Перса Эрик нашел в одном из узких коридоров четвертого подвального этажа – настолько узких, что он сам еле протискивался мимо влажных, пахнущих мелом плит. Кто и с какой целью выстроил эту каменную кишку, его не интересовало. Ни любопытство, ни поиск укромного уголка для плотских утех не приводили сюда гостей – ставить ловушку смысла не было, и потому тихий стон, сиплый, надтреснутый, раздавшийся посреди гулкой тишины подвала, он никак не мог отнести на счет свой совести.
Какой черт понес перса в подвалы, и чем этот черт заманил его в нехоженый коридор, Эрик так и не узнал: он сам не спрашивал, перс не говорил. Может, целью черта было просто избавиться от несчастного, иначе как объяснить, что именно в этот момент один из камней свода, годами подтачиваемый текущей сквозь перекрытия водой, едва не размозжил ему голову?
Так и вышло, что впервые в жилище Призрака Хафиз попал в бессознательном состоянии. Дорогу оттуда, а потом – снова туда, ему пришлось разведывать самостоятельно. Эрик никогда его не приглашал, не искал встреч с ним, но и не сторонился. Со временем он словно признал право перса неожиданно появиться из темного проема и разделить с ним день или вечер. Они предъявляли друг другу свое нарочитое равнодушие: гость не приносил подарков, хозяин не надевал маску. Хафиз приходил, уходил, возвращался опять, словно целью его визитов был не обитатель подземных пещер, а, допустим, камин, возле которого он вытягивался до хруста в костях, и, прикрыв глаза тяжелыми веками, слушал волшебные звуки, что умел издавать лишь один человек на земле.
Потом Эрик заговорил. Не с Хафизом – с портретом девушки, который только что закончил рисовать, забыв о присутствии гостя. Это было так необычно, настолько выбивалось из привычного хода времени, что перс позволил себе переступить еще одну невидимую границу в их отношениях – тихо, как не сумел бы и сам Эрик, он подошел к хозяину жилища. Призрак обнаружил незваного (никогда – не званого) гостя уже в шаге от себя. Ощутимо напрягся – слишком близко – уставился, глаза в глаза. Они оба умели смотреть на собеседника не моргая, понимая, вытягивая этим непрерывным взглядом что-то, недоступное другим. Эрик сдался первым:
– Хафиз?
– Ммм?
– Хафиз…смотри!, – мужчина протянул, отведя от груди, портрет. – Это Кристина Даэ, – он улыбнулся нарисованной девушке, – Кристина…
Так перс познакомился с хористкой, верящей в ангелов. Этим вечером Эрик впервые назвал своего частого гостя по имени.

Чем молчаливее был Хафиз, тем сильнее открывался ему человек, чье доверие стоило многого. Своеобразный разговор завязывался у них только за обедом, хозяин угощал, иногда неловко ел сам – даже к трапезе в такой незначительной компании ему пришлось привыкать. Но и тогда от Перса нельзя было услышать ни одного замечания о тайнах души, что доверял, вручал, навязывал ему Призрак. Все его комментарии относились только к кулинарным способностям хозяина, кои нельзя было не признать.
Перс не задумывался, что значила для Эрика эта возможность говорить (как и для него самого – слушать), пока у обоих не возникло другое, вполне закономерное желание – прикасаться.
Первый шаг сделал Эрик. Довольный собой после удачного музыкального пассажа, он налил бокал слабого вина (себе, Хафиз не пил) и расслабленно опустился возле камина, как бы невзначай проведя рукой по спине перса. Прикосновение обожгло обоих – сонный Хафиз вскочил, метнулся к воде, к темноте туннеля, словно не зная, как избавиться от странного, небывалого, ненормального для него! – но такого желанного ощущения ладони на своем теле.
Раздавленный и своим поступком, и реакцией Хафиза на него, Эрик разглядывал своевольную руку – по ней еще бежали мурашки, собирались под кожей, щекотали и хотели добавки. Так хорошо… Но почему… почему перс так отчаянно мечется у воды? Вот успокоился, подошел к лодке, сверкает оттуда злющими глазами. Ему, Призраку, чудовищу – раньше такое удовольствие было недоступно. Любой человек мог себе это позволить – только не он, так почему же Хафиз не находит себе места? Может ли быть, что для него это тоже впервые? Нет, он… ну, он же… то есть он – перс, этим сказано все, и невозможно, чтобы никто никогда не стремился подарить ему ласку.
– Я не буду. – Эрик, в распахнутой на груди рубашке, с лицом, порозовевшим от вина, медленно подступал к воде. Голос его звучал вкрадчиво, успокаивающе. О, это был такой всемогущий голос!
– Просто ты…, – он снова взглянул на свою ладонь, подрагивающие пальцы, – ты… такой теплый.
Возразить было нечего – руки самого Эрика были ледяными.
Перс фыркнул.

