Глава 1. Находка.

Коллаж © Night Увеличение по клику

Если на западе еще громоздились чернильные, черно-свинцовые тучи, на другой стороне залива солнце уже вырвалось на свободу, сквозь пелену облаков, освещая сверкающей радостью нового дня, море, полосатое после ночной бури.
Клубы взбаламученного песка и водорослей перемежались прозрачно - изумрудной водой, создавая удивительные живые картины.

Счастливый и красивый молодой человек лет двадцать от роду не спеша шествовал по берегу моря. Наслаждаясь дикой свободой, солнцем и терпким ветром. Вдыхая полной грудью свежий морской воздух, напоенный светом летнего утра и брызгами не на шутку разбушевавшихся волн. Пена на их изломах переливалась и сверкала, мириады капель порождали множество радуг. Они дробились и сияли, усиливая и ослабляя друг друга, плавно перетекая одна в другую.

Небольшой шторм уже почти закончился, но волны у берега еще продолжали нести его силу, гремящими ударами о каменистый берег северный Бретани.
Черные тучи, принесшие сильный ночной дождь откатывались на запад.

Удивительной красоты сочетание яркого, почти прозрачного неба и полос ультрамарина всевозможных оттенков на вздыбленной поверхности моря, радовало глаз художника и сердце поэта. Душа музыканта страстно умоляла выразить только что родившуюся музыку, пустить ее в полет на волю волн и ветра этим чудесным утром нового, такого замечательного и счастливого дня.

Не в силах сдерживать поток рвущихся на волю звуков, он взял в руки скрипку из удобного футляра за спиной, смычок занял свое привычное, за пятнадцать лет бесконечных упражнений и трудов, место и….

Удары волн о берег создавали согласованный ритм биения музыки, сердца и смычка музыканта.
Пению скрипки вторили дальние крики чаек и шуршание гравия в накатывающих волнах.
Нежность и сила причудливо переплетались, поочередно вели друг друга, подгоняя и подбадривая, словно скрипка рассказывала о счастливой жизни влюбленной пары со всеми своими радостями и горестями, от светлых солнечных моментов полного взаимопонимания, до ослепляющей ярости скандалов и споров, от нежности первого поцелуя до горечи последнего прости…

Опустив резким движением смычок, он еще немного прислушался к отражению затихшей музыки и счастливо вздохнул от переполняющей сердце красоты…

Вдруг его собственную гармонию нарушило что-то … то ли вскрик, то ли плач…
Крик ребенка?
Откуда здесь на пустынном берегу вдалеке от человеческого жилья мог оказаться ребенок?
Наверное это просто шум и шорох волн, дальние крики чаек…
Еще раз оглядев пустынный пляж с невысокого скалистого утеса, он уже собирался направиться в долгий путь домой, но…
Если глаза его еще могли обознаться, точный натренированный слух музыканта невозможно было обмануть…
Где-то рядом, действительно плакал ребенок…
Бесстрашно скользя по мокрым и опасным камням, обходя особенно острые выступы он смог спуститься к морю.
Заметив нечто на первый взгляд похожее на пук высохшей морской травы.
Но разве в воде на острейших камнях, после недавнего ночного ливня и только что закончившегося шторма еще может остаться что-либо сухим?
Тем более что ставший громче плач как раз и доносился с той стороны.
Вдруг увидев мелькнувшее среди темной спутанной массы бледное лицо, не раздумывая бросился в воду, доходящую ему по пояс в бурный прилив волны.
С трудом удерживаясь на ногах, балансируя совершенно немыслимым образом, он таки добрался до непонятного источника звука и с изумлением увидел маленькую полураздетую девочку, из последних сил цеплявшуюся слабыми пальчиками за острые скалы. Возвратная сила уходящей волны подхватила малютку и почти унесла в открытое море безвольное тело, если бы он не успел схватить в фантастическом прыжке ее ладонь.

Крепко держа спасенную крошку, стоя почти по грудь бурном море, что уже само по себе требовала чрезвычайных усилий, он не имел возможности разглядеть ее, только почувствовал, как руки малютки обхватили его шею и нежная щека прижалась к мокрой груди.

Обходя свою скалу, с оставшейся на вершине скрипкой, едва удерживая равновесие с ношей на руках, он медленно но верно продвигался к пологому берегу, где уже не так бурливо и сильно били волны…

Чем ближе был долгожданный пологий пляж, и меньше требовалось внимания собственно движениям ног и тела, те внимательнее он вглядывался в свою находку.

По берегу не бегали с истошными криками несчастные родители или нерадивая нянька, похоже судьба крошки не волновала больше никого кроме него самого и раскричавшихся над головой чаек.

Копна густых и совершенно мокрых, что не удивительно, кудрей оттягивала вниз ее головку, и милое личико с редкими веснушками на чуть курносом носике было обращено прямо к нему.
Плач и крики прекратились, как только она оказалась в его руках. И теперь на него не мигая смотрели два огромных шоколадных глаза, множество мелких солнышек воды светились на длинных загнутых ресницах, тонкие ручки крепко обвивали его шею.
На вид девочке было не более семи лет. Похоже что бурный поток унес одежду бедняжки, хрупкое тельце ее дрожало в его спасительных, надежных руках, доверчиво прижимаясь к широкой груди молодого человека, только ее ножки еще скрывала волна.

Несколько переменив положение, он неожиданно нащупал на ее спине над тоненькой лопаткой длинный разрез.

