На главную В раздел "Фанфики"

На маскараде

Автор: Мышь
е-мейл для связи с автором



Коллаж © Мышь

Маскарад в Опере удался на славу. Так, по крайней мере, сказала Катрин, которая часто бывала на костюмированных балах. Наш опыт посещения подобных мероприятий был куда скромнее, точнее, отсутствовал вовсе, потому мы с Люсиль лишь кивали и говорили, что «праздник действительно замечательный».
Праздник и правда восхищал. Ещё подъезжая к Пале Гарнье, мы увидели яркий свет и развесёлую толпу у входа. Собравшись в группки по трое-четверо, люди непринуждённо болтали, смеялись и курили. Притом курили не только мужчины. Некоторые дамы держали длинные мундштуки, томно втягивая сизый дым, а какая-то не слишком привлекательная оригиналка мусолила во рту огромную трубку.
Как только мы вышли из экипажа, от одной из групп отделился полный человечек в чалме и потрепанном пальто и поспешил к нам. Следом неторопливо шли четверо мужчин в чёрных плащах и полумасках. Снег громко скрипел под их лакированными ботинками с белыми гамашами.
— Катрин, как я рад тебя видеть! — воскликнул человечек и кинулся обнимать нашу подругу. Мужчины тоже её поприветствовали и остановились чуть поодаль, с интересом поглядывая на нас. Мы стыдливо опустили ресницы и начали разглядывать их.
Не знаю как Люсиль, но мне эти господа понравились. Высокие и хорошо сложённые, они походили на греческих богов, шутки ради одевшихся парижскими денди. Каждый из них был хорош по-своему: тот, что стоял ближе всех, поразил роскошными каштановыми волосами. Двое рыжеволосых молодых людей с краю привлекли очаровательными родинками на нежных щеках, а мужчина в центре компании… О, он был хорош совершенно исключительно.
Тёмные пряди слегка вьющихся волос небрежно падали на высокий лоб. Но неряшливо они от этого не выглядели. Наоборот, этот художественный беспорядок придавал бледному лицу неповторимый шарм. Чёрные глаза в прорезях маски смотрели слегка надменно, но, разумеется, его это не портило. Так же как и не портили немного тонкие губы, искривлённые в презрительной усмешке.
Скользнув по мне равнодушным взглядом, он неожиданно мягко улыбнулся Люсиль, а я печально вздохнула, сознавая, что самый лакомый кусочек опять достался кому-то другому.
Катрин тем временем высвободилась из объятий толстяка и начала процедуру знакомства.
— Девочки, позвольте представить Франца д`Эстурнелля, журналиста «Паризьен» и самого главного сплетника столицы.
Толстячок комично поклонился, уронив при этом свою шляпу. По-моему, сделал он это специально, чтобы рассмешить своих богоподобных друзей.
Те великодушно посмеялись.
— Барон Этьен де Констан, — продолжила Катрин, кивнув в сторону счастливого обладателя каштановых волос. И чуть понизив голос, добавила: — Девочки, будьте настороже, он ест девичьи сердца на завтрак, обед и ужин.
Мужчина польщённо улыбнулся и слегка наклонил голову.
— А это наши дорогие Жульен и Люсьен де Монтеза. — Юноши с родинками учтиво поклонились.
— И…
— Граф Филипп де Шаньи, — перебил её красавец в центре.
Катрин едва заметно поморщилась и посмотрела на нас.
— Господа, позвольте представить вам моих подруг Люсиль Мартен и Мари Борднав.
Мы мило улыбнулись.
Мужчины ещё раз поклонились, а Филипп взял затянутую в перчатку руку Люсиль и легко прикоснулся к ней губами.
— Очень рад знакомству со столь очаровательной мадемуазель, — чуть хрипловато произнёс он. — Для меня было бы счастьем провести этот вечер с вами… Не согласитесь ли вы отужинать со мной и моими друзьями в ротонде?
Зардевшаяся Люси уже открыла рот, чтобы ответить: «О да, мсье!», но Катрин её опередила.
— Мы ещё не знаем наших планов на вечер, Филипп. Пошли, девочки, ещё увидимся, господа!
Граф де Шаньи сверкнул глазами, но промолчал, и мы поспешили к входу.
— Почему ты сказала, что не знаешь наших планов?! — обиженно спросила Люсиль, когда мы отошли на достаточное расстояние. — Ты же сама притащила нас сюда, чтобы…
— Он для этого не подходит, — прервала её Катрин.
— Но почему?! Он же граф! К тому же, такой привлекательный…
— На этом его достоинства заканчиваются. Пошли.
— Я никуда не пойду, пока ты не скажешь, в чём дело! Слышишь, с места не двинусь! И ты стой, Мари. Хватит ей нами командовать!
Я нерешительно посмотрела на подруг и встала где-то посередине. В их спорах я всегда старалась держать нейтралитет. Спокойнее как-то.
Катрин тоже остановилась и, слегка наклонив голову, сказала:
— Люсиль, это ведь не все вопросы, которые ты хотела задать?
— Да! Граф де Шаньи красив и, насколько мне известно, холост. Его друзья, кстати, тоже женатыми не выглядят. Поэтому мне не понятно, почему ты не познакомила нас раньше.
Катрин вздохнула.
— Филипп де Шаньи опасен. Особенно когда рядом с ним его шайка. Собираясь вместе, они творят отвратительные вещи…
— И какие же это? — насмешливо спросила Люсиль.
— Долго рассказывать… Но, девочки, прошу, держитесь от него подальше.
Люсиль надулась и, похоже, собралась закатить одну из своих знаменитых истерик, но тут увидела какого-то знакомого, и её дурное настроение разом испарилось.
И мы благополучно вошли.
В вестибюле я с трудом подавила рвущееся из груди восторженное «ах!». Внутри Опера выглядела ещё лучше, чем снаружи. Помещение поражало своей роскошью, слепило обилием позолоты и блеском зеркал. Мраморный пол усыпали пёстрые конфетти и скрученные ленты серпантина, отчего любой шаг сопровождался тихим шорохом. На каждом светильнике красовалось по бумажному банту, и я даже поразилась, сколько времени и сил потратили служители Оперы, чтобы их завязать.
Людей здесь оказалось ещё больше чем на улице, а костюмы… Никогда ещё я не видела дам, одетых столь фривольно. Декольте некоторых заканчивались где-то посередине живота, а одна представительница нашего пола щеголяла в полупрозрачном неглиже с блёстками и страусовыми перьями.
Мужчины были одеты чуть скромнее, но некоторые тоже отличились. У подножия главной лестницы стояло трое молодых людей в костюмах эпохи Людовика ХIV, с забавными бантиками на местах, которые мраморные статуи стыдливо прикрывали фиговыми листами.
— Люсиль, ты только погляди, куда смотрит наша скромница! — рассмеялась Катрин, заметив мой интерес.
Люсиль тихонько хихикнула, а я покраснела как помидор.
— На самом деле, меня тоже привлекли эти бантики, — заговорщически прошептала Катрин. — Просто нужно скрывать свой интерес, мужчинам это не нравится.
Мы ещё немного пообсуждали достоинства и недостатки костюмов этих юношей и проследовали к гардеробу — сдавать накидки. Получив номерки, мы остановились у большого зеркала. Из глубины безукоризненно чистого стекла на нас смотрели три юные девы в нарядах фей.
Я в своём светло-зелёном платье изображала лесную, хотя на деле больше походила на болотную. Уж слишком эти светло-зелёные мушки на верхней юбке напоминали ряску на заросшем пруде. Но подруги сказали, что платье красивое.
— Очень подходит к твоим глазам, — заметила Катрин. — Зелёные глаза, зелёное платье…
— Зеленоватая кожа, оливковые губы и алый прыщ на лбу. Так сказать, для контраста, — продолжила я, угрюмо глядя в зеркало. — А полноту-то как скрывает, сказка!
— Да ладно тебе… — немного смущённо пробормотала Люсиль.
В своём бирюзовом костюме наяды она выглядела просто чудесно и искренне расстраивалась, что меня огорчает мой вид.
Катрин промолчала, а я с плохо скрываемой завистью изучала её роскошный огненно-красный туалет.
Есть люди, которым на роду написано побеждать, и Катрин была как раз из их числа. Высокая, темноволосая и синеглазая, она везде и всюду становилась первой. В женской школе при монастыре паулинок, где мы проучились десять лет, она всегда добивалась наивысших оценок и пользовалась особым расположением матери-настоятельницы. После окончания она не стала устраиваться гувернанткой к тупоумным дочерям буржуа, как сделали мы с Люсиль, а сняла на подаренные отцом деньги номер в Гранд-Палас и жила там целый месяц. На наши недоумённые вопросы, зачем ей это нужно, подруга загадочно молчала, но просила, если мы «случайно встретимся на улице», не подавать вида, что знакомы. Нам с Люси оставалось только пожимать плечами и строить догадки одна другой нелепее.
Но вскоре всё разъяснилось. Как-то вечером Катрин зашла с двумя бутылками Перье и предложила отправиться к Люсиль. Там обычно устраивались наши девичники.
— Я выхожу замуж! — заявила Катрин, после третьего бокала.
Огорошенные этой новостью, мы потребовали подробностей и, наконец-то, их получили. Оказывается, наша предприимчивая подруга заселилась в Гранд-Палас с одной единственной целью — найти себе мужа. И, как всегда, добилась своего. Молодой барон Анри де Кастелло-Барбезак, переехавший в отель после ссоры с родителями, не смог устоять перед синими глазами прекрасной англичанки Кэтрин Стоббарт и на днях сделал ей предложение.
— Кэтрин Стоббарт?! — в один голос спросили мы с Люси.
— Ну да. — Она пожала плечами. — А вы хотели, чтобы я рассказала потомственному аристократу об отце, работающем в шератонском приюте для душевнобольных, и матери, которой там самое место?
Мы ошарашено молчали, а Катрин, как ни в чём не бывало, продолжила:
— А собрала я вас, мои милые репетиторши, для того, чтобы обсудить нашу жизнь.
— Нашу? — переспросила Люсиль.
— Да, моя дорогая. Я знаю вас десять лет. И, чёрт побери, за эти десять лет дружба с вами была единственным, что заставляло меня жить дальше!
Мы с Люси удивлённо переглянулись. Катрин никогда не говорила нам ничего подобного.
— Но теперь, когда я выхожу замуж, наши отношения неизбежно закончатся. Не надо так смотреть, Мари, это правда. В скором времени я стану баронессой, а вы, мои милые, так и останетесь гувернантками…
Люсиль резко вскинула подбородок и гневно взглянула на подругу.
— Я ещё не закончила, милая, — мягко сказала будущая баронесса. — Я много думала об этом, и вот что решила: я не хочу вас терять… Совсем. Но и отказываться от брака с Анри не собираюсь. Потому вам придётся сделать выбор: или вы забываете обо мне и продолжаете прозябать, или… выходите замуж за аристократов.
В тот момент я как раз надкусила солёную галету, но после последних слов печенье с тихим стуком упало на стол, а рот так и остался открытым.
— Вы хотите спросить, как это сделать? — предвосхитила наши вопросы Катрин. — Всё очень просто. За последние два дня я составила список всех неженатых аристократов Парижа. Получилось сорок семь человек в возрасте от восемнадцати и до семидесяти шести… — Она порылась в расшитой бисером сумочке и извлекла оттуда пять листов мелко исписанной бумаги. — Вот список. Здесь всё: имена, адреса, возраст и примерный размер состояния.
Мы снова переглянулись.
— И как мы с ними познакомимся? — спросила Люсиль. — Они ведь всё-таки люди света, а мы… — Она хмыкнула. — Гувернантки. Или ты предлагаешь караулить будущих женихов у ворот их особняков?
— А это уж моя забота. Главное, скажите, вы согласны?
Ни у меня, ни у Люсиль на тот момент не было ни одного приличного кавалера, а будущее рисовалось самыми тёмными красками. Обучая дочерей лавочников и управляющих банками, мы видели только безвкусно обставленные квартиры, сварливых хозяек и, иногда, хозяев с одутловатыми лицами и мутными похотливыми глазами.
И никаких тебе прекрасных принцев.
И, немного подумав, мы сказали «Да». Отказаться ведь никогда не поздно…

С того памятного разговора прошло более шести месяцев. Подруга давно открыла жениху тайну своего происхождения, а он, если и не обрадовался этой новости, то, по крайней мере, воспринял её достойно, и в апреле они собирались сыграть свадьбу. Получив официальный статус невесты, Катрин начала посещать ипподром, Оперу и прочие «светские» места.
Поначалу холодно принятая в обществе, она очень быстро завела полезные знакомства и вскоре стала вхожа во многие приличные дома. Упрочив своё положение дружбой с известной сумасбродкой и оригиналкой графиней Матильдой де Сен-Мартен — родной сестрой графа Филиппа, с которым мы имели честь познакомиться у входа, — подруга начала активно заниматься устройством наших судеб. Каким-то немыслимым образом она доставала нам приглашения на различные светские вечера, водила по салонам, театрам и прочим местам скопления аристократии. Там на нас смотрели косо, если не сказать с презрением, но Катрин это не смущало.
— Так, вы замуж хотите? — спрашивала она, когда мы с Люси начинали сетовать на косые взгляды.
Мы кивали, но со временем делали это всё с меньшим энтузиазмом. Нельзя сказать, что светские львы, тигры, крокодилы и красноглазые кролики не проявляли к нам интереса. Ну, может, разве что только ко мне… Люсиль-то пользовалась определённой популярностью и даже получила предложение оценить красоты Булонского леса при лунном сиянии от пятидесятилетнего виконта Шарля де Плантары. Но, как оказалось, стареющий ловелас всего лишь хотел развлечься, и ни о каких там серьёзных намереньях и речи не шло. Подруга решительно пресекла все поползновения виконта проверить округлость её коленки на ощупь и даже дала ему пощёчину. Шарль обиделся и пустил грязные слухи о Люсиль, а за компанию и обо мне, и вскоре за нами закрепилась репутация чуть ли не кокоток, а шансы выйти замуж за человека из высшего света из ничтожных сделались нулевыми. Потому известие о бале в Опере было воспринято мной без всякой радости.
— Дурочка! — воскликнула Катрин, когда я сказала, что, наверное, не смогу пойти. — Это же твой шанс! Как ты не понимаешь, там не важно, кто ты по происхождению! На маскараде все равны, и всё зависит только от того, кто ты на самом деле!
— Но маскарад ведь закончится…
— И что? Если сделаешь всё как надо, ни у одного даже самого родовитого аристократишки духу не хватит от тебя отказаться!
Примерно то же самое она пела и Люсиль, и, в конце концов, мы решили попытать счастья ещё раз…

