой выдержкой сосредоточено смотрел на свое отражение, словно видел перед собою совершенно незнакомого и чужого человека.
Она никогда не полюбит его! И глупо верить в чудо. Она никогда не забудет того, кого по-настоящему любила. А он… он лишь тот, кого она как и прежде страшится, и все, что их связывало когда-то, и уже забылось сейчас – так это простая глупая сказка из ее детства.

- Я устал так жить. – Прошептал он своему отражению. – Я люблю ее. Я как и прежде люблю ее.
Он сжал руку в кулак, и вскинул ее. Но остановился.
Если он всякий раз будет вымещать свое зло на ни в чем неповинные атрибуты туалета – это ни к чему не приведет.
К тому же, Кристине нужно это зеркало. И если он сейчас разобьет его, он добьется лишь того, что Кристина останется без зеркала, а грохот и звон битого стекла разбудит и напугает ее.
Как она не понимала и не понимает, что все, что он делал, все, что он создавал – все это было для нее. Он живет лишь для нее…

Довольно. Он отстранился от проклятого куска стекла, в котором мог видеть свое отражение, и прошелся по комнате, переводя сбившееся дыхание.
Завтра же утром он поедет в Париж. Антуанетте нужно задать множество вопросов…

* * * *

Дверь открыла Мэг. Вид у нее был осунувшийся и очень усталый.
Увидев его на пороге, она вздрогнула, и покачнулась, припав виском к ребру двери.

- Господи, это вы! – Выдохнула Мэг, но казалось, что у нее не было сил даже произнести это со свойственным надрывом.
Это было так не похоже на дочь Антуанетты. Она приняла его, как давнего гостя, словно знала тысячу лет, только без особой эмоциональности и теплоты. У Эрика неприятно начало тянуть в области сердца. Он совершено не ожидал увидеть здесь давно вышедшую замуж Мэг.
- Где твоя мать, Мэг Жири? – Девушка опустила глаза. Ах да, она уже давно не Жири. Ну да не важно. – Что-то произошло?
- Мама…
- Что?
- Боюсь, она вас сейчас не сможет принять. Она больна. Вы приехали к ней?
- А к кому еще?! – Недовольно ответил гость, и шагнул с порога в комнату. - Что с ней такое?
- Ничего серьезного. Уверяю вас. Но ей уже давно ей не здоровится.
- Почему мне никто не сообщил?
- А откуда мне знать, что вам нужно что-то сообщать. – Недовольно кинула Мэг, притворяя дверь. – Да и мама… она запретила. Она не хотела, что бы вы знали…

Эрик шумно вздохнул. Он вошел в ее комнату. Окно было занавешено плотными шторами, и создавалось впечатление, что на дворе ночь. Хотя время было отнюдь не позднее.
Ему нужно было о многом ее спросить. Но, казалось, сейчас, теперь у него не было сил.
- Ты пришел?
- Почему ты не позвала меня?
- Зачем? – Антуанетта закашлялась. – Пустяки.
Он присел рядом, на кровать.
- Не подходи близко. Ты заразишься.
Он внимательно посмотрел на осунувшееся лицо, потом вскинул руки, и взял в ладони ее лицо, изучая ее уставший взгляд.
- Что это, чахотка?
- Возможно.
- У тебя был врач?
- Я тебе еще раз говорю, что все хорошо!
- Почему ты дома, а не в больнице?
- Я поправляюсь. Господи, эти проклятые больницы. Я не могу там оставаться. Мэг присматривает за мной. Все хорошо. Ее муж нашел хорошего врача.
- Это глупости, если это серьезно, то домашним присмотром не обойтись! И прошу, не сопротивляйся! Ты же поправишься… Что б ты и не поправилась!
Антуанетта откинулась на подушку, запустив пальцы свободной руки в распущенные волосы.
- Я не знала, что ты придешь. Я не готовилась.
- Когда ты нашла меня после ухода Кристины – я тоже не готовился. А вид у меня был куда хуже.
…Кристины.

Он помолчал несколько секунд.
- Я хотел с тобою о многом поговорить. Но думаю, не стоит и сейчас не время.
- Отчего же. Говори.
- Я должен задать тебе много вопросов, Антуанетта. – Тихо произнес он. – Но не стану. Хотя… поверь, мне есть, что спросить у тебя, и на что держать зло. Зачем? Скажи, зачем ты поступила так со мною? Я это заслужил?
- Ты… нашел ее. – Вздохнула мадам Жири. – Кристину.
Он утвердительно качнул головой. Антуанетта Жири все поняла. С момента их последней встречи прошло… сколько? Антуанетта, кажется, потеряла счет времени. Несколько недель. Может больше.
- Как она?
- В первую очередь – она жива.
- Я знаю…
- И она… в моем доме. – Добавил он.
Антуанетта поспешно подняла на него глаза, в которых застыла тревога.
- Поверь, я сделал это лишь потому, то она нуждалась в помощи.
- Как она? С ней все хорошо?
- Уже да.

Антуанетта прикрыла веки.
- И теперь ты надеешься на ее взаимность?! – Вздохнула она.
- Нет. Я ни на что не надеюсь. Кажется, я уже привык к тому, что она оставила меня тогда навсегда, что я потерял ее сердце и душу там. Тогда.
Он встал, и прошелся по комнате.
- Обещай, что поедешь в больницу. Не понимаю, почему ты еще до сих пор здесь? Как Мэг не уговорила тебя?
Антуанетта молчала.
- Ты завтра же покинешь эту комнату. Когда ты стала чувствовать ухудшение здоровья?
- Не так давно.
- Значит, ты можешь поправиться. – Твердо сказал он. – Если доверишься врачам. Хочешь, я… я подыщу одну из лучших больниц? Врача?
Мадам Жири непроизвольно улыбнулась.
- Ты?! Кажется ты стал искать встреч с другими людьми?! Нет, не надо. Оставь это Мэг. Ее муж уважаемый человек. У них получится.
- Тогда пообещай мне, что не будешь противиться.
- Обещаю. А ты… - Он в выжидании замер. – Пообещай, что Кристина будет в безопасности.

Господи, должно быть, это никогда не кончится, и всякий до конца его жизни будет видеть в нем лишь угрозу для себя и окружающих.

-

Кристина, встав на цыпочки, рассматривала корешки книг в небольшой библиотеке.
- Ищешь, что почитать? Тебе скучно? – Голос неожиданно донесся у нее из-за спины.
Девушка вздрогнула, и поспешно обернулась.
Она никогда не привыкнет к этим неожиданным появлениям. Она вдруг отметила про себя, что он, как и прежде не утерял эту особенность – тенью возникать из неоткуда.
- Да. То есть… нет, мне не скучно. Просто… смотрю.
- Боюсь, здесь нет ничего подходящего. Мне как-то не довелось заняться библиотекой в этом доме.

- Ты куда-то уезжал вчера? – Перевела тему Кристина.
- В Париж. Мне нужно было увидеть Антуанетту.
- Мадам Жири? – Переспросила Кристина.
- Да.

- Ты виделся с мадам Жири? Как она?
- Никак. Она нездорова. – Откровенно ответил ей он.
- Это серьезно? Я должна ее увидеть! – Голос Кристины сорвался. – Пожалуйста, ты не имеешь права мне запретить, я не видела ее слишком давно! – Поспешно заговорила она, словно чувствовала, что он ответит ей отказом, и желала избежать этого. - У меня и так совсем никого нет, чтобы потерять вот так еще одного дорогого мне человека. Ты ведь понимаешь это. Кроме того… мне нужно о многом поговорить с ней. – Выпалила Кристина. Потом добавила, спустя несколько секунд молчания: - Ты ведь позволишь мне навестить ее?
Эрик положительно качнул головой, и с прохладой ответил:
- Конечно, Кристина. Но не думаю, что сейчас подходящее время, чтобы наносить ей визиты.
- Умоляю.
- Хорошо.
- Спасибо. – Кристина прошла к двери. – Я поеду сегодня же.
Эрик сделал несколько шагов вперед.
- Я прикажу заложить экипаж. Мы едем.
- Мы? То есть… ты… я… то есть, ты поедешь со мною? Мы вдвоем?
- Да. Тебя что-то пугает?
- Нет. Ничего. – Кристина резко мотнула головой, и в ту же секунду опустила глаза. – Просто…
- …Просто я не могу отпустить тебя одну в Париж. Кроме того, мне тоже нужно проведать Антуанетту.
- Хорошо. – Запинаясь, ответила Кристина. – Если ты так считаешь нужным. Тогда я переоденусь в дорогу, и выйду к экипажу.

* * * *

Какое-то время в дороге Кристина сидела молча. Словно боясь встретиться с ним взглядом, смотрела в окно, не отводя глаз.
Пока, видимо, взгляд ее не устал от постоянно пробегающих перед глазами картин, и она не отвела его от окна. Кристина опустила глаза себе на колени, несколько секунд сидела так, потом, чувствуя на себе чужой взгляд, подняла глаза на сидевшего напротив Призрака, который всю дорогу пролистывал взятые с собою какие-то ноты, партитуры, листы, и сейчас с сосредоточением рассматривал ее.
Кристине стало не по себе.

- Знаешь, - Кристина глубоко вздохнула, словно готовилась произнести что-то очень важное и для себя, и для него. – Я… я совсем не знаю, как к тебе обращаться.
- Никак. – Он снова опустил глаза, на бумаги.
- Я не могу никак! – Голос ее стал тверже. – Мне нужно как-то к тебе обращаться. Тебе не кажется, что теперь разумнее будет знать друг о друге? Ты все знаешь обо мне. Но я о тебе – ничего. У тебя есть имя, фамилия?
- У меня ничего нет. – Он начал отвлеченно рассматривать стопку листов с нотами, перелистывая по листочку, и откладывая просмотренные.
- Такого не бывает. Не может быть. – Кристина была полна настойчивости и упорства. - Расскажи мне, ангел, прошу тебя.
- Не называй меня так! – Рявкнул он, и отбросил от себя стопку бумаг.
Кристина в испуге несколько секунд смотрела вниз, на пол экипажа. Потом подняла глаза.
- Тогда… расскажи мне о себе, назови свое имя.
- Зачем тебе это, Кристина?
- Но что в этом такого? Что такого в том, что я хочу знать о тебе вещи, которые нормальны для обычного человека?
- Но я не обычный, Кристина! – Повысил он голос. – Ты забыла?
- Не правда! – возразила она. - Обычный. Это нормально. Я должна тебя как-то называть… Или я буду звать тебя «ангелом», как и прежде. – Упрямо произнесла девушка, и надула губки.

Кажется, она уже отлично поняла способы воздействия на него. Он поморщился, словно глотнул с лихом чего-то горького.
- Эрик. – Нехотя, заставляя себя, произнес он.

- …Эрик. Это твое имя? Красивое. – Задумчиво повторила Кристина. - А кто тебе его дал?
- Наверное, мать. – Просто ответил он. – А может быть, и не мать. Я не помню точно, Кристина. – Он отвел глаза, устремив взгляд в окно. - Не могу вспомнить. – Голос его принял виноватый, совсем ребяческий тон. И вдруг дрогнул. Не хочу вспомнить. - Меня не называли по имени. Я мало что помню. Но, кажется, Антуанетте я уже представился этим именем. А может, я просто где-то слышал его. Или выдумал. Но она звала меня по имени. Этим именем. – Добавил он. – Пока мы были детьми. И я был всего лишь простым нищим замарашкой. – За окном смеркалось. – Темнеет. Приедем к самому вечеру. – Недовольно произнес он, словно желая увести свой разум от воспоминаний. – Уезжать придется только утром.
- Мадам Жири тебя спасла от чего-то… Так? - Произнесла Кристина, не позволяя ему удалиться от темы.
- Да. – Коротко кинул он. – Помогла.