- Неужели она так серьезно поранилась о камни? Что впрочем не удивительного, такая малышка и бушующее море. Как она вообще смогла продержаться, пока не подоспела помощь в его лице и руках. Но рану на берегу надо будет срочно осмотреть…

Вода все еще покрывала ее ножки, но ему почудилось нечто странное в том, как ее колени лежали на сгибе его руки.
Возможно, бедняжка переломала кости об эти страшные камни.
Постепенно продвигаясь к берегу сквозь прибой, так и норовящий утянуть две жертвы в жадный рот Атлантики, он пытался рассмотреть, что же не так с ее ножками, и понять в какой именно помощи она нуждается.

Если раны на спине - все еще ощутимые чуткими пальцами музыканта - совсем не беспокоили малютку, боль в коленках явно мучила ее.
Меркнущий взгляд последний раз проник в самое его сердце, и так преисполненное жалостью к крошке, и голова ее бессильно запрокинулась, ручки, крепко обхватывающие его шею, разжались и опали бледными плетями на бесчувственное тело..

Почти бегом, насколько это было возможно, он бросился к берегу.

- Надо скорее перевязать бедные израненные ножки, пока она не пришла в себя и не страдает от боли…

Под его ногами вода приобретала фиолетово-пурпурный цвет, совершенно не понимая природу этого явления, он рвался из плена вод к спасительной суше.

Волна крепко вцепилась в его ступни стараясь последним рывком удержать добычу, но сильное молодое тело не подвело, и только брызги наката окатили их, обессилено рухнувших на каменистый пляж.

Наконец он взглянул на ее предположительно сломанные ножки и вначале решил, что это соленые брызги на глазах сыграли с ним дурную шутку.

Словно две полупрозрачные голубоватые рыбы вцепились в ее маленькие ступни. И почему так плотно прижаты друг к другу колени, странно узкой, очень плотно обтягивающей серебристо-серой юбкой, буквально сковывающей движения малышки, только длинный бордово - пурпурный разрез позволяет ей двигаться …
Солнце вновь выскользнуло из штормовой тучи и осветило все вокруг ярким блеском…

Хотя его разум был еще не готов принять увиденное, глаза… Ошарашено смотрели на крошку - русалочку, в полузабытьи лежащую рядом с ним на берегу.

- Вот и разрез на спине объяснился, - отстраненный голос рассудка пытался хоть что-то разобрать, в ставшим совсем ином мире. - Скорее всего таких разрезов у нее два - это просто жабры…

Первая уже здравая мысль, вернуть малютку в родную для нее стихию, наткнулась на непонимание.
Почему же девочка, да нет, скорее русалочка, так цепко удерживалась за прибрежные камни и совсем не стремилась сама в море, явно обрадовавшись его помощи…


Глава 2. Гостья.

Ответ пришел в виде пурпурного ручья безостановочно льющейся крови из рыбьего хвоста, разрезанного теми самыми острыми камнями .
Наверняка сильная прибрежная волна ударила крошку в ершистые кинжалы скал.

Малютка может погибнуть и в море, и на суше.
Как же он, черт побери, сумеет ей помочь?! Для человеческого ребенка хотя бы понятны способы лечения, а для такой…

Возможно кто-нибудь из старших представителей морского народа все же есть поблизости и придет на помощь, должны же у ребенка, пусть даже такого диковинного быть родители…

И действительно, из воды показалась красивая женская голова, все ближе свободно и легко, в отличии от его собственного трудного единоборства с прибоем, поднималась по накатной волне морская дева.


Чтобы не смущать гостью излишним вниманием он, не отрывая взгляда от израненной крошки, и все же спросил:

- Вы пришли забрать ее? Вы ей поможете, вылечите ее?

- Да, - последовал грустный ответ, - я действительно пришла за ней. Только помощь и лечение с твоей человеческой точки зрения вряд ли ей будут оказаны. Я пришла за ее заканчивающейся жизнью. - и на песок, и камни пляжа вступила Смерть.

Без обычного, описываемого в легендах черного балахона, скорее греческая туника обвивала ее фигуру, и за спиной блистало нечто острое и весьма неприятное.

Мельком взглянув на бледное до синевы личико малышки, на ее закатившиеся глаза, еще совсем недавно взирающие на него так доверчиво с надеждой, он закрыл крошку от незваной гостьи своим телом.

***

- Лучше помоги ей, чем забирать столь юный росток!

- Ты бесстрашен, - почти удивленно проговорила она. - Зачем тебе эта малютка? – нежный взгляд, брошенный им на бесчувственную крошку, был так красноречив. - Она смертельно ранена и не проживет еще и пять минут, если я не остановлю миг! – В ответ на его кивок, раздался резкий хлопок в ладоши и…
Бушующие волны моря замерли, словно на картине талантливого художника, капли взметнувшейся воды и клоки пены повисли в воздухе рядом с неподвижными чайками, застывшими на взмахе крыльев, словно мухи в куске твердой смолы. И сам он не мог шевельнуться, даже глаза и веки … Хорошо, что взор его был прикован к малышке. И самое главное… пурпурная река, уносившая ее жизнь, тоже замерла.

- Эта рыбка, которая, оказывается, так важна тебе, Эрик, должна умереть!
Это говорю я! Адрастея, Кора!
Мирно! Спокойно! И тихо уйти из жизни! – выделяя каждое слово, говорила богиня судьбы. – За крошкой нет никакой вины, кроме любви к музыке и неумеренного любопытства, за которое она и поплатилась!
Не бойся! Ее смерть будет безболезненной, словно брат мирный мой Сон-Гипнос укачает ее в руках. – Эрик безуспешно попытался взглянуть на собственные свои руки.

