... Горечь, как счастье,
И возможна любая надежда,
потому, что нет ничего.
Жан Тардье.

11 апреля 1871 года.

Ну, вот и закончилось все, весь этот ужас моего заточения в подземелье. Даже после всего пережитого я не могу не взяться за мой дневник, который отец приучил меня вести с детства. Бог мой, сколько всего произошло за эти дни! Рауль, мой милый Рауль, прекрасный принц из сказки, рыцарь без страха и упрека, рискуя жизнью, спас меня. Как я ему благодарна! Усталость наваливается на меня, дают себя знать несколько бессонных ночей, я не в силах больше писать. Сейчас спать, спать… Но бедный Эрик! Я гоню от себя эти мысли.


12 апреля

Боже, как болит голова! Я, кажется, в исступлении билась ею об стену. Безумная! Неужели я всерьез могла поверить, что Эрик способен причинить мне зло или сделать что-то против моего желания? И на лице кровоподтек… Благодаря чему дирекция театра, преисполненная сочувствия к «несчастной жертве», дала мне возможность отдохнуть.
Я не перестаю думать об обещании, которое Эрик вырвал у меня. Прийти похоронить его. Надеюсь, это не всерьез? В наш прагматичный век никто еще не умирал от любви. Тем более мужчина. Как бы сильно он меня не любил, время лечит все. Тем более, жил же он как-то раньше без меня.


16 апреля.

Сегодня Рауль, который, кстати, навещал меня ежедневно, предложил проехаться по магазинам. Я была крайне смущена, имею ли я право принимать от него подарки? На что он ответил - раз я его невеста, в этом нет ничего предосудительного. Я, выросшая если не в бедности, то, во всяком случае, в скромности, не представляла, какое удовольствие можно получать от бесполезных покупок. Мы накупили множество всякой ерунды, всяких милых пустяков, без которых можно обойтись. Но это так приятно! Я – молодая, и, не побоюсь быть нескромной, красивая девушка, почему я должна была жертвовать собой и заживо хоронить себя в этом подземелье? Эрик поклялся оставить меня в покое. А вдруг у него не хватит силы воли? Я не хочу начинать все с начала.


21 апреля

Днем приезжал Рауль. С загадочным видом он извлек из кармана маленькую коробочку.
Там была бриллиантовая брошь виде бабочки. Какая прелесть! Рауль сказал, что кольцо будет, когда мы назначим день нашей свадьбы. Я понимаю, что с этим надо повременить- вся семья носит траур по погибшему брату Рауля. От броши я просто в восторге. Интересно, Эрику, с его безупречным вкусом… Но, Боже мой, о чем я?!!!


24 апреля

Рауль заезжает ко мне часто, почти каждый день. Он познакомил меня со своими сестрами, которые приняли меня очень мило. Но я далека от их светских интересов. Честно говоря, порой я даже не знаю, о чем с ними говорить. Паузы затягиваются, и я чувствую себя крайне неловко. Иногда на их фоне я ощущаю себя такой простушкой, хотя ведь это далеко не так. Меня охватывает тоска по привычной обстановке мира театральных кулис, где все знакомо с детства.


25 апреля

Сегодня у нас с Раулем впервые произошла размолвка. Он заявил мне, чтобы я и думать забыла о возвращении в театр. Графиня де Шаньи и театральные подмостки - это нонсенс!
Он так и сказал тоном, не терпящим возражения. Я поняла, что плакать бесполезно. Ему никогда не понять меня. Тот, кто вкусил сладкий яд, именуемый успехом, отравлен им навсегда. Огни рампы, овации… Ты стоишь за кулисами в ожидании выхода, и от волнения темнеет в глазах, подкашиваются ноги. Вот отзвучали аккорды предыдущей арии - твой выход! Какой-то вихрь подхватывает тебя - и ты на сцене. Приходит в норму дыхание, в голове всплывает текст, казалось безвозвратно забытый, наступает то, что, наверное, именуется творческим экстазом, приходит вдохновение, голос льется легко и свободно, а глаза непроизвольно всматриваются в темноту ложи № 5. Нет, привыкнуть к этому нельзя, как и невозможно забыть!
Что же, что же мне делать….


27 апреля.

Интересно, у Эрика такая железная воля? Или он начинает успокаиваться и скоро меня забудет? О, мужчины! Имя вам - непостоянство! Любопытно – он еще в Париже или куда-то уехал?


28 апреля

Странно, но мне кажется, я начинаю по нему скучать. Мне не хватает его бархатного, обволакивающего голоса, его резких, порой неожиданных суждений, наших уроков, и, конечно, его божественной музыки. Раньше мне всегда казалось, что стоит мне позвать его, и он придет. Но ведь я не зову?....


30 апреля

После того разговора с Раулем мы больше не поднимали тему театра, но какая-то тень отчуждения и непонимания пролегла между нами. А может мне это кажется, ведь за последнее время на него столько всего навалилось, ему просто некогда, и голова занята другими проблемами. Он теперь старший в семье, у него сестры, о которых надо заботиться. У меня странная судьба, наверное, я не могу сделать счастливыми мужчин, которые меня любят.


3 мая.

Иногда я думаю, что если бы я была сильной женщиной, я бы, наверное, смогла вытащить Эрика из этого подземелья. Мы бы поехали с ним куда-нибудь в Италию, например в Милан. Где не пробиться одному, двое могут горы свернуть. А союз композитора и певицы может достичь таких вершин, о которых страшно даже мечтать. Ведь мы оба артисты, мы хорошо понимаем друг друга. Я была бы его лицом. В конце концов, мы могли бы остаться просто друзьями, я думаю, он с радостью согласился бы даже на это.
А там, кто знает….
Но он сам все испортил, глупый ребенок! Зачем он начал так давить на меня? Он сам толкнул меня в объятия Рауля! Сам во всем виноват, вот пусть и пожинает свои плоды.


6 мая

Господи, что я говорю! Ни в чем он, бедненький, не виноват. Виноваты во всем те страдания, что выпали на его долю. И ведь окружающие нас люди, по большей части, оценивают нас так, как мы сами относимся к себе. Нужно научиться любить себя. А Эрик себя ненавидит. Но с другой стороны - как любить себя, когда тебя никто не любит? Замкнутый круг какой-то получается. Стыдно и больно вспоминать, что он валялся у меня в ногах, как собака. Но, видит Бог, я не хотела его так унижать.
Но куда же он все-таки пропал? В голову начинают приходить мысли, от которых холодеет все внутри.


8 мая.

Рауль уже, кажется, начинает на меня раздражаться. Я слушаю его в пол-уха, теряю нить разговора, отвечаю невпопад. «Кристина, ты что, больна?» Больна ли я? Не знаю, но паника охватывает меня, и в голове только одно: Эрик, Эрик, Эрик. Что-то случилось.


10мая

Сегодня не выдержала и полтора часа простояла напротив той калитки на улице Скриб.
Никто из нее не вышел. Я могла бы простоять и дольше, мне уже все равно, я потеряла остатки самолюбия, но редкие прохожие на этой пустынной улице стали на меня коситься и, кажется, принимать за женщину легкого поведения. Какой-то сальный господин начал мне мерзко ухмыляться, а потом подмигивать. Пришлось спасаться бегством. Мои дурные предчувствия и паника нарастают. Господи, что же мне делать? Завтра соберусь с духом и попытаюсь спуститься в подземелье.


