— Ватсон! — Шерлок Холмс на секунду оторвался от окна, бросив быстрый взгляд в мою сторону. — Идите-ка сюда. Скорее, друг мой!
Я нехотя поднял голову — «Сравнительная анатомия» д-ра Креббса занимала в тот момент всё моё внимание — и увидел, что великий сыщик занят своим любимым делом — разглядыванием прохожих на Бейкер-стрит.
— Посмотрите на эту девушку! — настаивал Холмс, продолжая следить за каким-то интересным объектом. — Так-так... Дорогой доктор, по-моему, это к вам. Хмм, и мне почему-то кажется, что сегодня у вас будет очень интересный пациент.
Я подошел к окну и действительно увидел молодую служанку, с испуганным видом бегущую по улице со шляпной коробкой в руках.
— Надеюсь, у вас есть что-нибудь от отравлений? — поинтересовался Холмс.
Я машинально кивнул.
— Тогда берите свой саквояж и спускайтесь вниз, — серьёзно посоветовал великий сыщик. — Дело срочное, дорога каждая секунда.
Я не стал расспрашивать и последовал совету.
Когда через полчаса я поднялся наверх, Холмс сидел в кресле и курил трубку.
— Ну, как там наш пациент? — поинтересовался Холмс.
— Пациентка, — уточнил я. — Как вы и говорили — отравление.
— Есть шансы на благополучный исход?
— Довольно много. Организм молодой, помощь оказана вовремя. Думаю, она проживет ещё много лет...
— И как же зовут будущую долгожительницу?
— Молли, — я не выдержал и улыбнулся. — Рыжая Молли. Очень надеюсь на её выздоровление, иначе, боюсь, горе убьёт трёх достойных леди. Видели бы вы эту картину: когда бедная Молли попыталась встать на лапки, миссис Хадсон заплакала, Бетти рыдала в голос, и уж страшно подумать, что творилось бы с мисс Перкинс — слава Богу, она осталась дома!
— Женщины любят кошек, — улыбнулся Холмс.
— Тогда, надеюсь, вы разделите со мной их благодарность? Как знать, может, это вы спасли жизнь всеобщей любимице, выиграв несколько минут, отделявших её жизнь от смерти?
— Только не это, дорогой Ватсон, только не это! — ужаснулся Холмс. — Прошу вас, не выдавайте меня миссис Хадсон!
— Ладно, не буду, — пообещал я. — Вы видели раньше эту девушку, служанку мисс Перкинс?
— Да, она заходила несколько раз. Миссис Хадсон сказала, что это Бетти, горничная её приятельницы, живущей на углу Парк-Роуд. Поэтому, когда я увидел бедную девушку, несущуюся со скоростью урагана по Бейкер-стрит, я тут же подумал, что бежит она к нам — тем более что в руках у неё была, как вы заметили, шляпная картонка.
— А если бы она просто несла куда-то шляпку? — поинтересовался я.
— Тогда она шла бы обычным степенным шагом.
— И вы сразу поняли, что в коробке у неё — не шляпка?
— Конечно. Она держала её совсем не так, как держат обычно шляпные картонки: одной рукой прижимала к груди, а другой обхватила крышку. Да и зачем бы миссис Хадсон так срочно потребовался головной убор? Если бы она хотела куда-то пойти, то предупредила бы нас.
— Но как вы догадались, что в коробке именно кошка?
— Как-то раз я заметил, что миссис Хадсон собрала куриные кости, оставшиеся от обеда. А перед этим она говорила, что проведёт вечер у мисс Перкинс. Значит, кости предназначались кошке или маленькой собачке её приятельницы. Но косточки от котлет миссис Хадсон выбросила, значит, лакомство предназначалось скорее кошке или кошкам. Теперь вопрос — почему служанка мисс Перкинс сломя голову несётся к миссис Хадсон со шляпной коробкой? Потому что знает, что у миссис Хадсон квартирует доктор, и неплохой.
— Весьма польщён. Но почему, в таком случае, она не обратилась к ветеринару или, на худой конец, к своему лечащему врачу?
— А вы знаете, где живет ближайший ветеринар? И я тоже не знаю. Возможно, что и мисс Перкинс не знала. А лечащий врач... Ещё неизвестно, как он отреагирует на такого пациента. Вот Бетти и помчалась к вам. Вы же лечили Джека, помните? Миссис Хадсон наверняка рассказывала своим приятельницам, как удачно вы наложили шину на лапу её терьера.
— А так как девушка бежала очень быстро, то вы решили, что дело срочное, скорее всего — отравление...
— Разумеется, я увидел, что она перебежала на нашу сторону, и понял, что не ошибся. Ах, Ватсон, — вздохнул Холмс, — как же я вам завидую! У меня-то по утрам давно не происходит ничего необычного...
В этот момент на лестнице послышались тяжёлые шаги, и через минуту в проёме двери появилась миссис Хадсон.
— Мистер Холмс, к вам инспектор Лестрейд, — доложила почтенная пожилая дама.
В ту же секунду в дверях показалась крысиная мордочка знаменитого инспектора. Беспокойный по природе, наш гость на правах старого знакомого прошмыгнул в гостиную за спиной домовладелицы и смущённо поздоровался с Холмсом.
— Здравствуйте, инспектор, — улыбнулся Холмс, — чем порадуете?
— Здравствуйте, доктор, — кивнул мне Лестрейд и неожиданно замялся. — Мистер Холмс, я к вам, можно сказать, по личному делу...
— Любопытно...
— Хотя оно, откровенно говоря, не совсем личное, — уточнил Лестрейд, бесцеремонно усаживаясь в свободное кресло. — Убийство не может быть чьим-то личным делом.
— Убийство?
— Да, мистер Холмс. Убийство.
— И кто же убит?
Неугомонный инспектор заёрзал в кресле и принял крайне озабоченный вид.
— В этом-то всё и дело... Видите ли, мистер Холмс, вроде как я не должен вам всё это говорить, но ведь если бы вы были в курсе, то давно уже подняли бы на ноги как минимум пол-Лондона...
— Да в чём дело? — удивился Холмс.
— Убийство Дюперье, — кратко резюмировал Лестрейд.
— Да, я читал в газетах, — спокойно ответил Холмс. — Но, во-первых, прошёл уже почти месяц, а во-вторых, насколько я могу понять, это дело касается скорее французских, чем английских властей...
— Как знать, как знать, — покачал головой Лестрейд. — Вполне может выйти так, что расхлебывать эту кашу придется нам.
— Тогда расскажите всё по порядку. Я, признаться, мало интересовался этим делом, так что знаю о нём только из прессы.
Лестрейд вздохнул и начал рассказ.
— Почти месяц назад, 27 августа, прямо посреди Нортумберленд-авеню было найдено тело мужчины средних лет, по виду иностранца. Беднягу ударили ножом в сердце...
— То есть смерть наступила практически мгновенно? — уточнил я.
— Да... И это был очень точный удар. Следов ограбления нет, деньги, вещи, документы — всё на месте. По виду покойный был джентльменом, поэтому мы навели справки в гостиницах. В конце концов удалось установить, что убитый — некий месье Дюперье, парижский коммерсант, путешествующий по делам. И что в Англию он прибыл утром того же дня, 27 августа.
— Так. — Явно заинтересованный Холмс подался вперёд в кресле.
— Так — да не так, — покачал головой Лестрейд. — Естественно, полиции показалось странным, отчего это скромный торговец мануфактурой, никогда до этого не посещавший нашу страну, сразу же велел везти себя в фешенебельный отель. Так вот... Мы связались с французской полицией и выяснили интересные вещи. Во-первых, покойный оказался никаким не мануфактурщиком и — что самое прискорбное — никаким не Дюперье. Его настоящее имя — Арман Фирмен.
— Ватсон, — попросил меня Холмс, — поищите в картотеке ящик с литерой Ф.
— Не трудитесь, — хмыкнул Лестрейд. — Месье Фирмен — вовсе не карманник-гастролёр, и даже не международный авантюрист. Он вполне респектабельный французский джентльмен, не замеченный ни в чём криминальном. И вот представьте, что этот человек, весьма, кстати говоря, состоятельный, в прошлом солидный коммерсант, уважаемый член общества, вздумал путешествовать под чужим именем и по подложным документам. Но и это не главное. Французская полиция провела своё расследование и выяснила, зачем он приехал в нашу страну. И знаете, зачем?
— Нет, не знаю, — вежливо ответил Холмс.
— Так я и думал, — облегчённо вздохнул Лестрейд. — Так вот, мистер Холмс...
Инспектор на секунду замолчал, что-то обдумывая, и вдруг выпалил, глядя прямо в глаза моему другу:
— Он приехал повидаться с вами!
— Интересно. — Брови Холмса поползли вверх. — Очень интересно. Ватсон, посмотрите всё-таки в картотеке.
— Не надо! — Лестрейд вскочил с кресла и пробежал вокруг стола. — Ничуть не сомневаюсь, что у вас есть его карточка, — пробурчал инспектор, усаживаясь в кресло.
— Фамилия мне смутно знакома, — кивнул Холмс.
— Да, вы любите такие дела... Так вот. Помните историю трёхлетней давности? «Призрак Оперы»?
Холмс удивлённо присвистнул и кивнул головой.
— Так вот, Арман Фирмен был никем иным, как директором злополучной Опера Популер! Вернее — одним из директоров. Первый, Жерар Андре, погиб почти три года назад, официально — в результате несчастного случая. Неофициально болтали, что его прикончил тот же субъект, что сжёг когда-то его театр. Кто его знает, что там было на самом деле: французы — он такие странные, и полиция там... тоже странная. Но так или иначе, мистер Холмс, а похоже, что парижский маньяк переселился к нам в Лондон, и что-то подсказывает мне, что скучать он нам здесь не даст.
— Даю вам честное слово, Лестрейд, — неожиданно резко сказал Холмс, — что не имею ни малейшего понятия о том, зачем месье Фирмен приехал в Лондон и о чём хотел со мной говорить.
— Успокойтесь, мистер Холмс, — Лестрейд уныло пожал плечами и неопределённо вздохнул. — Вас-то уж точно никто не подозревает... Только нам, согласитесь, ничуть не легче от того, что вы ничего не знаете. Но эти французы! — ни с того ни с сего рассердился вдруг инспектор. — Упустить такого колоритного маньяка! Холмс, скажите, мыслимое ли дело?
— Думаю, его особо и не искали, — спокойно ответил Холмс.
— Ватсон, ну скажите хоть вы, — обратился ко мне Лестрейд, — как можно не искать убийцу и поджигателя?
— Простите, но я не знаю, о ком речь, — вежливо ответил я. — Вы с Холмсом изъясняетесь какими-то намёками, увы, понятными только посвящённым.
— Ах да, — смутился Лестрейд.
— А между тем, история Призрака Оперы сама по себе весьма занимательна, — наставительно изрёк Холмс, раскуривая трубку, — и даже отчасти романтична. Вам бы, Ватсон, она точно понравилась. Кстати, Лестрейд, раз уж вы пришли, расскажите, как всё было на самом деле: вы ж наверняка в курсе последних изысканий парижской полиции. Честно говоря, о Призраке Оперы я и сам знаю только из газет, да и то трёхлетней давности.

— Так я вам и поверил, — фыркнул Лестрейд. — Впрочем, мистер Ватсон, ваш друг прав: по делу Призрака Оперы можно роман писать. В двух частях и с картинками.
С этими словами инспектор вынул блокнот и пролистнул несколько страниц, оживляя в памяти имена и даты.
— Так вот, мистер Ватсон, если излагать сухие факты, то суть дела такова: три года назад в Париже сгорел театр Опера Популер. И не просто сгорел, а в результате поджога. И не просто поджога, а сопровождаемого убийством. А убийству предшествовал шантаж, и, скорее всего, ещё одно убийство. Говорят, что и шантажу что-то там предшествовало, но это, скорее всего, слухи. Во всяком случае, доказательств никаких не имеется... Да. А началось всё с того, что молодая певица по имени Кристина Дайе стала слышать голоса...
— Голоса? — изумился я.
— Да, голоса. Вернее — голос. Да нет, мистер Ватсон, это не по вашей части. Это совершенно по нашей части, мистер Холмс вам подтвердит. Дело в том, что в театре жил призрак.
— Призрак?
Не знаю, какой вид у меня был в тот момент, но инспектор рассмеялся и радостно потёр руки, наслаждаясь произведённым эффектом.
— Призрак, доктор, самый настоящий призрак. Его и до этого видели, мельком, но никто никогда не слышал.
Лестрейд огорчённо развел руками, как бы сожалея о таком упущении со стороны эфемерного создания. Я испуганно обернулся к Холмсу, но тот спокойно курил трубку, откинувшись в кресле.
— Да нет, Ватсон, это тоже не по вашей части, — довольно фыркнул Лестрейд. — Призрак реально существовал. Ох, и навёл же он шороху... Впрочем, вернёмся к мадемуазель Дайе. Итак, сия юная особа (на тот момент ей было около семнадцати лет) периодически стала слышать некий таинственный голос, идущий неизвестно откуда. Голос был мужской, но её это не испугало: француженки, знаете ли... Хотя, откровенно говоря, и у английских девиц в этом возрасте не пойми что в голове. Короче, голос объявил, что он-де — Ангел и будет учить её музыке, ибо ей суждено стать примадонной в этом театре. Сами понимаете, что после этого мадемуазель никак не могла отказать такому чудесному наставнику. Бедная девушка! Судя по всему, она искренне верила, что общается с небесными силами. Если бы она тогда... Ну ладно, не будем забегать вперёд.
Лейстред слегка откашлялся и продолжил.
— Видите ли, Ватсон, в это же самое время с директорами Опера Популер, господами Андре и Фирменом, ныне покойными, тоже стали происходить разные чудеса. Голосов они, правда, не слышали, зато им стали приходить послания не от кого-нибудь, а от призрака их собственного театра! Колоритные такие письма, с печатью в виде черепа и подписью «Призрак Оперы». Дорогой Ватсон, вы даже представить себе не можете, сколько всяких чудных корреспондентов бывает у театральной дирекции, так что люди они подготовленные, но эти письма удивили даже их. Представьте себе, призрак театра требовал у них жалованье, и не сколько-нибудь, а двадцать тысяч франков ежемесячно! Двадцать тысяч, представляете, Ватсон! Ну и в придачу — чтобы мадемуазель Дайе давали первые роли. Не стоит и говорить, что директора подивились, но денег платить, конечно же, не стали. Да, и ещё, письма от Призрака получала также примадонна Опера Популер, мадам Карлотта; он ей всячески угрожал и требовал уйти со сцены, дабы опять-таки освободить место для мадемуазель Дайе. До поры до времени вся эта белиберда не воспринималась всерьёз — а зря. Потому что очень скоро, мистер Ватсон, разразилась катастрофа.
Последнюю фразу Лейстред произнёс, эффектно понизив голос, и выжидающе посмотрел на меня, словно проверяя реакцию на свои слова.
— Дело в том, что в Опера Популер была одна ложа, в которую никогда не продавали билеты. И что самое удивительное — никто никогда её не посещал, а в театре ходили слухи, что она предназначена специально для Призрака Оперы. Это, конечно же, ерунда. В ходе расследования выяснилось, что «ложа Призрака» — просто-напросто очень ловко замаскированная ложа бенуара, то есть в ней имелось приспособление, позволяющее скрывать посетителя. Прежний директор Оперы, месье Лефевр, очевидно, сдавал её какому-то постоянному клиенту, не желающему открыто показываться в театре. Почему он не сказал об этом новым директорам — большая загадка: то ли просто забыл, то ли что-то там было не совсем честно — директора театров часто идут на подобные финансовые шалости. Сами понимаете, театральный бизнес нестабилен, и, хе-хе, иногда полезно иметь под рукой некий резервный фонд. Впрочем, месье Лефевр сейчас проживает где-то в Австралии, так что, боюсь, правды нам не узнать никогда. В любом случае, новая дирекция зарезервировала «ложу Призрака» для себя.
Признаться, столь подробные отступления от основных событий начали меня слегка утомлять, однако затем Лейстред вновь приковал к себе моё внимание.
— Так вот, мистер Ватсон, из-за этой самой ложи случился грандиознейший скандал. Представьте себе, что вдруг в один прекрасный (или, скорее, ужасный) вечер прямо посреди представления откуда-то сверху послышался громовой голос Призрака Оперы, требующий у директоров освободить «его» ложу. Говорят, эффект был потрясающим. Публику еле успокоили, пришлось даже прервать представление. А когда занавес подняли... Представляете, мистер Ватсон, прямо на сцену сверху упал труп!
В этом месте Лестрейд патетически взмахнул руками, а мне и в самом деле сделалось немного не по себе.
— Погибший был одним из театральных машинистов, некто... — инспектор глянул в блокнот, — Жозеф Буке. И это был не несчастный случай — бедняга был задушен скользящей петлёй. А за день до этого он рассказывал всем желающим, что видел Призрака Оперы с этой самой петлёй в руке.
Похоже, история, рассказываемая инспектором, принимала всё более интересный оборот.
— Да, трудно даже себе представить, что творилось в театре. С этого-то момента, похоже, до мадемуазель Дайе стало понемножку доходить, что её общение с потусторонними силами весьма... небезопасно. Так или иначе, но она, мне кажется, стала избегать своего Ангела, тем более что на горизонте появился богатый поклонник — некий виконт де Шаньи. Молодые люди искренне полюбили друг друга и даже собирались пожениться, несмотря на разницу в общественном положении. Во всяком случае, они, как выяснилось, тайно обручились. И всё было тихо вплоть до Масленицы, когда на традиционном карнавале в Опера Популер явилась Красная Смерть.
— Красная Смерть? — я уже не знал, что и думать по поводу этой странной истории.
— Да нет, нет, доктор, это была, конечно, не Красная Смерть. Это был Призрак Оперы в костюме Красной Смерти.
— Раз от разу не легче, — фыркнул я. — Призрак Оперы в костюме Красной Смерти...
— Ну да, он явился (говорят, весьма эффектно) посреди гостей, наговорил много всего разного и принес оперу собственного сочинения.
— И... что это за опера? — только и смог спросить я, изумлённый таким невероятным количеством абсурдных ситуаций.
Лестрейд посмотрел в блокнот и ответил:
— «Торжествующий Дон Жуан». Говорят, что очень даже неплохая. Я в этом не разбираюсь. Так вот, наш Призрак явился посреди маскарада, принес оперу, обругал чуть ли не всех присутствующих, включая дирекцию, и пригрозил бедной мадемуазель Дайе, что если она не согласится добровольно с ним сотрудничать, то он уволочет её с собой в преисподнюю. После чего, как и полагается инфернальному персонажу, провалился под землю в дыму и пламени.
— Как это?
— Да нет, всё просто — в полу был потайной люк, его потом обнаружил виконт... А дым с пламенем — сущая ерунда для опытного химика.
— И никто не пытался ему помешать?
— Всё произошло очень быстро, тут ещё сыграл роль эффект неожиданности... Да и пьяные были все: чего вы хотите — четверг на масленичной неделе... Короче говоря, Призрак и на этот раз ушёл от ответа.
— Но потом — неужели его не искали?
— Виконт вроде как искал... Только ничего не нашёл. Никто даже не догадывался, где на самом деле квартирует наш красавец. Да и боялись — история Буке была ещё слишком свежа в памяти. Но, с другой стороны, надоел всем этот Призрак хуже горькой редьки, и дирекция решила всё-таки от него избавиться. И тогда, мистер Ватсон, виконт придумал некий хитроумный план.
Лейстред на секунду замолчал и чему-то усмехнулся.
— На самом деле план, откровенно говоря, был идиотским и в результате привёл к новым жертвам, но задумано было блестяще. Итак, решено было ловить Призрака «на живца»: раз уж он питает такой интерес к мадемуазель Дайе, то надо поставить в театре его «Дон Жуана» и дать ей там главную роль. Уж тогда-де Призрак обязательно явится на премьеру. Тут его и возьмут, как говорится, «тёпленьким», а если вздумает дурить — просто пристрелят.
Сделав эффектную паузу, инспектор посмотрел на меня и развёл руками.
— Не буду вас интриговать, доктор, план провалился. На премьеру Призрак, действительно, пришёл, но вышло из этого вовсе не то, что ожидалось. Кто ж мог знать, что ему захочется не слушать оперу, а петь в ней? Представляете, Ватсон, в середине первого действия Призрак вышел на сцену в костюме Дон Жуана и чёрной маске — и начал исполнять дуэт с мадемуазель Дайе! Идиотская ситуация — зал полон жандармов, а стрелять нельзя, не дай Бог в певицу попадёшь, а время идет, и Бог весть, что там у Призрака в голове. И тут, Ватсон, девушка сообразила — взяла да и сорвала с него маску!
Все-таки Лестрейд был хорошим рассказчиком — честно скажу, что в этом месте я невольно отпрянул. Холмс, знакомый с этой историей, спокойно курил, внимательно глядя на инспектора.
— Знали бы вы, что было под маской!.. — Лестрейд вздохнул и сокрушённо покачал головой. — Ватсон, наш Призрак оказался жутким уродом. Сам-то я могу судить лишь по рисункам, которые нам прислала французская полиция, но и они, знаете ли, впечатляют. Можно сказать, что у человека пол-лица нет, вся правая половина — какая-то страшная рана. Да. И вот это чудище стоит на сцене под дулами жандармских карабинов и держит в объятиях мадемуазель Дайе! Какое-то мгновение все застыли — и тут... Тут Призрак выхватил кинжал и перерубил канат, держащий противовес огромной хрустальной люстры, висящей над зрительным залом! И вся эта махина рухнула вниз, прямо в партер. Счастье, что упала она не сразу, и публика успела разбежаться, но в зале начался пожар, паника, и Призрак снова смог ускользнуть от расправы. Говорят, он прыгнул в открытый люк, о котором опять-таки никто не знал, и снова исчез в дыму и пламени, прихватив с собой бесчувственную мадемуазель Дайе. А за кулисами нашли мёртвого певца, который должен был исполнять роль Дон Жуана, — Призрак задушил его перед выходом на сцену.
Мне отчего-то стало не по себе, однако Лейстред продолжал, не обращая на меня внимания.
— Но тут уж, доктор, народ озверел. Публика похватала кто что нашёл — и во главе с жандармами ринулась в подвал, где должен был находиться Призрак с несчастной своей жертвой. Бедный виконт, несмотря на пожар, тоже кинулся в погоню. Только вот и в этот раз поймать Призрака не удалось. Он просто исчез.
Инспектор замолчал, театрально разведя руками.
— А как же мадемуазель Дайе? — спросил я.
— Её нашел виконт, — охотно пояснил Лестрейд. — Живую и невредимую. Бедной девушке удалось вырваться и убежать от Призрака, когда он тащил её в свое логово.
— Какое логово? — не понял я.
— У него было постоянное жилище в подвалах Оперы. По сути дела, это система пещер на берегу подземного озера — при постройке театра пришлось запрудить небольшую речку. Сколько он там прожил — неизвестно, говорят, что несколько лет. Впрочем, Призрак весьма неплохо обустроил свой быт, у него было всё нужное для жизни, даже электричество. Как он ухитрялся скрывать своё жилище от посторонних глаз — до сих пор загадка. Хотя, может, всё гораздо проще: полиция обнаружила в подвальных коридорах несколько весьма странных механизмов. Судя по всему, это были части своеобразных ловушек, предназначенных для любителей бродить по подвалам. Кто знает, не угодил ли кто в эти самые ловушки...
— Но как же этот преступник исхитрился исчезнуть? — недоумевал я.
— Неизвестно. То ли Призрак знал какой-то тайный ход наружу, то ли, возможно, погиб — от своей или чужой руки — и остался лежать где-то там в подвале, засыпанный землёй или на дне подземного озера... Хотя, судя по последним событиям, более вероятен первый вариант.
— Лестрейд, скажите, а отчего умер месье Андре? — неожиданно спросил Холмс.
— Ах да, месье Андре, — оживился инспектор. — После пожара он бредил восстановлением театра. Месье Фирмен его особо не поддерживал, но бедный Андре всё-таки уговорил его провести некоторые изыскания, кажется, на предмет устойчивости фундамента или что-то в этом роде. В ходе этих изысканий злосчастный директор зачем-то сам полез в свои любимые развалины и, к сожалению, сломал себе шею, свалившись в какую-то яму. Инцидент признали несчастным случаем — судя по всему, так оно и было. Конечно, месье Фирмен сразу же прекратил все работы. Театр до сих пор лежит в руинах.
— И ничего нового не найдено? — поинтересовался Холмс.
— Нет, в Париже — ничего. А о том, что случилось в Лондоне, вы теперь в курсе, мистер Холмс. Будут новости — заходите, не стесняйтесь. Вы ведь знаете, мы всегда вам рады.
С этими словами неунывающий инспектор откланялся, пожелав нам доброго здоровья, и мы с Холмсом остались наедине с загадкой парижского монстра, неожиданно переместившейся к нам на туманный Альбион.