- А если тебе так понравились русалята, - продолжила Кора, - могу выловить тебе парочку. Этого-то добра в море немало! - она усмехнулась.

- Ее родители? – оказывается, говорить он все же мог. Не двигая губами, едва артикулируя слова, вопрос был задан.

- Знаешь, Эрик, - по-прежнему терпеливо объясняла Адрастея, - русалки – очень странные создания! Они откладывают одну икринку в тайной пещере и терпеливо опекают ее несколько лет, но зато когда русаленок вылупляется – полностью теряет к ребенку всякий интерес!
Если бы ты только знал, сколько жизней тритончиков и русалочек мне приходится забирать, после атак акул, скатов и других хищников.
И вот эта - одна из многих!
Я даже имени ее не знаю, так же мне неизвестно – может ли твоя находка говорить.
Она приплыла в опасную близость к берегу, привлеченная звуками скрипки, Эрик.
Ты правильно понял – волна ударом о камень раскроила ей хвост, и платой за любопытство будет ее жизнь.

Пристально и нежно глядя на крошку – водоросли и ракушки заплутали в ее спутанных прядях, белое до синевы личико, и закатившиеся теплые и нежные глаза, пробившие брешь в его доныне спокойном сердце…
- Позволить угаснуть ей навсегда? – Невозможно! - Сердце его неистово колотилось.

- Богиня судьбы Адрастея, Кора, Немезида (еще одно ее страшное имя внезапно вспомнилось). Почему же она говорит с ним, объясняет, предлагает помощь, пусть и в своем более чем странном понимании, и даже останавливает время – миг гибели малышки. – Теплая волна нежности закипела яростью и болью в его душе, на несправедливость богини справедливости!


Глава 3. Новая судьба.

- Забери мою жизнь, вместо нее! Ведь за мной ты также со временем придешь, не правда ли, Немезида, Ананка, Дике, Кора, ... Смерть…- начав громко перечислять ее имена и регалии, на последнем, самом страшном все же дрогнул его голос.
Представилось черное горе отца, так нежно любившего свою кровиночку- сыночка, учившего его с малых лет музыке и игре на скрипке, так всегда гордившегося талантами красавца сына …

- Со временем, Эрик, конечно же, со временем.
Ты прождешь моего визита еще долгих, по человеческим, конечно же, меркам, полвека…
Ее же жизни остались минуты, как только я… - она развела ладони для нового хлопка.

- Постой! Скажи мне, богиня справедливого возмездия, почему ты предлагаешь мне помощь и даже остановила миг, разве это дело Смерти и Судьбы?

Тяжкий вздох, несказанно удививший его, послужил первым ответом.

- Твоя музыка…- медленно, и словно бы сквозь силу произнесло вечное всесильное существо, ибо пока на Земле есть Жизнь, рука об руку с ней будет шествовать и Смерть. – Последний раз я испытывала такое немало тысяч лет назад…
Еще в свите господина моего Аида в Тартаре…
Когда сладкозвучный Орфей спустился за своей любимой…
Он сумел разжалобить самого непреклонного Аида …
Древние боги уже никогда не вернуться…

Но твоя музыка, Эрик, твоя дивная музыка растопила то, что когда-то было моим сердцем…
И я объясняю тебе судьбу крошки и даже … - после небольшой паузы она раздумчиво продолжила, - даже готова помочь.

Гордо вскинув голову и выкрикнула последнюю фразу:

- Только помни - КТО Я!

- Богиня судьбы. – почти обречено повторил он.

- Кора, - выбрав ее самое нестрашное имя, начал он свою жутковатую речь, - Мне суждено еще жить полвека?.. Так отдай же половину моей жизни ей!

- И ты умрешь в 35 лет... Много ли успеешь сделать за столь короткий срок? - она мерно бросала страшные капли рассуждений ледяными волнами, сжимающие его сердце. - Ты же мечтал писать музыку и строить здания, гастролировать с концертами по Европе, повергая публику в восторг виртуозным исполнением…
Еще четырнадцать лет и все…
Ты даже не успеешь насладиться плодами трудов, завоевать достойное твоим истинным талантам призвание.
Годы перелить я смогу, но вот залечить длинную рану, срастить ее рыбий хвост не сумею.
Я же не Асклепий, не целитель!

- А здоровье, мое крепкое здоровье так же можно перелить?

- Хорошо, как скажешь…
Но помни - КТО Я!

- Богиня судьбы, – следовал грустный ответ.

- Я смогу уравнять ее изуродованный рыбий хвост, недостатком твоего лица, а ведь ты сейчас так красив, не хуже, наказанного мною Нарцисса, давно канувшего в Лету.
И не пеняй потом на меня!

- Но любопытство – второе имя этой крошки. И она очень скоро опять попадет в переделку, нити сестер Мойр сложно обмануть…
И вся твоя великая жертва будет напрасной!

- Я стану наблюдать за ней и опекать, пока она не вырастет и не поумнеет!