***

У выхода из гардероба мы нос к носу столкнулись с Францем д`Этурвиллем. Его пальто было перекинуто через руку, и теперь мы могли оценить его костюм во всём великолепии. Журналист красовался в шёлковом халате цвета весеннего неба и таких же шароварах. Сорочку Франц решил не надевать, и между полами виднелась обнаженная грудь и необъятный живот, поросший рыжеватыми волосами.
Выглядело это, мягко говоря, неприятно.
Увидев нас, толстяк расплылся в улыбке.
— Дамы, вы прекрасны! — воскликнул он, протягивая короткопалые руки к Катрин.
— Франц, ты нам льстишь! — легко увернувшись, рассмеялась она.
— Богиня, льстить — значит лгать, а лгать звезде… — Он стрельнул маленькими глазками в сторону Люсиль. — …Прошу прощения, лгать звёздам, что они сияют — невозможно!
Люсиль зарделась и опустила длинные ресницы.
— Мсье д`Этурвилль, вы так любезны…
— Он любезен, как хорёк в курятнике, — неожиданно резко сказала Катрин. — Ты извинишь нас, Франц? Мы торопимся.
— Торопитесь? Мой бог, куда?!
— В фойе балета, — с готовностью ответила Люсиль.
Журналист скривился.
— Не советую. Говорят, там сейчас Сорелли и её свита играют в фанты. В общем, скука смертная.
— Вы знаете место поинтересней? — вступила в разговор я.
— Разумеется! Впрочем, если вы не любите танцы и шампанское…
— Мы любим! — воскликнула Люсиль.
— Тогда подождите меня, и мы все вместе отправимся в большое фойе. Я слышал, там сейчас самое веселье.
— А тебе разве не нужно дождаться своих друзей? Я их тут что-то не вижу… — Катрин покрутила головой. — Нет, не вижу.
— Я встречусь с ними чуть позже. А пока я свободен как ветер! Свободен для вас, мои дорогие.
Когда журналист отошёл, подруга чуть слышно выругалась. Она никогда не стеснялась в выражениях, когда её что-то сердило.
— Чёрт бы побрал этого слизняка! — шептала она. — Вот чего не хотела бы, так это показываться в его обществе.
— Так, может, сбежим? — предложила я.
Она покачала головой.
— Не хочу портить с ним отношений. Этот сплетник может испортить репутацию даже деве Марии.
— Девочки, тише, он уже идёт! — шикнула на нас Люсиль.
— Дамы, я готов! — радостно сообщил сплетник и, словно решив наглядно продемонстрировать свою готовность, покрутил перед нашими лицами номерком. Катрин одними губами произнесла: «Идиот», и мы направились к главной лестнице.
Не без труда пробравшись сквозь толпу нарядных масок, снующих по мраморным ступеням, мы поднялись на второй этаж и проследовали к фойе.
Атмосфера здесь была праздничной и фривольной. В воздухе витал аромат духов, сладковатого сигарного дыма и шампанского. Повсюду слышались смех и громкие, не совсем трезвые голоса. Оркестр играл вальс, и в центре зала несколько пар кружились в танце. Начищенный до блеска паркет, отражая как в зеркале танцующих, тихо поскрипывал под их лёгкими туфельками и элегантными ботинками.
Вскоре у меня в глазах зарябило от частого мелькания чёрного и белого — почти все представители сильного пола здесь были во фраках.
— А почему мужчины… э-э-э… так одеты? — спросила Люсиль, подслеповато сощурившись. Видимо, у неё в глазах тоже зарябило.
— Аристократы, — с едва заметным презрением в голосе сказал журналист. — Гнушаются прийти на маскарад в костюмах. Будто это светский приём, а не праздник любви и свободы…
— Любви и свободы? — расхохоталась Катрин. — Франц, да ты поэт!
— А как же? Все журналисты в какой-то мере поэты и великие писатели.
Подруга закатила глаза и направилась к буфету. Мы с Люсиль засеменили следом. Провести этот вечер, не выпив ни бокала шампанского, было бы непростительной глупостью. Но Франц, похоже, придерживался иного мнения, так как с нами пойти не соизволил.
— Не желает платить за шампанское, — прокомментировала Катрин. — Ко всем своим «замечательным» качествам он ещё и скряга.
Когда мы шли к буфетной стойке, мимо проплыла миниатюрная брюнетка в полупрозрачном платье из кружев и газа. Похоже, девушка куда-то очень спешила, но, заметив нас, замедлила шаг. Смерив нас долгим презрительным взглядом, она странно улыбнулась Катрин и продолжила плаванье.
Подруга поджала губы и беззвучно выругалась.
— Кто это? — спросила я, провожая улыбчивую брюнетку взглядом.
— Мэг Жири, — коротко ответила Катрин.
— Что?! — спросила я. — Значит…?
— Да, это и есть та самая корифейка, из-за помолвки с которой полгода назад Анри рассорился с родителями.
— И переехал в Гранд-Палас, где сделал предложение прекрасной англичанке Кэтрин Стоббарт? Похоже, он очень любил эту балерину… — съехидничала я.
Катрин рассмеялась.
— Ну, дорогая, сравнила какую-то танцовщицу с настоящей английской леди! У бедняжки не было шансов…
— Тогда почему ты её не любишь? Я бы на твоем месте прислала ей корзину цветов.
Подруга кивнула.
— После свадьбы я так и сделаю. Но только после свадьбы. Мадемуазель Жири так и не оставила надежды стать мадам де Кастелло-Барбезак. Вы не поверите, но все эти полгода она продолжает преследовать Анри. Я делаю всё, что могу, но справиться с ней не так просто...
— А что барон? — поинтересовалась Люсиль.
Катрин скорбно вздохнула.
— Девочки, вы же его знаете. Он просто не способен поставить эту дрянь на место. А она этим пользуется. Ох, видели бы вы, какие письма она ему пишет… Я их, разумеется, перехватываю, но, увы, далеко не все.
Ещё немного поговорив о наглости балетной девицы, мы заказали бутылку шампанского и отошли от буфета. Слава святым, Франц уже куда-то исчез, и нам удалось выпить восхитительный напиток без него. Когда бутыль показала дно и мы уже подумывали идти за следующей, к нам подлетел очаровательный молодой человек в костюме римского легионера и пригласил Катрин на вальс.
Люсиль по обыкновению надулась — она надеялась, что легионер пригласит её, — но её дурное настроение быстро развеял седобородый маг в расшитой звёздами мантии. Показав пару незамысловатых карточных фокусов, он заставил нас смеяться до колик, после чего тоже увёл Люсиль танцевать.
Оставшись в одиночестве, я прислонилась к колонне в ожидании, что кто-нибудь пригласит и меня. Тщетные надежды! За полчаса, пока я стояла, ни одна маска мужского пола даже не посмотрела в мою сторону.
Что ж, этого следовало ожидать. В зале находилось столько очаровательных дам… Стройные, грациозные и раскованные, они порхали по фойе, как яркие тропические бабочки, тогда как я больше напоминала садовую клумбу.
И зачем я поддалась на уговоры Катрин? Знала же, что вечер проведу в одиночестве и вернусь домой ещё несчастнее, чем раньше…
— Скучаете?
Голос Франца заставил меня вздрогнуть. Терпеть не могу, когда так подкрадываются.
— Вовсе нет.
Журналист вскинул рыжеватую бровь и растянул полные губы в улыбке.
— Да, скучать здесь сущее преступление! Вы, наверное, просто не любите танцевать?
Я кивнула и, чтобы перевести разговор в другое русло, спросила:
— Куда вы исчезли? Мы так надеялись выпить с вами шампанского…
— Я был в фойе балета.
— Но там же скука смертная?
— Да, разумеется… — замялся Франц. — Кстати, видел там жениха вашей очаровательной подруги.
— Анри? — Удивилась я. — Не знала, что он здесь.
— Катрин, мне кажется, тоже об этом не ведает, — ухмыльнулся журналист. — Мсье де Кастелло-Барбезак вместе с Мэг Жири. Знаете её? Это одна из балерин труппы...
Я быстро кивнула, и Франц продолжал.
— Воркуют как голубки, но тсс! Ни слова Катрин, её это может расстроить…
Огромные настенные часы над буфетом пробили половину двенадцатого. Франц вздрогнул и торопливо сказал:
— Прошу прощения, но я вынужден вас покинуть. Скоро подойдут мои друзья, и я должен их встретить. Ещё увидимся, мадемуазель!
Как только голубой халат журналиста исчез из поля зрения, я бросилась на поиски Катрин.
Найти её особого труда не составило. Она танцевала очередной вальс. Правда, в роли её кавалера выступал уже не римский легионер, а тот седобородый маг, с которым совсем недавно любезничала Люсиль. Завидев меня, Катрин улыбнулась, а я призывно замахала рукой.
Удивлённо пожав плечами, она извинилась перед магом и, легко лавируя между танцующими, направилась ко мне. Мужчины провожали её восхищёнными взглядами, их партнёрши, напротив, кривили рты и морщили носики. Я их понимала: какой женщине понравится, когда рядом порхает идеал полночных грёз любого здравомыслящего мужчины?
— Что случилось? — раздражённо просила она, остановившись передо мной. Похоже, подругу совсем не порадовало, что её отвлекли от танца. — Люсиль бросилась с крыши Оперы и написала своей кровью на мостовой: «Гореть Катрин в аду» ?
— Эмм… Нет.
— Ну, слава богу. Бедняжка так расстроилась из-за этого мага… Между прочим, борода у него настоящая. Представляешь, я дёрнула за неё, а он закричал от боли. Такой забавный… Так что стряслось?
— Франц сказал, что видел здесь Анри.
— Что?! Где? — Подруга изменилась в лице.
Накануне она сказала жениху, что проведёт этот вечер дома, за чтением писания. Так и было. Катрин, вообще, очень набожная девушка. Правда, прочитав пару страниц, она облачилась в костюм и отправилась на встречу с нами, о чём барону решила не сообщать.
Даже самым нежным возлюбленным нужно проводить время отдельно друг от друга. Иначе отношения неизбежно потеряют новизну, и белоснежную Любовь серой паутиной оплетёт Скука. А там и до чёрной Разлуки рукой подать.
Понимая это, Катрин иногда выезжала без барона, заранее обезопасив себя ажурной вязью замысловатой лжи. А в последнее время мне стало казаться, что устройство нашего замужества тоже одна из её уловок, чтобы бывать в обществе без жениха. Впрочем, так это или нет — сказать не мог никто.
— Он в фойе балета… — продолжила я. — И, Катрин… Франц сказал, что он сейчас с Мэг Жири… Стой, ты куда?
— Туда, конечно! А что, ты думаешь, я позволю им вот так любезничать? Ах, подлец! Сказал мне, что весь вечер проведёт в клубе, а сам…
— Но Катрин, как ты объяснишь, своё присутствие?
— Скажу, что пришла ради вас. Он поймёт. А ты жди здесь, мне может понадобиться твоя поддержка.
Как только она удалилась, ко мне подошла Люсиль. Её огромные глаза покраснели, губы вздрагивали. Похоже, подруга недавно плакала.
— Я её ненавижу, — шмыгнув носом, сказала она.
Спрашивать, кого она ненавидит, не имело смысла, потому я лишь вздохнула, и мы направились к буфету, залить горе ещё одной бутылкой шампанского.
Но дойти до вожделенной стойки мы так и не смогли. По дороге к нам буквально подлетел Франц в компании своих очаровательных друзей. Без плащей и цилиндров они казались ещё обворожительней и элегантней.
И странное дело, от их чёрных фраков у меня в глазах совсем не рябило. И у Люсиль, по-моему, тоже. По крайней мере, щуриться она не стала.
— Мадемуазель Мартен, мадемуазель Борднав, как приятно видеть вас снова… — бархатным голосом сказал граф де Шаньи.
Как и там, перед Оперой, он стоял в центре компании, будто полководец перед своим войском.
— Не сочтите за бестактность, но без накидок вы выглядите ещё лучше, — промурлыкал барон де Констан.
Обращался он к нам обеим, но смотрел только на Люсиль, которая, вот уже в который раз, скромно потупила глаза.
Из чувства какого-то нелепого упрямства я лучезарно улыбнулась и многословно поблагодарила за комплимент. А какого чёрта? Он был адресован нам обеим. На словах, по крайней мере…
Мсье де Констан небрежно кивнул, от чего его идеально завитые локоны слегка растрепались.
Интересно, какие они на ощупь? Такие же мягкие и шелковистые, какими кажутся, или жёсткие и колючие от постоянных завивок щипцами?
Как жаль, что я никогда не смогу это проверить…
Впрочем, ещё обиднее, что я не смогу ощутить мягкость волос графа де Шаньи… И вкус его кожи, и сладость поцелуев…
— Где милые дамы собираются провести остаток вечера? — неприятным фальцетом спросил один из братьев де Монтеза. Люсьен или Этьен — я не поняла. При ярком свете стало ясно, что они близнецы.
— Мы ещё не знаем наших планов на вечер… — сказала Люсиль. Сама того не ведая, она точь-в-точь повторила слова Катрин. Правда, интонация была уже несколько иной.
— Тогда, может быть, вы составите нам компанию? Мы как раз собирались отужинать в ротонде.
Подруга вопросительно взглянула на меня. Я замялась.
Катрин говорила, что они опасны, а она не стала бы наговаривать на людей без веской на то причины. Тем более, подруга просила ждать здесь…
— Я, право, не знаю…
— Мы согласны, — перебила меня Люсиль.
Я удивлённо посмотрела на неё и покачала головой.
— Простите, но Катрин просила нас оставаться здесь…
Сказав это, я оказалась под обстрелом шести пар недобрых глаз. Притом, глаза подруги выражали явную злобу.
— Катрин, Катрин, Катрин… Как же мне надоела эта Катрин! Если хочешь ждать её — жди. А я иду ужинать в ротонду. Если, конечно, господа согласятся на меня одну…
Эта двусмысленность заставила мужчин переглянуться. И — о чудо! Новость, что я не пойду, их явно не обрадовала. Неужели они пригласили меня вовсе не из приличия?
В какой-то мгновение мне отчаянно захотелось согласиться, но тут Франц сказал: «Конечно, мадемуазель Мартен», и я промолчала.
Мужчины раскланялись, а Люсиль, целуя меня в щёку на прощание, прошептала: «Не говори Катрин».
Не знаю, почему, но это меня разозлило, и, отведя её в сторону, я спросила:
— Почему?! Она наша подруга, а ты вообще не должна идти с ними! Они же… э-э-э… опасны.
— Брось. Ты сама знаешь, почему Катрин так сказала.
— И почему же?
— Ей выгодно устраивать наши судьбы. Чем дольше мы будем находиться в роли невест «на выданье», тем дольше она сможет безнаказанно обманывать жениха. Или ты думаешь, имён графа и его друзей просто так не оказалось в списке? Катрин знала, что с ними у нас есть шанс, вот и не внесла их.
Ничего вразумительного ответить я не смогла, потому промолчала.
— Пошли с нами, Мари! — продолжила подруга. — Они милы и любезны. А ещё красивы, богаты и холосты. Жаль упускать такую возможность! Пошли с нами, Мари…
И опять я почувствовала неудержимое желание сказать «да»… Но что-то меня останавливало. Наверное, просто не хотелось думать, что Катрин всё это время лгала. А отправившись с этими господами, я как бы соглашалась с версией Люсиль.
И я покачала головой.
— Что ж, как хочешь, — резко сказала подруга. — Только, прошу, не говори Катрин. Она ведь опять всё испортит… Хорошо?
— Хорошо…— Неуверенно пробормотала я.
Люсиль ещё раз поцеловала меня в щёку и поспешила к Францу и компании. Мне же оставалось только стоять и смотреть, как элегантные господа во фраках окружают её плотным чёрным кольцом...

***

Пока я ждала Катрин, ко мне подошёл высокий молодой человек в тёмно-коричневом сюртуке с лоснящимися на локтях рукавами. Волнуясь и путаясь в словах, юноша пригласил меня на следующий вальс. Танцевать с ним совсем не хотелось, но стоять в одиночестве хотелось ещё меньше, потому я приняла его предложение. О чём вскоре пожалела. Молодой человек — его звали Николя — вальсировал отвратительно, и за короткие пять минут танца умудрился наступить мне на ногу целых восемь раз. Я считала.
Когда музыка стихла, Николя предложил выпить оранжада у буфета. Сама я предпочла бы утолить жажду чем-нибудь покрепче, но сказать об этом постеснялась. И когда мы подошли к стойке, он заказал два бокала этого напитка и предложил найти какое-нибудь более укромное место для разговора. Я вяло улыбнулась и покачала головой, сказав, что должна дождаться здесь подругу.
Явно расстроившись, он залпом выпил свой оранжад и начал меня очаровывать. Делал он это весьма странным способом. Вместо того чтобы спеть оду моим прекрасным глазам, грации и обаянию, он начал рассказывать о своей замечательной службе. Работал он здесь, в Опере, секретарём дирекции. Работу свою любил и относился к ней с чуть ли не благоговейным трепетом.
Правда, рассказ о секретарских горестях и радостях оказался так скучен, что вскоре меня заклонило в сон, и, не сдержавшись, я зевнула.
— Но вы меня совсем не слушаете? — расстроенно сказал Николя.
— Я? Слушаю, разумеется. Просто я немного… э-э-э… не выспалась.
Но, увы, это надуманное оправдание его не убедило.
— Я понимаю, — говорил он. — Юной девушке не очень интересно слушать о работе простого секретаря… Но знаете, у нас здесь происходят удивительные события! — Он наклонился к моему лицу и прошептал. — Вы слышали о Призраке Оперы?
Я покачала головой и осторожно отступила на шаг — у него неприятно пахло изо рта.
— Так я расскажу!
Но услышать захватывающий рассказ про оперное привидение я, к сожалению не смогла. Часы над буфетом начали бить полночь, и разговор сам собой прервался. Да и не только у нас. Оркестр стих, голоса смолкли. Все взгляды устремились к огромному циферблату. Казалось, всё вокруг замерло в ожидании нового, лучшего дня.
Николя беззвучно шевелил губами, отсчитывая удары.
Семь… восемь…
Мне стало немного страшно. Всегда боялась стоять на грани между вчера и сегодня. Кажется — одно неловкое слово, неправильное движение, и какая-то неведомая сила — рок, судьба, или ещё что-то в том же духе — не позволит тебе вступить в новые сутки, навсегда оставив в дне прошедшем.
Десять… одиннадцать…
О, господи…
Двенадцать!
Большое фойе взорвалось аплодисментами. Послышались хлопки открываемых бутылок шампанского, весёлый смех. Маски заключали друг друга в объятия, целовали в разрумянившиеся щёки или даже губы.
Секретарь тоже потянулся, в явном намерении облобызать мою шею, и я уже приготовилась залепить ему хорошую пощёчину — никогда не била мужчин по лицу, но всегда хотела попробовать, — как он вдруг замер и испуганно посмотрел куда-то поверх моего плеча. Обернувшись, я проследила за его взглядом и вздрогнула. В центре фойе, там, где совсем недавно вальсировали пары, стоял высокий мужчина в кроваво-красном костюме. Голову его венчала широкополая шляпа с огромным плюмажем. Алый плащ волочился по земле, на нём золотыми буквами были вышиты слова: «Не прикасайтесь ко мне. Я — Красная Смерть, проходящая мимо».
Мне этот тип совсем не понравился. Однако многочисленные студенты, пришедшие на маскарад в надежде найти подружку, были иного мнения. Обступив мсье Красную Смерть со всех сторон, они на все лады расхваливали его маску и интересовались, что за чудесный мастер её изготовил.
Маска и впрямь казалась весьма интересной. Правда, исключительно с анатомической точки зрения. Она была выполнена в виде человеческого черепа, со всеми ужасающими деталями, такими, как провал вместо носа, глаз и рта.
— О, мой бог! — прошептал Николя. — Это он, мадемуазель… Это он!
— Кто? — спросила я.
— Тот, кто явился на банкет в честь вступления в должность господ Ришара и Моншармена!
Кто такие эти господа, я понятия не имела, но для порядку кивнула и продолжила наблюдать за мсье в красном костюме. Вокруг него, тем временем, собралась уже целая толпа. Какой-то невысокий мужчина, судя по всему, изображавший Мефистофеля, шутки ради попытался дотронуться до его плеча. Тут же из широкого рукава костюма Красной Смерти высунулась худая рука и схватила весельчака за запястье. Он вскрикнул от боли и попытался отдёрнуть руку. Но мужчина держал его крепко.
Мы стояли не так далеко, поэтому я смогла увидеть, как побелело лицо неудавшегося шутника. От боли побелело.
Наконец, тиски пальцев разжались, и под шквал насмешек и улюлюканья несчастный Мефистофель бросился прочь, чуть не налетев на какую-то светловолосую девушку в чёрном домино. Еле увернувшись, она обогнула толпу и поспешила к лестнице. Юноша в белом домино и чёрной полумаске, шедший за ней как привязанный, напротив, замедлил шаг и почти вплотную подошёл к Красной Смерти.
На какое-то короткое мгновение мне показалось, что он хочет сорвать безобразный череп этого оригинала… Наверное, так бы и случилось, если бы девушка не вернулась и не увела своего Пьеро от греха подальше.
Мсье «Не подходите ко мне» проводил их взглядом, после чего вышел из зачарованного круга своих почитателей и по импровизированному коридору из расступившихся масок пошёл к лестнице. Туда, где совсем недавно исчезли юноша и девушка.
— Бедное белое домино... — заметила я. — Похоже, ему сейчас придётся несладко. Да и чёрному тоже… Так что вы там хотели рассказать об этом оперном призраке?
— Я? — Мой кавалер, казалось, находился в лёгком ступоре. — Он всегда занимает ложу № 5 первого яруса и не соглашается ни на какую другую…
— М-м-м… Какой привередливый призрак! — услышала я голос Катрин за спиной. — Месье Реми, рада видеть! Вы позволите украсть у вас мою очаровательную подругу?
— Да… Конечно… — промямлил секретарь.
Катрин лучезарно улыбнулась и, взяв меня под руку, повела прочь.
— Ты рехнулась? — зашептала она мне в самое ухо. — Это же секретарь директоров Пале Гарнье! Жалование четыре тысячи в год и жалкая премия на Рождество!
— Катрин, но ведь он прекрасный собеседник… — серьёзно ответила я. — И такой красавец. А как элегантен…
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, потом вместе расхохотались.
— Так что с Анри? — отсмеявшись, спросила я.
Подруга пожала плечами.
— Ничего. В фойе балета его не оказалось, а на лестнице я столкнулась с виконтом де Плантары. Он только что из клуба и сказал, что Анри сейчас там и уезжать никуда не собирался.
— Но Франц сказал…
— Думаю, Франц сыграл с нами одну из своих очаровательных шуток… Чёртов лжец! Решил испортить мне вечер! Впрочем, меня куда меньше бы обрадовало, если б его слова оказались правдой. Жаль только, что придётся объясниться с Анри — меня видело столько людей, — но теперь я спокойна. Спокойна и готова исполнять роль вашего купидона. Где, кстати, Люсиль?
Я замялась… Лгать Катрин я не могла, но портить игру Люсиль тоже не хотелось, потому я пошла на компромисс.
— Я видела её в компании каких-то господ… По-моему, они собирались в ротонду. Пойдём туда?
Подруга наморщила высокий лоб, будто решая сложную математическую задачу.
— Не стоит, — наконец изрекла она. — Это её добыча, нам же нужно загонять свою. — Катрин покрутила головой, видимо, в поисках этой самой добычи. — Ну вот, на ловца и зверь бежит. Смотри, какой экземпляр!
Я проследила за её взглядом и содрогнулась. По фойе шёл тот самый тип, в костюме Красной Смерти. Видимо, юноше в белом домино всё-таки повезло, и они с подружкой успели где-то скрыться. Иначе как объяснить, что месье «Не подходите ко мне» так быстро вернулся?
— И что в нём хорошего? — спросила я.
— И что в нём хорошего… — передразнила Катрин. — Посмотри, какие манеры, осанка, взгляд! Кто же это… Чем-то похож на деверя Анри, но тот, вроде, пониже…
— У него маска в форме черепа, — сообщила я.
— А у тебя в форме бабочки. Вот видишь, вы просто созданы друг для друга!
— Катрин, он мне не нравится. Вон и люди от него шарахаются…
— Люди… Людям не нужно замуж за аристократов. А он аристократ, это точно!
— А вот и нет. Аристократ никогда не пришёл бы на маскарад в костюме, — блеснула познаниями я.
Катрин плотно сжала губы — первый признак, что она начинает злиться.
— Так, я не поняла, ты замуж хочешь?
— Да, вроде…
— Тогда ату его, ату! И давай быстрее, видишь, он уже улепётывает!
Подруга легко подтолкнула меня в спину. А я, проклиная всё и вся, а особенно свою неспособность сказать решительное «нет», двинулась к мужчине. Он тем временем стремительно пересёк фойе и вышел в одну из дверей.
Я облегчённо вздохнула и, стараясь не выглядеть слишком довольной, обернулась и развела руками: мол, увы, дичь ушла.
Катрин, уже болтавшая с каким-то господином в костюме священника, сделала незаметный жест по направлению двери, за которой скрылся мужчина.
Я помотала головой.
Подруга сурово взглянула и, кажется, даже топнула маленькой ножкой.
Я обречённо вздохнула и направилась к двери. Чувства меня переполняли самые противоречивые. Во-первых, было глубоко противно бегать за мужчинами, как охотник за зайцами.
Разумеется, я не сказочная красавица и, увы, не дочь богатого коммерсанта, потому шансы на ярмарке невест у меня самые скромные, но гоняться за какими-то господами в жутких масках… Это уж, право, слишком.
Во-вторых, интересовал чисто практический вопрос. Допустим, за дверью окажется не коридор или проходная, а просто комната, с камином, уютными диванчиком и двумя креслами, в одном из которых будет сидеть потенциальный жених… Что мне делать в этой ситуации? Что сказать совершенно незнакомому человеку? Здравствуйте, месье, вы не знаете, где здесь дамская уборная?
Глупости какие!
Дверь, тем временем, неумолимо приближалась. Я ещё раз обернулась — Катрин гневно сверкнула глазами и показала кулак. Отступать было некуда, и, скрепя сердце, я вошла.