Самое ужасное во всем этом было то, что уйти от этого разговора он не мог. Выйти из экипажа он не мог. И Кристина определила правильный момент, чтобы завести столь не приятный и тяжелый разговор.

- А лет? Сколько тебе лет? – Поинтересовалась Кристина, колеблясь.
- Через неделю исполнится сто пятьдесят. – Зло огрызнулся он.
Кристина замолчала. У нее на секунду пропал любое желание продолжать задавать ему любого содержания вопросы.
- Забавная шутка. – Натянуто хихикнула она. – Правда, через неделю?
- Нет конечно. Я не помню точного числа своего дня рождения.
Кристина до боли прикусила нижнюю губу.
- А мать… ты помнишь ее? – Перевела она снова тему, вернувшись к предыдущей.
Он опустил глаза, и вздохнул. А затем отрицательно покачал головой.
- Нет. Точнее… я помню женщину. Без конца плачущую, убитую горем женщину… Она не могла перенести этого. Я был ее наказанием. Я не мог называть ее матерью. Это было запретом.
- Она не должна была… так поступать с тобою.
- Не тебе ее судить. – Резко перебил ее он. - У нее родилось чудовище.
- Но он был ее сыном. Ее частью. Я бы никогда не поступила так со своим сыном.
- У тебя его и нет, Кристина. И надеюсь, ты никогда не изведаешь этот ужас.
- У меня вообще нет ребенка. – Надулась она.

У нее вряд ли будут дети. Потому что, единственным человеком, которого она могла принять, как отца своих детей, она видела Рауля. Но его больше нет.
- Еще будет. – Скрывая дрожь в голосе, напряженно ответил он. – Как только найдешь себе какого-нибудь нового поклонника.
Кристина почувствовала, как снова волна гнева поднялась в ее груди.
Да что он себе позволяет?!
Но поддаться сейчас минутному порыву – вспылить она не могла себе позволить. Они заговорили вовсе не для этого – что бы поссориться. К тому же, он впервые рассказывал ей то, что, должно быть, рассказывал не многим. И она ничего о нем не знала. Если он замолчит, она так никогда ничего и не узнает об этом человеке.

- Моя мать, наверное… нет, она бы стала прекрасной матерью. Ее нельзя осуждать. Она бы любила свое дитя больше всех на свете, ласкала бы его, говорила нежные слова, слова любви, рассказывала бы сказки. – Он судорожно затрепал нотные листы в руках. - Но, всего этого она была лишена, ровным счетом, как и ее ребенок, который по злой насмешке судьбы родился не таким, как все. Иногда я думал, зачем и за что мне вообще оставили жизнь, когда я только появился на свет? Зачем? Она не могла принять меня. Моя мать не могла принять меня. Понимаешь?
Нет, она не понимала.

- А отец? У тебя был отец? – В нетерпении спросила Кристина.
- Кто-то же осчастливил мою мать. – Зло прошипел он. – Не знаю. Его я вообще не помню, и, наверное, не видел. Может, его и не было в помине.
Кристина поджала губы. А она не помнила свою мать. Но отец много, очень много рассказывал ей. И всегда говорил, если бы она была жива – она бы безумно любила свою куколку-дочку, говорил, что у Кристины ее глаза, ее повадки, что мать ее была поразительно красива.
Кристина безумно сожалела, что не могла видеть свою мать, что не помнила ее.

Но ее любил отец. И мать ее тоже любила. Пусть там, высоко, на небесах.

Эрик почти не помнил ни одного своего родителя. Более того – не знал любви от них.
- Мать запрещала мне ходить с открытым лицом. И я ее понимаю. Я не мог ходить в местную школу, как все обычные дети. Приходилось учиться дома, чтобы вовсе не умереть с тоски. Хотя бы этого мне не запрещали. Мне было интересно. Только, чем больше проходило времени, и чем я становился взрослее, тем отчетливее я понимал, что матери я лишь в тягость. – Он вздохнул. – И я ничего не мог с этим поделать.
- Но ты же был ее сыном.
- Я был ее проклятьем.
- А потом? Что потом?
- Я устал от ее слез. Я понимал, что меня все равно ничего не будет ждать, кроме как ненависти. Я сбежал.
- Куда?
- Никуда. Просто в пустую ночь. А еще в те дни в городе был цирк. Мне было очень интересно. Я редко выходил из дома куда-то, и почти ничего подобного не видел. А он был одновременно таким красочным, таким громким… Помнится, у них был номер с обезьянкой, которая танцевала, каталась на самокате и выполняла различные акробатические трюки.
Кристина, сосредоточив на нем взгляд, внимательно слушала, правда, этого момента она совершенно перестала понимать его слова.
- Причудливых акробатических трюков в исполнении обезьяны я не видел, зато видел это существо в клетке. А еще, когда она отказывалась что-то делать хозяин ее бил. Обезьянка сжимала лапками толстые прутья клетки, и рыскала глазами. Ты когда-нибудь видела живую обезьяну? – Кристина поймала на себе его тяжелый взгляд.
Вопрос заставил Кристину нервно засмеяться.
- Нет. – Ответила она натянуто.
- Они похожи на людей.
Кристина улыбнулась одним уголком рта.

- Мне почему-то всегда казалось, что она всюду находила меня глазами, даже если никто больше не видел. У этих существ почти человеческий взгляд, глубокий и проникновенный. Слишком глубокий, чтобы поверить, что у животных нет души…

У Кристины открылся рот, и участилось сердцебиение, когда она слушала все это.
- Меня почему-то потянуло к этому взгляду.
- И что потом?

- Я старался не попадаться на глаза. Пару дней мне удалось как-то перебиваться, и не попадаться людям на глаза. Вряд ли дома меня стали усиленно искать. А вечером второго дня, когда по идее представление было окончено, ее снова посадили в клетку. Не знаю, что пришло ей тогда на ум. Она крутилась в ней, как заводная. И в конечном итоге маленькая головка пролезла через прутья, но бедняжка не учла того, что туловище – нет. Она бы задохнулась. Высвободиться она никак не могла. Я подполз к клетке, на сколько хватило сил, попытался раздвинуть прутья. Да только она еще сильнее начала визжать, и подняла жуткий шум. Она начала раскачивать клетку, и та в итоге со страшным грохотом повалилась на пол. В тот момент я даже понять не успел, как меня схватили. И обезьяньему хозяину показалось, что я буду куда более забавным и прибыльным номером, нежели акробатка-обезьяна. – Он опустил взгляд, посмотрев на свои руки. Они дрожали. – И обращался он со мною ничем не лучше того, как обращался с животным.

Кристина вздрогнула. Эрик усмехнулся, видя, что Кристина ужаснулась его словам.
- Они сняли афиши с обезьяной, у них появились другие афиши. – С горечью сказал он. – Но кажется, та самая обезьянка была единственным живым существом, которое не оставило меня. Иногда она подползала к клетке, и пытливым, почти человеческим взглядом рассматривала меня, словно тоже видела то, чего так боялись люди. Она просовывала маленькую лапку сквозь прутья и позволяла себя гладить по шерстке. А иногда она приносила мне сушенный финик, или еще какую-нибудь снедь. Словно чувствовала, что тогда я хотел лишь ей помочь, а ей нечем отблагодарить меня. А потом… я не помню точно, сколько я провел времени там. Но думаю, если бы однажды не Жири…

Кристина преодолевала дрожь во всем теле, такую, как при холодном порывистом ветре. Кажется, ему было сложно говорить обо всем. А она заставила его… сколько еще ужасов в его прошлом?

Вдруг Кристина потянулась к нему, и взяла за руку, сжала ее в своих двоих, и прижала к своей руке.
- О… Эрик, - вдруг произнесла она тихо, дрожащим голосом.
Он поднял на нее взгляд. Впервые она назвала его по имени. Ее мягкий нежный голос; с ее губ слетело его имя. Он никогда не слышал своего имени из ее уст. – Я… я не знала обо всем этом.
- А тебе и не надо было.
- О, если бы я могла чем-то помочь, Эрик. – Пожала она плечами, не сводя с него взгляда. – Хоть как-то… все это время, все эти годы. Право, я не знаю. Стереть всю эту боль. Ты не заслужил… ты ведь…
Под ее взглядом он почувствовал себя неловко, попытался освободить свою руку.
Кристина крепко держала, и не отпускала его. А руки у него дрожали. И сердце у нее билось часто-часто. Он это чувствовал.
- Прости.
- Все хорошо. – Попытался скрыть он волнения.
Остаток дороги они оба промолчали. Эрик ощущал себя полностью открытым и незащищенным перед ней. Теперь она знала даже то, что почти не знал никто.


-

- О мадам Жири! – Кристина упала на колени подле больничной койки своей названной матери.
- Встань, и сядь на стул. – Произнесла та первым делом.
Кристина повиновалась.
- Вам лучше, мадам Жири?
- Лучше.
Антуанетта заметила, что девушка в расстроенных чувствах, а на ресницах ее дрожат слезы.
- Все хорошо, Кристина, дорогая?
- Да. Да… - Потерянно пробормотала та, вытирая слезы. – Я просто… просто… Просто волновалась за вас.
- Не стоит. Все хорошо.
- Эрик тоже приехал. Он зайдет к вам позже. – Дрожащим голосом произнесла Кристина, совсем по-детски шмыгая носом.
Антуанетта нахмурилась.
- Он сказал тебе свое имя?
- Да. – Повела плечом Кристина. – Совсем недавно. Я попросила его.
- Это хорошо…
- И еще много чего. – Словно в пустоту прошептала Кристина. – Мадам Жири, - Кристина взяла ее за руку. – Вы поправитесь. Врач долго не позволит быть с вами, но я постараюсь вас как можно чаще навещать.
Антуанетта постаралась глубоко вздохнуть. Но поперхнулась.
- Я так давно вас не видела…
- Прости меня, дорогая. Но мне все равно сейчас за короткое время не объяснить всего, на что ты, вероятно, хочешь получить ответы. Ты ведь за этим приехала, верно? – Кристина вздохнула. И отрицательно покачала головой. - Как ты жила этот год, милая?
- Я не знаю. Этот год я жила, словно в страшном ночном кошмаре. Без Рауля. – Прошептала Кристина. – Я сама не знаю – как. Но я одного не могу понять – почему вы сказали того, чего не было?
- Это сложно объяснить. Ты же понимаешь. Признаюсь тебе честно, Кристина, мне никогда не нравилось его увлечение. Он сгорал, это чувство опаляло его, и лишь приносило ему боль. Но он не слушал меня. Не хотел слушать. А я слишком хорошо понимала, что вряд ли смогу ему помочь. Но не могла иначе. С течением времени он стал мне, как брат. А тем, кто нам дорог, не желаешь зла. Более того, я знала и знаю – каков он. Иногда он делает глупости. Ты мне тоже не безразлична. – Кристина, время от времени всхлипывая, смотрела на мадам Жири пустым взглядом. - Я была не против, когда ты была маленьким ребенком. Я все-таки верила в его благородство, и верила, что он не причинит тебе зла, просто иногда будет играть с тобою. Но когда ты стала расти, и стала преображаться, что нормально для девушки твоего возраста, его разум стал вполне естественно реагировать на все это, как и подобает мужчине.
- Мадам Жири, - всхлипнула Кристина. – Я понимаю… Но сейчас, сейчас все иначе. Вы хотели нам добра, и я не могу и не хочу вас винить. Я понимаю, почему вы сказали ему о том, что я… я… - Она даже произнести не могла. – Что я умерла. Вы просто не хотели, чтобы он безумствовал дальше. Но вот сейчас… А знаете, - Кристина опустила глаза. – Мне показалось, он обычный.
- Конечно, он обычный, Кристина. – Грустно усмехнулась Антуанетта. – Только есть много моментов, которые разделяют его со всеми другими людьми. Если бы твое сердце не принадлежало другому мужчине…
Кристина крутила в руках платок.
- Скажи, а сейчас, когда это горе коснулась тебя и твоего возлюбленного…
Кристина приложила платок к губам, и заплакала. Плечики ее стали сотрясаться в рыданиях.
- Он был для меня самым дорогим человеком после моего отца, у меня были к нему самые нежные чувства. Он был моим другом… он бы мог стать моим мужем. А теперь…
Антуанетта вздохнула, и качнула головой, словно такой ее ответ она ожидала и предполагала. Да, она любила Рауля, и другого она даже не надеялась услышать от Кристины.
- Вот видишь. – Разочарованно произнесла она. - Прошу тебя, Кристина, будь осторожна…
- Вы думаете… - Кристина подняла голову, - он может причинить мне вред? – Нахмурилась Кристина. – Он изменился. Кажется, он изменился.
- Или ты просто никогда его не знала. – Объяснила ей мадам Жири. - Я ничего не думаю, дорогая девочка. Я просто прошу тебя быть осторожнее, и прошу, не причиняй ему больше боли.

