Глава 1. Пролог.

Зеркало. Голос.


Голос Ангела Музыки возник как всегда ниоткуда и заполнил собой всё пространство гримёрной. Он звал, манил. Сегодня определённо должно было случиться что-то необыкновенное. Зеркало бесшумно повернулось, и Кристина оказалась в тоннеле. Слабый свет мерцал вдали. Почему-то она не испытывала страха, просто шла за голосом. Свет приближался, и Кристина уже различала его источник – фонарь в руке странной высокой фигуры, закутанной в плащ с капюшоном. Сердце сжалось от испуга, но человек в плаще поклонился с самым смиренным видом и сделал приглашающий жест. Кристина решила, что это проводник и с опаской последовала за ним.

Путь по подземелью был долгим, дорога вела вниз по огромной спирали. Откуда-то возникла лошадь – это был пропавший Цезарь из «Пророка». Проводник подсадил Кристину и взял лошадь под уздцы. Они добрались до озера. Голос гулко отдавался в сводах подземелья, скользил над тёмными водами куда-то в темноту. Проводник отпустил лошадь, поставил фонарь на нос небольшой лодки и подал Кристине руку, закутанную в плащ. Она пересела в лодку.

Странно, но она подчинялась, как завороженная, без малейшего сопротивления и мыслей о грозившей ей опасности. Там, впереди был Голос, прекрасный, знакомый и вдохновенный. Там где был он, с ней не должно случиться ничего плохого.

Лодка причалила в темноте к ступеням, и она различила в стене дверь. Человек в плаще нажал какой-то механизм и пропустил Кристину вперёд.

Она оказалась в мирной и слишком типичной для холостяцкого дома обстановке, никак не вязавшейся с её таинственным путешествием. В камине потрескивали дрова, перед ним лежала мягкая светлая шкура, рядом глубокое вольтеровское кресло. В центре комнаты стоял круглый стол, покрытый тонким шелковым персидским ковром, над ним лампа, разливающая уютный неяркий свет. На стене тоже украшенной ковром с изысканным орнаментом, развешено восточное оружие и музыкальные инструменты. У стены небольшая оттоманка с небрежно брошенными турецкими подушками.

Кристина с недоумением оглянулась на человека в плаще.

- Где Голос?

Он снял широким легким движением плащ и откинул его на кресло. Оказалось, что его лицо скрыто белой маской. Он был одет так, будто только что вышел из театра - фрак, перчатки, щёгольские лакированные ботинки. В этом было что-то водевильное, ненастоящее и не обещало ничего хорошего.

- Кристина, Голос – это я. - сказал он очень мягким и хорошо знакомым тоном.

- Но этого не может быть! Я шла всё время рядом с вами и отчётливо слышала, что звук исходил не от вас, он был где-то впереди!

- Я умею управлять своим голосом – ответил незнакомец, и она услышала, как голос зазвучал у неё над ухом, из часов на каминной полке, за стеной.

Кристина опустилась на один из стульев, стоявших у стола и закрыла лицо рукой. «Надо же быть такой простодушной идиоткой! Самой, добровольно забраться в мышеловку и оказаться в полной власти этого незнакомца!».

Он стоял перед ней немного растерянный, высокий и очень худой. В нём была какая-то нескладность, причину которой она не могла определить.

Илл. Humulus "Знакомство" © Увеличение по клику

- Меня зовут Эрик, я не причиню вам никакого вреда. Я прошу вас быть моей гостьей и госпожой. Я умоляю вас, не бойтесь, здесь всё приготовлено в ожидании вашего прихода…

- Тогда снимите маску!

- Это невозможно.

- Это означает ваши бесчестные намерения! Вы не хотите быть узнанным, возможно ваше лицо мне знакомо!

- Нет, это не так, - сказал он очень тихо и печально. – Прошу вас, поверьте мне, Кристина, я не светский щёголь, решивший завести интрижку. Я живу здесь один, прячась от людей, чтобы не пугать их. Никогда не просите меня снять маску - за ней скрыта трагедия моей жизни. Моё лицо отвратительно. Вам лучше не видеть его никогда.

Сказано это было так просто и убедительно, что Кристина сразу поверила. Она подняла голову и посмотрела в его глаза. Пронзительная жалость кольнула её в сердце. Она вспомнила те удивительные уроки, волшебное пение в тайной тишине её гримёрной. Ей сразу стало ясно, в какой ситуации они оба оказались.

- Хорошо, Эрик. Я останусь вашей гостьей, если вы поручитесь мне в своей порядочности, - по правде говоря, у неё не было другого выхода.

- О, об этом не беспокойтесь. Всё, что связанно с вами – для меня свято. Хотите, я сыграю вам?

Он усадил Кристину в кресло у камина и снял со стены скрипку. Полилась чудесная нежная музыка. Она успокаивала, обволакивала и убаюкивала. Поддавшись волнам мелодии, Кристина не заметила, как задремала, согревшись у огня.

Эрик смотрел на неё, боясь сделать резкое движение и разбудить. Свершилось! После долгих мечтаний, раздумий, тщательной кропотливой подготовки, интриг и «случайных» совпадений всё получилось так, как он хотел. Теперь Кристина – прима Гранд Опера, Карлотта надолго выбыла из игры, дирекция подчинена. Его Сокровище сидит перед ним в кресле, в его доме. Как она красива, когда спит! Волосы тёмной волной покрывают плечи, стройная шея, мягкие черты…

Он вдруг осознал, что теперь, когда она так близко, так реально близко, ему будет намного труднее справиться с собой. Зачем он обманывал себя? Зачем говорил себе, что приведёт её в свой дом ради великого чуда искусства и своей возвышенной любви? Он мечтал, что своим появлением она озарит его жизнь как звезда, как ангел. Он станет поклоняться ей и служить тихо и преданно, с трепетом и благоговением. Будет исполнять её желания, не смея прикоснуться даже к её платью. Он откроет ей мир своей музыки, станет делить мысли, восторги и вдохновение с ней одной. «О, Кристина! Сколько лет в одиночестве, как невыносимо знать, что в мире не найдётся души, способной радоваться и плакать вместе с тобой, жалким изгоем и... («вором и убийцей» - подсказал ему голос совести). Для всего остального мира я – ничтожный червь, болезненный нарост, отвратительная тварь. А теперь ты здесь, и волосы твои разметались по плечам и руки так тонки и прозрачны. Губы полуоткрыты во сне… Ты так по-детски беззащитна и безжалостно прекрасна!..». Это пытка. Он будет гореть в этом аду много дней и неизвестно, чем всё это закончится. Зачем он позволил сбыться этим бредовым мечтам, что будет с нею и с ним самим?!

«Солнце моё, милая девочка моя!» - прилив нежности охватил его. Он бережно приподнял Кристин на руки и отнёс в комнату матери, ту самую, в стиле Луи-Филиппа.



Кристина проснулась и с удивлением оглядела незнакомую комнату. Старомодная мебель, кровать в стиле бидермейер, похожая на ладью, туалетный столик с овальным зеркалом, громоздкий комод. «Странноватая обстановка для одинокого мужчины…» С ужасом она вспомнила, что вчера с ней произошло. Она встала. В комнате две двери. Одна оказалась в хорошо отделанную ванную, другая в комнату с камином. У стола хлопотал Призрак. Видно было, что он очень старался, накрывая к завтраку. Стол был и вправду великолепен. Приведя себя в порядок, Кристина вышла в гостиную. Завтрак ли это, или обед или ужин, определить здесь было невозможно. Эрик поинтересовался, как ей спалось, и пригласил к столу. Кристина проголодалась и, не смотря на странность и неопределенность своего положения, с удовольствием присоединилась к нему.

Эрик оказался занятным и остроумным собеседником. Он рассказывал ей забавные случаи из жизни хорошо знакомой ей театральной богемы, стараясь развеселить её и снять напряжение, вызванное этой странной ситуацией. Чувство юмора у него было довольно своеобразным. Он давал точные и меткие характеристики её знакомым, но подмечал какие-то вульгарные и жестокие подробности их жизни, как будто видел их с изнанки. Впрочем, наверно так и было, учитывая его образ жизни. Похоже, что люди были для него чем-то вроде пешек, которыми он забавлялся, передвигая и сталкивая их.

Кристина исподволь наблюдала за ним. Лицо под маской было непроницаемо. Только глаза неприятного желтоватого цвета были живыми и пронзительными. Иногда он прерывался и замолкал. Он бросал на неё прямой напряжённый взгляд, длившийся не дольше нескольких секунд, но от него мурашки пробегали по спине, и становилось как-то не по себе.

Примечательны у Эрика были руки. Невероятно худые, с тонкими бледными пальцами, они казалось, жили своей отдельной жизнью. Они были так подвижны, ловки, взлетали в разговоре так легко и музыкально, что Кристина не могла оторвать от них глаз. Она ещё не догадывалась, что это руки не только виртуозного музыканта, но и не менее виртуозного фокусника и вора.

Закончив завтрак, он предложил начать урок. Для этого нужно было пройти в другую комнату, прежде она в ней не была. Призрак открыл дверь, и Кристина вошла. Внутри у неё всё похолодело, когда она увидела, куда попала. Что за бредовая и жуткая обстановка! Нелепая смесь склепа, церкви и балагана. В центре большого зала – под балдахином, гроб на некоем подобии постамента. Стены обтянуты траурным крепом с нотными знаками, у дальней стены – орган. «Несомненно, Эрик – сумасшедший!» Ей захотелось немедленно вырваться отсюда наверх, на волю.

Эрик видимо был доволен произведённым эффектом.

- Это моя спальня, не пугайся, милая (почему-то он перешёл на «ты»). Смерть – моя хорошая знакомая, она окружает меня… Для меня она как мать… или любовница…

Кристина не могла ступить и шага в это жилище мертвеца. Тогда он взял её за руку и учтиво, но настойчиво повёл через комнату к органу.

Вокруг было разбросанно много листов нотной бумаги, исписанной красными чернилами. Видимо он работал, пока она спала. Эрик поспешно сгрёб листы и заиграл вступление к арии из оперы Глюка «Орфей и Эвридика» - "J'ai perdu mon Eurydice" . Выбор его, надо заметить, был вполне в духе его своеобразного мрачного чувства юмора. (прим. автора – Эвридика - умершая жена легендарного певца Орфея, который спускается за ней в царство теней и благодаря силе своего искусства пытается возвратить её на землю.)

Пока он играл, Кристина старалась не оглядываться на гроб позади себя, но всё равно могильный холод она чувствовала спиной. Когда же Кристина вступила и запела, всё постепенно ушло, и она отдалась власти музыки.

Глава 2. Музыка ночи.

Прошло несколько дней, наполненных беседами и музыкой. Эрик был внимателен, предупредителен и деликатен. Он взял с ней ласковый, немного ироничный, заботливый тон, который располагал к непринуждённому общению.

Казалось, Эрик неисчерпаем на разные истории. В них реальность и фантазия настолько переплелись, что Кристина затруднялась понять, где заканчивается рассказ из его жизни и начинается вымысел, где бред, рождённый одиночеством, а где сюжет из какой-то книги. Иногда он развлекал её остроумными фокусами и трюками, вызывая её восхищённые возгласы. Она попала в странный мир чудака и волшебника – пугающий, загадочный и манящий.

Она не видела его лица, и воображение ей рисовало всё время разные образы. То это был молодой, глубоко несчастный мужчина, похожий на заколдованного принца из сказки. То вдруг он превращался опасного хищника, который может кинуться на свою добычу в любой момент, и неизвестно, чего можно было от него ожидать. Иногда он казался стариком, усталым и умудрённым жизненным опытом, точь-в-точь как оперный Фауст. Эта игра воображения захватила Кристину, заставила на время забыть свои страхи.

Но бывали моменты, когда она ловила на себе его тяжёлый пристальный взгляд, полный такого тёмного огня, такой адской страсти, что ей хотелось бежать и закрыться на все возможные засовы. Тогда она проклинала свою легкомысленность и детскую доверчивость, понимая, что добром это не закончится.

