Пролог

Апельсины были великолепны. Ярко-оранжевые, с матовой, покрытой тончайшим слоем воска кожурой, которая словно светилась изнутри. Их привезли несколько дней назад и теперь они лежали в витрине магазина, торгующего фруктами. В конце декабря они стоили немало, потому что были выращены в специальных оранжереях и предназначались для тех, кто мог позволить себе купить к праздничному столу самые лучшие и дорогие продукты.

Хозяин магазина распорядился, чтобы апельсины красиво разложили на свежих еловых ветвях, каждый фрукт покоился в изысканной ажурной чашечке, вырезанной из белоснежной бумаги. Они составляли центр композиции и невольно привлекали к себе внимание прохожих. Уже не один человек замедлил шаг и заворожено приблизился к стеклу, чтобы хорошенько рассмотреть лежащие за ним яркие фрукты, сверкающие точно слитки червонного золота. Накануне Рождества апельсины смотрелись как райские плоды, а уж благоухали они, наверное, словно сад в июле.

Немудрено, что состоятельные люди или служанки из богатых домов то и дело поднимались по ступенькам и входили внутрь магазина. Когда они снова появлялись на улице, на их лицах сияли глуповатые, но очень довольные улыбки. В корзинках и пакетах, которые они держали в руках, лежали закутанные в несколько слоев плотной бумаги драгоценные плоды.

Нет, право же, апельсины были великолепны.

Между тем на крыши домов спустилась рождественская ночь, а вслед за ней на город обрушилась первая в уходящем году метель. Порывы ветра швыряли в лица редким прохожим пригоршни снежной пыли. С неприятным скрипом раскачивались вывески лавок и кофеен. Небо заволокло громоздкими тучами, в разрывы которых изредка пробивался бледный и неуверенный свет луны.

Припозднившиеся горожане ускоряли шаг, спеша укрыться в тепле домов и ресторанов. В занесенных снегом одеждах, озябшие и ссутулившиеся прохожие были похожи на белесых мотыльков с хрупкими слюдяными крылышками, летящих на яркий свет ламп. Там кипела жизнь. Отгородившись от непогоды, люди готовились провести Рождество со своими близкими, знакомыми, друзьями и любимыми.

Где-то уже охлаждалось в серебряных ведерках шампанское, томились в духовках и ждали своего часа рождественские гуси с подрумяненной хрустящей корочкой, обложенные печеными яблоками. Хозяйки сервировали столы и принимали гостей, а маленькие дети улеглись в кровати и видели в своих снах, как веселый белобородый старик вручает им подарки, о которых они втайне давно мечтали.

В эту ночь было возможно все, даже самое невероятное. Но, разумеется, чудеса всегда происходят только с теми, кто еще верит в них.

х х х

....От стены одного из домов отделилась тень, а затем у тусклого фонаря материализовалась в тощего мальчишку лет двенадцати, одетого в куцее, не по росту, пальто с короткими рукавами. Штаны ему едва доходили до щиколоток, а обувь была так плоха, что один из башмаков был обвязан веревкой, дабы подошва не отпала на ходу. На голову подростка было натянуто нечто среднее между мешком и вязаной шапкой. Этот, с позволения сказать, убор закрывал мальчишке почти все лицо. Были видны лишь тонкие губы и острый, упрямо выдающийся вперед подбородок. Из отверстий, проделанных в мешке-маске-шапке, сверкали черные затравленные глаза.

Крадучись, он приблизился к магазину, около которого в такой поздний час никого не было, и восхищенно замер, разглядывая выложенные в витрине фрукты.

Ах, как хороши были апельсины! Спелые, налитые солнцем и сладостью, они притягивали к себе взгляд.

Парнишка почувствовал, как во рту скопилась кислая слюна, сглотнул ее и поморщился. Он, как зверек, принюхался к морозному воздуху, и ему почудилось, что он угадал в снежной свежести ночи чуть резковатый, но удивительный аромат золотых плодов. Ему захотелось разбить стекло, схватить один из апельсинов и вонзить в его упругую горьковатую кожуру свои зубы, а потом добраться до восхитительной мякоти. Снова ощутить, как брызжет сок, как стекает по подбородку и чуть пощипывает чувствительную кожу

Он очень хотел вспомнить

Возле дома, в котором он жил когда-то, росли деревья, а на их ветвях каждое лето появлялись оранжевые плоды. Он любил забраться на сук повыше и, спрятавшись среди густой листвы, вдыхать в себя запахи земли, травы и спелых апельсинов. От насыщенных ароматов приятно кружилась голова. Хотелось закрыть глаза и подставить ладони солнцу. Или спуститься с дерева и упасть в траву. А потом, сжав зубами зеленую былинку, бездумно уставиться в яркое небо и наблюдать за бегущими по нему кучерявыми облаками. Или, разомлев от запахов и тепла, безмятежно заснуть прямо среди цветов под жужжание пчел и стрекот невидимых насекомых.