- Но ты же не можешь подобно мне спускаться на глубины и парить в высоте.
Не в человеческих силах поселиться в океан.
Ты – человек, а она - полурыба…
Впрочем, я могу превратить тебя в тритона, если ты согласен…
Правда под водой нет звуков и музыки, только иногда русалки играют на флейте-сиринге, еще от нереид идет древнее искусство…

Почти невежливо перебив речь богини, он воскликнул:

- Кора, Адрастея! Но если ты можешь превратить меня в тритона, возможно ты сумеешь сделать и ее человеком?

Она грустно покачала головой:

- Безумец! Ты даже не знаешь, умеет ли она говорить или нет. Одна в мире вечного безмолвия, еще слишком мала для поиска подруг на дне огромного океана.

- Она любит музыку – это были твои слова, богиня! Она доверила мне свою жизнь!

- Но у человека должны быть собственные воспоминания, даже у семилетнего ребенка! – удивляясь сама себе спорила Кора, - Когда это было последний раз, и она оспаривала мнение человека, а не просто забирала жизнь?
Кажется более трех тысяч лет назад – ее возлюбленный Адрастей – его имя она себе оставила, среди многих прочих. Странные чувства человеческие эмоции в ней пробуждает этот музыкант.

- Что сможет вспомнить сейчас рыбка, превращенная в девочку?
Как она три года провела в икринке?
Сквозь пленку и долгий сон, иногда наблюдая полеты и игры рыб? А потом четыре года одиночества и безмолвия на дне … моря?
Броски наперегонки с летучими рыбами и морскими коньками?...

- Если ты в силах дать ей мои годы и здоровье – дай ей мое …- он чуть запнулся, и снова вспомнил отца, - мое счастливое детство, - медленно, медленно проговорил он.

- Хорошо, как скажешь…
Но помни - КТО Я!

- Богиня судьбы, – следовал грустный ответ.

- Помни, она всегда жила под водой, почти без солнца, готов ли ты заменить ее, ты же так любишь яркий день и свет солнца.

Улыбнувшись ласковому лучу, пощекотавшему его ресницы светлым зайчиком, он погладил тоненькие пальчики малютки, и кивнул.

- Я взрослый и справлюсь с трудностями, а она еще такая крошка…


- Обменять ее человеческую жизнь на твое ужасное детство и страшную юность, на твой короткий век, и возможно на полное отсутствие признания твоих талантов музыканта, архитектора, только начинающий открываться дивный цветок композиторского дара.
Ты готов всем рискнуть?
Готов на жизнь изгоя и уязвленную жуткими воспоминаниями память?
Возможно исковерканное будущее и страшную смерть, ибо ты уходишь от моей опеки после этого вмешательства, я нарушу нити, сплетенные Мойрами, и когда настанет срок…
В твои 35 лет придет мой старший страшный брат.
Нет не Гипнос - Сон, за тобой придет мучительный ТАНАТОС...
С железным сердцем и черными крылами, срежет мечом прядь волос, вместе с твоей душой.


Он ласково и мечтательно смотрел на малышку.

- Она доверила мне свою жизнь и судьбу!
Она станет моим миром и успехом!
Я отдаю ей свои годы и свое детство!
Свой успех и славу!
Свою музыку и жизнь!

Свою любовь…


Глава 4. Прощай и здравствуй!

Прикоснувшись одной рукой к голове юноши другой Адрастея, богиня возмездия и тихой смерти, выбравшая себе имя в честь тысячелетия назад умершего возлюбленного, взяла ледяную ладошку застывшей, полумертвой русалочки.

Страшная, выжигающая боль пронзила его голову, лицо и половину виска. Кожа на голове закипела и забугрилась, словно огонь пожирал его.
Но намертво сцепив зубы, до скрежета, он только чуть стонал, глядя на стремительные изменения спасенной крошки.

Пурпурная река, уносящая последние капли, чуть теплящейся жизни, остановила свой страшный бег и исчезла.
Серебристый туман повис над израненным рыбьим хвостом и вот уже две стройные ножки с крошечными ступнями и игрушечными пальчиками появились на месте чешуи и плавников.
Ее щеки зарозовели, ресницы дрогнули, огромные шоколадные глаза открылись, и снова она ищет его взгляд. Теплые солнечные зайчики и огоньки затанцевали в ее карих очах при виде его, и улыбка солнышком заиграла в каждой веснушке и ресничке. Милые ямочки на щеках, сопровождавшие это чудо, совершенно покорили его и так чуть живое от щемящей нежности сердце.

Но малютка совсем замерзнет!

- Ее надо одеть, Адрастея Кора! Теперь она человеческий ребенок, и легко может простудиться на холодном ветру, - его голос еще был хриплым, после перенесенных страданий.

- Согласна! - и на малышке появилось простое платье, серебристо-серым цветом словно бывший рыбий хвост, красная накидка согревала ее плечи, и пурпурный шарфик вился по ветру, напоминая реку крови, чуть не забравшую ее навсегда.

- Кри -Эс -Ти -а- На, - внезапно произнесла девочка, переставшая быть русалочкой.

Неожиданно из моря взметнулась невероятная волна, обдав ее брызгами, застывшими в каштановых кудрях жемчужинами, дрожащими в лучах солнца.
Его стремительный бросок на помощь был остановлен крепкой рукой Коры:

- Это родная стихия так простилась со своим дитя.

Внезапно порывом ветра они оказались перенесены на склон холма, осыпанного цветущими яблонями. Лепестки обдали ее водопадом, не хуже чем на берегу волна морскими брызгами.
Теперь он даже и не пытался спасти ее от приветствия земли.