11 мая

Нет!!! О, нет!!!! Газета. На столике в гостиной – сегодняшний номер “Эпок”. Что-то толкнуло меня взять его. В отделе некрологов два убийственно коротких слова «Эрик мертв». Никогда я больше не увижу моего Ангела Музыки. Никогда. Как страшно это звучит. Как приговор, как удар колокола. Погребальный звон. Как жить мне дальше с сознанием того, что я - убийца? И надо ли теперь жить? Ведь я, можно сказать, своими руками убила человека, который любил меня безумно, и которого любила я. Вот, наконец, я и произнесла это слово. И не надо больше себе лгать, перед лицом смерти не лгут. Да, я люблю его, но поздно, слишком поздно, ничего уже нельзя изменить. Осталось одно - выполнить данную ему клятву. Но хватит ли у меня на это моральных, а главное, физических сил? Кто поможет мне? Рауль? Но это было бы кощунством. Да. Перс. Какое счастье, что он оставил свой адрес. Мне еще так не хотелось его брать. Я думала - зачем? А он уже тогда все знал, все предвидел. Я иду к Персу. Так, что еще? Что-то еще… Да, кольцо. Вот оно, в шкатулке. Господи, это единственная вещь, которая у меня от него осталась. Но я дала слово его вернуть.
Где взять силы, чтобы вынести эту боль? Но в жизни за все надо платить.
Мне кажется, я сплю и вижу страшный сон.
Боже милосердный, сжалься надо мной, сделай так, чтобы все это оказалось неправдой!!!!


*****

Четыре месяца спустя.