-

- А мы можем остановиться здесь? – Теребя перчатки в руках, спросила Кристина, когда их экипаж поравнялся с Сент-Шапель. – Я бы хотела помолиться.
Эрик положительно ей кивнул. Экипаж остановился, и Кристина, опираясь на его руку, вышла. Она сделала несколько шагов вперед, и вдруг остановилась, обернувшись.
- Я пойду одна? Ты не пойдешь, Эрик? – Кристина сделала акцент на его имени, словно пробовала неизвестное до недавнего времени имя, и примеряя его к своему «учителю».
Ему шло. Так показалось Кристине. Надо же, столько лет она называла его «ангелом» даже не предполагая о том, что у него может быть земное человеческое имя.
- Нет. Я подожду тебя здесь.
Кристина положительно кивнула, и он услышал поспешный стук ее каблучков у себя за спиной.

Кристина, поежившись от прохладного ветра, который зашелестел в складках ее платья, облепившего ее фигуру, как только она покинула церковь, вышла на улицу, торопливо начала искать глазами Эрика. Она нашла его вовсе не у их экипажа.
Тот, увидев ее, сделал несколько широких шагов в сторону экипажа. У толстой стены собора, что-то бубня себе под нос, сидел неприглядного вида нищий.
Эрик что-то поспешно убрал во внутренний карман сюртука, и взялся за ручку двери экипажа.
- Мы задержались, Кристина. Садись. – Прохладно произнес он.

- Ты подал ему? – Остановившись, спросила у него Кристина. – Тому человеку?!
Эрик быстро спрятал он нее взгляд, так и не ответив на ее вопрос.
- Кристина, нам надо ехать. Ты, должно быть, устала за эту поездку.
- Совсем немного, - приподнимая полы платья, и становясь на ступеньку экипажа, сказала Кристина. – Но это ничего. Я отдохну, когда мы вернемся. – И улыбнулась.

* * * *

Кристина время от времени посещала Париж. Она навещала мадам Жири, которая шла на поправку, встречалась с подругой. Они болтали с Мэг в каком-нибудь кафе, им обоим было, что поведать друг другу.

Последние дни осени сменились зимой. А затем как-то незаметно весною…
Время для Кристины, как она оказалась в этом доме, текло очень быстро. Эрик от нее ничего не требовал, они почти не встречались в большом доме. Изначально он предложил ей остаться жить в этом доме, а для ее большего удобства он бы мог вообще здесь не появляться. Разве что – раз или два в несколько месяцев, просто чтобы справиться о ее здоровье и состоянии.
На что Кристина категорически заявила, что жить одна она в этом большом доме не будет.
…Она боится. Чего – она внятно так и не пояснила ему. И будет премного ему благодарна, если он не покинет ее, так как его компания ее вовсе не обременяет.
Иногда он уезжал, оставляя ее одну. Иногда работал наверху, у себя в кабинете. Кристине он ничего не запрещал, ни от чего не ограждал.
Два раза в неделю она, заказывая свежие цветы, ездила на могилу к своему жениху. И ни разу он не сказал ей слова против. Кристина, каждый раз выходя из дома боялась, что, вернувшись, навлечет на себя его гнев.
Но он не злился, не приходил в ярость. Он вообще старался почти с ней не разговаривать. Словно каждое слово, сказанное им Кристине, разрывало его сердце, и лишь распаляло неудовлетворенную страсть. На самом деле – так оно и было. Всякий раз, как он оказывался рядом с нею, он чувствовал себя еще отстраненнее от нее. Понимая, что сердце Кристины отдано навсегда другому, и ему не дано этого изменить. Разве что – смириться.
После их разговора по дороге в Париж он вообще избегал смотреть ей в глаза, словно он раскрыл ей что-то зазорное.
Но все время быть в одиночестве она не могла. И потому, всякий раз она старалась приблизиться к нему, завести какой-нибудь разговор, встретиться в гостиной или библиотеке.
Единственные моменты, когда они безоговорочно встречались - это за обедом и ужином.
Пообедав несколько дней в одиночестве, Кристина спросила его, возможно ли будет, если они будут приступать к трапезе вдвоем. Он с неохотой, но дал ей согласие. Не столько из-за удобства для него самого, сколько лишь ради нее, чтобы не огорчать и не расстраивать.

-

За эти несколько месяцев Кристина узнала, что есть моменты, о которых у него лучше не спрашивать, что есть темы, на которые с ним лучше разговаривать, дабы получить от него положительный ответ, что, когда он вне себя от ярости, или, наоборот, в хорошем расположении духа – у него меняется цвет глаз, от темного, почти сравнивающуюся со зрачками до совсем светлого, как молодая трава, что ему не нравится, когда его расспрашивают о прошлом, но он безумно любит, когда она рассказывает о своем детстве, что он часами может не сводить глаз с танцующего на фитильке свечи пламени, что он любит грызть кончик пера, когда записывает ноты, что порою ему куда больше нравится не обременяющий домашний костюм, но как только появляется необходимость – он сразу же одевает безупречно сшитый по последней моде, всегда идеально выглаженный костюм.

Кристина с ребячьим интересом познавала совсем чужого и незнакомого доныне ей человека, и с каждым днем все больше убеждалась, что совсем не знала его, когда была лишь его ученицей, а он ее учителем, не готовым показаться ей на глаза.
И отчего-то все чаще она ночами, засыпая, как только закрывала глаза, произносила про себя его имя, и невольно обращалась к его образу, который, похоже, все больше влек ее к себе…

-

Он внимательно наблюдал, как Кристина с усердием, прикусив кончик язычка, доставала мякиш из горбушки свежей булки. Тонкие гибкие пальчики с острыми ноготками вписались в мякоть хлеба, рвя ее на маленькие кусочки.
Выщипав середину, она положила по правую руку пустую горбушку с хрустящей корочкой, а по левую мягкий мякиш и принялась за основное блюдо.

Положив вилку, Эрик, усмехнувшись, задумчиво произнес:
- Ты всегда так делала.
Кристина подняла большие глаза, и часто заморгала ресничками, не понимая его слов.
- Откуда ты знаешь? – Голос ее дрогнул. Она догадывалась и без его ответа.
- Я многое знаю, Кристина Даэ. – Вздохнул он, отодвигая тарелку, так и не прикоснувшись к ужину, кладя рядом салфетку. – Как ты ешь, как вытаскиваешь из хлеба мякиш. Ты не любишь жесткие хлебные корки. Ты не любишь их потому, что твой отец говорил тебе – они могут поцарапать горло. Ты боишься испортить голос. Ты любишь спать на левом боку, подложив под щеку руку и поджав ноги. Как ребенок. Ты любишь смотреть в ясную погоду на мигающие звезды. Еще ты безумно любишь слушать плеск воды, он напоминает тебе плеск морских волн, когда ты вслушивалась в эту незамысловатую музыку природы при жизни своего отца. – Он замолчал.
А Кристина готова была еще слушать и слушать.

Пораженная таким откровением, Кристина смутилась, и сразу же, поднеся к губам мякиш, сосредоточив на нем взгляд, чтобы не видеть взгляда Эрика, обиженно произнесла:
- Подглядывать и подслушивать не хорошо. – И она положила в рот хлеб.
- Я никогда не подглядывал. – Словно пристыженный ее замечанием, и он отвел от нее взгляд, и взялся теребить кончик белой салфетки. – Я просто… был с тобою рядом.

Ну как ей объяснить все то, что он сам с трудом понимает?
Остаток ужина прошел в молчании. Кристина лишь изредка кидала на него любопытствующие взгляды. Похоже, аппетита у него не было. К ужину он не прикоснулся.
Кристина, пока тоже с неохотой ела, пыталась прикинуть, сколько прошло времени, и сколько все это длится.

- Я провожу тебя. – Вдруг неожиданно произнес он, вставая из-за стола, когда Кристина закончила ужин.
- Да, хорошо. – Подбирая полы своего платья, и расправляя складки, позволила Кристина. – Столько уже времени прошло, а мы все-таки очень мало проводим времени вместе. – Вдруг, набравшись смелости, сказала Кристина, когда они поднимались по лестнице.
- Что ты хочешь сказать этим? Тебе нужно мое общество?!
- Мы почти не разговариваем.
- Кажется, обо всем основном мы давно поговорили. Все, что мог, я рассказал тебе. Больше нечего.
Кристина хмыкнула.
- Неужели? Но мы ведь… друзья. – Вдруг разочарованно произнесла она. – Может быть… может быть, нам больше проводить времени вместе? Можно даже гулять. Здесь красивый сад. Я часто хожу в беседку, сажусь на лавочку, и вышиваю. – Зачем-то разоткровенничалась она с наивностью малого ребенка. - Ведь в этом ничего плохого нет! – Произнесла девушка, остановившись у двери в свою спальню.

- Наверное, нет. – Согласился он. – Я обещаю, что подумаю, Кристина. До завтра. – Попытавшись не показывать волнение, произнес он.
- До завтра. – Как заведенная куколка, повторила она за ним.
Прощание по канонам этикета было сказано, но они оба так и продолжали стоять в коридоре. Отчего-то, он не спешил покидать ее, а она не спешила развернуться и оставить его по другую сторону двери своей спальни.

