Итак.
Милые бранятся - только тешатся, гласит народная поговорка. Это конечно так, против народной мудрости не пойдешь, но все же результаты ссоры сильно зависят от самих скандалящих персон, вернее, от их собственных качеств и умений. Так, со вступлением, оно же предисловие, закончено, вот собственно и сама сказка.



В некотором царстве, в некотором государстве жили да были муж и жена.
Ой, сильно не простые были они!
И волшебники, и жили страсть как долго!
Это у людей - прожили старик со старухой тридцать лет и три года – уже хорошо! А наша пара вскорости собиралась справить трехсотый юбилей своей свадьбы, случившейся в аккурат перед самой Варфоломеевской ночью!

Нет, ну что же это такое!
Уже столько о них рассказала, а все никак не представлю.
Непорядок!

Жену, значит, звали Василисою, а кликали Премудрой - уж больно много она всяческих мудростей да премудростей за триста-то лет жизни с волшебником выучила, правда, все больше чудеса ее были по хозяйству.
Вот скатерть-самобранку она еще в первый год мужатой жизни сотворила, так сильно ей надоело у плиты по полдня проводить!
Тогда муж ее Кощей, а по-домашнему – Кощерик, только-только в мощь волшебную входил, и очень много колдунство у него соков жизненных забирало. Вон замок какой красавице жене отгрохал, никакими супами да котлетами за сто лет силушки не вернешь. Иссох, исхудал до косточек, бедняга!
Уж как Василиса его яствами потчевала, разными вкусностями ублажала, да все не в коня корм!
Да ничего, она тогда уже мудрая была и притерпелась. Еще и веселить супруга любимого задумала, гусли-самогуды придумала да наладила, а вот рояль-сам-играль Кощерик запретил ей из своего оргАна делать.
Да ничего, и тут притерлись-притерпелись. Жили в любви и радости почти полвека, одно плохо – стареть стала красавица Василиса! К мужу, что как скелет живой, она привыкла, а вот то, что у самой там отвиснет, здесь морщины сетями накинуться, глаза потускнели, волосы поредели – уж очень ее огорчало!
К мужу пристала - мол, омолоди! Вновь красу свою вернуть хочу!
Ему-то хорошо, он смерть свою колдунскую далеко запрятал, да еще каждые сто лет перепрятывал, чтобы вернее было, а ей таким макаром что же, в домовину скоро?
Несправедливо!
Раз научил ее только домашним чарам, пускай теперь отдувается!

Сказано – сделано!

Щелкнул Кощерик пальцами своими длинными да костлявыми, стукнул посохом свои магическим, и стала Василиса краше, чем была!
Все морщины чары «Подтяжки» убрали, волосы волной от чар «Питательной маски» закудрявились, ровные зубки жемчужные - русалки речные подарочек преподнесли, а глаза сами от радости засинели под ровными дугами бровей на молодом нежном ее лице.
Вот так, раз в полвека, колдовал он на нее пластические чары.
Только со временем надоело ему это, и на трехсотый юбилей супружества отказался Кощерик напрочь красоту на супругу наводить!
Как же Василиса рассердилась!
И разводом грозила, и жизни себя лишить обещала!
Да-да-да!
Именно. «Порешу, говорит, жизню свою никчемную!» только способы каждый раз новые предлагала, вот он и не поверил ей.

Потом, все же она Премудрой была и решила с другой стороны к супругу несгибаемому подойти.

- Любимый ты мой, Кощерик! Да разве же тебе сложно, мой родной, пальцами своими ловкими щелкануть? Вот молодец! Да палочкой взмахнуть!

Он действительно щелкнул пальцами, как просила его супруга, но все же возмутился:

- Да, пойми же, Василисушка! Нельзя бесконечно проводить чары подтяжки-пластики! И так уже стала ты похожа на квакушку – рот от уха до уха! Природу бесконечно не обманешь!
Даже и была бы ты лягушкой, положим, днем, а ночью красавицей молодой … - не дала она супругу закончить речь, все о своем твердила:

- И взмахнуть посохом волшебным!