И действительно, сколько же усилий стоил Эрику этот непринуждённый тон! Тёмные, гнусные желания захлёстывали его. Она была в его руках, в его власти, ничто не удерживало его кроме собственной воли. Он привык брать всё, что желал, презирая все людские законы и представления о чести и порядочности. Его выбросили из этой жизни как позорное и отвратительное существо, увидав раз которое, хочется поскорее забыть, будто что-то глубоко скрытое, стыдное. Но насмешливая судьба, отняв у него одно, дала взамен другое – изворотливый, гибкий и быстрый ум, ловкость и смелость. Он привык пользоваться ими беспощадно и беспринципно, всегда добиваясь своей цели. Отверженность сделала его злобным и циничным чудовищем.

Но зачем при этом ему досталась душа восприимчивая к красоте, к искусству?! Мечта о прекрасном делала его бесконечно несчастным и счастливым одновременно. Сколько часов упоительного восторга провёл он в Опере, погружаясь в невероятную красоту музыки, соприкасаясь с самыми высокими чувствами и помыслами человеческого духа! Жажда творчества охватывала его и заставляла сочинять, петь, импровизировать на различных инструментах. Неделями он мог творить, не отрываясь от работы. Пусть этого никто никогда не увидит, но невозможно держать в себе то, что переполняет, уносит ввысь твою душу! В страстном порыве рождалось его детище – грандиозная симфоническая поэма «Торжествующий Дон Жуан».

Необходимо пояснить ещё одну черту Призрака. В операх всегда, даже в самых тривиальных сюжетах, не говоря уже о признанных шедеврах, присутствовало одно очень важное качество. Это Великая и Жертвенная Любовь. Героини опер являли собой самые прекрасные и возвышенные образы женщин, редких как бриллиант в настоящей жизни. Маргарита, Тоска, Аида, Норма, Травиата… бесконечный ряд удивительных женских образов, исполненных одухотворённой силы, красоты и страсти.

Если говорить об обычных женщинах, то Эрик скорее был женоненавистником, потому что всегда легче презирать и ненавидеть то, что недоступно. Он видел в них вздорных и пустых самодовольных куриц, среди которых иногда, очень редко, попадались умные и опасные гадюки. И всё-таки, несмотря на весь свой цинизм, Призрак глубоко в душе спрятал идеал Вечной Женственности. Теперь всю свою нерастраченную жажду прекрасного великого чувства он обрушил на маленькую хористку Кристин Дайэ.

Выбор его не был случайностью. Кристина была хороша той юной прелестью, которой милы многие девушки её возраста. Она не была исключительной красавицей. Чтобы её себе представить, достаточно взглянуть на картины Ренуара. Живая, искренняя, очень женственная, среди своих подруг она выделялась как лучик солнца. Иногда на неё набегало лёгкое облачко - как будто в душе её жила затаённая грусть. Впрочем, так оно и было. Отец, талантливый деревенский скрипач, поселил в её сердце поэтичную меланхолическую сказку об Ангеле Музыки. Девушка наделённая чуткой душой и воображением, детской верой в чудеса, ожидала чего-то необыкновенного, волшебного в своём будущем. Совершенно одинокая, она жила в своих мечтах. Её голос, как зеркало, отражал чистоту и поэтичность её натуры. Не стоило сравнивать её пение с ангельским – в нём не было ничего потустороннего, напротив, столько юной радости жизни, столько естественной как дыхание лёгкости. Нет, она не пела идеально, её голос не был совершенен, но в нём было настоящее, искреннее чувство, заставлявшее верить, грустить и улыбаться вместе с ней.

Раз, услышав её, Эрик потерял покой. До тех пор он жил в своём замкнутом, им самим придуманном, искусственном мире. Исключительно восприимчивый к музыке, он был поражён в самое сердце. Через голос Кристины в его душу вливалось то, что раньше было наглухо закрыто для него – живая сила природы – шелест трав, журчание ручья, дуновение тёплого ветра, переливы птичьих трелей. То, что раньше было враждебно, открылось своей прекрасной, волшебной, манящей стороной и сосредоточилось в образе юной девушки.

Илл. Humulus "Сумрак улиц" © Увеличение по клику

Именно этот животворный родник таланта заставил Призрака искать новых встреч, присматриваться и прислушиваться к юной певице, постоянно возвращаться в мыслях к её милому образу. Он и сам не заметил, как любовь захватила его. Он строил планы, в которых выводил свою любимицу на сцену в лучших спектаклях и партиях. Мечтал о её будущем успехе, славе. Но всё это было невозможно без тщательной кропотливой обработки её таланта. И он нашёл способ давать ей свои бесценные уроки…

Он привязывался к Кристине всё сильнее. Три месяца занятий с зазеркальным Голосом дали удивительные результаты. Теперь, лишенный прежних недостатков, её вокал звучал так, что способен был доводить Призрака до состояния эйфории. Тембр её голоса, его звучание попадало в унисон c его собственным, подсознательным ощущением женственности. Как строгий учитель, он не позволял себе проявлять свои чувства. Но как влюблённый… Так близко, наедине, он всё меньше видел в ней певицу и всё больше возлюбленную. Он любил смотреть на её ещё детские милые гримасы, как она улыбается, как сидит, подперев рукой щёку. Мучительное желание рисовало яркие картины, которые становились просто невыносимы из-за их несбыточности, невозможности. Когда не помогала ни музыка, ни работа, он находил предлог и уходил из подземного дома в ночной сумрак холодных улиц, оставляя Кристин одну. Сырой воздух, мерцание фонарей, долгая прогулка возвращали ему самообладание.

Вернувшись, он бывал полон раскаяния за свои чудовищные мысли. Ведь порой соблазн перейти черту, смять, сломать, завладеть ею был так реален! Тогда ему хотелось лежать у её ног, обнимать её колени, плакать, умолять о любви. Но картина выходила не менее отвратительная, и он молча уходил к себе.



Как-то вечером они сидели за столом. Кристина спросила:

- Эрик, а почему вы выбрали именно меня из всех воспитанниц в Опере?

Он отложил нож и вилку:

- Вы были самой смешной и неуклюжей, - она улыбнулась, - но, если серьёзно, вы очень талантливы, Кристина.

- Но что вам за дело до моего таланта?

Эрик вскинул из-под маски сердитый решительный взгляд:

- Вы не ребёнок, Кристина, вы прекрасно понимаете, что я люблю вас.- Это признание вырвалось как упрёк. Он отодвинулся из-за стола и направился к двери в свою комнату. Кристина вскочила и попыталась остановить его.

- Эрик, простите мне мою бестактность! – она схватила его за руку. Как будто электрический разряд пробежал по её телу, и она отпустила его. Он ушёл.

Кристина почувствовала лёгкую дрожь в коленях и опустилась в кресло. Совершенно очевидно, что оставаясь здесь и дальше, она усугубляет своё и без того двусмысленное и провоцирующее положение. Эрик постоянно сдерживает свои чувства, это не может продолжаться долго. Необходимо найти какой-то выход из этой ситуации. Она слегка постучала в дверь:

- Эрик, можно войти? Я хочу поговорить с вами.

- Да, войдите, - ответил спокойный голос.

Он сидел у органа и что-то писал чернилами странного ржавого цвета. Это не были ноты. Кристина присела рядом.

- Послушайте, может быть, вы отпустите меня обратно? Вы снова будете приходить к зеркалу моей гримёрной, мы будем общаться. Я стану навещать вас в вашем доме…

- Кристина, вы никогда не были в этом доме пленницей. Вам стоит лишь сказать об этом, и вы вернётесь к людям. Но если вы хотите спросить меня, то я отвечу, что не смотря ни на что, я никогда не чувствовал себя счастливее, чем теперь. - Он говорил это медленно, спокойно, взвешивая каждое слово. - Пустота, всегда окружавшая меня, отступила. Когда вы уйдёте, допустим, мы даже будем встречаться, одиночество раздавит меня.

Помолчав, Кристина негромко произнесла:

- Я понимаю ваши чувства, Эрик. Но всё-таки вы должны отпустить меня, и чем скорее, тем лучше. – Со времени смерти своего отца, она тоже хорошо знала, ч т о значит быть всегда одной. Ей хотелось остаться и хотелось уйти. И она тихо добавила - Только пусть это случится не завтра…



Утром в конце урока Эрик достал незнакомый клавир.

- Это абсолютно новая, смелая вещь – сказал он, положив руку на ноты, - Я нашёл её среди других рукописей современных композиторов в кабинете дирекции. Взгляните.

На клавире было написано: К.Сен-Санс «Самсон и Далила». Он открыл арию Далилы "Mon coeur s’ouvre a`ta voix". Какая волшебная, притягательная мелодия, какой новый музыкальный язык, текучий и журчащий как водяные струи, какое сильное, мощное чувство заложено в этой партитуре! Кристина с воодушевлением начала разбирать свою партию. И вот она запела – чисто, прозрачно и вдохновенно. Но Призрак вдруг перестал играть и захлопнул ноты. Кристина удивлённо взглянула на него.

- Нет, дорогая моя, вы ещё не готовы это петь. – В его голосе прозвучал холод.

- Не правда! Я могу! Я пела точно, я чувствую эту мелодию! – возмущённо вскричала Кристина.

- Да, вы пели прекрасно, - смягчившись, ответил он. – Но, как вешняя птица, легко и беззаботно, а это поёт женщина…

Он не потрудился объяснить, что он имел в виду, но слово «женщина» он произнёс так, что Кристина почувствовала, что она ещё не осознаёт чего-то очень важного, что пока не коснулось её.

Странно, этот человек – тёмный, порочный, в чём-то глубоко ущербный, притягивал её всё сильнее. Даже в маске он был отталкивающ, хотя и обладал определённой хищной грацией. И всё-таки восхищение его искусством, художественным даром, тайна их интриги, чувство опасности, исходившее от него, создали почву для такого щемящего, сладко-пугающего чувства, признаться в котором она не могла даже себе.

Вечером того же дня, уходя к себе в комнату, Кристина попросила:

- Эрик, спойте мне пожалуйста, перед сном, как это было раньше...

Он понял, что она говорит о своём детстве, когда отец пел ей, укладывая на ночь. Кристина сидела перед зеркалом и расчёсывала волосы. За закрытой дверью послышалось пение.

Илл. Humulus "Поцелуй" © Увеличение по клику

Знакомый голос звучал мягко, проникновенно. Эрик пел старинные печальные французские, бретонские песни, переходя от одной к другой и подбирая их таким образом, что высказывал всё, чем жила его душа в эти долгие годы – боль одиночества, тоска, мечта о тёплой земной любви. Голос его менялся, наполнялся силой, страстью, мужественной красотой и волей. Бархатный баритон его обладал невыразимым обаянием. В нём слышался такой мощный призыв, такое страстное желание, противиться которому не было сил. Воображение рисовало восхитительный образ. Этот голос не мог принадлежать угрюмому безобразному отшельнику, живущему в подземной норе. Это был голос сильного, страстного, чувственного мужчины!

Кристина открыла дверь. Глаза её блестели, на щеках играл румянец.

- Завяжи мне глаза! - сказала она решительно. – Крепче!

Он подчинился. Нервными руками он снял чёрный шёлковый галстук с шеи и завязал им крепко глаза Кристины. Она приблизилась к нему вплотную и обвила его шею руками, нащупав ленты маски. Маска упала на пол. Не веря самому себе, он обнял её и приник к её губам. Она жадно искала его поцелуев. Он поднял её и мягко опустил на шкуру возле тлеющего камина.

Всё произошло быстро, сильно, нежно. Кристина почти не чувствовала боли. Она была пьяна любовью и с блаженством откинулась, разметав руки и пышные пряди волос. Прекраснее картины он никогда не видел.

И вдруг он с ужасом осознал: если ей сейчас вздумается сдёрнуть повязку с глаз, что она увидит?! Только что он был, действительно б ы л этим прекрасным мужчиной, которому в с ё дано. Страсть и ликование вознесли его только что из бездны в небо, душа парила, обретя крылья и волю к жизни. Он будто сбросил с себя уродливую личину, убивавшую его все эти годы и стал, наконец, самим собой – ТОРЖЕСТВУЮЩИМ ДОН ЖУАНОМ!