Через месяц мимолетных касаний, поглаживаний, нескольких робких, легких поцелуев куда-то в краешек уха (мы же оба этого не заметили, правда?) Хафиз заснул и проснулся на кровати в форме лебедя.
В тот вечер он пришел после долгого перерыва и понял сразу: с Эриком беда – на лице его, как преграда между покоем и страданием, жизнью и смертью, воцарилась маска, из-под которой блестели влажные дорожки слез. Вопреки обыкновению хотел растормошить, расспросить, но тот только отмахнулся. По тому, как под собственной широкой грудью сердце пропустило удар, перс почуял – та девочка. Хористка. Поднимаясь из подвалов, гуляя вечерами по коридорам театра, он узнал в лицо почти всю труппу – память у него была нечеловеческая. Постоянно слыша за спиной глупое хихиканье балерин («Смотрите, настоящий перс! Какой важный! Что он делает здесь?»), он не уделял ни одной из них внимания. Но это лицо – смотревшее на него с десятков картин и набросков Эрика – он не мог забыть. Господи, он ревновал…
А сейчас – запах этой девушки таял в огнях свечей, она была здесь, и приходила она явно не сама. Зажав свою гордость острыми зубами (молчать! молчать!) Хафиз сидел у камина, незаметный и ненужный, пока Призрак не провалился в нервный сон, едва добредя до своей кровати.
Перс плохо понимал, что он должен и что собирается делать. Но когда, прислушавшись к дыханию спящего, коснувшись маски носом, губами, он лег на Эрика сверху – всем своим весом, пришло осознание: это – правильно. Пусть красивая девочка дает ему и радость, и печаль, от Хафиза этот чудесный человек получит только тепло. Столько тепла, сколько перс сможет дать. Он приказал своим взволнованным мыслям улечься на дно рассудка и уснул.

Следующие полгода были кошмаром – Эрик метался от Кристины к Хафизу, сочинял музыку для нее, клялся в любви, получал отказ и находил утешение в персе. С того утра, когда они проснулись рядом, Призрак осознанно звал его в свою постель почти каждую ночь. Не мог спать один, ждал, если тот задерживался по своим делам, гадая, из какого коридора появится знакомая фигура. Обрушивал на него свои мысли, чувства, и – снова шел к ней.
Хафизу хотелось иногда встретить Кристину один на один в темноте и тишине театра – от боли за Эрика он готов был рвать ее зубами. Но все, что он мог себе позволить – следить за ней, счастливой с этим обычным юношей, следить, ожидая развязки. («Кристина, ха-ха, ты заметила? Заметила, как часто этот перс смотрит на тебя? Ах ты, везучая, ты и ему нравишься, и ему!»).
Долго ждать не пришлось. Маскарад, репетиции новой оперы, содрогающееся в рыданиях тело Эрика по ночам, его полные надежды глаза – днем. За сценой в подземелье Хафиз наблюдал из-за ширмы, справедливо рассудив, что лишнему свидетелю Призрак рад не будет. Не посмел подойти и тогда, когда лодка с красивой жестокой девочкой и таким обыкновенным юношей скрылась в темноте канала (шест еще долго неровно стукал в неловких руках мальчишки).
Ластиться к Эрику было бесполезно, но в утешении он нуждался как никогда до сих пор. Хафиз чувствовал в себе потребность перевернуть небо и землю, лишь бы доказать самому лучшему, самому замечательному человеку на свете, что есть существо, которое любит его больше своей маленькой жизни. Что, что может доставить радость в такой момент? Что покажет всю глубину его преданности? Перс напрягал свою нечеловеческую память, вызывая воспоминания о самых счастливых моментах своей жизни.
Когда его, еще в детстве, хотели утопить вместе с братьями и сестрами, но он спасся чудом? Да, он был счастлив, но не станет же он топить Эрика! Когда впервые почувствовал чью-то ласковую руку на своей спине? Это уже было, было! Все хорошее в его жизни было связано с Эриком, и ничего из этого не могло помочь.
И тут Хафиз понял. Крыса!
Огромная, жирная, опасная крыса, великая добыча – что может лучше показать хозяину, как любит его кот?
Перс по кличке Хафиз растопырил усы, прижал к ноге упругий хвост и нырнул в самый темный коридор.
– Держись, Хозяин! Я принесу тебе то, что излечит твои раны, умерит твое горе. Костьми лягу, но принесу! Ты только держись…

Посмотреть иллюстрацию (коллаж © Kervallen): перс преподносит свой дар Эрику

В раздел "Фанфики"
На верх страницы