После ухода инспектора Холмс вскочил с кресла и хмуро зашагал по комнате с трубкой в руке.
— Ватсон, как вы думаете, — обернулся он ко мне, — легко ли убить человека на Нортумберленд-авеню?
— Практически невозможно, — ответил я, — это очень людная и хорошо освещённая улица, кругом гостиницы, дорогие магазины... Нападавший ни в коем случае не смог бы уйти незамеченным.
— А он ушёл, — просто сказал Холмс. — Это первый вопрос. Второй вопрос: если убитый желал повидаться со мной и ради этого даже приехал в Англию — почему он не прислал мне ни письма, ни другого уведомления? Есть и третий вопрос...
— Кто убил месье Фирмена?
— Это выяснится, когда мы найдём ответы на первые три вопроса. А третий вопрос — почему ни в Англии, ни во Франции никто не знает, что именно хотел сообщить мне месье Фирмен?
— Может быть, французская полиция была не до конца откровенна со своими английскими коллегами?
— Вряд ли. Если бы им было что скрывать, они вообще не дали бы никакой информации, ограничившись какими-нибудь бюрократическими отписками. Плохо то, что прошло уже четыре недели... Впрочем, у нас ещё есть шанс.
С этими словами Холмс резко обернулся ко мне, и я поразился внезапной перемене, произошедшей с моим другом: передо мной стоял совсем другой Холмс, такой, какого я привык видеть в деле. Глаза его горели, лицо выражало азарт и нетерпение.
— Ватсон, собирайтесь, — крикнул он мне, хватая шляпу и трость, — кажется, я знаю ответ на второй вопрос!
...Нортумберленд-авеню, расположенная в одном из самых фешенебельных районов Лондона, встретила нас настоящей иллюминацией — настолько ярко сияли витрины модных магазинов и дорогих ресторанов. Гостиница «Альберт», построенная всего десять лет назад, выделялась среди других огромным стеклянным крыльцом, выходящим на тротуар и накрывающим его широким прозрачным куполом. Возле одной из колонн, поддерживающих это затейливое сооружение, маялся от безделья мальчишка-посыльный.
— Не подскажете ли, как нам пройти на почту? — учтиво обратился к нему Холмс.
— Да вон она, в двух шагах. — Юный курьер, явно отличающийся беспокойным нравом, оторвался от колонны и подскочил к краю тротуара, пустившись в пространные объяснения о местных достопримечательностях. — Видите дом на углу? Пройдёте дальше — там будет булочная, потом мадам Фенье — дамские наряды, магазин Пирсона, около которого джентльмена убили и...
— Убили джентльмена? Ах да, помню-помню, в газетах писали... Какой-то француз... Уж не ваш ли постоялец?
— Да... Он, кстати, тоже на почту шёл, — ухмыльнулся посыльный, явно обиженный пренебрежением Холмса к постояльцам его гостиницы, — с больши-и-им таким конвертом. Вот не ходил бы сам — может, и цел бы остался.
Метнув эту парфянскую стрелу, мальчишка отошёл на исходные позиции у колонны, совершенно утратив интерес к разговору, не сулящему практического вознаграждения.
Холмс вежливо кивнул, и мы прошествовали дальше.
— Ватсон, — обратился ко мне Холмс, когда мы отошли на значительное расстояние, — мои предположения подтвердились: месье Фирмен все-таки написал мне письмо. Беда в том, что до почты он его не донёс...
— Как? — удивился я. — Его убили для того, чтобы забрать это письмо?
— Его убили для того, чтобы я не узнал то, что он хотел мне рассказать, — жёстко ответил Холмс. — Вот, кстати, и магазин Пирсона. Так-так, писчебумажные товары...
Магазин Пирсона оказался весьма уютным заведением, торговавшим, помимо прочего, кипсеками и сувенирами. Вежливый молодой приказчик с безразличным лицом показал Холмсу несколько образцов конвертов и почтовой бумаги.
— Пожалуй, я возьму вот это, — выбрал Холмс. — Вы принимаете чеки? Я принципиально не ношу с собой наличных — в наше время это так опасно. Я слышал, что даже тут неподалёку недавно убили человека.
— Уверяю вас, сэр, это был единственный случай за всю мою службу, — успокоил нас продавец. — Да и раньше никто не припомнит ничего подобного. Очень странная история, сэр.
— Одно не понимаю — как убийца мог скрыться? — не унимался Холмс. — На улице так светло, как же он убежал?
Продавец покачал головой, вежливо скрывая раздражение. Разговор явно был ему неприятен.
— Никто не видел убийцу, сэр. Бедный джентльмен спокойно шел по улице и вдруг упал. Я подумал, что ему сделалось дурно, а когда выбежал на улицу — смотрю, он лежит весь в крови с ножом в груди. Жуткое зрелище, сэр.
— Но если вы видели, как он упал — значит, видели и убийцу, — настаивал Холмс.
— Нет, сэр, не видел. И никто не видел. Я и полиции так сказал. Ваши покупки, сэр. Большое спасибо, сэр. Заходите ещё.
Когда мы вышли из магазина, Холмс внимательно огляделся по сторонам и решительно зашагал в сторону почты.
Несмотря на купленные конверты, писем Холмс отправлять не стал, зато продиктовал служащему две каких-то весьма длинных телеграммы, после чего мы отправились к себе на Бейкер-стрит. Признаюсь честно, дело о таинственном убийстве на людной улице произвело на меня немалое впечатление, и боюсь, я сильно испортил вечер моему другу, одолевая его расспросами и предположениями. Увы, все мои попытки окончились ничем — Холмс решительно отказывался обсуждать историю призрачного убийства.
Утром следующего дня Холмс был по-прежнему задумчив и немногословен, но его настроение значительно улучшилось, когда за завтраком миссис Хадсон принесла ему какую-то телеграмму.
— Хорошие вести, Ватсон, — довольным тоном сообщил мой друг. — Помните, вчера я говорил вам, что нам надо получить ответ на три вопроса — и мы узнаем, кто убил месье Фирмена? Ответ на второй вопрос мы получили ещё вчера. Думаю, сегодня мы получим ответ на первый вопрос. Скоро нас навестит человек, который видел убийцу.
И точно — около полудня миссис Хадсон впустила к нам весьма необычного посетителя.
Это был пожилой коренастый человек с круглым добродушным лицом, заросшим густой рыжеватой щетиной.
— Мистер Холмс, — начал он с порога, — мне сказали, что вы ищете кэбмена, подвозившего месяц назад джентльмена на Нортумберленд-авеню?
— Да, и долго простоявшего на улице около писчебумажного магазина. Так это вы?
— Да, мистер Холмс. А... вознаграждение будет? Я как-никак, теряю рабочий день...
— Обязательно. Расскажите всё по порядку.
— Ну, это был весёлый такой французский джентльмен. Он всё напевал на своем языке какие-то песенки...
— Стоп-стоп-стоп. Откуда вы знаете, что он француз?
— Ну... Он выглядел как француз. И говорил с таким акцентом... Вёрткий такой, чернявый... Пел всё время, лопотал по-своему...
— Хорошо. Где вы его посадили в свой кэб?
— На Сент-Джон-Вуд-роуд, сэр. Он ещё велел остановиться на Трафальгар-сквер и долго выбирал букет у цветочницы. Очень сердился, сэр. Все повторял: «Это для леди, мадам, для настоящей леди». В конце концов он купил огромный такой веник — розы, сэр, страшно даже подумать, сколько такой может стоить. Зато какой весёлый он стал, этот француз. Представляете, цветочнице ручку поцеловал, такое вот дело.
— И он велел вам везти себя на Нортумберленд-авеню?
— Да, сэр, с самого начала велел. На Трафальгар-сквер мы просто по пути остановились. А там он велел стать у края тротуара и ждать.
— И долго вы ждали?
— Да часа полтора. Сначала он веселый был, всё песенки напевал. Чудной такой. А потом видит — время идет, а леди всё нет и нет, так и погрустнел малость. Аж дверь открыл, всё выскочить норовит, букетом машет, как только ему покажется, что она к нему идет. А леди всё нет. Он даже мне говорит: «Что ж, дескать, такое, что её всё нет». А я ему: «Может, случилось чего. Подождите, мол». Мне ж за простой деньги идут. И тут он высунулся — и вдруг ко мне оборачивается: «Смотри, — говорит, — с человеком плохо». А я вижу — джентльмен на улице упал, и народ к нему бежит. И он к нему подскочил, прям с букетом с этим, а потом прибегает назад весь бледный. «Ой, — говорит, — у него нож в груди. Езжай отсюда, сейчас тут полиция будет». И букет прям на улицу бросил. Ну, я и поехал.
— И куда вы его привезли? Обратно в Сент-Джон-Вуд?
— Нет, на Черинг-Кросский вокзал.
Холмс поблагодарил кэбмена, ещё раз расспросил его о внешности «французского джентльмена» и задал несколько незначительных вопросов. Кэбмен отвечал охотно, хотя чувствовалось, что он уже порядком подзабыл события того далекого вечера. В конце концов, получив вознаграждение, наш посетитель удалился, весьма довольный «джентльменами с Бейкер-стрит».
— Ну, Ватсон, — радостно спросил Холмс, возбужденно потирая руки, — вы поняли, как был убит месье Фирмен?
— Думайте что хотите, Холмс, — нет, не понял.
— Ну как же! Сопоставьте события: человек идёт по улице, никто к нему не подходит — и вдруг он падает с ножом в груди. А впереди в нескольких шагах в кэбе сидит эксцентричный «французский джентльмен» и нелепо машет руками!
— Убийца, сидящий в кэбе, метнул в него нож?
— Правильно, Ватсон, — просиял Холмс. — Вообще-то, я и раньше слышал о таких вещах — нечто подобное практикуется в Индии. Говорят, что ещё и в Китае. Но чтоб в старой доброй Англии... У нашего убийцы весьма специфическое прошлое.
— Ну почему же, — возразил я. — В конце концов, номер с метанием ножей показывают в цирке, и никакой закон не запрещает кому угодно тренироваться на досуге. Просто надо иметь хороший навык и твёрдую руку.
— И крепкие нервы, Ватсон. Главное — крепкие нервы, — добавил Холмс. — Представьте себе, что на вас смотрят десятки людей, а вы на их глазах совершаете убийство — и никто ничего не замечает. А потом вы спокойно подходите к убитому и забираете письмо — и опять никто ничего не видит! Нет, Ватсон, убийца месье Фирмена — очень опасный человек. И очень изобретательный. Признаться честно, сначала я предполагал, что убийца просто заколол месье Фирмена, подойдя к нему вплотную, и быстро отошёл, пока тот не упал. Но рассказ продавца заставил меня задуматься: если к убитому никто не приближался — значит, он был убит на расстоянии. Я дал телеграмму Лестрейду, и он подтвердил мои предположения: оказывается, ещё один человек утверждал, что в момент убийства около месье Фирмена никого не было. Но где мог спрятаться убийца? Он не мог идти навстречу жертве — на ходу трудно прицелиться, да и движение руки, пусть и молниеносное, могло быть замечено. Убийца однозначно должен был найти укромный уголок. Но поблизости не было ни тумб, ни подходящих выступов зданий, кроме того, человек, прячущийся подобным образом, неизбежно должен был обратить на себя внимание прохожих. По той же причине не подходят и окна — не говоря уж о том, что из окна мудрено нанести именно такой удар, от которого погиб месье Фирмен. И тогда меня осенило — экипаж! Вы заметили, сколько экипажей стоят вдоль Нортумберленд-авеню? И то обстоятельство, что в них кто-то сидит, совершенно не привлекает внимания — люди часто ожидают там своих друзей или родственников, зашедших в магазины. А то представление, которое разыграл наш ловкий убийца, позволяло ему всё время высовываться из кэба, как бы высматривая свою таинственную даму. Пригодился и букет — не говоря уж о маскировке, убийца спрятал в нём письмо, которое ему удалось незаметно забрать в образовавшейся давке. И вот, поняв, что убийство было совершено из экипажа, я дал вторую телеграмму — на этот раз Хиггинсу, и он мобилизовал свою команду на поиск нужного кэба.
Я улыбнулся, вспомнив Хиггинса — предводителя отряда уличных мальчишек, время от времени выполняющего поручения Холмса.
— Но ведь у преступника мог быть и свой экипаж! — возразил я.
— Мог. Но он воспользовался кэбом. Да, Ватсон, можно сказать, что убийство месье Фирмена полностью раскрыто, кроме одной небольшой подробности — мы не знаем, кто убийца.
— Но у нас есть его приметы!
— Эти приметы, Ватсон, подойдут к сотням, если не тысячам лондонцев. Кроме того, я уверен, что они — фальшивые. Импульсивный нрав и французский акцент имитировать совсем не сложно, а парик и фальшивые бакенбарды налепить и того легче. Итак, возвращаясь к нашему вчерашнему разговору о трёх вопросах, можно смело сказать, что мы знаем ответы на первые два. А вот чтобы найти ответ на третий... Боюсь, Ватсон, нам придётся совершить небольшое путешествие во Францию.

Франция встретила нас штормовым ветром. Поезд на Париж отходил через полчаса, и когда мы, полумёртвые от усталости, очутились в тёплом уютном купе, я возблагодарил Господа за то, что на свете есть такие чудные убежища от непогоды. Там, снаружи, бушевала стихия, за окном мелькали пейзажи, полускрытые пеленой дождя, одинокие домишки, луга, деревья, гнущиеся под ветром, — а поезд, весело стуча колесами, нёс нас в Париж, к новым приключениям. Я оторвался от окна и взглянул на Холмса: тот мирно спал, прислонившись к стенке купе, а что касается меня, то я долго не мог уснуть, представляя себе, какие сюрпризы ожидают нас в столице Франции.
Сюрпризы начались сразу на перроне. Не успели мы выйти из вагона, как нас окликнул какой-то мужчина, энергично пробирающийся через толпу.
— Бонжур, месье Холмс! — весело поздоровался он с моим другом. — Счастлив приветствовать вас в своих угодьях!
— О, месье де Виллар! — обрадовался Холмс. — Вот уж никак не ожидал, что комиссар парижской полиции явится встречать нас собственной персоной.
Комиссар вежливо улыбнулся. Это был высокий представительный мужчина лет сорока-сорока пяти, светловолосый, сероглазый, со спокойным умным лицом и приятными манерами, совершенно не похожий на полицейского.
— Знакомьтесь, Ватсон, — представил меня Холмс, — Франсуа де Виллар, лучший полицейский сыщик Франции и один из умнейших людей Европы. Кроме всего прочего — именно он вёл дело Призрака Оперы.
— Месье Холмс преувеличивает, — спокойно ответил комиссар, слегка прищурив глаза. — Мои заслуги не так уж велики, а что касается ума, то тот же Призрак оказался умнее... раз смог уйти от меня.
— Не расстраивайтесь, месье, он и от лондонской полиции ушёл... Если, конечно, это один и тот же человек.
Виллар пожал плечами.
— Трудно ловить чёрную кошку в тёмной комнате... Ну, месье Холмс, вы — не Призра, и от меня сегодня не уйдёте. Сейчас я распоряжусь по поводу багажа, и давайте продолжим наш разговор в более комфортных условиях.
Не слушая никаких возражений, месье де Виллар отправил багаж в гостиницу, а нас самих повёз к себе, на набережную Орфевр, где мы и водворились в его кабинете.
Кабинет комиссара оказался довольно тесным помещением, заваленным какими-то бумагами, зато располагался он на верхнем этаже, где никто нас не беспокоил.
Очутившись в своих владениях, комиссар не стал терять время и сразу приступил к делу:
— Садитесь, господа, — указал он нам на стулья и без всяких церемоний продолжил, обернувшись к моему другу, — ну, месье Холмс, что вы думаете об убийстве Фирмена?