***

После ярко освещённого фойе комната выглядела абсолютно тёмной. Когда глаза немного попривыкли, я рассмотрела изящную оттоманку у стены, камин со слабо тлевшими угольками и пару кресел, друг напротив друга, прямо перед ним.
Всё оказалось в точности, как я и предполагала. И, увы, как я и предполагала, в одном из кресел расположился месье «Не подходите ко мне».
Он сидел, сгорбившись, закрыв лицо длинными узкими ладонями. Шляпа лежала на полу, у ног мужчины, и в слабом свете углей я увидела, что часть волос на его голове отсутствует. Это не было похоже на плешь, скорее, на огромный треугольный шрам… Или ожог.
Впрочем, какая разница? Причины не важны, важен результат, а он меня совсем не обрадовал.
И для кого, интересно, придуманы парики?
— Добрый вечер, сударь… — промямлила я, чувствуя, что хочу сбежать отсюда прямо сейчас.
Он промолчал. Только пальцы, закрывающие лицо, чуть дрогнули.
Или показалось?
— Чудесный праздник, не правда ли? — продолжила я совсем уж похоронным тоном.
Медленно… Чудовищно медленно он убрал руки от лица и повернул голову. Отблеск углей отразился в его глазах, отчего они засияли расплавленным золотом.
Красиво, чёрт возьми!
Несколько секунд он смотрел на меня, как смотрят постояльцы дешёвых гостиниц на первого обнаруженного в номере клопа, после чего снова отвернулся и застыл на манер нотр-дамской горгульи.
Я вздохнула. По-хорошему, сейчас следовало бы развернуться и уйти, но тут, на счастье или на беду, мне вспомнилась одна теория Катрин.
Подруга всегда говорила, что с мужчинами нужно вести себя понастойчивей. Ведь они, как дети — сами не разумеют, чего хотят, и только мы, женщины, способны донести до них их собственные мысли и желания. И если поначалу мужчина не проявляет интереса, это означает лишь то, что женщина не сумела объяснить, как сильно она ему нужна.
Мысль весьма спорная, и я сама не раз пыталась её опровергнуть, но проверить её на практике даже мысли не возникало… До сегодняшнего дня.
И, не дав себе времени передумать, я решительно подошла к его креслу и села напротив.
— Восхитительный вечер! — восторженно сказала я. — Оркестр так замечательно играет… Вы любите музыку, сударь?
Он даже не пошевелился.
— А танцы? Под такую прекрасную музыку грех не танцевать. Впрочем, в вашем костюме сделать это не так-то просто. — Я выразительно посмотрела на его плащ. — У вас восхитительный костюм! Такой красивый… Вы заказали его в ателье месье Ворта?
Опять молчание.
— Сшили у своей портнихи?
Тот же результат.
— Неужели украли?
Он обернулся и, смерив меня убийственным взглядом, вновь уставился на угли. А я продолжила натиск.
— Но что мы всё о глупостях да о глупостях? Вам нравится здесь буфет? По-моему, оранжад мог бы быть и попрохладней. Хотя шампанское нужной температуры. Вы пили здесь шампанское, сударь?
— Нет.
Я готова была захлопать в ладоши. Какая-никакая, а реакция.
— Предпочитаете шипучее вино?
— Нет.
— Коньяк?
— Нет.
— Неужели русскую водку? Я сама не пробовала, но говорят — гадость ужасная!
— Уходите, — тихо сказал… нет, приказал он голосом чудовищной, нереальной красоты. И как это я сразу не поняла, какой удивительный у него тембр?
Впрочем, было в этом голосе что-то помимо красоты…
Сила.
Сила, подобная урагану, сметающему всё на своём пути… Но сила прекрасная. Дурманяще сладкая и в то же время опасная…
Не способная сопротивляться, я послушно поднялась и даже сделала шаг к двери, когда вдруг снова вспомнила о Катрин.
С каким лицом я появлюсь перед ней? Виновато улыбнусь и скажу, что опять дала маху? Что этот лысеющий тип в безобразной маске не согласился даже поговорить со мной? Что все её труды, все силы, потраченные на устройство моей глупой жизни впустую, а я в очередной раз повела себя, как последняя дурочка?
Подруга не скажет об этом вслух. Но ведь… подумает! А иногда невысказанные мысли куда страшнее слов…
Нет, Катрин не должна узнать о моём очередном промахе. Пусть даже я потеряю лицо перед этим господином…
Но… Кто говорит о лицах? Это же маскарад! Здесь нет лиц, одни только маски. А маски не умеют краснеть. Они свободны от условностей и предрассудков, имён и регалий, а главное — от прошлого и будущего…
И пусть этот человек думает, что хочет — мне всё равно. Я проведу с ним час, во что бы то ни стало. Пусть Катрин знает, что на мне ещё рано ставить крест!
И я снова села.
— Вы меня не поняли? — холодно спросил он.
— Отчего же, прекрасно поняла. Но…
— Хорошо, уйду я.
— Нет! — практически закричала я. — Прошу вас, останьтесь!
Мужчина слегка наклонил голову.
— Зачем?
— Для того, чтобы… Просто мне нужно, чтобы вы остались. Хотя бы на час… Нет, даже на полчаса! Уделите мне всего тридцать минут своего времени! Можно двадцать. Я бы согласилась и на десять, но этого, пожалуй, маловато…
— Маловато для чего, простите?
— К сожалению, я не могу вам сказать.
— Что ж, как хотите, — сказал он, поднимаясь.
— Хорошо, скажу. Только сядьте. Пожалуйста…
Несколько мгновений он изучающее смотрел на меня с высоты своего поистине огромного роста, потом будто что-то решив для себя, вновь опустился в кресло.
Откинувшись на высокую спинку, он сложил руки на груди и чуть наклонил голову.
Не знаю почему, но сейчас он напомнил мне кота, к которому пришла маленькая и не очень аппетитная мышка.
— Понимаете, моя подруга… — начала я. — Она очень скоро выходит замуж, а мы… Я и ещё одна девушка — тоже моя подруга, но другая — пока ещё нет. У нас даже женихов нет… Пока. Но подруга — та, которая выходит замуж, — не хочет делать этого в одиночестве…
— Делать в одиночестве чего? — осторожно спросил мужчина.
По маске сложно было понять, да и в комнате царил полумрак, но мне показалось, что теперь он смотрит на меня с жалостью. Как на тяжело больную…
Маленькая, свихнувшаяся мышка, рассказывающая о своих галлюцинациях огромному коту. Не об этом ли я мечтала, собираясь на маскарад?
— Не хочет в одиночестве выходить замуж, — продолжила бредить я. — То есть она хочет, чтобы мы с той, другой подругой тоже нашли себе женихов, и последние шесть месяцев только тем и занимается, что ищет их… нам. Мы и на маскарад приехали с этой э-э-э… целью.
Он искривил безгубый рот в насмешливой улыбке. А я втайне восхитилась мастерством умельца, изготовившего маску. Выглядело всё настолько натурально, что казалось, улыбается его собственное лицо.
— Замечательная у вас подруга. Всегда поражался предприимчивости некоторых женщин, но это… Скажите, и как успехи? Впрочем, лучше не надо. Главное, объясните, какое отношение ко всему этому имею я?
— Самое прямое… — вздохнула я. — Она, решила что вы подойдёте…
— Для чего?
— На роль моего будущего жениха, разумеется...
— Я?! — изумился он.
— Угу… Она сочла, что в вас есть аристократизм, — решила польстить я. — И маска у вас… э-э-э… интересная.
Он вздрогнул. Тонкие пальцы хищно впились в подлокотники кресла.
Ну вот, кот и выпустил когти... Сейчас он схватит свою серую игрушку поперёк туловища, и останутся от мышки только хвостик да ушки…
И дёрнуло же сказать про маску! Ему, наверное, до смерти надоели эти студенты со своими расспросами, а тут ещё я…
— Значит, её привлекла моя маска? — вкрадчиво спросил он.
— Да, вроде… — пробормотала я.
— А вам… Вам она нравится?
— Н-не знаю…
— Не знаете? — Он мягко, и в то же время очень зло рассмеялся. — А если вы рассмотрите получше — сможете сказать определённо? Мне правда интересно ваше мнение.
«Рассматривать получше» его череп откровенно не хотелось, но отказать я тоже не могла. Не стоило его сейчас злить.
— Ну, если вы действительно этого хотите…
— О да, безумно.
Он поднялся и, опершись ладонями о подлокотники моего кресла, наклонился к самому лицу. Сделал это он так быстро и бесшумно, что у меня вдруг возникла дурацкая мысль, а человек ли это вообще?
Но не об этом стоило думать. Теперь я находилась в ловушке между его расставленными руками, от чего чувствовала себя не самым лучшем образом… Да что там, я была почти в панике! Горящие золотистым огнём глаза, казалось, прожигали насквозь, и я еле сдержалась, чтобы не зажмуриться.
Но, нет, нельзя. Иначе он совсем взбесится.
Нужно всё рассмотреть и сказать что-нибудь приятное. Только это сможет успокоить этого ненормального.
Но что приятного я могла сказать, глядя на такую жуткую маску? Жуткую и удивительную одновременно. Такого материала я ещё не видела — скорее всего, кожа, но такой изумительной выделки, что не отличишь от человеческой. Но это ещё можно понять. Мало ли какие существуют способы дубления? Интересовало другое: как мастеру удалось сымитировать такие глубокие провалы носа и глаз? А смастерить это подобие губ — они всё-таки имели место, только оказались очень тонкими. Любопытно только, зачем понадобилось красить их в лиловый цвет? Неизвестный художник решил проявить фантазию? Зря.
— Что же вы молчите? — прошипел он. — Говорите, я жду.
— Очень интересная… м-м-м… вещь… Вы, наверное, дорого за неё отдали?
Он усмехнулся.
— О, да… Я отдал за неё действительно дорого. Но вы не сказали, нравится ли она вам?
— Нравится, — охотно соврала я. — Особенно этот провал вместо носа. Так мило...
Видимо, я опять сказала что-то не то. Мужчина дёрнулся, как от удара, и закричал так громко, что у меня заложило уши.
— Мило?!! Вам кажется это милым?!
Он кричал что-то ещё… Какие-то проклятья в мой адрес и адрес всего человечества, а я просто сидела и слушала, отчаянно молясь, чтобы всё это поскорее закончилось. Но, похоже, канцелярский ангел, принимающий петиции от страждущих, сегодня слегка приболел и на службу не вышел — мужчина продолжал орать, как будто внутри него находился какой-то хитрый механизм, позволявший делать это без остановки. Очень скоро мне стало ясно, что нужно срочно что-то придумывать, иначе я рисковала попросту оглохнуть.
Но, к несчастью, придумывать ничего не пришлось. Совершенно случайно я посмотрела наверх — и чуть не задохнулась от ужаса. Прямо над нашими головами висело самое отвратительное создание из всех, живущих на этом свете. Создание шевелило длинными тонкими лапами, спускаясь всё ниже и ниже…
Не в силах смотреть, на этакую мерзость, я завопила.
Мужчина замолк и испуганно поднял голову, потом взглянул на меня и усмехнулся.
— Так вы ещё и пауков боитесь? — спросил он так, будто произносил страшное оскорбление.
— С-снимите… — только и ответила я, заворожено глядя на восьминогое чудовище. Оно уже висело между нашими лицами… пардон, масками и продолжало спускаться. — Снимите, прошу вас!
Мужчина пожал плечами и перетёр тонкую паутинку пальцами. Теперь он держал паука как на ниточке, покачивая им, будто маятником, прямо перед моим носом.
— Не понимаю, и почему их так боятся? Они же совсем не страшны. Всего лишь уродливы… Мадемуазель так пугает уродство?
Судя по тону, от моего ответа зависело, станет он снова кричать или нет.
— Нет, что вы… — осторожно сказала я. — Скорее, уродство вызывает у меня жалость. Нищие, больные… Прокажённые… Они все такие несчастные! Так бы и обняла их… всех.
— Прокажённых?
— Эмм…
— Зачем вы лжёте?
— Но я не…
Его взгляд, тяжёлый и бесконечно усталый, заставил меня замолчать. Я вжалась в спинку в ожидании новой порции ругательств, но их почему-то не последовало, а сам он опустил насекомое на руку и вернулся в кресло.
В комнате повисла полная тишина. Мой визави смотрел на почти потухшие угли, по его ладоням неторопливо ползал паук. Я наблюдала за этим с плохо скрываемым отвращением и при этом чувствовала себя на удивление гадко. Будто только что украла подаяние у нищей слепой старухи, а потом вернулась и хорошенько треснула ей сумочкой по голове.
Молчание затягивалось, и наконец я не выдержала.
— Ладно. Вы правы, я лгала. Я безумно боюсь пауков, терпеть не могу больных стариков, и мне совсем не нравится ваша маска. Я бы сказала об этом сразу, если бы вы не начали кричать… Я боюсь, когда на меня кричат. Очень. Простите, что нарушала ваше уединение. Я… я сейчас уйду.
Он медленно обернулся.
— Спасибо за честность. В наш век это такая редкость… Только перед тем, как уйдёте, ответьте на один вопрос, но тоже по возможности правдиво. Вы всё ещё настроены обманывать вашу замечательную подругу?
— Что? — опешила я.
— Мадемуазель, вы меня слышали.
— Но… но…
— Видите ли, в моём распоряжении около часа. Я могу провести его здесь, в обществе паука, но честно признаюсь, особой радости мне это не доставит. Также я могу пройтись с вами по фойе, или… ещё где-нибудь…
— Вам это доставит больше радости?
Он усмехнулся.
— Не думаю, но, по крайней мере, вы, в отличие паука, умеете разговаривать. Надоела тишина.
Ну надо же. Я, оказывается, ещё и разговаривать умею. В отличие от паука.
Какой всё-таки милый господин!
Но не стоит упускать такую возможность. В конце концов, я осталась здесь из-за Катрин… Должна же она увидеть плоды своих трудов!
— Хорошо… Тогда давайте хотя бы познакомимся, сударь. — Я протянула руку. — Мари.
Повисла неловкая пауза. Казалось, он смотрел на мои пальцы так, как я минуту назад глядела на насекомое, потом коротко произнёс:
— Эрик.
Я ещё немного посидела с протянутой рукой, пока не поняла, что целовать он её не станет. Что ж, не больно-то и хотелось.
Мужчина поднялся с кресла, посадил своего питомца на каминную полку, поднял шляпу и, не подав мне руки, пошёл к двери. О том, чтобы пропустить даму вперёд, он даже не подумал.
Хам, грубиян, неврастеник и… И ещё у него безумно красивый голос.
Если он не кричит, конечно.