Сложив ладошки в почти молитвенном благоговении она звонко проговорила:

- Кристина. Меня зовут Кристина. Ты так красиво играл, словно Ангел, Ангел…

Едва коснувшись кудрей девочки Кора посмотрела пристально на Эрика, и со вздохом произнесла:

- А теперь осталось самое трудное - Я должна забрать счастливую часть... твоей памяти и перенести ей.
Как мы уже поняли - она может говорить, но пока малютка еще не совсем человек, хотя боги земли и живого мира приняли ее и твой дар ей.


Глава 5. Просьба.

Мираж яблоневого сада развеялся, и снова они очутились на морском берегу.
В некий неуловимый момент изменился его вид, пальцам ощущая вновь гладкую кожу на лице, он с испугом взглянул на Кристину, какое все же у нее сладостное имя!
С ней определенно все было в порядке.
Малышка радостно носилась по берегу, изображая из себя чайку и весело передразнивая крики морских разбойниц, летавших рядом.

- Сыграй еще раз свою музыку, - произнес глубокий и от чего-то, полный горечи и боли женский голос за его спиной.

Резко обернувшись, он увидел Кору Немезиду Адрастею, принявшую подлинно царственный облик. В высоком головном уборе на ее гордой голове водоворотом метались странные тени. Но не вновь обретенный королевский вид,а отблески печали и боли в ее отстраненном взгляде поразили его. Кисти изящных рук изуродовали жуткие ожоги. Пузыри вздымающейся плоти искажали ее прекрасный облик.

- Что происходит? – неуверенно начал переспрашивать он. Богиня перебила его расспросы.

- Сейчас тебе придется исполнить роль ее отца музыканта и скрипача Густава Дае. Сыграй же на скрипке.

- Это же имя моего отца… - прошептал он. – И что с твоими руками бессмертная Кора?

- Я приняла на время твою боль. Эта сцена на морском берегу обязательно должна случиться. Она важна …
Иначе вослед за моим вмешательством в ваши судьбы придут Налия и Ата . Демон и безумие.
Я отдала ей воспоминание о твоем детстве, превратив в ее память.
Но не могла же она все годы совсем не видеть людей, не дружить ни с кем.
Посмотри, как она жизнерадостна!
Сыграй, Эрик! Порадуй меня!

Он взял невесть откуда вернувшуюся в руки собственную скрипку и заиграл милые детские песенки, который так любил маленьким слушать в исполнении отца. Именно с этих незатейливых мелодий началась его любовь к музыке.
Уже потом простые напевы наполнились шумом моря и переливами лесных птиц, звоном колоколов и разноголосицей полевых цветов…

Кристина, заслышав музыку закружилась на месте, подняв руки в широком охвате ставшего безоблачным и счастливым неба.
Вдали появились люди, также пожелавшие в этот прекрасный день насладиться хорошей погодой и морским терпким воздухом.
Без труда Эрик узнал во вновь пришедших Рауля, младшего брата своего закадычного друга, и его флегматичную няньку.
Впрочем, рядом с этим любознательным и предприимчивым мальчишкой, только абсолютно бесстрастные учителя могли чувствовать себя спокойно и не бросаться на его поиски каждые пять минут.

***

Отстраненно наблюдая за разворачивающейся мирной сценкой, Адрастея Кора тихонько шептала себе или еще кому-нибудь, у такого непредсказуемого существа невозможно определить:

- Из-под моей власти и защиты они уходят навсегда...

Знать, что с ними будет, отчего то, я должна…
Наверное, потому что никогда еще ранее не кроила так жестоко судьбу достойнейшего человека.

Что со мной сейчас происходит?
То ли его музыка имеет такую магическую силу и власть надо мной…
Зачем же я попросила его играть…

Впрочем…
Лучше обратиться к настоящим профессионалам…

Сестра! – позвала она также невидимую обычным людям, и даже только недавно превращенным в человека существам, - Не откажи мне в просьбе.
Присмотри за этой парочкой!

Отправляя их в театр, где свершатся их судьбы, жизни и возможно любовь, под твое надежное крыло и заботу.
Надеюсь, - с почти не заметной издевкой- усмешкой произнесла Кора, - что роль балетмейстера не будет противоречить твоим интересам, Харита, Терпсихора!

- Я помогу, - раздался в ответ холодноватый мелодичный голос, и в прозрачном мареве невидимости появилась еще одна дева. – Но мне будет скучно только учить и наставлять, ты прекрасно знаешь – я не могу без танца!

- Что мешает тебе раздвоиться? – возразила Адрастея, - Приглядишь и за Эриком, и за Кристиной! Будешь балетмейстером и ее дочкой.
Помню, ты любила одна устраивать красивые хороводы во славу богам-олимпийцам.
Право я удивляюсь тебе. Раньше такие проблемы тебя не мучили.

- Но и ты тоже, Кора, еще никогда не перекраивала судеб, да еще смешав человеческую и морскую природу. Но почему тебе так важна их судьба, бесстрастная воительница справедливости?

- Он пленил мое сердце своей музыкой, я смогла вновь почувствовать себя, как в древние времена - вольной титанидой, влюбленной в жизнь!

- Что будет сейчас? – спросила недавно появившаяся на берегу муза.

- Я замещаю его воспоминания, дружбу с ровесником – аристократом де Шаньи, проживающим тут недалеко, на привязанность девочки к младшему брата Филиппа.
Эта маленькая сценка и то, что из нее последует, должно сработать, как спусковой механизм катарсиса его судьбы и... любви.
Смотри!