Они просто смотрели друг другу в глаза, наблюдая, как маленькие искорки света, отражающиеся от светильников в коридоре, играют в расширенных зрачках.
Вдруг, он приблизился к ней. Кристина не отстранилась.
- Спокойной ночи, Кристина.
- Спокойной ночи. – Снова повторила за ним она, и вдруг почувствовала, как он сжал ее плечи.
Лицо его еще ближе приблизилось к ней, уголки губ Кристины приподнялись в смущенной улыбке.

Она вдруг, чувствуя, как они снова сближаются, собирая всю смелость, в предвкушении чего-то, от чего ее сердце заходилось, вытянула губы. Плечи ее сжали еще крепче, и она чуть не вскрикнула от неожиданности, но заставила себя перебороть этот порыв.
До соприкосновения их губ оставалось совсем немного, и кажется, даже коснулся самого уголка ее губ, как резко скользнул губами вверх, к ее виску, и его щека, не покрытая маской, тесно соприкоснулась с ее щекой. Она ощутила учащенное его дыхание, и несильное трение его кожи о свою щеку.
Его кожа приятно и щекотно, слегка царапала проступившей к вечеру легкой щетиной ее щеку. И вдруг Кристина почувствовала, что ей безмерно это нравится.
Кристина приоткрыла рот, и облизнула сухие губы, в которых она чувствовала, как пульсировала кровь.
Он сжимал ее плечи все крепче и крепче, не осмеливаясь переместить руки. У Кристины перехватило дыхание.

Это был их первый поцелуй. Нет – второй. Не считая того, в подвале. Хотя, этот был не такой. Другой. Здесь он первый поцеловал ее. Да и вовсе не в губы. А куда-то в уголок губ, почти не соприкасаясь ими. Словно, немного не рассчитав, ошибся, собираясь коснуться ее щеки. Хотя, может, это и был расчет? Целуя в щеку воровато затронуть всего лишь крохотный уголок губ?
Он отпустил ее, и отпрянул. У Кристины полыхали щеки. Она улыбнулась, кивнула, словно еще раз попрощавшись, и быстро повернула ручку двери.

Кристина закрыла за собою дверь, и припала к ней спиной. Она вдруг ощутила, как сердце от чего-то в разочаровании защемило. На секунду ей даже стало обидно и одновременно стыдно за свои мысли. Ей хотелось, чтобы тот момент в коридоре не кончался никогда…
- Рауль, прости меня. – Прошептала она про себя, почему-то чувствуя за собою вину.

* * * *

Кристина корила себя за слабость, которую она же сама проявляла. И всякий раз, бывая на могиле своего жениха, ей казалось, что ей не будет прощения за все то, что она совершает, за те мысли и желания, которые ее посещают. И если прямо здесь, прямо сейчас ее постигнет наказанье божье и разверзнуться небеса, поразив ее огненной молнией – она примет это.
Кристине казалось, что она слишком много мыслей уделяет другому мужчине, сама не ожидая этого. Она думала, что подобное никогда не случится, что память ее никогда не закроет от нее горе потери, а оказалось, что все так нежданно изменилось за последнее время, что стала она, сама того не желая чувствовать что-то такое, что пока не могла отвергать.
Но боль со временем утихает, притупляется. И последние несколько месяцев Кристина чувствовала, что это именно так. Сначала ее это пугало, она ненавидела себя за то, что так просто смогла все забыть, ненавидела себя за то, что ей стало интересно с другим мужчиной, и не переставала гадать – смогла бы она так скоро излечить свое сердце от боли, если бы на пути ей встретился совсем другой человек? Нет, не смогла бы, наверное…
- Господи, я стараюсь, я стараюсь преодолеть это… забыть! Но почему, почему все это не выходит у меня из головы? Рауль, милый, ты должно быть меня ненавидишь за все это! Прости меня, прости! - Шептала она, посещая могилу своего жениха, и тут же начинала заливаться слезами.
Все чаще она понимала, что образ его, как жениха отходит от нее все дальше и дальше, размывается в сознании, и остается лишь друг, хороший дорогой друг, которого ей так не хватает.
Кристина боялась, не сделает ли она ошибку, однажды позволив себе слишком многое. Но, похоже, все чаще разум ее уносился от этих тревожных мыслей. В воображении перед глазами плыли все больше красочные яркие картины, она восхищалась красоте полной луны, которая заглядывала в окно ее комнате, она начинала что-то воображать, когда смотрела на догорающие свечи, она могла часами рассматривать крупные шапки цветов в саду, ей хотелось улыбаться, и больше никогда не плакать.
И так, слишком много слез было в ее жизни.

С каждым днем Кристина, словно тянулась к нему ближе и ближе. Он все-таки дал ей согласие на нечастые прогулки, день ото дня он сам не замечал, как стал проводить с ней все больше и больше времени. С той, кого по-прежнему считал единственной и любимой, кто снилась ему ночами, превращая сладостные фантазии в ночные кошмары.
Они, словно сами, не замечая, тянулись друг к другу. К его удивлению она позволяла ему все больше и больше. Она позволяла брать себя за руку, она бросала на него многозначительные странные и непонятные взгляды, позволяла потом соприкасаться их губам.
Нечастые будто случайные короткие поцелуи стали неотделимы от моментов, когда они были вместе. По-началу, ему было тяжело, но он больше не мог с собою бороться, а Кристина лишь, похоже, после некоторого времени колебания одобряла его действия.
Кристина позволяла себя целовать, словно сама чувствовала в этом потребность. Однажды, после того прощания в коридоре, он снова приблизился к ней, и робко коснулся губами ее лба. И она не оттолкнула его. Потом в следующий раз он спустился губами ниже – поцеловал в щеку, видя, что она лишь улыбается ему, и только тогда – он сначала очень нерешительно, а затем с жадностью оголодавшего зверя поцеловал ее в губы.
Он помнил лишь ее сладкое сухое дыхание, и короткий стон во время поцелуя, на который она все-таки ответила...
Иногда она сама тянулась к нему, словно случайно соприкасаясь с ним губами, и тогда уже сама целовала его. Так же, как когда-то сама поцеловала его. Она сама наивно тыкалась губами в его щеку. Он начинал искать ее губы, и они словно два наивных ребенка начинали дразнить друг друга, играя в какие-то самим непонятные игры.

С каждым разом поцелуи становились все смелее, все глубже. Поцелуи. Горячие. Глубокие. Жгучие. Но не больше. Кристина позволяла лишь себя целовать. Она никогда не позволяла рукам блуждать по ее телу, никогда не позволяла губам спускаться на шею и грудь. И он почти никогда этого не делал, стыдясь сам, понимая, что она и так чересчур щедра к нему…
Кристина любила сидеть вечерами на большом мягком ковре перед камином, перебирая пальчиками ворсинки, и смотреть на огонь. Еще она любила в эти моменты что-то рассказывать ему.
- У тебя такой большой и богатый дом. – Вдруг произнесла она. – Тебе хорошо платят за твои работы… И может быть, твои произведения скоро станут очень-очень, - она по-детски сморщила переносицу, - известными. Ты этого заслуживаешь.

- Она мне вовсе не нужна. Дело вовсе не в известности. Я совершенно не хочу быть известным на весь мир. Да, они платят мне неплохие деньги. К тому же, не считай меня бедняком. У меня есть кое-какие сбережения. Живя в театре я не тратил деньги, получаемые от директоров, - он усмехнулся, - на всякую ерунду.
Кристина пожала плечами.
- Тогда зачем тебе были нужны все эти деньги, если тебе самому было нужно так немного для жизни?

- Я не хотел, чтобы моя женщина нуждалась хоть в чем-то. – Он сделал паузу. Кристина, выжидая, на него смотрела. – Я хотел, чтобы она чувствовала себя как можно лучше, и ни в чем не испытывала нужды.
Кристина рассеянно забегала по комнате глазами, словно не зная, что ему ответить.

- Ей повезет, Эрик, - вздохнув, сказала Кристина. – Той, которой ты отдашь свою любовь.
Он горько усмехнулся ей в ответ. Она все-таки ранее упросила его сесть рядом, и сейчас он очень близко чувствовал ее, хоть и не переводил на нее взгляда, сосредоточившись на танцующем в камине пламене.
- Правда.
- Нет, Кристина. – Возразил Эрик. – Все не так просто.

Кристина засмеялась, пытаясь перевести все в шутку, опуская глаза. Ее рука скользнула по ворсистому ковру и очень скоро наткнулась на его руку. Он был уверен, что она отдернет руку, но она накрыла своей ладошкой его руку, и уже ища его глаза, подняла взгляд. Когда их глаза встретились – Кристина, будто ни в чем не бывало, хихикнула, прикусив припухлую нижнюю губку передними зубами.

Он придвинулся к ней ближе, шумно выдохнув, чувствуя, как в груди концентрируется что-то тяжелое. Кристина сначала, улыбнувшись уголками губ, смущенно немного отстранилась. Он замер. А потом сжала его руку.
Он высвободил свою руку и придвинулся ближе, сжав ее плечи. Ему вдруг показалось, что чтобы он сейчас не сделал – она не будет сопротивляться. Он сделал движение ей на встречу, вперед, и Кристина неожиданно для него покладисто подалась назад, до сих пор ощущая его руки у себя на плечах.

Она захныкала, и под его напором опустилась на пол. Кристина почувствовала, как спина коснулась мягкого ковра, как голова утонула в своих же волосах. Сначала она почувствовала, как он наклонился над ней, часто задышал, а потом ощутила непривычную тяжесть. И это было не только необычно для нее, но и безрассудно влекущее. И самое пугающее было в том, что ей не хотелось его отталкивать.
Ничего подобного она не ощущала. А при таком тесном контакте она могла с поразительной точностью ощущать и чувствовать все изгибы его тела. Что повергало ее в панический страх и смущение.
Ей казалось, что в ласках и поцелуях с Раулем они заходили слишком далеко, и лишь сейчас она стала понимать, что это было не так. Но никогда она еще не чувствовала такого огня внутри, как в этот момент. И на долю секунды ей показалось, что только этот взгляд, прикосновения этого человека могут разжечь его внутри.
Кристина вздохнула, набирая в легкие воздух, что бы дышать. Эрик опустил глаза, плотно обтянутая синей тканью грудь вздымалась то вверх, то вниз, а вполне глубокий вырез открывал взгляду очертания манящей ложбинки. Он на несколько секунд задержал на ней взгляд, чувствуя, как начинает плыть перед глазами. И сразу же поднял глаза на лицо Кристины.
Любопытный девичий взгляд встретил его. Она, словно ожидая чего-то, изучала его лицо. Он отчетливо прочитал в ее глазах страх. Но не тот страх, что бывает перед убийцей или преступником, какой-то другой, перед неизвестностью.

Он зарыл лицо в ее волосы, и почувствовал как в нос ударил терпкий опьяняющий запах. Кристина, простонав что-то, пошевелилась, это заставило его вернуться в реальность, и он снова приподнял голову, почти соприкасаясь своими губами с ее.
Кристина первая подалась немного вперед, и коснулась его губ. Поцелуй был недолгим. Кристина разомкнула сладостную пытку, и, запрокинув голову назад, совсем по-детски засмеялась, что только привело его в еще большее замешательство.
Сейчас, когда он практически всем телом ощущал ее, каждое его движение вызывало у него страх, и опасение – сделать что-то не так.
Запрокинув голову и оголив белоснежные зубы, Кристина дала ему возможность прикоснуться к шее и острым ключицам.
Почему-то он сейчас, почти не раздумывая, позабыв об осторожности, торопливо припал губами к ее коже на шее. И в этот момент почувствовал, а точнее услышал, как она выдохнула. Выдох больше походил на стон.