***

В фойе всё было по-прежнему. Маски смеялись и пили шампанское, даже Катрин никуда не ушла, продолжая беседовать с господином в костюме священника. Завидев меня, подруга хитро улыбнулась и, сцепив пальцы замочком, слегка потрясла руками. Видно, так она выражала свою радость оттого, что мои чары подействовали. Однако почти сразу улыбка сползла с её лица. Эрик шёл на несколько шагов впереди меня, и со стороны всё выглядело так, будто я пытаюсь его догнать. Решив исправить положение, я прибавила шагу, и дальше мы шли нога в ногу, как парочка бравых солдат.
Успокоившись, подруга демонстративно взяла под руку своего собеседника, давая понять, что я должна сделать то же самое. Мне ничего не оставалось, как последовать её примеру. Но едва мои пальцы коснулись рукава костюма Красной Смерти, как Эрик дёрнулся и отшатнулся.
Глаза Катрин чуть ли не вылезли из орбит, а я готова была завыть.
— Эрик, прошу вас, на нас смотрят! — взмолилась я.
Он молча повернул голову и с выражением муки на лице… то есть, маске — позволил мне взять себя под руку.
И тут я удивилась. Каждое живое существо обладает определённой температурой тела, и температура эта, в большинстве случаев, плюсовая. Не будем вспоминать о змеях и ящерицах — мой спутник на них не очень-то похож, однако, прикасаясь к нему, тепла я не почувствовала. Наоборот, от него веяло холодом, как будто он половину жизни провёл в склепе… Добросовестно исполняя роль усопшего.
А что, очень возможно. И маска у него соответствующая…
— Эрик, а где вы живёте? — невинно спросила я.
— В доме.
— Да, у вас свой дом?
Он промолчал. А я украдкой посмотрела в сторону Катрин. Подруга задумчиво глядела на нас, явно что-то подозревая. Не такая уж она дура, в конце концов, чтобы не понять, симпатичны люди друг другу или нет.
И зачем только мы вышли из комнаты? Могла бы наврать ей потом, что месье Красная Смерть с жаром признался мне в любви и предложил стать… дамой сердца. Но я, разумеется, гнусное предложение отвергла, так как моя главная цель — законный брак, и размениваться на мелочи не собираюсь…
Жаль всё-таки, что мы не остались… Но что сделано — то сделано. Придётся подстраиваться под ситуацию.
— Эрик, прекратите молчать, — тихо сказала я.
— Почему?
— Мы должны разговаривать.
— Зачем? Мадемуазель в красном занята своим религиозным другом… Так что необходимости в этом я не вижу.
Я с удивлением посмотрела на мужчину.
— Как вы догадались, что…
— Что это и есть ваша подруга? По-моему, только слепой не заметил бы тех взглядов, что она кидала в нашу сторону… Впрочем, вы правы. Молчать действительно глупо. О чём бы вы хотели поговорить?
— Ну, сударь… Даже не знаю… О театре, литературе, музыке… Ещё вы можете рассказать о себе… У вас есть семья?
Надо же, как я ловко повернула разговор в нужное русло! Катрин бы мною гордилась. Разумеется, мне этот тип совсем не нравится, но интересно всё-таки узнать, свободен он или я напрасно так лучезарно улыбаюсь?
— Нет. У меня нет семьи, — как-то уж очень резко ответил мужчина.
А я даже вздрогнула. Таким тоном обычно говорят, что банк, в котором лежали все сбережения, на днях лопнул, имущество описали, а любимый спаниель подцепил чумку и только что издох на ковре в спальне.
Бедный… Не спаниель, в смысле, а Эрик. Наверное, все его родные тоже умерли, и он до сих пор страдает…
— Не переживайте, они все уже в раю, — проникновенно сказала я, после чего решила больше не произносить ни слова. Эрик одарил меня таким взглядом, что мне захотелось отрезать себе язык. Тупыми ножницами.
— У меня есть брат, — немного помолчав, сказал мужчина. — Он живёт в Руане.
— Да? Как мило, — непонятно чему обрадовалась я. — Вы часто встречаетесь?
Он покачал головой.
— Я ездил к нему лишь однажды. Правда, ничего из этого не вышло… Как видно, не всем нужен такой родственник, как я.
Не знаю почему, но мне показалось, что ему сейчас по-настоящему больно. Наверное, у этого руанского брата напрочь отсутствовали родственные чувства, и подлый провинциал выставил несчастного Эрика за дверь.
Бывают же негодяи!
— А у меня нет братьев, — преувеличенно бодро сказала я. — И я об этом ничуть не жалею. Тем более у меня есть дяди, тёти, кузены, кузины… А ещё их дети, жёны, мужья… Это не считая отца с матерью, двух бабушек и одного деда. Представляете, под Рождество у нас собирается человек двадцать! Это в пяти-то комнатах. Иногда мы даже идём к соседям за бокалами и тарелками, а они вместе с посудой предлагают своё общество, а нам их даже посадить некуда. Но ничего не поделаешь, приходится приглашать… Зато, знаете, так весело!
Похоже, рассказ о семейных радостях ещё больше расстроил мужчину, потому как он отвернулся и больше не произносил ни слова.
Так мы и шли через толпу масок, которые — я только сейчас это заметила — с интересом провожали нас взглядами. В одном из зеркал я увидела наше отражение. Смотрелись мы, и правда, эффектно… Точнее, так смотрелся мой спутник: высокий, статный, он напоминал короля, прогуливающегося по одной из бальных зал Лувра… Людовик ХIV вместе с какой-нибудь фрейлиной…
Но почему с фрейлиной? С фавориткой!
Я приосанилась, снова взглянула в зеркало и… поймала на себе его взгляд. Я неуверенно улыбнулась его отражению, а Эрик… улыбнулся моему! Ещё более неуверенно…
Почувствовав странную неловкость, я спросила:
— Вам нравится опера?
Не лучший вопрос, конечно, но нужно же было хоть как-то нарушить молчание.
— Нет. Хотя мне часто приходится её слушать.
— Вы музыкальный критик?
— Не совсем… Но кое-какое влияние здесь имею.
— М-м-м… Как интересно. А я ни разу не была в Опере. До сегодняшнего дня.
— И как впечатления?
— О… Чудесно! — Искренне восхитилась я. — Так красиво… А снаружи здание похоже на настоящий дворец! Вот только архитектор немного ошибся…
— Что?! Где?
— Ну, знаете… Перепутать Оперу с ипподромом… — улыбнулась я.
Старая шутка, но почему бы не показать этому месье, что я знакома со светским юмором?
— Да. Вы совершенно правы! — серьёзно ответил мужчина. — Я сам был против этого Пегаса на фронтоне, но Шарль…
Увидев мой удивлённый взгляд, он осёкся.
— Я работал над постройкой Гранд-Опера, — нехотя сказал Эрик.
— Здорово… — без всякого энтузиазма ответила я, совершая в уме сложные математические подсчёты. Судя по всему, Эрику должно быть не меньше сорока, ведь Пале Гарнье построен лет двадцать назад… Жалко. Я думала, Эрик моложе…
А мужчина тем временем продолжал говорить. Сначала неохотно, а потом всё больше и больше увлекаясь, он рассказывал о здании и разных ужасных сложностях, возникших во время постройки. Половину терминов я, конечно, не поняла, но это меня не особенно расстроило. Слушая о восьми паровых помпах, днём и ночью откачивающих воду из котлована во время земляных работ, тоннах мрамора, ушедших на постройку, и прочую дребедень, я с удивлением поняла, что мне совсем не скучно. Наоборот! Я согласилась бы дать три бесплатных урока какой-нибудь исключительно глупой девице, лишь бы он не прекращал говорить. Его голос, чистый и глубокий, заставлял забыть обо всём на свете и слушать, слушать… Раствориться в этих завораживающих звуках, принимать их по капле, как лауданум, и погрузиться в волшебный сон… Чтобы никогда больше не просыпаться.
Мысли лениво ворочались в голове, а на лицо сама собой наползала идиотская улыбка. С трудом загоняя её обратно, я старалась представить, как же Эрик выглядит на самом деле. Наверное, под этой отвратительной маской скрывалось действительно потрясающее лицо. Мужественное и чертовски красивое… А как же иначе? Человек с таким голосом должен обладать, как минимум, внешностью бога! Или ангела, на худой конец...
Кто же он на самом деле? Человек, который трудился над созданием Гранд Опера, а сейчас имел какое-то влияние в мире музыки… Значит, он архитектор и заядлый театрал. Но Катрин сказала, что он аристократ, а человек с именем и положением редко утруждает себя такими вещами, как строительство…
Может, прямо спросить, кто он такой? Но тогда ведь придётся назвать своё имя, а этого делать не следует. Во-первых, это дискредитирует подругу, которая предстанет в его глазах в роли сводни, во-вторых, мне самой не очень-то хочется выглядеть этакой охотницей за мужьями… Как я взгляну ему в глаза, если мы ещё раз где-нибудь встретимся?
— …А перед окончанием строительства он оставил свою роспись на потолке, в ротонде, — сказал мужчина, видимо, заканчивая свой рассказ.
Я кивнула, пытаясь уразуметь, кто там и что оставил.
— Шарль Гарнье, мадемуазель… — помог мне Эрик. — И простите, я немного увлёкся… Не стоило надоедать вам этими рассказами.
— Нет, нет! — воскликнула я, понимая, что волшебство вот-вот закончится. — Я ещё не слышала об устройстве газовых ламп и э-э-э… про стальные несущие конструкции тоже… А ещё я бы с удовольствием взглянула на этот автограф...
Это, кстати, было чистой правдой. Нет, на роспись архитектора смотреть не очень хотелось, но прогуляться до ротонды и проверить, как идут дела у Люсиль, я бы не отказалась.
Эрик улыбнулся.
— Что ж, извольте. Но потом… — он бросил быстрый взгляд на часы над буфетом. — Мне придётся вас покинуть.
— Конечно, мсье… — Вздохнула я.

***

Миновав фойе, мы немного поплутали по празднично убранным коридорам и вошли в просторную гостиную, до отказа заполненную людьми. Здесь было шумно и весело. Маски звенели бокалами и смеялись так, что от их хохота закладывало уши. Сизыми клубами к потолку поднимался сигарный дым, и в первый момент я чуть не задохнулась от этой вони. Не выношу, когда рядом со мной курят.
— Это и есть ротонда? — недоверчиво спросила я, пытаясь уразуметь, где здесь можно поужинать. Ничего, хоть отдалённо напоминающего накрытые столы, я тут не заметила.
— Нет, мадемуазель, — улыбнулся Эрик. — Ротонда дальше, а это…
Но закончить он не успел. Прямо перед нами стоял мужчина в костюме Мефистофеля. Кажется, именно он в большом фойе пытался дотронуться до Эрика.
Как-то незаметно к нему подошли ещё двое: долговязый мужчина с лицом запойного пьяницы в костюме пирата и здоровенный мушкетёр, с маленькой и не очень ухоженной эспаньолкой. Пират прижимал к себе бутылку шампанского, попутно пытаясь её открыть. Но, на мой взгляд, пить ему больше не следовало. Да и остальным тоже — все трое еле держались на ногах.
Пальцами я почувствовала, что рука моего спутника напряглась, хотя внешне он не проявлял ни малейшего беспокойства.
— Месье, который не терпит, когда к нему прикасаются… — прогундосил Мефистофель. — Как приятно вас снова видеть! Жан, Мариус — а вам приятно?
Его друзья послушно закивали, пират даже бутылкой отсалютовал.
Эрик молча смотрел на них, на губах его играла улыбка. Ох, и не понравилась же она мне! Было в ней что-то жестокое… Наверное, так улыбаются тигры, когда к ним в логово забредает пара подгулявших кроликов. Точнее, тройка.
— Позвольте пройти, — наконец сказал он.
— Пройти! Слышали, он пройти хочет! — рассмеялся Мефистофель. — Думает, раз костюм надел, значит, может теперь ходить здесь… туда-сюда… А вот не позволим! Ведь не позволим, а, ребята?
— Не... — почти в унисон отозвались «ребята».
— Господа, не в моих правилах просить дважды, — заметил Эрик.
— Боюсь, сегодня вам придётся отступить от своих правил, — пародируя его манеру, сказал Мефистофель.
— Да нас ещё умолять, будешь. Дру-жок, — подтвердил мушкетёр. — А для начала… сними-ка свою маску. Мы хотим видеть, что ты за фрукт.
— А и правда, — кивнул Мефистофель. — Пусть снимет, а там уж решим, что с ним делать.
— А по мне, так пусть убирается, — хихикнул пират. — Слышишь, месье — убирайся. А мамзель оставь. Люблю таких… зелёненьких.
— Мариус, зачем тебе этот куст? — осведомился их третий друг, по всей вероятности, Жан. А я чуть не задохнулась от возмущения. Вот значит как — куст! Впрочем, хорошо хоть, не альпийская горка…
— А по-моему, больше на горку похожа! На альпийскую, — заржал Мефистофель. — В саду Тюильри таких полно! Но к делу, сударь, — посерьёзнел он. И тут же заорал: — Снимай маску, урод!
— Мари, отойдите, пожалуйста, — тихо попросил Эрик.
Я кивнула, но не сдвинулась с места. Не потому что не хотела. Просто ноги перестали слушаться.
Люди вокруг притихли, с интересом поглядывая на нас. Видно, поняли, что их ожидает забавная потасовка. Двое месье неподалёку уже заключали пари, с какого удара Эрика уложат на обе лопатки.
От их слов меня чуть ли не передёрнуло. Как они могут так спокойно говорить о подобных вещах?! А остальные? Просто стоят и смотрят, даже не думая как-то помешать происходящему.
Впрочем… Чем я-то лучше? Я тоже не пытаюсь ничего сделать и уже выискиваю глазами пути отхода…
Взгляд нечаянно упал на бутылку в руках пирата, которую он всё также прижимал к груди. В голове мелькнула сумасшедшая идея, и, не дав себе времени передумать, я натянула на лицо дружелюбную улыбку и произнесла:
— Господа! Давайте решим дело миром!
— О! Куст заговорил! — порадовался Мариус, пытаясь приобнять меня за талию. А Жан наклонился и громко, совсем как актёр на сцене, зашептал:
— Видите ли, мадемуазель, ваш друг нам не очень нравится…
— Я бы даже сказал — совсем не нравится, — добавил Мефистофель. — Но вы и его маска, напротив, вызываете у нас крайнюю симпатию.
— Да! — воскликнул Мариус. — Пусть оставит вас и маску, а сам убирается ко всем чертям!
Я кивнула.
— Хорошо, господа. Мы согласны.
— Что?! — возмутился Эрик. — Говорите за себя, мадемуазель!
От его голоса по коже холодными ножками побежали мурашки. Такая в нём слышалась обида. А ещё ярость и гнев, будто его только что подлейшим образом предали.
— А пока, раз уж всё так хорошо складывается, давайте выпьем! — игнорируя его тон, продолжила я. — Месье Мариус, позвольте, я открою.
— Ну что вы, мадемуазель, — осклабился он. — Не женских это рук дело.
— Нет, я открою!
И чуть ли не силой вырвав сосуд из лап пирата, я начала откручивать проволоку, незаметно направляя горлышко в лицо Мефистофеля.
Дальше всё случилось так, как я и рассчитывала. Пробка вылетела с глухим хлопком, попав мужчине прямо в глаз. Фонтан пены с ног до головы окатил Жана, а сама бутыль, вырвавшись из слабых девичьих рук, «нечаянно» огрела Мариуса донышком по подбородку и, упав на пол, со звоном разбилась.
Получилось эффектно, маски вокруг ахнули, а один месье во фраке даже зааплодировал. Правда, я так и не поняла, кому из нас.
— Ах ты, дрянь! — завопил Мефистофель, прижимая руку к лицу.
— Повежливее с дамой, — произнёс Эрик, осторожно взяв его за запястье. По-моему, за то самое, которое он уже «пожимал» в большом фойе.
Мужчина сдавленно охнул и осел на пол. Жан с Мариусом бросились его поднимать, а я взяла из кучи мокрых осколков один побольше и, выставив его как кинжал, испуганно посмотрела на троицу.
— Надеюсь, господа нас больше не задерживают? — спросил Эрик, подойдя ко мне. Казалось, он обращался ко всем в комнате.
Комната безмолвствовала. Пират, правда, хотел что-то возразить, но поглядел на стекло в моих руках и передумал.
Бросив своё оружие на пол, я взяла Эрика под руку, и мы медленно, с достоинством покинули гостиную. Краем глаза я смотрела на своего спутника. Он казался спокойным, даже равнодушным, будто бы ничего и не произошло.
Но как только мы оказались в коридоре, его спокойствие как ветром сдуло.
— Какого чёрта вы полезли? — буквально зашипел он.
— Что? — мне показалось, что я ослышалась. — Да вы благодарить должны, что я…
— Вас это не касалось, сударыня. Эти господа задирали только меня.
— А я что, должна была смотреть, как они сделают из вас отбивную котлету? И потом, что значит только вас?! Они меня кустом обозвали!
— И очень, кстати, правильно. Простите, но подобный туалет мог выбрать только человек, с рождения не различающий цветов.
Признаться, такого поворота я совсем не ожидала. Чтобы мужчина, защищая которого, я била бутылкой зарвавшегося наглеца, после этого начал оскорблять меня… Нет, подобной пакости со мной ещё не случалось.
— Значит, вам тоже не нравится моё платье? — с тихой яростью спросила я.
— Не могу сказать, что я от него в восторге… — немного смущённо ответил Эрик. Похоже, он и сам понял, что сказал что-то не то. — Не очень люблю зелёные оттенки в одежде…
— Предпочитаете чёрные? — ядовито спросила я, вспомнив о светловолосой девушке в костюме домино.
Эрик остановился и резко повернул голову.
— Именно.
— О да… Этот цвет так благороден и таинственен… А уж вместе с красным смотрится просто чудесно! Жаль только — некоторым особам нравятся другие сочетания… Чёрного с белым, например…
— О чём вы?
Теперь в его прекрасном голосе звенел металл, но меня это уже не заботило. Бывает, что некоторые, даже самые смирные лошади ни с того ни с сего закусывают удила и бегут изо всех сил, грозя убить и себя, и ошалевших от ужаса седоков. Со мной, видимо, происходило то же самое.
— Ах, сударь, как же вы… недогадливы! Я говорю о вашей подружке в чёрном домино. И о её кавалере — в белом.
— Она не моя… подружка, — сквозь зубы произнёс Эрик. — Она моя невеста.
— Ах, даже так?! А тот юноша — кто? Будущий шафер на свадьбе?
— Он её… поклонник, — пустым, лишённым эмоций голосом отозвался Эрик.
— И… вы так спокойно об этом говорите? — неизвестно почему возмутилась я.
— А как вы ещё прикажете об этом говорить?! — почти закричал мужчина. Но странное дело, сейчас его крик меня совсем не испугал. Я лишь убрала пальцы из-под его руки и осторожно отступила на пару шагов. Всё-таки в этом коридоре мы были совсем одни… — мало ли что?
Но, похоже, никаких глупостей Эрик творить не собирался. Устало опершись о стену, он опустил голову и слегка потёр виски.
— Я не знаю, как об этом должны говорить… л-люди. Не знаю…
Фраза показалась мне несколько странной, но я решила не задумываться над этим вопросом. Не до этого сейчас как-то.
— А говорить и не нужно! — решительно заявила я. — Надо действовать! Вот я бы никогда не позволила своему жениху разгуливать с какой-то светловолосой… гм… куклой.
На мгновение мне показалось, что он хотел сказать что-то вроде: вы сначала заведите этого жениха, а потом уж рассуждайте. Но, видно, передумав, тихо спросил:
— Мари, вы когда-нибудь любили?
Я задумалась.
Очень хотелось соврать… Предстать перед ним этакой роковой женщиной, с кучей трагических тайн и коллекцией разбитых сердец в потайном ящичке комода, но почему-то я поняла, что он сразу почувствует фальшь.
Потому пришлось сказать правду.
— Нет, месье. Я никогда не любила.
Он кивнул.
— Я тоже. Я имею в виду, никогда раньше. Поэтому я… не знаю, что нужно делать, у меня нет опыта в таких вещах… — Он резко развёл руками и сложил их на груди. Будто пряча что-то дорогое у сердца. Или защищая. — Но я точно знаю одно. Мы не вправе ни к чему принуждать тех, кого любим… Как бы нам этого ни хотелось. — Он помолчал. — Понимаете, она должна решить сама. Сделать свой выбор, без всякого давления со стороны… С моей стороны.
— А если она выберет не вас? — чуть слышно спросила я.
Он вздрогнул, тонкие пальцы непроизвольно вцепились в бархат рукавов.
— Мне придётся смириться… Я… я должен так поступить, иначе всё бессмысленно. Мне не нужна рабыня… Мне нужна невеста.
Его голос… Такой прекрасный, если не сказать неземной, почти срывался. А мне вдруг захотелось плакать. От зависти. Сейчас я до зубной боли завидовала этой девице, преспокойно разгуливавшей со своим поклонником. Не из-за поклонника, конечно, а из-за него, Эрика. О такой любви пишут в бульварных романах. Да и не только в бульварных. Наверное, нечто подобное испытывал уродливый горбун Квазимодо к прекрасной и чудовищно глупой цыганке… Ах, как же я рыдала, когда дочитала книгу мэтра Гюго до конца! И как мечтала оказаться на месте этой Эсмеральды… Уж я бы не стала заглядываться на всяких там Фэбов! Разумеется, нет. Только Клод Фролло…
И точка.
— Вам, наверное, сейчас очень тяжело… — понимающе сказала я.
— Да, мадемуазель, не люблю, знаете ли, неизвестность, — со злой иронией в голосе ответил он. Похоже, его самого смутил этот приступ внезапной откровенности.
— М-м-м… Тогда я знаю как вам помочь! — улыбнулась я, подходя к нему. — Давайте сюда вашу руку.
— Что? Зачем? А какую?
— Правую,— Ннемного подумав, ответила я. — Если вы не левша, конечно.
— Не понимаю, как поможет делу… — хмыкнул он, но руку всё-таки протянул.
Левую.
От прикосновения к его коже я чуть не вздрогнула — такая она была холодная, — но, слава святым, сдержалась. Наверняка Эрика бы это обидело.
Перевернув кисть ладонью вверх, я осторожно провела пальцами по линиям, стараясь при этом дышать ровно и выглядеть спокойной.
Получалось плохо. Сложно оставаться невозмутимой, видя подобную красоту. Длинные тонкие пальцы казались выточенными из слоновой кости… или еще какого-нибудь дивного материала. Создавалось впечатление, что я держу настоящее произведение искусства, шедевр неизвестного, но исключительно талантливого скульптора…
— Мадемуазель, я всё-таки не понимаю…
Его недовольный и слегка смущённый голос привёл меня в чувство.
— Сейчас-сейчас… Итак, слушайте: вы сильный человек и имеете некоторую склонность к творчеству, в вашей жизни происходило много чего… В основном, не очень хорошего. Но вы выходили победителем из всех… эмм… неприятностей. В последние несколько месяцев в вашей судьбе произошли некоторые изменения к лучшему. Появилось то, ради чего стоит жить и…
— Где вы научились гадать? — перебил меня Эрик.
— От цыганки… Я же училась монастырской школе и…
— М-м-м… В этих заведениях теперь преподают цыгане? Как интересно.
— Нет, вы меня не дослушали…
— Простите, мадемуазель, но я и слушать не собираюсь. Я не верю в подобные вещи, и вам не советую. А теперь, извините. Жаль, что не могу показать вам роспись Шарля, но мне уже пора.
— Да, конечно, — ответила я, не отпуская его пальцев. — Только… Позвольте мне сказать одну вещь… Может, всё это и правда глупости, и в этих гаданиях нет ни крупицы правды, но… У вас всё будет хорошо. Линии не лгут, поверьте мне…
Линии и правда не лгут. В отличие от человека.
Старая цыганка, которой я однажды совершенно случайно спасла жизнь, научила меня неплохо разбираться в хитросплетении чёрточек на ладони. Впереди у Эрика было предательство дорогого человека, тяжкая болезнь, а может, и смерть. Но ему об этом знать необязательно. Зачем? Пусть верит… Ведь иногда верить в ложь куда важнее, чем знать правду…
И я продолжала вдохновенно врать, пытаясь при этом заглянуть ему в глаза. Непростая задача, кстати. Особенно учитывая разницу в росте. А он вместо того, чтобы помочь мне и наклонить голову, наоборот, пытался отодвинуться, спрятать лицо, хотя и не отворачивался. Наконец, мне удалось поймать его взгляд… А ещё… Ещё я рассмотрела его маску. Всю, до мельчайших деталей. И…
Безумная, совершенно нереальная мысль коснулась лёгким крылом Пегаса и галопом понеслась по испуганному мозгу.
Наверное, кое-что из того, о чём я думала, отразилось на лице. Эрик, по крайней мере, заметил. Резко вырвав руку, мужчина широко улыбнулся, но улыбка эта была в тысячу раз страшнее всех его криков, гнева, ярости… Даже страшнее маски...
Или не маски?
— Спасибо, мадемуазель, за такие тёплые слова. Признаться, мне ещё не приходилось слышать подобных вещей. — Голос его звучал мягко, но казалось, ещё минута — и Эрик вцепится мне в горло. — Так жаль покидать вас… Но, сами понимаете, я должен идти... Или, может, всё-таки остаться? Как вы на это смотрите, а, Мари?
Я замерла, не в силах оторвать от него взгляда. Крылатый конь, так некстати залетевший в голову, в исступлении метался и жалобно ржал. А мне опять захотелось плакать. Теперь уже от страха.
Мужчина подошёл почти вплотную, его чудесные руки, которыми я так восхищалась всего минуту назад, застыли в дюйме от моей шеи. А сам он смотрел он на меня так, будто омерзительнее твари нет в природе.
Почему, господи? Я ведь всего лишь…
Всего лишь поняла, что провела весь вечер с… монстром.
В конце коридора послышался громкий стук каблучков. Я вздрогнула и обернулась. К нам на всех парах летела Катрин. Честное слово, я ещё никогда не испытывала такой радости при виде подруги.
— Нам нужно поговорить. Пошли, — бросила она, на ходу хватая меня за руку. На моего… собеседника она даже не взглянула. Судя по виду, Катрин была чем-то взволнована. Тонкий слой умело нанесённых румян не мог скрыть её бледности, а в глубине огромных глаз притаился самый настоящий страх.
Вцепившись в её пальцы как в спасательный круг, я пошла следом. Даже не думая прощаться с… этим человеком. Называть его по имени — даже в мыслях — я почему-то уже не могла.
Но, отойдя на несколько шагов, я всё-таки обернулась. На том месте, где он стоял, уже никого не было. Да его вообще нигде не было. Казалось, он растворился в воздухе.
Будто фантом.