Если она сейчас увидит его безобразное тело, чудовищное лицо, что с ней будет?! Что будет с ним? О себе он знал точно – сейчас он не сможет вынести этот взгляд, полный ужаса и отвращения, сейчас его переполняет любовь и нежность, его сотрясают конвульсии страсти, и разум не подчиняется воле.

Тихо привстав, он бесшумно проскользнул в свою комнату.

Кристина, почувствовав, что осталась одна, ощутила горечь обиды. Почему?! Почему именно сейчас он оставил её одну, не разделив с ней счастье покоя после близости, почему бежал как презренный трус?

Растирая слёзы по щекам, она наскоро оделась, и стукнула с силой ладонью по двери:

- Открой! Эрик, открой!

Не сразу, но дверь отворилась. Кристина громко вскрикнула. Перед ней, слегка согнувшись вперёд, стоял Эрик. Он был тоже полуодет – белая сорочка с расстёгнутым воротом, тёмные с высокой талией и повисшими помочами брюки, лицо в маске. Руки и сорочка в крови. Одной рукой он пытался зажать вену. Глупо! Глупо! Глупо! Особенно для него глупо было это делать, но видимо он плохо соображал в тот момент. Кровь дала выход эмоциям, взорвавшим его изнутри. Он спохватился, только услышав стук.

Глаза Кристины расширенны от ужаса:

- Что с тобой?

- Порезался. Случайно…

- Боже, когда ты успел?

Она дрожащими руками принялась заматывать его запястье первым подходящим куском ткани, принесла тёплой воды, стала мыть его руки, мягко проводя ладонями от локтя к запястью. Эта неосознанная ласка успокоила его, и ему стало стыдно за панику, которой он поддался.

Закончив, Кристина ушла. Ей тоже нужно было теперь остаться одной и подумать о том, что произошло. Она наполнила ванну и погрузилась в тёплую воду. Даже в обычном мире, там наверху, то, что случилось, стало бы для неё тяжёлым испытанием. Стать любовницей означало потерять все надежды на будущее, все возможности благополучной, уважаемой жизни в браке. Но любовницей кого она стала? Странный и зловещий подземный житель, с тёмным прошлым и не менее мрачным настоящим. Она даже не знает его имени и лица! Холодок ужаса пробежал по телу. Что она наделала! Зачем так безрассудно поддалась чувствам, этому колдовскому голосу?! Здесь, под землёй, реальность казалась ей чем-то условным, далёким, всё происходящее казалось сном, от которого можно в любой момент очнуться. И как во сне, она последовала за своими фантазиями и желаниями до конца. Но теперь горькая правда брала своё. Перед ней открывались все ужасные последствия её поступка.

Но так ли ужасна эта правда? Что она, Кристина, чувствовала в тот момент? Волны его любви захватили её и несли мягко и нежно, подбрасывая вверх и головокружительно бросая вниз. Мучительно сладостны были ласки - она полностью отдавалась его воле. Закрытые глаза позволяли обостриться ощущениям тела, чувствовать острее и ярче. Воскрешая снова и снова в своей памяти эти мгновения, она понимала, что Эрик привязал её к себе, заставил желать его почти против собственной воли. Её обуревала смесь восторга, соблазна, и отчаянья, отвращения, боязни любви, в конце концов. Всё это заставило её страдать от непреодолимого притяжения и в то же время ненависти к нему.



Утром Кристина с трудом заставила себя выйти к столу. Она не могла представить себе, как будет смотреть в его глаза, как скроет от него мысли, терзающие её душу.

Эрик, в свежей сорочке, как-то даже нарядно одетый, давно ждал её. Наверно он и не спал этой ночью. Он был бодр, точнее нервно возбуждён. Глаза его сияли, излучая счастье и ликование. Он не знал, как угодить ей и что бы ещё сделать, чтобы увидеть улыбку на её лице. Она не могла вынести этих сияющих глаз, которые смотрели на неё с обожанием и преданностью. Опустила взгляд. Пусть он примет это за стыдливость и смущение.

После завтрака он придвинулся к ней и мягко взял за руку.

- Кристина,- без предисловия начал он, - я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я прошу тебя об этом… Небеса или ад, не знаю, соединили нас вчера. Стань моею перед миром и законом.

С этими словами он вложил простое золотое кольцо в её ладонь. Этот момент, такой важный в его жизни, Эрик, с присущей ему изощрённой фантазией, мог бы обставить самым невероятным, фантасмагорическим образом. Поразить её, очаровать, закружить в иллюзии сказки. Но он предпочёл сделать предложение просто, достойно, искренне.

У Кристины было чувство, что она принимает не кольцо, а кандалы. Тяжёлое, горькое чувство неизбежности, безвыходности своего положения. Она изо всех сил старалась не показать этого Эрику.

- Хорошо, - ответила она,- я приму ваше предложение, но позже. Дайте мне время, чтобы понять и привыкнуть к этой мысли. О, прошу вас, Эрик, поймите меня!

- Да, я понимаю…- едва слышно сказал он и, опустив голову, отвернулся. Таким открытым и беззащитным он себя ещё не помнил. Держать удары он научился слишком рано.

Он отчётливо видел, что в Кристине сегодня уже нет того огня, который был в её глазах накануне. Но всё же она взяла кольцо! Чего же более он мог от неё ожидать?! Он вообще не мог требовать от неё ничего, не имел права. Но отдавать он мог, этого никто ему не запретит!

- Послушай, я сочинил для нас мессу. – И он вошёл в комнату с органом.

Кристина осталась за столом. В груди щемило от чувства жалости к нему, к себе, но меньше всего ей сейчас хотелось слушать свадебную мессу. Раздались звуки органа. Боже, что за музыка! Никогда, никогда не писал он так ни до, ни после. Свет! Солнечный свет изливался на Кристину в этом подземелье, ласкал мягким теплом щёки, грудь, заставлял трепетать душу счастьем и чувством вольного полёта. Сколько любви изливалось на неё в этих звуках – доброй, чистой, прекрасной любви!

То, что он сочинил этой ночью, было так не похоже на него, так не вязалось с его характером, образом жизни. Преображение, свобода, счастье!

Слёзы ручьём катились из её глаз. Как будто что-то переключилось, все её страхи, подозрения, предчувствия показались мелкими, себялюбивыми и глупыми перед этой Великой Музыкой. Вот же он, вот он – её Ангел! Он здесь, с ней, до него можно дотронуться, обнять. И не важно, какое у него лицо, кто и какой он, если он - гений, если он полон такой всепоглощающей и всепрощающей любви!

Она давно уже стояла на пороге страшной комнаты. Прозвучали последние аккорды. Он сидел замерев, весь ещё во власти музыки. Кристина рванулась к нему и крепко прижалась, обхватив руками. Они оба плакали.

Сегодня он снова торжествовал!



Когда она уже готова была уснуть, раздался слабый стук в дверь.

- Эрик, что случилось?

Он вошёл к ней тихий и робкий, присел на край постели. В руках его была тёмная повязка, похожая на маску без прорезей для глаз. Она поняла. Сжалась от неловкости, стыда, нерешительности. Что делать? Сейчас она вправе крикнуть, возмутится, выгнать его вон. Сделать это прямо или деликатно, но всё равно – разбить ему сердце, уничтожить, унизить. Или? Она протянула руку и взяла повязку. Было видно, какое чувство облегчения он испытал. Похоже, что одного этого жеста ему было достаточно. Она удержала его руку. Он слегка коснулся её щеки. Завязал глаза.

- Я прошу тебя, во что бы то ни стало, не снимай повязку!- умоляюще прошептал он, совсем приблизившись к ней.

- Если это так важно, завяжи мне и руки, - улыбаясь, ответила она.

Кристина сказала это в шутку, но ему эта идея понравилась. Опытными пальцами фокусника он легко и крепко связал ей запястья над головой. Это не очень стеснило её, но она почувствовала себя полностью в его власти. Она с наслаждением ощутила, как его руки и губы легко касаются её тела. Эти прикосновения были похожи на полёт бабочек, будто она попала в трепещущее облако их крыльев. Но вот прикосновения стали решительнее и снова мягче, отхлынув волной. Она как скрипка подчинялась ему. Как на самом драгоценном и желанном инструменте он импровизировал, заставлял таять от наслаждения и петь её тело. Голова кружилась, тело горело огнём, она стремительно проваливалась в забытьё…



То, что Кристина испытала этой ночью, повергло её в смятение. Она ходила как сомнамбула, всё забывая и путая, рассеянно отвечая на вопросы. Она не могла объяснить себе нахлынувших чувств. То ей хотелось ластиться к нему, как кошка, прижимаясь всем телом и изгибая спину, то петь и танцевать, то плакать – светло и радостно. Он же переживал своё счастье закрыто, словно исчерпав все силы. Лишь мог нежно обнимать и тихо говорить с ней. Она знала, что под маской он всё время улыбается…

С тех пор чёрная повязка стала между ними тайным знаком, приглашением к любви.

Глава 3. Воздух свободы.

Но вот пришло время Кристине возвращаться наверх, в мир, в театр. Ставили «Самсона и Далилу». (прим. автора – опера «Самсон и Далила» написана К.Сен-Сансом в 1876 году. Премьера состоялась в Веймарском театре, который возглавлял Ф.Лист, при его поддержке. В Парижской Опере «Самсона и Далилу» ставят только в 1892г. Автор позволяет себе такое временное смещение.) Эрик, воздействуя на дирекцию своими обычными, не самыми праведными методами, добился для неё главной роли. Это было не так сложно, после той истории с Карлоттой-жабой и потрясающим выступлением Кристины в партии Маргариты.



Кристина уходила на репетиции. Он был там, он жил её работой. С сожалением он видел, как мир возвращает её себе, вырывает из любовно созданной им сказки. Здесь, наверху, то, что произошло с ними, казалось грубым, даже пошлым. Его Сокровище, Кристина, в работе сталкиваясь с помехами и препонами, забывала о полёте души, о священном горении которому он учил. Они возвращались вниз, но того волшебного опьянения между ними уже не было.

Вдвоём, они подолгу работали над ролью, оттачивая каждую музыкальную фразу до совершенства. Эрик стремился не только к идеальному музыкальному звучанию, но и к полному драматическому раскрытию характера её образа. Он подолгу обсуждал с ней каждый эмоциональный нюанс, возможный психологический подтекст поступков и слов персонажей. Порой ей казалось, что они оба превращаются в своих героев.

Но наверху всё было иначе. Однажды после репетиции Кристина влетела

в свою гримёрную:

- Эрик, ты здесь? Нет, ты слышал, что она, эта ехидная ведьма Карлотта, кинула мне в лицо?!

- Успокойся, дитя моё, это всё равно ничего не изменит, - послышался тихий вкрадчивый голос из-за зеркала.

- Она заявила, что главную партию я получила потому, что стала любов-ницей какого-то таинственного влиятельного лица! Бессовестная, и это говорит она! Она! – Кристине ничего не было известно о взаимоотношениях Эрика с дирекцией театра.

- Ты желаешь, чтобы я наказал её? – нехотя произнёс Эрик. Несмотря на то, что он был возмущён за свою любимицу, и косвенно являлся причиной этого обвинения, ему не хотелось вмешиваться в дамский скандал.

- Нет, нет! – поспешно ответила Кристина, - я не прощу себе, если по моей вине с ней случиться что-то плохое. Я должна сама научиться отвечать ей! В следующий раз я буду наготове.

- Умница, моя девочка…



Эрик бешено ревновал её ко всему и ко всем. Его раздражала и злила работа постановщика, композитора, художника. Было всё не то, ему всё не нравилось. Кристина не могла без оглядки поговорить ни с одним мужчиной.

А тут ещё появился Рауль! Юный, красивый, знатный. Он был её первой детской любовью. Теперь он стал воплощением всего того земного, радостного, светлого, что осталось в её прошлой жизни. Воспоминания об их детских играх, свободе и беззаботности заставляли её с новой силой желать жизни среди людей.