Я пишу эти строки ночью при тусклом мерцании свечи в нашей крошечной квартирке на окраине Парижа. Эрик спит, он устал сегодня, а ко мне сон не идет. Нервы! Неизвестность всегда страшит. Кругом царит беспорядок, на полу стоят саквояжи, сумки, сложены пачки нот, упакованные в бумагу и перевязанные бечевкой. В общем, обычная предотъездная сумятица. Итак, мы едем в Милан. Билеты куплены, целый день сегодня мы собирали вещи. За это время мы дважды ухитрились поругаться. Да, да, как все нормальные люди. Что только я не услышала в свой адрес: и не собранная-то я, и вечно не знаю, что и где у меня лежит, а точнее - валяется, а уж сложить толком вообще ничего не могу. Я, конечно, в долгу не оставалась. Но затем мы столь же бурно мирились, после хохотали и целовались, как сумасшедшие. Все-таки, право, характер у него несносный, но выручает мое чувство юмора и терпимость.
Случайно, разбирая вещи, где-то в шкафу, я нашла этот дневник, и у меня возникло желание восстановить в памяти события последних месяцев, такие драматичные и такие счастливые. Одна мысль не оставляет меня. Глупая, тщеславная девчонка! Быть может, пройдут годы, и я буду личным биографом Эрика, тогда эти записи мне очень пригодятся.
Теперь - все по-порядку.
Бог был милостив ко мне. Когда мы с Персом (мсье Асланом) спустились в подземелье, Эрик был жив. Но то, что мы увидели, было ужасно, ужасно! Я до сих пор не могу вспоминать об этом без слез. Мне тяжело об этом писать. Я согревала своим дыханием его холодные руки, умоляла очнуться - все напрасно. Но жизнь еще теплилась в нем. И одна бы я, конечно, ничего не смогла сделать. Мсье Аслан, оставив меня в состоянии, близком к обмороку, побежал за доктором. На счастье, у него есть очень хороший врач, услугами которого пользуется он сам, и на скромность которого можно положиться. Мсье Роне, так зовут врача, обещал нам сохранить конфиденциальность, и даже более того, он не задавал лишних вопросов. Дальнейшее я пропущу, это все было слишком страшно, но я помогала доктору, чем могла. Наконец, мсье Роне сказал, что мы успели вовремя, но больной находится в последней степени истощения, и чтобы спасти его, мы должны строго следовать его указаниям. Он оставил необходимые лекарства и уверил нас, что если больному будет хуже, он – к нашим услугам, и через некоторое время сам обещал навестить своего пациента.
Теперь, когда непосредственная опасность миновала, я подумала о том, что надо как-то объяснить мое отсутствие хотя бы мадам Валериус. Я быстро написала ей записку, в которой сообщала, что меня не будет несколько дней, чтобы она не волновалась, и просила хоть что-то сказать Раулю, если тот появится. Что сказать? Мне было уже все равно. Объяснение с ним я отложила до лучших времен. Записку я передала доктору с просьбой отправить ее с каким-нибудь рассыльным.
Тем временем Эрик понемногу стал приходить в себя. Когда он открыл глаза и увидел меня, губы его шевельнулись, и до меня донеслось, как дуновение: «Кристина….». Я чувствовала, что он силится сказать что-то еще, и мне пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать: «Маска…». Бог мой! Он переживал, что я вижу его без маски.
- Не надо, Эрик , оставьте, я привыкла. Меня это уже не волнует.
На глазах его показались слезы, и я поняла, что лучше не спорить. Я принесла ему маску, надеть которую сам он был не в силах, пришлось помогать мне.
Дальше потекли дни, похожие один на другой, но каждый из них приносил какое-то улучшение в его состоянии. Через несколько дней он мог уже вставать и передвигаться, держась за стены и мебель. Мсье Аслан счел возможным нас оставить и вернуться к своим делам.
Я не испытывала неловкости, оставшись наедине с Эриком, в конце концов, он был болен, я ему помогала, и какое-то время можно было не поднимать вопроса о наших с ним взаимоотношениях.
Мы обменивались ничего не значащими фразами и старались не касаться событий, произошедших за последнее время. Но я чувствовала, что он хочет что-то спросить и не решается. Наконец он не выдержал:
- Кристина, извините, Вы проводите здесь уже которые сутки. Как Ваш муж посмотрит на это?
- Мой муж? Но у меня нет мужа.
- Ну, я не знаю, тогда значит жених?
- У меня нет жениха.
- ??!
- Вероятно, мы просто поняли, что мы разные люди, и у каждого своя жизнь.
После этого я подумала, что неплохо было бы объясниться с Раулем, как это ни неприятно. Ведь он, в конце концов, ни в чем не виноват.
Я сказала Эрику, что мне нужно на несколько часов по неотложным делам в город, а сама отправила Раулю записку и стала ждать его в сквере напротив Гранд Опера.
Я еще издали увидела его, стройного, красивого, элегантного, но сердце мое не забилось быстрее, единственное, что я испытывала - это страх перед предстоящим объяснением.
Я не знала с чего начать, хотя до этой встречи мысленно проигрывала разные варианты начала разговора.
- Рауль, я должна тебе сказать… Понимаешь…
- Кристина, где ты была эти дни? У НЕГО? Как он смел, мерзавец? Ведь он же обещал!
- Умоляю, не говори так! Ты ничего не знаешь! Я чудом спасла его! Рауль, прости меня если можешь, я знаю, мне нет оправдания. Я глупая девчонка, которая запуталась в своих чувствах, но сейчас все встало на свои места. Прости, я делаю тебе больно, но мы должны с тобой расстаться.
- Ты что же, замуж за него собралась?
- Я не знаю, не знаю как сложатся наши отношения, но мне бы этого хотелось больше всего, только сможет ли он простить мое предательство?
- А тебе не кажется, что ты торопишься? Ты не представляешь, на что себя обрекаешь.
- Я все представляю очень хорошо, я уже не тот ребенок, что была еще совсем недавно.
Может быть, с моей стороны жестоко тебе это говорить, но я люблю его, и это придает мне силы.
- Д-а-а-а. А ведь я говорил тебе об этом, говорил, что ты любишь его, только ты мне не поверила. Я старше тебя и мне следовало быть умнее.
- Рауль, не держи на меня зла. Хотя я очень виновата перед тобой.
- Ну, что теперь делать, я не могу заставить тебя выйти за меня замуж, если любовь ушла.
В глубине души я ожидал чего-то подобного, особенно последнее время.
- Что ты теперь собираешься делать?
- Помнишь, я собирался в полярную экспедицию? Тогда я не поехал из-за тебя. Да и сама экспедиция была отложена по причине отсутствия финансирования. Сейчас денежный вопрос решен, и они снова зовут меня. Наверное, я соглашусь. Тем более, что мне всегда это было интересно.
- Тогда удачи тебе!
- И тебе тоже! И знаешь что? Если уж тебе будет совсем плохо, вспомни, что у тебя есть старый друг детства Рауль, который, в случае чего, поможет тебе вытащить шарфик из прибрежной волны, или сделает что-нибудь посерьезней.
Я была растрогана.
- Спасибо, от души. И еще вот что, - я протянула ему сверток. - Здесь твои подарки и записки ко мне. Не обижайся и пойми меня, я не могу все это оставить.
И, не дав ему опомниться, я, как на крыльях, полетела в сторону улицы Скриба.
Вернувшись домой (а там, где Эрик, был теперь мой дом), я застала своего любимого в мрачном расположении духа.
- Что случилось? Почему Вы грустите?
- Кристина, когда Вы уходите так надолго, мне кажется, что Вы опять исчезнете навсегда.
- Не говорите глупостей, я никуда не исчезну.
- Так я могу рассчитывать на Вашу дружбу?
- Ну, разумеется,- ответила я, хотя рассчитывать он мог гораздо на большее, но почему-то сказать ему об этом я не смогла.
Прошло еще несколько дней. Здоровье Эрика, как мне казалось, шло на поправку, но я вспомнила обещание мсье Роне посетить нас еще раз, и, так как у меня еще оставались деньги, решила сама зайти к нему и привести его к нам. Он внимательно осмотрел Эрика