Кристина почувствовала, как кожа загорелась от поцелуев. В момент все тело свело странной болезненной судорогой, ей стало ужасно неудобно. Юбка ее платья мешала и сковывала движения.
Правая рука его торопливо сжала грудь. Кристина прикусила потрескавшуюся от горячего дыхания губу, прикрывая веки. Но противиться она не могла, хоть и задрожала, ей казалось это неправильным и недопустимым.
Он переплел с ее правой рукой пальцы, продолжая вслушиваться в ее учащенное дыхание. В висках шумно забилась кровь. Румянец прилил к ее лицу, и она ощутила, что толи от жара камина, то ли еще от чего-то на лбу появилась испарина.
Кристина приоткрыла глаза и посмотрела на него. Блики огня делали мертвецки белую маску почти живой. Почти. Сравнивая ее с, кажущимся в полумраке темно-золотистым оттенком кожи. Она вдруг вскинула руку, и провела кончиками пальчиков по маске. Он напрягся. Она была теплой. Но все равно… безжизненной. Его глаза поспешно забегали по ее лицу, глазам, губам, подбородку.
Но рука Кристины соскользнула с его лица, и опустилась на плечо. Он позволил себе облегченно вздохнуть.
- Кристина… - Прошептал он, и, чувствуя, что напряжение во всем теле доставляет почти разрывающую изнутри боль, и притянулся к ней всем телом.

Под напором силы Кристина вжалась в пол, одновременно желая того, чего так боялась. Сладостная пытка сменилась испугом неизведанных ощущений.
Вдруг девушка вздрогнула, словно ее ужалили или обожгли огнем, глаза ее расширились, она немо проглотила крик негодования и испуга, на щеках проступили розовые пятна.
Кристина, чувствуя почти ощутимый, концентрирующийся где-то внутри живота страх, и волнами разливающийся по телу; она встрепенулась, со всей силы забилась под ним, и, упершись руками ему в грудь, сначала увернулась от его губ, а потом оттолкнула.
- Отпусти! – Сорвавшимся голосом выкрикнула она, разорвав блаженную тишину.

Он сразу же освободил ее из-под себя. Кристина села на ковре, обхватив руками колени, и сжавшись в беззащитный крошечный комочек.
- Кристина… - Извиняющимся тоном произнес он.
- Нет. Не надо. – Задыхаясь, произнесла она, внезапно начав дрожать. – Прошу… не надо. Прости. Прости меня… но мне надо… надо… к себе. - Она не могла подобрать слова, дрожа всем телом. – Я не могу… мы не можем.

Сладостная волнами растекающаяся по всему телу боль превратилась в нестерпимую, тянущую, почти поднимая в груди тошноту. Он сразу же ощутил себя виноватым в том, что напугал ее. И похоже очень сильно напугал.

Но если она всего лишь отделалась сбившимся дыханием, то ему еще долго придется терпеть эту неразрешенную боль, проходящую по всему телу, и колючим комом оседающую в самом низу, в самом нутре, держа тело в напряжении, не позволяя думать больше ни о чем другом.

Зря он все-таки тайно надеялся, что она примет его, что не оттолкнет, что ей будет хорошо с ним.
Кристина, как только собралась с силами, вскочила на ноги, и поспешила к дверям.

-

После этого случая он долгое время сторонился ее, не касался, даже, не брал за руку. Кристина словно понимала какое-то его смущение, и сама не навязывала свою компанию ему, избавляя от своего присутствия. Так длилось день, два, четыре.
Но она не выдержала. Ей казалось. Что она снова сделала что-то не так. Смущение и закрепощенность спали, и ей показалось, что она уже может смотреть ему в глаза после происшедшего, и даже, если приложит усилия, объяснить, что она повела себя очень глупо.
В конце концов, отчасти вина была на ней. Ей не следовало так откровенно пугаться столь естественного задуманного природой. Но как объяснить то, что в мыслях все иначе, и то, чего столь желает разум и тело в реальности оказывается пугающим, не позволяя даже сделать шаг на встречу этому.
Она не смогла в тот момент перебороть себя, и сейчас корила себя, уже несколько дней подряд, ругая себя за трусость. Вряд ли он понял – чего именно она испугалась. И теперь он снова будет искать причину в своей маске, о которой она в тот момент даже и не думала…

-

Кристина нашла его в гостиной. Он держал в руке бокал с вином, на коленях лежала открытая книга, к почтению которой, вероятно, он даже не приступал этим вечером.
- Я тебе не помешаю? – Спросила она виновато, проходя в комнату.
- Нет. – Не смотря на нее, ответил он.
- Я… - Кристина заломила пальцы на руке. – Прости меня.
- За что?
- В тот вечер…
- Не продолжай, Кристина, хорошо?! В тот вечер все закончилось именно так, как и должно.
- Вовсе нет. – Воспротивилась она. – Я была… я вела себя очень глупо. Я не хочу, чтобы ты подумал, будто бы я испугалась твоего облика. – И замолчала. Как продолжать с ним беседу – она не знала.
- Кристина, просить прощение должна вовсе не ты. Мне следует просить у тебя прощения. – Не своим голосом ответил он.
Кристина вздохнула. Она подошла к нему ближе и присела у его ног.
- Кристина, до свободного кресла пара шагов. – Он резко закрыл книгу, и отложил.
Но, казалось, она не слушала его. Она облокотилась о его колени, и притянулась к нему. Другого варианта – доказать ему правдивость своих слов у нее не было.
- Все хорошо…

Кристина закрыла глаза¸ и потянулась к нему. Неожиданно она слегка припала к его губам, и замерла. Губы его напряглись, и он вздрогнул. Первое, что пришло в голову – резко отдернуться от нее, прервав прикосновение. Но это оказалось выше его сил. И на секунду ей показалось, что он ответил ей.

- Не надо. – Отстранившись от нее и задыхаясь, сказал он. – Не надо. Мы однажды уже чуть не сделали глупость.
Кристина покраснела. Осталось уповать на то, что он этого не заметил в блике неярко горящих, потрескивающих свечей. Ей захотелось провалиться сквозь землю.
Вечно ты, Кристина, делаешь какие-то глупости, о которых приходится сожалеть!

О господи, как было глупо – как глупо было поверить в то, что что-то может еще быть?!
Кристина снова ощутила, как покраснела, и прикрыла веки.
Она просто глупенькая дурочка, если верит в то, что она вернет все назад.
- Я знаю, ты не веришь мне… - Разочарованно прошептала она. – А я не знаю, как тебе все объяснить. Просто, просто еще не время. Понимаешь?!
- Понимаю, что мы оба перестарались с грезами. – Сухо ответил он. – Ты ни в чем не виновата, прости, это моя вина.
Кристина прерывисто вздохнула, сдерживая слезы.
- Прошу, не злись на меня. Я не хочу. Чтобы ты злился.
- Я не злюсь.
Кристина улыбнулась сквозь слезы.
- Можно я останусь с тобою этим вечером? Мне очень одиноко. – Она поднялась с колен, прошла к столику, и налила себе из графина вино.
- Знаешь, я очень давно не пела, с тех пор, как переехала сюда. И не играла. Может быть ты не откажешь мне сыграть что-то этим вечером? Как ты на это смотришь? – Кристина смущалась, но переступала через это, продолжая говорить с ним.
Он пожал плечами, и поднялся на ноги.
- Но если ты настаиваешь, я совсем не против.
Кристина улыбнулась, и в глазах ее искрами заиграл восторг.

Такого чудесного вечера у нее не было уже давно. Ей нравилось перебирать пальцами по клавишам, она слышала его голос, и даже спела сама, в ответ на что ее «учитель» одарил ее строгим оценивающим взглядом, сообщив, что месяцы «молчания» не пошли ей на пользу. Но если потренироваться немного, ее голос снова придет в идеальное состояние. Кристине казалось, что ей это все нравится, что это доставляет ей удовольствие. Ей нравятся разговоры о музыке с ее «учителем», ей нравится распеваться, ей нравится смотреть на него, как он играет, как он сосредоточенно перелистывает листы бумаги с нотами.

-

Целый вечер они провели вместе. Кристине казалось, что за последний год она уже забыла, что это такое – радоваться и улыбаться. Ей было просто хорошо, комфортно и уютно. Неприятный осадок от того вечера почти исчез. Эрик даже пару раз улыбнулся, рассказывая ей что-то забавное, и она вообще удивилась, что он умеет улыбаться. Было непривычно видеть его таким, когда она привыкла к его хмурому настроению. Наверное, это называется умиротворение, - невольно подумала Кристина.

- Так как твои произведения? – Спросила она в конце вечера, когда они вернулись обратно в каминную.
- Я пишу их. – Повел плечом Эрик, сидя в кресле, пожелав быть подальше от нее, и рассматривая бокал с вином.
- Когда-нибудь можно будет взглянуть на них? – Кристина подняла на него взгляд, сидя на полу перед камином.
- Когда-нибудь ты сможешь услышать их.

Кристина улыбнулась, и, привстав, снова потянулась за графином с вином.
- Кристина, не пей столько. Тебе достаточно одного бокала в этот вечер. Ты так не считаешь?
- Ты боишься… - Рассмеялась Кристина, взяв со стола наполненный бордовой, с кровавым оттенком, бокал.

- Интересно чего? – Фыркнул он, приподняв бровь.
- Меня… - Пригубив бокал, хитро протянула Кристина, наконец, выпрямившись, и расправляя складки на платье.
Она сделала несколько шагов по направлению к нему.
- Вам мадмуазель, - Эрик слегка улыбнулся, - вообще не следует пить. Ты несешь чушь.
- Не следует?! – Брови Кристины изогнулись, и она хохотнула.
Она наклонилась к нему, держа в одной руке полный бокал, а другой, поправляя прическу.
- А почему?
- Кристина… - Увертываясь от ее губ, произнес Эрик.
- Что?! Ну, так почему?! Отвечайте мсье, - шутливо зашептала она, - или… или я…
- Что - ты?! – Эрик замер, сделав серьезное лицо.
- Я… - Она облизнула кончиком языка сухие губы, и покраснела.

Кристина рассмеялась, и вдруг, потеряв равновесие, подалась вперед, практически повалившись на него. Вино из ее бокала расплескалось, и обмочило ей платье. Эрик поспешно стряхнул капли вина со своего рукава.

- О господи, - выдохнула Кристина, вскочив на ноги. Сладкая дымка сумасбродства рассеялась.
- Еще один испорченный костюм по вашей вине, мадмуазель. – Она не поняла – проговорил ли он это в шутку, или с негодованием.
- Прости… я… не хотела.
- Ничего. – Коротко ответил ей он. – У меня их много. Я завтра же закажу еще десяток, так как боюсь, вам доставляет удовольствие это премилое занятие.
Кристина отстранила бокал, поставив его на стол.
- Ты ведь не сердишься за это?
Он ответил ей молчанием.
- Ну скажи, прошу тебя… - Она надула губки.
- Нет, Кристина. В сотый раз за этот вечер повторяю тебе, что не сержусь.
- Ну и хорошо.
Его тон показался ей слишком сухим и не выразительным. Она вдруг подпрыгнула на месте, потом подбежала к нему, залилась игривым смехом, слегка дотронулась, и, хохоча, побежала прочь из комнаты.
Эрик какое-то время стоял в полном непонимании. Что эта девчонка себе позволяет? Интересно, ему казалось, или она действительно не упускала момента подразнить его?