Рауль не был ни светским франтом, ни волокитой. Он был не глуп, решителен и влюблён. Он не понимал, почему Кристина избегает встреч с ним. Раз, спрятавшись в её гримёрной, он стал свидетелем того, как Кристина исчезла за зеркалом. Вокруг неё происходило что-то странное. Эти исчезновения и появления, голоса за стеной… Она была не похожа на прежнюю Кристину, которую он знал. Он просил рассказать ему, что с ней происходит, но она уходила от ответа. И всё-таки правдами и неправдами, заклиная её своей дружбой и любовью, он уговорил её. Они поднялись на крышу театра.

Кристина понимала, что на свете нет никого, кроме Рауля, кто вспомнил бы о ней, если бы она пропала в подземельях Оперы. У Эрика был тяжёлый, непредсказуемый нрав. Между ними случались кошмарные, тягостные сцены. Его штормило, кидало от одной крайности к другой – от полного самоуничижения к бешенству на грани срыва, которое сменялось раскаянием со слезами, мольбами, ласками и не менее удручающим примирением. Его страсть принимала исступленный, отчаянный характер. Опыт прежних обид застил глаза. Бог знает, что он мог сделать из-за своей сумасшедшей любви и ревности. Кто-то здесь, на земле, должен был знать правду о ней. И Кристина рассказала. Нет, не всё. Лишь о подземелье, Эрике и Опере. Но Раулю и этого было достаточно, чтобы понять всю опасность положения Кристины, ставшей заложницей безумца.

- Кристина, его необходимо вытащить на белый свет из лабиринтов Оперы. Я смогу найти способ справиться с ним. Ты должна помочь мне!

- Я никогда не пойду на это, Рауль. Я не предам его веру в меня.

- Но ты же сама понимаешь, что он ненормальный, он погубит тебя!

- Рауль, это ты не понимаешь, он пугает меня, да, но он дал мне всё, что у меня есть – голос, силу, дар. Без него я боюсь зияющей пропасти зрительного зала. Он – единственный, кто придаёт мне уверенности наедине с этой живой пустотой. Я умираю от тоски, когда возвращаюсь в его подземелье, я ненавижу эти тёмные переходы и страшное озеро, эту чудовищную чёрную комнату! Но я вернусь туда. Несчастнее него нет никого на свете. Я стану его женой.

- Кристина, очнись! Ты тоже сошла с ума! Зачем тебе погибать там вместе с ним?!

- Поздно, Рауль. Вот его кольцо. Это случится очень скоро. Прости.

- Тебе надо бежать!

- Нет. Прощай, мой друг…

И тут она ладонями обняла его лицо и нежно, стремительно поцеловала. Рауль не успел опомниться, как её уже не было.



Призрак всё слышал. В глазах потемнело от ярости и боли. Не может быть! То, что между ними было, неужели этого недостаточно?! Всё, всё было брошено к её ногам – любовь, обожание, музыка, все сокровища его души… И чего он достиг? Жалости! Одной только жалости к себе.

Он вдруг увидел всё чужими глазами и ему стало горько и тошно: отвратительный урод, психопат, заманил и удерживает у себя молодую девушку. Он сделал её своей любовницей, жертвой. Но это же неправда! Не вся правда! «Это правда…» - говорил ему внутренний голос. Ну и пусть! Он всё равно не выпустит её из своих цепких объятий. Не ждите от него идиотского благородства, не для того он столько страдал! «Ещё этот мальчишка! Откуда он взялся?! Вечно слонялся за Кристиной, подглядывал. Я отлично видел его, но это – уже слишком! Очень скоро я доберусь до него!» Призрак мчался вниз по лестницам. Ему нужно было найти Кристину первым.



Кристина шла к своей гримёрной тёмным коридором, как вдруг знакомая рука схватила её за запястье. Открылась какая-то случайная дверь, её втащили туда, дальше по узкому проходу между стен… Эрик тащил её вниз, злобно чертыхаясь, выкрикивая что-то бессвязное. Вбежав в свой дом, он втолкнул её в чёрную комнату.

- Ты ненавидишь здесь всё?! Ты ненавидишь мой дом? Тебе не хватает уюта, цветочков на обоях?! Так в чём же дело? Давай всё переменим, для меня это не проблема, любимая!

И он своими костлявыми пальцами начал срывать чёрный креп. Ногти дырявили ткань, и она оставалась висеть драными клочьями по стенам. Он свалил гроб с постамента и разнёс его в щепы, сорвал балдахин. Он дал выход своей ярости, беснуясь и топча обломки.

Он теперь видел эту комнату глазами Кристины. То, что для него было трагической насмешкой над собой, для неё было всего лишь пошлым безвкусным фарсом. Он был смешон! «Дурак! Так тебе и надо! А чего ты ждал?!».

Кристина смотрела на эту истерику на удивление спокойно и хо-лодно. Ни тени испуга не мелькнуло в её глазах, хотя такого она ещё не видела. Она молча повернулась, и ушла в свою комнату. В двери щёлк-нул замок.

Призрак сидел на полу разгромленной комнаты, обхватив руками голову. Он был ещё не стар, ему не было и тридцати восьми лет. Кристине он, конечно, казался стариком. А этот Рауль… Он мог стать для неё блестящей партией, дать ей положение в обществе, о котором она не могла и мечтать. Но ведь она осталась с ним, Призраком, она отказалась бежать! Эрик понимал, что это от безвыходности. Она отрезала себе путь к отступлению, сожгла мосты, став его возлюбленной. Но это всё равно. Ему уже всё равно, какой ценой она достанется ему, лишь бы была здесь, рядом. Он готов на всё ради этого.

На следующий день дверь в комнату Кристины продолжала быть закрытой. Только к полудню она вышла в гостиную. На ней было платье для прогулок, шляпка, перчатки.

- Эрик, сейчас вы отвезёте меня к решётке на улице Скриба. Мне необходимо сделать кое-какие покупки, – сказала она тоном, не терпящим возражений.

Он стоял к Кристине вполоборота и мрачно смотрел на неё. На самом деле он просто не знал, что ему делать – броситься ли умолять о прощении за вчерашнюю сцену, или продолжать терзать её и себя. «Она решила уйти»- с тоскливым ужасом думал он.

- Кристина, когда мы поженимся?..- наконец напряжённо выдавил он.

- А позвольте спросить вас, Эрик, кем я буду? «Мадам Призрак Оперы»? Я даже не знаю вашего настоящего имени!

- Почему вас стало волновать моё имя, разве в нём дело? По крайней мере, графиней де Шаньи вам уже не стать никогда!

Кристина метнула на него гневный взгляд.

- Кристина, - сказал он уже совсем другим, усталым и несчастным тоном, - вы мучаете меня, вы причиняете мне боль. Неужели в вас нет ни капли чувства ко мне?

- Да я ненавижу себя за те чувства, которые вы будите во мне!!!- взорвавшись, выкрикнула она. – Отпустите меня, Эрик, я хочу вырваться на свет, к людям, хоть на время. Я вернусь. Я обещаю. Мне просто некуда больше идти.

Он молча взял плащ, и они пошли к лодке.



Выйдя за решётку, Кристина всей грудью вдохнула воздух улиц и, не оглядываясь, пошла вперёд. Спиной она чувствовала взгляд тёмной фигуры, прятавшейся под сводом ворот. Ей не было жаль его, она с радо-стью смешалась с толпой.

В городе она с удовольствием заходила в любимые магазинчики, разглядывала модные милые вещицы. Заказала у портнихи пару новых платьев, сделала новую причёску. Прогуливаясь по парижским улицам, она разглядывала витрины и покупала то, что нравилось. Кристина пришла в такое замечательное расположение духа, что даже решила за-быть о ссоре и купила для Эрика в знак примирения подарок – чёрный, плотного шёлка шлафрок с кистями. Устав, она присела за столик уличного кафе. С наслаждением она наблюдала за будничной жизнью парижан. Мимо проезжали экипажи, на деревьях появилась первая весенняя зелень. Люди были как-то особенно радостны началу тепла в этот солнечный вечер. Чашка горячего шоколада придала ей сил. Ей не хотелось возвращаться, но в глубине души она знала, что каждая счастливая минута, проведённая ею сегодня в городе, отдавалась в сердце Призрака пыткой неизвестности.



Эрик, в самом деле, остался у решётки ждать её. Всё равно он не мог сосредоточиться ни на чём кроме мыслей о ней. Её жестокие слова не выходили из головы. Она стыдится своего чувства к нему. Он – нечто тёмное и грязное в глубине её души. О Боже, ну почему? Неужели его любовь, его музыка могут осквернить её? В жизни он не знал ничего прекраснее и светлее этой девушки. У него захватывало дух от сознания того, что между ними происходило. Она так юна и не может, не в силах понять, что с ним твориться. Как давно он запретил себе мечтать о малейшей вероятности настоящей близости между ним и женщиной. Он привык жить с мыслью о неизбежном одиночестве, с презрением подавляя любые надежды. Он знал, как заполнить эту пустоту, сделать её не такой заметной. Напряжённая работа, музыка, острые ощущения, игра со смертью заглушали её, но не устраняли вовсе. Ему были знакомы порок и разврат, только их он считал своим уделом. С омерзением вспоминал он извращённое сладострастие ночей Мазендарана. Он познал всё в этой жизни. Кроме любви. Кристина, она всё изменила. На него вдруг, в один миг нахлынуло столько горячо, жадно желаемого счастья, что он терял голову, захлёбывался в нём. Но она, она-то вовсе не разделяла его безумного блаженства! Её уже кружило в водовороте его страстей, но она ещё совсем не понимала своих чувств к нему. И обратной стороной его любви оказался смертельный, непреодолимый страх одиночества. Любыми средствами, всеми способами он стремился привязать её к себе. Он не мог, не имел права упустить этот единственный в его жизни шанс, и остаться снова наедине со своими, теперь уже нестерпимыми воспоминаниями. Призрак стремился заполнить своим влиянием всю жизнь Кристины – в театре, в музыке, в любви, в привычках, мыслях, вкусах… Даже когда она не видела его, она читала вокруг себя знаки его присутствия. То нужные ноты на столе, то забытая ею вещь, то краткая записка. В Опере ничто не могло ускользнуть от его внимания. Дома он, человек скрытный и далеко не склонный к откровенности, стремился излить на неё свои раздумья, чувства, всё, что наболело за бесконечные годы жизни в добровольном изгнании. Его сарказм, горечь обрушивались на неё помимо его воли. Это был не самый лучший способ удержать молодую девушку. Понимая это, он злился, ревновал, ругал себя и мучил её своей подозрительностью. А маска! Мысль о том, что рано или поздно этот фиговый листок будет сорван, приводила его в панический ужас. В нём так глубоко укоренилось сознание своего безнадёжного, невероятного уродства, что он даже не допускал мысли, что она сможет смириться с этим. Страх потерять её стал для него навязчивой идеей.

А теперь она ушла. Сказала, что ненадолго. И он совершенно не уверен, что она вернётся к нему. Невыносимо тянется время. Снова и снова вздрагивал он при стуке женских каблучков…



Уже наступили сумерки, когда коляска, нагруженная покупками, подкати решётке Оперы на улице Скриба. Кристина увидела, как из тёмного проёма вышла фигура, закутанная в плащ. Он так и не ушёл! Сердце пронзила жалость и раскаяние. Она подала ему руку, и улыбнулась своей самой ослепительной и ласковой улыбкой. Вырвавшись на день на свободу, Кристина сбросила все тяжёлые мысли. Она снова могла радоваться, смеяться, и ей хотелось, чтобы и Эрик стал таким, как прежде. Пока он нёс к лодке покупки, она, как ни в чём ни бывало, рассказывала ему о своих маленьких открытиях, о том, что изменилось за время её отсутствия в городе. Хотя на душе у Призрака было тяжело, но всё-таки ему стало легче от мысли, что она и не собиралась уходить от него. Он готов был простить ей всё – и Рауля, и жестокие слова, и бессердечную беззаботность.

Глава 4. Ария.

Илл. Humulus "Скрипач" © Увеличение по клику

Эрик играл на скрипке. Когда он брал в руки инструмент, Кристина не могла отвести от него глаз. Он преображался, вся его нескладность пропадала. Вдохновение делало его настолько волнующим, что Кристина ревновала его, она и сама была скрипкой в его руках. Как жалела она тогда, что не видит его лица!