и сказал, что улучшение, конечно, есть, но процесс выздоровления может затянуться из-за образа жизни и условий, в которых находится пациент. Сырой воздух подземелий никому еще не шел на пользу, И если мы хотим, чтобы болезнь прошла без последствий, необходимо, и он на этом настаивает, провести пару месяцев на побережье моря или в горах. Я не была к этому готова. Провожая доктора, я спросила, во сколько, по самым скромным подсчетам, нам может обойтись эта поездка, и когда он назвал примерную сумму, мне стало плохо. Таких денег у меня не было. И я знала, что нет их и у Эрика.
Мысль не выполнить рекомендацию врача даже не пришла мне в голову. И я стала думать, где же мне раздобыть эти чертовы деньги. Я отбрасывала один вариант за другим, потом мне пришла в голову мысль: а, собственно, примет ли Эрик от меня эту услугу? Учитывая его больное самолюбие, было от чего засомневаться. Но с другой стороны, перспектива провести со мной два месяца на море должна бы, по идее, сыграть решающую роль. И тут я подумала: «С чего это я вдруг стала так самоуверенна? А если он меня больше не любит? Если он разлюбил меня… Вот так, мы, кажется, поменялись с ним ролями. Теперь мне суждено мучаться сомнениями.»
Но медлить было нельзя, надо было на что-то решаться. Я набралась храбрости и отправилась в дирекцию театра.
В театре царила суета. Ожидалось закрытие очередного театрального сезона. Обычно для этого выбираются постановки, пользующиеся наибольшим успехом у зрителей. В этот раз выбор руководства театра пал на оперу Джакомо Мейербера «Гугеноты». Либретто, написанное по мотивам повести Проспера Мериме, по содержанию лишь отдаленно напоминало оригинал. Но мне она всегда нравилась за ее красочный исторический фон, а последнее время еще и за то, что любовный треугольник, лежащий в основе сюжета, уж слишком напоминал наши взаимоотношения. Ведь жених Валентины - де Невер - порядочный, благородный человек, но она его не любит. Ее возлюбленный - Рауль де Нанжи (какая ирония) уверен, что Валентина - любовница де Невера. Рауль и Валентина расстаются в результате глупой ошибки и встречаются вновь, для того, чтобы погибнуть. Эрик начинал разучивать со мной партию Валентины, но этим занятиям не суждено было завершиться.
Да, так я отвлеклась. Одного из наших директоров, Армана Моншармена, я застала в его кабинете. Он встретил меня не слишком любезно:
- А, мадемуазель Даэ! Где изволили пропадать? Прошел слух, что Вы выходите замуж?
Скромно потупив глаза, я ответила, что слух этот, пожалуй, несколько преувеличивает или опережает события. А пока я пришла поинтересоваться, каковы планы руководства театра относительно меня на следующий сезон.
Моншармен заметно оживился.
- Ну что ж, мадемуазель Даэ, поскольку публика приняла Вас более чем благосклонно, да еще с Вашим именем связан такой скандал, что тоже играет нам на руку, мы склонны подписать с Вами контракт на следующий сезон, где предполагаем занять Вас в ведущих партиях.
И тут я, наверное, допустила большую ошибку. Я проявила излишнюю заинтересованность. Я спросила, не могли бы они, в таком случае, выплатить мне небольшой аванс в счет моих будущих гонораров, так как я очень нуждаюсь в деньгах?
- И о какой сумме пойдет речь?- спросил Моншармен.
Когда я назвала сумму, он заявил, что она не так уж и мала (хотя в масштабах театра она, действительно, была не велика), и он должен посоветоваться со своим компаньоном.
- Приходите завтра, мадемуазель Даэ, мы что-нибудь для Вас придумаем.
Так как я не получила никакого ответа, я решила пока ничего не говорить Эрику.
Когда на следующий день я пришла в дирекцию, в кабинете с Моншарменом был уже и Фирмен Ришар. Они протянули мне подготовленный контракт. Я стала читать его, и слезы едва не брызнули из моих глаз. Согласно этому контракту я должна была петь два сезона ведущие партии за жалование, которое, наверное, получала последняя хористка. Я поняла, что моим положением, и, как они, вероятно, полагали, наивностью, пользуются беззастенчиво. Естественно, присутствовал и пункт о неустойке.
Мечты об Италии разбивались с тихим хрустальным звоном. Или, по крайней мере, откладывались на два года.
- Мы Вас ни к чему не принуждаем, мадемуазель Даэ, решайте сами, но мы идем Вам навстречу и даем взаймы сумму, которую Вы просите.
Что мне оставалось делать? Я набрала в легкие побольше воздуха, и… подписала контракт.
Возвращаясь домой, я думала, какая я, наверное, все-таки дура, как им легко удалось обвести меня вокруг пальца. Но зато я проведу с Эриком два месяца на море! Пусть глупое, но это мое решение! Мне никогда не давали ничего решать самой. В детстве за меня все решал отец, потом - мадам Валериус, потом… Эрик. Да, да – Эрик! Когда он поставил меня перед выбором - кузнечик или скорпион? - что тут было думать? На одной чаше весов жизни сотен людей, на другой - всего лишь моя свобода, у меня не было выбора. И когда отпустил меня с Раулем, он все решил сам, он не спрашивал моего согласия. Возможно, в тот момент я подсознательно готова была остаться.
Но, так или иначе, деньги были у меня, и теперь мне предстояло уговорить Эрика на эту поездку. Задача, надо сказать, была не простая.
Придя домой, я без всякой дипломатии выпалила, что по совету врача мы едем на море, осталось только решить - куда.
- Кристина, а Вам не кажется, что надо сначала решить – на что? Вы же знаете, что я вернул все деньги, которые у меня были, директорам? Ну, в общем, когда Вы от меня ушли, и я…
- Не продолжайте, сейчас-то, надеюсь, Вы раздумали умирать? Насчет денег не беспокойтесь - они есть у меня. Я взяла взаймы.
- И смею спросить - у кого?
- Уж во всяком случае, не у Рауля.
- И Вы думаете, я на это соглашусь? Конечно, многие меня считали мерзавцем, и, возможно, для этого были основания. Но одно могу сказать с уверенностью - альфонсом я никогда не был и не буду.
Тогда я решила сменить тактику. Говорить в тот момент, откуда я взяла деньги, не имело никакого смысла, это значило только усугубить обстановку.
Поэтому, капризно надув губы, и почти что плача, я начала упрашивать:
- Ну, Эрик! Неужели Вы не можете поступиться своей гордостью, просто чтобы сделать мне приятное. В конце концов, я не каждый день Вас о чем-нибудь прошу. Я так мечтала об этой поездке! А что касается денег, я и заняла-то их в надежде на то, что Вы поможете мне их вернуть, когда будете в состоянии. Надеюсь, на этих условиях Вы, наконец, перестанете упрямиться?
- Ну, если так, то, пожалуй, я соглашусь. Только договоримся, что долг буду отдавать я.
- Само собой разумеется. (В тот момент я готова была врать, все что угодно. Потом как-нибудь разберемся.)
Теперь предстояло решить, куда же мы едем. Мы сразу остановились на Средиземноморском побережье, так как климат Бретани мало чем отличается от Парижа. Взяв карту, мы долго ее изучали, пока не выбрали местечко Сан-Тропе. Скромный приморский поселок, он был так удачно расположен, что в будущем, я думаю, ему суждено стать модным аристократическим курортом. Ну, а пока мы искали уединения, и это было то, что надо.
Вещей решили брать как можно меньше. Среди прочего Эрик прихватил с собой этюдник, краски и другие «рисовальные» принадлежности, несколько книг, да ноты.
Я была счастлива. Душа моя просто пела от предвкушения этой поездки. Я надеялась, что солнце и море помогут растопить лед наших отношений.
Париж провожал нас моросящим дождем. Все казалось размытым и нереальным - деревья, дома, редкие прохожие под зонтами, точно фантомы, исчезающие за полосой тумана. Прощай, Париж, прощай! Мне тяжело было дышать здесь последнее время.