Кристина, приподняв юбки, чтобы не спотыкнуться и не запутаться в них, задорно смеясь, взбежала по лестнице вверх.
Она остановилась у двери в свою спальню, положив руку на ручку двери, только входить в комнату не спешила. Кристина вздрогнула, когда ее руку накрыли горячей ладонью. Кристина вздохнула, и почувствовала, что второй рукой он обнял за талию.

Кристина задышала еще чаще. Задохнулась показавшимся ей сухим и горячим воздухом. Рано или поздно она все-таки забудется, и к чему это приведет – она не знает.

- Эрик… - простонала она, попыталась повернуть ручку двери, но не смогла, он ей не позволил.
- Так мадмуазель хотела поиграть? – Она до сих пор так и не могла понять его тон – то ли шутливый и подыгрывающий ее озорству, то ли строгий, сухой и недовольный.
- Эрик! – Снова повторила она.
- Кристина…
Кристина обернулась.
- Прошу тебя. – Она ощутила, как он крепче прижал ее к своей груди. – Эрик, мы ведь… не… должны?! – В сомнениях спросила она, нежели произнесла утвердительную фразу.
- Ты уверена? – Да, конечно, не должны. На что он вообще может надеяться? Не должны! – Уверена?

Нет, конечно! О чем он? Не уверена. Зачем он спрашивает?

Кристина снова глупо хихикнула.
- Ты хочешь пойти со мною?! Так?! Не хочешь ли ты тем самым сказать, что не прочь провести ночь в спальне девушки?! – Тон ее был по-прежнему шутлив. А она играла с огнем. – Это очень дурной тон, сударь! Вас не учили приличиям? – Она снова рассмеялась, словно в очередной раз поддразнивая его, и разворачиваясь к нему лицом. Но его ответ мог быть далек от шутки.

- Увы, мадмуазель, меня не учили этикету! Я далек от совершенства.
Кристина в момент стала серьезной.
- Эрик, ты должен уйти. Прошу тебя. – Задыхаясь, и одновременно ища его губы, застонала она, цепляясь пальчиками в жесткую ткань сюртука.
- Ты боишься…
- Да, Эрик, боюсь. – Откровенно ответила она. – Боюсь, что… сама позову тебя за собою. Не удержусь. И не отпущу…
Он замер, удивленно глядя ей в глаза. Она не лгала. Она говорила чистую правду. Она боялась, что в один из вечеров больше не сможет ждать и запрещать себе, что не сможет больше делить постель с одиночеством.

Но она не могла. Нельзя. А он не мог согласиться, потому что был не готов. И она сама еще была не готова. Когда-то была готова. С Раулем. А сейчас – нет. А он не мог позволить себе взять верх безрассудству над разумом.

Но оба ощущали, что это пытка.

- Кристина… - Выдохнул он ее имя. - Иди… к себе… пожалуйста.
Но он не отпускал ее, а она не разжимала рук, что бы освободить его из объятий. Он крепко стиснул ее тонкий стан. Их губы каждое мгновение касались друг друга. При каждом поцелуе Кристина улыбалась.

- Эрик, но…
- Пожалуйста, Кристина. Так лучше. Я… я снова сделаю глупость.
- Какую?
- Я не знаю. Но я боюсь, что снова сделаю что-то такое, что уже не исправить. Ты же не хочешь, что бы… все началось снова. Когда-то я просил тебя быть со мной. Но ты…
- Но… тогда я тебя и не любила. Я не знала о тебе тогда ничего.
Он в изумлении отстранился от нее.
- А сейчас?
- А сейчас… сейчас мы уже давно проводим большую часть времени вместе, и… я не боюсь тебя. – Ответила она. Но совсем не то, чего он так жаждал услышать. - Ни тебя, ни чего-то другого…
- Но… помнишь.
- Что? – Не поняла она.
- Что я совершал когда-то и мог совершить.
Еще немного, и она сойдет с ума.
- Эрик, - голос Кристины дрогнул, - что ты чувствовал, когда убивал? – Выдохнула она. О господи, почему сейчас? Почему сейчас она спрашивает у него именно об этом, когда тело ее во всю сопротивляется разуму, готовое отдаться ему в любую секунду?
Он поднял на нее изумленный взгляд, и несколько секунд не моргая, смотрел. Потом резко отвел глаза, и сказал:
- Любовь к тебе.
- О господи, Эрик. – Кристина закрыла глаза.
Она прижалась к нему хрупкой фигуркой, спрятав лицо у него на груди, чувствуя, как он не может бороться с собою, и гладит ее волосы, плечи, спину.

- Кристина, зачем все это? – Переведя дыхание, спросил он, не смотря на нее.
Кристина пожала плечами.
- Я знаю, что значит – потерять любовь. И как это больно. – Сказала Кристина, поднимая на него глаза.
Он отпрянул. Кристина заметила, как поменялось выражение его лица, как потемнел взгляд.
- И поэтому… ты решила сделать мне подачку. Сжалиться над обделенным несчастным существом? Помочь, так это называется у тебя Кристина?

- Эрик, нет! – Вскрикнула она, протестуюя. Но не успела. Он отдалился от не, и Кристина ощутила холод во всем теле. - Эрик! – Простонала она, когда он развернулся и сделал несколько шагов от нее.
Он не остановился, понимая, что она зовет его за собою, что она не желает отпускать его, и готова в этот миг на многое. Если бы он обернулся – он дал бы ей сейчас согласие. Но он хорошо понимал, что потом они пожалеют. В первую очередь его бедная Кристина, которая просто запуталась.
Он привез ее сюда для того, чтобы оберегать от неприятностей и невзгод. Он не мог стать для нее самой большой угрозой, здесь же. В этом доме.

- Эрик?! – Уже с надрывом позвала она, закрывая лицо руками, и крик ее стал глухим и притупленным.
Но он так и не обернулся. Кристина рывком открыла дверь, и вбежала в холодную темную комнату, рухнув на кровать ничком, начав бить одеяло маленькими кулачками.

Она почувствовала, как рыдания подступают к горлу. Кристина, обессилев, зарыла лицо в подушках, и больше не сдерживая слез, заплакала.

Давно Кристина так долго и неистово не плакала…
* * * *

Уснуть Кристина не могла. Она вообще не могла уснуть уже несколько ночей подряд. Она чувствовала, как силы ее покидали, но сон не шел к ней, и все эти ночи она просто молча смотрела в темный потолок, натянув до самого подбородка одеяло.
Она стала себя ненавидеть. За свое безрассудство, за свою слабость, за свои желания, за то, что во время не смогла остановиться, и теперь бороться со всем стало еще сложнее. Она запуталась. И слезы ее так и катились из глаз.
Она села на кровати. Так прошло несколько минут. Кристина думала. Было прохладно. Ей показалось, что давно за полночь. Отчего-то ей показалось, что у нее осталось лишь два выхода в этой жизни – смерть и… он. Человек, которого она однажды предала, и который до сих пор продолжал ее любить. Так не бывает, такого не может быть.
Она осмотрелась. Она, зная, что будет сама себя еще долго винить и ругать за это, накинула на сорочку халат, запахнулась, и поспешно вышла из спальни.
Кристина, дрожа всем телом, прошла по коридору, подошла к его кабинету. Из щелки неприкрытой двери выбивался приглушенный свет от свечей. Должно быть, он был там.
Кристина глубоко вздохнула, и толкнула дверь. Она, аккуратно ступая по половицам, вошла в полутемную комнату.
Он, словно почувствовал ее у себя за спиной.
- Кристина? – Спросил он, собирая листы с нотами.
- Что ты делаешь? – Вдруг почувствовав тревогу, спросила она.
- Собираюсь. – Спокойно ответил ей он.
- Собираешься? Куда?
- Я уезжаю. Я не думаю, что будет верно мне продолжать оставаться здесь, Кристина. – Он продолжал складывать в стопку листы, и это вдруг стало неимоверно раздражать Кристину. Ей захотелось закричать, чтобы он остановился.
- Я не понимаю.
- Я не буду обременять тебя своим присутствием. Прости, если мои действия принесли тебе неудобства. – Натянуто, будто бы знал ее первый день, он принес свои извинения. - Единственное, чего я хочу, так это чтобы ты продолжала жить в этом доме. Я не хочу, чтобы ты возвращалась жить туда…
- Ты ведь не оставишь меня… - Прошептала она испуганно, одновременно понимая, что запуталась совершенно.
- Ты что-то хотела? – Он посмотрел на нее. – Уже поздно.
- Я… я хотела попросить прощения.
- Опять?

- Ты вряд ли простишь. – Начала сбиваться она. - Я не знаю, как правильней попросить у тебя прощения. Но ты все не так понял тогда. Там, тогда, я хотела сказать, что…
- Кристина.
- Подожди… мне надо многое сказать тебе. Но как – я не знаю. Потому, наберись терпения, прошу тебя. Мне очень нелегко, Эрик.
У нее задрожали руки. А шелестение бумаг ее сбивало и заставляло нервничать еще больше.
- Эрик, ты мне… нравишься. - Произнесла она совершенно глупую фразу, и запнулась, понимая, что говорит сейчас, как пятилетний ребенок. – Ты вызываешь во мне нечто такое, чего раньше не было, чего я не могу объяснить.
- Отвращение. – Съязвил он, и еще сильнее зашелестел бумагами. Ей показалось, что она начала ненавидеть его за это. Еще сильнее, чем за все остальное, прежнее, за что бы могла это делать.
Кристине казалось, что где-то неподалеку в бумагах шелестят крысы. Мерзкие противные крысы. И ее передернуло.
- Прекрати! – Вдруг закричала она, не выдержав. Эрик замер. - Клянусь тебе, Эрик, я не знаю, как передать или рассказать тебе это, что у меня внутри. Но… ты… мне приятно и хорошо, когда ты рядом.
Она ощутила, как он шумно вздохнул.
- Спасибо и на этом. Тебе срочно нужно найти поклонника, Кристина. – Недовольно потянул он. – Иначе ты сойдешь с ума от вожделения. Я же не могу являться таковым.

Кристина смутилась.
- Эрик, зачем ты так?
- Потому что… все это лишь обман, Кристина, - ответил он ей. – Это не любовь. Настанет момент, и ты встретишь того, в которого влюбишься по-настоящему, и с которым не будешь играть, как с домашним животным, как с забавой.