***

Почему ты не сказала, что Люсиль ушла с де Шаньи? — резко спросила Катрин, как только мы свернули в какой-то тёмный коридорчик.
— Ну… — замялась я.
— Отвечай!
— Она попросила не говорить…
— Идиотка, — процедила подруга. — Ты хоть понимаешь, что произошло?!
Я честно призналась, что нет.
— Она попала в беду, вот что! Я только что из ротонды — месье де Курвиль, тот, в костюме святого отца, пригласил меня поужинать. Там мы встретили виконта де Плантары, который сказал, что видел, как Люсиль уходила с графом и его свитой. Он говорил, она была сильно пьяна.
Я сокрушённо покачала головой. Приличная девушка может пить сколько угодно, не вызывая осуждения окружающих, но выглядеть хмельной она не имеет права.
— Бедная Люсиль, — вздохнула я. — Что о ней подумает месье де Шаньи?
— Что подумает?! — Катрин почти кричала. — Тебя только это волнует?!
— Да… А тебя тревожит что-то ещё?
— О, господи! Да они всегда опаивают глупых девчонок, перед тем как… как…
Несколько секунд я молча смотрела на подругу, пока, наконец, не поняла, о чём идёт речь.
— Ты хочешь сказать, что… — по моему телу пробежали мурашки. — Но не здесь же, не в Опере!
— Они могут её куда-нибудь увезти. У барона есть так называемая «квартира для встреч», на улице Фобур. Там всё обычно и происходит.
— Катрин…— почти шёпотом сказала я. — Но откуда об этом знаешь ты?
Она коротко взглянула на меня.
— Думаешь, меня никогда не привлекали смоляные кудри графа?
Больше я ни о чём не спрашивала. В полном молчании мы спустились по главной лестнице и поспешили к гардеробу, где за десять франков узнали у толстячка, выдающего пальто, что месье де Шаньи и компания плащей не забирали. Значит, они до сих пор были здесь.
Приободрённые полученной информацией, мы ринулись на поиски. За каких-то двадцать минут мы успели раз пять спуститься и подняться по главной лестнице, снова побывать в большом фойе и поговорить с десятком знакомых. Но, увы, никто не видел ни графа, ни его друзей. Они словно сквозь землю провалились, и мы уже почти отчаялись в своих поисках, когда, спускаясь по какой-то лестнице, поравнялись с группой молодых людей. Все были веселы, беззаботны и весьма привлекательны, но нам сейчас, разумеется, было не до флирта, и в их сторону мы даже не посмотрели… Пока не услышали, как высокий голубоглазый блондин произнёс имя барона де Констана. Кроме того, он добавил, что видел его…
— Где? — воскликнула Катрин, хватая мужчину за руку.
От подобной вольности, пусть даже и произошедшей на маскараде, вся компания слегка опешила. Переглянувшись, мужчины заулыбались в усы, явно решив превратить инцидент в начало приятного знакомства.
— Мадемуазель так интересует барон? Но зачем? Ведь здесь столько других… кавалеров.
— Право, мы ни чуть не хуже! — расхохотался розовощёкий коротышка с ярко-рыжими баками.
— Господа! — вступила в беседу я. — Барон Констан — отец троих малюток, прижитых с несчастной женщиной, которую он бросил ради новой пассии. Вот уже три года мы разыскиваем его и… и…
— И никак не можем найти, — всхлипнула Катрин. — А мои малютки пухнут от голода!
— И от холода тоже, — добавила я. — Зима-то лютая… Вот они и…
— Пухнут, — закончил светловолосый.
— Угу, — кивнула Катрин. — Этот подлец не хочет выделить ни су на пропитание своих деток…
— Прячется от нее, мерзавец, — угрюмо добавила я.
— Месье, мы просим вас, нет, умоляем! — Катрин молитвенно сложила руки. — Скажите, где вы его видели?
Светловолосый пожал плечами, видимо, не очень поверив в нашу жалостливую историю, но до ответа все-таки снизошёл.
— У коридора за сценой… там, где гримёрные. Но должен вас предупредить, барон не один. — Он усмехнулся. — С ним ещё четверо и какая-то мадемуазель… Так что, дамы, может, вы всё-таки…
— Мари, я знаю, где это, — перебила его подруга. — Идем.
И даже не попрощавшись с новыми знакомыми, мы бросились вниз. Те проводили нас недоуменными взглядами и крикнули что-то нам вслед. Но мы их уже не слышали.
Покружив по лабиринту коридоров, пройдя несколько гостиных и пустой сейчас зрительный зал, мы вошли в полутёмный коридорчик со множеством дверей и редкими газовыми лампами на стенах. В самом конце его маячила тёмная фигура. Приглядевшись, я поняла, что это один из близнецов де Монтеза. Завидев нас, он улыбнулся и помахал рукой, подзывая нас к себе.
— Подойдём? — неуверенно предложила я.
— Разумеется, — Катрин решительно направилась к нему. Я засеменила следом.
— Милые дамы, как приятно вас видеть, — пробормотал юноша, но особой радости в его голосе не чувствовалось.
— Взаимно. Ты не видел Люсиль? — спросила Катрин.
— Она… там, — он указал на неприметную дверь за своей спиной. — Бедняжка подвернула ногу и… не может ходить.
— Почему ты ей не помог? — каким-то неживым голосом спросила Катрин.
— Она не позволила. Сказала, что к ней не притронется никто кроме вас. Такая странная…
Подруга незаметно взяла меня за руку.
— Пошли отсюда, — прошептала она.
— Что?! — изумилась я. — Там же Люсиль!
В это мгновение дверца приоткрылась, и оттуда вышел барон в сопровождении журналиста. Оба выглядели, как коты, наевшиеся сметаны.
— Дамы! Как приятно видеть вас здесь! — Радостно сказал мсье де Констан.
— Веселье в самом разгаре! Но без вас оно было бы неполным. Прошу! — журналист сделал приглашающий жест, отходя от двери.
Увидев что-то в комнате, Катрин тихо охнула и дёрнулась в сторону. Но барон крепко схватил её повыше локтя и подтащил к себе. Франц сделал то же самое со мной. Подруга коротко вскрикнула, но мужчина зажал ей рот рукой. Я кричать даже не пыталась — от страха голос пропал начисто.
Секунду спустя нас втолкнули в комнату.
Первым, что бросилось мне в глаза, было тело Люсиль. Она лежала на ковре в неестественной позе, напоминая дорогую куклу, изломанную руками злой, избалованной девчонки. Изорванное платье и задранная почти до талии нижняя юбка открывали нежное кружево панталон и стройные ноги в белоснежных чулках. На коленках зияли огромные дыры. Сквозь одну из них я увидела ссадину, из которой медленно, капля за каплей, сочилась кровь.
Руки Люсиль были раскинуты, будто у Христа на распятье, голова странно вывернута, а на щеках и шее отпечатались тёмные пятна, похожие на синяки.
Словно в полусне я услышала дрожащий от злости голос Катрин:
— Что ты с ней сделал, ублюдок?
— Ничего особенного, дорогая, сама знаешшшь… — последовал ответ.
Дальше всё смешалось: звуки, свет, предметы в комнате поплыли перед глазами, и я почувствовала, что начинаю терять сознание. Но упасть в спасительный обморок мне, увы, не дали. Резкий удар по щеке разом привёл в чувство, вернув обратно в эту дикую, нереальную действительность.
Полностью придя в себя, я наконец рассмотрела обстановку во всех подробностях. Мы находились в маленькой комнатке, скорее всего, гримёрной какой-нибудь балерины. На стенах, обитых зеленым штофом, висели гравюры. На туалетном столике, рядом с высоким, почти до потолка, зеркалом, в беспорядке валялись баночки, флакончики, коробочки с румянами, пудреницы и пара пуховок. Меня удивило, что столик располагался не прямо перед зеркалом, а в стороне, у самой стены. Но задумываться об этой несуразности сейчас не было времени.
В дальнем углу комнаты я заметила тёмно-зелёную занавеску, видимо, отделявшую гримёрную от будуара. Около неё стояло потертое бархатное кресло с высокой спинкой. В нём, закинув ногу на ногу, сидел граф де Шаньи. Вся его поза выражала полную расслабленность и умиротворение. Причёска его выглядела безупречно, на губах играла задумчивая полуулыбка.
Рядом с креслом, словно верный паладин, застыл барон. Юный де Монтеза занял стул перед туалетным столиком, куда делся его брат — не знаю. Скорее всего, остался на своём посту, снаружи.
Мы с журналистом продолжали стоять у двери, где посреди комнаты по-прежнему лежала…
Нет. Я не могла туда смотреть. Просто не могла.
— Филипп, отпусти нас, — раздался спокойный голос Катрин. Подруга медленно пересекла комнату и, осторожно переступив через руку Люсиль, остановилась перед креслом графа. Теперь я видела только её спину. — Никто ничего не узнает… Обещаю, Люсиль будет молчать, только отпусти...
— Никто и так ничего не узнает, — промурлыкал граф.
— Чёрта с два, Филипп! Завтра же Люсиль отправится в Сюртэ, а послезавтра все газеты напишут о ваших подвигах!
— Катрин, милая, не старайся казаться глупее, чем ты есть, — мягко ответил граф. — Твоя подруга никуда не пойдёт, а если в её очаровательной головке вдруг появится столь глупая мысль, нам придётся отрезать её… вместе с головкой. Да и не в твоих интересах рассказывать о наших невинных забавах. Ты ведь тоже принимала в них участие, помнишь? Не думаю, что твоему жениху понравится…
— Думаешь, он поверит тебе, а не мне?! — перебила его Катрин.
Филипп мелодично рассмеялся.
— Родинка в форме полумесяца на внутренней стороне бедра… Твой Анри уже видел её? Нет? О, он много потерял… Может, стоит рассказать ему, насколько много?
Подруга что-то тихо сказала, что именно — я не расслышала, но графа, похоже, это развеселило.
— Ты прелесть, дорогая! — расхохотался он. — Знаешь, если бы я не предпочитал смотреть, ты вряд ли ушла бы отсюда, не… Впрочем, обойдёмся без пошлостей. Тем более, сама знаешь, я не люблю… гм… пачкаться. Поэтому, прошу, садись рядом и раздели со мной удовольствие от этого милого представления. Люсьен, друг мой, принеси даме стул.
Юноша торопливо встал, взял свой стул и поставил его рядом с креслом де Шаньи.
Катрин не шелохнулась.
— Ну же, дорогая, не упрямься. — Филипп провёл кончиками пальцев по сиденью. — Не заставляй меня применять силу.
— Ты заплатишь за это! Видит Бог, заплатишь, — процедила она сквозь зубы и… села.
В эту минуту у меня внутри что-то оборвалось. До последнего мгновения я свято верила, что подруга что-нибудь придумает, вытащит нас из этого кошмара... Ведь это — Катрин! Она неизменно побеждает и всегда выходит сухой из воды, но теперь, когда она послушалась де Шаньи, эта нелепая надежда развеялась, как дым. Со всей ясностью я поняла — выхода нет. Нам никто не поможет, и сейчас…
— А сейчас, когда все зрители и участники на местах, мы можем продолжить, — улыбнулся граф. — Этьен, не сочти за труд, проверь, как там мадемуазель Мартен.
Барон подошёл к Люсиль и ,грациозно опустившись на одно колено, пощупал пульс на её шее. Потом наклонился над лицом и оттянул веко.
— Боюсь, мы немного перестарались, она не скоро придёт в себя, — заключил он.
— Что ж, в таком случае займёмся мадемуазель Борднав. Люсьен, не мог бы ты оттащить тело в будуар? Это ведь не слишком тяжело для тебя?
Явно возмущённый подобным подозрением юноша подскочил к Люсиль, взял её за руки и поволок за занавеску.
Не нуждаясь в приказе, журналист толкнул меня на середину комнаты. Потеряв равновесие, я ничком упала на ковёр, ещё хранивший тепло тела Люсиль.
Мысли сесть даже не возникало. Каким-то шестым чувством я поняла: если шевельнусь — меня ударят, а так ещё была вероятность пережить этот ужас без особенных повреждений.
Единственное, что я могла — повернуть голову и следить за действиями господ-аристократов в зеркало: оно находилось как раз напротив меня. Но то ли от страха, то ли от застывших в глазах слёз зрение начало выкидывать странные шутки. Стекло вдруг задрожало и покрылось едва заметной рябью — будто лёгкий ветерок заиграл на глади пруда.
Дальше всё случилось так быстро, что я не успела ничего толком понять, лишь почувствовала дуновение холодного ветра на лице и увидела, что на мгновение зеркало превратилось в стену из грубого камня. На её фоне мелькнула чья-то тёмная фигура. Секунду спустя зеркало вновь стало зеркалом, но фигура никуда не исчезла.
Д`Эстурвилль удивлённо выругался, остальные замерли в немом изумлении, я же не верила своим глазам: только что из ниоткуда появился мужчина в чёрном сюртуке и белой шёлковой маске. Он стоял в двух шагах от меня и, сложив руки на груди, смотрел в угол, где сидели де Шаньи и Катрин.
— Не помешал? — светски спросил пришелец красивым и странно знакомым голосом.
— Нисколько, — угрюмо ответил граф. Казалось, его почти не удивило фантастическое появление человека из воздуха.
— Очень рад. — Незнакомец слегка наклонил голову. — Позвольте узнать, что здесь происходит? Помниться, у нас был уговор — никаких развлечений в моей Опере.
Филипп резко выпрямился и с вызовом посмотрел на мужчину.
— Я решил пересмотреть условия соглашения.
— Вот как? Мой друг, а ты не подумал, что сначала следовало поговорить со мной?
Граф пожал плечами.
— Прости, забыл как-то. Столько дел…
— О, понимаю. Ты крайне занятой человек. Но сейчас, надеюсь, сможешь уделить мне минутку?
Филипп пожал плечами.
— Почему бы нет?
— Покорнейше благодарю. Итак, ты вторгся сюда, не имея на это права и не согласуя своих действий со мной. Всё это весьма прискорбно, но если ты и твои друзья покинете гримёрную в ближайшие три минуты, я постараюсь забыть об этом инциденте.
Граф как бы невзначай, положил на колени свою трость чёрного дерева. И в этом обычном на первый взгляд действии чувствовалась угроза. Точнее, намёк на неё.
Лежа на полу, я тихо молилась, чтобы их беседа продолжалась как можно дольше. Когда мужчины выясняют отношения, на женщин им ровным счётом наплевать. Неприятная правда жизни, но сейчас нам с подругами это было на руку.
— А если я захочу остаться? — улыбнулся мсье де Шаньи, сжав серебряный набалдашник.
Человек в чёрном вздохнул.
— Филипп, зачем нам ссоры?
Месье де Шаньи быстро взглянул на барона. Тот покачал головой.