Это было так давно, что он уже начинал сомневаться а не выдумал ли он сам себе апельсиновый сад и белый дом в тени деревьев? Может, ничего этого не было? Может, он родился с этим мешком на лице и всегда, даже несмышленым малышом, принимал участие в представлениях их бродячего цирка?

Но нет. Он помнил золотое мерцание, тяжесть сорванных с дерева налитых плодов и цукаты из засахаренной плотной кожуры, которыми его иногда баловала добрая пожилая женщина, что жила с ним под одной крышей и заботилась о нем.

Он оторвался от своих воспоминаний и глубоко вздохнул. Пора возвращаться, иначе его отлучка вызовет гнев неприятного человека с гадким запахом изо рта и глубоко посаженными глазами, хватавшегося за плетку каждый раз, когда ему что-либо было не по нраву.

Мальчишка с сожалением провел худыми пальцами по гладкому стеклу витрины и спустя несколько секунд исчез из виду.

х х х

- А-а-ап-чхи-и-и! - громко чихнул кто-то, после чего вполголоса чертыхнулся.

В темной палатке, продуваемой сквозняками, вдруг появилось легкое свечение. Оно становилось все ярче и ярче, вспыхнуло, подобно метеору, а потом исчезло с громким хлопком, оставив после себя женщину средних лет в старомодном платье цвета рассветных лучей и с высокой прической, украшенной живыми розами. Незнакомка была очень маленького роста - даже в своих туфельках с пряжками и на каблуках не выше дамского зонтика, - но прекрасно сложена и могла бы показаться путешественницей, невесть каким ветром занесенная в страну великанов. Если бы кто-нибудь из ученых мужей ее увидел, он был бы посрамлен удивительным фактом, что, оказывается, на нашей планете живут такие крохотные люди, и о них никто прежде ничего не знал.

Дама внимательно осмотрелась по сторонам и недовольно наморщила лоб. Она вглядывалась в темный угол, откуда слышалось чье-то дыхание. Потом хлопнула в ладоши. Мгновение - и все вокруг осветилось, будто в палатке зажгли с десяток-другой свечей, и можно было, наконец, разглядеть обитателя унылого жилища.

На продавленном соломенном тюфячке, поверх кучи какого-то старого тряпья спал мальчик лет двенадцати, его ветхая одежда вряд ли служила ему хоть какой-то защитой от холода. Ребенок свернулся калачиком и прижал кулаки к груди, словно даже во сне хотел защититься от кого-то, кто мог причинить ему боль.

Это был совершенно обычный и в то же время самый необычный мальчишка, которого ей приходилось когда-либо видеть. Несчастный оборвыш был беден, как церковная мышь, но женщине и раньше неоднократно встречались сироты и дети из нищих семей. Необычность же этого ребенка была в том, что его лицо скрывало некое подобие мешка с дырками для глаз. И почему-то к ней сразу пришло понимание, что грубая ткань накинута на лицо мальчика неслучайно.

Однако ей нужно было приниматься за дело. Крошечная женщина аккуратно расправила юбки и, посмотревшись в зеркальце, золотой цепочкой было прикрепленное к шелковому поясу ее платья, приняла самый важный и независимый вид.

- Эй! Э-э-эй! - затормошила она ребенка.

Тот вздрогнул и сел на тюфячке, жмурясь от непривычно яркого света.

- Кто здесь? Господин директор, Вы? Уже утро? - Он закрыл ладонями глаза и прошептал: - Извините меня, я сейчас Я уже почти готов. Не сердитесь...

Его голос был хриплым спросонья и звучал приглушенно из-под нелепого мешка, надетого на голову.

- Фи, как можно принять меня - МЕНЯ! - за неопрятного и грубого человека, который уже несколько часов дрыхнет беспробудно, потому что выпил за ужином слишком много отвратительного вина? - раздался звонкий мелодичный голос, словно рассыпали хрустальные шарики.