*****

По приезду в Сан-Тропе мы долго искали подходящую квартиру. Стало уже смеркаться, и я, зная, как быстро наступает ночь на юге, стала опасаться, как бы нам не пришлось ночевать на улице. Наконец, мы остановили свой выбор на двух комнатах во флигеле, который располагался в отдалении от хозяйского дома во дворе. Сама квартира была не столь уж хороша, но нас соблазнило то, что в гостиной стояло старенькое расстроенное фортепьяно, взяв несколько аккордов на котором, Эрик сказал, что настроить его - пара пустяков. Мы все-таки надеялись продолжить наши занятия музыкой.
Мы представились супружеской парой. Мсье и мадам Сен-Бри - первое, что пришло в голову. Хозяйка показалась мне излишне любопытной. Все переговоры с ней вела я, в то время как Эрик стоял в тени, высоко подняв воротник и надвинув на глаза широкополую шляпу. Он был, как всегда, в маске.
Квартира представляла собой две смежные комнаты: гостиная и спальня, обставленные скромной, но вполне приличной мебелью. Слава Богу, было какое-то подобие ванной. Вполне естественно, что Эрик уступил мне спальню, сам же устроился в гостиной на диване. Мы перекусили, чем придется, и разошлись по своим комнатам. Я так устала, что, едва положив голову на подушку, провалилась в сон без сновидений.
Проснувшись поутру, я увидела, что за окном ярко светит солнце. Это так контрастировало с погодой, которую мы оставили в Париже, что уже сразу создало хорошее настроение. Хозяйка предложила нам неплохой завтрак, после чего мы решили осмотреть окрестности. Сан-Тропе представляет собой милый, скромный поселок рыболовов и виноделов. Его отличительные особенности - провансский колорит, сосны и километры совершенно пустынных песчаных пляжей. Одна из основных местных достопримечательностей - старинная крепость, с шестигранной башни которой, как нам сказали, открывается великолепный вид на снежные вершины Альп. Но поход к крепости и подъем на башню мы решили оставить на потом. В общем, первое впечатление было очень приятным.
Погода стояла великолепная, лето было в полном разгаре. Дни наши потекли неспешно, наполненные праздностью, морем, солнцем и общением, не выходящим за рамки дружеского. Меня это, конечно, не устраивало, но приходилось довольствоваться тем, что есть. Стоило мне сделать попытку хоть на сантиметр сократить дистанцию, как Эрик, точно улитка, уползал в свою раковину и замыкался. Нет, прямо он ничего не говорил, но я это чувствовала.
Здоровье его заметно улучшилось, мы с ним много гуляли. Иногда мы брали лодку, и он катал меня по морю. Или уходили в лес, где он разводил костер и на тлеющих углях жарил заранее приготовленное мясо, которое мы потом ели, дуя на него, все равно обжигаясь, вдыхая восхитительный аромат пряностей и костра и запивая все это молодым кислым вином, которое покупали у местных крестьян на рынке.
Мы все-таки посетили смотровую площадку шестигранной башни старинного замка. Эрик меня уговорил. Я боялась туда идти. Мне казалось, что мрачные своды средневекового сооружения будут напоминать мне катакомбы Парижской Оперы. Но все оказалось не так уж и страшно. Мы поднялись по узкой винтовой лестнице, местами затянутой паутиной, ступени которой были настолько высоки, что Эрику приходилось подавать мне руку, проход становился все уже и уже, и вот уже казалось, что стены и потолок давят на нас, и дышать становится все тяжелее и тяжелее. Пламя свечи колебалось от сквозняков, несколько раз она готова была потухнуть. Чтобы побороть страх, я стала представлять себя хозяйкой этого замка, женой могущественного сюзерена, которая в отсутствии супруга тайными ходами пробирается на свидание к бедному шевалье, лицо которого скрыто маской. Мне стало смешно, и подъем закончился значительно легче. Зато когда мы вышли на смотровую площадку, мы поняли, что наши усилия того стоили. Перед нами открылась величественная панорама: склоны гор, поросшие сосновым лесом, сверкающие на солнце вершины снежных Альп - ничего прекрасней я в жизни не видела, это была незабываемая картина! Охваченные немым восторгом, мы долго стояли у парапета площадки, пока Эрик не сказал:
- Ну что ж, пора спускаться.
Спуск прошел быстрее, правда, приходилось спрыгивать со ступени на ступень, и я не раз пожалела, что на мне не мужской костюм.
Ежедневно мы ходили на море «дышать свежим морским бризом». Мы облюбовали уединенную бухточку, куда отправлялись иногда на целый день, прихватив с собой корзину с едой, покрывало с кровати, на котором располагались, и пару книг. Мы или читали, или Эрик развлекал меня рассказами о диковинных странах, в которых он побывал когда-то.
В сильную жару мне хотелось искупаться, но у меня не было купального костюма. Тогда я приказывала Эрику отвернуться, раздевалась за уступом скалы, и обнаженная, входила в воду. Поплавав немного, я медленно возвращалась, и, выходя из воды, воображала себя Афродитой с картины Боттичелли, с ее развевающимися на ветру волосами.
Эрик все это время честно сидел спиной к морю, уткнувшись в книжку. И где-то в глубине души я проклинала эту его честность. Сам он никогда не купался при мне. Обычно он уходил на море вечером, один, а я не находила себе места, зная, как далеко он заплывает.
Эрик написал несколько пейзажей маслом. Когда он начинал рисовать, то с таким увлечением отдавался этому занятию, что совершенно переставал обращать на меня внимание. Он стоял за мольбертом, а я тихо сидела с книгой у ног своего повелителя и злилась. Зато потом, в качестве компенсации за мое терпение, он брал уголь, цветные мелки, картон, бумагу и мы шли на море, где он рисовал для меня этюды в любимой мной технике пастель, легкие, прозрачные, наполненные солнцем. Или брался за уголь, и тогда я, как завороженная, следила, как из-под его руки рождаются птицы, звери, растения. Но больше всего я любила, когда он рисовал мои портреты. Несколькими штрихами ему удивительно удавалось передать сходство. Со всех портретов я смотрела на него глазами, полными любви. Только он ничего не замечал, или не хотел замечать.

