На главную В раздел "Фанфики"

Графиня де Шаньи

Автор: Hell
е-мейл для связи с автором


Часть 3. Донна Анна

О графине де Шербур говорили в свете, что она «все еще свежа», «все еще хороша», и безмерно ее оскорбляли этим самым «все еще», будто чем-то сверхъестественным было – дожить до 38 лет и сохранить привлекательность. Подобные сомнительные комплименты неизбежно противопоставляли ее молодым красавицам, которые только обретали признание в высшем свете и входили в моду.

Анна-Женевьева-Клер де Вивонн де Тонне-Шарант в первый раз вышла замуж в 16 лет. Она принадлежала к старинному роду Мортемаров, известному со времен первого Крестового похода.

Граф де Шаньи был старше невесты на 30 лет и имел взрослого сына от первого брака. Их союз, продиктованный деловыми интересами двух знатных семейств, увенчался единственным радостным событием – рождением Рауля.

Когда - спустя несколько лет – Анна овдовела, покинуть лоно семейства де Шаньи оказалось непросто. Ей не позволили забрать с собой сына, ставшего единственным наследником рода. Чтобы защитить свои материнские интересы, она была вынуждена принять покровительство другого мужчины – графа де Шербур.

Новый муж поддержал ее в тяжбе, но она все равно проиграла опеку над ребенком – покойный граф де Шаньи в завещании назначил опекуном своего старшего сына. С тех пор она виделась с Раулем несколько раз в год, и для этого ей приходилось приезжать в поместье в Нормандии, в котором он воспитывался. Подобные обстоятельства не способствовали укреплению взаимной привязанности сына и матери.

Второй брак оказался более удачным, а граф де Шербур – приятным и достойным спутником жизни. Оба супруга были молоды, и ничто не предвещало несчастья этой паре. Увы, воспаление легких, которым граф переболел в одном из путешествий, перешло в чахотку и, и после года мучительной болезни он умер на руках жены.

Оставшись одна, Анна, к собственному удивлению и ужасу, не испытала той горечи, которую должна была бы почувствовать. Она глубоко уважала, но не любила мужа, измучилась за последний год, проведенный у его смертного одра, и даже не предполагала, что его общество настолько ее тяготило. Она испытала странное чувство освобождения – впервые она могла жить по своей собственной воле – отличной от воли мужчин: отца и обоих мужей.

В 30 лет Анна де Шербур стала свободной и с тех пор дорожила своей свободой превыше всего.

Почти десять лет она путешествовала по Европе, побывала в обоих Америках. Она утоляла свою любознательность – наравне с мужчинами посещая публичные лекции в университетах, участвуя в археологических экспедициях. Она утоляла тягу к прекрасному – в старинных музеях и оперных театрах. Ей к лицу была роль просвещенной меценатки, покровительницы искусств. Занималась она и благотворительностью – без излишней суеты и ажитации, свойственной некоторым женским благотворительным обществам.

Графиня всегда была окружена поклонниками, но так и не узнала той самой настоящей безрассудной любви, о которой читала в романах и грезила в девичестве - не встретила мужчину, под стать себе, умеющего понять ее многогранную натуру и насытить пылкое воображение.

В виду приближающегося сорокалетнего рубежа Анна была не в силах смириться с тем, что ничего неординарного в ее жизни уже не случится. Ей все было дано – красота, ум, высокое рождение и страстная душа, и все пропало втуне. Она не состоялась ни как мать, ни как жена, ни как возлюбленная.

***

Анна слышала о Призраке еще много лет назад, когда часто бывала в Опера Популер и общалась с его прежним директором. Будучи женщиной разумной, она не верила в его инфернальность и считала, что легенда о собственном Призраке не более, чем ловкий ход Лефевра, служащий для привлечения публики.