Мальчик отнял руки от глаз и застыл от изумления, увидев в шаге от себя незнакомку, более всего походившую на чудесную куклу - такую игрушку он видел однажды, с белым фарфоровым лицом, гладкими щеками, окрашенными нежным румянцем, большими синими глазами и золотыми локоны. Только эта "кукла" двигалась, улыбалась и хмурилась, а еще могла разговаривать.
- Кто Вы? - потрясенно выдохнул он.
- Вообще-то мужчина, даже если он еще маленький, должен представиться первым, а потом уже требовать этого от дамы, - насмешливо произнесла незнакомка и лукаво прищурилась.
- Да? Ох, простите, - опомнился он, встал со своего тюфячка и поклонился. - Но у меня нет имени, мадам. Вернее, было давно. А теперь у меня много разных имен, одно хуже другого. Позвольте мне не называть их Вам.
- Вот как. Но кто ты такой, мальчик?
- Никто - он потупился. - Я принадлежу директору нашего цирка. Он говорит, что я его вещь.
- Вот уж ерунда! - незнакомка неожиданно рассердилась. - Как глупы люди! Никто не может быть ничьей собственностью! И утверждать обратное просто невежественно, неразумное дитя!
- Простите меня, мадам.
- Ах, да Я не представилась. Меня зовут Гунхильда. Люди называют меня феей, хотя это не совсем так.
- Кто? Фея? - губы ребенка расползлись в скептической улыбке. - Фей не бывает. Это все глупые сказки.
- Конечно, не бывает. Разумеется, сказки, - охотно согласилась она и уселась на корешок большой толстой книги, лежавшей рядом с тюфячком. - Но я существую, причем независимо от того, веришь ты в меня или нет.

Мальчишка шмыгнул носом и опустился на корточки напротив своей необычной гостьи.

- А, кажется, я догадался! Вы мне снитесь! - уверенно произнес он и рассмеялся. - Как странно.
- Ты можешь думать, как тебе угодно, - она пожала плечами и улыбнулась ему в ответ. - Пусть будет по-твоему. Но знаешь ли ты, что означает сон, в котором тебе является фея?..

Глаза Гунхильды загадочно блестели. Она вновь посмотрела в зеркальце, и когда его опустила, произошло необъяснимое: вместо женщины средних лет появилась юная девушка. На ней было то же самое платье цвета рассветных лучей, только ее волосы больше не были уложены в сложную прическу, а мягкими золотыми волнами спускались на плечи. Изящная, стройная, с яркими синими глазами, похожими на полевые васильки, она была дивно хороша.

- Подобный сон - предвестник удачи, - произнесла девушка с таинственным видом. - Он пророчит исполнение заветной мечты. Ведь у тебя же есть заветная мечта?

Он растеряно посмотрел ей в глаза, а потом отрицательно покачал головой:

- Нет.
- Как это нет? У каждого есть мечта. И я здесь для того, чтобы ее исполнить.
- То, чего бы я хотел больше всего на свете, вы сделать не сможете, - печально произнес он дрогнувшим голосом.
- Для меня нет почти ничего невозможного. Скажи, чего бы ты хотел? Я с радостью тебе помогу. Сделаю все, что в моих силах. Ну? Не бойся!
- Я не боюсь. - Мальчик сразу как-то сгорбился; его плечи поникли, словно на них взвалили тяжелый куль. - Но раз уж Вы мне снитесь, я скажу Вам, чего б я хотел И чего никогда не будет. Я еще никому этого не говорил. - Он помедлил и облизал губы. - Смотрите.

С этими словами он стянул со своей головы мешок.
Девушка невольно ахнула.

Лицо мальчишки было страшно изуродовано. Прозрачная сероватая кожа, не знающая солнечного света и похожая на тончайшую папиросную бумагу, обтягивала кости длинного черепа. Из впалых глазниц под чересчур выпуклыми надбровными дугами обреченно и грустно смотрели черные глаза. Ноздри неправильной, словно бы рваной формы создавали иллюзию, что носа почти совсем нет, а вместо него только две зияющие дыры. Голова была почти лишена волос, и кожа на ней была покрыта желтоватыми струпьями.
Если бы Гунхильда была простой смертной, она наверняка упала бы в обморок от открывшегося ее взору зрелища. Но она была не обычной женщиной и ее не могло испугать человеческое уродство, даже самое ужасное. На ее глаза навернулись слезы жалости и раскаяния.

- Бедный мальчик бедный мальчик, - прошептала она и протянула руку, чтобы погладить ребенка по голове.

Но он отпрянул, словно она хотела его ударить, и вновь натянул на себя мешковину.

- Вы не сможете изменить этого - глухо произнес он и сжал кулаки. - А все остальное не имеет никакого значения. Уже не имеет.

Что Гунхильда могла ему ответить? Он был прав. Она могла многое, но не была всесильной. Изменить лицо, данное человеку от рождения, как и его судьбу, она не только не могла, но и не имела права.

Прежде она являлась к детям или чистым душой взрослым, которые думали, что фея им просто снится, и исполняла их нехитрые желания. Дарила им надежду и новые мечты, которые со временем сбывались, помогала решать повседневные проблемы, облегчала заботы. Предоставляла тем, кто искал новых приключений, шанс отправиться в дальние страны. Она навевала сладкие сны, несущие успокоение и отдых, раскрашивала детские фантазии самыми яркими красками, учила верить в себя. Она умела это и многое другое, но сейчас оказалась бессильна что-либо сделать для несчастного ребенка, сидевшего перед ней.