Бывало абсолютная, кромешная тьма скрывала их ласки. Тогда он давал волю своей фантазии. В любви Эрик был изобретателен и не знал предела. Как будто всё, что он воображал себе в долгие годы одиночества, он стремился пережить с ней. Во мраке Кристина тонула в чувственном восторге, изнывала от неги его прикосновений, желая и не находя утоления.

Являясь столь причудливым воплощением Дон Жуана, он сгорал сам и сжигал свою возлюбленную, повергая её в пучину своих страстей. Провидение наградило его силой, темпераментом, невероятной чувственностью и отказало в малом. То, что дано каждому – форма, лицо, тело – обычное, не прекрасное, даже некрасивое, любое, он смог бы наполнить своей энергией и обаянием! Но это… Небеса смеялись над ним: «Вот попробуй теперь любить так-то, без лица, Дон Жуан!»

Призрак устилал их ложе алым шёлком. Это было позёрством, он знал это. Но с некоторых пор он полюбил зеркала. В них отражалась будоражащая картина: перламутрово мерцающее нагое девичье тело обнимала Смерть. Конечно, это была не сама Красная Смерть, коей он представлялся на маскараде. Это был он, мертвец по облику, несущий на себе её отпечаток. Глядя на сплетение их тел, он бросал в ы з о в всему миру, Небесам – «Нате! Взирайте и не отворачивайте лиц! Я ЛЮБЛЮ! И Я ЛЮБИМ! Её глаза закрыты, но разве не слепа сама любовь? Так говорят. Так и есть, что же здесь удивительного? Я владею целиком, безраздельно прекраснейшей из женщин, и она – прекраснейшая, потому что – моя!»



И вот пришло время премьеры «Самсона и Далилы». Ею закрывали оперный сезон. Постановка была роскошной. Помпезные декорации, богатые костюмы, лучшие солисты, одним словом, то, что диктует библейский сюжет и кассовые сборы. Кристина пела главную партию. Она была влюблена в эту музыку, которая была так не похожа на то, что она пела раньше. Это был новый музыкальный язык, лёгкий, текучий. Позже его назовут импрессионизмом, от слова «впечатление». Кристина очень волновалась – от того, как примет публика новое звучание оперы, будет зависеть и судьба самой Кристины на сцене.

Призрак, как всегда, тайно присутствовал в своей ложе №5. Туда же, вопреки уговорам, пришёл и Рауль. Как ни странно, это соседство ничуть не рассердило Призрака. Он был даже рад сегодня делить волнения и триумф своей Кристины с этим юношей. В конце концов, они оба любили её!

Действие шло своим чередом, пока не дошло до той самой арии, "Mon coeur s’ouvre a`ta voix", которую впервые ей показал Эрик. Звучит вступление. Вдруг, Кристина, отвернувшись от партнёра, устремила свой взгляд на ложу №5. Она не могла видеть Призрака, но хорошо знала, что он там. Рауля она тоже узнала, но сейчас не в нём она черпала силы.

С первыми звуками её голоса в зале повисла заворожённая тишина. Колдовское очарование изливалось из её горла. Томление страсти, жажда наслаждения, откровенной, телесной любви накалили зал до предела. Женская душа, полная неги и любви, звала и трепетала. Глубинный, природный зов стихии подчинял и сметал все преграды на своём пути!

В ней раскрылось то, о чём недоговаривал тогда Призрак – мощное магнетическое женское начало. Сила любви переполняла её.

Рауль был в смятении. Это была не его Кристина, милая и застенчивая девушка. Это была львица, соблазнительная и бесстыдная. Она смотрела на него, но он никогда не замечал, что пробуждает у неё такие чувства. Тут было что-то не то. Это он! Призрак! Это он сделал её такой, такой… О нет!!!

Если бы Рауль знал, что тот так близко, он наверно вырвал бы сердце у него из груди собственными руками!

Рауль не мог дождаться окончания спектакля. Но Кристина как сквозь землю провалилась.



Они бежали по тёмным переходам, взявшись за руки и хохоча, как дети. Восторг и озорство переполняли их. Вот это да! Вот это выдали они вместе! Чопорный зал бесновался. Дамы в тугих корсетах падали в обморок. Мужчины кричали и выли от восторга, свешиваясь с балконов. Такого этот театр не видел ещё никогда!

Выпрыгнув из лодки и влетев в гостиную, они в нетерпении срывали друг с друга одежду… Эрик чуть не забыл о тёмной повязке… Такой безумной ночи у них давно не было. Они были счастливы. Они были одно.

Глава 5. О вреде прогулок.

Илл. Humulus "Кристина" © Увеличение по клику

Как говориться, на следующее утро Кристина проснулась знаменитой. О скандальной премьере писали газеты. Публику интересовала молодая певица, которая так смело трактовала образ легендарной соблазнительницы. Было интересно всё: кто она, откуда, где и у кого училась, как живёт и что предпочитает носить.

Стало ясно, что Кристина не может уже оставаться в подземном доме Призрака. Она должна была вернуться к прежнему образу жизни, с небольшими поправками на известность. Они встречались тайно, урывками. Кристина часто говорила с ним через зеркало. Они представляли себя двумя заговорщиками, и приятное ощущение тайны веселило и воодушевляло их. Как никогда они понимали друг друга. Иногда Кристина, не дожидаясь, спускалась сама к подземному озеру. Она так хорошо знала кратчайший путь к его дому, что уже не пугалась. Как будто маленький вездесущий божок любви хранил её, и ни разу она не столкнулась в темных подземельях с его зловещими обитателями. А Призрак ждал её на берегу. И не было в нём ничего «призрачного» в этот момент. Он даже не брал с собой плащ и шляпу, ведь он был у себя дома. Так и стоял в тусклом свете озера – влюблённый мужчина, в ожидании встречи. Она и видела в нём уже давно только мужчину, близкого, живого, любящего. И её сердце замирало и рвалось ему навстречу. То, что было для него так подавляюще значимо, трагично – его уродство, казалось, вовсе её не тяготило. В её поведении не было ни сочувствия, ни подчёркнутой деликатности, ничего, что напоминало бы ему о внешности. Эрик? Эрик – вспыльчивый, нежный, ранимый и божественно талантливый. Вот что она могла бы сказать о нём, если бы её спросили.



Кристина полюбила гулять в парке на берегу Сены. Это было популярное среди парижан место отдыха и купания с забавным названием «Лягушатник». Сезон заканчивался, интерес к опере понемногу утихал, и она наслаждалась свободным временем, началом лета и пышным цветением вокруг. Разумеется, что Эрик не мог сопровождать её открыто. Даже искусный грим и фальшивый нос не могли сделать его достаточно привлекательным. Печать темноты лежала на нём. Днём он выглядел мрачным странноватым чудаком, нелепым на свету, как какой-нибудь крот или летучая мышь. Он прекрасно сознавал это, и предложил Кристине провожать её немного поодаль. Для прохожих она была одинокой изящной девушкой, прогуливающейся по аллеям. Он же, управляя своим голосом, шептал ей на ухо. Часто он смешил её или отпускал колкие остроты в адрес отдыхающей публики, и тогда она тихонько смеялась, будто сама с собой, прикрывая улыбку рукой в тонкой перчатке.

Эрик как будто сбросил полтора десятка лет. Впервые в жизни ему хотелось дурачиться, болтать всякую чушь, любить всё вокруг. Он то и дело ловил Кристину в самых мало-мальски укромных местах и они целовались, отбросив всякую предосторожность. Она хохотала над его пышными приклеенными усами и бутафорским носом, а он смеялся вместе с ней, ему почему-то совсем не было обидно.

Они вместе придумали небольшой розыгрыш. У Кристины была одна старинная изысканная вещица – бархатный, украшенный шитьём ридикюль, с какими раньше щеголихи отправлялись на бал. Нередко поклонники или просто праздные гуляки пытались завязать разговор с миловидной девушкой. Она, лукаво глядя из-под шляпки, делала вид, что она не одна, начинала говорить одновременно и с прохожим и со своим приоткрытым ридикюлем. Разумеется, собеседник очень странно начинал смотреть на неё. Но каково же было его удивление, когда из ридикюля доносился сварливый старческий голосок. Этот препротивный издевательский голос выставлял самонадеянного франта в довольно глупом свете и заставлял скорее ретироваться. Они долго ещё потом смеялись, вспоминая растерянные и озадаченные лица этих пижонов.



Однажды Кристина сидела на скамейке. Мимо проходил господин лет тридцати, в светлом летнем костюме, с тростью. Он носил щеголеватые усики и был немного полноват для своих лет. Увидев Кристину, он остановился и приподнял шляпу:

- Добрый день, мадмуазель Дайэ! Я страстный ваш поклонник, был на премьере. Разрешите представится: меня зовут…- он назвал своё имя, мы же будем называть его г-н N, - позвольте присоединиться к вам и составить компанию в вашем уединении.

- Вы ошибаетесь, я не одна – улыбаясь, ответила Кристина и обратилась к раскрытой сумочке – Как ты думаешь, позволим?

- А-а, это ещё один жирный кот, который из партера облизывался на тебя, как на сметану…

- Вы ошибаетесь, господин Ридикюль, не из партера, а с балкона.

- Ну-у, это меняет дело! – не унимался голос,- там гнездятся наши са-а-мые горячие поклонники.

- Вы правы, оттуда вид лучше. Хотя балет я предпочитаю смотреть из партера. - Усмехаясь в усы, точно, как довольный кот, заметил г-н N.

- Господа, я не намерена терпеть ваши сальности! – возмутилась Кристина.

- Действительно, нахальный ридикюль – это слишком! – весело блеснул глазами N. Он давно уже заметил странную фигуру на соседней скамейке. Человек в тёмной шляпе играл с приблудным котёнком.

Кристина снова улыбнулась. Находчивый молодой человек был ей симпатичен.

- Ах, не берите в голову эту маленькую шутку! – сказала она и поднялась. Г-н N предложил ей руку, и они прошлись до конца аллеи, весело болтая.

Ответная колкость Призрака так и повисла, не слетев с языка. Он был взбешён. Мало того, что его выставил в дураках этот проходимец, Кристина даже не подумала поддержать его игру и теперь он вынужден тащиться за ними.

У выхода Кристина простилась с новым знакомым и села в экипаж. Призрак последовал за ней.

Они приехали на квартиру Кристины.

- Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним! – сказал Эрик, когда они поднялись наверх. - Моя очаровательная Кристина, вы были сегодня неподражаемо кокетливы, и заслужили хороший шлепок. Вечером я накажу вас. – В его глазах заплясали так хорошо знакомые ей жёлтые чёртики.

С самодовольным видом, жестом фокусника он вытащил из складок одежды и подбросил золотой портсигар. Затем он непринуждённо извлёк оттуда же кошелёк и золотые часы на цепочке. Кристина раскрыв глаза от удивления, провожала взглядом один предмет за другим.

- Что это?

- А это небольшой щелчок по носу вашему новому поклоннику. Не думали же вы в самом деле, что я оставлю это просто так?

- Да как ты посмел! То, что ты можешь быть вором, меня не удивляет. Но как ты посмел м е н я впутывать в это! Ты понимаешь, что он обо мне подумает, когда обнаружит кражу?!

И Кристина с размаху, сильно, отвесила Призраку звонкую пощёчину. Гнев поднимался откуда-то из груди, она была вне себя.

- Ты понимаешь, что со мной будет всё кончено, стоит господину N открыть рот где-нибудь в обществе или у себя в клубе? Никакой талант, никакой успех не смоет этого позорного пятна! Кристина Дайэ – мелкая мошенница и воровка! А может быть это уже не впервые?

- Прости меня, это было действительно глупым ребячеством, - растерянно сказал он, осознав свой промах. – Но вещи я могу так же легко подкинуть назад…

- Подкинуть! Не получиться! Он разговаривал со мной. Это просто, как дважды два – четыре. Мне придётся самой идти и извиняться перед ним. О, Эрик! Я никогда не думала, что ты такой самолюбивый глупец!

Она опустилась на стул, закрыла лицо руками и разрыдалась. Он чувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Действительно, так опростоволосится нужно было уметь. И почему он решил, что это её позабавит? Да нет, он просто хотел позлить этого самоуверенного типа, г-на N. Поддавшись вспышке гнева, он действовал так, как всегда привык поступать, совершенно не подумав, что это рикошетом отразится на Кристине.