Красный шарф улетел в море, соскользнув с плеч маленькой девочки, светловолосый мальчик бросился на спасение утопающего …
Няньке осталось только всплеснуть руками в ответ на безрассудный поступок воспитанника.


- Скажи, - недоуменно вопрошала муза, - если на тебя так повлияла его музыка, почему же ты сделала его воспоминание о детстве и юности такими страшными и жестокими? Без любви?

- Девочка никогда не видела своих родителей вообще! Забрав обожание сына его отцом - деревенским скрипачом, мне было нечего вернуть ему. Ты же знаешь КТО я!

- Ну, со мной можешь не повторять свою любимую присказку-страшилку!

И все же ты вновь вернешь этот ужас, - Муза бросила осторожный взгляд на руки Коры, - его лицу. Как же бедняга сможет завоевать ее любовь. Вновь притворяться ее отцом, которого никогда на земле уж точно, не было?..

- Цена должна быть уплачена… - медленно и страшно говорила богиня судьбы, - Его просьбы выполнены и сожаления напрасны…

Если хочешь, можешь одолжить ему одну из своих масок, сестра, или половину…

***

Наблюдая за пустым, хоть и бравым героизмом мальчика, Адрастея перевела печальный взгляд на Эрика.
Руки ее очищались от уродливых язв и ожогов, кожа вновь обретала сияющую красоту богини, его же лицо становилось маской страха и ужаса, Фобос и Деймос одновременно.

И словно молитву древним умершим богам Кора шептала:

- Твои глаза больше не будут карими, Эрик!

Боль твоя и жертва, Музыка твоя и жизнь …

Штормовое море, где встретились и переплелись ваши судьбы подарит тебе свой цвет!
От серого яростного до ультрамаринового лучезарного, от прозрачной голубизны волны до глубокой зелени морской тайны…
И возможно, когда-нибудь, глядя в твои глаза, она вспомнит кем раньше была, оценит твой беспримерный дар.

И это говорю я, богиня судьбы…


Счастлив ли ты теперь?


Глава 6. Новая жизнь.

- Медам, мадемуазель, мсье !
Представляю вам нового балетмейстера Опера Популер, мадам Терезу Хора Жири! Искренне надеюсь, что мадам Жири поднимет уровень танцевального мастерства и искусство нашего театра, конечно же с вашей неоценимой помощью, на невероятно высокий уровень!
Поприветствуйте же ее!
Мадам, прошу !
Ваша первая репетиция с corp de ballet.

Две девочки, семи и девяти лет осторожно вошли в репетиционный зал. Повинуясь взмаху руки мадам, дети прошли в ту часть репетиционного зала, где толпились, негромко хихикая, отталкивая друг друга локтями и больно щипая протискивающихся вперед, самые младшие танцовщицы. Задрав вверх носик, старшая из вновь прибывших прошествовала через огромный танцкласс гордой походкой, оттягивая носок при каждом шаге. Темноволосая младшая девочка скользнула тенью вдоль стенки и незаметно приткнулась в уголке, робко смотря на великолепную мадам Жири.

***

Кристина чувствовала себя странно беззащитной и чужой в шумном, развеселом мирке театра.
Вот Мег, та сразу нашла кучу подружек и моментально поставила на место маленьких, да также и больших завистниц, готовых и стекла в пуанты подложить излишне, конечно же по их мнению, успешной юной балерине.
В отличие от своей вновь обретенной сестры, Кристина не вызывала ни бурной зависти, ни пылкой любви товарок. Правда мадам со знанием дела утверждала, что у нее все еще впереди.
Тем не менее маленькой Дае было гораздо интереснее вместо молчаливого присутствия на репетициях, исследовать и изучать переходы и закоулки огромного муравейника называемого Национальной академией Музыки.

Уже на второй день, пройдя сквозь множество переходов, запутанных лестниц, лабиринт переплетенных веревок и старых декораций, она обнаружила незапертую дверь на крышу театра, чем и не преминула воспользоваться. Горько-соленые слезы, о навсегда покинувшем ее папе, почему то было легче переносить на вольном ветре свободы, чем в замкнутом театре.

Правда, когда приемная мать показала ей удивительно красивую часовню в нижней части Оперы, так похожую на уютную пещеру, с прекрасными изображениями Ангелов на стенах, Кристина каждый вечер приходила плакать над портретом папы уже туда.
Шли дни…
Очень постепенно она врастала в мир театра, словно неуклюжая песчинка в тело моллюска, чтобы со временем, превратиться в жемчужину, если все же сбудется детская мечта и папино последнее обещание. К ней явиться сам Ангел музыки, верный защитник и мудрый учитель …

На третью неделю пребывания в Опере Кристина проснулась с предчувствием, что-то сегодня должно обязательно произойти волшебное. Даже сама себе она боялась признаться в этом, но странное ощущение не покидало ее весь день.
Вечером, следуя в толпе хихикающих и перешептывающихся девчонок, она увидела в окне чудо парящих снежинок.
Незаметно ускользнув от шествующих на ужин танцовщиц, побежала на свою любимую крышу.
Замерев там от восхищения приветом небесных Ангелов.
Стайки пушистых красавиц, нестерпимо сверкающих при свете заходящего солнца, кружились элегантными хороводами вокруг золотых статуй, украшавших верх здания.
Порыв ветер осыпал ее горстью волшебных кипенно-белых лепестков снега, напомнив что?...