Он и махни!

К его ногам шлепнулась в короне золотой большая зеленая лягушка!
Ругательски на него квакающая и со всех лап улепетывающая прочь!

- Васенька, постой! Куда же ты? Дай мне все поправить... Ну, не уходи! Ответь мне что-нибудь!
Ах, да! – вновь взмахнув посохом, он воскликнул: - ВЕРНИСЬ, РЕЧЬ!

- Как ты мог! Ну как ты мог так со мной поступить! Загнать меня в самое дальнее болото! – волшебное зеркало, около которого она как раз оказалась, засияло всеми цветами радуги, остановившись в итоге на зеленом, туда квакушка и прыгнула сквозь стекло и исчезла…

- Василисушка! Куда ты, родная? – Кощей подступил к зеркалу, запрятавшему беглянку:
- Покажи мне, куда она прыгнула! Где она сейчас? Немедленно! – зеркало засияло – загорелось ярко-алым, загрохотал голос:

- Программа защиты свидетелей! Адрес доставки зашифрован!

Наверное, она наколдовала себе запасной выход! Надо же, талантлива оказалась! Но как же ее найти теперь?!

- Ах ты, стекляшка крашенная, как смеешь мне перечить? - подступил он с огромным канделябром к зеркалу. - Я же сам тебя сотворил!

- Да! - бунт продолжался, - Сделал и забыл на триста лет! А госпожа каждую неделю бархатной тряпочкой меня оглаживала! - и зеркало взревело. - Руки прочь от Василисы! Никто из нас тебе не скажет где она, голубка кроткия! И к ней не пустит! Хоть кричи, хоть грози, хоть разбивай нас! - и все зеркала в волшебной зале засияли таким же алым светом.

- А обратно ее сюда пустите? Коли на болоте замерзнет, домой запросится? - вкрадчиво переспросил униженный властелин.

- Госпожу, конечно же, пропустим, а тебя к ней, Ирода проклятого – нет!

- Что же теперь делать? Как жену найти да вернуться уговорить?

Кощей огорченно отвернулся от зеркальной революции.
Вспомнил! Ну, Кошерик, голова, хоть на череп и похожа!

- Достану-ка я из сокровищницы дальней подношение царя персиянского!
Зачем мне прежде было его восточное, если своих … Ух, предателей! - он замахнулся посохом, - полна зала..!
А тут, глянь, приперло к вражьему подарочку обратиться! Васенька, почитай, и не видела его ни разу! – вот так, бредя в дальнюю кладовочку-сокровищницу, вздыхая по-стариковски, рассуждал Кощей:

- Эх, Васенька! Мудрая ты мудрая, да выбор глупый сделала!
Быть теперь тебе до веку умною лягушкой днем, да глупою красавицей ночью. Не успел я чары свои колдунские поправить! Вся мудрость твоя теперь в лягушачьей коже схоронена. А без нее пропадешь ведь, как есть пропадешь!
Да и как же я теперь, старинушка, без тебя родимой проживу?
Решено! Буду за тобой присматривать!
Вот и зеркало волшебное… Тьфу на это слово!
Подарок шахиншаха пригодился! Надо только шелка с него смотать, пыль отереть, да имя искомой персоны назвать:

- Ну-тко покажи мне, друг Перс, жену мою бывшую Василису!

Ай! Нет ничего. Пусто! Сломано, как есть сломано!

- Ваше Кощейство! - раздался вкрадчивый мужской голос, со льстивыми восточными нотками. - Нету такой на белом свете, потому и показать не могу!

- Неужто уже аист или щуки зубастые скушали доверчивую голубицу мою? – пригорюнился бедняга.

Зеркало предостерегающе замигало:

- Уточните запрос!

- Ну, тогда покажи мне Василису Премудрую!

- И такой нет! Может она ФИО сменила, а вы мне тут канделябром угрожать изволите!
Расширьте запрос!

- Это как это? – недоуменно переспросил вроде как всемогущий волшебник.

- Ну, все имена назвать можно, особые приметы, припомните, где, когда и при каких обстоятельствах видели потерпевшую гражданочку в последний раз? – Перс перешел на какой-то суконный, возможно, восточный язык.