Общаясь с ним каждый день и попадая под обаяние его личности, я влюблялась в него все больше и больше. Я уже не представляла, как могла жить без него раньше. Он же был со мной мил, предупредителен, но и только. А мне этого было мало, мне хотелось целовать, ласкать его, но я не смела как-то проявлять свои чувства. У меня совершенно не было опыта в таких делах, хотя я выросла в театре, где нравы довольно свободные. И я жалела, что у меня нет близкой подруги, более опытной, которая рассказывала бы мне о своих похождениях и могла бы дать совет.
Как-то сблизиться с ним удавалось только во время занятий музыкой. Он настроил фортепьяно и захотел разучить со мной партию Леоноры из оперы Верди «Трубадур», так как считал, что она очень хорошо позволяет раскрыть возможности моего голоса. Мне самой страшно нравилась знаменитая каватина Леоноры, и я с радостью согласилась. Мы стали заниматься. Он охотно пел со мной, и я наслаждалась его ангельским голосом. Во время пения он раскрепощался, глаза его блестели, и, мне казалось, что он бросает на меня нежные взгляды. Но я думала, что быть может, он просто входит в роль.
В тайне я продолжала мечтать о славе. Но уже не столько для себя, сколько для Эрика. Я понимала, что он гораздо талантливей меня. Я, в сущности, являюсь его творением, его Галатеей, которую он создал и в которую вдохнул жизнь своею любовью. Я не испытываю ревности, меня бы даже устроила роль Беатриче при великом Данте.
В связи со всеми этими мыслями мне вспомнился забавный эпизод. Эрик все это время продолжал носить маску. Когда стояла уж особенно сильная жара, он закрывал лицо тонким шелковым платком и надвигал на глаза свою шляпу, напоминая мне погонщика мустангов из прерий Латинской Америки, изображение которого я видела в какой-то книге. Так вот, наша не в меру любопытная хозяйка как-то спросила меня:
- Мадам Сен-Бри, почему Ваш супруг все время закрывает лицо?
Я сначала опешила, но потом нашлась:
- Вы знаете, он прячет страшные ожоги, которые получил на пожаре.
И продолжала врать вдохновенно:
- Горела моя квартира, я потеряла сознание от дыма, и он, рискуя жизнью, спас меня из огня. Тут-то мы с ним и познакомились.
Хозяйка заохала в восхищении. А я поняла, что люди совершенно иначе относятся к физическим недостаткам, если с этим связано что-то героическое или романтическое.
И тогда я подумала, что в будущем - это неплохая версия для журналистов.
Но это были мечты, а реальность была такова, что прошел уже почти месяц нашего пребывания в Сан-Тропе, а наши отношения оставались на прежнем уровне. Нет, конечно, в какой-то мере мы стали ближе, но это была дружба, и я мучилась неизвестностью, стараясь понять, что же в действительности стоит за его холодностью.
Постепенно у меня портилось настроение, на меня накатывали приступы меланхолии, которые мне все труднее было скрывать.
Каждый вечер, уходя в свою комнату, я желала ему спокойной ночи, зная, что для меня ночь не будет спокойной.
Нас разделяла только тонкая стена с дверью, которую я не запирала. Но я знала, что он никогда сам не откроет эту дверь. Иногда по ночам меня охватывало отчаяние, и я рыдала, беззвучно глотая слезы и кусая угол подушки, чтобы не разреветься в голос. Однажды, после такой ночи, он обратил внимание на мое опухшее лицо и темные круги под глазами. Стараясь не обидеть, он спросил:
- Кристина, извините, вы сегодня бледны и неважно выглядите. Что с Вами? Вы не больны?
Мне хотелось закричать:
- Да , я больна, больна Вами! Неужели Вы не видите, что я умираю от любви к Вам?
Но вместо этого я сказала, небрежно махнув рукой:
- А, пустое, бессонница… И голова болит немного.
Я понимала, что он никогда не сделает первый шаг, что он боится меня, боится поверить мне и вновь обмануться, боится снова испытать эту боль, которая едва не убила его, и что этот первый шаг, по всей вероятности, должна буду сделать я. И я тысячу раз была готова сделать его, но в последний момент меня останавливала мысль: «А вдруг он уже не любит меня, вдруг разлюбил?» Выяснять отношения, расставить все точки над i – это значило расстаться навсегда. А это было выше моих сил. Пусть все останется так, как есть, только видеть его, только быть с ним рядом.
Кажется, я начала худеть и бледнеть, у меня пропал аппетит, словом, любовная лихорадка овладевала мной все больше и больше. Я стала краснеть к месту и не к месту от его случайных прикосновений, понимая, как это глупо, и не в силах что-либо с собой поделать. Вся моя здоровая натура противилась этому безумию, я чувствовала, что надо что-то предпринять, иначе я действительно сойду с ума. Но что? Попытаться соблазнить его? Но я не знала, не осудит ли он меня потом? И где та грань приличия, которую я могу переступить? Хотя, честно говоря, меня уже перестали волновать приличия, меня волновало лишь то, что он может подумать обо мне и как расценить мое поведение.
Вспоминая недавнее прошлое, я думала, какая же я была глупая, наивная девочка, если свои чувства к Раулю, то дружеское расположение могла принять за любовь. Теперь я испытала на себе, что любовь - это наваждение, болезнь, это навязчивая идея, когда вся жизнь, все мироздание для тебя сосредоточено в одном человеке, когда ты ложишься спать, шепча его имя, просыпаешься утром, и первая мысль - о нем, когда для тебя видеть его - это все равно, что дышать и, даже зная, что он, возможно, тебя не любит, ты счастлива просто от того, что он существует на свете, что он живет на этой земле.
Как же мне быть? Я боялась. Быть может какой-то случай, стечение обстоятельств… И все произойдет само собой… В конце концов, отсутствие опыта может компенсировать женская интуиция…И я решила ждать подходящего момента.
Как-то раз мы засиделись в нашей любимой бухте. Пляж был, как всегда, пустынен, мы коротали время за какими-то незначительными разговорами и не заметили, как стемнело. Южная ночь накрыла нас почти мгновенно, как будто погас свет в зале перед началом спектакля.
Уходить не хотелось. Тихонько шуршал прибой, лунная дорожка серебрилась по глади моря, легкие порывы теплого ветерка доносили до нас дурманящие ароматы пряных трав и Ночной Красавицы, которая цвела в поселке практически у каждого дома.
И я подумала, что если сейчас я не решусь на что-нибудь, то я не решусь уже ни на что никогда.
Чтобы поддержать романтическое настроение, я спросила:
- Скажите, Эрик, Вы писали когда-нибудь стихи?
- Было время, баловался.
- Почитайте, пожалуйста.
- Кристина, мне бы не хотелось. Все это слишком личное, слишком мрачно, и вообще писалось не в лучшие моменты жизни.
Ну, вот, опять, опять он не пускает меня в свою жизнь! Неужели я никогда не заслужу его доверие? Мне стало обидно и, кажется, он это почувствовал.
- Не обижайтесь, я обязательно сочиню что-нибудь специально для Вас.
Мы замолчали.
Пауза повисла над нами. Как-то само собой, против моей воли, у меня вырвалось:
- Поцелуйте меня, Эрик . По-настоящему.
- Лучше не надо, Кристина. Ведь для Вас это всего лишь каприз.
И тут словно какую-то плотину прорвало внутри меня. Сквозь слезы я выкрикивала бессвязные слова, отчаянные, злые, несправедливые.
- Каприз?!! О да, для меня это каприз! Тогда позвольте спросить, что все это для Вас? Реванш?!! Зачем Вы мучаете меня уже целый месяц? Я понимаю, Вы не можете меня простить, Вы никогда не простите меня! Но как это мелко и не по-мужски - сводить счеты с женщиной! Что Вы хотите услышать? Что я люблю Вас? Что я жить не могу без Вас? Вы это услышали! А теперь - уходите, я не могу, я не хочу Вас видеть!
- Бог мой! Кристина, смел ли я надеяться?
- Что? Что ты сказал? Это я уже не смела надеяться.
И когда его губы, наконец, робким и неуверенным поцелуем коснулись моих, все закружилось у меня перед глазами, и мне показалось, что на миг я лишилась сознания.
- Прости меня, любимый, прости!
Мы продолжали целоваться самозабвенно, совместными усилиями осваивая эту науку.
Одной рукой обнимая его за шею, другой я пыталась расстегнуть пуговицы на его рубашке. Когда мне это, наконец, удалось, я просунула под нее обе руки и обняла его за талию, прижимаясь к нему всем телом. «Боже, что я делаю,- вертелось в моей голове,- что делаю? Какой ужас!» Гладя его спину, я стала целовать его шею, обнаженные плечи, грудь. Эрик тихо застонал.
- Не играй с огнем, я все-таки мужчина и самообладание мое не безгранично. Потом ты будешь жалеть об этом.
- Молчи, не говори ничего! Пусть будет все. Сегодня… Сейчас… Здесь… Я так решила…
Любимый мой, желанный мой…Какая ночь…