Словно с ней когда то такое уже было…

Мучительно она вызывала в памяти так необходимое ей воспоминание, но словно вода сквозь пальцы зыбкие картины растворялись и терялись в волнах печали.
Почему то только образ светловолосого мальчика, защитника бесстрашно бросившегося в холодные волны ради спасения ее красного шарфика…
Верного рыцаря и защитника Рауля, и «Сказки Севера», которые они читали под звуки скрипки ее отца.
Это ли она должна была вспомнить или нет?…

А может быть это Ангел?
Обещанный ей Ангел Музыки присылает привет?

Надо немедленно спросить у папы!
И с этой новой верой в чудо она побежала в часовню…

Превкушение чуда, конечно же хорошо, но еще лучше, когда оно не обманывается последующим горьким разочарованием.


Глава 7. Ангел.

С первых дней пребывания тут, в здании оперы, ее - маленького одинокого создания, долго не умевшей вписаться в сложный и несколько вздорный мир театра, так ревнивый к чужому успеху, что ей еще предстояло узнать и так равнодушный к чужому горю, а вот это она поняла сразу. И даже помощь маленькой подружки Мег, опека Терезы, никак не могли сгладить боль и печаль малютки по, как она наивно полагала, ушедшему в лучший мир отцу. Да разве же мог Эрик открыться крошке в своем новом ужасном виде, перепугать ее и так встревоженное сердце.

Видно Кора затевала неспроста переплетение их судеб. Да, к сожалению не удалось, даже богини ошибаются.
Память ребенка пластична, и те давние события на берегу моря, выжженные огненным тавром длани судьбы на его лице и его душе оставили лишь слабый отголосок во снах маленькой девочки, как она рассказывала Ангелу.

Видеть каждый день милое светлое личико, слышать голосок так чутко внимающий каждому его слову.
Ради этого счастья можно было вытерпеть утреннюю муку вида своего лица.

Счастливые сны, были наполненны звоном птиц и перезвоном колоколов, ярким солнцем и сияющим в его лучах морем, собственным приятным ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ лицом и музыкой, такой же звонкой, как песня птиц и колоколов, такой же яркой, как свет солнца и блеск моря, такой же счастливой…
Утро приносило отрезвление, взгляд в зеркало говорил - что сон окончен, и снова боль и ужас его главные друзья и враги.

Лишь музыка оставалась с ним, спасала и уносила на крыльях мечты.
К ней, маленькой и робкой девочке, грустной и одинокой тени, как и он сам, все было ради нее.

Зато каким невероятным светом зажглись ее глаза, когда после горьких и безутешные - пока еще безутешных - слез и причитаний:

- Где же ты, мой Ангел, неужели я никогда не услышу тебя, останусь навсегда без твоей защиты и помощи? Совсем, совсем од-д-на… - дрожащая от плача губка, всхлипы и красные, опухшие глаза.

О! Как же все в миг преобразилось лишь от одного волшебного слова - ее имени и музыки…
Надо было видеть, как вскочила на ноги малышка, до того печально сидящая на холодном камне, при звуках его скрипки …


У его Кристины оказался удивительный чистый и светлый голос. Точно и ясно беря каждую ноту, следуя его чутким указаниям, она даже не подозревала, что делает с ним звучание ее голоса.
А спектр его реакций за десять лет оказался весьма широк: от улыбки умиления, встречавшей ее еще слабое но такое милое пение, до… гм…
Она конечно же еще просто сущий ребенок, но голос Цирцеи он выпестовал себе на беду!
Взглянув однажды со стороны, как его собственное тело дрожит и трепещет от ее пения, словно не голосом, а руками касается его …
Нет! Подобные мысли должны быть немедленно изгнаны прочь!

- Что же ты наделал, глупый Пигмалион! - все чаще шептал он себе. - Она все еще, по прошествии десяти лет, считает тебя … Тебя! бесплотным ангелом. Хорошо еще, что не догадывается о силе чувств своего Ангела.

Но весь этот трепет ощущений померк, по сравнению с бурей чувств и настоящим счастьем, когда его Кристина впервые исполнила арию Элиссы, пусть это было для двух надутых спесью по самые уши индюков, новых директоров.

Как же он смеялся, оценив красоту момента, когда хор в «Ганнибале» пел :

- Приветствуйте новых гостей –
слонов для Карфагена!

На сцене, кроме механического муляжа имелось и два подлинных слона - Андре и Фирмен!
Но даже этим недотепам надо продемонстрировать силу и власть над Оперой ее Призрака. За десять лет негласного, почти тиранического руководства, он уже мог считать театр по праву своим: от самых глубоких подвалов, где он нашел себе приют, до лиры Аполлона, увенчавшей храм Музыки.
От бьющей в глаза роскоши, ошеломляюще действующей на впервые вошедших в его Оперу, до дальних дормидориев хористок…
Хотя с упоминанием спален он, пожалуй, погорячился!

***

Придется все же назвать вещи своими собственными именами, как бы он не пытался скрыть от себя горькую правду…
Сильнейшее возбуждение, охватившее его при звуках ее голоса со сцены, дрожь и трепет, буря чувств захлестнувшая с головой, словно огромная волна, закончилась экстатическим восторгом на знаменитой фиоритуре арии.