- Нет, ну почему же сразу «потерпевшую»?

- А то я не знаю вашего брата- волшебника? - желчно переспросило зеркало. - Главный факир Его Светлейшего Великолепия шахиншаха Персидского тоже, бывало, годами жен своих искать изволили, сами же в запале спора превратив оных в тумбочку там тихую, или наоборот, павлиниху крикливую, кому как повезет!
Факиру еще хорошо было, а у вас, Ваше Кощейство, погляжу, одна только была…

- Васенька, кровиночка моя, триста лет душа в душу…

Перс принялся утешать своего крайне расстроенного властелина:

- Ну, не плачьте, пожалуйста, Ваше Кощейство! Найдем вашу беглянку, кем бы она ни обернулась, как бы ни назвалась, куда бы ни спряталась. Море и землю перерою, а сыщу! - и вполголоса зеркало добавило. - Надо же, какими бывают чувствительными могущественные волшебники!

- Спасибо тебе, друг Перс, ободрил!
Ладно.
Желаю видеть бывшую жену свою Васеньку, она же Василиса Премудрая, она же Василиса Прекрасная, она же обращенная мною сегодня Царевна-лягушка с золотою короной на голове!
Попробуй так же Квасилису Прекрасную, и Василису Приквасную, коли имя она может поменять, как говоришь!

Довольно долго зеркало было покрыто мутно- белесой мглой, и вот, наконец! Кощей нетерпеливо прилип практически прямо к стеклу, и … отпрянул, возмущенно восклицая:

- Ну, и кого ты мне показываешь, персидская твоя морда? Прости, лик…
На что мне этот парень молодой, подозреваю даже, что Иван, возможно Царевич, возможно - Дурак – время покажет!
А жена моя где?

- У него за пазухой, в чистую тряпицу завернута, едут молодые жениться!

- ЧТО?
КАК?
Отмотай назад!

Заунывно-сказочный голос после нежного тили-бомканья колокольчиков вкусно завел:

- Были у отца три сына, от трех разных жен!

- Он что, Перс? – удивленно переспросил единственный очень внимательный зритель.

- Нет, когда появлялись на свет сыновья-богатыри, матери их помирали, по статусу жен царь сынов и называл:
Старший – Бова-Королевич;
Средний – Филипп-Графыч;
Младший – Иван-Виконтыч

- Это тот, что жену мою увел? – зеркало не могло кивнуть, и вопрос остался без ответа.

- Велел царь взрослым своим сынам пустить по каленой стреле в чисто поле, на чей двор стрела попадет, на той и жениться!

- Ну, а Василиса-то моя при чем тут? У нее теперь, бедной, ни кола, ни двора! – опять закручинился Кощерик.

- Стрела Ивана на болото ее попала!

- Васеньку не ранила?

- Нет, только теперь она не Василиса больше, поэтому и найти ее мы не могли.

- Кто же она теперь?

- Сами смотрите, Ваше Кощейство, - на огромном листе кувшинки сидела заплаканная лягушка в тоненькой золотой короне и причитала, изредка роняя булькавшие в чистой глади бывшего озера слезы:

- Как он мог, ну как он только мог обойтись со мной так ужасно! Превратить меня в такое!!
Но теперь не найти Кощею меня никогда, что там зеркала говорили?
Имя сменить и звание?
Теперь я буду шведско-подданная! Имячко бы еще придумать… - Вдруг она вздрогнула, - Ветка-то как хрусть! Боязно… и тины кругом несчитано-немеряно.
О! Решено буду «Хрусть»-«тина».
Красиво получилось. На хрусталь похоже.

Вжи-и-у!
В лист вонзилась стрела, совсем рядышком со вздрогнувшей лапкой.

Молодец на берегу появился и речи свадебные повел.