В годы первого брака опера была для Анны почти единственным утешением. Граф де Шаньи редко вывозил ее в свет – туда, где она могла бы встретиться со сверстниками – в особенности, с молодыми, привлекательными мужчинами. Муж не заблуждался относительно ее чувств к нему и потому опасался измены. Изредка появляться в обществе он был обязан по своему положению, и выбирал наиболее безопасные варианты - выезжал вместе с юной красавицей-женой в театр. Там, оставаясь с ней наедине в ложе, он мог целиком контролировать ее общение с окружающими в антрактах и мирно дремать во время основного действия.

Анна избавлялась от его назойливого внимания, только когда целиком погружалась в спектакль, проживая вместе с актерами романтические истории, которых ей так не хватало в реальности. А потом, дома она могла часами разбирать партитуры в своем музыкальном салоне – это тоже было лучшим способом удалить от себя супруга.

Она стала покровительницей Опера Популер отчасти из чувства благодарности – за то, что музыка скрашивала безрадостные дни ее юности.

На новую постановку «Дон Жуана» Анна де Шербур пошла больше из любопытства – женского любопытства – ей хотелось, наконец, взглянуть на возлюбленную Рауля. Взглянуть неофициальным образом, без взаимных представлений. В этом она преуспела и вдоволь налюбовалась мадмуазель Дааэ - девушка и впрямь была недурна.

Не менее заинтересовала ее и музыка неизвестного автора – по слухам, того самого Призрака, который материализовался, как какое-нибудь фамильное привидение, становящееся тем реальней, чем чаще его поминают.

«Призрачная» музыка оказалась весьма необычной, но далеко не потусторонней по звучанию – в ней ощущалась такая жажда жизни, такой вызов, что она… она раздраженно шикала на приятельниц – баронессу Ларошфуко и графиню де Шатобриан, сплетничавших в ее ложе, по своему обыкновению, и уделявших спектаклю малую толику внимания.

Однако, в начале третьего акта умолкли и они – так хорош, так статен был мужчина, заменивший толстяка - Пьянжи, так непередаваемо страстно, вкрадчиво звучал его голос – низкий баритон, так соблазнительно он двигался по сцене. Предыдущие два акта выглядели розыгрышем, будто два слуги-дилетанта играли в Дон Жуана, покуда из Севильи не явился настоящий их хозяин, от одного взгляда которого платье Аминты сползло с плеч, а ее сидящий в ложе сын едва не зарыдал с досады, понимая, что теряет невесту.

Некогда графиня полагала, слушая в лучших оперных театрах Европы дуэт Дон Жуана и Церлины, что эта сцена - лишь условность искусства, некое поэтическое преувеличение, потому что за три с половиной минуты мужчина не может обольстить женщину. В жизни такого не бывает. Сегодняшнее представление, в котором было аналогичное свидание со служанкой, не просто поколебало ее прежнюю уверенность. С того момента, как Дон Жуан появился на сцене, с того мига, как он приложил палец к устам, изогнутым в лукавой улыбке, она забыла как дышать. Он не просто соблазнял стоящую перед ним девушку, нет, он соблазнял ВСЕХ женщин, находившихся в зале. Дразнил своей чувственностью, грацией, непередаваемым мужественным тембром голоса. И ему вполне хватило пресловутых трех с половиной минут, чтобы заставить пойти за собой на край света. Не только служанку, ЛЮБУЮ женщину в театре, какую бы он не пожелал.

Чувственный дурман рассеялся только тогда, когда он обратился к Аминте со словами любви – из повелителя превращаясь в раба. Этим он развеял чары. И Аминта очнулась.

В программке, за которую ухватились дамы, имени этого исполнителя не значилось, равно как не было такого поворота сюжета… Как странно… Она не успела обдумать это несоответствие – Аминта устояла пред соблазном - Кристина Дааэ на сцене сорвала с Дон Жуана маску, в зал полетела огромная люстра, вспыхнул огонь и началась паника.

Мадам де Шербур на зрение не жаловалась – на мгновение она увидела обнаженное лицо Дон Жуана - Призрака, искаженное от боли, вызванной предательством девушки. А дальше подмостки опустели.

Лили Ларошфуко напрасно тянула ее за рукав – она по-прежнему стояла, как соляной столп, не в силах отвести взгляда от сцены.