— Хорошо, — согласился граф. — Только одно условие. Эти очаровательные девушки дороги нам как память… о незабываемом вечере. Мы не можем оставить их здесь. Поэтому тебе придётся помочь нам незаметно вывести их из Оперы.
— Точнее, вынести, — хихикнул Франц, но мсье де Констан одарил его таким взглядом, что весёлость журналиста как ветром сдуло.
— Боюсь, вы не поняли, господа, — холодно сказал человек. — Дамы остаются, уходите только вы.
На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Лишь из-за занавески послышался слабый стон: Люсиль приходила в сознание.
— Чёрта с два, Эрик, — сквозь зубы процедил Филипп.
Я вздрогнула.
Эрик... Вот почему его голос показался знакомым. Это имя в искривлённых злобой устах де Шаньи расставило всё по местам. И как я раньше не догадалась, что это тот самый… то самое существо, с которым я провела весь вечер? Наверное, потому, что он сменил маскарадный костюм. И еще из-за страха. Господствуя над разумом, он отнял всю способность соображать и делать выводы.
Я осторожно скосила глаза в сторону бывшего месье «Красная Смерть». Чёрный цвет ему определённо шёл. Только маску я бы поменяла на чёрную — белая смотрелась как нечто инородное. Впрочем, она отлично сочеталась с белоснежными манжетами и воротничком сорочки…
Интересно, все в люди, попавшие в отчаянное положение, думают о таких мелочах, или этим страдают только незамужние гувернантки?
— Три минуты подходят к концу, — заметил Эрик. — Господа, ещё не поздно…
— Боюсь, что поздно. — Де Шаньи повернулся к Люсьену. — Дорогой друг…
Повинуясь приказу, месье де Монтеза бросился на Эрика. Когда юноша оказался на расстоянии вытянутой руки, мужчина сделал короткий пасс, и Люсьен с грацией тряпичной куклы отлетел к стене. Комнату огласил глухой удар. В следующий момент я увидела, как юноша корчится на полу, ловя ртом воздух. Барон де Констан что-то закричал, Филипп вжался в кресло, а Франц схватил бронзовый подсвечник с туалетного столика и замер, как бы раздумывая, что с ним делать.
Не теряя времени, Эрик схватил меня за плечи и потащил к зеркалу. Но в этот момент журналист всё-таки решился применить своё грозное оружие и ринулся на нас. Следом, с тростью на перевес, двигался барон.
Отпустив мои плечи, наш защитник повернулся к журналисту и перехватил его руку. Раздался тошнотворный хруст, звон ударившегося об пол канделябра и оглушительный, нечеловеческий вой. Рука Франца плетью повисла вдоль туловища, а сам он осел на пол в двух шагах от меня, покачиваясь и стеная. Чалма упала с его головы и откатилась прямо мне в руки. Зачем-то схватив её, я отползла под туалетный столик, решив, что там сейчас безопаснее всего.
И оказалась права.
Обогнув скорчившегося на полу журналиста, барон рассёк тростью воздух и замахнулся, целя Эрику в голову. Но тот даже не думал уклониться, только щёлкнул пальцами, будто подзывая невидимого официанта и трость как по волшебству выпала из рук барона. А сам он схватился за голову, сбивая пламя, вдруг охватившее его роскошную шевелюру.
Давно, ещё в детстве, я гостила в деревенском доме своей бабушки в Провансе. Как и все в Лидо — так называлась та деревушка — старушка держала разную птицу и, как и все, периодически её резала. Мне всегда было страшно смотреть, как она это делает, но однажды я всё-таки набралась храбрости и пролезла на скотный двор. Помнится, увиденное произвело на меня сильное впечатление, а петух Сенар, бегающий с отрубленной головой, не раз являлся мне в кошмарах.
Сейчас же, глядя на барона, с воплями носившегося по гримёрной, я сразу вспомнила Сенара. Только месье де Констана, в отличие от петуха, мне жалко не было.
Вскочив с кресла, где до сих пор сидел, Филипп схватил с ломберного столика вазу с увядшими розами и выплеснул ее содержимое на друга. Раздалось шипение, и огонь погас. Барон со стоном упал в кресло, от его головы шёл густой белый пар.
От удушливого запаха палёных волос и пронзительных воплей у меня закружилась голова и потемнело в глазах. Поэтому я даже не заметила, когда в комнате успел появиться второй братец де Монтеза. В том, что это не Люсьен, я не сомневалась — около стены лежало его бесчувственное тело.
Увидев обожжённый череп барона, Жульен в первый момент опешил, а потом бросился на Эрика. И тут же отлетел к брату на пол.
Я даже залюбовалась — лёжа рядом, юные де Монтеза смотрелись очень мило.
От созерцания славной картины меня оторвал голос Эрика. Мужчина стоял в центре гримёрной возле скулящего журналиста и выглядел так, будто ничего не произошло: на его костюме не было ни единой складочки, манжеты ослепляли белизной, даже волосы не растрепались. В смысле те, что имелись на голове.
— Господа всё ещё желают, чтобы дамы ушли с ними? — спросил он.
Филипп шагнул к нему. Хотя в драке он не участвовал, смотреть на него было страшно: нижняя часть лица, не скрытая маской, побелела, красивые губы плотно сжались, на скулах играли желваки. Он просто источал злобу, хоть и пытался сохранять спокойствие.
— Думаешь, это сойдёт тебе с рук? — граф обвёл мрачным взглядом разорённую гримёрную.
— Не думаю. — Эрик покачал головой. — Уверен.
Месье де Шаньи рассмеялся, но сейчас его смех уже не казался мелодичным. Скорее, он походил на злобный лай собаки, у которой отняли кость.
— Ошибаешься. Завтра же отряд полицейских обшарит подвалы Оперы. Конечно, они ничего не найдут, но послезавтра придет ещё один отряд, а потом ещё. И так до тех пор, пока полиция не найдёт твое логово и не выкурит тебя оттуда. Это я обещаю.
Эрик молчал. Казалось, он даже не слышал слов де Шаньи.
Так и не дождавшись ответа, граф кивнул месье де Констану. Тот поднялся с кресла и, подойдя к журналисту, подал ему руку, помогая встать. Филипп приводил в чувство братьев де Монтеза. Юноши очнулись на удивление быстро. Я даже подумала, что их обморок был скорее наигранным, чем истинным.
Видимо, не желая мешать графу с бароном оживлять павших друзей, Эрик отошёл к туалетному столику. Теперь я могла видеть только его ноги в чёрных ботинках. Он постукивал каблуком по ковру. Так делал мой дед, когда был чем-то рассержен или обеспокоен.
Похоже, драка с компанией де Шаньи взволновала Эрика куда больше, чем казалось на первый взгляд… Или на него подействовали угрозы графа?
Спустя минуту мои недавние мучители стояли у двери. Они напоминали франтоватых клошаров, побывавших в серьезной переделке. Особенно впечатлял вид барона. Мокрый, с безумными глазами и ошмётками торчащих во все стороны волос, он казался беглым каторжником, нацепившим фрак, только что украденный из модного салона. Лишь Филипп остался похожим на того элегантного бога, с которым несколько часов назад я познакомилась у главного входа…
— Скоро, Эрик, — произнёс он, растянув губы в неприятной усмешке. — Скоро ты пожалеешь о своей выходке. И они тоже.
Я вздрогнула. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, к кому относилось это «они». И мне стало жутко. Жутко до тошноты.
— Уже жалею, — вздохнул Эрик. — Поэтому, господа, я прошу вас остаться.
Филипп нервно рассмеялся.
— Какого чёрта?
— Я хочу предложить вам сделку, месье.
Де Шаньи резко дёрнул подбородком.
— Время сделок прошло.
— Нет, друг мой, оно только начинается. Или ты желаешь продолжения нашей дружеской беседы?
Судя по тому, как вздрогнули все пятеро, продолжения они не хотели.
— Говори, — процедил граф.
— Я предлагаю вам жизнь, господа. Точнее, целых пять жизней. И все они — ваши. Вы ведь не сомневаетесь, что ни один из вас не выйдет из этого здания живым, если я того не пожелаю?
Какое-то время в комнате царило молчание.
— О чём он говорит? — наконец спросил один из близнецов.
— Он говорит, что все мы покойники, если не выполним его условий, — мрачно ответил более сообразительный Франц.
— Схватываете на лету, мсье д`Эстурвиль! — В голосе Эрика послышались одобрительные нотки.
— Что за условия? — тихо спросил Филипп.
— Пока я прошу лишь подойти к столу. — Эрик тихонько стукнул ладонью по столешнице: — Мари, вылезайте. А вы мадемуазель… простите, не знаю вашего имени…
— Катрин, — отозвалась подруга.
— Катрин, не сочтите за труд, принести нам стул… Мари, да вылезайте же вы!
Я поспешно подчинилась и, не выпуская из рук чалмы, встала Эрику за спину, рассудив, что там находиться безопаснее всего. Господа аристократы тем временем медленно и неохотно подошли к туалетному столику, к которому моя подруга уже успела подставить стул.
— Садись, Филипп, — ласково приказал наш спаситель, отодвигая пуховки и румяна на край столешницы. Вытащив из стопки бумаг чистый лист, он положил его перед усевшимся графом и поставил рядом изящную чернильницу с пером.
— Что я должен написать? — тревожно спросил месье де Шаньи.
— Не волнуйся, я продиктую.
Граф неуверенно взял перо и Эрик начал.
— Мы, граф Филипп Жорж Мари де Шаньи, Этьен де Констан, Франц д`Эстурвилль, маркиз Люсьен де Монтеза и маркиз Жульен де Монтеза, признаём себя виновными в убийстве…
— Что?! — воскликнул Филипп, оторвавшись от бумаги. — Ты рехнулся?!
— Мари, будьте любезны сообщить свою фамилию и фамилии ваших подруг, — попросил Эрик, не обратив на возглас ни малейшего внимания.
— Борднав, — нервно сказала я. — Моя фамилия Борднав, её — Баласко, а за занавеской Люсиль Мартен.
— Спасибо. Ты слышал Филипп? Записывай.
— Чёрта с два!
Голос мужчины сорвался на крик, перо дрожало в его руке. Сгрудившиеся у стола барон, журналист и братья де Монтеза взирали на Эрика с неподдельным ужасом. Впрочем, не только они. Катрин тоже побелела как полотно, её пальцы терзали кружевной платок. Наверное, сказалось нервное напряжение…
— Пиши, Филипп, — с нажимом произнёс Эрик. — Если не хочешь окончить свои дни на дне озера.
Перо вновь заскрипело по бумаге.
— Великолепно, — удовлетворённо заключил Эрик, заглядывая графу через плечо. — Не забудь оставить подпись… нет, нет, дату ставить не надо. Теперь вы, барон.
Трясущейся рукой мсье де Констан написал на бумаге своё имя. Передав перо одному из братьев Монтеза, он обессиленно прислонился к стене. Юный маркиз в нерешительности замер над столом, и в тот же момент его брат вдруг рванулся к двери.
Тихий свист рассёк комнату, и юноша внезапно упал, схватившись за горло… От его шеи, прямо к руке Эрика, струной тянулась верёвка. Грациозно крутанув кистью, мужчина намотал её на запястье. Гримёрную огласил сдавленный хрип. Катрин запоздало вскрикнула, а я во все глаза смотрела на Эрика, даже не пытаясь понять, как ему удалось заарканить шустрого маркиза.
— Отпусти его, подонок! — воскликнул брат хрипящего юноши.
— С превеликим удовольствием, но не раньше, чем вы оставите свою подпись.
Визгливо бормоча ужасные проклятия, маркиз чиркнул пером в страшном документе, после чего Эрик освободил своего пленника и тот, всё ещё красный от удушья, тоже расписался. Следующим был журналист. Его роспись вышла ужасно корявой, из-за того, что он делал её левой рукой.
Едва Франц закончил, Эрик схватил лист и помахал им в воздухе, просушивая чернила.
— Господа, я вас больше не задерживаю, — улыбнулся он, убирая документ во внутренний карман сюртука.
Повторять ему не пришлось, и спустя несколько мгновений в комнате остались только мы с Катрин и наш благородный рыцарь.
— Приведите в порядок свою подругу, — сухо сказал благородный рыцарь, глядя куда-то в сторону. — Через десять минут ни одной из вас здесь быть не должно. Прощайте.
С этими словами он вышел, да так быстро, что я даже не успела произнести слов благодарности…
Как только дверь за ним закрылась, Катрин упала в кресло и прижала руку ко лбу.
— Господи, во что мы вляпались… — прошептала она.
Я удивлённо посмотрела на подругу.
— Катрин, но все ведь уже хорошо. Люсиль жива… Сейчас мы приведём её в чувство и уедем. А потом забудем обо всём и…
— Мари, ты что, совсем ничего не понимаешь?! — почти закричала она. — Мы же теперь покойницы! И ты и я, и Люсиль!
— Но они же подписали бумагу…— неуверенно прошептала я.
— Именно из-за неё нас и прирежут, как… свиней! И сделает это наш благородный спаситель, как только Шаньи совершит какой-нибудь промах. Или перестанет быть ему полезен, или ещё из-за чего-нибудь!
— Но… но…
— Но возможен и другой вариант, — кивнула подруга. — Граф окажется ловчее и достанет эту чёртову бумагу раньше. Ты думаешь, после того, как этот Эрик его шантажировал, он оставит нас в покое?
Я молча смотрела на Катрин, с ужасом понимая, что она права. Из-за чего иначе Эрик вмешался? Из чувства долга, жалости, чести? Какие глупости! Он ведь хотел придушить меня там, в коридоре. Я видела злобу в его глазах, такую жгучую, что становилось страшно. Он ненавидел меня и, судя по всему, весь род людской.
Мне очень хорошо запомнилась его рука и те слова, которые я произносила:
«В вашей жизни происходило много чего… В основном, не очень хорошего.»
Не очень хорошего! Да линии на его ладони просто кричали о таком, что некоторым не могло присниться даже в кошмарах! Самих событий я, слава богу, не видела… Моим глазам предстали лишь следы от них. Много, много следов.
Кровавых.
Тогда я не придала этому значения. Да чего там, просто не хотела верить. Но линии никогда не лгут. Эрик — убийца. Жестокий, хладнокровный, безжалостный.
Катрин права, он действительно использовал ситуацию в своих целях. О, как он, наверное, обрадовался, увидев меня на полу гримёрной… Конечно, такая удача!
Тихонько скрипнув, дверь отворилась. Мы с подругой нервно переглянулись — на пороге стоял Эрик.
— Мари, можно вас на минуту? — тихо спросил он.
Я нерешительно кивнула.
— В таком случае, жду вас в коридоре.
Он притворил дверь, а мне ничего не оставалось, как отправиться к выходу. Подруга проводила меня таким взглядом, будто я шла на эшафот. Впрочем, примерно так я себя и чувствовала.