...Когда Холмс закончил свой рассказ, Виллар задумчиво покачал головой. Выражение лица у него было очень серьёзным.
— Ну что ж, одной загадкой больше... — наконец сказал он, аккуратно кладя на стол карандаш, который до того вертел в руке. — Значит, вы всё-таки не знаете, что хотел сообщить вам месье Фирмен.
— Нет, — кивнул Холмс, — и буду благодарен, если вы просветите меня на сей счет.
Месье де Виллар встал из-за стола и подошёл к окну. Когда через минуту он повернулся к нам, было видно, что он принял какое-то решение.
— Месье Холмс, — сказал он, усаживаясь в кресло. — Беда в том, что я — лицо официальное. И как официальное лицо не могу делиться с вами сведениями, составляющими тайну следствия... Более того, как офицер полиции я должен бы настоятельно, — месье де Виллар выразительно выделил это слово, — настоятельно посоветовать вам вернуться домой. Для вашей же безопасности.
— Но мы... — начал было Холмс.
— В то же время, — прежним ровным тоном продолжал де Виллар, — будучи официальным лицом, — он снова подчеркнул это выражение, — я не желаю препятствовать вашим... передвижениям по Парижу. Скажу больше — результаты ваших... передвижений будут весьма... ммм... интересны для меня. И запомните, месье Холмс, вы, как и всякий, — в этом месте комиссар многозначительно кивнул, — всякий гость столицы Франции, можете рассчитывать на нашу защиту. Но полиция не всесильна, месье Холмс... Подумайте над этим.
— Тут не о чем думать, — жёстко ответил Холмс.
Комиссар спокойно кивнул и вынул из кармана красивый золотой хронометр.
— Что ж, господа, рабочий день закончился, — сообщил он нам, глядя на циферблат, — с делами мы покончили, и теперь можем просто поболтать. Нет-нет, конечно же, не здесь, месье Ватсон. — Месье де Виллар поднялся с кресла, излучая чисто французскую любезность. — Сейчас мы поедем ужинать. Вот там и поговорим: о прошлом, например... Да хоть о том же Призраке — чем не тема для застольной беседы?
— Пожалуй, — согласился Холмс.

...Ресторан, в который нас привез месье де Виллар, оказался очень приятным немноголюдным заведением с хорошей кухней и уютной обстановкой, стилизованной под старину.
— Ну, месье Холмс, — начал разговор де Виллар, разрезая жареного цыпленка, — я слышал, вас очень интересуют события трёхлетней давности — пожар в Опера Популер и маньяк, называвший себя Призраком Оперы?
— Да, не скрою, — признался Холмс. — Что вы можете о нём сказать?
— Практически ничего, — пожал плечами де Виллар.
— И вы до сих пор не знаете имени этого человека?
— Нет, — просто ответил комиссар. — И это ещё не самое странное. Как вы думаете, когда возникла легенда о Призраке? Я проверял — лет двадцать назад, никак не меньше. Мадемуазель Дайе призналась, что общалась с ним десять лет. Но видите ли, в чём дело... Семь лет назад в театре был капитальный ремонт. И хотя по документам выходит, что нижний этаж подвала реконструкцией не затрагивался (что вдобавок подтвердил подрядчик), но я отыскал двух рабочих, участвовавших в укреплении фундамента. Так вот, месье Холмс, они из любопытства лазили к подземному озеру и хорошо помнят пещеры, но не видели там никаких следов человеческого жилья.
— То есть вы хотите сказать, что подземное жилище — откровенная бутафория? — живо откликнулся Холмс.
— Не совсем, — покачал головой месье Виллар. — Это очень прилично обставленные апартаменты, с кухней, ванной, отоплением — все в рабочем состоянии. Нет, там явно жили. Другое дело — как долго и насколько постоянно. Но вернёмся к Призраку. Если он смог благоустроить и неплохо обставить свою пещеру, то логично было бы предположить, что он порядком примелькался местным торговцам. Ничуть не бывало! Казалось бы, такая колоритная личность должна была привлечь внимание — но никто его не помнит!
— Да, интересно, — заметил Холмс. — Месье де Виллар, а из работников театра кто-нибудь по долгу службы посещал подвал?
— Только верхнюю часть. Ниже вход был закрыт железной дверью — пришлось её ломать, чтобы проникнуть к Призраку.
— А виконт? Как ему удалось попасть в подвал?
— Через вентиляционную шахту. Ему, кстати, повезло — мог бы там и застрять.
— А Призрак?
— Призрак ходил каким-то тайным ходом... Впрочем, не каким-то — мы обнаружили несколько потайных коридоров, ведущих в его убежище. Предполагается, что один из таких ходов вёл наружу — Призрак замуровал его, убегая из театра.
— Замуровал вход и исчез... А владелец театра погиб, когда захотел осмотреть подвал...
— Да, — вмешался я. — Но зачем Призраку убивать месье Фирмена? Да ещё через три года после пожара? Как вы думаете, месье де Виллар, это и в самом деле работа Призрака?
— И да, и нет, — загадочно ответил комиссар. — Скажу прямо — кинжал в бедного месье Фирмена метнул не он.
— Почему?
— Потому, месье Ватсон, что лондонский убийца мал ростом и худощав, а Призрак — здоровенный парень, росту в нём больше шести футов.
— Тогда какие у вас основания считать его причастным к делу? — осведомился Холмс.
— Ну, во-первых, за месье Фирменом и в самом деле не числится никаких тёмных делишек, а во-вторых... Вы знаете, откуда покойный узнал ваше имя?
— Нет.
— От виконта де Шаньи. Фирмен зачем-то приезжал к нему за несколько дней до смерти, кстати, в первый раз после известных событий. Я расспрашивал виконта, это очень достойный молодой человек... Так вот, он сказал, что месье Фирмен был чем-то сильно встревожен. Нет, месье Холмс, ничего путного месье Фирмен господину де Шаньи не сказал, но зачем-то спросил, не знает ли тот какого-нибудь надёжного частного сыщика. Виконт назвал ваше имя.
— А откуда оно ему известно?
— Дело Монтиньи, — кратко ответил комиссар.
— А, поиски семейного клада, — кивнул Холмс.
— Да, — подтвердил комиссар. — Так вот, месье Холмс, похоже, наш Призрак опять взялся за старое.
— Потребовал жалованье за три года?
— Да нет, театр ведь сгорел... Впрочем, вы, скорее всего, правы — не представляю, что ещё могло ему понадобиться от Фирмена, если не деньги. Как-никак, прошло немало времени, а жизнь в бегах весьма накладна — вот он и обратился по привычке к директорскому кошельку...
— Весьма неразумно с его стороны, — возразил Холмс. — Директора, насколько я помню, с самого начала отказались ему платить.
— Это до пожара, — усмехнулся де Виллар. — После пожара они, может быть, стали посговорчивей... А если серьёзно, то предыдущий директор, месье Лефевр, и в самом деле платил Призраку. И немалые суммы.
— Шантаж?
— Да, скорее всего... У директоров театров немало всяких... некрасивых тайн.
— Но с чего Призрак решил, что новые директора продолжат платить ему «жалованье»? Если я правильно помню, он прислал письмо со своими требованиями в первый же день их директорства?
— Кто ж его знает? Может, надеялся на свою инфернальную репутацию. Недаром в тот день он едва не убил примадонну.
— Хм, я бы на месте директоров не стал бы содержать столь буйного призрака, а вызвал бы полицию.
— Видите ли, директора сначала всё приняли за шутку. В артистической среде много шутников... А когда поняли, что дело серьёзно, полицию всё-таки вызвали.
— А что вы можете сказать о самих директорах?
— Об Андре и Фирмене? В общем-то, немного. Они вместе учились в лицее в Монпелье, Андре — сын кондитера, Фирмен — строительного подрядчика. Оба вложили свои капиталы в торговлю металлоломом и неплохо преуспели. Потом им вздумалось подняться на ступень выше, войти в высший свет — это была идея Андре. И тут им подвернулась Опера Популер, да ещё и виконт-меценат... Нет, месье Холмс, это обычные честные люди, не замешанные ни в чём противозаконном.
— А виконт? Как он попал в покровители театра?
— Их свёл знакомый журналист. Месье де Шаньи тогда было 26 лет, он недавно получил большое наследство и ожидал ещё бóльшего. Повторяю, это очень достойный молодой человек, но внезапное богатство несколько вскружило ему голову, и он весьма неосмотрительно ринулся прямо в гущу театральной жизни. Потом бедного виконта стали обвинять — мол, придуманный им план поимки Призрака привел к катастрофе, — но ведь никто не предложил ничего лучшего. Да и, откровенно говоря, виконт был единственным, кто предпринял хоть что-то, чтобы обезвредить преступника.
— Я слышал, он женился на мадемуазель Дайе?
— Да, это было очень благородно с его стороны. Впрочем, виконтесса тоже не проста: её отец — известный шведский скрипач и композитор. После него должен был остаться неплохой капитал, но никто до сих пор не знает, куда девались деньги. Так что мадемуазель Кристина с семи лет жила в интернате при театре. Она очень милая девушка, но слишком уж легковерна и романтична... Чем и воспользовался наш подопечный.
— А она и в самом деле сумела убежать от него — там, в подвале?
— Нет, — спокойно ответил месье де Виллар. — К сожалению, в этом пункте наши влюблённые откровенно обманули полицию. Мы допросили слуг виконта — так вот, все они в один голос уверяют, что когда в ту ночь виконт привёз несчастную мадемуазель, на ней было белое платье типа подвенечного. Но пропала-то она со сцены в испанском костюме! А в подвале, где жил Призрак, нашли восковой манекен с лицом мадемуазель Дайе, и рядом валялась фата с флердоранжем.
— Кстати... Месье де Виллар, а нельзя ли посетить дом Призрака? — поинтересовался Холмс.
— Нет, это очень опасно. Здание вот-вот рухнет, подземные ходы обвалились... Вспомните судьбу покойного Андре! Да и смотреть там нечего: всё, что не вынесли при разборе завалов, давно растащили мародёры.
— Кстати, насчёт смерти месье Андре... как вы думаете, насколько естественной она была?
— Обычный несчастный случай, больше там и быть нечему, — уверил нас месье де Виллар. — Вернёмся, однако же, к нашему Призраку. Так вот, месье Холмс, вы умный человек и, несомненно, поняли, на что я намекаю и какого рода помощи жду от вас. В Париже есть два человека, которые могут знать имя Призрака Оперы. Поговорите с ними. Поговорите с ними как частное лицо. Нет-нет, я вовсе не желаю, чтобы вы выдавали чьи-то тайны и нарушали профессиональную этику. Это лишнее, я и так всё пойму. Я ведь тоже профессионал, месье Холмс.
С этими словами комиссар де Виллар перевёл разговор на другую тему, и в конце вечера мы расстались с ним в самом дружеском настроении.

На следующее утро Холмс встал, против обыкновения, очень рано. Когда я зашёл к нему в номер после завтрака, великий сыщик не только был уже на ногах, но и, как выяснилось, успел развести бурную деятельность.
— Доброе утро, Ватсон, — приветствовал он меня. — Каковы ваши планы на сегодняшний день?
— Никаких, — признался я.
— У вас нет знакомых в городе? Не хотите ли нанести кому-нибудь визит?
— Нет, ни знакомых, ни визитов... Холмс, — немного подумав, спросил я, — этот вчерашний разговор с месье де Вилларом... Он ведь просил вас поговорить с виконтом де Шаньи, так?
— Совершенно верно, Ватсон, — бодро ответил Холмс. — Комиссар де Виллар искренне полагает, что со мной виконт будет куда откровеннее, чем с ним, и расскажет, кто такой наш Призрак Оперы... Вот только, боюсь, виконт и сам этого не знает. Но поговорить стоит, тут месье де Виллар абсолютно прав. Час назад я отнёс месье де Шаньи письмо с просьбой о встрече. Пришлось ходить самому — в этом городе нельзя доверять даже посыльному.
— Холмс, — удивился я, — а откуда виконт может знать, кто такой Призрак Оперы?
— Хм, тут сложный вопрос... Ватсон, что самое странное в этой истории?
— Тут всё странно, — признался я. — Просто какой-то театр абсурда, простите за каламбур.
— Согласен. Но всё-таки, на что, по-вашему, стоит обратить внимание?
— Ну... — задумался я. — Во-первых, неуловимость Призрака.
— Так-так, — заинтересовался Холмс.
— Как он мог жить в театре столько лет? — продолжал я. — И почему он вообще жил в театре? Шантажировать месье Лефевра можно и в более комфортных условиях. И потом, кто снабжал его едой и всем необходимым? И как ему удавалось избегать встреч с людьми?
— Каков же ваш вывод?
— Вывод тот, что у Призрака в театре был сообщник. И когда мы найдём его — мы найдём и убийцу месье Фирмена.
— Один-ноль в вашу пользу, — удовлетворенно кивнул Холмс. — Несомненно, у Призрака был помощник, и возможно, он и есть убийца... Кстати, взгляните на эту картинку. — Холмс протянул мне порядком пожелтевший листок плотной бумаги. — Это портрет нашего Призрака. Со слов очевидцев, конечно, но говорят, весьма узнаваемый.
Я развернул листок и невольно вздрогнул. С портрета на меня глядело действительно что-то жуткое, мало похожее на человеческое лицо.
— И полиция не могла отыскать этого человека? — невольно вырвалось у меня.
— Да, — кивнул Холмс. — А ведь на парижскую полицию работает целая армия информаторов, не говоря уже о добровольных «помощниках». Но Призрака они так и не нашли.
— Но почему вы считаете, что виконт может чем-то помочь нам?
— Потому что он и его жена — единственные, кто видел Призрака лицом к лицу. Фата и подвенечный наряд говорят о том, что Призрак затащил мадемуазель Дайе в своё жилище и явно не собирался никуда отпускать. Тем не менее, девушке удалось спастись — её возлюбленный отыскал логово чудовища и потом... Потом случилось что-то, после чего никто и никогда не видел нашего Призрака. Ваши выводы, Ватсон?
— Виконт убил Призрака?
— Да, — кивнул Холмс. — И, не желая публичного расследования, скрыл этот факт от властей.
— Холмс, — задумался я, — и вы думаете, что виконт признается вам в этом?
— Да, особенно после трагедии с месье Фирменом. Впрочем, с юридической точки зрения ему ничего не грозит — ведь он спасал девушку. Вопрос в том, расскажет ли виконт всю правду.
— Господи, что ещё? — удивился я.
— Ватсон, а вас не удивляет, что он не ринулся в подвал вместе со всеми? Тогда, в порыве мщения, это было бы более чем естественно. Но виконт нашёл другой, более короткий путь к дому Призрака, и оказался там раньше всех. Как вы думаете, почему?
— Не знаю, — подумав, признался я.
— Потому что кто-то указал ему этот путь. В ту трагическую ночь сообщник предал Призрака.
— И значит...
— Значит, виконт знает имя предателя. А вот назовёт ли он нам его... Впрочем, мой дорогой Ватсон, — продолжил Холмс, — об том мы узнаем только в том случае, если месье де Шаньи решит принять нас завтра утром. А вот сейчас, если вы не возражаете, мы нанесём визит совсем другому человеку.
— И кому же?
— Дирижёру. Вернее, бывшему дирижёру Опера Популер — месье Огюсту Рейеру. Вы готовы?
Разумеется, я был готов. Через пять минут наёмный экипаж вёз нас на улицу Гренель, где уже три года проживал на покое старый музыкант.

...Месье Рейер оказался высоким седым джентльменом приятной наружности и с несколько суетливыми манерами.
— Чем могу быть полезен, господа? — доброжелательно поинтересовался он после обычных приветствий.
— Месье Рейер, — начал Холмс, — мы расследуем обстоятельства смерти несчастного месье Фирмена...
— Да-да, вы писали в своём письме... Какая ужасная трагедия! Но я не понимаю...
— Месье Рейер, мы не стали бы вас тревожить, но ваши показания чрезвычайно ценны для правосудия. Уверяю вас, дело очень серьёзно — месье Фирмена погубила та же сила, которая три года назад сожгла ваш театр.
— О! — месье Рейеру явно было тягостно вспоминать эти события. — Вот вы о чём!
Старый дирижёр помолчал несколько секунд, вспоминая прошлое, и спросил:
— Что же вы хотите узнать?
— Месье Рейер, что вы думаете о Призраке Оперы?
— О Призраке Оперы? — удивился он. — Я знаю о нём не больше, чем все. Видел его два раза мельком — если, конечно, это был он... И в третий раз — на сцене в день пожара.
— И где вы его видели?
— О, я не уверен... Один раз, довольно давно, мне показалось, что кто-то идёт по коридору, я открыл дверь, но там никого не было — только тень, мелькнувшая за поворотом. А в другой раз, на репетиции, я заметил как бы человеческую фигуру, стоящую в пустой ложе. Это было месяца за три до пожара. Он исчез, как только увидел, что я смотрю на него. Просто исчез.
— Скажите, а Призрак и вправду жил в театре двадцать лет?
К моему удивлению, месье Рейер задумался.
— Видите ли... Слухи о том, что в театре есть призрак, ходили очень давно. Но все это было как-то... по-детски. Вещи мелкие пропадали — чаще всего их потом находили, иногда в очень странных местах. С костюмами вечно что-то случалось, особенно с париками. Падало иногда что-нибудь... Не более того. Проблемы начались года за три до пожара, когда Призрак стал преследовать нашу приму, мадам Карлотту.
— Расскажите о ней поподробнее.
— О мадам Гуидичелли? Так её зовут на самом деле. Что тут можно сказать? У нее очень хороший голос, и считается, что очень скверный характер. На самом деле, это не так. Она немного капризна, иногда взбалмошна, любит поклонение — но ведь все примы такие, иначе не выбились бы наверх: хорошего голоса в этом деле недостаточно... Я знаю мадам Гуидичелли восемнадцать лет — только не говорите ей об этом, она тщательно скрывает свой возраст — и могу сказать, что она ничуть не хуже других, даже лучше. В принципе, она совсем не зла. Смерть несчастного Пьянджи сильно подействовала на неё... До сих пор не понимаю, зачем Призраку надо было его убивать...
— А что вы можете рассказать о месье Пьянджи?
— О, он был старым другом мадам Карлотты! Откровенно говоря, если бы не это — не видать ему ролей как своих ушей... Они с синьорой, кажется, земляки — во всяком случае, знакомы очень давно.
— А что он был за человек?
— Да как вам сказать... Он слушался во всём мадам Карлотту. Впрочем, синьора Гуидичелли его очень любила. А так — человек как человек, в общем-то, очень даже неплохой.
— Хорошо, а второй убитый, Жозеф Буке?
— Хмм... Тут совсем другое дело. Хоть и говорят, что о покойниках — либо хорошо, либо ничего, но прямо вам скажу, что на месте месье Лефевра я давно бы его выгнал... Пьяница и бездельник, да ещё, говорят, за хористками подглядывал... Убивать его, правда, не стоило. Говорят, он видел Призрака за несколько дней до смерти. Впрочем, вряд ли — врал, скорее всего, по старой привычке...
— Почему вы так считаете?
Месье Рейер пожал плечами.
— Месье, он часто нёс всякую чушь. Сколько я знаю, тогда он в очередной раз пугал хористок рассказами «про Призрака». Бедняжки вопят, а он и рад стараться: «Как жёлтый пергамент его кожа, дыра зияет вместо носа...» И прочая глупость. Петлю где-то раздобыл и давай всех душить... понарошку, конечно. Мадам Жири как увидела — полдня его по театру гоняла!
— Мадам Жири?
— Ах да, наша балетмейстер. Очень строгая дама, должен вам сказать, даже Призрак её уважал. Сейчас она с дочерью живёт где-то в Бельгии, где точно — не знаю... Дочь её тоже танцовщица, училась в нашей школе. Не понимаю, что это взбрело в голову месье де Виллару... Просто он не знает, что такое театр!
— Простите?
— Ах да, вы ж не знаете... Мне даже как-то неловко говорить... Призрак часто подбрасывал мадам Жири свои эпистолы, и комиссар... Короче, он подозревал её в пособничестве. Глупость какая! Знали бы вы мадам Жири — кремень, а не женщина! А Призрак и мне письма подбрасывал — и что из этого?
— И что же он вам писал?
К моему удивлению, месье Рейер отнесся к вопросу совершенно спокойно.
— Про мой оркестр... Призрак был хорошим музыкантом, этого не отнимешь. Кстати, его предложения всегда были очень дельные, я даже частенько им следовал.
— Хорошо, а что вы можете сказать про мадемуазель Дайе?
— Мадемуазель Дайе? — удивился старый музыкант. — Милая хорошая девушка, очень молоденькая, с приличными вокальными данными. Ничего более. Сейчас она замужем, думаю, что счастлива. Муж её — виконт де Шаньи, очень любезный молодой человек.
— Я слышал, были разговоры о том, что театр сгорел отчасти и по их вине?
Месье Рейер нахмурился и резко покачал головой.
— Месье Холмс, с этим пожаром действительно связано много... странного. Я и тогда говорил полиции, и сейчас повторю, что в зрительном зале не должно было случиться ничего подобного!
— Вот как! — удивился Холмс.
— Сами посудите. Во-первых, люстра. Да, она упала, но дело в том, что упасть она могла только в оркестровую яму, где её легко бы потушили. Во-вторых, при отделке зрительного зала специально использовались огнеупорные материалы — не забудьте, театр уже два раза горел — и вся обивка пропитана особым составом. И пожарные говорили, что основное возгорание началось где-то в коридоре второго этажа: там — да, там могло загореться. Знаете, что, — неожиданно добавил месье Рейер, — поговорите с мадам Карлоттой. Она про пожар рассказывает такие чудеса! Не знаю, стоит ли верить, но месье де Виллар к ней прислушивается, а это кое о чём говорит.
— Обязательно, месье Рейер. Думаю, это будет интересная беседа. Только вот что... Вы говорили, что театр уже горел. Скажите, когда это было в последний раз?
— Семь лет назад. Очень сильный был пожар. Думали, что театр уже не восстановить, но, на наше счастье, его купил месье Лефевр.
— И сделал капитальный ремонт?
— Да, — кивнул Рейер, — месье Лефевр был очень толковым директором. Он заново отстроил здание, улучшил акустику, обновил репертуар — и в результате имел весьма неплохие сборы.
— Ну что ж, спасибо, месье Рейер, — вежливо поблагодарил Холмс, — вы нам очень помогли. Один единственный вопрос, последний — какого вы мнения о «Дон Жуане»?
— О Дон Жуане? — искренне удивился дирижёр. — Ах да, вы имеете в виду оперу Призрака... Что вам сказать? Это весьма необычная музыка, но ведь и сам автор... Мда. Если вы хотите знать моё мнение о Призраке Оперы как о композиторе, то у него явный талант, пусть и несколько... неординарный.
— Спасибо, месье Рейер, — поблагодарил Холмс, и мы откланялись.