На следующий день Кристина отправилась в парк в надежде встретить вчерашнего знакомого. Он действительно был там, как будто специально поджидал её. Она решительным шагом направилась к нему.

- Мсье N, прошу простить меня за вчерашнее недоразумение. Мои друзья зло и глупо разыграли вас. – С этими словами она протянула свёрток с украденными вещами.

- Ну что Вы, мадмуазель! Быть одураченным такой очаровательной женщиной – это даже приятно. Пустяки, – галантно возразил он.

- Поверьте, я ничего не знала об этом, мне очень стыдно, что это произошло,- сказала она, густо покраснев. – Вы мне верите?

- Ну разумеется, мадмуазель Дайэ. И в знак своего полного доверия приглашаю Вас сегодня на ужин в Les Muniche. – и он лукаво улыбнулся.

Кристина не могла отказать. Разумеется, она придёт. Кстати, это будет хорошим уроком для Призрака. Мысль о Призраке воскресила её гнев и возмущение. Это из-за него она сейчас вынуждена терпеть это унижение! Ей хотелось отомстить ему, и она хорошо знала, что для этого нужно сделать.

Они уже давно поменялись ролями. Теперь только её добрая воля поддерживала их отношения. Он уже не мог как прежде, запереть её у себя под землёй. Она была К р и с т и н Д а й э, об её исчезновении кричали бы все газеты, ради неё перевернули бы весь Париж!

После милого ужина в ресторане с остроумным собеседником, который, разумеется, обещал ей сохранить в тайне досадное происшествие в парке, она не вернулась в Оперу. Кристина заехала на квартиру, собрала вещи и уехала в неизвестном направлении. В театре репетиции должны были начаться только через две недели, и она могла быть свободна всё это время.



Вечером, не дождавшись Кристин после этого проклятого ужина, Эрик не на шутку обеспокоился. Он решил прогуляться до её квартиры, это недалеко от театра. Но окна были темны. Не было её и у матушки Валериус. Он не позволял ещё мрачным ревнивым мыслям брать верх. Но куда же всё-таки она пропала? «Может быть, этот самонадеянный хлыщ что-то с ней сделал? Я раздавлю его!». Он разыскал адрес N и помчался туда. Нет, лакей сообщил, что мсье N вернулся из ресторана один и довольно рано, ездил потом в клуб, всё как обычно. «Господи, неужели снова де Шаньи?!» Эрик бросился к особняку Рауля. Её не было и там. Юноша заметил в темноте его крадущуюся фигуру, и Призрак получил пулю, оцарапавшую ребро. Следы его крови нашли утром в саду.

Он ждал её появления на следующий день. Её не было. Он обыскал весь театр, все возможные и невозможные места в Опере, где она могла появиться. Бесполезно. И снова всё по кругу – квартира, вдова Валериус, г-н N, де Шаньи. «Сбежала!» Он рванулся на вокзал, другой… Нет, это невозможно, её не найти! Паника охватила его. Он метался по городу, надеясь на случай, но всё было напрасно. Через пару дней он понял безнадёжность своих поисков. Скоро начнутся репетиции. Если она пропала по своей воле, то ему остаётся только ждать. А если нет? «Ах, если бы не встреча с N!..»

Во время отсутствия Кристины, в газетах промелькнуло сообщение: «При странных обстоятельствах пропал биржевой маклер г-н N. Накануне весьма выгодной сделки, он исчез, не оставив никаких объяснений. В занимаемой им квартире, по словам прислуги, все вещи, включая дорожный саквояж, остались на местах. Но его банковский счёт, заметим, солидный, оказался закрыт… »

Глава 6. Жажда жизни

Кристина уехала в предместье Парижа. Нашла небольшой уютный пансион с радушной хозяйкой и поселилась там на две недели.

Уехать не оставив ни письма ни записки было жестоко. Кристина понимала, чего это стоило Эрику, но ничего не могла с собой поделать. Она была сердита на него за его выходку. Её худшие опасения подтвердились. Мошенник и вор! Брезгливое чувство замаранности в скрытую, тёмную сторону его жизни не давало ей покоя. Она устала от этого мрачного, капризного и ревнивого человека. Она хотела освободиться от чувства постоянного его присутствия за спиной. Освободиться от его опеки, покровительства, от его приступов любви и ревности. Было и ещё кое-что. Его привязанность к ней, зависимость, стремление удержать во что бы то ни стало рядом с собой, провоцировали её. Это глубоко скрытое, тёмное, женское желание мучить влюблённого мужчину, присуще многим. Оно рождается от сознания того, что мужчина, более сильный от природы, с радостью исполнит любую прихоть своей возлюбленной, подчинится её желанию. Нужно много страдать, чтобы изжить в себе это чувство. Кристина же оказалась в исключительных обстоятельствах. Эрик, существо ущербное, закомплексованное и совершенно не уверенное в своём воздействии на любимую, был рождён для страданий и сам мучил её. Кристина не была самолюбивой безжалостной кокеткой. Просто она была очень молода. С появлением Эрика в её жизни всё пошло наперекосяк, как-то неправильно. Её внутренняя чистота была смята. Тот миропорядок, который раз и навсегда установлен в понимании честной девушки, был нарушен. Он не только соблазнил её своим голосом. Он пробуждал в ней чувства, в которых она никогда никому не призналась бы. Мысль о том, что она отдаётся во власть этому порождению ада, с какой-то отчаянной безрассудностью распаляла её. Ощущение собственного головокружительного падения лишало её жалости к нему.

Но она любила. Любила трудно объяснимое в таком невероятном создании явное мужское обаяние – его преданные глаза, глубокий бархатный тембр голоса, его мягкие интонации, чуткие властные руки. В театре она постоянно находилась в окружении ярких, талантливых людей. Но даже на этом фоне он казался ей неординарным, сложным, завораживающим человеком. Мужчины в реальной жизни были лишены того флёра таинственности, который окружал его. Обнажая перед ней душу, он всё же не пускал её в тайники своего сознания, оставаясь загадкой для неё. Приближаясь к нему, она как будто заглядывала в чёрную дыру пропасти.

Сбросить груз этих отношений, чтобы не сойти с ума, требовали здоровые жизненные силы, жившие в ней. Они требовали передышки, и Кристина женским инстинктом самосохранения чувствовала это.

Пансион, который она выбрала, утопал в цветах. Стоял июнь. Она дорожила каждым днём, проведённым среди шумящих деревьев, прохладного ручья, летнего сада. Она впитывала в себя солнечные лучи, терпкий аромат трав, пение птиц, наполняя жизнью каждую клеточку своего тела. Ночью в кустах сирени буйствовали соловьи. Кристина радостно слушала, называя их про себя в шутку «коллегами» и жалея о том славном времени, когда сама могла петь как птица.

Взбираться на холмы, открывать всё новые окрестности, пить парное молоко, закусывая тёплым грубым хлебом, болтать с деревенскими жителями - она всеми силами души старалась продлить эти счастливые дни. Вот так, в детстве, они с отцом бродили из деревни в деревню. Он играл на скрипке, а она пела. Счастье воли, свободы, единства со всем миром было знакомо ей с тех времён. Потом, попав в Париж благодаря профессору Валериусу, она поступила в консерваторию, в театр. С тех пор она была как канарейка в клетке. А теперь страшные подземелья Оперы давили на неё своей громадой. С Призраком она жила в могиле. Вся её натура протестовала, кричала о свободе. Но он держал её, не силой – любовью.

Он окружал её собою, своей заботой, своими мыслями, идеями, привычками. Он прорастал в её душу, опутывая и в то же время давая ощущение защищённости. Она ловила себя на том, что даже находясь вдали, она не переставала вести с ним свой бесконечный диалог.



Эрик лежал на оттоманке с трубкой кальяна в зубах. Его затуманенный взгляд медленно блуждал по изгибам лезвий восточных кинжалов, сабель, переплывая на искусно украшенные стволы пистолетов, путаясь в лабиринтах орнамента персидского ковра. Мысли одна чернее другой роились в его одурманенном мозгу.

Его Красавица, его Душенька, его Райская птица упорхнула от него! «Ты, как бес, сорвал звезду с неба и затащил в свою нору – говорил ему тихий голос, - любовался ею, чах, упивался мыслью, что она принадлежит только тебе. Ты и думать не хотел, что будет, если это рано или поздно случится…»

С тех пор, как он полюбил, он чувствовал, что вся его прежняя жизнь летит в тартарары. То, что придавало ему силы в изгнании, помогало выжить в одиночестве – его цинизм, озлобление, презрение ко всему человеческому – всё это отпадало как шелуха, как короста. Он ощущал себя голым, беззащитным и потерянным. Он давно не чуял почвы под ногами, и его несло по воле Рока.

Почему он не пошёл за ней? Странно сказать, но не решился. Она могла приказать ему, и он, как верный сторожевой пёс, оставался ждать её возвращения. Она могла крикнуть ему какую-нибудь резкость, и он молча уходил в тень. Одним ласковым жестом или улыбкой она заставляла его забыть обиду и снова быть у её ног. Это было выше его сил и понимания. В своём жестоком мужском мире он по-прежнему оставался расчётливым, опасным человеком, которому не стоило переходить дорогу. Но он стал остро ощущать свою уязвимость. Хладнокровие, благодаря которому ему не раз случалось выпутываться из самых сложных ситуаций, с Кристиной покидало его. Будучи гораздо старше, опытней и проницательнее, он чувствовал себя перед ней совершенно беспомощным. Он сам сотворил её такой. Он сам раскрыл в ней то, чему не мог сопротивляться. Она стала причиной его падений и взлётов, она же была его поддержкой и смыслом жизни.

Но в любви о н был хозяином и властелином. Его опыт, воля заставляли её подчиняться. Он всегда первым начинал любовную игру, довольно неожиданно и в то же время уверенно. С каким-то внутренним ощущением своего права он свивал и откидывал пряди её волос, касался её шеи, плеч, груди. От его рук исходило чувство родства, силы. Он опускался к её ногам, чуткие пальцы скользили от маленьких ступней к коленям, выше… Пока она видела его глаза, она не могла оторвать от них взгляд, погружаясь в них как в огонь. Они гипнотизировали, завораживали её. Для него не существовало проблем с крючками, петлями, лентами и другими хитростями женского платья. В одно мгновение он, как драгоценную жемчужину из раковины, освобождал её тело от панциря корсета, наслаждаясь её сияющей наготой. Это единение совершенной красоты и абсолютного уродства возбуждало и подхлёстывало их. В такие моменты Эрик всегда был на вершине счастья – без комплексов, без позы. Это была его настоящая жизнь, так же, как и музыка.



Воспоминания сводили его с ума. Дурман кальяна только сгущал сумрак вокруг него. Он ненавидел эту девчонку, которая вынула его душу, истрепала её и бросила! Если бы он нашёл её сейчас, он наверно выкинул бы что-то дикое. В припадке отчаянья он совершил странный поступок. Он купил подвенечное платье. Он не верил в глубине души, что она исчезла навсегда. Она вернётся в театр, но вернётся ли к нему? Платье нужно было не для живой невесты - для мёртвой. А потом… потом и он…

Как она смела, как смела так поступать с ним!!! О Господи, прости!



Всё заканчивается. Истекли и эти прекрасные две недели, проведённые Кристиной в Понтуазе. Она возвращалась в Париж. Репетиции должны были начаться завтра утром. Заехав домой, она сразу, в дорожном платье, пошла на улицу Скриба. Спустилась к озеру. До неё доносились звуки органа. Хорошо, значит Эрик был дома.

Но что он играет? Она никогда не слышала, но сразу догадалась, что это его «Торжествующий Дон Жуан». Эрик никогда не показывал своё произведение Кристине, и теперь она понимала, почему. Это была его суть, его нутро, это был сам Эрик - без маски.

Рвущая, мятущаяся музыка, полная диссонансов, терзала и резала слух. Из этого мучительного скрежета и воплей вдруг рождалась тема пронзительной чистоты и высоты. Среди руин возникала мелодия такая трогательная, светлая, взыскующая всепрощения и рая, с такой жаждой в е р ы, что перехватывало дыхание и слёзы душили Кристин.