По щекам Кристины покатились слезы обиды. Она столько перенесла, она столько вынесла, она так долго и упорно боролась сама с собою, она почти преодолела этот страх, эти предрассудки, а теперь он говорит ей вот это, и все рушит…
- Зачем ты так жестоко со мною? – Выкрикнула она. – За что?
- Жестоко?!
- Ты не оставишь меня здесь одну! – Вернулась она к предыдущей теме, и слезы прыснули из ее глаз с новой силой.
Видеть эти слезы у него сил не было. Но было глупо – полагать, что Кристина может полюбить его, что она сможет ответить ему согласием, что она пожелает быть его, что он ей будет нужен та же, как и она ему. В который раз на это было глупо надеяться. Все эти ее действия были не больше, чем потехой и злыми шутками.
Если он посмотрит сейчас на нее, если он прикоснется к ней, то не сможет покинуть ее. А ей это не нужно. Наверное, и, правда, глупо хвататься за призрачную надежду о их общем счастье.
- Ты можешь поехать со мною. – Вдруг с холодом в голосе произнес он, будто предлагая совсем чужой женщине разделить с ним вечер, и одновременно замечая, как изменяется выражение лица девушки. Кристина, явно, недопонимала смысла его слов. А он не стал ее мучить. – В качестве… в качестве супруги.
Кристина ахнула, и отступила назад.
- Вот видишь, - горестно усмехнулся он. – Я снова напугал тебя. Тебе даже страшно это предположить, не так ли?!
- Я… когда ты уезжаешь?
- Сегодня утром.
Кристина замешкалась.
- Я не могу ответить тебе так сразу. – Потерялась она в собственных чувствах.
- Вот видишь! – Громко кинул он ей в укор. И Кристине показалось, что голос его налился яростью. Ей стало страшно.
- Подожди… - Всхлипнула она.
- Оставь это. Хватит. – Крикнул он.
Кристина сделала несколько шагов назад, не решаясь подойти. Надо же, ей стало казаться, что она больше никогда не увидит его таким… безумным?
Она закрыла лицо руками, и заплакала. Сама не зная – почему. То ли от того, что он ее оставляет, то ли от того, что кричит, и это пугает ее, то ли от собственной слабости – того, что она не может признаться ему во всем, сказать всю правду, и найти в себе силы – переступить через все те барьеры, которые они сами построили.
- Иди сюда! – Кристина почувствовала, что ее схватили за запястье, от неожиданности она взвизгнула, и поняла, что ее поволокли в коридор.
– Отпусти меня! Что ты делаешь!? Слышишь? Отпусти! – Твердила она ему, рыдая.
Он подвел ее к самой дальней двери, остановился, остановилась и Кристина, размазывая по лицу слезы, не в силах унять рыдания от испуга.
- Вот, видишь?! – Он толкнул дверь в незнакомую комнату.
Та с грохотом отварилась. В комнате было темно, Кристина ничего толком не разглядела. Она отчего-то думала, что эта дверь могла вести лишь в захламленную комнату или чердак. Оказывается, она ошибалась.
- Что это? – Простонала она, глотая слезы, чувствуя, что ее руки он так и не отпустил.
- Что?! – Возмущенно переспросил ее он, обращая на нее полный боли и гнева взгляд. – Это детская, Кристина! – Рявкнул он, и со всей силы снова толкнул дверь ногой, которая видимо, в прошлый раз, рикошетом отскочив от стены, поспешила закрыться.
Дверь издала какой-то визжащий стон, потом раздался грохот, и она почти слетела с петель, покосившись. Кристина вскрикнула, зажмурилась, вжала голову в плечи, словно дверь ненароком могла отлететь, и угодить в нее, нанеся увечья.
- Это могла бы быть детская, понимаешь? – Продолжал он на повышенных тонах, сам задыхаясь. – Могла бы… у нас могли бы быть дети, если бы ты вышла за меня замуж. Если бы ты хотела, если бы ты, если бы ты… - Он поперхнулся возмущением.
- Дети? – Повторила она машинально, и вдруг вздрогнула. - Что? Что ты сказал?
- Что у нас могли бы быть дети. – Зло повторил он. - Если бы ты любила меня… как своего виконта. Но это лишь мечты, не больше Кристина! Я слишком многого просил от тебя, мне не следовало верить в то, что ты изменишь свое отношение к тому, кого однажды уже отвергла, считая самым ужасным существом на свете…
Он отпустил ее руку, и, оставляя в одиночестве, поспешил прочь.
- Это не так! Ты не такой! Не такой! Я ошибалась, я тебя не знала… – Словно стараясь доказать самой себе, закричала Кристина. - Постой, постой… - Заливаясь слезами, Кристина кинулась за ним. – Господи, постой же!
Но он не слышал ее, удаляясь от нее. Кристина почувствовала, как в ней закипает какая-то странная и необъяснимая ярость. Если бы она могла, она сейчас бы кинулась на него, как дикая разъяренная кошка.

- Сейчас ты знаешь! Что-то изменилось, Кристина? Зачем тогда ты говорила мне о любви? – Кинул он ей по дороге в свой кабинет. - Или это очередная ложь?! Зачем тогда? Зачем, Кристина? Ответь, зачем ты играешь со мною, дразнишь, зачем ты заигрываешь со мною, словно и, правда, что-то чувствуешь?! – Его голос звучал возмущенно. – Я не хочу и не желаю быть твоим глупым наивным любовником для заигрываний и издевательств.
Кристина сорвалась с места, и последовала за ним, не обращая внимания на то, что волосы ее растрепались, щеки мокрые от слез, а сама она путается в полах распахнувшегося халата.
- Я не играю с тобою. Это правда! – Губы ее скривились. – Верь мне. Правда! Ты мне дорог. Ты мой друг… - Захлебываясь слезами, кричала она.
- Друг? Значит друг?! Значит вот какая твоя дружба, Кристина. И ты каждого друга целуешь. – Он в ярости переступил порог своего кабинета, в который раз обрушив свой гнев на дверь. - В губы. А его? Его ты тоже целовала, как друга? Или наоборот? И много у тебя друзей, с которыми ты так дружишь?
- Прекрати! – Кристина, запыхавшись, остановилась на пороге, сжала голову руками, словно не желая слышать эти его слова. - Ты обещал быть мне другом! – Она подняла взгляд, и увидела его совсем близко.
- Я не могу быть тебе другом, Кристина. Я до сих пор люблю тебя! – Обессилев, мученически произнес он. – Неужели ты этого так до сих пор и не видишь?! Но ты сама… все твои действия и взгляды…
– Ты ведешь себя, как ребенок! Глупый, глупый! – Кричала она, желая уязвить его. – Я ненавижу тебя, за твою глупость, за твою… Ты ведешь себя, как ребенок, слышишь?! – Уже не в силах остановиться, осыпала она его обидами.
Она подняла глаза – он стоял в двух шагах от нее. Еще один шаг, и он сможет дотронуться до нее. Кристина почему-то испугалась его в эти секунды. Спазма перехватила дыхание. Она, потеряв над собою всякий контроль, кинулась в глубь комнаты, страх мешался с гневом. Кристина толкнула стул, стоящий у нее на пути, потом еще один, словно вымещая на мебель свою злость.
Те с грохотом полетели на пол, рассекая тишину ночи. Кристина споткнулась обо что-то, и уронила с рядом стоящего столика что-то стеклянное, так как услышала звон битого стекла. Резкий звук отрезвил их обоих. Но не на долго. На пару секунд. Они посмотрели на упавшую мебель, и снова встретились взглядами. Кристина заломила руки, кинулась к роялю, на крышке которого были разложены листы с нотами, и, схватив их, укалывая и разрезая пальцы острыми концами бумаги, начала швырять их в разные стороны, словно сходя с ума. Эрик кинулся к ней, пытаясь остановить.
- Прекрати! Слышишь? Прекрати! – Он схватил ее за плечи, и тряхнул пару раз, как тряпичную куклу. – Остановись! Ты бредишь, Кристина!
- Я ненавижу… ненавижу! Я устала! Ото всего! – Сейчас она чувствовала нескончаемый поток гнева, который ей нужно было выплеснуть.
Она по-змеиному извелась в его руках, но вырваться у нее не получилось. Она сжала руки в кулаки, вскинула их, и начала со всем остервенением бить его в грудь, сама не зная, откуда у нее на это все силы.
Тонкая ткань халата спала с ее плеч, лицо стало чужим и некрасивым от гнева, глаза припухли от слез, а прядь волос забилась в рот, создавая противное, почти тошнотворное ощущение, и желание выплюнуть их вместе со своей яростью.
Она вскинула голову, продолжая биться у него в руках, выкрикивая что-то в его адрес.
- Хватит! – Оборвал ее он севшим почти чужим голосом, и оттолкнул от себя.
Кристина едва удержалась на ногах, отскочив к стене.
- Ты не в себе! – Кажется, он разозлился.
- Уезжай. Уезжай! – Закричала она. – Но я здесь не останусь, ясно? И мне все равно, что ты не желаешь, чтобы я возвращалась туда! – Она начала биться, как в припадке. – Почему, почему я осталась тогда жива?!
Он подскочил к ней, прижав к стене. Ее движения стали менее резкими, она стала затихать, как только он лишил ее возможности двигаться.
- Не смей так говорить!
- Прочь! – Оттолкнуть его у нее не хватало сил, он снова схвати ее руки, и прижал и их к стене.
И она замерла в его руках, словно тяжело дышащий, взъерошенный дикий зверек, ожидающий того, что последует за всем этим. Кристина ощутила, как холодная стена высасывает из нее тепло.
- Не смей меня трогать! – Огрызнулась она, и снова затрепыхалась. Собственные движения стали приносить ей боль. – Ты просто, ты…
Кристина скривилась. Но ее действия лишь сильнее начинали злить его самого. И по его взгляду она понимала, что еще немного, и на нее обрушится уже его гнев, от которого ей не будет спасения. Почему-то ему показалось, что именно этого она и добивается.
От спертого воздуха в полутемной комнате с закрытыми окнами и горящими свечами у нее поплыла голова, она покачнулась, закатила глаза, рискуя упасть на пол без сил. Но он держал ее, и этого не случится. Кристину начало раздражать его молчание.
- Я все равно тебя ненавижу! – Неистово выкрикнула она уже севшим голосом. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу! – Как капризный ребенок, сквозь слезы повторяла она. – Понимаешь?! Люблю, люблю, люблю… а ты, а ты..! – Вдруг не смогла больше противиться она сама себе. – Я согласна, согласна, согласна…
Но от того, что она допустила такую слабость, она стала желать освободиться из его рук еще сильнее. Она последний раз извернулась, согнула ногу в коленке, чтобы хоть как-то попытаться защититься, но не успела ничего сделать. Он мгновенно пресек все ее возможные действия.

Он ловко развернул ее спиной к себе, но не отпустил. Наверное, глупо и неправильно укрывать то, что все равно рано или поздно станет явным. Но сказать все так, как есть – означало придать собственную честь. И, кроме того, ощущая неподдельное притяжение, она ощущала еще и страх. Она не лгала ему, ей нравилось быть с ним рядом, дотрагиваться до него, касаться его губ своими. Но она боялась чего-то большего, лишь потому, что неизвестность не могла не пугать ее. Она забыла обо всем – она забыла о себе, о своей чести и приличиях, но даже это казалось ей почти не различимым, когда они были вместе. Наверное, она готова была бы даже спуститься в чистилище, или даже ад, чтобы нести расплату…
Он всегда помогал ей, а она не чувствовала себя сильной. Она боялась, что у нее не получится подарить ему счастье. А он нуждался в этом больше, чем кто-либо другой. Теперь, теперь, когда она обо всем знала. Это было слишком непросто. Если она оступиться, и будет плохой женой, плохой возлюбленной? Рауля она не уберегла, а если и их любовь она не сможет уберечь?
Руки его поспешно поднялись к плечам, задев грудь, сокрытую лишь легкой тканью сорочки и шелкового халата. От плеч руки скользнули вниз, по запястьям и переместились на талию, крепко-накрепко заключая ее в свою власть. Сил противиться и буйствовать у нее больше не было, хотя в груди загнанной птицей бился протест того, что все это неправильно, и ей нужно вырваться, убежать как можно дальше. И никогда не возвращаться, никогда.
А потом снова плакать ночами, ненавидеть себя, и снова потерять все, к чему они оба так долго шли…

Перед закрытыми глазами Кристины затанцевали смазанные образы и картины. Она обернулась, и вопреки всему, что сейчас происходило внутри ее груди, потянулась к нему губами.
- Не смотри на меня! – Кристина уловила в его голосе недовольство.