Графиня очнулась через несколько минут, когда осталась одна в ложе. Она вышла из театра легко, не смешиваясь с обезумевшей толпой. В отличие от прочей публики, она знала, где расположены служебные выходы.

Снаружи она искала сына – долго искала, обращаясь за помощью к полицейским и служителям Опера Популер, и, в конце концов, увидела Рауля на площади перед театром, опирающимся на хрупкое плечо невесты. Она не стала к ним подходить, чтобы предложить свою помощь – вмешиваться в дела влюбленных – занятие, неблагодарное для матери.

Она села в свою карету, сохраняя полную выдержку, как и полагалось благородной даме, и спокойно отвечая на вопросы испуганных слуг.
- Все хорошо.

Ее не беспокоила больше судьба Рауля - очевидно, мадмуазель Дааэ была вполне ему предана – она задумалась о судьбе другого человека, поразительно талантливого человека, в глазах которого она прочла смертное отчаяние.

Реальность редко выдерживает сравнение с легендой, но Призрак не проиграл от разоблачения - напротив, стал ей еще более интересен. В нем чувствовалась такая сила, которой она не встречала ни в одном из мужчин на своем пути.

Она сидела в карете, рассеянно перебирая сладки своего платья. Слуги подали ей плед вместо плаща, оставшегося в гардеробе. Она приказала трогать, с печалью гладя на горящее здание театра - музы в дыму выглядели беспомощно и жалко. Когда-то она тоже вложила в него часть своей души.

На углу улицы Скриба лежал человек. Она не знала, почему обратила внимание именно на него. Возможно из-за того, что, он лежал ничком – тяжелораненых на пожаре было немного, возможно, из-за того, что, как и Рауль, он был в одной рубашке. Зимой.

Она приказала кучеру остановиться и выскочила наружу.

Она сразу узнала в нем мужчину, которого видела на сцене, с такими приметами было бы трудно его не узнать. Он лежал совершенно беспомощный, в снегу, в двух шагах от полицейских, искавших его. Она решилась – кузов кареты на несколько мгновений перегородил улицу, и она смогла вместе со слугой поднять его в экипаж.

- Кристина, - едва слышно прошептал он.

Далась им обоим эта Кристина, право слово!


Часть 4. Дон Жуан. Реванш

Эрик опять проспал более двенадцати часов кряду – когда он открыл глаза, перевалило за полдень. Определенно, сон для него сейчас был лучше бодрствования, лучше рефлексии, разрывавшей сердце на части. Во сне он забывал о своей потере.

Собственное тело инстинктивно защищало его от боли – точно так же, как накануне в опере, когда он потерял сознание после прощания с Кристиной. Но тогда, вдобавок, он не спал более двух суток, готовясь к премьере и к самому важному событию в своей жизни.

На постели рядом с собой он обнаружил учебную рапиру, запаянную на конце, и дуэльный пистолет начала века… Н-да, и как, спрашивается, он собирался вчера этим защищаться? Мандолину он прижимал к груди – нежная итальянка вкупе с испанским кинжалом не разочаровали его и при свете дня – они были прекрасны.

Со столика в изголовье кровати он достал серебряный колокольчик - изящную вещицу, которой сам никогда не пользовался, - с любопытством повертел его в руках, позвонил. Вчерашний слуга явился незамедлительно, будто дожидался под дверью.

Если накануне лакей обслуживал его безо всяких эмоций, то сегодня мнительному Эрику чудилась в его манерах некоторая снисходительность. В особенности, когда вместе с кофе и круассанами слуга принес бутылку шампанского в серебряном ведерке.

- Что это такое? – хрипло осведомился он.

- Его сиятельство, молодой господин, когда останавливаются здесь, у мадам графини, по утрам принимают.

Эрик тотчас же сообразил, о каком именно «молодом господине» идет речь и подскочил, прошипев:

- Немедленно уберите эту гадость!