— Ватсон, что вы думаете о месье Рейере? — спросил Холмс, когда мы ехали обратно в гостиницу.
— Почтенный пожилой джентльмен, — охотно ответил я, — всеми уважаемый и достойный человек.
— А его рассуждения? Показались они вам разумными?
— Несомненно, — подтвердил я.
— И всё же... Этот почтенный джентльмен говорил о Призраке в каком-то странном тоне: не как об убийце и поджигателе, из-за которого к тому же разрушилась его карьера, а как об артисте, музыканте... в некотором роде — собрате по искусству. Он не верит, что Призрак мог хладнокровно сжечь театр, и выстраивает версию, сильно противоречащую официальной. И только когда речь заходит об убийстве Пьянджи, в его голосе появляются твёрдые нотки. Но и тут он проявляет не гнев, а скорее удивление: Призрак не должен был убивать певца — он ведь тоже музыкант.
— Что вы, Холмс! Общеизвестно, что между артистами нет и быть не может никакой дружбы! — удивился я.
— Дружбы — да, но это не дружба. Скорее — некая солидарность, чувство принадлежности к определённому кругу, кругу избранных. Это весьма важный момент, Ватсон. Уверен, что Призрак жил в театре скорее из эстетических, чем из практических соображений.
— Может быть. Только это нисколько не приближает нас к разгадке.
— Вы уверены? Ну что ж, возможно, мы приблизимся к ней завтра. Выходите, Ватсон, мы приехали. И внутренний голос говорит мне, что нас уже ждут.
И точно, в холле гостиницы к нам подошёл какой-то незнакомый человек и с поклоном передал Холмсу письмо в длинном голубоватом конверте. Холмс вскрыл конверт, пробежал глазами две короткие строчки и вежливо кивнул незнакомцу, после чего тот ещё раз поклонился и быстро исчез.
— Всё складывается благополучно, дорогой Ватсон, — сказал мне Холмс, когда мы очутились в своём номере. — Виконт примет нас завтра утром. А сейчас... Я очень извиняюсь, но вам придётся пообедать без меня. Встретимся в холле ровно в восемь. Будьте готовы — мы идём в театр.
С этими словами Холмс переоделся во фрак и исчез до вечера.

Ровно в восемь Холмс заехал за мной, и мы приятно провели вечер в Опера Лирик. Представление было великолепным — в тот вечер давали оперу молодого иностранного композитора, и даже я, с детства не отличавшийся художественным вкусом, был совершенно очарован — настолько красивая музыка, приятные голоса и старинные костюмы смогли преобразить незамысловатую историю о соперничестве двух актрис, положенную в основу сюжета. Столь явное совпадение с историей мадемуазель Дайе показалось мне весьма забавным, но Холмс, казалось, не придавал ему никакого значения, наслаждаясь чудесной музыкой. Зато когда спектакль окончился, меня ожидал небольшой сюрприз.
— Нет-нет, Ватсон, — остановил меня Холмс, когда я встал с кресла и собрался идти к выходу. — Мы не можем уйти, не засвидетельствовав своё почтение синьоре Гуидичелли!
— Как, разве она здесь?
— Здесь. Посмотрите в программку: Агнесса Лессаж — мадам Карлотта.
— Ах да, — удивился я, рассматривая отпечатанный листок бумаги, — и она нас ждёт?
— Ждёт, Ватсон, идёмте.

...Гримёрная синьоры Гуидичелли, заваленная цветами и подарками, напоминала то ли райский сад, то ли растревоженный улей. Примадонна, всё ещё в театральном костюме, яростно металась по комнате, шумно распекая двух горничных, очевидно, имевших несчастье потерять что-то очень важное. Бедные девушки под руководством толстой пожилой особы — очевидно, доверенного лица синьоры — бестолково суетились, поднимая драпировки и заглядывая под мебель.
— Месье Холмс и месье Ватсон, мадам, — доложила третья горничная, ничуть не удивляясь открывшемуся зрелищу.
— Поищите Бланшетт в коридоре, — скомандовала певица и обернулась к нам. — Входите, господа.
Горничные вышли, и в гримёрной воцарилась тишина. Несколько секунд синьора Гуидичелли откровенно разглядывала нас, нисколько не скрывая живого интереса.
— Садитесь, господа, — наконец предложила она, делая величественный жест рукой. Голос у знаменитой дивы был резкий и пронзительный, интонации капризные, но энергичное выражение умного смуглого лица и откровенная насмешка в тёмных живых глазах поневоле заставляли относиться к ней с уважением.
— Мадам... — начал Холмс.
— Месье, не тратьте зря время, — резко перебила его певица. — Я получила ваш письмо и велела навести справки. Вы — знаменитый сыщик, расследуйте убийство несчастный месье Фирмен и уже успели побывать у месье Рейер, который послал вас ко мне. Вы очень хорошо сделали, что пришли, — мне много есть, что вам сказать.
Быстрая речь мадам Карлотты, её ломаный французский, приправленный густым венецианским акцентом, плохо укладывались у меня в голове, но Холмс, очевидно, не испытывал никаких трудностей в понимании.
— Вы хотите ловить Призрак? — продолжала примадонна, насмешливо склонив голову набок. — Вы его не поймать. Слишком ловкий он парень. Жил в театре много лет, а мы его не видеть! Попробуйте, спрячьтесь в театре, посмотрю я на вас! А под конец всех обвёл вокруг пальца — и директор... директора, и виконт и полиция!
— Мадам, — Холмсу с трудом удалось найти лазейку между быстрыми фразами пылкой итальянки, — мы действительно были у месье Рейера, и он порекомендовал нам поговорить с вами.
— А, месье Рейер! Он думает, что Призрак — дурной... глупый. Бегал по театру и душил всех подряд, потому что девчонка бросила его ради виконт. Ха! Он не верит, когда я говорю, что искать надо не там. Каждый видит свой выгода, вот где надо искать!
— Простите, мадам, месье Рейер говорил нам, что у вас есть какая-то особая версия случившегося. Если вы не против...
— Еще как не против! — бесцеремонно прервала его примадонна. — Вы слушать... слушайте меня, я вам много расскажу! Версии! У всех есть версии! Сто, тысяча версии! У полиция есть версия! У директор! У месье Рейер! У моей портнихи! А вот у меня — у меня есть факты! Но никто не желать их слышать!
С этими словами синьора Гуидичелли неожиданно развернулась, и не успели мы и глазом моргнуть, как она оказалась возле маленького шкафчика в углу гримерной. Быстро откинув дверцу, певица схватила с полки небольшую фотографию в золотой рамке. Это был портрет молодого мужчины — невысокого полноватого шатена с круглым добродушным лицом и весёлыми тёмными глазами. Минуту она пристально смотрела на него, и вдруг порывистым движением прижала портрет к груди. Когда синьора Гуидичелли подняла взгляд, я смутился, увидев, что в глазах знаменитой дивы стоят слёзы.
— Бедный Бальдо, — наконец сказала певица, глядя куда-то мимо нас. — Не знаю, кто тебя убил... Только не тот, на кого все думают! Месье Холмс, — обернулась она к моему другу, — послушайте меня. Я ничего не выдумываю, я точно знаю. Призрак, кто бы он ни был, не мог убить моего... Бальдо.
Ошеломленные этим заявлением, мы не знали, что ответить. Синьора Гуидичелли отвернулась и вытерла слёзы. Когда она снова взглянула на нас, она выглядела как обычная женщина, которую постигло тяжкое горе.
— Расскажите всё как есть, — мягко попросил Холмс.
Примадонна кивнула и снова села на диван.
— Зря мы вздумали искать Призрак, — вздохнула она. — Нельзя тревожить призрак... призраков. Он же не зря так зваться. Это всё виконт, его план... дурной план. Зачем было ставить эту опера... «Дон Джованни»... Мы сами виноваты: Дон Джованни попал в ад, и нечего его оттуда звать. Он всем приносил горе: мужчин убивать, женщин делать несчастна... несчастными. Эта музык... Пусть бы осталась там, где её Хозяин!
— Вам не нравилась опера Призрака?
— Не нравилась? Ха! Совсем не нравилась. Никак не нравилась. Это не музык. Это... боль в голове! И либретто неприличное — как такой можно ставить на сцене?
— Простите... — удивился Холмс.
— Да, неприличное, — синьора Гуидичелли сердито топнула ногой. — Вот бы мне тогда сообразить... Но я была так зла на Призрак! Бедный, бедный Бальдо...
Секунду она помолчала, опустив глаза, и вдруг снова подняла голову:
— Это была идиотка... идиотская идея! Призрак сделать бы умней, если бы не петь в опере, а дать допеть нам! Полиция бы нас арестовать, а театр закрыть... За неприличный зрелище... И девчонка досталась бы ему — зачем она виконт после такой позор? А мы ещё глупей Призрак, раз взялись ему потакать!
Синьора Гуидичелли поморщилась и махнула рукой.
— А что, по-вашему, должна была предпринять дирекция? — спокойно осведомился Холмс.
— Надо было просто выгнать девчонку. И Призрак уйти бы за ней. Месье Рейер показывать вам его письма?
— Нет, — ответил Холмс. — Он угрожал вам?
— Жаль, что они сгореть, — фыркнула примадонна. — Угрожал? Да, пожалуй. Но это не главный. Там через слово — мадемуазель Дайе! Он просто бредить ею!
— А как по-вашему, мадемуазель Дайе отвечала ему взаимностью?
— Ха! — фыркнула мадам Карлотта. — Какой там взаимность! Да она просто глупый девчонка! Она говорить, что он учил её — себе на шея! Пришёл виконт и ф-ф-фью — только её и видеть!
— Мадам Гуидичелли, а что вы вообще думаете о Призраке?
— Ничего! — неожиданно возмутилась примадонна. — Я не думать о нём! Три года все молчать, и всем было всё равно, что он меня чуть не убить... А теперь — говорить! Все — говорить! Месье Призрак — злодей! Месье Призрак — убийца! Как всё просто...
— Но вы не считаете его злодеем?
— Ох, месье Холмс... — мадам Карлотта снова опустила голову и устало потёрла виски. Лицо её, разрозовевшееся было от возбуждения, снова осунулось и постарело. — Какая разница — злодей он или нет... Не там надо смотреть. Он мог быть злодей. Сколько угодно злодей. Но факты есть факты. Полгода я думала как все. Я его проклинать, каждый день, каждый час... Полгода после смерти Бальдо. Но вот однажды... Однажды я вспомнила. Что-то быть не так, но я не понимать — что... Но вот — как будто озарение. Этот запах...
— Какой запах? — насторожился Холмс.
— Запах за кулисами в день пожара. Когда-то давно... неважно когда, один молодой врач объяснил мне, что это такое, а я запомнила... Месье Холмс, это был, — певица на секунду запнулась, — ...хлороформ.

Холмс распрямился в кресле. Выражение лица в тот момент у него было одновременно и серьёзное, и задумчивое — казалось, что он решает какую-то сложную задачу.
— Мадам, — обратился он к певице, — это очень важно. Вы уверены, что это был именно хлороформ?
— Да, — кивнула примадонна. — Это был хлороформ. Я... знаю этот запах.
— Простите, — вмешался я. — Но ведь в театре был пожар! Как вы могли что-то почувствовать?
— Нет, — покачала она головой, — пожар ещё не было, хотя люстра уже упасть... упала. Он потом начаться, может, кто-то опрокинуть лампу, или ещё что... От люстры пожар быть не могло.
— То же говорит и месье Рейер! — вырвалось у меня.
— Да, месье Рейер был тогда в партер, когда упала люстра. Меня там уже не быть... не было. Я была за кулисы, — синьора Гуидичелли задержала дыхание, чтобы не зарыдать, — около Бальдо...
Зрелище было настолько тяжелым, что я отвёл взгляд.
— Мадам, — наклонился к ней Холмс, — прошу вас, не плачьте. Я понимаю, вам тяжело. Но ради ваших друзей, ради синьора Пьянджи — возьмите себя в руки и расскажите нам, что происходило в тот вечер. Не упускайте никаких подробностей, даже самых несущественных. Поверьте: то, что вы нам сейчас скажете, очень важно, и возможно, именно ваши показания помогут нам поймать убийцу.
Примадонна молча кивнула, изо всех сил стараясь не впасть в истерику. Тяжело дыша, она подняла к груди стиснутые ладони и начала рассказывать хриплым, изменившимся голосом:
— Он её написать, эту опера, а мы поставить... поставили. Они должны были петь — девчонка и Бальдо. Но Бальдо не вышел, вышел Призрак...
— Простите, а когда это случилось?
— Во втором действии.
— Что должно было происходить по сюжету?
— Он... дон Джованни пришёл на свидание к Аминте...
— Мадемуазель Дайе?
— Да... И они поют, что страсть их взаимна и назад дороги нет...
— А перед этим Дон Жуан ненадолго уходит со сцены?
Синьора Гуидичелли молча кивнула и всхлипнула, прижав к губам платок. Но уже через секунду она пришла в себя и продолжила рассказ:
— Синьор Холмс, когда Призрак выйти на сцену, я смотреть на него из-за кулис. И все смотреть. Мы как окаменеть... окаменели, сама не пойму отчего. Если бы я тогда... Нет, не надо об этом думать. Никто тогда не думать ни о чем другом, только об этих двоих... наверху.
— Наверху? — удивился я.
— Да, там был такой лестница... Они поднялись наверх, на самый верх... и смотреть друг на друга. И держать друг друга за руки, и он обнимал её. Они как околдовать нас. Они так пели... А потом... Я не поняла. Я до сих пор не понимать. Эта девочка... Что у неё за душа? Она сня... сняла с него маску, и люстра упала, всё полетело... полетело в тартарары, и я очнулась. Я бросилась к Бальдо, а театр уже горел... Бальдо лежал весь чёрный, — синьора Гуидичелли снова отвернулась, — у него... у него на шее была верёвка... а в ней... какая-то деревяшка!
— Мадам, — Холмс участливо тронул её за руку, — если вам тяжело...
— Не надо, месье Холмс, — покачала головой певица. — Сейчас я вам скажу кое-что, я и комиссару говорила... Эта деревяшка... мы ей подпирали дверь, чтоб не захлопывалась!
— Мадам, — спросил Холмс, — простите, что снова напоминаю вам... Синьор Пьянджи — были у него какие-нибудь враги?
— Нет. Бальдо был такой добрый, доверчивый... Если б не я, он всю жизнь был бы без гроша. Зачем было убивать такого человека?
— Мадам, поверьте нам, мы сделаем всё, чтобы найти убийцу... Как я понял, вы считаете, что в тот вечер Призрак лишь одурманил вашего друга, а задушил его кто-то другой?
— Да, синьор. Призрак не мог его убить — у него просто не было время, чтоб возиться с верёвкой... И голос у него был такой... не запыхавшийся. А ещё эта деревяшка. Он... кто убил... схватил первое, что показаться ему пригодно, он не принес её с собой. А Призрак — зачем ему это? Он здоровый парень и мог бы — если б захотел — задушить любого голыми руками. Но зачем тогда хлороформ?
— Признаюсь, мадам, ваши рассуждения весьма логичны. Вы подозреваете кого-нибудь?
— Кого? Даже если Бальдо кому-то мешал... всё равно никто не мог его убить. Все тогда стоять... стояли за кулисами — я сама видела много кого... полтеатра. И все видели всех... или считают, что видели.
— То есть вы думаете, что убийца — кто-то со стороны? Он незаметно проник в театр, охраняемый целой ротой жандармов, и задушил человека, пусть и совершенно беспомощного, почти на глазах у людей? Причём вы сами заметили, что к убийству он подготовился плохо и вынужден был пользоваться подручными средствами?
К моему величайшему удивлению, мадам Карлотта вовсе не обиделась на неоправданно резкий тон, которым Холмс высказал последнюю фразу. Наоборот, он странным образом помог ей прийти в себя.
— Не забывайте, месье Холмс, — сказала она прежним звучным голосом, — что никто не знал заранее про Призрак. То есть что Призрак выйти на сцена, а... Бальдо будет лежать за кулисы... совсем сонный.
— То есть вы считаете, что убийце просто подвернулся удобный случай? Простите, мадам, я хотел сказать — удобный для убийства.
— Да. Но если это не Призрак, то я не представлять, что он тогда вообще делать за кулисы. Да ещё с удавкой в руке. Получается, что он пришёл убить моего Бальдо. Зачем?
— Трудно сказать. Вряд ли он убил его по ошибке, приняв за Призрака. Но ведь, насколько мне известно, синьор Пьянджи был не единственным, кого задушили в Опера Популер. Некий Жозеф Буке...
— О, это давнее дело, — равнодушно пожала плечами певица.
— Тем не менее, между этими событиями могла быть какая-то связь. Что за человек был этот Буке?
— Отвратительный, — поморщилась мадам Карлотта. — Если не Призрак, его придушить бы кто другой.
— Вот как?
— Да. Старый дурень бегать за девчонками. А они смеяться ему в лицо и называть разными именами. Говорят, он сверлить дыры в стенах и смотреть в них. Может, кто застал его за этим и свернул ему шея?
— А вы не замечали, что он как-то выделял мадемуазель Дайе?
— Нет, не думаю. Она для него, — мадам Карлотта похлопала себя по бёдрам, — слишком худенькая. Хотя с него всё станется.
— Говорят, что он видел Призрака за несколько дней до смерти...
— Может, и видел, — согласилась певица. — Послушать его, так он Призрак на каждом шагу видел... Он им девчонок пугал, а бедняжки орать на всякие голоса, если им что вдруг померещиться.
— И всё-таки это странный способ убийства — задушить человека, и, имея возможность представить всё как самоубийство, бросить тело на всеобщее обозрение.
— Может быть, — легкомысленно пожала плечами синьора Гуидичелли, — только месье Призрак вообще странный человек.
— М-да... — задумчиво согласился Холмс. — Мадам, как вы думаете, почему он жил в театре?
— Потому что ему нравилось там жить, — спокойно ответила примадонна. И в ответ на наши недоумённые взгляды пояснила:
— Синьор, театр — это судьба. Если человек может жить без театр — он уйдёт из театр... Рано или поздно. А если он не может жить без театр — он останется там, даже призраком.
— То есть вы считаете, что Призрак раньше работал в Опера Популер?
— Ничего я не считать! — рассердилась синьора Гуидичелли. — Я уже вам сказать, что я о нём не думать!
— Хорошо, не будем о нём. Мадам Карлотта, а какого вы мнения о месье Фирмене и вообще о директорах Опера Популер?
— Люди как люди. Заниматься бы лучше своим мусором, для всех было бы лучше, — фыркнула мадам Карлотта. — Месье Холмс, — неожиданно спросила она, — почему вы не спрашиваете меня о главном?
— Простите, мадам?
— О том, как убийца проникнуть в театр.
Холмс распрямился в кресле и оценивающе взглянул на синьору Гуидичелли.
— Вот и синьор де Виллар не желать меня слушать, — горько констатировала примадонна. — А ведь есть одно-единственное объяснение...
— И какое же?
— Жандармы. Постороннего бы заметить... заметили, но он переодеться жандармом. Костюмерная... Она никогда толком не запираться, оттуда можно украсть чего угодно. А там есть настоящие жандармские мундиры... Были. Если он знал про облава... облаву, то мог прийти заранее и спрятаться. В той же костюмерной или ещё где.
— Это вполне возможно, — вежливо согласился Холмс и встал с явным намерением откланяться, — что ж, мадам, не смею больше отнимать ваше время... Вы нам очень помогли, — неожиданно совершенно другим тоном добавил он. — Спасибо вам.
— Месье Холмс, — неожиданно спросила певица, — вы верите мне?
— Да, мадам, — искренне ответил мой друг.
— Вы... — начала было синьора Гуидичелли.
Внезапно она замолчала, задумчиво проведя рукой по волосам. Через секунду она подняла взгляд — на нас снова смотрела мадам Карлотта, примадонна знаменитой Опера Лирик.
— Прощайте, господа, — почти без акцента сказала она и величественно махнула рукой, отпуская нас.

