Вариант II.

Примечание 1:
Уважаемые читатели, мне вспомнился один любопытный литературный прием. Его использовал Джон Фаулз в «Женщине французского лейтенанта» (есть неплохая экранизация с Мерил Стрип и Джереми Айронсом с тем же названием) - в этой книге было три альтернативных финала. И в целом – диалектика – наше все. Думаю, вы уже догадались, к чему я клоню. Я решила обойтись двумя альтернативными финалами.

Примечание 2:
этот вариант главы так же, как и первый, не отменяет уже существующий эпилог.

А поскольку этот альтернативный финал - вне ветви основного повествования - то посвящается он моему другу опере.

Часть 5. Дон Жуан в Германии

Женщины. Они непостижимы. Воображаемые ангельские крылья опадают под первым порывом ветра и, незримые, вырастают у тех, у кого их и быть не должно. Кто сможет объяснить ему, почему девочка, которую он любил, как свою душу, которую берег, отреклась от него и почему мать его злейшего врага была так к нему добра?

Они проговорили всю ночь напролет. Графиня несколько раз просила прислугу подать кофе. Так долго он не общался ни с одним представителем рода человеческого. Он не рассказывал ей о своей жизни, не пытался излить свою скорбь и тоску, но все равно говорил о самом сокровенном для себя – о музыке.

Она слушала его, не прерывая, и ни разу не сослалась на усталость, хотя, когда пробило два ночи, он обратил внимание на отчетливые тени под ее глазами. Она спрашивала сама и временами давала советы, житейская мудрость которых, казалось, была очевидной, но его, несведущего в самых простейших вопросах, потрясала до глубины души. Ей было интересно – она с удовольствием называла сюжеты пьес, которые мечтала бы увидеть положенными на музыку. Она легко цитировала английских, итальянских и даже древнеримских поэтов, и для светской дамы великолепно разбиралась в произведениях современных и старинных композиторов.

На утро, простившись с Анной де Шербур, Эрик вернулся в Париж. Побывал на пепелище своей оперы, спустился в подземелье и забрал свои вещи, и ценности, которые были там припрятаны.

Он посещал графиню еще несколько раз той весной – в последний раз заехал за рекомендательными письмами, адресованными его прежнему патрону - Лефевру.

Прощальный визит, нанесенный накануне отъезда, оказался не слишком удачным. Он столкнулся в доме графини с двумя ее приятельницами – баронессой Ларошфуко и графиней де Шатобриан. А она сама была так встревожена и смущена, так беспокоилась, что его узнают – ведь обе дамы видели его в театре, что не сумела выглядеть достаточно безмятежной и убедительной, объясняя визит незнакомого мужчины. Позже обе милые дамы в купе с уволенной за нескромность горничной своими фантазиями весьма расширили познания высшего общества о личной жизни графини де Шербур и вызвали у той непреодолимое желание на время покинуть столицу.

Эрик уехал во Франкфурт до того, как разразился скандал. До того, как разъяренный Рауль де Шаньи вместо того, чтобы проводить время с молодой женой, начал караулить дом своей матери, донельзя уязвленный слухами о ее любовнике с весьма характерными приметами – с тем, чтобы потребовать у того объяснений.

Эрик об этом не узнал. Ему было невыносимо стыдно за те нелепые измышления относительно графини, которые посещали его в последнюю ночь, которую он провел в ее доме.

Благодаря рекомендательным письмам мадам де Шербур он поступил в оперу – в старинный, открытый еще в XVIII веке театр во Франкфурте, который как раз собирались перестраивать. В то время шел активный сбор средств среди меценатов и знати на новое, более современное здание. Директор театра Лефевр взял его вторым дирижером. Эрик надеялся также участвовать в будущем строительстве – ему казалось справедливым построить новый театр взамен одному сгоревшему.*

Эрик стал носить бороду – настоящую на здоровой щеке и накладную на искалеченной - такой грим предложила ему Анна де Шербур, когда поняла, что он не в силах смириться со своей внешностью. Благодаря гриму на него перестали обращать внимание на улице. Но он по привычке приходил в театр первым – еще засветло и уходил последним – далеко за полночь. И всегда носил в городе широкополую шляпу, затенявшую лицо.

Театральным служащим и исполнителям нравился этот мучительно застенчивый человек, который готов был ночевать в театре и сделать невозможное ради того, чтобы спектакль удался. Он не только занимался оркестром, как ему было положено по должности, но и рисовал эскизы для декораций к премьерам. Он работал с солистами в свое личное время, шлифуя их мастерство. Вдобавок ко всему, он успевал писать музыку, но показывал ее только первому дирижеру оперы – сухонькому академического вида старичку, и своему директору - Лефевру.

Многие хористки и солистки пытались строить глазки новому дирижеру – он был самым высоким мужчиной в театре и его яркие глаза порой выдавали темперамент более пылкий, чем он обычно был склонен демонстрировать.

Он произвел неизгладимое впечатление на чувствительных дам, когда непринужденно, безо всяких усилий поднял огромную декорацию, придавившую одного из рабочих сцены.

Лефевр не раз приглашал Эрика к себе домой на праздничные и повседневные обеды. Сажал за один стол со своей семьей – рядом с женой и двумя дочерьми, искренне, от чистого сердца пытавшимися развеселить гостя, в угрюмости которого им интуитивно чудилась сердечная драма. Настоящий ценитель и знаток, Лефевр приходил в исступленный восторг, когда Эрик садился за рояль – несмотря на то, что слышал игру Шопена и Листа.

Вот только почерк второго дирижера казался директору смутно знакомым. Но мало ли на свете похожих почерков?

Эрик жил во Франкфурте недалеко от Опернплац. Он снимал небольшой домик, укрытый от посторонних глаз садом с плодовыми деверьями и увитой плющом оградой. Он выбрал этот дом, потому что мог в нем играть до глубокой ночи, никому не мешая, никого не тревожа.

В изголовье его кровати стоял рисованный карандашом портрет молодой девушки – к этому портрету он категорически запретил прикасаться прислуге, убиравшей его холостяцкое жилье. На стене висела мандолина, которая тоже никогда не покидала его дом. В целом, он вел чересчур уединенный и аскетический для молодого мужчины – тем более француза - образ жизни.

Из дорогих хозяину вещей была еще шкатулка, которую он тщательно запирал в своем бюро. Но в той шкатулке – прислуга в том удостоверилась - были всего лишь письма.

Добравшись до Франкфурта и представившись Лефевру, Эрик счел нужным написать графине де Шербур и поблагодарить ее за оказанную помощь. К его удивлению, графиня ему ответила, и с той поры регулярно - не реже раза в месяц – они обменивались письмами. Ему было приятно рассказывать ей о событиях в театре, делиться своими творческими планами и читать увлекательные описания ее путешествий по Европе. Необъяснимую теплоту в сердце порождала мысль о том, что на свете существует человек, которому есть до него дело, которому он, в силу необъяснимого каприза судьбы, небезразличен.

В последнем письме Анна писала о том, что приедет в Гессен** на премьеру его новой оперы.

_____________________________________

* Новое здание, которое в наши дни называется "Старая опера" (Alte Oper) в течение 7 лет строилась под руководством берлинского архитектора Рихарда Лукаэ. И открылась в 1880 году - причем премьерой "Дон Жуана" Моцарта.
** Франкфурт-на-Майне находится в земле Гессен.

Эпилог

<<< Назад

В раздел "Фанфики"
На верх страницы