Он подтолкнул ее вперед, и спустя секунду, под напором силы она грудью упала на холодную гладкую поверхность крышки музыкального инструмента.

- Отпусти… - Произнесла она бездумно, словно механическая кукла, нежели сама желая этого. Она путалась в собственных фразах. Кристину охватила паника. О том, что может произойти дальше она могла лишь догадываться.
Она заскользила грудью по гладкой поверхности инструмента, ноги стали неуклюже расползаться, но резкий толчок подтолкнул ее, не позволив съехать окончательно.
Кристина проехалась грудью вперед. Лакированная поверхность от соприкосновения с кожей противно взвизгнула.
Вдруг Кристина внезапно задохнулась, у нее в горле перехватило дыхание, глаза застлала кровавая вспышка, растекаясь тысячами капель, и все поплыло. Она поняла, что начинает терять сознание. Кристина сжала руку в кулак с такой силой, что ее ногти впились в кожу.
Ей показалось, что острые ногти ранят кожу, и тонкие струйки крови уже текут по запястьям, окропляя крышку фортепиано. Она на секунду перевела дыхание, замерла, и тупо уставилась на свою руку – это был лишь обман. В полутьме она сумела разглядеть, что рука была чистой, никакой крови не было.
От напряжения в голове загудело. Неожиданно она ощутила нарастающую тяжесть, и над самым ухом, опаленным горячим сухим воздухом она услышала до боли знакомый голос. Она плохо понимала сейчас и разбирала звуки, но его голос услышала:
- Дыши, - сбиваясь сам, прошептал он ей на ухо, - дыши Кристина, слышишь меня?! Просто дыши. Только не останавливай дыхание. Глубже дыши.

И тут она поняла, что с момента, как перед глазами все померкло и зашумело в ушах, она ни разу не вздохнула. Она схватилась за горло, и начала быстро и жадно, как загнанная собака, хватать ртом воздух.
- Вот так, дыши. – С характерным тоном учителя, одобрительно, словно как в былые времена, когда он объяснял ей особенности какой-нибудь из партий, сказал он.
Спустя несколько секунд, а может и минут (она плохо различала время) все отпустило, шум стал тише, а картинка перед глазами четче, и лишь судороги, до сих пор идущие волнами по телу напоминали о чем-то неизведанном ранее.
Но из состояния умиротворения ее вырвал очередной сильный толчок. Она вскрикнула и вскинула руки, задев стоящий на фортепиано бронзовый подсвечник. Тот с грохотом полетел в темную бездну, глухо ударившись об пол.

Кристина несколько секунд, сопротивляясь, билась, больше инстинктивно, нежели с осознанием этого, но оказалась проигравшей. Еще через какое-то время она почти перестала противиться ему, и поддалась его силе. Некоторое время они неуклюже двигались, внося диссонанс в собственные действия, но несколько мгновений спустя, словно подсознательно нашли общий ритм, начав сходиться в едином ритме.

Он протянул руку, и его ладонь накрыла ее ручку.
- Я люблю тебя, - прошептал он ей на ухо. – Слышишь? Люблю, прости меня Кристина. Ты нужна мне, чтобы жить. Мне не нужно ничего, если тебя не будет рядом. – Ровные фразы размеренным голосом действовали на нее, как колыбельная.
Кристина ощущала, как спадает боль, и рассеивается перед глазами туман. Все это позволило ей забыться, она перестала ощущать течение времени, перестала ощущать свое тело, и вернулась в реальность лишь тогда, когда, обессилев, припала влажной от слез щекой к лакированной крышке.
- Я люблю тебя… - Ей показалось, что она произнесла это в пустоту.
Слова застревали в горле, которое пересохло.
Двигаться сил не было. Крышка, которая еще недавно была прохладной, и холодила кожу, стала почти горячей, и теперь обжигала кожу.
Она притянулась к нему, прильнув, и они оба, подавшись в сторону, резко дернувшись, покатились в темноту комнаты, теряя опору. Кристине показалось, что в его объятиях она полетела в бездну. Она от неожиданности вскрикнула, рука ее непроизвольно схватила край гардины, занавешивающей окно его кабинета. Кристина машинально потянула за собою тяжелую штору. Кольца, держащие ткань на карнизе не выдержали, и с треском начали лопаться, словно маятник, отсчитывая секунды.
Тяжелый бархат начал накрывать их с головой, заставляя задыхаться и путаться в складках, словно погружая под воду.
Кристина закашлялась и забарахталась под темным покрывалом ткани. Она почувствовала, как одной рукой прижимая ее к себе, как и прежде, другой он отбросил драпировку, и Кристина получила возможность вздохнуть полной грудью. Она, откидываясь назад, почувствовала спиною под собою складки скользящего бархата, только сейчас осознавая, что на ней ничего уже не одето. Только сейчас это было уже не важно.
Кристина нашла его губы, и поцеловала, они покатились по полу, заключая друг друга в объятия, которые не спешили разнимать.

Наверное, до этого момента он и помыслить не мог, что сможет когда-нибудь тронуть ее, причинить ей вред, пусть и такой естественный, когда она билась в его руках.
Но теперь он знал, что уже не сможет без нее – не сможет уже жить, не чувствуя эту хрупкую беззащитную женщину у себя в руках, в своих объятиях, не целовать ее, не слышать ее голос, не вздрагивать, когда она зовет его, когда она тянется к нему, не слышать ее смех.
И если все это оказалось сном и фантазией, и на самом деле она не любит и никогда не любила его, а он погубил ее таким образом, то проще после этого умереть, чем пережить эту потерю.

Кристина проснулась от того, что она задыхается. Ее охватил панический ужас. Она поспешно разомкнула веки, в ужасе теряя последние капли кислорода.
И только после этого она поняла, что утыкается носом в чужую грудь. Кристина на секунду улыбнулась, и осторожно отстранилась, чтобы позволить себе дышать.
Но это не помогло. Дышать было по-прежнему трудно. И только после этого она поняла, что он столь крепко прижимает ее к себе, что медленно начинает душить ее в своих объятиях. Кристина на долю секунды замерла, подняв на него взгляд. Она никогда не видела его спящим. Казалось, сейчас, когда он спал, он был еще более беззащитен.

Будить его она не хотела, но и оставаться в крепком кольце его рук не могла, рискуя задохнуться. Она пошевелилась, и он тот час же открыл глаза, пробудившись, но, крепко прижимая ее к себе, словно опасаясь, что она, подобно дымке, растворится по утру. Она лежала, рассыпав тяжелые локоны по его плечу и подушкам, обнимая его.
- Ты меня задушишь. – Прошептала она шутливо.
Он машинально ослабил объятия. Кристина вздохнула, и сама прижалась к нему.
Она только сейчас осознала, что находится в той же самой комнате, в которой очнулась в первые, как оказалась в этом доме. Все было знакомо, кровать, стены, большой шкаф, который она когда-то открывала, широкое окно, с выходом на балкон.
Она подняла на него глаза, встретившись с его взглядом.
- Как мы здесь оказались? – Спросила она осипшим голосом.
- Очень просто. – Не вдаваясь в подробности, ответил он. - Или ты бы предпочла проснуться на холодном полу?
В памяти Кристины пронеслись обрывки прошлой ночи, и она невольно покраснела, почувствовав себя не самым лучшим образом. Только, жалеть было уже бесполезно. Но самое постыдное было в том, что она и не хотела жалеть об этом.
- Слугам придется долго наводить там порядок.
Кристина спрятала лицо в подушке, смущенно что-то прошептав себе под нос.

- Ты хотел уезжать сегодня утром. Уже утро. Разве нет? – Спросила она разочарованно, когда снова подняла голову. Пряди волос упали ей на глаза, и она, было, хотела вскинуть руку, чтобы поправить их, но он ее опередил.
- Утро. – Подтвердил он.
Кристина вздохнула, словно чувствуя, что все закончилось, и он все-таки оставит ее.
- …Но мы ведь можем уехать вечером.
Кристина резко приподнялась, и села на кровати.
- Ты все еще хочешь, чтобы я стала твоей женой?
- Ты уже ей стала. Или я… ошибся с ответом, когда ты сказала, что любишь?
Кристина пожала плечами.
- Ты по-прежнему хочешь этого, даже после…
- После случившегося? Ты считаешь, я могу с тобою так поступить? Твое тело никогда мне не смогло бы заменить твоей любви, Кристина.
Она пожала плечами.
- Ты… не ошибся с ответом!
Она спустила ноги с кровати, и обнаружила на полу до боли знакомую смятую гардину. Уголки ее губ приподнялись в улыбке, ей показалось, что прошлое отступило назад. Она быстро обернулась на него, и почти шутливо поддразнивая, произнесла:
- А где твоя маска?!
Он встревожился.
- Должно быть осталась… там. – Голос его принял тревожный тон.
- Может быть, ты не будешь ее искать, хотя бы пока мы вдвоем?
И почему-то рассмеялась…


-

- Интересно, премьера удастся? Опера будет иметь успех?
- Думаю, будет. Хотя, буквально через несколько минут мы это и узнаем.
Тяжелый занавес отгораживал мир иллюзии от мира реального. Свет медленно начинал гаснуть.
- Сегодня аншлаг. Ни одного свободного места.
- Еще бы.
- Несколько дней назад, на одной из опер во Франции я скучал.
- Уверяю вас, все, что мне довелось посмотреть и услышать здесь за последнее время – стоит внимания.
- Удивительно слышать такое от критика!
Пауза.
- Хотя, жаль, сегодняшнюю премьеру могла бы играть сама супруга композитора. Но, увы…
- Да? Кристина… Кристина… не могу вспомнить точно.
- Да, Кристина Даэ. Она выступала на этой сцене семь лет.
- Это про нее была какая-то история?..
- Да. Но об этом уже мало кто вспоминает.
- Одного не пойму - почему же «могла бы»?
- Ну… потому что, все предельно просто. Как бы вам объяснить… видите вон ту ложу? Вверху?.. Ну?
- Да. Теперь вижу.

Молодая, красивая женщина, которая сидела рядом с опрятным необычным мужчиной, блистая искрящимися камнями сережек в ушах и колье на шее, улыбнулась ему, что-то шепнула на ухо, и немного привстала, чтобы поправить горжетку.
На ней было довольно свободное, красивое платье, подчеркивающее полную грудь. Но при хорошем зрении даже из партера можно было с легкостью проследить очертания ее фигуры, и понять, что жена маэстро была на сносях.
- Видите ли, скоро примадонна итальянской оперы подарит ему второго наследника. И готов держать пари с кем угодно, он творит для нее. Для нее одной. Они души в друг друге не чают. Кстати, кажется, посетить собственную премьеру уговорила его именно она.


КОНЕЦ.

Дата написания: 2006 год.

<<< Назад

В раздел "Фанфики"
На верх страницы