- Прости меня, пожалуйста Я ничего не знала...
- Я привык. И мне ничего не нужно.

Гунхильда не могла заставить себя посмотреть мальчику в глаза. Она бросила взгляд на маленький колченогий табурет и увидела на нем потертый скрипичный футляр.

- Это твой инструмент? произнесла она, чтобы избавиться от сковавшей ее неловкости.

Парнишка кивнул утвердительно.
- Ты играешь на скрипке?
- Да, и не только на ней. Еще на фортепиано и немножко на гитаре. А зачем это Вам? - спохватился он.
- Видишь, я оказалась никудышной феей и впервые чувствую себя беспомощной+ты можешь выполнить мою просьбу?

Мальчик удивленно посмотрел на нее и пожал острыми плечами.

- Пожалуйста.
- Сыграй мне. Что хочешь. Я хочу послушать тебя.

Он не стал отнекиваться или ждать, что его начнут упрашивать. Молча открыл футляр, бережно, словно самую великую драгоценность, взял скрипку в руки и, отойдя в противоположный угол палатки, повернулся в пол-оборота к Гунхильде и начал играть.

....За свою долгую-долгую жизнь она ни разу не слышала произведений, которые он исполнял, и потому догадалась, что это его собственные сочинения. А еще она поняла, что мальчик, стоящий перед ней, гениален.

Его музыка была удивительно гармонична и прекрасна, она врачевала душевные раны и ласковой рукой сжимала сердце. Сейчас она возвратила Гунхильду на ее родину, в далекую Швецию. Сдержанные, будто приглушенные краски родной земли заполнили пространство перед ней. Она видела волнующееся серое море с нависшим над ним густым туманом; волны, бьющиеся о крутые скалистые берега фиордов. Слышала тоскливые горловые крики белых чаек, почти касающихся поверхности моря своими острыми крылами. Гунхильда как будто вновь бродила по маленьким и безлюдным островам, покрытым медвяным вереском и бархатистым изумрудным мхом. Вдыхала аромат сосновых лесов, купалась в озерах с прозрачной ледяной водой.

И это чудо для нее сотворил ребенок, для которого она не сделала ничего. НИЧЕГО.

Гунхильда слушала музыку, закрыв глаза, и чувствовала, как по ее щекам скатываются слезы. Ей было больно, как никогда прежде, и в то же время она чувствовала себя умиротворенной, словно наконец постигла знание, к которому стремилась всю свою жизнь.

- Спасибо, мой дорогой - тихо прошептала она, когда мальчик закончил играть и положил скрипку в футляр. Сегодня ты сделал меня самой счастливой. Спасибо тебе за это.

Он ничего не ответил. Несколько минут ребенок кусал губы, потом повернулся к ней и произнес, странно блестя глазами:

- Я обманул Вас, когда сказал, что больше ни о чем не мечтаю. Это неправда. Я хочу стать лучшим на свете музыкантом. И я клянусь, что стану им. Без всякой помощи. Сам. Иначе все это, - он рассек ладонью воздух, - бессмысленно.

Гунхильда молча взяла его за руку. И тут она в одно мгновение увидела всю его жизнь, с самого рождения, и все поняла. Все-таки она была не обычной смертной.

- Нам пора прощаться, мальчик Скоро рассвет, а я не могу так долго задержаться у одного человека. Не я установила эти правила. Но я тебя никогда не забуду. И я знаю, как тебя отблагодарить. Прощай.

Она подула ему на глаза, мальчик покорно опустился на продавленный тюфячок и, свернувшись клубочком, заснул. Его дыхание стало ровным и глубоким.

- Прощай, - повторила Гунхильда.

Ребенок не видел последней перемены, которая произошла с его странной ночной гостьей. Становилось все темнее и темнее, точно гасли одна за другой невидимые свечи, и за мгновение перед тем, как пропал последний огонек, в мерцающем сиянии возникло лицо абсолютно седой морщинистой женщины с потускневшими глазами.

х х х

Этой ночью во всем городе не осталось ни одного апельсина. Необъяснимое дело - тысячи спелых плодов исчезли, словно их никогда и не было. И никто из горожан не озаботился их внезапной пропажей.

Ведь Гунхильда была самой обычной феей.

А на окраине города в одной из палаток бродячего цирка, по непонятной причине насквозь пропахшей цитрусами, спал мальчик. Ему снился белый дом, окруженный апельсиновым садом. Мальчик лежал в зеленой траве, закрыв глаза и раскинув руки в стороны. Он улыбался.

Конец

В раздел "Фанфики"
На верх страницы