***

Эрик стоял, прислонившись плечом к стене, и барабанил пальцами по дубовой панели. А я даже сейчас не могла не подумать о том, какие они красивые. Видимо, пережитое лишило меня остатков разума.
— Вы хотели меня видеть? — тихо спросила я.
Не ответив, мужчина извлёк из внутреннего кармана сюртука сложенный вчетверо листок и протянул мне. Я машинально взяла его, но развернуть так и не посмела.
— Может, всё-таки прочтёте? — раздраженно спросил Эрик.
Я подчинилась. Буквы плыли перед глазами, но первую строчку разобрать всё же удалось: «Мы, граф Филипп Жорж Мари де Шаньи, Этьен де Констан…»
— Что это? — тихо спросила я.
— Ваши гарантии, мадемуазель. Я решил, что будет лучше, если они останутся у вас.
— То есть, вы отдаёте это… мне?
— Завидую вашей сообразительности. Да, это — ваше. Но есть одно условие.
— Какое?
— Вы никому — слышите? — никому не расскажете, что расписок де Шаньи у меня больше нет. Это для вашей же безопасности, понимаете? И не храните расписку дома.
— А где же…
— Абонируйте сейф в каком-нибудь банке. Например, в банке Франции — одна наша прима держит там свои драгоценности. А она, пожалуй, ценит их куда больше жизни. Так что не беспокойтесь, место надёжное... И не машите запиской, как флагом. Спрячьте её куда-нибудь.
Я торопливо засунула «гарантию» за корсаж.
— Эрик, но тогда… зачем? — Признаться, я не хотела ни о чём спрашивать, но как-то само вырвалось.
В первый момент мужчина казался слегка обескураженным, а поняв смысл вопроса, усмехнулся.
— Вам интересно, почему я вас спас? Действительно, почему? Надо было досмотреть представление хотя бы до середины. А там, глядишь, и присоединиться. И как я сразу не… —
Эрик осёкся. Действительно, трудно говорить гадости тому, кто в это время улыбается как пациент клиники отца Катрин.
Ирония Эрика, довольно злая, между прочим, подействовала, как ромашковый чай — она меня успокоила. Теперь я знала: нет никаких интриг, подлостей, ловушек... Эрик не использовал ситуацию в своих целях. Он просто хотел помочь. Из-за нас, совершенно чужих людей он рискнул жизнью и нажил влиятельных врагов. И сделал это только по одной причине — потому что был благороден. И пусть Катрин думает что хочет, а линии на его ладони рассказывают безобразные истории. Я не верю им. Я верю своему сердцу. Как бы банально это ни звучало.
Я всё ещё продолжала глупо улыбаться, когда он вновь заговорил.
— Не питайте иллюзий, мадемуазель. Я сделал это не ради вас. Очень скоро в эту артистическую должен придти один человек. И я не хотел, чтобы она… он испугался. Вот и всё.
Вот и всё.
Улыбка медленно сползла с моего лица, а на душе стало так холодно и пусто, будто я забыла поужинать. Но я точно помнила, что перед поездкой в Оперу плотно поела. Значит, дело было в чём-то другом…
Краем глаза я наблюдала за Эриком. Кажется, он уже собирался уходить, но что-то его удерживало.
— Ладно! — со злостью сказал мой спаситель. — Если вы так хотите чувствовать себя героиней авантюрного романа, извольте! Я сделал это не только из-за… Неё. Довольны?
— Да… — обиженно пробормотала я. Потому как довольной себя совсем не чувствовала.
Что же он за человек такой? Сначала совершает хороший поступок, а после боится признаться, что сделал это по велению сердца! Таких людей мой дед называл отважными трусами. И ведь правильно называл!
Некоторое время мы с Эриком молча смотрели друг на друга. Он — со злостью, я — с обидой… Но потом в его взгляде что-то изменилось. Что именно, я так и не поняла — Эрик быстро отвёл глаза. Я же продолжила таращиться, будто передо мной стоял самый интересный экспонат музея Гревена.
— А это откуда? — Неожиданно даже для самой себя спросила я, дотронувшись до левой стороны своей головы, там, где у него был ожог.
Эрик коротко взглянул на меня. Будто уколол. Сказал:
— Моя мать. Утюгом. Она надеялась, что родится нормальный здоровый младенец. А появился я. Такое разочарование…
Я ошарашенно моргнула, не до конца веря, что родная мать могла сотворить такое со своим ребёнком.
— Я… Вы… Но как?!
Он развёл руками.
— Простите, подробностей пересказать не могу. Мне тогда не было и месяца, а в таком возрасте сложно что-нибудь запомнить.
Я нахмурилась. В словах Эрика слышалось нечто странное. Не фальшь, но что-то сродни ей. Бравада, вот что! Он явно бравировал своим несчастьем. Так закалённые ветераны, что собираются у нас дома каждую третью среду месяца, с гордостью показывают друг другу боевые шрамы. Эрик же делал по-другому. Свою внешность он ненавидел, это ясно, но ненавидел с каким-то изощрённым наслаждением. Ему нравилось эпатировать благодарную публику, играя на контрастах. Вот как сейчас — простые слова, спокойный тон, которым он рассказывал ужасные омерзительные вещи.
Видимо, удивление от моего странного открытия отразилось на лице. К несчастью, Эрик правильно истолковал мои округлившиеся глаза.
Скривив рот, он дёрнул головой, так резко, что из гладко зачёсанных назад волос выбилась тонкая прядь. Казалось, он хотел сказать что-то злое, колкое, но почему-то в последний момент передумал. Устало убрав своевольную прядь за ухо, он опустил голову и как-то весь поник, став как будто ниже ростом. И в этой перемене было столько простого, неподдельного трагизма, что мне отчаянно захотелось повернуть время вспять, чтобы воспринять слова Эрика так, как ему бы понравилось.
— Простите, — отчуждённо сказал он. — И прощайте.
Быстро поклонившись, он развернулся на каблуках и пошёл прочь. А я просто стояла и смотрела, как он уходит по тёмному коридору. Всё дальше и дальше…
От меня.
— Эрик!
Бегущая я — зрелище не для слабонервных. Даже в детстве, когда свободная от условностей и этикета малышня могла позволить себе носиться по улицам, я по настоянию мамы не принимала участия в подобных играх. Теперь, разумеется, о беге на людях не шло и речи. К счастью для меня и окружающих.
Но обстоятельствам наплевать на чужие сложности. И сейчас они вынудили меня со всех ног броситься вслед за человеком в чёрном сюртуке.
Я догнала его уже в конце коридора. Разумеется, он слышал мой топот — надо быть глухим, чтобы не услышать, — но почему-то не обернулся. И даже не замедлил шага.
Что ж, мы не гордые. Обежав мужчину с левого фланга, я встала прямо перед ним, и ему поневоле пришлось остановиться.
— Мадемуазель…
— Эрик, прошу, выслушайте. То есть — не перебивая. Я сама собьюсь, а так мы потратим куда меньше времени. Я понимаю, у вас есть невеста. Вы любите ее, и она вас любит… Наверное. То есть, конечно, любит! И всё у вас будет замечательно. Но я не претендую на место в вашей жизни! Вовсе нет. Я прошу лишь об одном вечере. Мы где-нибудь посидим… П-поговорим. — От волнения я начала заикаться. — Нам же нужно обсудить создавшуюся с-ситуацию! На бульваре Мадлен есть неплохое кафе. Там подают отличный кофе по-арабски. Вообще-то, он мне не нравится, он ужасно горький. Но вам, кажется, должен… Эрик, я ведь не о многом прошу, правда?
Некоторое время он молчал, глядя на меня сначала ошеломленно, а потом с открытой неприязнью.
— Чёрт побери, мадемуазель, я думал, вы умнее! — В его голосе звучала досада, плавно перешедшая в ледяную, учтивую ярость. — Но раз так, видимо, объяснений не избежать. Мне бесконечно льстит ваше внимание, но, увы, должен сказать нет. Сами видите, я занятой человек и в скором времени собираюсь покинуть Париж. Но перед тем как мы навсегда расстанемся — простите за пафос, вы сами задали этот тон, — я должен сделать одно признание. В ответ на ваши предложения, так сказать. Видите ли, то, что вы видели вместе с костюмом Красной Смерти и, верно, как и все, приняли за маску… — Он сделал драматическую паузу. — Моё лицо.
— Ага.
Казалось, сейчас он снова начнёт кричать. Но нет, не начал. Напротив, зашипел, как злой кот или змея.
— Моё настоящее лицо.
Я кивнула.
— То есть это НЕ маска, понимаете?!
Что же он меня, совсем за дурочку принимает? Я ведь всё понимала. Тем не менее, готова была подписаться под каждым словом.
Да, лицо Эрика ужасно. Увы, это факт. Но лицо — это ещё не человек. Оставим в покое красоту души, о которой так любят писать теперешние романисты. Я существо приземленное, и в первую очередь обращаю внимание на внешние проявления. И понаблюдав за мужчиной несколько минут, могу точно сказать, привлекает он меня или нет. И лицо в этом играет далеко не главную роль. Я смотрю на человека в целом: на его осанку, мимику, движения... Так же и с Эриком. Сложно понять, почему, но он притягивал меня, как магнит железную гайку. Его движения, походка, жесты... Обычно высокие люди двигаются как-то неуклюже, будто не знают, что делать со своим не в меру разросшимся телом. Эрик же, напротив, напоминал огромного кота, ступавшего по тонкому льду. Была в его манерах какая-то вкрадчивость, и в то же время уверенность и сила. А его руки! Кажется, я могла бы смотреть на них бесконечно, как на огонь в камине. А что бы я отдала, чтобы снова держать их в своих руках! На ладони я бы смотреть не стала. Ни в коем случае. Я бы просто любовалась этими пальцами, гладила их… Очень-очень осторожно.
Нет, я вовсе не влюбилась в Эрика. Но, кажется, могла бы...
— Я знаю, что это не маска, — мягко сказала я. И немного покривив душой, добавила: — Для меня это не важно.
Он странно дёрнулся, как будто бы воздух вокруг него стал твёрдым и начал сдавливать этого сильного и такого хрупкого, на первый взгляд, человека.
— Но это не может быть не важно! — в его красивом голосе звучала неподдельная мука.
— Может.
Он не ответил, задумчиво глядя на меня, будто видел впервые. Потом медленно поднял руку и легко коснулся моей маски. И тихо произнёс:
— Спасибо.
«Спасибо». Именно это слово я однажды сказала своему кузену, который признался мне в любви. Жоффрей слеп от рождения, но почему-то два года назад он вбил себе в голову, что его кузина Мари — самая прекрасная женщина Парижа. Наверное, потому, что в отличие от других женщин, она иногда заходила в его унылую комнату и рассказывала разные забавные глупости о своей жизни. Но этим моё благородство и ограничивалось. Я не святая и не могу принять любовь калеки, особенно если это не любовь вовсе. Я не могла ответить на его фантазию чем-то более существенным, чем «спасибо». Как теперь Эрик не мог ответить ничем другим мне… А ведь я даже не просила о любви, упаси Господь. Мне нужен был всего один вечер!
— Это значит «нет»? — спросила я, борясь с подступающими слезами.
Он промолчал. Но молчание это было красноречивей любых слов.
С огромным трудом я улыбнулась.
— Что ж, вы не первый мужчина, который не желает выпить со мной кофе. Но… но я могу что-нибудь сделать? — Надежда умирает последней. — Ну, хоть что-нибудь? Я ведь должна как-то отблагодарить вас!
Немного подумав, он кивнул.
— Да, есть одна вещь. Видите ли, там в гримёрной такой беспорядок… И Она может испугаться, когда увидит всё это. Вы не могли бы… прибраться там?
Ощущение было такое, что меня с размаху ударили огромным пыльным мешком, набитым картофелем.
— Что?
— Простите, мне неловко просить, — смутился Эрик. — Я бы сам этим занялся, но у меня просто не хватит времени. И если бы вы…
— То есть вы хотите, чтобы я поработала горничной у вашей невесты? — уточнила я, свирепея.
Мужчина сложил руки на груди и поглядел на меня в упор. Он был явно не из тех, кто берёт свои слова назад. Но, видимо, из тех, кто без зазрения совести использует людей для своих целей.
Кажется, я увидела ещё одну грань его характера. И она мне совершенно не понравилась.
— Мне казалось, вы сами вызвались помочь, — холодно сказал Эрик.
— Ну разумеется! Просто хотелось бы уточнить: я должна только убраться или ещё и постирать занавеску?
— Постирать? Эта мысль не приходила мне в голову. — Он картинно коснулся указательным пальцем лба, как это делают плохие актёры, изображая глубокое раздумье. — Нет, пожалуй, не стоит. Лучше зашейте в ней дырочки. А то это уже не занавеска, а какое-то решето! Впрочем, на это у вас не хватит времени. Ладно, сегодня не трогайте занавеску, ею займётесь в следующий раз… Но что же вы стоите, Мари? Работа не ждёт!
Сказав мысленно пару слов, которых по определению не могло быть в лексиконе приличной девушки, я развернулась и, печатая шаг, пошла обратно. Такой злости я не испытывала уже давно. В голове всё ещё звучали последние слова Эрика про занавеску. Конечно, не нужно ничего зашивать! Как же тогда он сможет подглядывать за своей треклятой невестой, когда та переодевается?! Иначе её прелестей ему не видать, как своих ушей. Урод несчастный!
Подойдя к злополучной гримёрной, я устыдилась своих мыслей, удивляясь, как можно так быстро возненавидеть человека, которого всего несколько минут назад почти любила.