Вдруг всё стихло. Опомнившись, Кристина несколько раз громко позвала его по имени. Долго ей ждать не пришлось. Небольшая лодка стукнулась носом о берег. Он ничего не сказал. Подал руку, помогая забраться в лодку. В его доме на первый взгляд ничего не изменилось. Мирно потрескивали поленья в камине. Он вошёл следом.

- Приехала… Где ты была? – усталым, каким-то тусклым голосом спросил он

- За городом. Я жила в пансионе, недалеко от Понтуаза.

- Кто он?

- Эрик, я говорю правду. Мне не нужен кто-то, чтобы неделю пожить в деревне.

- Ты могла написать мне!

- Куда, «в подвалы Оперы»? Когда я уезжала, я сама не знала, где остановлюсь.

- У тебя нет сердца…

Кристина опустила глаза.

- Прости.

- И это всё?!! – вдруг взревел он, - «Прости»! – и резким движением он распахнул дверь в органную комнату. Кристина ахнула. На крюке, где раньше висел балдахин, болталась длинная петля. – Если бы ты завтра не приехала, я бы…

- Никогда, слышишь, н и к о г д а не смей шантажировать меня этим! – процедила она, еле разжимая зубы и сузив глаза. Кулаки её сжались. Она выбежала в свою комнату и хлопнула дверью. «Ненормальный! Я хотела прийти, помириться. Может быть поплакать, приласкать его. А он! Сумаcшедший!» Её трясло. Она с трудом пыталась восстановить равновесие Спустя некоторое время она вышла.

Он сидел молча за столом в своём красивом чёрном шлафроке, перевязанном поясом с кистями. Руки едва заметно дрожали.

- Эрик, ну зачем мы мучаем друг друга? – заговорила она. – Почему ты не хочешь поверить, что я могу любить тебя? Мне нужна была эта передышка, мне необходимо было побыть одной, среди природы, солнца.

Он поднял на неё несчастные, больные глаза. Кристина обняла его, не как возлюбленная - как мать. Он спрятал лицо на её груди.

С этого дня что-то изменилось. Они как будто перестали быть любовниками и стали супругами. Подвенечное платье он сжёг.

Илл. Humulus "Музыка ночи" © Увеличение по клику

Глава 7. Маска.

До сих пор, несмотря на близкие отношения, Кристина не видела обнажёнными ни лица не тела Призрака. Он всегда был одет в тёмную или белоснежную сорочку, ворот которой был подвязан шёлковым галстуком-платком, хорошо скроенные по нему брюки с высокой талией, жилет. Выходя в город, он надевал вполне приличный сюртук, плащ-крылатку и широкополую шляпу. Лицо его закрывала в зависимости от обстоятельств, чёрная или белая маска. Эрик делал их из ткани или тонкой мягкой замши. Одно время он носился с идеей сделать маску таким образом, чтобы она была почти не заметна. Но когда он сделал нечто подобное, Кристина, не щадя его самолюбия, заметила, что ложное правдоподобие выглядит более отталкивающим, чем горькая правда. Он вздохнул, и отказался от этой затеи. Он уважал эту её прямоту. Если за пределами своих владений он был напряжён, как взведённая пружина, всегда готовый дать отпор или первый нанести удар, то в домашней обстановке он вёл себя свободнее и раскованнее. Кристина давно привыкла к его высокой немного сутулой фигуре с острыми плечами. Она легко могла подойти и обнять его за худую длинную шею с резко выступающим кадыком, провести рукой по волосам какого-то неопределённого, тусклого цвета. Отвращение, которое она испытывала к его желтоватой сухой коже и невероятной худобе, давно прошло. Ей казалось, что его боязнь открыть лицо, была скорее психологической травмой, нежели реальной проблемой, что она могла бы принять его таким, какой он есть. Но тот случай с кровопусканием в их первую ночь заставил её уважать его тайну. Она боялась повторения этой сцены и не настаивала. И всё-таки женское любопытство (почему только женское – человеческое) сработало, как часовой механизм.

Как-то раз, они, утомлённые, лежали рядом. Эрик на минуту задремал. Так бывало и раньше. Кристина решила, что ничего не случиться, если она приоткроет повязку. Он не узнает. И она сдвинула повязку с глаз.

Она с трудом подавила крик отвращения, готовый сорваться с губ. Душная волна тошноты поднялась откуда-то изнутри и подкатила к горлу. Рядом на подушке лежало жёлто-серое лицо с глубоко запавшими глазами, дырой вместо носа и тонкой ниткой рта. Это был череп, обтянутый кожей. Не лучше было и тело – обтянутый дряблой кожей скелет. И вот «это» только что целовало, ласкало, владело ею?! О-о-о! Кристина бросилась в ванную. Её рвало.

Эрик открыл глаза. Увидел чёрную повязку на подушке. Из ванной доносились звуки - красноречивее некуда. Он медленно сел на кровати. Ноги налились свинцом. Сердце оборвалось. В голове была пус-то-та. Он кое-как натянул на голое тело свой шёлковый халат и, не запахиваясь, потащился к двери в органную комнату. Ему хотелось умереть и никогда уже не видеть её. Ноги, руки не слушались его. В двери провернулся ключ.

Кристина, справившись с собой, вышла из ванной. Пустая постель. Что она наделала! Разрушено всё. Зачем? Он же доверял ей, зачем она это сделала?! Она даже не может сейчас броситься к нему – обнять, утешить. Ей противно приблизиться к нему, невозможно преодолеть себя, своё отвращение. То, что в воображении обжигало и будоражило, в реальности было отталкивающе грубо и гадко. И вдруг в голову приходит мысль: «Он в органной, там – крюк, петля… Только не это!!!»

Кристина с криком кидается к двери – закрыто – стучит, плачет, бессвязно выкрикивает какие-то нелепые оправдания, умоляет простить… Тишина.

Кристина сидит под дверью, рыдает, зовёт его по имени, что-то говорит, говорит, что любит. Тишина.

У неё разрывается сердце. Что она наделала! Своей глупостью, жестоким любопытством она убила человека, который так безудержно её любил! Она же знала, что в ней – его жизнь, его воля, его сердце. Ну неужели не понятно, что если человек чего-то смертельно боится, для этого есть очень веские причины?! «Ничтожество! Убийца! Любопытная дура!»

Кристина снова зовёт Эрика, умоляет не делать глупостей, не оставлять её одну… Тишина.

Тишина давит на неё. Что теперь делать? Выломать дверь у неё нет сил. Помощи ждать неоткуда. Она боится увидеть ужасную картину там, за дверью. Больше всего на свете она боится увидеть его там…



Сутки сидит Кристина в гостиной в тишине. Это самые страшные сутки в её жизни. Наконец она берёт нож, ещё какие-то острые предметы и начинает ковырять замок. У неё не получается. Долго, ужасно долго, с остервенением, стараясь не думать ни о чём другом, она пытается открыть замок. Наконец ей это удалось.

Он лежал навзничь, на каменном полу. В распахнутом халате, во всём своём неприглядном естестве. Его глаза невидящим взглядом уставились в кирпичный свод зала. Слава Богу, того, чего боялась Кристина, не случилось. Она тормошит, трясёт его, зовёт, пытается поднять голову. Всё напрасно. Он ледяной. Больше суток на каменном полу подземелья.

Ну почему она такая трусиха? Нужно было сразу ломать замок! Кристина разводит в камине сильный огонь, несёт одеяла, пледы, всё, что может согреть. Срочно заваривает какое-то питьё. Вливает обжигающую жидкость ему в рот. Приподнимает, и подставив плечо, выводит в гостиную. Она укладывает его перед огнём на шкуру, на ворох тряпья. Раздевшись, она всем телом приникает к нему, накрывшись одеялами, пытается согреть своим теплом. Ни капли отвращения не осталось. Она шепчет ему на ухо все ласковые и нежные слова, которые приходят ей в голову. Они снова лежат в объятиях, но это объятия жизни и смерти.

Глава 8. Луч солнца.

Эрик долго приходил в себя. Кристине он ничего не говорил, о том, что случилось. Маску он больше не носил. Он замкнулся, постарел, если так можно сказать о его лице. Из него ушла какая-то энергия, его Дон Жуан. Когда Кристина стала упрашивать его снять ту ужасную петлю, он как-то странно посмотрел на неё. И ничего не сделал. Тишина поселилась в их подземном доме. Эрик почти не играл, совсем перестал петь. Кристина с болью в сердце наблюдала за ним, и винила себя за всё. Она по-прежнему уходила в Оперу, на репетиции. Окружающие замечали перемену в ней. Она и сама чувствовала себя намного старше своих лет. Эрик всё реже приходил на спектакли, вообще как будто потерял свой прежний интерес к театру, к музыке. Зато он подолгу стал заниматься какими-то приборами, механизмами, своими иллюзионными изобретениями и проектами. Кристина была рада, что его голова занята решением каких-то логических задач. Возможно, это означало, что он выберется из кризиса, найдёт в себе силы на восстановление.

В доме Эрика, как у многих людей с инженерным складом ума, было всё довольно удобно устроено. Не то, чтобы у него был идеальный порядок, но разные предметы, инструменты и приспособления легко выдвигались и убирались, трансформировались так, что Кристина не переставала удивляться, как она раньше не замечала всех этих потайных дверок и ящиков, которые быстро превращали комнату в мастерскую, лабораторию, библиотеку. Точно так же она некоторое время не замечала, где Эрик готовит еду. В этом смысле он был совершенно неприхотлив. Раньше, иногда на него накатывало, и он мог состряпать вполне сносное, даже изысканное блюдо. Когда в его доме появилась Кристина, он брал все хлопоты на себя. Теперь она старалась сделать для него всё, что могла, приятнее и удобнее. Очень аккуратная, она всё же не была по природе искусной хозяйкой. Но ей очень хотелось, чтобы её забота хотя бы немного заглушила боль нанесённых ею обид.

Понемногу Эрик оттаивал. Он по-прежнему был печален, но Кристине почему-то стало легче с ним говорить. Он стал более открытым, рассказывал о себе, своей жизни. Это уже не были те феерические сказки, которыми он очаровал её вначале. Это была правда, горький опыт его жизни, иногда более причудливый и невероятный, чем вымысел.

Сын каменщика, он, в своей многодетной семье, только острее чувствовал свою нелюбимость и отверженность. Очень рано семья избавилась от него, и он попал в бродячий цирк. Он во всём был самоучкой, схватывал знания мгновенно, налету. Невероятно талантливый и восприимчивый, даже письмо и нотную грамоту, он, большей частью самостоятельно, по учебникам, сумел изучить довольно поздно – подростком. Поэтому его почерк остался таким неуклюже-детским. На пересечениях дорог кочевого цыганского цирка ему встречались и арабы и персы и индусы и много другого чудного сброда, от которого Эрик почерпнул в свои юные годы много странных и порой совершенно противоречивых знаний. Отсюда и чревовещание, и пенджабское лассо, и полное отсутствие страха высоты, и виртуозные импровизации на разных инструментах. Его оригинальный, парадоксальный ум не могли не при-влечь фокусы, иллюзии, в которых он достиг совершенства. Занимаясь ими, он развил очень своеобразное инженерное мышление. Это здорово пригодилось ему на Востоке, а потом и в Париже, когда он смог применить свои идеи и познания в механике, акустике и оптике для строительства. Чего только не пришлось освоить человеку в его положении – когда надеяться можно только на себя. Он не желал до конца дней оставаться ярмарочным фигляром, он искал серьёзного, зримого применения своим силам. Поэтому стал подрядчиком. Напряжённая работа заставляла его сосредоточиться на деле, а окружающие переставали видеть в нём диковину и уважали за мастерство. Но преодолеть своё отчуждение он так и не смог. Любой бездарь имел преимущество перед ним. Он ушёл от человеческого мира в свой мир – в музыку. Он захлопнул двери.