Опять загоревал Кощей:

- Васенька, что же ты так, постой! Любимая моя, да женишок твой тебя лет на триста младше, да если бы не мои пластические чары, ты бы на конкурсе Баб-Йог первое место заняла бы, по числу бородавок! Один только разик не так все пошло!
Как же мне браку разлюбезной моей помешать, воспрепятствовать?
Эй, Советник-Перс, не за плохие ли советы был ты мне отдарен? А?

- Ваше Кощейство, вы же большого ума волшебник, оборотитесь сами добрым да сильным молодцем, перенеситесь туда на дорогу, да и вызовите Ивана на честный бой!

- Стар я уже на такие шутки, почитай лет двести, как из замка не выходил!
Лучше сотворю я твое подобие, да помещу Васеньке, ой, Хрустине, в светлицу.
Что другое, а не себя, переносить я хорошо умею!.

Сказано - сделано.

И помогало волшебное зеркало лягушке, оборачивающейся ночью царевной, задачки каверзные, будущим свекром заданные, выполнять. Мерцала мудрая сброшенная кожа, слушались Хрустину и птицы свободные, зерна принося да в муку смеливая, и белки лесные, тесто для каравая замешивая, и пчелы дикие, из воска да меда замок Кощеевый дивный на царском пироге построившие.
И во вторую ночь тоже, только сбросила царевна кожу лягушачью, лучи луны полной нитями раскрутила и сплела рубаху небесную, по вороту звездами да листьями дубовыми украсила. И снова ее подношение царю лучше всех было.

***

Ангельский голос звучал из преогромнейшего зеркала, каких и не видывали люди никогда, и танцевала, пела Хрустина в ответ на каждое нежное мудрое слово своего волшебного советчика да помощника, совсем позабыла бывшая премудрая, КТО поет ей ночами, помогает!

Краше всех была она на приеме царском, где невест представляли пред светлые очи царя, да решал государь, кому из сыновей после него править придется. Кто самый лучший выбор сделал, умницу-красавицу и мастерицу нашел, тот и наследником станет…
Всех покорила младшего сына невеста.
Он же во все глаза смотрел на Царевну-лягушку свою и на косы ее пшеничные, лентами увитые, и на глаза синие, звезды на небе затмевающие, и на улыбку, жемчугом скатным сиявшую.
А уж как петь начала красавица! Все «Ах! Джири! Маргарита!» видать о подружке поет или о любви, рожечники да гусляры подхватили красивую песню.
А Иван заслушался вначале, как и все, завороженный переливами голоса дивного, да потом нашел в себе силы сбросить чары волшебные, да и ей самой помочь задумал. Освободить нареченную свою от страшного заклятия. Со всех ног бросился в горенку ее.
Вот и кожа лягушачья, что красу несказанную скрывала, в углу мерцает- переливается, ждет возвращения Царевны ясной, опять спрятать ее от мира да от него, Ивана.

- Так не бывать этому! - схватил противную мокрую шкуру квакушки и бросил в печь догоравшую.

Засверкало, да загрохотало все кругом.
Глядь, стоит на пороге невеста его Царевна-лягушка. Смотрит в испуге на него, да на искры синие, красные, зеленые, что из печи идут, где кожа ее лягушачья сгорает:

- Что наделал ты, Иванушка, не мог до свадьбы нашей подождать? Сжег ты часть меня, и теперь должна я вернуться в царство Кощея Бессмертного!

Запел-заворожил голос дивный ангельский, загорелось-засияло огнями зеркало огромное, и медленными шагами двинулась к нему Хрустина, канув в молочном мареве…

Хочет Иван криком крикнуть, да пристыл язык во рту, хочет застонать, да перехватило горло, хочет ладу свою окликнуть… да нету уж никого. Один он в горнице остался, один-одинешенек…

Думал Иван сам в то зеркало шагнуть, за милой своей, как исчезло и зеркало колдовское, проклятое.