Анна де Шербур решительно отвергла простое домашнее платье, которое она надевала вчера, встречаясь со своим гостем. Сегодня оно казалось ей слишком блеклым и банальным. Она выбрала другое, более изысканное, цвета шампанского - оно лучше оттеняло ее белоснежную кожу и выразительно обрисовывало грудь. В конце концов, почему она должна отказывать себе в том, чтобы быть привлекательной? Она действительно хочет понравиться этому человеку… или оказать ему честь своим вниманием. Что в том дурного? Внимание со стороны женщины не может быть оскорбительным для мужчины. Как жаль, что ее прежняя горничная вышла замуж - нынешняя не умела так же изящно взбивать ее пышные волосы и изобретательно укладывать в локоны.

Она плохо спала ночью… Если честно, то совсем не спала… Ей не давал покоя его голос, который слышался ей еще долго после того, как закончилась серенада. Ей казалось, что он заполнил собой пустое пространство ее дома, заставил дрожать замерзшие деревья в парке… Боже! Теперь у нее синяки под глазами и она бледна, будто привидение… Привидение, спешащее на встречу с Призраком, – право, такой сюжет далек от реализма!

Расстроенная Анна попыталась исправить положение – покусала губы, чтобы к ним прилила кровь, нанесла на щеки румяна, которыми почти никогда не пользовалась, но тут же их стерла. Она вовсе не стремилась к тому, чтобы выглядеть… вульгарно. Критически оглядев себя в зеркале, она добавила последний штрих – надушилась своими любимыми духами.

Графиня де Шербур сегодня была еще более обворожительна, чем вчера. Он усмехнулся про себя – он не настолько самонадеян и глуп, чтобы решить, что эта знатная дама так старалась ради него. Скорее всего, она оделась на выезд – как у любой светской женщины, у нее есть подруги или… любовник, способный оценить элегантное платье и интересную бледность, которая так ей идет. Сегодня она похожа на Рауля меньше и ее внешность почти не вызывает у него раздражения. Почти не вызывает - как всякое безупречное лицо – зависти и сожаления, что таким ему не быть никогда, как никогда и нигде не быть желанным гостем, другом и возлюбленным.

Хорошо все же, что он не тронул ее вчера – что было бы с Кристиной, если бы он убил мать ее жениха?

Голова болела безбожно, хуже, чем накануне, и, вдобавок он чувствовал известную неловкость – хозяйке дома, должно быть, доложили о вчерашнем дебоше. Как же, он так отличился – все ее домочадцы могли слышать его выступление. Должно быть, он был не в себе, раз опустился до такого…

Умница мадам де Шербур не стала повторять свое вчерашнее предложение. Он был сегодня более спокоен, но, пожалуй, мог бы и сорваться, коснись она вновь столь болезненной для него темы. Но нет, она либо была достаточно деликатна, чтобы понимать, что он сам озвучил бы такое решение – слишком много оно для него значило. Либо, наоборот, она была жестока и ждала, что он будет униженно просить ее о помощи. Просить о помощи мать Рауля де Шаньи?! Кстати, она ему вчера еще и денег посулила, будто какому-нибудь альфонсу!

Но Анна де Шербур не собиралась возвращаться к прежнему разговору и надеялась, что ее гость также не затронет этой темы – пусть подобное поведение могло показаться непоследовательным с ее стороны. Все было просто: она не желала уступать мадмуазель Дааэ этого мужчину. Есть обстоятельства, в которых каждый сам за себя.

Графиня умела поддерживать утонченную светскую беседу, обходящую все острые моменты, и смогла постепенно втянуть его в обсуждение… архитектуры ее старинного особняка – предмета, который не мог его волновать, как таковой, зато успокаивал и настраивал на мирный лад.

В ходе разговора он коснулся ее музыкального салона и излишне пылко отозвался о мандолине, с которой провел ночь.

- Вы можете забрать ее с собой, - просто сказала она.