— Знаете, Холмс... — начал было я, как только мы вышли в коридор, но договорить не успел.
— Месье! — прошелестел женский голос у нас за спиной.
Мы резко обернулись. Перед нами стояла та самая тучная особа с пучком на затылке, которая искала в гримёрной мадам Карлотты таинственную Бланшетт.
— Месье, — обратилась она к моему другу, — вы здесь по поводу смерти месье Фирмена?
— Да, мадам, — сдержанно ответил он.
— Тогда идите за мной, — весьма бесцеремонно предложила незнакомка, и, схватив Холмса за руку, потащила нас куда-то прочь от гримёрной синьоры Гуидичелли.
Порядком поплутав по хитросплетениям театральных коридоров, мы наконец очутились в какой-то тесной каморке, заваленной отрезами тканей, недошитыми костюмами и портновскими принадлежностями. Несмотря на весьма двусмысленное положение, в котором мы очутились, я живо ощутил всю комичность ситуации — надо было знать Холмса, чтобы понять, насколько чуждой была ему атмосфера театральной костюмерной. Я украдкой взглянул на моего друга и понял, что оказался прав. Зато наша проводница чувствовала себя здесь как рыба в воде: поколдовав над лампой, прибавила света и, суетливо освободив два стула, предложила нам сесть.
— Простите, тут немножко не прибрано... Мадам к утру нужен египетский костюм, вот я и тороплюсь — у меня ж ещё рукава не намётаны... Опять мадам будет ругаться. Она вечно ругается, — вздохнула портниха, — и грозится меня выгнать. Да вот только не выгонит: где ж ей взять другую такую мастерицу — да чтоб капризы её терпела? Ох, простите, — вспомнила она, — я так и не представилась! Моя фамилия — Болье... мадам Болье, если вам угодно. Может, вы считаете, что я веду себя странно...
«И в самом деле», — подумал я.
— ...Но мне так жалко месье Фирмена! — продолжила бедная женщина, усаживаясь в широкое удобное кресло. — Ведь это к вам он ездил в Лондон?
— Да, мадам.
— Я могла бы кое-что рассказать, но тут такое дело... Видите ли, — загадочно прошептала она, оглядываясь по сторонам, — я кое-что знаю.
Эта фраза была сказана с таким таинственным видом, что я с трудом удержался от улыбки. Однако, взглянув ещё раз на круглую веснушчатую физиономию славной костюмерши, я почувствовал укор совести — добрая женщина искренне хотела нам что-то рассказать. А мы не желаем иметь с ней дела — только потому, что у нее такая смешная фигура, похожая на воздушный шарик, нелепая подпрыгивающая походка и жидкий пучок на макушке вместо модного пышного шиньона.
— Мадам, мы слушаем вас. Расскажите всё как есть, — очень вежливо попросил Холмс.
— А вы обещаетесь хранить тайну? — поинтересовалась мадам Болье.
— Простите, но если ваши сведения относятся к личности убийцы...
— Нет-нет, что вы! — удивилась портниха. — Я ничего не знаю о месье Призраке. Дело всё в том... Дело всё в том, что мадемуазель Кристина — вовсе не дочь месье Дайе!
Признаюсь, я ожидал услышать что угодно, но только не это. Не знаю как Холмс, но я был настолько ошарашен, что просто тупо моргал, уставившись на бедную женщину. Сама портниха, выдержав подобающую паузу, видимо, решила, что достаточно заинтересовала нас таким вступлением, и теперь самое время продолжить свой рассказ.
— Да-да, добрые господа, — начала мадам Болье, удобно устроившись в кресле и сложив руки на животе под передником, — месье Фирмен был хорошим человеком. А убил его Призрак затем, чтоб тот не проболтался. И теперь про всё это знают четыре человека — я, мадемуазель Кристина, её муж и сам месье Призрак.
Величайшая торжественность, с которой была сказана последняя фраза, вернула меня на землю. Мне сделалось так неловко, что я смущенно закашлялся, надеясь, что Холмс сможет как-то прекратить эту нелепую ситуацию — сама мадам Болье не находила в ней ничего нелепого.
— Да-да, — продолжила она, — все думают, что знают, отчего это месье Призрак взбесился тогда, три года назад. Влюбился-то он в бедную мадемуазель Дайе, о которой до этого слыхом-то никто не слыхал — вот и начал народ душить. Ерунда все это. Что ему какая-то хористочка? Утащил бы к себе, никто бы и не заметил, хористки — они часто пропадают... Потом, правда, находятся, — добросовестно прибавила она, — через некоторое время. А месье Призрак всех нас на уши поставил. С чего бы это? Так вот, господа, дело всё в том, что ему непременно надо было на ней жениться, иначе никак. Почему, спрашиваете? А вот я вам сейчас расскажу.
И мадам Болье с важным видом покачала головой.
— Когда умирал бедный месье Дайе... Когда ж это было? Ах да, тринадцать лет назад, надо же, как давно-то... Так вот, тринадцать лет назад я услышала такой разговор. Не подумайте, месье, всё вышло случайно! Как-то вечером мне надоело работать, и я вышла на крышу подышать свежим воздухом. Тогда ещё был старый театр, он сгорел потом, так же как и новый... Опера Популер вообще не везёт, три раза горел, и каждый раз — дотла... Так вот, забралась я в одно укромное местечко — там, думаю, меня не найдут. И вдруг вижу, выходят на крышу двое — дама и кавалер. Даму-то я знала, это была мадам Дайе, мать мадемуазель Кристины, а вот кавалер незнакомый. И мадам Дайе всё плакала — как тут не плакать, когда муж вот-вот помрет? И вот она плачет, а кавалер её утешает. И поняла я из их разговора, что не могут они понять, куда у месье Дайе деньги подевались. И всё какие деньги называют-то! Там — сорок тысяч, там — пятнадцать, там — десять... А она плачет — нет, говорит, не нашли ничего. Я, говорит, долго не проживу, и что будет с моей Кристиной? Пойду, говорит, к графу — он ведь отец и должен ей помочь. «Эге, — думаю, — вот в чём дело». Был такой граф, давно о нём слухи ходили... Граф де Таванн. Сам-то он — старик, страшно даже подумать сколько ему лет, а мадам Дайе — она ж такая красавица! Как сейчас вижу её в мехах и круглой шляпке, тогда такие в моде были... Так вот, месье Дайе умер — и ничегошеньки семье не оставил. И граф умер, и мадам Дайе — все в один год! А мадемуазель Кристина осталась сиротой и без гроша.
Мадам Болье прокашлялась, прежде чем продолжить.
— И вот что я думаю, господа. А что, если граф о дочке всё ж позаботился? У него два сына были, молодыми они умерли, бедняжки, и родни — никого. А народ говорил, что отец-де мадемуазель Кристине ренту оставил, но всё под большим секретом, а денежки она получит, когда ей восемнадцать стукнет. Глупость какая-то — зачем такие дела в тайне делать? Да и жить надо на что-то. А я подумала и решила — нет дыма без огня. Может, граф ей что и оставил — ну, как бы это отец, а не он, чтоб люди чего не подумали. Понимаете? А денежки месье Дайе бесследно пропали. Я так думаю, он их перед смертью своей родне в Швеции отдал, они ж там у него такие бедные. Вот.
Мадам Болье взяла в руки шитьё и, в очередной раз вздохнув, принялась за работу.
— А Призрак про это всё знал. Он вообще про всё знал. И когда мадемуазель Кристине возраст пришел — он и стал её обхаживать. Думал, добром своего добьется. А тут виконт. И началась у них борьба, потому что мадемуазель Кристине уже семнадцать, вот-вот — и поздно будет. И Призрак решил её силой взять, а месье виконт — Призрака застрелить. Да только месье Призрак умнее оказался. Говорят, он исчез из подвала, а перед этим её в свадебное платье переодел. Значит — хотел с мадемуазель вместе исчезнуть, а потом жениться быстренько. Так почему ж он её с собой не утащил? А вот почему, добрые господа. Виконт ему отступного дал — большие деньги, чтоб он её в покое оставил. Вот Призрак и подумал — чего-де мне стараться, еще неизвестно как всё обернется, а тут я хоть что-то получу. И отпустил мадемуазель Кристину. А месье виконт женился, и денежки при нём. Бедная мадемуазель Дайе! Теперь ей только молчать — уж больно нехорошо всё это.
Рассказав эту странную историю, мадам Болье примолкла и снова вздохнула, покачав головой — ей явно было жалко бедную виконтессу. Опустив глаза, она снова принялась за шитьё.
— Спасибо, мадам, — вежливо поблагодарил Холмс. — Ваш рассказ был очень интересен. Можно задать вам несколько вопросов?
— Конечно, месье! — обрадовалась портниха, отрываясь от работы. Бедная женщина была явно довольна тем, что такие важные господа отнеслись с уважением к её рассказу.
— Мадам, почему вы считаете, что месье Фирмен был убит из-за того, что узнал эту историю?
— Да как же, месье! На то он и Призрак, чтоб беречь свои тайны! — мадам Болье даже удивилась, что нам надо объяснять такие очевидные вещи. — Вот и Буке он убил — чтоб тот лишнего не болтал.
— Только за это?
— И чтоб другим неповадно. А то он всё за Призраком гонялся!
— Вот как... Интересно... И зачем он это делал?
— Ой, месье, да его не поймешь... А ещё если он «под этим делом». Болтал много: что-то вроде того, что Призрак-де — его давний приятель, и что ему, Буке, отвалят кучу денег, если он его поймает. Наши ребята-обойщики всё пытались его протрясти — всем ж интересно. Да только не вышло ничего. Он, Буке этот, хоть пьяный, хоть трезвый, только зубы скалил. Вот и досмеялся. Сам виноват — мне ещё бабушка, Царствие ей Небесное, говорила, что призраков ни в коем случае сердить нельзя. «Ты, Августина, — говорит, — запомни: если что — возьми любой рабочий инструмент, хоть иголку, хоть стамеску, и им перекрестись — и любой призрак от тебя отстанет».
Услышав столь необычную инструкцию по изгнанию нечистой силы, я невольно улыбнулся, но Холмс спокойно продолжил допрос:
— А месье Пьянджи? Он тоже что-то знал?
К моему удивлению, мадам Болье серьёзно задумалась.
— Может быть, — наконец ответила она. — Он, месье Бальдо то есть, такой странный стал перед смертью. По вечерам, бывало, уходил куда-то. Мадам тогда всё фыркала на него, а надо было проследить, куда это он ходит.
Я случайно взглянул на Холмса и поразился выражению его лица — сейчас он был похож на гончую, напавшую на след.
— Скажите, а в каком настроении он возвращался после этих вечерних отлучек — весёлый, грустный, озабоченный?
— Что вы, месье! Веселёхонький, довольный! Я всё удивлялась, как мадам это терпела.
— Как вы думаете, он с кем-то встречался?
— Ох, месье, — простодушно ответила портниха, — не такой он был человек. Для него мадам была всем. Только вот за день до смерти он сказал мне что-то странное: «Ах, Августина, — говорит, — есть такие люди: думаешь — они далеко, а они вон, под боком, только руку протяни». Я потом всё думала — о ком это он?
— Да, это и в самом деле странно... Мадам Болье, скажите — а кроме Буке, никто не пытался ловить Призрака?
— Что вы, месье! — ужаснулась костюмерша. — Кто ж сам себе враг? Я так думаю, что и Буке-то его не особо искал. Так... дурачился больше. Да и как его поймаешь? Он же призрак!
— А подвал? Неужели никто не догадался поискать его в подвале?
— Ох, месье, сразу видно, что вы нездешний! — засмеялась мадам Болье. — На двери в подвал воооот такой замок висел.
— С внешней стороны?
— Конечно, месье.
— А вентиляция?
— И по вентиляции не залезешь. Там же всё решетками перекрыто — помню, старик Жером всё ругался, что оттуда крысы лезут, а начальство его внутрь не пускает.
— Вы уверены, мадам? — встревожился Холмс. — А как же тогда месье виконт попал в подвал?
— Ох, месье, ума не приложу... Разве что... — мадам Болье всплеснула руками, внезапно что-то вспомнив, — разве что через люк на лестнице!
— Какой люк? — заинтересовался Холмс.
— Да в который месье Призрак на маскараде провалился. Ой, месье, что там было — на маскараде-то! И натерпелись же мы страху! А всё месье Призрак со своим черепом!
— С каким черепом?
— А вы не знаете? Ой, месье, я так тогда испугалась! Представляете, бал в разгаре, все такие весёлые, и вдруг — бух! Музыка смолкла — и Призрак стоит на лестнице: весь в красном и череп вместо лица. Кабы дело не за полночь — может, мы что и сделали бы, а так... что греха таить — почитай, один месье Призрак среди нас трезвый был. И злой такой — что, говорит, не ждали меня? Да кто ж его ждал-то? «А я вам, — говорит, — оперу написал!» И хлоп ею об пол — вся бумага разлетелась! «Петь в ней, — говорит, — будет мадам Карлотта, если, — говорит, — со страху голос не потеряет. И месье Пьянджи, — говорит, — тоже будет петь». И смеётся. «Ему, — говорит, — страх на пользу пойдёт: может, похудеет. А то толст больно, — говорит, — любовников-то играть!» И шпагу выхватил, тычет во всех. Тут я чуть в обморок не хлопнулась, от таких-то страстей — хорошо, Жан-Батист рядом был, поддержал. А Призрак всё не унимается: «Директора, — говорит, — пусть мусором занимаются, нечего, — говорит, — им в искусство рыла свои совать». И тут как обернётся, шпагу свою убрал — и к мадемуазель Кристине. «Что ж ты, — говорит, — я тебя учил-учил, а ты от меня сбежала!» И хвать её за шею: мы уж думали — придушит! А он кольцо у неё с цепочки сорвал — она кольцо так носила, которое ей виконт подарил. А Призрак злой, как чёрт, кольцо отнял и кричит: «Ты, мол, обручена со мной, нечего тебе виконтовы цацки носить!» И тут — бац! — и в люк провалился. Дымина такая оттуда пошла — ой, вы бы видели! А мадемуазель Кристина стоит — и вид у неё такой, будто самой провалиться хочется. И тут виконт подбежал — где-то он был все это время — и тоже в люк прыгнул. А люк-то — бац! — и захлопнулся. Ой, что тут было! Народ заметался, кричит — давай, мол, пол ломать, Призрака ловить, виконта искать! Да только пока кричали, виконт сам собой нашёлся. Не орите, говорит, сбежал ваш Призрак. А люк месье Фирмен на следующий день велел гвоздями забить, чтоб Призрак снова не вылез. Вот я сейчас и думаю, может, ребята поленились тогда с гвоздями возиться? Это может быть — становиться у месье Призрака на пути никому не охота.
— Очень интересно... Мадам Болье, скажите... а не было ли такого случая, чтобы пропал кто-то из работников театра? Я хочу сказать — бесследно пропал?
— Нет, месье. Вот и господин де Виллар меня об этом спрашивал. Нет, не было такого.
— Что ж, мадам Болье, благодарю вас за помощь. — Мы встали, намереваясь попрощаться. — Ах да, — вспомнил Холмс, — скажите, пожалуйста, кто такая эта Бланшетт, которую вы искали перед моим приходом?
— А, это обезьянка мадам, — охотно ответила портниха, — такая проказница! Мадам зря её таскает в гримерку — она ещё не привыкла к театру и всё время убегает.
— Это чей-то подарок? — поинтересовался Холмс.
— Да, у мадам была маленькая собачка, она недавно померла, и вот один знакомый, — мадам Болье хихикнула, — подарил ей обезьянку. Мадам в ней души не чает.
Мы ещё раз поблагодарили мадам Болье и, наконец, покинули театр.

— Ватсон, нам надо отдохнуть, — вздохнул Холмс, когда мы сели в фиакр. — Надеюсь, на сегодня сюрпризы закончились. Честное слово, ещё одну версию я не выдержу.
— Рассказ мадам Болье показался вам неправдоподобным? — поинтересовался я.
— Ватсон, ну сами посудите: представим, Призрак смог каким-то образом силой жениться на мадемуазель Дайе. Дальше что? Каким образом он смог бы удерживать её при себе и, простите, получать злополучную ренту? Не забывайте, его ищет полиция. С такой примечательной внешностью самому ходить в банк невозможно, а мадемуазель Кристина, окажись она на воле, быстро сбежала бы от такого «супруга».
— Примечательная внешность, Холмс? — переспросил я. — А что, если никакой «примечательной внешности» не было?
Холмс удивленно поднял брови.
— Так, Ватсон, чувствую — у вас тоже есть версия. Хорошо, сейчас мы подъезжаем к нашей гостинице, там всё и расскажете. Нет-нет, расскажите обязательно, я вовсе не устал, и мне будет очень интересно.