Собрался тогда Иван в дорогу дальнюю неведомую.
Сложил суму переметную, взял в руки саблю вострую, да лук со стелами калеными, что привели его к невесте милой, сел на коня буланого да и поехал.
Долго ли, коротко ли, миновал царства соседей ближних, проехал государства соседей дальних, места кругом стали незнакомые, дикие, забрался Иван в лес темный, дремучий.
Ни лучика солнца не проникнет, ни пичуга мелкая не вспорхнет, ни зверь лесной не пробежит. Заехал Иван в самую чащу непролазную, а в чаще той избушка стоит, в землю вросшая, сама крива да кособока, а забор вокруг знатный. Не забор даже, а частокол, и на каждом остром колу головы человечьи отрубленные, глазами огненными сверкают.
Ух, страх какой!
Да делать нечего, все равно вперед идти.
Постучал Иван в дверь, да и вошел, ответа не дожидаясь.

А жила там старуха страшная, вся сморщенная, рот с подбородком того и гляди скоро встретятся, ну просто Баба-Яга из страшных сказок, а может, это она и была?

- Тьфу, тьфу, русским духом пахнет! Знать давно не мылся, хоть и добрый, да грязный молодец!

- По добру ли по здорову, бабушка?

- Здорова, здорова! Что сам, добрый молодец, дело пытаешь, али от дела лытаешь?

- Ищу я царство Кощеево, невесту из полона хочу вызволить. Победить его!

- И-и-и! Родимай! Он же бессмертный, как его победишь!
Да еще и смертушку свою кажные сто лет перепрятывает! И хитер он, и ловок, и нету веры ему ни в чем!
Раз за чашей зелена вина рассказал он мне о своей судьбе, да заклятии тайном. Я тогда молода, глупа была, доверчива, согласилась Смерть его беречь-хранить, а взамен…

Ой! Проболталась, как есть проговорилась… Вот язык без костей, все мелет и мелет, - принялась она скрюченными страшными руками по рту себя бить, из стороны сторону раскачиваться да причитать-плакать, «Merde», «Merde» приговаривать.

- Не бей, не губи себя бабушка, лучше чарочку зелена вина со мной испей, вот грусть и развеется! - достал Иван-виконтыч бочоночек славный, и пошла у них беседа задушевная, все хозяйка о себе порассказала.

Звали ее мадам Жирина, да по разному люди кличут, все чаще ведьмой и Бабой-Ягой называют.
Прибыла она на заимку дальнюю три дня как, вскорости возвращаться надо. Еще Кощей пообещал ей за службу верную, что дочка ее красавица императрицей станет!

- Не верьте ему, мадам, - решил Иван к ней по первому имени обратиться, - сами же сказали, мол, хитер Кощей, и нет ему веры ни в чем…
А как обманет?
Где прежние смерти его хранительницы?
Что с ними сталося?

Я же сын царский, батюшка давно бобылем живет, помогу вашей дочке не императрицей, так царицей стать!
Только и мне помогите!
Где Смерть Кощея лютого хранится?

- Далеко, родимый! Ой, как далеко!
В самом городе Париже...
Oбратил он ее в ясен хрусталь, да в люстру громадную и заделал.
Сам часто раньше в Опере появлялся, прямо в ложе своей, это навес такой огороженный, шелком-бархатом убранный.
Сразу, первым делом, только явится, на люстру тую глазом огненным как зыркнет, все висюльки хрустальные враз пересчитает, и давай представление смотреть. Очень он музыку, слышь, любит. И жену свою Василису учил…
Одно не могу понять, на кой ему невеста твоя молодая, ежели он супругу свою почитай триста лет как любит. Однолюб.
Ну, часто бывает на старости лет…
Ладно, раз ты ко мне со всею душой, помогу.
Летим!

Сели они в ступу двоим тесную, и полетели сквозь тучи да облака …

А когда пролетали над горами могучими, осмелел Иван Виконтыч, решил порасспросить Ягу о головах страшных человечьих, что вокруг тына ее понатыканы. И дивное она поведала:

- Так то ж подарочек подружки моей стародавней, Машки! Когда в Париже мода такая наступила — башки людям сносить машинкой особой, довелось ей отливки восковые с тех голов делать. А головы, слышь, знатные были, и даже король с королевою под нож попали, да с ними еще тьма народу! А потом, когда подружка моя решила убечь, чтоб самой шеей не угодить под ту машинку, скрылась Машка на острове … Бритых*, отливки портретные с собой прихватив, музей там со временем заорганизовала, все чин-чинарем...
Народ ломился на обезглавленных царских персон глянуть, денег не жалел. А что до тех, у меня на кольях, что пялятся, так то брак у ней выходил, она мне и отдарила, заместо сторожей таперича, я же на заимке редко бываю. Вон и ты, удалец-молодец, испугался.