Он не стал отказываться, он не сомневался ни минуты – когда речь шла о музыке, ему не было дела ни до каких условностей и предрассудков. Этот инструмент создан для его рук, с ним будет легко путешествовать. Наверное, он украл бы его, если бы мадам де Шербур сама ему его не подарила.

Он поклонился – на этот раз без всякой иронии. Поведение этой женщины изрядно озадачило его. Ее жест был по-королевски щедрым. С ним она вела себя… странно. Как с равным. После той трагедии, что он пережил, после оскорблений и унизительной жалости из любимых уст, после всех дефиниций, что давал ему Рауль де Шаньи, поведение его матери было неожиданным и удивительным.

В конце концов, он ничего не теряет – почему бы не удовлетворить свое любопытство?

- Мадам, меня занимает один последний вопрос. Почему вы разговариваете со мной… будто я нормальный человек? Не убийца, которого ищет вся полиция Парижа и который угрожал вашему сыну? Не урод, в конце концов, смотреть на которого мука для любой женщины?

Анна подошла к нему близко, по-прежнему глядя в его лицо снизу вверх без тени смущения – так близко, что он невольно попятился.

- Мой дед – герцог де Рошешуар был известным щеголем галантного века. Как верный подданный короля, он страдал той же болезнью, что и Луи XV, и я ребенком была вынуждена целовать сифилитика. Поверьте мне, он выглядел по-настоящему ужасно, но я его любила. Он был таким занимательным собеседником и так изящно умел говорить о любви.

Мои предки, как вы справедливо заметили, занимались разбоем, но чаще под эгидой военных действий – в нашем замке в Пуату есть галерея семейных портретов – и там, где художники не льстили патронам, видны следы страшных увечий. К примеру, мой предок граф Гвидо де Мортемар II-й был ослеплен врагами, другому - графу Оливье де Мортемару принцу Вифлеемскому, в Крестовом походе снесли часть скулы и ухо. Оба были героями, вызывавшими мое восхищение в детстве. Я не поминаю такие мелочи, как свернутые на охоте носы или следы от оспы, украшающие наши фамильные портреты. Вы думаете, эти отметины мешали моим предкам жить или лишали их успеха у женщин? Ничуть. Они ими гордились.

О вас я ничего не знаю, сударь. Вы отказались сообщить мне свое имя. Но… я была позавчера в театре, и я слышала вашу музыку.

Конечно, я дилетантка и судить могу поверхностно. Но искренне сожалею о том, что мне не удалось увидеть финал вашей оперы. Она была великолепна, хоть и сильно отличалась от той академичной музыки, к которой привыкла я сама и остальная публика.

- Так… вам понравилась моя опера? – в замешательстве переспросил он.

- О, она понравилась многим, сударь, можете мне поверить. Дамы реагировали… весьма бурно, хоть и были отчасти скандализованы некоторыми откровенными сценами. Обе мои приятельницы - графиня де Шатобриан и баронесса де Ларошфуко, сидевшие со мной в ложе, аплодировали в восторге. Правда, их мужья не слишком радовались такому энтузиазму, вызванному Дон Жуаном.

Неизгладимое впечатление на публику произвела ария Дон Жуана в третьем акте, которую вы исполняли сами. Она не только звучала великолепно, но и была великолепно поставлена. Признаться, я еще не видела на сцене Дон Жуана настолько неотразимого и соответствующего своей славе.

Ход с заменой исполнителя был весьма правильным решением – Пьянджи смешон в роли соблазнителя. - Графиня слегка улыбнулась. – Очевидно, вам дорог этот образ, сударь, раз вы столь часто к нему обращаетесь… Я слышала вчера вечером, как вы исполняли в саду серенаду из оперы Моцарта. – Она опустила глаза, – Опять Дон Жуан. Право, я и не думала, что возможна подобная интерпретация данной роли. Мне ранее представлялся Дон Жуан законченным гедонистом и безбожником, но… вы его трактовали как человека, не нашедшего настоящей любви и мечущегося в ее поиске.

Эрик смотрел на графиню ошеломленно, как если бы она перед ним разделась.