...Когда мы расположились в удобных креслах у камина в своём номере, Холмс ещё раз настоятельно попросил меня поделиться своими соображениями. Чувствуя себя немного неловко, я, тем не менее, поддался уговорам.
— Честно говоря, Холмс, меня с самого начала смутило одно необычное обстоятельство...
— Какое же?
— Смерть Жозефа Буке. За что Призрак мог убить его?
— Интересный вопрос, — согласился Холмс. — А вы как думаете?
— Мне показалось странным, что до рассказов Буке об уродстве Призрака никто даже не подозревал.
— Он носил маску, — заметил Холмс.
— Да. А потом Буке стал рассказывать свои «страшилки». Вспомните: безносый череп, обтянутый сухой жёлтой кожей, и всё такое прочее — классическое описание ходячего мертвеца. Но настоящий Призрак выглядел совсем по-другому! Значит, Буке просто фантазировал!
— Да, — согласился Холмс.
— Вспомните, Холмс, что никто не видел лица Призрака до той злополучной ночи, когда сгорела Опера Популер! И никто не видел после! Вам не кажется это странным?
— Знаете, Ватсон, у Призрака, в общем-то, были весьма веские причины скрывать своё лицо — и до трагедии, и уж тем более после.
— Но не во время!
— Что-то я вас не понимаю. Поясните свою мысль.
— Холмс, он вышел на сцену только для того, чтобы показать своё уродство!
— Господи, Ватсон, что ещё за фантазия? — изумился мой друг. — Кроме всего прочего, подумайте — ведь Призрак в тот день реально рисковал жизнью. Для чего?
— Не думаю, что риск был так уж велик, — возразил я. — Жандармы не стали бы стрелять, это слишком опасно. Зато все увидели, как выглядит Призрак, утащивший мадемуазель Дайе. Нос, правда, на месте — но всё равно страшно!
— Вы хотите сказать, — медленно произнес Холмс, — что никакого урода на самом деле не было? Он появился один раз, на премьере «Дон Жуана», и исчез навсегда, превратившись в обычного человека? И в кого?
— Вот бы знать, — вздохнул я. — Может, мадам Карлотта права, и он когда-то работал в театре? Тогда понятно, зачем он носил маску.
— Ватсон, мне кажется, вы несколько увлеклись. Я просто уверен, что месье де Виллар...
— Погодите, Холмс, — перебил я, — есть ещё одна проблема. Зачем вообще мадемуазель Дайе сорвала с Призрака маску? Все и так поняли, что это не Пьянджи. Она сделала это, потому что узнала его — по голосу, по каким-то мелким признакам...
— А другие не узнали?
— Другие были далеко, Холмс, — возразил я. — А мадемуазель Дайе была в ярости. Человек, называвший себя Ангелом, оказался обманщиком — и вот она при всех срывает с него маску. И что же? Вместо знакомого лица бедная девушка видит перед собой какое-то жуткое месиво! И все вокруг видят то же самое!
— Ватсон, неужели вы думаете, что достаточно надеть маску, чтобы никто вас не узнал? Не говоря уже о том, что Призрак никак не мог предвидеть, что мадемуазель Дайе вздумается разоблачать его прямо на сцене.
— Он мог сам снять маску в нужный момент, — возразил я.
— Ватсон, я так и не понял главного — зачем нашему Призраку все эти сложности? Если мадам Болье права, и ему надо было жениться на мадемуазель Дайе, чтобы завладеть её деньгами, то почему бы ему просто не начать ухаживать за ней? Девушка считает, что она бедна, одинока, ей нужна опора в жизни — и тут появляется некий поклонник, который желает на ней жениться...
— А может быть, Призрак и пытался так поступить, но мадемуазель Дайе его отвергла?
— Тогда зачем все эти голоса в стене? Согласитесь, это как-то странно: некто, отрекомендовавшись Ангелом Музыки, является к вам во плоти, да ещё и с матримониальными намерениями.
— Ну... Возможно, Призрак рассчитывал на несколько ходов вперёд. Смотрите: он женится на мадемуазель Дайе, а через некоторое время объявляет её сумасшедшей, в доказательство чего приводит свидетельства о том, что она страдала галлюцинациями ещё до замужества.
— Да, у вас на все есть ответ. Итак, Ватсон...
— Итак, Холмс, в театре по неизвестной причине проживает некий человек в маске. Случайно он узнаёт, что одна из хористок — богатая наследница. Пользуясь наивностью бедной девушки, он начинает морочить ей голову голосами, а сам тем временем пытается соблазнить её, но получает отказ. Время не ждет, тем более что на горизонте появляется молодой аристократ, и добыча может ускользнуть. Тогда он решает похитить свою жертву, но есть одна трудность — мадемуазель Дайе ни на минуту не остаётся одна. Значит, надо похитить её на глазах у публики — удобней всего прямо на сцене...
— Что ж тут удобного? — удивился Холмс.
— А то, — возразил я, — что на сцене всегда есть люки. И сколько бы народу ни стояло рядом, никто не сможет вам помешать провалиться сквозь землю. Итак, девушку похитить можно — но вот как уйти от ответственности? Ответ прост — надо представить всё так, что похитил её кто-то другой. Но как это сделать? И тут на помощь Призраку приходит Буке с его фантазиями. Значит, говорите, Призрак — урод? Что ж, будет вам урод. И Призрак начинает бурную деятельность: душит Буке, который якобы видел его лицо, пишет провокационные письма, наводит панику на дирекцию и, в конце концов, выходит на сцену, где его как бы случайно «разоблачают». А дальше всё идет по плану: мадемуазель Дайе похищена, театр сгорел, Призрак исчез — и никаких следов!
— Прекрасно, Ватсон, просто чудесно. И что дальше? Почему Призрак тащит мадемуазель к себе в подвал — вместо того, чтобы бежать из театра?
— Потому, Холмс... — торжественно провозгласил я, — что он хотел сделать свадебную фотографию!
— Вот оно что! — изумился Холмс. — А зачем?
— Чтобы шантажировать мадемуазель Дайе. С таким документом она не могла бы отрицать добровольность бракосочетания.
— Что ж, что-то в этом есть... — с улыбкой подтвердил мой друг, поднося сложенные ладони к подбородку.
— Знаете, Холмс, — продолжал я, несколько ободрённый таким отзывом, — меня в своё время заинтересовала одна деталь... Помните, месье де Виллар как-то сказал, что в доме Призрака нашли восковой манекен с лицом мадемуазель Дайе?
— Да, помню, — согласился Холмс.
— Так вот... Зачем он ему?
— Сложный вопрос. Чувства влюблённых — вне моего понимания...
— Чувства влюблённых тут ни при чем. Манекен нужен был ему для экспериментов с фотографией!
— Да что вы!
— Да, Холмс. Попытавшись сделать «свадебную фотографию» с восковым манекеном, Призрак понял, что ничего не выйдет — нужна живая девушка. Именно поэтому он и потащил мадемуазель Дайе в своё убежище.
— Что ж, очень убедительно... Продолжайте.
— Итак, Холмс, Призрак добрался до своего жилища. Запугав несчастную девушку, он добивается от неё полного повиновения. Теперь надо спешить с фотографией. Для этого он переодевает бедную мадемуазель Дайе в заранее приготовленный подвенечный наряд, но тут... Тут неожиданно на помощь ей приходит месье де Шаньи. Он убивает Призрака... или вот ещё вариант — выкупает свою возлюбленную у похитителя...
— Это что ж получается, виконт носил миллионы в жилетном кармане? Или, по-вашему, он выписал Призраку чек?
— Необязательно платить деньгами, — возразил я. — Может быть, месье де Шаньи отдал Призраку какую-нибудь очень ценную вещь. Так или иначе, Призрак соглашается, но условием сделки ставит полное молчание о том, что случилось в подвале, — никто не должен знать о подлинном лице Призрака Оперы. И месье де Шаньи, как честный человек, выполняет это условие. А что до полиции, то она ищет урода, сами понимаете — безуспешно.
— Ну и фантазия у вас, Ватсон, — изумился Холмс. — Недаром вы писатель.
— Да я не настаиваю, — засмеялся я. — Как вы правильно заметили, это всего лишь моя фантазия.
— Остается только спросить, куда делся фотоаппарат.
— Призрак собой унёс... И по дороге выкинул, — быстро ответил я, не затрудняясь более правдоподобным ответом. — Ну, как вам моя версия?
— Она слишком сложна, — серьёзно ответил Холмс. — Слишком сложна для человека с нормальным лицом. Поверьте мне, хладнокровный негодяй, движимый чисто меркантильными интересами, не стал бы заниматься такими глупостями — он без всяких затей похитил бы девушку, опередив виконта в этой свадебной гонке. А дальше всё просто: мадемуазель Дайе, попав в руки отъявленного мерзавца, не смогла бы долго сопротивляться и рано или поздно стала бы его женой... Как видите, схема проста и не требует никаких театральных эффектов.
— Не спорю, Холмс, возможно, это и был первоначальный план Призрака. Только вы забываете — с некоторых пор мадемуазель Дайе обрела влиятельного покровителя, который не оставил бы безнаказанным всё это безобразие. Брак мог быть объявлен незаконным, а сам Призрак попал бы в очень щекотливое положение...
— Отчего же?
— Оттого, Холмс, что он совершил ошибку, которая могла его погубить: если вы помните, Призрак имел неосторожность появиться на маскараде. Пусть он был в маске, но по голосу-то его могли опознать!
— Ну и что? Ватсон, смотрите на вещи реально: некий господин пришёл на публичное мероприятие, куда дозволено являться в любом костюме — даже в костюме Красной Смерти, и изображать из себя кого угодно — даже местного домового. И если потом этот самый господин (или очень похожий на него) женится на мадемуазель Дайе… Чем докажешь, что он и есть тот самый Призрак, за которым гоняется полиция?
— По крайней мере, можно доказать, что он угрожал мадемуазель Дайе! Чем не основание для развода, раз согласие на брак было вырвано угрозами и насилием?
— Ну, если верить рассказу мадам Болье, то факты говорят скорее в пользу Призрака... Что, собственно говоря, вы считаете угрозами? Наш герой, явившись на маскарад, обвинил мадемуазель Дайе в неверности и заявил, что она была когда-то с ним помолвлена. Причем, заметьте, сама мадемуазель Дайе вроде как ничего и не отрицала и даже была сильно смущена такими упреками. Ну и кто бы после этого поверил её рассказам о похищениях и прочих ужасах? Боюсь, Ватсон, её просто сочли бы вздорной легкомысленной девицей, запутавшейся в своих поклонниках. Так стоило ли Призраку рисковать, выходя на сцену? Нет, боюсь, мы что-то не понимаем...
— Да, жалко, — с облегчением вздохнул я и встал с кресла. — Знаете, Холмс, а мне понравилась моя версия. Есть в ней некая приятная стройность...
— Не спорю, — кивнул мой друг. — У вас действительно незаурядный литературный талант. Но для расследования преступлений надо прежде всего иметь ясную голову, свободную от фантазий. К сожалению, вынужден сообщить вам, что ваша версия, скорей всего, построена на песке — никакого наследства нет и никогда не было: нисколько не сомневаюсь, что месье де Виллар проверял этот слух, и раз уж он ничего не нашёл, то и искать было нечего...
— Так что же, рассказ мадам Болье — сплошной вымысел?
— Нет, отчего же... Разговор на крыше, судя по всему, — реальный факт. А вот какие выводы мадам Болье сделала из этого факта — это уже другое дело. Что ж, мой друг, не будем строго судить бедную женщину — сегодня вечером вы сами убедились, как далеко нас могут завести порывы нашей фантазии... Пойдёмте лучше спать: как я уже сказал, при расследовании преступлений надо иметь ясную голову.

Наконец-то наступило долгожданное утро. За завтраком мой друг, и без того немногословный, упорно молчал, а когда я, переодевшись для визита, вышел из своей комнаты, то застал великого сыщика за весьма странным занятием: раздобыв где-то иллюстрированный словарь Ларусса, он с увлечением читал большую статью о приматах.
— Господи, Холмс, при чём тут обезьяны? — изумился я. — Или вы считаете, что в нашем деле замешан гигантский орангутанг, как у мистера По в «Убийстве на улице Морг»?
— Да нет, что вы, — засмеялся мой друг. — Орангутанг тут ни при чём, просто иногда бывает полезно почитать какой-нибудь справочник... Очень познавательно, знаете ли. Вы готовы? Тогда — вперёд.
Несмотря на ранний час, у входа в гостиницу дежурил наёмный экипаж, без всяких приключений доставивший нас к удивительно мрачному серому зданию с облупившимися колоннами. Крепкая кованая решётка, окружавшая жилище виконта, произвела на меня тягостное впечатление, и может быть, поэтому я с неприязнью глядел на фасад дома из окна кареты. «Неужели в этих мрачных стенах могут жить молодые жизнерадостные люди?» — невольно подумал я, кутаясь в плащ от утреннего холода. Холмс быстро оглядел улицу — в этот ранний час она была совершенно пустынна. Мы вышли из экипажа и без всяких проблем были пропущены в родовое гнездо знатного французского семейства.
— Виконт ждёт вас, — с поклоном доложил слуга.
Через несколько минут мы уже стояли посреди ярко освещённой гостиной, в убранстве которой явно чувствовалась женская рука. Обстановка дома, в противоположность мрачному чопорному фасаду, была вполне современной: мебель, обитая светлой тканью, пушистый бежевый ковер, золотистые гардины, подхваченные изящными шёлковыми шнурами, цветы в жардиньерках, маленькая собачка, нежащаяся на коврике перед камином — всё это навевало мысли о милой молодой хозяйке, истинной душе этого уютного гнездышка. На стене висел портрет молодой женщины, очевидно, самой виконтессы, и, глядя на него, я невольно представил мадемуазель Дайе посреди этой комнаты — мне даже почудилось, что я слышу её голос. Внезапно одна из боковых дверей скрипнула, и в комнату быстрым шагом вошёл хозяин дома.
При первом взгляде на виконта я был немало удивлён — настолько мои представления о внешности и манерах молодого французского аристократа оказались далеки от действительности. На поверку месье де Шаньи оказался высоким красивым мужчиной спортивного телосложения, сероглазым и светловолосым. Простой утренний костюм, модная прическа и немного наивное, и в то же время решительное выражение лица, свойственное открытым, честным людям, придавали его облику что-то английское, отчего я сразу же проникся к молодому человеку искренней симпатией. Без всяких церемоний он подошёл к нам и протянул руку для приветствия.
— Счастлив познакомиться с вами, мистер Холмс, — сказал он по-английски с едва заметным акцентом. — И с вами, доктор Ватсон.
Я вежливо поклонился.
— Ваши рассказы, — продолжал виконт, — очень популярны у нас во Франции... Садитесь, господа... Что касается меня, то я ваш давний поклонник. Да-да, не удивляйтесь — пусть я и не имел чести быть лично знакомым с мистером Холмсом, но, тем не менее, я знал о нём задолго до того, как вы, мистер Ватсон, взялись описывать его подвиги. Мой друг, барон Монтиньи...
— О, это старое дело, — вежливо перебил его Холмс, прерывая поток славословий. — Не будем ворошить эту историю, тем более, насколько я помню, закончилась она весьма трагически... К сожалению, господин виконт, с тех пор случилось немало других трагедий.
— Да, — кивнул виконт, и лицо его сразу помрачнело. — Вы правы. Месье Фирмен убит, и я не должен забывать, что знакомству с вами я обязан этому прискорбному факту. Что ж, мистер Холмс, месье Фирмен действительно посетил меня за несколько дней до смерти, и именно я порекомендовал ему обратиться к вам.
— Простите, господин виконт, не могли бы вы передать мне содержание вашего последнего разговора?
— Последнего разговора? Ах да, вы же не в курсе... Я не видел месье Фирмена с того знаменательного вечера, когда сгорела Опера Популер. Честно говоря, я очень удивился его визиту.
— Он был в обиде на вас?
— Нет, не думаю. Месье Фирмен был вполне разумным человеком и понимал, что я никак не мог предотвратить трагедию... Впрочем, никто не предъявлял мне никаких обвинений, и предложение месье Фирмена — лучшее тому доказательство.
— Какое предложение?
— Участвовать в восстановлении театра. Я предполагал, что месье Фирмен давно оставил эту мысль, но оказалось, что это не так. Он предложил мне очень выгодные условия, но я отказался.
— И как он отреагировал на ваш отказ?
— Спокойно, я бы даже сказал, добродушно. Очевидно, я был не единственной его надеждой.
— Разговор на этом закончился?
— Нет, что вы! Месье Фирмен был очень общительным человеком. Мы вспомнили прошлое, все эти ужасные подробности... Откровенно говоря, мне показалось, что он немного нервничает.
— Почему?
— Видите ли... Он поинтересовался, нет ли у меня каких вестей от Призрака.
— Вот как? Очень странно...
— Да, комиссар де Виллар тоже удивился... Увы, никаких вестей у меня нет и быть не может.
— А как отреагировал на ваш ответ месье Фирмен?
— Знаете, мне показалось, что он обрадовался. Но может, мне только показалось — он вообще в тот день был в хорошем настроении.
— Так-так... Господин виконт, теперь очень важный вопрос — постарайтесь вспомнить, в какой момент он спросил вас про частного детектива?
— В самом конце беседы. Речь шла о страховых выплатах за театр — насколько я мог понять, он был недоволен их размером.
— Вот как? Месье Фирмен к тому времени уже получил свои деньги?
— Не знаю, но думаю, что да. Как-никак, прошло уже три года...
— Три года... — каким-то странным тоном сказал Холмс. — Три года... Скажите, вам не показался странным этот визит?
— В общем-то, да, — кивнул виконт. — Я подумал, что несчастный месье Фирмен снова попал в переделку.
— И какого же рода эта... ммм... «переделка»? — спросил Холмс.
— Ну... — удивился наш собеседник. — Что-то вроде того, что Призрак объявился после трёхлетнего отсутствия, и снова встал вопрос о его «жалованьи»...
— Думаю, в таком случае месье Фирмен просто сообщил бы в полицию. Кроме того, театр сгорел, и совершенно непонятно, за что теперь требовать деньги.
Виконт слегка улыбнулся.
— Может, аванс? Театр ведь собрались восстанавливать?
— Интересная мысль, — кивнул Холмс. — Насколько я знаю, есть некий вид призрачных существ, которым интересны не люди, а здания. Привязавшись к какому-нибудь месту, они делают его «беспокойным». Вы думаете, Призрак Оперы — тот самый случай?
К моему удивлению, виконт горячо подхватил эту тему.
— Пожалуй, так. Но вообще-то, мистер Холмс, в этом деле много неясного. Зачем этот несчастный жил в театре? Да ещё столько лет... Говорят, он прятался там от людей... Странная затея — прятаться в столь шумном месте. На что он жил, каким образом получал своё пресловутое жалованье? И за что ему платили?
— А вы как думаете?
Виконт пожал плечами:
— Если вас интересуют мои соображения, то скажу прямо — у меня их нет. Хотя... Мистер Холмс, теперь, конечно, доказать ничего нельзя, но мне кажется... Знаете, мне кажется, что смерть Жозефа Буке имеет к этому... какое-то отношение. Я вот сейчас думаю — а не мог ли Буке быть посредником? Передавать деньги? А потом... Даже не знаю... Потом он сделал что-то такое, за что Призрак свернул ему шею... Почему бы нет?
— Что ж, всё может быть... Скажите, господин виконт, а что вы вообще думаете об этом человеке?
— О ком? О Призраке?
— Да.
— Ну... — удивился наш собеседник. — Что я могу о нем думать? Опасный маньяк, вот и всё.
— Согласен. Но даже у опасных маньяков есть некоторые... индивидуальные особенности. Поймите меня правильно — трудно искать человека, о котором практически ничего не известно.
— К сожалению, — развёл руками месье де Шаньи, — тут я вам не помощник. Мистер Холмс, в конце-то концов, я видел Призрака два раза в жизни. При всём желании...
— Всё равно расскажите, нам интересна любая информация.
Виконт пожал плечами.
— Что ж, постараюсь вам помочь, хотя, откровенно говоря... Первый раз я видел его на маскараде, второй — в день пожара. Вот, в общем-то, и всё.
— Не так уж и мало. Кстати, о маскараде... Господин виконт, я хотел бы уточнить некоторые детали.
— Да-да, конечно. Спрашивайте.
— Это правда, что Призрак вошёл незамеченным?
— Да, было уже поздно, все были увлечены балом... или чем-то другим, я не знаю... Вдруг музыка смолкла, все обернулись — и увидели его на лестнице.
— Простите, — удивился Холмс, — а как же вы поняли, что это Призрак?
— Не знаю, — пожал плечами месье де Шаньи. — Только это был он.
— И на лестнице, кроме него, никого не было?
— Нет, все были внизу, в зале...
— Любопытно. Господин виконт, попытайтесь вспомнить, о чём именно говорил Призрак?
— О, там была целая речь — к сожалению, я слышал только начало. Что-то о том, что он жив-здоров и намерен и дальше доводить всех до белого каления... Честно говоря, после такого вступления я тут же побежал за шпагой — очень жаль, что пришлось оставить её в гардеробной, она бы мне очень пригодилась!
— Простите, но такие подробности очень важны. И что было дальше?
— Ну, когда я прибежал, Призрак успел уже всех обругать — я попал как раз к тому моменту, когда он отнял у мадемуазель Дайе моё кольцо. Вот, в общем-то, и всё.
— А что было потом?
— Потом он исчез, и на этом всё закончилось.
— Нет-нет, я имею в виду люк на лестнице. Что случилось после того как вы туда прыгнули?
— Ничего особенного, — виконт слегка приподнял брови, — я провалился в подвал, но никого там не обнаружил. Призрак исчез, и я вернулся наверх.
— И вы не стали его искать?
— Зачем? — пожал плечами наш собеседник. — Я и так потратил на него слишком много времени...
— Хорошо. Скажите, господин виконт, а Призрак не пытался с вами связаться?
— Простите? — удивился виконт.
— Я имею в виду письма, — пояснил Холмс.
— Д-да, — после минутного колебания признался наш собеседник. — Я получил от него письмо. Одно-единственное.
— И что же было в этом письме?
— Мистер Холмс, — нахмурился виконт, — не хочу показаться невежливым, но я предпочел бы не отвечать на такие вопросы. Могу лишь сказать, что в письме не было ни угроз, ни оскорблений, и этот несчастный не открыл мне никакой тайны.
— Не смею настаивать... Один-единственный вопрос — письмо было получено до маскарада?
— Да. Насколько я могу судить, у него была мания писать письма — и не всегда такие вежливые, но после маскарада он, вроде бы, никому не писал.
— Вот как? Это интересно... И как вы думаете, почему прекратилась эта... э-э-э... переписка?
Виконт пожал плечами.
— Не знаю. Может, он решил перейти от слов к делу? Но вообще-то, мистер Холмс, с учётом того, что творилось у него в голове... Знаете, по-моему, искать логику в его поступках как минимум бессмысленно.
— Что ж, может, вы и правы, господин виконт... Чего можно ждать от безумца? Но тогда логику стоит поискать в поступках его сообщника.