Слушал ее Иван да жалел, что лишку старухе зелена вина налил — несет невесть что, да завести может незнамо куда, с пьяных глаз-то!
Где же это видано, чтоб машинкой специальной головы людям сечь?
Да и про остров, где одни лишь бритые живут, не слыхал никогда...

Пропал, как есть пропал, Иванушко!

Но тут тучи-облака пораздвинулись, земля приблизилась, замелькали домишки маленькие с небольшими садиками... Вот дома стали погуще, да поплотней, повыше, раскинулись привольными рукавами улицы, все чаще дворцы мраморные проплывали под ногами, и на крышах девы каменные, телом обильные...
Хотел было Иван Виконтыч старуху попросить помедленее гнать, ни разглядеть же ничего, как она и сама остановилась...
Оказались они на верхушке дворца прекрасного, всего в статуях золоченых, богатых...

- Вот и прибыли, Опера! - рявкнула Яга.

- Как? Что? Эт-то уже Париж?

- А то! У меня ступа скоростная, самим Кощеем проапгрейденная!
Что тебе сейчас молодец хочется перво-наперво? Экскурсион провести, да все порассказать, показать или сразу к люстре пойдем?

- Некогда мне, мадам, - вспомнил Иван Виконтыч еще одно Яговое имячко, - некогда на красоты местные пялиться, ведите прямо к смерти кощеевой. А то пока я с вами лясы точу, невеста моя слезы горючие льет...

________
* Британский музей мадам Марии Тюссо.

***

Только напрасно добрый молодец полагал невесту свою тоскующей в печали.
Жила, не тужила юная красавица в замке богатом своего маэстро-Кощея.
Прежде была у него жена старая, да мудрая.
Нынешняя Василиса, или уже не Василиса, взор радовала и походкой плавной, и глазами ясными, и волосами пышными, да больно глупенька была, недалека.
Триста лет назад невеста его уже как была умна и прекрасна, но, видно, не родит земля более таких дев.

Жалел волшебник Хрустину, учил ее ариям оперным, да и языкам загранишным заодно - пусть хоть чем радоваться жизни сможет, не умом, так музыкой усладит! И славно так у нее получалось, просто душа пела!

Звала дева своего маэстро Кошмарный Эрик, а ласково Кощерик, а ему и радостно было.
Да только спор у них случился неладный.
Мудрости Василисиной она лишилась, а нрав неуступчивый остался.

Увидала раз Хрустина, как налилось алым светом зеркало в музыкальной комнате, где она каватину для своего мэтра разучивала.
Жуткую картину сквозь стекло увидела...
Как рубит преогромной саблей жених ее бывший Иван Виконтыч цепь толстенную, в высокой мрачной комнате.

Застонал Кощерик, занервничал родимый, за сердце схватился, едва место и саму цепь узнал, а пуще того, ЧТО на цепи той висит на высоте страшенной!

- Быстро говори, Хрустина, в какую тварь безобидную жениха твоего оборотить, пока он меня смертию лютой не сгубил...

Задумалась дева, никак не может придумать.
А лезвие то все крепче в цепь вгрызается.

- Давай, решай скорее: кузнечик или скорпион?

- Не хочу прыгучее и кусучее! Пусть ящеркой станет зелененькою, чтоб глазки умные бусинками и полоска черненька по спинке. Чтоб я с ней играться могла, пока ты колдунства колдуешь, да музыку пишешь!

- Так тому и быть!