***

Войдя, я сразу увидела Люсиль. Она стояла посреди комнаты и с отсутствующим видом смотрела в зеркало. При моём появлении она даже не вздрогнула. Катрин, хлопотавшая вокруг подруги, отреагировала несколько живее.
— Ну, что он сказал?! — спросила она, подбегая ко мне.
Я машинально коснулась груди, где за несколькими слоями ткани и кружев находились жизни пяти человек. То есть восьми. Мы с подругами тоже зависели от этой глупой бумажки.
— Ничего. Попросил, чтобы мы держались подальше от де Шаньи и его друзей.
— И всё это время вы говорили только об этом? — сузила глаза Катрин.
— Нет. Ещё он просил меня здесь прибраться.
— Зачем? — удивилась подруга.
Я пожала плечами:
— Видимо, хочет, чтобы я уничтожила улики. Или просто не любит беспорядка.
— И что ты сделаешь?
Действительно, что? Убирать гримёрную какого-то Чёрного домино откровенно не хотелось. Особенно после всего, что я сказала Эрику. Но, так или иначе, он спас нам жизнь. И уборка — меньшее, чем я могла отблагодарить за всё, что он сделал.
— Я выполню его просьбу, — решительно ответила я, не давая себе передумать. — Ты ведь сможешь вывести Люсиль самостоятельно?
В том, что Люсиль придётся именно «выводить», я не сомневалась. Пока мы говорили, подруга даже не повернула головы, продолжая бездумно смотреть в зеркало.
Я подошла к ней и осторожно дотронулась до оголённого плеча. Никакой реакции.
— Давно она так? — шёпотом спросила я.
Катрин тяжело вздохнула.
— С тех пор, как пришла в себя. Ни словечка не сказала. Может быть, завтра ей станет лучше. А может, и нет. Отец говорил, что после подобных стрессов большинство приходит в себя, но некоторые навсегда остаются в таком состоянии. Тут всё зависит от человека.
— Они сделали с ней… самое плохое?
Подруга помотала головой.
— Кажется, нет. Они всегда оставляют ЭТО на десерт.
— А ты неплохо их знаешь.
Не ответив, Катрин вернулась к Люсиль и разгладила последние складки на юбке. Потом направилась к будуару и исчезла за занавеской. Вскоре она вернулась с изящной шляпкой в руках. Водрузив её на голову Люсиль, Катрин опустила вуальку на лицо. Теперь, если не присматриваться, ни синяков, ни кровоподтёков видно не было. Приобняв подругу за талию, Катрин осторожно повела её к двери. На пороге она бросила на меня долгий, пристальный взгляд, но я сделала вид, что увлечена изучением потолка.
Когда дверь за ними закрылась, я ещё некоторое время стояла в задумчивости, пытаясь понять, о чём именно догадалась подруга. Она не поверила мне, это точно. Но чем мне это грозит, и грозит ли вообще, непонятно.
Так и не придя ни к каким конкретным выводам, я занялась устранением следов недавнего побоища. Первым делом расставила мебель по своим местам — вроде даже ничего не перепутала. Потом собрала разбросанные цветы обратно в вазу и определила её на столик. Кое-как затёрла воду рядом с креслом старой газетой и затолкала её под диванчик в будуаре. Судя по слою пыли под ним, туда редко кто заглядывал, значит, и газета обнаружится не скоро. Напоследок я постаралась разложить вещи на туалетном столике в прежнем порядке и придирчиво оглядела дело рук своих. Безусловно, человек, который считает эту комнату своей, может заметить кое-какие изменения. Например, влажные следы на ковре или ещё что-нибудь в том же роде. Но меня это не слишком волновало. Эрик просил убраться — я убралась. Остальное — не моя забота. Для очистки совести я прикрутила газовый рожок, чтобы изменения не слишком бросались в глаза, и направилась к выходу из артистической.
Я уже взялась за дверную ручку, когда услышала чьи-то шаги. В первый момент я подумала, что Катрин что-то забыла. Но характерного стука каблуков слышно не было. По коридору явно шёл мужчина. Звук всё усиливался, и это мне очень не понравилось. «А если это де Шаньи?» — мелькнула в голове пугающая мысль.
Человек остановился прямо напротив моей двери и постучал.
Борясь с подступающей паникой, я метнулась вглубь комнаты, лихорадочно ища глазами место, где спрятаться. Не найдя ничего лучшего, я юркнула за занавеску, отделяющую гримерную от будуара. И как раз вовремя. Дверь с шумом отворилась, и я услышала тяжёлые мужские шаги. Недавний страх показался сущим пустяком по сравнению с тем ужасом, который я испытывала теперь. Это был де Шаньи, я чувствовала!
Тут я заметила, что в занавеске есть маленькая дырочка. Видимо, её мне и следовало зашить, — при наличии времени. Стараясь двигаться как можно тише, я припала к ней глазом и чуть не расплакалась от облегчения. По артистической бродил вовсе не Филипп, а тот самый поклонник Чёрного домино — Белое домино. Интересно, они специально выбрали себе такие костюмы? Вероятно, да. Для контраста.
Юноша оказался весьма недурён собой. Дурацкий костюм немного портил общее впечатление, но голубые глаза и нежный румянец на щеках выглядели очень мило. Сама того не желая, я представила себя на месте невесты Эрика. Что бы я сделала, если б передо мной стоял выбор между загадочным мужчиной с безобразным лицом и пышущим красотой и здоровьем юношей? Я не знала. Правда, не знала. Лицо — это ещё не человек. Но ведь есть ещё характер. Я знала Эрика часа три от силы. Но уже успела увидеть его с разных сторон. И далеко не все из них мне понравились. Воистину, жизнь с таким мужчиной могла обернуться адом. Невооружённым глазом видно, что он сложный, как китайская головоломка. Юноша за занавеской же, напротив, казался простым и чистым, как горный родник. И с ним…
Додумать мысль я не успела, ибо в коридоре вновь послышались шаги. На этот раз женские, сомнений не было. Белое домино вздрогнул, и ринулся… Нет-нет-нет! Только не сюда!
Конечно, подлец ринулся именно к будуару. Мысленно ругая Белое домино последними словами, я закрутила головой в поисках нового укрытия. К счастью, оно быстро нашлось. Ветхая ширма с вытканными идиллическими пастушьими сценами подошла как нельзя лучше. Уже не заботясь о соблюдении тишины, я юркнула за неё и уселась на пол. В следующее мгновение в будуар ввалился поклонник Чёрного Домино.
Дверь снова хлопнула, и я услышала усталые шаги, тихий удар и шорох ткани. Мысленно я попыталась представить, что делала пришелица. Получилось, что она вошла, сняла маску, бросила её куда-нибудь на стол и села. То есть вела себя здесь как хозяйка. Значит, сюда явилась та, ради кого я примерила на себя роль поломойки. Невеста Эрика.
— Бедный Эрик…
Прошептал нежный девичий голос, будто бы в подтверждение моих мыслей. И снова:
— Бедный Эрик.
Белое домино в футе от меня угрюмо задышало. Я и сама едва сдержалась, чтобы не фыркнуть. Конечно, Эрик бедный, если всякие там… куклы расхаживают по Опере с другими мужчинами! Внезапно у меня появилась лихая мысль «нечаянно» уронить ширму. Фривольная девица безусловно зашла бы посмотреть, что здесь твориться. И увидела бы своего кавалера и незнакомую девицу, притаившихся в её собственном будуаре!
Никогда ещё не играла роль сердцеедки-разлучницы, но всегда мечтала попробовать себя в этом амплуа. Впрочем, сейчас случай неподходящий. Расстроенная вероломностью возлюбленного, девушка непременно кинулась бы к Эрику в объятья. А этого нам совсем не нужно.
Я задумалась. А почему, собственно, мне претит мысль об их счастье? Расставаясь с Эриком, я готова была его убить, а теперь боюсь, что он свяжет свою жизнь с этой девушкой…
Тем временем Чёрное домино подозрительно притихла, а я почувствовала, что от сиденья в одной позе начали затекать ноги. Изо всех сил напрягая слух, я уловила скрип пера. Служительница муз решила написать письмо? Этого только не хватало! Оставалось только надеяться, что послание окажется не слишком длинным. Долго так я не выдержу.
Увы, канцелярский ангел и теперь меня подвёл. Судя по всему, девица сочиняла не письмо, а роман. В трёх частях. С прологом, эпилогом и несколькими постскриптумами. Очевидно, Белое домино тоже устал стоять в одной позе и начал едва слышно переминаться с ноги на ногу. И как только девушка его не услышала? Или напротив — она с самого начала знала, что её поклонник находится за перегородкой? Всё возможно.
Наконец до меня донёсся шорох бумаг. Неужели всё? В тоже мгновение до моих ушей донёсся странный ритмичный звук. Прислушавшись, я поняла, что это приглушённое пение. Наверное, я сходила с ума, но, кажется, оно исходило от самих стен.
Пение становилось все более отчетливым, и вскоре я уже могла понять, что поёт мужчина. А потом разобрала и слова — это была свадебная песня из "Ромео и Джульетты". Голос был потрясающе красив. Мужественный и в то же время удивительно нежный, он покорял своей страстью, силой и возвышенной, непередаваемой красотой. Мягко, и в то же время настойчиво проникания в сознание, он словно обволакивал, уносил куда-то, властно подчиняя своей воле. И в то же время, в нём сквозила какая-то… не то чтобы неуверенность… Скорее, надежда. Светлая и в то же время полная отчаяния, словно была последней в жизни.
Каким-то образом голос проникал сквозь стену. Теперь он был рядом с нами, в маленькой артистической.
Внезапно всё стихло. Я едва не застонала от острой, почти физической боли. Ведь так не честно! Я должна слышать ещё… Да, чёрт побери, должна!
Но таинственный певец смолк. И в этой пустой, холодной тишине неестественно громко и как-то даже несуразно прозвучал голос девушки:
— Я здесь, Эрик, я готова. Это вы, мой друг, опоздали.
Эрик! Ну конечно, кто же ещё мог так петь!
Потрясающей красоты голос зазвучал с новой силой, но совсем иначе. Теперь трагическая надежда уступила место ослепительно яркой радости. В пении Эрика слышался триумф победителя. Его голос, как горная лавина, сметал всё на своём пути, увлекая всё дальше и дальше… вниз? а может, наверх? Это было трудно понять.
Нормальные люди не способны так петь. Точнее: им нельзя, запрещено, заказано. На такой голос имеют право только высшие существа. Веке в тринадцатом даже за намёк на подобное сжигали бы на костре. Но никакой костёр, даже самый сильный, не шёл ни в какое сравнение с тем пламенем, в котором корчилась моя душа. В устах Эрика даже лёгкая пошловатая мелодия, сплавленная с непритязательными словами, становилась чуть ли не божественным откровением:
«Судьба навечно приковала вас ко мне!»
Да, это была чистая правда. Судьба навечно приковала меня к нему. И не важно, что его слова обращены к этой белокурой кукле — цепь уже не порвать, как бы мне ни хотелось.
Краем уха я уловила, как юноша в белом домино вышел из будуара, но меня это уже не волновало. Пусть делает, что хочет, лишь бы не мешал пению.
«Судьба навечно приковала вас ко мне!»
— Да, Эрик, — одними губами произнесла я.
Глухой удар и звонкий, как колокольчики, девичий смех очень органично вплелись в музыку, которая, к моему ужасу, начала стихать.
«Судьба навечно приковала вас ко мне!»
Аминь.
В комнате снова повисла тишина, нарушаемая лишь судорожными всхлипами Белого домино. Кажется, я ещё слышала далёкое пение стен. Или оно звучало только в моей голове? Вполне возможно. Интересно, отпустит ли оно меня когда-нибудь, или мне суждено до конца дней своих слышать это чудовищную, нечеловеческую музыку?
Наконец я поняла, что всё действительно стихло, и почувствовала себя совершенно опустошённой. Будто меня выжали досуха, до капли, как мама обычно выжимает стираные наволочки перед тем, как развесить их в гостиной. Не в силах даже пошевелиться, я сидела на полу, обняв колени руками и бездумно уставясь в одну точку.
Нечаянно коснувшись щеки, я поняла, что она влажна от слёз. И когда я успела разреветься? Не помню…
Не знаю, сколько времени я провела в этой прострации. Может минуту, а может и час. Но всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и мой ступор. Усилием воли я заставила себя подняться на онемевшие ноги и крадучись вышла из-за ширмы. Молодой человек за перегородкой сидел за туалетным столиком, уронив голову на руки. Плечи его сотрясались от рыданий. Внезапно он оборотил лицо к перегородке и громко спросил:
— Кто этот Эрик?
Моя пустая, как супница после обеда, голова вдруг заработала со скорость экспресса Париж-Стамбул. Этот юноша не на шутку влюблён в Чёрное домино. И похоже, готов сделать все, дабы обрести счастье со своей возлюбленной. А я… я пока не знала, на что готова ради Эрика… Сейчас, немного придя в себя от дурмана его голоса, я даже не была уверена, хочу ли быть на что-то готовой ради этого мужчины. Однако упускать возможность выяснить побольше о Чёрном домино не следовало.
— Я бы тоже хотела узнать, кто он, — сказала я, отодвигая занавеску.
Мое появление вышло весьма эффектным. От неожиданности юноша чуть не свалился со стула и выглядел так, будто увидел настоящее привидение.
— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась я, пока он хватал открытым ртом воздух.
— Д-добрый, — пробормотал молодой человек. — Я не покажусь чересчур бестактным, если спрошу, кто вы и как тут оказались?
Я прижала руку к груди.
— Даю честное слово, так же, как и вы — вошла через дверь.
— Простите, это был не самый умный вопрос, — улыбнулся юноша, явив очаровательные ямочки на щеках. — Простите ещё раз, я не представился. — Он поднялся со стула и отвесил изящный поклон. — Виконт Рауль де Шаньи к вашим услугам.
На мгновение мне показалось, что земля уходит из-под ног. Де Шаньи? Он — де Шаньи?!! Чтобы не упасть, я схватилась за занавеску, но та, не выдержав моего веса, оборвалась, и я полетела на пол, запутавшись в ветхой ткани.
— Мадемуазель, вам плохо? — воскликнул виконт с неподдельной тревогой в голосе. Оттолкнув стул, он бросился ко мне. — Позвольте, я помогу вам!
— Не приближайтесь! — взвизгнула я, выставляя вперёд руку.
Опешив, юноша замер в нерешительности, явно не разумея, что он сделал не так. Я же в это время лихорадочно выпутывалась из занавески и оправляла верхнюю юбку, открывшую кружевные панталоны. Одновременно я лихорадочно соображала, чем может грозить мне новое знакомство. Де Шаньи! Вероятно, молодой человек является родственником Филиппа, но не близким, иначе негодяй непременно предложил бы ему участвовать в своих безобразных забавах. И если я не раскрою молодому человеку своего имени, то он, в свою очередь, не расскажет Филиппу, что видел меня в Опере. А если и расскажет, то ни мне, ни подругам всё равно не о чем беспокоиться. Благо «гарантии» находятся у меня.
— Простите, я иногда бываю такой неловкой, — нервно улыбнулась я. — Вы, кажется, были так любезны, что предложили свою помощь...
Я манерно, как учила Катрин, протянула руку вверх, и всё ещё немного испуганный Рауль схватился за неё. Не без труда он поставил меня на ноги и усадил на стул около туалетного столика.
Некоторое время мы молча изучали друг друга, при этом юноша явно испытывал неловкость. Не обучен, видимо, общению с дамами, бедняжка. Прямо как я — с кавалерами.
— Так значит, ваша фамилия де Шаньи, — прервала я молчание.
Молодой человек кивнул, радуясь, что неловкая пауза наконец закончилась.
— Да. Возможно, вы знаете моего брата. Его имя Филипп, он известный человек в обществе.
Я судорожно вцепилась в сиденье стула.
— Нет, не имела такого счастья. Вы с ним, верно, очень дружны?
Рауль замялся.
— После смерти родителей он заменил мне отца. Но не могу сказать, что мы особенно близки. Видите ли, меня долгое время не было в Париже. И, конечно, за время моего отсутствия многое изменилось. В том числе и в наших отношениях. Но… вы так и не назвали вашего имени.
Я улыбнулась.
— И не назову. Уж простите, но в силу некоторых обстоятельств я не должна этого делать. Слишком уж высоки ставки, — для вящей убедительности я кивнула. — Да, слишком высоки. Могу лишь сказать, что нахожусь здесь по заданию Сюртэ.
Юноша хлопнул светлыми ресницами, слипшимися от слёз.
— Но зачем? Или это тоже тайна?
Я задумалась. Наверное, не будет беды, если виконт узнает о моём интересе к Эрику. Природу-то этого интереса я всё равно не раскрою.
— Я здесь из-за человека, который носит имя Эрик.
— Вы знаете его?! — воскликнул Рауль. — Кто он?! Что ему нужно от Кристины Дааэ?!
Я мысленно потирала руки. Всё-таки не зря мне пришла в голову умная мысль — показаться Белому домино. Всего несколько минут — и мне уже известно имя девушки. Осталось лишь узнать, кто она такая. Вне всякого сомнения, Кристина служит здесь, в Опере…
Внезапно я вспомнила. Как-то я видела пару тумб с афишами оперы «Фауст». На них ещё была намалёвана белокурая девица в свободном тёмном платье, а внизу красовалась надпись «Кристина Дааэ».
Значит, Эрик увлёкся оперной дивой. Что ж, этого следовало ожидать. С таким голосом и таким лицом он мог обратить внимание — почему-то мне ужасно не хотелось, даже мысленно, произносить слово «влюбился» — только в чрезвычайно талантливую девушку и, вероятно, красивую.
Я посмотрела на расстроенного юношу.
— Что ж, давайте попробуем разобраться вместе. Признайтесь, вас привела сюда надежда увидеться с прелестницей в чёрном домино, с которой вы так мило ворковали в фойе балета?
— Да… — глухо ответил юноша. — Только я опоздал. Она исчезла… Растворилась в воздухе, понимаете?! Ах, вы не верите мне…
— Отчего же, верю.
— Тогда послушайте, мадемуазель. Я в полном замешательстве. Я чувствую, что попал в какую-то ужасную паутину интриг, и не могу понять, что за роль в ней отведена мне и Кристине. Кто она, жертва или напротив, расчётливая дря… женщина, готовая играть чужими чувствами ради собственной забавы?! Мадемуазель, возможно, вы сумеете разобраться в этом лучше меня, вы всё-таки женщина...
Я мысленно пожала плечами. Однако, у нас с молодым виконтом много общего. Я испытывала примерно те же чувства, хотя знала об Эрике больше, чем он.
— Я готова помочь, месье, только объясните, в чем причина ваших страданий.
— Я влюблён, мадемуазель. И не испытывал подобного никогда в жизни, но Кристина… Она чего-то не договаривает, в её жизни есть какая-то тайна. Другой мужчина, которого бедняжка боится, но почему-то не может оставить. Вдруг она действительно любит его? Если это так, по мне уж лучше броситься в Сену, чем дальше испытывать такую муку!
Я про себя облизнулась, как кошка, учуявшая мышь. Ах, как интересно! Значит, боится и не может оставить одновременно? Что ж, уже неплохо.
— Не смейте никуда бросаться! Она любит вас, сударь, — уверенно сказала я. — Однако мы, женщины, не всегда готовы признаться в своих чувствах так прямо. А ещё мы любим интриговать своих поклонников, чтобы усилить интерес к себе. Есть у нас такая маленькая слабость.
Для вящей убедительности я тихонько похихикала. Но, похоже, собеседник не разделял моего веселья.
— Вы хотите сказать, что она лжёт мне?! — вскинулся он.
— Нет-нет, — испугалась я. — Ни в коем случае! Ваша возлюбленная попала под дурное влияние ужасного человека, который играет с ней, как с… тряпичной куклой. Как с марионеткой пустоголовой! У которой вместо мозгов твёрдое дерево.
Для наглядности я постучала костяшками пальцев по тёмной полированной столешнице.
— Но вы только что сказали, что играет именно она…
— Я ошиблась. Мы, женщины, часто ошибаемся. В отличие от вас, мужчин. Только вы способны направить нас на путь истинный, помочь найти свет в конце туннеля, объяснить, что делать в трудной ситуации, простить и образумить.
Кажется, я несла уже полную околесицу. Но Рауль был настолько поглощён своим горем, что ничего не замечал. Или мужчинам свойственно принимать любые, даже самые грубые комплименты за чистую монету?
— И потому, сударь, вы обязаны помочь вашей возлюбленной, — продолжила я. — Протяните ей руку помощи, вы же мужчина! Мужчина, я спрашиваю?
— Да… — неуверенно пробормотал Рауль.
— Так спасайте же её!
Я стукнула ладонью по столику, так сильно, что месье де Шаньи вздрогнул.
— Но как? От кого… От этого Эрика?
— Возможно, и от него, — задумчиво протянула я. — Расскажите обо всех странностях, происходящих с Кристиной, и мы вместе попробуем понять, кто может быть тому причиной.
И Рауль начал свой рассказ, перемежаемый проклятьями, страстными словами любви и полузадушенными всхлипами. Сначала я слушала, отчаянно борясь с зевотой, но по мере повествования сон как рукой сняло. А когда история дошла до происшествии в Перрос-Гиреке, едва сдержалась от гневных восклицаний.
Признаться, история показалась мне омерзительной. Я знаю о любви только из романов и рассказов подруг, но ни в одной книжке или сплетне отчаянный влюблённый не отправлялся на кладбище, чтобы дурить голову своей избраннице игрой на скрипке. Это же низко, в самом деле! Впрочем, человеку с лицом Эрика, если это действительно был он, такое, наверное, простительно…
Но нет. Даже в его случае, это непозволительная подлость.
Я так разозлилась, что всерьёз захотела стать купидоном для виконта и певицы, именно ради их счастья, а не преследуя свои ужасные, низменные цели.
Когда Рауль закончил свой рассказ и немного успокоился, мы вышли из гримёрной и, минуя коридор, спустились по лестнице в холл. По дороге юноша говорил что-то ещё о своей любви к Кристине, но я его почти не слушала, глядя на людей в Опере. Маски продолжали веселиться так же, как и прежде, но теперь они не вызывали у меня ничего, кроме удивления. Я ловила себя на мысли, что не могу воспринимать их как живых людей. Скорее, как картонных кукол, бездушных марионеток, чьи нити тянулись вверх, в непроглядную тьму, к чьим-то тонким и удивительно красивым пальцам.
Впрочем, странное ощущение нереальности происходящего прошло уже в гардеробе, когда молодой де Шаньи помогал мне надеть накидку.
— Вы позволите вас отвезти? — спросил юноша на заснеженных ступенях Оперы. — Мой экипаж стоит у ротонды, и если вы подождёте несколько минут…
— Нет-нет. — Виконту не стоило знать, где я живу, так спокойней как-то. — Я найму фиакр.
Рауль не упорствовал.
— Что ж, в таком случае жду вас через два дня, в Кафе де ла Пэ ровно в семь вечера. Если вы согласны объединить наши усилия.
— Согласна, — кивнула я. — И, безусловно, буду там.
Галантно поклонившись, виконт отбыл в сторону ротонды. А я засеменила в сторону вереницы наёмных экипажей, мечтающих предоставить участникам маскарада свои скромные услуги. Сговорившись с кучером, я влезла в фиакр, и мы тронулись в путь.
Повинуясь внезапному желанию, я попросила остановиться возле Кафе де ла Пэ. Выбравшись из экипажа, я оглянулась на Оперу. Огромная, с десятками светящихся окон, она чем-то напоминала многоглазое чудовище, в чреве которого копошились мелкие и ужасно голодные паразиты. Наверное, каждый из них чувствовал себя чуть ли не властелином вселенной, венцом мироздания, относясь к каменному исполину Гарнье не более, чем к временному пристанищу, груде камней — холодных и бездушных. Я тоже так думала, как же иначе? Но сейчас, глядя из морозной ночи на сияющую огнями Оперу, я уже не была в этом так уверена. Сей храм искусства был живым, я это чувствовала. И он только терпел всех нас у себя внутри, как легендарное морское чудовище из «Тысячи и одной ночи», поглощавшее корабли. Но в один прекрасный момент его терпение могло лопнуть. И горе тем, кто станет свидетелями или жертвами его гнева, ибо гнев чудовищ — ужасная вещь. Особенно вот таких, прекрасных и сильных.
От пугающей мысли я почувствовала, что задыхаюсь, и одним рывком сорвала маску. Зелёная бабочка мягко опустилась в сугроб. Ледяной ветер тут же кинул на неё пригоршню искрящихся в лунном свете снежинок. Наверное, к утру она исчезнет под слоем снега, как и все воспоминания о празднике «любви и свободы»…
Пожалуй, так всё и будет, если только… Если только у меня не хватит смелости не забывать.
Вся моя жизнь была подчинена простым, строгим и логичным правилам. Я не допускала до себя и толики Приключения, да и как я могла, если вдуматься. Но этот вечер словно бы открыл мне ещё одну дверь, которая, поманив, тут же закрылась. За эту ночь я пережила больше, чем за все минувшие двадцать лет. И еще смертельно пугала мысль, что все последующие годы мне придётся лишь вспоминать один-единственный вечер в Опере, потому что ничего более захватывающего со мной уже не произойдёт.
Хочу ли я этого? Чёрта с два! Теперь у меня есть цель. И я не успокоюсь, пока не суну свой любопытный нос в каждый закоулок этого сверкающего огнями здания. Пока не узнаю всё до мельчайших подробностей. Пока не увижу хотя бы еще раз человека с прекрасным голосом и безобразным лицом…
И я это сделаю, черт возьми! Иначе буду жалеть всю оставшуюся жизнь.

Конец


В раздел "Фанфики"
Наверх