Не знаю, на какой эффект рассчитывал мой друг Холмс, но его последняя фраза, брошенная с элегантной небрежностью, несомненно, попала в цель. Несмотря на всю свою выдержку, виконт вздрогнул и изумлённо уставился на собеседника.
— Как — сообщника? — переспросил он. — Разве у Призрака был сообщник?
— Да, — кивнул Холмс.
— Мистер Холмс, вы что-то путаете, — задумался виконт. — Я говорил с комиссаром полиции, и он...
— Нет, господин виконт, факты говорят о том, что у Призрака был сообщник, и месье де Виллар слишком умный человек, чтобы не понимать такой простой истины. Нет-нет, дорогой сэр, даже если комиссар и дал вам понять, что отрицает такую возможность, — уверяю вас, он делал это исключительно в интересах следствия. Более того, я даже догадываюсь, кого он подозревает.
— Да нет же! — нахмурил брови виконт. — Помимо всего прочего, вы же знаете — маньяки всегда действуют в одиночку!
— Распространённое заблуждение, — покачал головой мой друг. — Уверяю вас, господин виконт, у большинства маньяков есть помощник... или помощники. Роль их может быть различна: одни завлекают жертву, другие помогают избавляться от улик, третьи спасают от преследования. И очень часто такой помощник... — Холмс на секунду запнулся, пристально глядя на молодого человека, — ...женщина.
Виконт ничего не ответил, по-прежнему хмуро глядя на собеседника. Холмс многозначительно покачал головой.
— Да, господин де Шаньи, такое бывает, — изрек великий сыщик. — Слабый пол, если присмотреться, вовсе не такой уж и слабый...
Виконт по-прежнему молчал.
— Вы подозреваете какую-то определённую женщину? — наконец спросил он.
— Видите ли... — пожал плечами Холмс, — я, в общем-то, никого не подозреваю... На данный момент у меня нет для этого никаких оснований. Но вот месье де Виллар... — Холмс слегка развел руками, как бы извиняясь за коллегу, — боюсь, у него уже есть подозреваемый.
Месье де Шаньи приоткрыл было рот, желая что-то сказать, но передумал.
— В принципе, — продолжил пытку Холмс, — сообщником Призрака мог быть кто угодно. С другой стороны, кто и по какой причине мог помогать полубезумному уроду, терроризирующему Опера Популер?
— Пожалуй, никто, — вымученно улыбнулся виконт.
— Что ж, господин виконт, попробуем поставить себя на место месье де Виллара. Как должен рассуждать умный человек, анализируя эту ситуацию? — Холмс на секунду замолк, склонив голову набок. — Примерно вот как, — продолжил он. — «Что ни говори, но это какой-то очень странный союз. Мог ли он быть основан на дружбе? Нет. Пирамида лжи, выстроенная Призраком, держалась годами, и он слишком ловкий архитектор, чтобы основать своё здание на столь зыбком фундаменте, как простая симпатия. Тут либо страх, либо корысть. Кого же он мог запугать, не ставя себя под удар? Никого. Шантажировать — да, а вот заставить человека совершить нечто уголовно наказуемое — извините... Остается корысть. Мог Призрак обещать кому-либо что-либо — и так, чтобы ему поверили? Да, мог, потому что имел деньги и возможность влиять на дирекцию. И что же он мог предложить? Много чего... Деньги? Нет, не подходит — так и самому можно попасть в лапы шантажиста. Тогда что же? Не будем забывать, что дело происходит в театре. А чем можно соблазнить актёра... или актрису? Ролями, славой, почётом. Но ведь в театре уже есть свои... как это называется?.. А, примы! — так это, кажется, будет по-французски? Стоит к ним присмотреться. Так-так... в последнее время с примадонной творится что-то неладное. Всякого рода досадные происшествия, письма, угрозы. Но после маскарада всё прекратилось. Вот оно что! Похоже, сообщник отказался от сотрудничества. Почему? Тут два варианта: или за ним стали следить, или... Или во время маскарада случилось что-то, заставившее его пересмотреть своё отношение к Призраку. Не странно ли это?» Как вы думаете, это логичные рассуждения для полицейского комиссара? Или я не прав?
Виконт молчал, упрямо сжав зубы.
— А вот теперь, — спокойно продолжил Холмс, — вернёмся к основному вопросу — кто же он такой, этот странный помощник нашего не менее странного злодея? Кем он был для Призрака? И почему их союз в конце концов завершился предательством? Как вы думаете, господин виконт?
— Никак, — пробурчал наш собеседник.
— Хорошо. Отвлечёмся от комиссара: представим себе, что Призрак всё-таки смог завербовать в театре некоего союзника. Что дальше? Как развивались их отношения? Ограничились ли они рамками деловых переговоров? Вряд ли. Вполне возможно, что вначале Призрак и в самом деле не испытывал никаких чувств к своему помощнику, считая его безвольной марионеткой, орудием в своих руках... Но время шло. Что чувствовал Призрак, каждый день общаясь с живым человеком? Не мог ли он... ну, скажем так, привыкнуть к нему? Более того, не почувствовал ли он к нему некоторого рода привязанность — до такой степени, что стал ревновать своего товарища, нет-нет, не обязательно к другому человеку — просто к внешнему миру? И не стало ли это причиной трагедии, разыгравшейся в Опера Популер? Что, если человек, помогавший Призраку, сам был обманут его искусной ложью, и лишь увидев своего друга на маскараде, понял, что много лет верой и правдой служил опасному безумцу? И не надо быть великим гением, чтобы понять...
— Замолчите! — виконт соскочил с кресла, покраснев от гнева.
— Успокойтесь, месье де Шаньи. — Холмс тоже поднялся, сохранив, однако, ледяное спокойствие. Я последовал его примеру, приготовившись в случае чего защищать своего друга. — Поверьте, я действую в ваших интересах. То, что я сказал перед этим, — всего лишь иллюстрация того, как вся эта история может выглядеть со стороны. Я хочу сказать, со стороны официальных властей. Комиссар де Виллар — умный человек, но и он, обдумав некоторые факты, может пойти по ложному пути. Что касается меня лично, то я ни секунды не верил в виновность... вашей супруги. Она не могла быть сообщницей Призрака — хотя бы потому, что это не она указала вам путь к его жилищу.
— Простите? — насторожился виконт. Гнев на его лице сменился смертельной бледностью.
— Месье де Шаньи, — прямо спросил Холмс, — зачем вы нас обманываете? Факты говорят о том, что вы были в доме Призрака.
Виконт едва заметно вздрогнул и удивленно взглянул на Холмса. Тот встал и молча подошёл к окну. Через секунду он обернулся.
— Месье де Шаньи, — начал он, глядя прямо в глаза молодому человеку, — выслушайте меня. Не бойтесь, я не стану обвинять вас — тем более здесь, в вашем собственном доме... Более того, зная то, что я знаю теперь, — у меня нет никакого права осуждать вас: вы поступили как честный человек, и на вашем месте я поступил бы так же. Поэтому я не буду хитрить, применяя к вам те методы, которыми мог бы воспользоваться месье де Виллар — в отличие от него, у меня нет никаких обязательств перед правосудием. Но... Я прошу вас — задумайтесь! Смерть месье Фирмена — всего лишь звено в цепи преступлений, ведущей своё начало с событий трёх... да, почти трёхлетней давности. И теперь от вас — и только от вас —зависит, оборвётся ли эта цепь. Это тяжелый выбор, господин виконт, и я, при всём своём опыте, ничем не могу вам помочь. Ваша совесть — единственный судья в этом деле.
Услышав эти резкие слова, виконт помрачнел и опустил голову.
— Мистер Холмс, — наконец сказал он, — признавая вашу правоту, я должен, однако же, сказать вам, что вы... Вы не до конца представляете себе обстоятельства этого дела. Если бы вы знали то, что знаю я, вы, может быть, по-другому посмотрели бы... на всё это.
— Боюсь, месье виконт, мне трудно понять причины, по которым вы скрываете эти обстоятельства... Если вы дали слово хранить тайну — это, конечно же, веский довод, но не забывайте, что в таком случае вы сами становитесь соучастником преступления... пусть и невольным. Подумайте — ваше молчание может стать причиной новых трагедий!
Чувствуя справедливость этих упрёков, виконт отвернулся, мрачно глядя в окно. Повисла тяжёлая пауза.
— Может быть, вы и правы, мистер Холмс, — повернулся он к нам. — Может быть, вы и правы... Это убийство... Зачем? Какая-то бессмысленная жестокость... Может, он просто «слетел с катушек», как говорят в народе? Мистер Холмс, я много думал — и до убийства, и после него... Особенно после. Может быть, он действительно сошёл с ума? Полностью и окончательно? От одиночества, от всей этой жизни? Господи, если б вы знали! Удивительно — до сих пор я считал, что всё делаю правильно... А сейчас... Сейчас... Я... Нет, я не могу!
На виконта было просто тяжело смотреть. Погрузившись в свои мысли, он, казалось, совсем забыл о нас. Несколько секунд царило молчание.
— Месье де Шаньи, — Холмс склонился над несчастным виконтом, — может быть, не всё так плохо. Вы ведь считаете... ммм... Призрака убийцей месье Фирмена?
Виконт очнулся и поднял на Холмса удивлённый взгляд.
— Уверяю вас, это не так. Более того — рассказав правду, вы, возможно, снимете с него это обвинение, а может быть — и некоторые другие. Более чем уверен, ваш рассказ скорее обелит Призрака, чем повредит ему.
Виконт был настолько изумлён, что, казалось, утратил дар речи. Он во все глаза смотрел на моего друга, очевидно, плохо соображая, что тот говорит, и в то же время понимая, что эта речь несёт ему спасение.
— Простите, господа, — наконец сказал он, вставая, — я был так невежлив, что забыл о вас... Извините, я был несколько не в себе... Садитесь, пожалуйста. Так что вы говорите, мистер Холмс, — значит, Призрак не убивал месье Фирмена?
— Да, — кивнул Холмс.
— Слава Богу! — вздохнул виконт. — Если бы вы знали, какой груз вы с меня сейчас сняли!
— Месье де Шаньи, но ведь убийца месье Фирмена до сих пор на свободе, — напомнил Холмс. — И поймать его без вашей помощи нам будет весьма... затруднительно. Не исключено, что он пойдет ещё на одно преступление.
— Но если убийца — не Призрак, то чем же я могу вам помочь? — удивился виконт.
— Расскажите о том, что произошло три года назад, — попросил Холмс. — И если мои подозрения подтвердятся — к концу недели убийца будет за решёткой.
Виконт на секунду задумался, глядя куда-то мимо нас, и тяжело вздохнул.
— Что ж, если это поможет делу... — развёл он руками и начал свой рассказ.

— Мистер Холмс, три года назад я впервые попал в Опера Популер — хотите верьте, хотите нет, но до этого я ни разу там не был. И в первый же день я увидел на сцене мадемуазель Дайе... Впрочем, вам, наверное, интересно, как я стал покровителем театра? О, тут нет никакой тайны — месье Лефевр (может, вам говорили, что он был весьма незаурядной личностью?) завлёк меня в свои сети. Что ж, я был молод, доверчив, и ему не составило большого труда познакомиться со мной и заручиться обещанием посетить, как он выразился, «храм искусств» — и оказать ему некоторую поддержку. В тот же день он объявил о своей отставке и представил театру новых директоров. На вечер была объявлена премьера, и случилось так, что главную партию должна была петь Кристина.
Виконт на мгновение замолчал, но затем встряхнул головой и продолжил.
— Можно сказать, что я знал её с самого детства. Мы тогда жили в Нормандии, в имении моего отца — нет-нет, это вовсе не замок, просто красивый дом с большим садом... Одна из ферм пустовала — и вот однажды её снял на лето знаменитый шведский скрипач. Его дочка, маленькое весёлое создание, забегала к нам поиграть. Она очень смешила нас — молодые барышни, мои сестры, так любили её, что всюду брали с собой, даже на танцевальные вечера. Её нельзя было не любить. Мы задаривали крошку Лотти — так все звали Кристину — конфетами и смеялись, слушая её рассказы о домовых, куклах, туфельках... об Ангеле Музыки, оберегающем маленьких детей... Если бы вы знали, мистер Холмс, как забавно она танцевала, когда кто-нибудь из нас усаживался за рояль! Её обаяние... Оно проявлялось уже тогда — недаром, увидев её на сцене через десять лет, я сразу вспомнил свою маленькую соседку!
Виконт невольно улыбнулся своим воспоминаниям.
— В тот вечер она была просто великолепна! Представляете, мистер Холмс, это была её первая большая роль. Роль, вознесшая скромную хористку на вершину славы, потому что пела она прекрасно. Её голос... О, Боже! — Молодой человек провёл ладонью по лбу, но быстро пришёл в себя. — Ведь это он, он готовил её к триумфу, и никто ничего не подозревал...
Мы с Холмсом переглянулись, но не стали ничего говорить.
— Потом я узнал, что всё вышло случайно. С примадонной что-то случилось, и её роль отдали Кристине. Мистер Холмс, это был триумф! Весь зал стоя аплодировал ей, а я думал только о том, узнает ли она во мне своего давнего поклонника!
Виконт торжествующе посмотрел на моего друга.
— Она узнала меня, мистер Холмс, и я почувствовал себя счастливейшим из смертных. Но в тот вечер... Впрочем, это неважно. Так или иначе, я стал бывать в театре каждый день, и мадемуазель Дайе в память о нашем давнем знакомстве не стала отвергать мою дружбу. Мы много говорили — о ней самой, о её друзьях, о театре, и каждый раз я пытался понять, как она жила все эти годы, и каждый раз убеждался, что она — всё та же крошка Лотти, самое чистое и невинное создание, которое только может быть на этой Земле. Густав Дайе умер, когда Кристине было семь лет, и её отдали в балетную школу, где она и выросла, не зная ничего, кроме танцев и пения. Мадам Жири, директриса и балетмейстер, строго следила за своими воспитанницами — её собственная дочь училась в той же школе. Бедная Кристина, сирота с кротким нравом, быстро стала всеобщей любимицей. Мадам Жири оказывала ей особое покровительство, считая очень талантливой... Все жалели её, ласкали — и никто не принимал всерьёз! Бедная девочка, я ведь, как и все, только рассмеялся, когда она сказала мне, что ей дает уроки пения сам Ангел Музыки!
Виконт закусил губу и отвернулся. Через минуту он продолжил:
— Никто не верил ей. Господи, как подумаю, в каком ужасе она жила! И только после того, как погиб Буке... Тогда... Впрочем, тогда тоже никто ничего не понял. Но я! Думайте что хотите, мистер Холмс, но я не верил в Призрака Оперы до тех пор, пока тот не появился на маскараде собственной персоной!
Месье де Шаньи тяжело вздохнул.
— Мистер Холмс, сейчас, когда всё известно, легко упрекать меня в скудоумии, но ведь тогда... Знаете, что-то в этой истории не так. Не пойму, что именно, но у меня такое ощущение, что с какого-то момента всё пошло неправильно. Тогда, на маскараде... Господи, зачем он всё это затеял! Мистер Холмс, вы говорите, что Призрак — не убийца, но если бы вы были на том вечере, то сказали бы, что он — самоубийца! Всего несколько секунд отделяли его от мести разъярённой толпы, и кто знает, чем завершилась бы эта месть!
Я обратил внимание, что виконт заметно побледнел при воспоминаниях о том вечере.
— Тогда, на маскараде, я впервые узнал, насколько опасен этот человек. Мистер Холмс, я до сих пор не могу понять, как он всё это устроил. Представляете, бал в самом разгаре, вокруг нас — счастливые лица, влюблённые пары, музыка, смех... Я танцевал с Кристиной... с мадемуазель Дайе... как вдруг... Каким-то образом он оказался среди нас. Музыка смолкла, а он стоял на лестнице и усмехался. Потом я узнал, что в оркестровой яме погас свет, и музыканты не могли играть. Призрак сошёл вниз, и у него была шпага, которую он тут же выхватил из ножен. А мы все стояли перед ним безоружные. Мистер Холмс, не представляю, чем он так подействовал на всех, но мы... Нет, не буду повторять то, что наговорил нам этот... этот человек. Вы наверняка и так всё знаете. Как бы там ни было, в какой-то момент я очнулся и понял, что его надо обезвредить. Я кинулся за шпагой... И как оказалось, зря. Господи, в тот день я едва не потерял Кристину! Ведь она стояла совсем рядом, ещё секунда — и он утащил бы её с собой!
Даже сейчас воспоминания об этом вечере были крайне тягостны для виконта — не выдержав, он всхлипнул и закрыл лицо руками. Через секунду он пришёл в себя и продолжил:
— Но он только сорвал с цепочки моё кольцо — кольцо, которое я подарил ей в тот вечер. Мистер Холмс, тогда, на маскараде, я предложил мадемуазель Дайе стать моей женой.
На минуту воцарилось молчание. Виконт, не отрываясь, смотрел на портрет над камином.
— Призрак прыгнул в люк, — обернулся он к нам. — Я прыгнул вслед за ним... и попал в очень странное место. Мистер Холмс, я до сих пор не понимаю, что это было. Внезапно я увидел себя со стороны. И Призрака. И не одного — сотни Призраков. Они кружились вокруг меня, сотни черепов с издевательскими усмешками, сотни скелетов в костюме Красной Смерти. Я отбивался как мог, пока не сообразил, что на меня никто не нападает, что это какой-то трюк с зеркалами. И тут Призрак исчез, а мимо моего лица просвистела петля!
Виконт снова замолк.
— Мистер Холмс, — признался он, — честно скажу, не знаю, как бы я выбрался из этой комнаты. Впрочем, меня стали бы искать... И, скорей всего, нашли бы... если, конечно, Призрак не предусмотрел на этот случай ещё каких фокусов. Так или иначе, но я бросился искать выход, колотя по стенам этого странного помещения — представляете, я всё ещё надеялся его догнать. И вдруг... вдруг кто-то взял меня за руку. Я оглянулся... Мистер Холмс, я ожидал увидеть кого угодно, но только не её. Только не её... — Виконт на секунду умолк, понурив голову. — Мистер Холмс, передо мной стояла... мадам Жири.
Честно скажу — я был так изумлен, что буквально утратил дар речи. Так значит, месье де Виллар был прав, подозревая эту женщину? Но она и Призрак... Что общего может быть у этих двух людей? Я обернулся к моему другу и с удивлением заметил, что эта новость поразила его ничуть не меньше, чем меня.
Тем временем виконт продолжал:
— Она вывела меня оттуда. Я умолял её рассказать мне, что всё это значит, но она молчала, и только перед дверью в зал сухо заметила, что мне надо вернуться на бал. И я послушался её... В зале царила жуткая суматоха, но я быстро успокоил всех, сказав, что это всё розыгрыш, что напугавший всех баламут бесследно исчез и искать его бесполезно... Не знаю, насколько их успокоили мои слова, но в ту ночь я понял, что зря не верил моей невесте, и Призрак Оперы реально существует.
Месье да Шаньи на секунду закрыл лицо руками.
— Не знаю, мистер Холмс, может, кто-то сумел бы разрешить ситуацию умнее, чем я... Может быть. Только в тот момент действовать нужно было мне — и я сделал всё, что мог. Проводив Кристину, я ринулся к мадам Жири, надеясь застать её врасплох и любым способом — шантажом, мольбами, угрозами — выпытать тайну Призрака. Но когда я подошел к её двери, я услышал то, от чего моя решимость сразу пропала. Я не поверил своим ушам — мадам Жири плакала... Тихо плакала, как самая обычная женщина...
Виконт слегка замялся, прежде чем продолжить.
— Я молча открыл дверь и вошёл. Мадам Жири, всё ещё в маскарадном костюме, сидела на стуле и жалобно смотрела на меня снизу вверх. Я сел рядом и взял её за руку. Я умолял её рассказать, что происходит в театре, она всё отрицала, говорила, что знает не больше других... В конце концов, она сдалась, и так я узнал историю Призрака.
Месье де Шаньи снова на секунду замолчал, что-то мучительно переживая.
— Мистер Холмс, это была жуткая история. Началась она двадцать лет назад. Однажды юная балерина попала на представление бродячего цирка. Это был обычный грязный балаган, с зазывалами у входа, предлагающими посетителям чудеса Востока... И среди прочих чудес публике обещали что-то необыкновенное, какое-то жуткое существо, получеловека-полудемона, которое называли... впрочем, неважно. И вот юная балерина, как и все, пошла посмотреть на это дьявольское отродье. От увиденного ей стало плохо: посреди цирка стояла настоящая клетка, как для диких зверей, и прямо на полу, на грязной соломе, лежал, скорчившись, мальчик лет четырнадцати. Все тело его было покрыто синяками и следами от ударов, а голова закрыта мешком с дырками для глаз. И вот сам хозяин цирка с палкой в руках зашёл в клетку, и народ бросился к прутьям в предвкушении зрелища. Одним рывком он поднял за шкирку это жалкое существо и сорвал мешок с его лица. Толпа взвыла от восторга, выкрикивая что-то... о его родителях, и среди этого пьяного хохота одной только бедной девушке было жалко это изуродованное создание. Она смотрела, как несчастный, скорчившись на полу, снова прячет своё лицо под грязной рогожей, и как хозяин напоследок бьет его палкой, и сердце её разрывалось от отчаяния — ведь она ничем не могла помочь этому бедному цирковому уроду, обреченному потешать своим ничтожеством озверевшую толпу.
Виконт смотрел куда-то в одну точку, и у меня возникло впечатление, что он словно сам сейчас переживает всё то, что рассказала ему три года назад балетмейстер Опера Популер. Я даже на секунду отвлёкся от повествования и спохватился, лишь перехватив внимательный взгляд Холмса. Месье де Шаньи тем временем продолжал:
— Девушка сама не заметила, как публика начала расходиться. В конце концов, она осталась одна. Взглянув в последний раз на «дьявольское отродье», она направилась к выходу — и вдруг услышала за спиной какие-то хрипы. Она обернулась и увидела, что хозяин цирка корчится на полу, а несчастный урод затянул у него на шее веревочную удавку! От ужаса она не могла даже закричать, не то что сдвинуться с места. А убийца смотрел на неё сквозь прорези в своём мешке, и в глазах его было что-то такое, что она, не задумываясь, схватила его за руку, и они вместе выбежали из балагана. Она спрятала его в Опера Популер, и так он стал Призраком Оперы.
Месье де Шаньи неожиданно вздёрнул подбородок и твёрдо посмотрел нам в глаза.
— Однако, несмотря на жуткую внешность, природа наградила этого человека многими талантами. Кто знает, как бы обернулась его судьба, если бы не это... если бы не его уродство. Но... Мистер Холмс, никакой разум не выдержит такой жизни. Рано или поздно это должно было случиться, и мадемуазель Дайе... Мадемуазель Дайе тут совершенно ни при чём. Видит Бог, она и в самом деле верила в Ангела Музыки, а когда она поняла... Тогда было уже поздно.
Виконт тяжело вздохнул и снова взглянул на портрет.
— Мистер Холмс, — продолжил он после секундной паузы, — выслушав мадам Жири, я с ужасом осознал, что все мы давным-давно ходим по краю пропасти, и в любой момент этот несчастный может столкнуть нас туда. Что мне оставалось? Я должен был действовать, и действовать быстро. Не мог же я оставить мадемуазель Дайе в лапах опасного безумца... Мой план... Господи, это ещё вопрос, кто был безумнее — я или Призрак! Сейчас-то я понимаю, что наша затея с самого начала была обречена на провал, что я неоправданно рисковал десятками, сотнями жизней, подверг смертельной опасности даже девушку, которую любил и хотел спасти! И, главное, всё напрасно. Дело в том... дело в том, что он знал о нашем плане. Как, откуда — неважно, но он знал. Он сам сказал мне это — там, в подвалах. Мистер Холмс, — виконт понуро склонил голову, — признаюсь вам как на духу: мы решили, что он слишком опасен и... Короче, он должен был умереть. Он знал и это — и всё равно вышел на сцену... Такой пустяк его не остановил.
Виконт на секунду запнулся.
— Мистер Холмс, может быть, вы подумаете, что я был излишне жесток... Наверное, это так. Влюблённые не видят ничего, кроме своей любви, а я был влюблён... И знал, что пока этот человек жив — он будет преследовать несчастную мадемуазель Дайе. Потому что Призрак тоже любил... И не хотел знать ничего, кроме своей любви...
Он понизил голос до такой степени, что мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать последнюю фразу.
— Кристина пыталась отговорить меня. Она-то понимала, что представляет собой этот... этот человек! Но я был слеп — и всё закончилось катастрофой. Вы уже знаете о том, что случилось в тот вечер... А теперь, мистер Холмс, я расскажу вам о том, что знают только трое — я, Кристина и Призрак, если он всё ещё жив.