Сдвинул Кощей брови, щелкнул пальцами своими длинными да костлявыми, стукнул посохом своим магическим и... исчез Иван Виконтыч в зеркале, словно и не было никогда добра - молодца...
Только цепь почти изрубленная веса люстры немалого не выдержала и… оборвалась.
Рухнул светильник преогромный вниз в зал оперный, пал Кощерик на колени подогнувшиеся, за сердце схватился.
А Хрустина-то к нему бросилась: «Чем помочь тебе, друг мой верный?» спрашивает, в лоб его целует.

- Собери, - прохрипел ей Кощерик, - все осколочки собери, сама не порежься! - даже на краю могилы верный муж о жене своей, все позабывшей, заботился. - Пройди сквозь зеркало!

Шагнула Хрустина сквозь замерцавшее стекло, да и оказалась в бархатно-золоченом зале Оперы. Закружилась у ней голова от роскоши, не сразу она заметила, что все под ногами хрусталем битым усыпано. Вдруг сундук огромный рядом с ней появился, и осколки сами в него собрались, и ящерка сине-зеленая, с полосочкой, как пожелалось, поверху сидит.

Закрыла Хрустина крышку тяжелую сундука, чуть его к зеркалу в замке кощеевом толкнула — полетела посылка к адресату, сама уже готова была в путь двинуться, только отвлекли ее звуки красивые в стороне.

Музыка...

И много так инструментов играет.
Целый оркестр — ей маэстро рассказывал.

И крики еще несутся.
Хрустина еще подошла поближе...

На возвышении за ямой с музыкой, ахали и бегали люди вокруг одной дамы, без чувств лежащей прямо на досках.

И вдруг...

- Мадемуазель, что вы здесь делаете? - чужой язык, а она поняла! Хороший учитель ее маэстро!

- Мадемуазель! Кто вы? - невежливо молчать, когда тебя спрашивают:

- Хрустина...

- А дальше как?

- Да-а-а... Э-э-э... - что же еще можно сказать, когда она даже не понимает, о чем ее сейчас спросили...

- Кристина? Дааэ? Дочь знаменитого шведского музыканта? - все эти вопросы не требовали ответа и поэтому Хрустина промолчала.

- А вы знаете арию Маргариты из оперы «Фауст»?

- Конечно! - совсем недавно они закончили работу с ее любимым маэстро над этим чудесным произведением.

- Сможете спеть?

***

Вот так, волшебным образом, заменив примадонну, сорвавшую голоса в ужасе от падения огромной люстры, Хрустина, а теперь уже Кристина, стала ведущей певицей в Гранд Опера.
Вернуться к маэстро она позабыла, вихрь удовольствий и успеха закружил ее, и только ночами порой слышала она дивно певший голос своего учителя...

Несчастный Кощерик, еще тяжело больной после падения хрусталенки своей смерти, сперва рвался забрать жену из этого вертепа...
А потом, погоревав, решил, что так всем будет лучше.
Сам же занялся обучением волшебству ящерки.

Надо же что-то делать...
Хоть кого-то любить...
В последний год жизни Кощея ящерка уже умела в деву прекрасную оборачиваться, да речи мудрые вести.

Да, да...
Именно в деву, хотя прежде была добрым молодцем.
Не выбрала же Хрустина образ кузнечика или скорпиона, как Кощерик ей предлагал, желала подружку...
Вот и получила.
Вернее, получил...

А Кощеюшку погубили гномы- уборщики.
Сдуру взялись они за сундук с хрусталенками, да и уронили.
Окончательно разбилась треснутая жизне-смерть Кощерика.
Осталась ящерка одна, в замке подземном сама себе и Медной Горе Хозяйкa.

***

P. S.

Каждый год в один и тот же день появлялась в комнате Кристины одинокая алая роза, цвета крови влюбленного сердца.
Никто не знал, откуда возникал цветок, даже сама певица.
Никто не догадывался, что именно долженствует его появление.
Никто не ведал, как долго это чудо продлится...

А единственный сведущий в настоящих чудесах человек уже давно покинул юдоль земную.
Последним его желанием было напоминать Кристине алой розой о дне их свадьбы, ровно столько лет, сколько он любил ее.
Еще долгих три сотни лет...


FIN

В раздел "Фанфики"
На верх страницы