На ее лице выступила легкая краска:

- Любовь Рауля к театру – это от меня. Увы. Я понимаю, что вам неприятно об этом слышать. Я была патронессой Опера Популер несколько лет, до того, как уехала в Италию, в силу семейных обстоятельств.

Знакомое лицо – Эрик вспомнил, что действительно видел ее раньше в театре, в ложе, расположенной близ императорской, и возле кабинета Лефевра. Графиня де Шербур в роскошном «венском» вечернем туалете и диадемой в волосах, одна из признанных красавиц Франции, была неправдоподобно, ослепительно хороша. Стареющая императрица Евгения не авантажно выглядела рядом с такой великолепной соседкой.

Тогда, пять лет назад, Кристина была еще ребенком, он не был влюблен в свою ученицу и замечал красоту других женщин.

С прежней патронессой у него не возникло никаких конфликтов… в профессиональной сфере. Он еще не додумался до шантажа – средства потребовались позже, опять же из-за Кристины, из-за его стремления обеспечить ей достойную жизнь. Кроме того, со слов Лефевра он слышал о графине, как о весьма сведущей и щедрой покровительнице, которая занималась театром без всякой для себя выгоды и, что бывает совсем уж редко, без афиширования своего участия – только ради собственного удовольствия.

- Я буду черпать утешение в том, что сделался жертвой любви к искусству, мадам.

Пора было и честь знать. Не стоит терять время и мирно беседовать о музыке, пока эта гранд-дама не передумала и не сдала его Сюрте. Ему повезло, что она видит в нем талантливого композитора, а не преступника, но он сам не привык к милостям со стороны судьбы.

- Графиня, я должен откланяться.

- Я прикажу закладывать карету. Куда вас отвезти, сударь?

- Я скажу об этом кучеру.

- Прощайте. Я желаю вам удачи. И успеха. - Анна протянула ему руку для поцелуя. Эрик несколько мгновений медлил – такого в его богатой событиями жизни еще не случалось. Например, Кристина никогда так ему руки не подавала. Как нормальному мужчине, с которым могла бы встретиться в театре. Другим подавала, а ему – нет. Да что там говорить – ни одна женщина никогда не делала этого. Потому он не рассчитал и неловко ткнулся носом в прохладную, пахнущую лимонной вербеной руку графини де Шербур. Черт ее побери совсем! Сколько раз она его поставила в дурацкое положение? Она еще более омерзительна своей непринужденностью и альтруизмом, своим олимпийским спокойствием при виде его лица, чем другие откровенным отвращением. Лучше бы он не стал ее слушать и сразу придушил!

Кипя про себя от негодования, он резко развернулся и направился к выходу. Довольно с него этого политеса!

На пороге его остановила ее фраза:

- Если бы вы ТАК пели мне, как вы пели мадемуазель Дааэ на сцене… Если бы вы посвящали мне столь прекрасную музыку…

Его рука поднялась к ручке двери и замерла.

- Я никогда бы не оставила вас. И никогда бы не выбрала другого мужчину, - закончила она.

Рука снова потянулась к затвору и упала вниз.

Его глаза недобро сверкнули - если он правильно понял графиню, перед ним открывается бездна интересных возможностей.

Он нанесет виконту смертельное, не смываемое ничем оскорбление. В точности, буквально воплотит самое грязное ругательство черни, которое так часто слышал в пору своего детства в цирковом балагане.

Его месть продлится столько, сколько он сам пожелает. Кристины она не коснется, о нет, он не причинит ей вреда. У мальчишки просто не хватит духу рассказать о подобном своей жене. Его совесть будет чиста - графиню он ни в чем не обманывает. Она имела время его разглядеть, он не лгал ей ни единым словом. И она знает, что он любит другую. Если ее это не останавливает, то его не остановит и подавно. Дон Жуан, старинный любимец, несомненно, его бы одобрил, а Командор ему не судья.

И он вернулся.

Продолжение. Вариант I.              Продолжение. Вариант II.


<<< Назад

В раздел "Фанфики"
На верх страницы