Прошло некоторое время. Кристина по-прежнему была рядом, но он давно уже мысленно прощался с ней. Он смирился с этим, он всегда знал, что так и должно быть. Однажды они с Кристиной говорили о чём-то, и Эрик случайно обмолвился:

-… Я знаю, Кристина, теперь ты никогда не будешь моей женой…

Она удивлённо подняла на него глаза.

- Почему? Именно теперь я и выйду за тебя замуж. Только сейчас я поняла, как необходима была тебе всё это время.

Он долго - долго посмотрел на неё… Чего больше было в этом взгляде – упрёка, грусти или любви, она не могла определить.



Это была печальная свадьба. Они обвенчались тихо и скромно в старинной церкви на окраине Парижа. У этого события было лишь два свидетеля - Перс и матушка Валериус. Пожилая женщина тихонько утирала глаза. Восточный человек был молчалив и замкнут. Мессу играл старичок-органист, из ряда вон плохо. Но ни Эрика, ни Кристину это не трогало.

Илл. Humulus "Эрик. Луч солнца" © Увеличение по клику

Только после свадьбы Эрик впервые снова лёг в постель Кристины. Они деликатно и нежно ласкали друг друга, тихо целовались. Когда Кристина уснула, Эрик лежал рядом и слушал её дыхание. Как давно он мечтал вот так, просто лежать рядом с ней, всю ночь, ничего не страшась. Она не уйдёт, не оттолкнёт, она – его жена. Ему хотелось сделать для неё что-то особенное, такое, что показало бы ей всю его безграничную благодарность. Он закрыл глаза. Завтра нужно встать пораньше, чтобы успеть всё сделать к определённому моменту.



Кристина проснулась от знакомого, но уже давно непривычного ощущения. Сквозь сон, она чувствовала тепло на щеке. Она открыла глаза. Солнце! Не очень сильный, но всё-таки н а с т о я щ и й солнечный луч падал на кровать, прикроватный столик, и освещал букет скромных лесных цветов в простом бокале. Луч весело играл в стекле, в хрупких цветных лепестках. Чудо! Откуда в этих глубинных подвалах солнце, откуда цветы? Они не растут в городском парке…

- Эрик, Эрик! Посмотри, какое чудо! Солнце!

Он стоял в дверях её спальни и улыбался. Глаза его лучились.

- Это ты?! Как ты это сделал?

- Это мой свадебный подарок тебе. Ты так любишь солнце…

- Ты моё солнце, Эрик, как же я тебя люблю! – и она растроганно протянула к нему руки.

Он был доволен. Кристина проснулась в тот самый момент, когда солнце встало в нужное положение и по системе зеркал проникло в подземелье. Эту систему он давно собрал для каких-то своих трюков, но сегодня она помогла осуществить ему свой замысел. Луч держался минуты три, но этого было достаточно.



Кристина сидела у камина с шитьём в руках и думала о Призраке. Он заполнил собою всё пространство её души. Он изменил её, заставил переродиться в горниле своих страстей. Никто в целом мире не мог бы любить её сильнее. Никто не сделал бы для неё того, что сделал он. Эрик дал ей силу, раскрыл талант, он создал её. Он отдал ей всё, что имел, всего себя. Что за странная ирония судьбы выбрала её для этого необычного человека?

Глава 9. Занавес опускается.

Впрочем, кое в чём Кристина заблуждалась. Рауль тяжело переживал случившееся в Опере на премьере «Самсона и Далилы». Он понял, что Кристина навсегда потеряна для него. Он часто видел её в театре, но никогда больше не подходил. Его отношение к ней нельзя было определить как презрение к падшей женщине. Он скорее видел в ней жертву, ему хотелось в это верить. Поэтому весь свой гнев, всю горечь обиды он обратил на Призрака. Идея выследить его, расквитаться за поруганные чувства, за Кристину, не оставляла его. Он слонялся по подземным казематам Оперы, искал следы присутствия Призрака с невероятным упорством. Но тот слишком хорошо знал свои владения. Он видел Рауля и не упускал случая поиграть с ним, как кошка с мышью. Ему нравилось дурачить молодого человека, отыгрываясь на нём за его молодость, красоту и богатство. Призрак то заманивал Рауля в зеркальную ловушку, надолго бросая его там, то неожиданным способом выпускал, и юноша сразу попадал из одной западни в другую. Он не причинял ему серьёзного вреда. Зачем? Мальчишка проиграл. Он предпочитал издеваться и унижать Рауля, чем только подогревал его пыл. Кристина и представить себе не могла, какая напряжённая игра мужских самолюбий идёт за её спиной. Так продолжалось до истории с маской.

Система зеркал, которая помогла проникнуть солнечному лучу Кристины в подземелье, была сконструирована Призраком для защиты своего дома. Она создавала иллюзию ложных пространств, лабиринтов и тупиков. Фрагмент этой системы фантазией очевидцев был превращён в живописную комнату пыток. На самом деле у Эрика в ней не было необходимости. Он не находил удовольствия в близком соседстве с обезумевшими и кричащими пленниками. По правде говоря, Эрик не был кровожаден. Он презирал людей, но как правило, он промышлял шантажом, мошенничеством и воровством, изобретая иногда довольно хитроумные комбинации. Убивать ему действительно случалось. Это бывало, когда его пытались выследить, как хищного ночного зверя. Тогда он использовал все свои уловки и возможности, не стесняясь в средствах. Скорее всего, и легенды о его персидских злодействах были выдумкой, которую он чуть ли не сам о себе распространял. Вероятно, если судьба и заносила его в Персию, то только как фокусника и инженера.

Рауль всё не оставлял своих попыток. И вдруг до него дошли слухи, что Кристина вышла замуж. В самом деле, в театре Кристина объявила, что она замужем за музыкантом и композитором. У него редкая форма болезни, поэтому он избегает общения и выходит в маске. Она сохраняет свою девичью фамилию как сценический псевдоним, поэтому своё имя по мужу она оставляет в тайне. Сомнения её слова не вызвали, потому что с тех пор её иногда видели в сопровождении мрачного загадочного высокого человека.

Все знали о чувствах молодого графа де Шаньи к Кристине, поэтому понять её поступка не могли. Кто-то сожалел о ней, кто-то осуждал, кое-кто считал непроходимой дурой. Рауля жалели. А ему не оставалось ничего другого, как оставить Кристину и Призрака в покое. Душа его болела, он действительно, по-настоящему любил эту девушку, но она сделала свой выбор.



Спустя некоторое время, Эрик сам предложил Кристине покинуть их дом на подземном озере и выбрать небольшой особняк в пригороде Парижа. Они нашли домик, очень похожий на тот уютный пансион в Понтуазе, в котором Кристина провела те памятные две недели. Поселившись там, они вели обычную жизнь молодожёнов, если не считать того, что она жила Оперным театром, а он жил ею. Карьера Кристины достаточно уверенно шла в гору, она много играла. К ней за город часто приезжала весёлая театральная братия. Призрак никогда не спускался к её гостям. Но бывало, уступая горячим просьбам друзей, Кристина поднималась к нему наверх и тихо говорила с ним несколько минут. После этого он выходил на небольшой открытый балкон гостиной со скрипкой в руках. Он редко играл что-то из своих сочинений. Но всё, что он исполнял, повергало искушённую публику в зачарованный священный трепет. В эти мгновения он не видел различия между ними и зрителями грубых ярмарочных балаганов. Он играл не для них. Среди восхищённых глаз он видел только её глаза, в них отражался его гений.

В театральных кругах заговорили о невероятно талантливом, загадочном музыканте-виртуозе. Его незаурядные исполнительские способности, атмосфера таинственности, привлекали, делали модой его концерты. Попасть в дом Кристины и услышать его игру стало знаком причастности к элите музыкально-театральной богемы. Впереди перед Призраком открывалась слава нового Паганини.

Но он изменился. Тщеславие артиста, любовь к эффектам, интерес к публике – всё это покинуло его. Он много писал, работал, как будто боялся чего-то не успеть. Здесь, за городом, он был гораздо более одинок, чем в своём подземном доме. Кристина была часто занята в театре. Он каждой клеточкой своего организма чувствовал всю нелепость, неуместность своего существования при беспощадном дневном свете. Свет разрушал магию его искусства. Он выставлял напоказ фальшь и несуразность его попыток стать как все. Так, в театре, в свете рампы и прожекторов роскошные декорации и костюмы создают волнующее, феерическое волшебство. А днём они превращаются в пыльный крашеный холст, папье-маше и обветшалые тряпки.

Столкновение с реальной жизнью стало для него испытанием. При всём его изворотливом уме и знании низменной человеческой природы, он мог прекрасно устроиться среди людей, манипулируя их слабостями. Но этот путь он для себя закрыл. Художник взял в нём верх над мерзавцем. И всё-таки жизнь, живая жизнь отвергала его.



Стояла чудная осенняя пора. Вокруг всё сияло праздничными золотыми красками. Как будто сама природа устроила театральный спектакль на несколько тёплых дней. Кристина гуляла по саду, срезая последние пышные георгины. Душа её пела, она жадно ловила тёплые мягкие солнечные лучи, любуясь буйством красок и синевой прозрачного неба. Но где-то в глубине её не оставляло ощущение смуты. Это ощущение сумрака давило, неосознанно тревожило её. Кристина подняла глаза. В окне второго этажа она увидела его тёмную фигуру, бледное пятно вместо лица. Эрик наблюдал за ней из своей комнаты. Он почти не выходил из дома. Неужели дело в нём? Неужели она стала тяготиться им? Чувство сумрака исходило из дома, и она ловила себя на мысли, что ей не хочется туда возвращаться. Кристина не могла с этим смириться – она любит Эрика, восхищается им, жалеет его! Они столько пережили вместе, что заслужили счастье. Она пыталась быть внимательнее и ласковее чем прежде. Но счастье ушло. Померкло, как солнечный луч.



Однажды под вечер Эрик возвращался домой. Каким-то шестым чувством он понял, что дом пуст. Он открыл дверь, поднялся на второй этаж в комнату Кристины. Так и есть. На столе письмо. Он уже знал, что в нём. Не торопясь он снял плащ, шляпу, положил на кресло. Сел за стол. Он медлил. Наконец он вскрыл конверт. Вот это письмо:

«Эрик, душа моя, я покидаю тебя. Это жестоко, знаю. Я по-прежнему люблю тебя, но мы не можем жить в одном мире. Я умираю во мраке твоих подземелий, а ты разрушаешь себя при ярком свете дня. Долго я пыталась закрывать на это глаза, делала всё, чтобы ты смог войти в эту жизнь, окружить тебя музыкой, своей любовью и теплом. Но все мои усилия не спасли нас, сейчас я отчётливо это понимаю. Я ухожу в последний раз. Я не вернусь.         Любимый мой! Никто не сравнится с тобой.                                          Никто не будет любить меня так, как ты.                                                   Никто не сделает счастливей.                                                                                        Прощай.                                                                                  Твоя Кристина»

Кристина уходила в неизвестность. В театр она больше не вернулась. Вместе с Эриком её покинуло и то счастье вдохновения, которое артист испытывает на сцене.

Она всегда слишком любила жизнь, а Эрик целиком принадлежал смерти. Ей было не место рядом с мертвецом. Рано или поздно он затянул бы её в пучину своих страданий. Когда-то, впервые увидев её, он страстно захотел вырваться из темноты, окружавшей его. Пережитое опалило их души. Теперь они возвращались на круги своя – она в мир, а он – во тьму.

Кристина уходила не одна. С собой она уносила его частицу. Она ещё не знала – позволит ли родиться этому ребёнку, она не хотела для него участи отца. Одно она знала твёрдо – ей хватит сил, чтобы начать жить сначала.



Сумрак сгущался. Эрик сидел у стола с письмом в руке. В его сердце не было ни обиды, ни боли, ни отчаяния. Он был благодарен Кристине. Благодарен за всё. Эти мучительные и счастливые полгода своей жизни он не променял бы ни на что. Наконец-то он был в расчёте с Судьбой.

Теперь Призрак хорошо знал, что будет дальше. Там, под Оперой, на самом дне котлована, есть дом. В одной из комнат, на крюке от балдахина всё ещё висит петля. Она ждёт его…



23 апреля - 7 мая - июль 2006 г.

В раздел "Фанфики"
На верх страницы