*****

Не знаю, сколько прошло времени, потому, что время остановилось для нас. Мы лежали на нашем покрывале, теплый морской ветерок обдувал наши разгоряченные тела и яркие южные звезды смотрели на нас с небес. Странно, но покой, умиротворение и какая-то легкость снизошли на меня. Ушли все волнения последних недель, только он и я, только море и эта волшебная ночь….
Эрик нежно склонился ко мне:
- Любимая, ты как? Тебе было очень больно? Я не слишком тебя измучил? Прости.
Я улыбнулась в темноте, облизывая распухшие губы.
- Все хорошо. И ты не слишком измучил меня. Вообще, весь последний месяц я только и делаю, что удивляюсь твоим талантам. Сегодняшняя ночь - не исключение.
Он что-то хмыкнул смущенно, и я порадовалась, что меня осенила счастливая мысль сказать ему этот комплимент.
- Кристина, ты хочешь спать, ты устала? Может быть, пойдем домой?
- У меня есть другое предложение. Ты когда-нибудь встречал восход солнца на море? До рассвета, наверное, не так уж много времени. Давай останемся здесь до утра.
Мы быстро собрали раскиданную вокруг одежду, оделись и, устроившись поудобнее в объятиях друг друга, задремали.
Когда я проснулась, солнце уже стояло над горизонтом. Эрик спал, положив голову на мое плечо. На нем была маска, успел-таки надеть, пока было темно. Я смотрела на него, и волна нежности до кома в горле захлестывала меня. Мне было жалко будить его, но рука затекла так, что терпеть уже было невозможно. Я тихонько поцеловала его, и он моментально проснулся. Его тонкие губы сложились в подобие нерешительной улыбки.
- Я спал и видел прекрасный сон?
- Эрик, мы проспали все на свете, уже давно рассвело. Как обидно!
- Так это не сон? Все, что было вчера - не сон? И мы действительно хотели с тобой встречать рассвет? И ты действительно любишь меня?
- Да, я люблю тебя, если тебе нужны слова.
Домой мы шли босиком по кромке прибоя, взявшись за руки и смеясь от счастья, как дети, сломанной веткой я писала на влажном песке «Эрик» и смотрела, как набегающая волна, словно язык большой собаки, слизывает написанные буквы. Я молила бога, чтобы никого не встретить по дороге.
Когда мы вошли в нашу квартиру, Эрик сказал:
- Подожди минуту, я сейчас вернусь.
Через несколько минут он появился, держа в руках великолепную чайную розу. Она была полностью распустившаяся, от нее исходил тонкий изысканный аромат и на ее желто-розовых лепестках дрожали капли утренней росы. Я просто замерла от восхищения:
- Боже, Эрик, где ты взял такую красавицу?
- Ну, где я мог ее взять? Конечно, украл для тебя, с риском для жизни, в соседском саду.
И, галантно опустившись на одно колено, он торжественно произнес:
- Кристина, выходи за меня замуж. Я делаю тебе официальное предложение.
На меня напало какое-то озорство:
-Та-а-ак, - сказала я , кокетливо улыбаясь и обнимая его за шею, - соблазнил невинную девушку, теперь, как порядочный человек, должен жениться?
- Перестань дурачиться, я серьезно. - немного обиделся он.
- А если серьезно, то, конечно же, я согласна.- и, подумав, добавила,- В таких случаях, как мне кажется, принято целоваться.
И опять все закружилось у меня перед глазами, и опять перехватило дыхание…..
Еще один вопрос мучил меня:
- Эрик, я хотела спросить тебя…. Я не знаю с чего начать…
- Начни с начала. Любимая, ты пугаешь меня своим тоном, что ты хочешь спросить?.
- Эрик, ты не осуждаешь меня? Ты не считаешь меня легкомысленной особой?
- Бог с тобой, Кристина! За что я должен тебя осуждать? Ты сделала меня счастливейшим человеком на свете! Я не смел надеяться. Ты же сама дала мне понять, что я могу рассчитывать только на твою дружбу. Я уж и на это был согласен, и все время боялся каким-то неосторожным поступком нарушить шаткое равновесие наших отношений.
- Ты знаешь, я думала примерно также. Какие мы, все-таки, глупые, столько времени пропало зря! Хотя может быть и не зря, за это время мы лучше узнали друг друга.
- Кристина, ты взрослеешь, и становишься по-взрослому мудрой.
- А ты из-за этого не будешь любить меня меньше?
- Никогда. А потом, ты - это ты. Всем людям свойственно меняться в какой-то мере, но по сути мы остаемся собой.
Мы решили обвенчаться в Париже, в церкви святой Мадлен, как он всегда и хотел. Здесь, где нас все считали супружеской парой, это было бы, по меньшей мере, странно.
Дни оставшегося у нас месяца замелькали, как картинки в калейдоскопе. Странная закономерность - когда тебе хорошо, время летит так быстро.
Наши ночи, когда мы предавались любви, сгорая в каком-то неистовом сумасшедшем огне, наши пробуждения по утрам рядом, в одной постели - все это было так ново для нас обоих и так… восхитительно.
Проснувшись, каждый из нас старался подняться первым, чтобы принести завтрак - дымящийся кофе с бутербродами. Нам доставляло удовольствие сделать друг другу что-то приятное. Я научилась варить кофе так, как любил Эрик - по-турецки, хотя сама раньше всегда предпочитала с молоком.
Мы были настолько поглощены друг другом, что совсем забросили занятия музыкой и живописью. Но вдруг Эрика осенила шальная мысль написать мой портрет «ню». Он долго уговаривал меня на эту авантюру, пока я не согласилась. Сюжет родился сам собой - Афродита, выходящая из морской пены. Но это не было вариацией на тему «Рождения Венеры» Боттичелли. В конце концов, многие художники обращались к мифам Древней Эллады. Здесь все было другое - другая композиция, другой свет, другой фон, я уж не говорю о модели. Эрик сделал несколько эскизов на берегу моря, меня же он решил рисовать дома. Было тяжело стоять все время в одной статичной позе, работа шла медленно, да и отвлекались мы постоянно.
Как-то раз я заметила ему:
- Посмей мне только сказать, что художники не заводят романов со своими натурщицами.
- Ну, я думаю, для них это в основном - работа и только. Хотя, наверное, всякое бывает.
- Все равно, если узнаю, что ты еще кого-нибудь рисуешь, я не знаю, что я с тобой сделаю. Я - ужасная собственница.
Он посмотрел на меня с интересом.
- Ты что, ревнуешь? Это уж смешно.
- Пока нет повода.
Эрик продолжал даже наедине со мной носить маску. Я не настаивала, чтобы он снял ее. Что ж, если ему так легче - пусть! Он вообще сильно изменился за последнее время. Исчезла его болезненная худоба, всегда бледная кожа приобрела золотистый оттенок загара, появилась раскованность в движениях и какая-то, я бы сказала, кошачья грация.
Словом, если бы не лицо, вид у него стал вполне импозантным. Изменился он и внутренне. Не было больше не контролируемых вспышек ярости, высказывания уже не были столь резки и язвительны. Раньше я никогда не слышала, чтобы он смеялся, теперь, в ответ на мои шутливые замечания, часто звучал его веселый, заразительный смех. Характер его, правда, остался властным. Спорить с ним бесполезно. Ну, да я стараюсь не спорить. Ведь всегда можно добиться своего как-то по-другому.
Однажды, когда время уже подходило к отъезду, Эрик спросил меня:
- Кристина, может, ты все-таки посвятишь меня в наши финансовые дела. Я хотел бы знать, кому мы должны и сколько?
Бог мой! Я не то что бы забыла об этом, но все это настолько отошло на задний план за последнее время, что казалось чем-то из другой жизни.
Но я честно рассказала Эрику все, как было. Рассказала я ему и о своих мечтах о том, чтобы попытать счастья в Италии, в Милане.
- В одном я с тобой совершенно согласен, что нам лучше уехать из Франции, хотя бы на какое-то время. А куда? Раз тебе хочется в Италию, пусть это будет Италия. О деньгах не беспокойся, а что касается контракта, то у меня есть план. Приедем в Париж - я тебе все расскажу.
Боже мой, как это приятно, когда сильный мужчина берет на себя решение всех твоих проблем!
Грустно было покидать Сан-Тропе! Кто знает, что нас ждет впереди? И возможно, мы будем вспоминать дни, проведенные здесь, как самое счастливое время в нашей жизни.