С этими словами виконт встал и подошёл к портрету. Посмотрев на него несколько секунд, как бы спрашивая разрешения, месье де Шаньи резко обернулся, и когда он заговорил, голос его дрожал от волнения.
— Мистер Холмс, — начал он, — когда этот несчастный обрушил люстру и театр загорелся, я находился в своей ложе. За спиной у меня стояли жандармы — они не смогли помешать Призраку похитить мою невесту... И тогда, глядя на обезумевшую толпу, сплошным потоком бегущую к выходу, я понял, что единственный, кто может спасти несчастную девушку, — это я сам. Быстро спустившись по верёвке, я увидел мадам Жири, бегущую вместе со всеми. Не знаю, как мне удалось пробиться к ней, но я сумел схватить её за руку и выдернуть из толпы. «Где они?» — крикнул я ей в лицо. Мадам Жири, проявив в этой панике редкостное самообладание, сразу всё поняла и быстро потащила меня в какой-то боковой коридор. Мы куда-то бежали — вверх и вниз по ступенькам, и вдруг перед нами оказалась маленькая потайная дверь, а за ней — каменная лестница, ведущая вниз. Мы стали спускаться — я и не думал, что подвалы в Опере такие глубокие, — и вдруг на очередном повороте мадам Жири сказала, что дальше не пойдёт. «Если хотите, идите, — сказала она, — но знайте, что это очень опасно. Здесь я ни за что не ручаюсь». Я поблагодарил её и ринулся вниз.
Виконт отвернулся к окну и продолжил, безучастно разглядывая пейзаж на стеклом.
— Слова мадам Жири оказались пророческими — не прошло и минуты, как я оказался в ловушке: внезапно подо мной провалился пол, и с высоты семи футов я рухнул в ледяную воду. Но это было ещё не всё. Откуда-то сверху послышался металлический лязг — я поднял голову и с ужасом увидел, что прямо на меня падает тяжёлая деревянная решётка.
Виконт снова повернулся к нам, на его губах играла невесёлая усмешка.
— О, его жилище хорошо охранялось! И я должен был подумать об этом, прежде чем пытаться проникнуть в его владенья... Но я не думал ни о чём, мной владела одна мысль — спасти Кристину! И вот результат — Кристина погибнет по моей вине! Я вспомнил мадам Жири, она ведь предупреждала меня! Мистер Холмс, вы не представляете, что я тогда пережил, в этом каменном мешке...
Он тяжело вздохнул.
— Что мне было делать? Решётка намертво перекрыла вход в колодец. Чувствуя, что ещё немного — и я замерзну в ледяной воде, я стал лихорадочно пытаться открутить находившийся под водой вентиль — я даже не знал, имеет ли он отношение к этому чудовищному механизму, но умирать, не предприняв ни малейшей попытки спастись, мне казалось ещё более неразумным... И вдруг решётка стала подниматься! Сейчас я думаю, что расположение вентиля под водой было вовсе не случайным, но тогда... Тогда это показалось мне каким-то чудом. Карабкаясь по стенкам колодца, я наконец выбрался наружу. Еле живой, шатаясь, побрёл я дальше — и вдруг за поворотом услышал какие-то голоса. Это придало мне сил: я ринулся вперёд и вскоре увидел их обоих — Кристину и Призрака. Они стояли друг против друга и о чём-то яростно спорили.
Виконт повернулся к моему другу.
— Мистер Холмс, вы видели жилище Призрака? Нет? О, это и в самом деле очень странное место, до сих пор не понимаю, как там можно жить... Представьте себе большую открытую пещеру, освещённую множеством свечей. И подземное озеро прямо у входа. Бррр... Впрочем, внутри довольно красиво: портьеры, канделябры, зеркала... Помню две огромные каменные статуи, поддерживающие свод, а на возвышении у стены — настоящий орган... Да, там было много интересного... Но всё это я видел из-за решётки, огромной подъёмной решётки, закрывающей вход в подземный дворец! Я стоял перед ней совершенно беспомощный, а тем временем Кристина... Кристина стояла перед Призраком в фате и свадебном платье!
Виконт слегка задохнулся, словно горло ему сдавил спазм. А затем продолжил свой рассказ:
— Мистер Холмс, не знаю, что там произошло между ними, — Кристина никогда мне не говорила, а я не спрашивал. Одно могу сказать — вид у Призрака был не из приятных. Его лицо... Я до сих пор помню, как он обернулся и посмотрел на меня. Это была даже не ненависть — наверное, в эту минуту я представлял для него всё зло на Земле. Я видел, как искривились его губы, как эта мерзкая ухмылка... «Здравствуйте, сударь! — сказал он мне, сдерживая ярость. — Как хорошо, что вы пришли! Мы без вас так скучали! Да, Кристина?» Кристина рванулась ко мне, но он грубо схватил её, удерживая на месте, а по губам его блуждала всё та же усмешка. «Беги, Рауль, беги!» — кричала она, а он улыбался. «Пусти её! — кричал я, тряся решетку. — Что ты хочешь с ней сделать?» Он взглянул на меня — и отпустил девушку. Странный у него был взгляд, мистер Холмс... очень странный. Мне бы поостеречься, но урок с ледяной ловушкой ничему меня не научил... «Уходи, Рауль, уходи!» — кричала Кристина. Господи, неужели она думала, что я смогу уйти, оставив её в лапах этого чудовища? «Пусти меня к ней! — кричал я. — Неужели у тебя нет сердца?» Он поднял голову и снова взглянул на меня. «Не волнуйтесь, месье — сказал он совершенно спокойно. — У меня есть сердце. И доказательство тому — то, что вы оба всё ещё живы. Проще было бы, если бы у меня его не было». «Тогда отпусти её! — молил я. — Зачем ты её мучаешь?»
Призрак резко обернулся. «Я? — заорал он. — Мучаю?» От гнева его лицо потемнело и стало ещё отвратительней. «Ну конечно, я и забыл, что я жуткий злодей и замучил всех вас до полного изнеможения... Удовлетворите, однако ж, моё любопытство — что, по-вашему, я с ней сделаю?» Не знаю, какого ответа он от меня ждал, но в тот момент я был совершенно не в состоянии что-то придумать. «Пусти меня к ней! — умолял я. — Открой решётку!»
«Знаете, — сказал Призрак, внезапно успокоившись, — на вашем месте я бы дважды подумал. Опасно входить в дом, где вам не рады... Особенно если это дом чудовища. Вас что, звали сюда? Подумайте: может, с моей стороны и в самом деле гуманно держать вас за дверью?» Он усмехнулся. «Как ты думаешь, дорогая, — обратился он к Кристине, — стоит его пускать?» Кристина молчала. Тогда Призрак снова повернулся ко мне.
«Вы так и не ответили, — продолжил он любезнейшим тоном, — что, по-вашему, такое чудище, как я, может сделать с мадемуазель Дайе? Испепелить? Сожрать с костями?» Он опять ухмыльнулся. «Или вы думаете, что я заставлю её — мою бедную Кристину! — платить за ваши грехи? Нет, месье. Может, я и монстр, кто знает, но я даже волосу — слышите! — даже волосу не дам упасть с её головы!»
Сила, заключённая в этих словах, потрясла меня до глубины души. Мистер Холмс, этот человек, каков бы он ни был, и в самом деле любил Кристину! И тем ужасней была её участь. А я стоял перед решёткой и ничем не мог ей помочь!
«Хорошо же вы думаете о ближнем, месье виконт... — продолжал издеваться Призрак. — Впрочем, чего ещё от вас ждать, раз уж вы не постеснялись сделать из бедной девушки приманку, а потом подставить её под пули! Нет, месье, здесь она в безопасности — куда больше, чем там, наверху».
«Прошу тебя, отпусти её!» — просил я.
Призрак пожал плечами.
«Зачем, собственно? Чтобы вы и дальше продолжали её мучить? Неужели вы всерьёз полагаете, что я отдам вам мою Кристину — после всего, что вы с ней сделали? Да у меня душа разрывалась, видя, как она страдала последние три недели, пока шли эти проклятые репетиции! Нет, я слишком её люблю и не желаю, чтобы она снова дрожала от страха или жила в разладе с собственной душой — потому лишь, что вы не даёте ей покоя!»
«Рауль, всё бесполезно! Уходи!» — молила Кристина.
«Не понимаю, почему вы так упорствуете? — продолжал Призрак. — Неужели я так дурно влияю на мадемуазель Дайе, что ей опасно находиться в моём обществе? Смею заметить, что если кто и подбивал бедную девушку на плохие дела, так это вы, месье виконт! Пока она слушалась своего Учителя, она была невинным ангелом, а стоило ей попасть в ваши руки — и кем она стала? Ах, речь не о том, что вы целовались с ней по углам, это я ещё могу простить, но вы заставили её сделать подлость — предать своего Учителя, а потом мучиться всю жизнь! И кто после этого монстр — вы или я?»
Я молча слушал эту обличительную тираду. Кристина тоже молчала. Она стояла рядом с ним в этом белом платье и, казалось, не дышала.
«Ну вот, теперь все молчат», — покачал головой Призрак. Я давно уже заметил за ним этот резкий переход от гнева к спокойствию. «Идите-ка домой, месье виконт, а мы с Кристиной тут как-нибудь разберёмся. Как видите, всё не так уж и плохо... Правда, дорогая? Не такой уж я и монстр — рогов с когтями у меня нет, да и вообще, если приглядеться... Если уж очень приглядеться, то я самый обычный человек... и не такой плохой, как вам кажется».
«Тогда пусти меня к ней!» — взмолился я.
«Знаете, господин виконт, мне кажется, вы немного рехнулись, — пожал плечами Призрак, — что это за мания — врываться в чужие дома? Впрочем, если хотите войти — входите!» Он хлопнул в ладоши, и решётка начала подниматься вверх.
Я сделал шаг... Мистер Холмс, это был действительно роковой шаг. Не успел я глазом моргнуть, как на моей шее мгновенно затянулась петля. Я рванулся, но было поздно. Одним прыжком Призрак настиг меня, полузадушенного, схватил и привязал к решётке, которая не замедлила снова опуститься. И тут я снова увидел у него эту мерзкую усмешку.
«Ну что, — обернулся он к Кристине, — поставили мы на место твоего друга? Там он нам не помешает». «Убийца! — кричала Кристина. — Отпусти его!» «Ещё чего! — фыркнул Призрак. — По-хорошему, так его надо было ещё утром связать, тогда бы мы хоть дуэт допели... Но твой друг, дорогая Кристина, даже эту радость мне испоганил. Придушу-ка я его, пока ещё чего не удумал... Надо ж мне начать злодействовать — до сих пор я, признаюсь, несколько пренебрегал этой своей ипостасью». «Не смей!» — кричала Кристина, хватая его за руки. «Вот как? — ухмыльнулся Призрак. — Почему же, скажи на милость?» Кристина не стала отвечать на этот вопрос. «Что ты молчишь? — заорал Призрак, и лицо его снова потемнело. — Найди хоть одну причину, по которой я должен его пощадить! Говорят, что любовь изобретательна, — придумай что-нибудь!» Кристина молчала — один Бог знает, чего ей стоили эти минуты. «Чем он лучше меня? — продолжал Призрак, разъяряясь всё больше и больше. — Чем? Тем, что богат, знатен, что у него нормальное лицо, и никто не считает его чудовищем? Так, Кристина? Ты ведь не кричала на него, когда он хотел убить — меня? Не хватала его за руки? Да-да, я знаю, у тебя были сомнения — о, совсем немного! — ведь я учил тебя петь, дал тебе твой голос. А что я человек, что я не желаю умирать в угоду вашему спокойствию — об этом ты подумала? Да нет, куда там, когда перед тобой такой красавчик. А вот теперь, Кристина, слушай. Вон он — твой красавец, привязан к двери моего дома. И клянусь, я его придушу, придушу с наслаждением — он вор, он отнял у меня всё, что я имел. Так и этого ему было мало — он преследовал меня, он проник в последнее моё убежище, чтобы украсть то, что у меня ещё осталось! Что он заслужил за это? Смерти! И никто меня не осудит. Но у тебя, Кристина, есть последний шанс. Если ты любишь его, если ты действительно его любишь — ты проведёшь эту ночь в моих объятьях. Клянусь, ты об этом не пожалеешь — я буду тебе хорошим мужем. Уж я-то тебя не предам».
«Нет! Нет! — закричал я. — Не слушай его, Кристина!» Мы кричали вместе, я и Призрак: он — что убьёт меня, я — что согласен умереть... Я умолял её, заклинал не губить себя, клялся, что не стану жить, если она ответит согласием. А Призрак клялся, что убьёт меня, и что ей надо, наконец, сделать выбор — раз и навсегда. Но Кристина не слышала нас. Она молча смотрела прямо в лицо этому... этому человеку. И вдруг она отвернулась и посмотрела на меня. Боже, что это был за взгляд! Такого холодного, отрешённого взгляда я не видел ни у одного живого существа. Это длилось всего одно мгновенье — она отвернулась и больше не смотрела на меня, как будто меня тут не было. «Кристина, стой!» — кричал я, с ужасом понимая, что сейчас произойдёт непоправимое. Но она уже приняла решение.
Молча подойдя к Призраку, она протянула ему руку и сказала:
«Месье, я согласна стать вашей женой».
Мы оба замолчали, а она продолжила, глядя ему прямо в глаза и не замечая ничего вокруг:
«Простите меня, я очень виновата перед вами. Теперь я понимаю, что Господь послал меня сюда, чтобы избавить вас от одиночества, а я этого не поняла. Я считала вас Ангелом и испугалась, когда вы оказались человеком. Вы сделали меня тем, что я есть, а я даже не спросила вашего имени. Я и сейчас его не знаю. Но теперь я вас не оставлю. Кто бы вы ни были, какую бы жизнь не прожили — я теперь буду с вами, и вы не будете одиноки. А теперь, прошу вас, проявите милосердие к этому человеку, — она кивнула на меня. — Вся его вина в том, что он любит меня. Вы ведь тоже любите меня? Тогда отпустите его! Что он вам? Ведь я проведу с вами всю свою жизнь — столько, сколько отмерено мне судьбой».
И здесь... Здесь, мистер Холмс, она потянулась к нему и... поцеловала. Вы, наверное, знаете, что за лицо было у этого... этого человека. Но она смотрела на него без страха, без отвращения, зная, что так будет каждый день.
Я не верил своим глазам. Они смотрели друг на друга, и вдруг... Вдруг Призрак заплакал, сжимая её руки в своих. Мистер Холмс, я... Я никогда не думал, каково это — жить с таким лицом, но тут... Что ни говори, но судьба обошлась с ним жестоко. И тем не менее... Тем не менее, он остался человеком.
Мистер Холмс, он отпустил нас. Нас обоих. Он дал нам лодку и попросил только об одном — молчать о том, что случилось в ту ночь в подземелье. Как видите, я не исполнил его просьбы.
Но этот человек... Всё-таки, мистер Холмс, мне кажется, что мы неверно судим о нём. Поверьте мне, есть что-то такое, чего мы не понимаем.

Дальше >>>

В раздел "Фанфики"
Наверх