*****

По приезду в Париж мы как-то сразу, не споря, решили не возвращаться в наше подземное жилище, и, хотя может, и не стоило на короткое время затевать весь этот переезд, но мы сняли эту небольшую квартирку на окраине и перетащили в нее только самые необходимые вещи. Слишком тяжелые воспоминания были связаны с подземным домом. На всякий случай Эрик привел в действие все свои ловушки, чтобы никто посторонний не мог проникнуть туда в наше отсутствие.
В первые же дни Эрик буквально потребовал, чтобы мы обвенчались. Он как будто боялся, что я передумаю, или хотел убедить меня в серьезности своих намерений. Смешной! У меня и в мыслях не было ему не доверять, а тем более - передумать.
Я не стала заказывать себе подвенечный наряд. У меня достаточно красивых платьев, а надевать белое платье невесты мне казалось лицемерием. Из того, что было, Эрик выбрал сообразно своему вкусу, в котором я никогда не сомневалась, и который его никогда не подводил.
Церемония прошла скромно, но торжественно. Выслушав напутствия старенького священника, мы вернулись домой. Несмотря на мои религиозные чувства, странно, но в целом для меня мало что изменилось. Перед богом я давно считала себя его женой, а мнение людей, что ж, это волновало меня меньше всего.
Предстояло решить назревшие финансовые вопросы. Как-то раз Эрик появился в обществе высокого господина средних лет, представив его как владельца картинной галереи, который пришел посмотреть его пейзажи. Картины действительно произвели на него впечатление, и он без разговоров согласился их купить за вполне приемлемую для нас цену. Когда покупатель собрался уходить, взгляд его упал на полотно, стоявшее на подрамнике и закрытое покрывалом. Это была картина «Рождение Афродиты», которую Эрик заканчивал уже в Париже. Не спрашивая разрешения, покупатель сдернул покрывало и даже присвистнул от изумления.
- А вот это я беру не торгуясь. Сколько Вы за нее хотите?
- Картина не продается,- возмутился Эрик.
Тогда покупатель назвал сумму, превышающую ту, что он заплатил нам за все пейзажи.
Эрик стоял на своем. Покупатель, видимо войдя в азарт, еще повысил цену. Торг продолжался некоторое время.
Наконец покупатель спросил:
- Ну почему Вы не хотите ее продать? У меня очень престижная галерея, выставляться в которой считают за честь многие известные художники, это помогло бы Вам сделать имя.
- Как я должен относиться к тому, что портрет моей жены в обнаженном виде будет выставлен на всеобщее обозрение в центре Парижа?
- Боже мой, если в этом все дело, я не против, уберите явное портретное сходство, вот и все.
Эрик вопросительно посмотрел на меня. Я едва заметно кивнула.
Так и решили. Покупатель обещал зайти за картиной через несколько дней.
Эрик взялся за кисти, несколькими неуловимыми мазками он поправил что-то в моем лице, и действительно, на картине была уже не я.
Итак, денежный вопрос был решен. Теперь оставалось решить вопрос с контрактом.
Эрик посвятил меня во вторую часть своего плана. Подземными ходами он предполагал проникнуть в кабинет дирекции, что делал раньше неоднократно, вскрыть сейф, а подобрать код к этому простенькому сейфу было для него совершенно не сложно, изъять и уничтожить контракт, так как он подписывался практически без свидетелей, и положить на его место конверт с деньгами, которые я ведь брала-то в долг. На последнем пункте, честно говоря, настояла я. Эрик считал, что директоров надо бы наказать за наглость.
Когда я услышала, что он собирается идти туда один, то сказала, что позволю ему сделать это только через мой труп. Я, конечно, понимала, как не права, что так нельзя, но мне было гораздо легче поругаться с ним сейчас, чем провести несколько часов в ожидании и мучительной тревоге, умирая от страха за него.
Он, кажется, действительно начал злиться:
- Этого еще не хватало! Ну скажи мне, зачем ты туда пойдешь? Ты только будешь мешать мне.
- А кто тебе будет держать фонарь, когда ты будешь вскрывать сейф? (Я прекрасно помнила, как он видит в темноте.)
Этот аргумент, кажется, сразил его. Он расхохотался и сказал:
- Ладно уж, пойдем вместе. Найди только себе мужской костюм.
Найти мужской костюм для меня не составило труда. Молоденькая костюмерша, которая не так давно поступила к нам театр, успела стать почти что моей приятельницей.
И вот, наконец, все было готово. Мы отправились в подземелье через калитку со стороны улицы Скриба. Эрик прихватил с собой фонарь, веревку и, на всякий случай, пенджабское лассо. Спуск прошел без особых приключений. Подземными ходами мы проникли в кабинет дирекции через небольшую дверцу, спрятанную за висящей на стене картиной.
Подобрать необходимую комбинацию цифр и открыть сейф было для Эрика делом нескольких минут.
- Это не банковский сейф,- заметил он,- тут нет ничего сложного. Скорей ищи свой контракт.
Контракт нашелся в пачке документов, небрежно брошенных на одну из полок сейфа. Мы забрали его, положив на его место конверт с деньгами, на котором было подписано: «Долг Кристины Даэ». Затем мы закрыли сейф, приведя в прежнее положение механизм кодового замка, и через потайную дверь вышли в темный коридор.
- Чтобы сократить путь, назад мы пойдем другой дорогой,- сказал Эрик.
Мы продолжали бесшумно двигаться по подземным коридорам, освещая путь тусклым фонарем. Вдруг мы почувствовали дуновение воздуха, как будто сквозняком потянуло на нас. Через некоторое время странный гул донесся до нашего слуха. Пройдя еще несколько десятков метров , мы поняли, что это гул голосов.
- Останься здесь,- сказал Эрик,- я пойду посмотрю, что там.
- Нет, мне страшно! Я с тобой.
- Тогда я погашу фонарь, держись за мою руку, будешь продвигаться на ощупь.
Так в полной темноте, медленно, метр за метром мы двигались вперед, пока за очередным поворотом коридора не увидели свет. Прижавшись к стене, мы заглянули в дверной проем. Перед нами открылось помещение, наподобие зрительного зала, состоящее из двух ярусов. Мы находились на верхнем ярусе, который напоминал амфитеатр. В нижнем же помещении мы увидели толпу людей, человек 150, которые держали в руках факелы, освещавшие зал. В центре зала на импровизированной трибуне, сложенной из пустых ящиков, стоял человек небольшого роста в небрежно повязанном шейном платке. Отчаянно жестикулируя, он выкрикивал какие-то лозунги, призывающие то ли к свержению нынешней власти, то ли к кровавому террору, а может быть, и к тому, и к другому. Каждую его фразу толпа встречала гулом одобрения.
Я хотела шепотом что-то спросить у Эрика. Он не дал мне этого сделать, зажав рукой рот. Обхватив меня одной рукой за талию, он стал медленно пятиться назад по коридору, уходя в тень. Я возблагодарила Бога, что на мне был мужской костюм, шуршание юбок выдало бы нас. Когда мы, наконец, оказались в темном коридоре, далеко от этого места, Эрик прошептал:
- Если бы нас заметили, мы не ушли бы отсюда живыми.
- Может, стоит заявить в полицию?
- Да ты что! С полицией нам лучше не иметь дел! А потом мы с тобой всего лишь артисты и нечего соваться в политику. Тем более что мы скоро уезжаем.
И действительно, в Париже нас больше ничто не удерживало. На следующий день мы взяли билеты на поезд Париж-Рим, дальше мы предполагаем почтовым дилижансом добраться до Милана.
Поезд отходит завтра, нет, уже сегодня вечером. Как незаметно прошла ночь! За окном уже рассвело, а я так и не сомкнула глаз.
Нас ждет впереди новая жизнь. Эрик везет с собой законченную оперу «Триумф Дона Жуана» и несколько фортепьянных пьес, которые он написал за последнее время. Все это мы намерены по приезде предложить в какое-нибудь музыкальное издательство. Кроме того, он задумал новую оперу, которая будет называться «Франческа да Римини». Либретто на этот известный сюжет пишет он сам. Я же попробую поступить в Ла Скала. Меня мучают сомнения на этот счет, но Эрик говорит, что у меня все получится. В будущем, когда-нибудь, я надеюсь уговорить его выйти на сцену, ведь театр - это мир условностей, и он мог бы выходить к зрителям в маске или в каком-то специальном гриме. С его божественным голосом он имел бы оглушительный успех.
Когда-то давным-давно, а может, это было совсем недавно, я придумала себе Ангела Музыки и поверила в него. Сейчас мой земной Ангел со мной и это дает мне силы с надеждой смотреть в будущее.

The end.

В раздел "Фанфики"
На верх страницы