Пришлось срочно спускаться в подвалы. И уже там, мечтательно раскинувшись на бархатном ложе Феникса, верящего в возрождение после смерти, Эрик позорнейшим образом проспал, прошляпил триумф своей Сирены.
Ее радужное сопрано, с хрустальными струйками родниковой свежести, к которым ему нестерпимо хотелось припасть губами.
Ее голос проник и осветил своим блеском даже мрак его подземелий.
Божественный нектар и амброзия олимпийцев!
Радостные крики и бурю аплодисментов, приветствующих ее успех, он воспринял немало и на свой счет.
Бедняжка так бы и прозябала вечно на третьих ролях, безвестной хористкой, живой декорацией...
Кем бы она была, если бы гений Ангела Музыки не осенил ее своим крылом?


Глава 8. Призрак.

Первые дни его обитания в подземелье, или он всю жизнь провел здесь?
Дни были наполнены заботами по устройству жилья в пещере у озера.
Почему то ему казалось очень важным постоянно быть рядом с водой, время от времени опуская пальцы в темные глубины подземного озера. Зачем это было нужно делать - он не понимал, но интуиции верил.
Каждую ночь встречал на крыше театра, взлетая, как на крыльях после ежевечернего урока с Кристиной.
Невозможность выразить распирающую его радость иначе, как музыкой, привела его под сень лиры Аполлона.
Сам покровитель искусств и бог солнца, которого увы Эрик уже давно не видел, но пресветлый Феб и сонм его верных спутниц - муз были его внимательнейшими слушателями после каждого заката.
Удивительное дело, из всех великолепных скульптур особый трепет и тепло в душе вызывала статуя Терпсихоры.
Казалось бы, причем здесь танец?
Скорее он должен был бы поклоняться Евтерпе - музыке …
Но, нет!
Теплый взгляд музы танца первым встречал его и последним провожал, странно оживая при пении его скрипки.
Чтобы развеять сомнения он привел за руку на крышу своего единственного друга - Терезу. Но когда она скептическим взглядом смерила каменную Терпсихору, он уже сам был готов рассмеяться над своей глупой мнительностью.
Несмотря на счастье и ежевечернюю радость встречи с Кристиной, пусть в ипостаси бесплотного Ангела, он все же испытывал некоторые проблемы бытового качества.
Невозможно же было питаться лунным светом, словно призрак старинного замка.
Неожиданный и достаточно оригинальный выход был подсказан одной из сплетниц балерин.
Перемывая косточки мадам Жири совсем юная девушка говорила:

- А вы знаете, что мадам вернулась в Париж по семейным причинам, да еще привезла рекомендательное письмо главного балетмейстера императорского театра Мариуса Петипа!

Странное дело после той достопамятной репетиции, когда Тереза поразила весь состав блистательным танцем, градус и направленность пересудов ее персоны сменили направленность.

- Говорят она дебютировала и блистала на сцене Мари.. Мариии… - не помню, как там дальше название…

Со смехом Эрик развернулся на колосниках сцены, как раз над болтавшими кумушками. Но к сожалению, или к счастью, это с какой стороны посмотреть, задел неловким движением крепление одного из задников декорации. Огромное, раскрашеное под старинный замок полотнище, рухнуло с оглушающим грохотом.

- Призрак! Это Призрак, я видела его, - завизжала балерина.

- Ну вот, теперь я и Призрак нарисованного старинного замка, - усмехнулся про себя Эрик, а затем решил, что в подобном статусе есть свои неоспоримые плюсы.

Благодаря парочки обмороков особо чувствительных примадонн и балерин, а также любезной помощи Терезы, он уже через несколько дней получил конверт со своим «жалованием» Призрака.
Отрабатывая немалую сумму умными и нетривиальными советами музыканта, постановщика, инженера, художника и композитора.
И комната Кристины заполнилась игрушками и масками, куклами и забавными магическими коробочками.
На ее лице все чаще расцветала улыбка - это Ангел заботится о ней!
Кто же еще мог прислать большие настенные часы, с обратным ходом стрелок и запиской «Не опаздывай на урок!». Пока она не сообразила посмотреть в зеркало…
Так Кристина и росла, окруженная его заботой и теплом любви, опекаемая приемной матерью, радуясь дружбе с Мег, совершенно спокойная под сенью крыла своего Ангела.


Свой же дух и тело он оборонял с яростью загнанного в ловушку зверя:

- Ах, вы считаете Призрачного гения чудовищем, ну что же я стану таким, как вы ждете от меня, Великий артист всегда должен оправдать ожидание публики.
Только страшитесь получившегося вашими фантазиями и усилиями монстра!

Лишь два человека знают, кто именно скрывается за маской - единственный друг его Тереза, перед которой можно было ничего не скрывать, кроме, пожалуй того, что он таил даже сам от себя, и она… малышка Кристина, и в семнадцать лет продолжавшая верить в своего Ангела, послушно следовать его приказам и нежно любить … Кого? Невидимку, духа…


Глава 9. Человек.

Живое сердце, раскаленное любовью, ей оказалось ненужным, походя она разрушила, разбила хрустальный замок его мечты о ней.


Каждый день был наполнен болью и счастьем, маятник судьбы раскачивался все сильнее, все яростнее и безумней были его крайности. От райского блаженства в нежных руках, ласкающий его лицо, до бездны стремительного падения падшего ангела. Бешенный зверь, прорвавшейся сквозь мираж так долго им выстраиваемой иллюзии сказки, отшатнул, запугал Кристину, выпил его счастье без остатка, досуха.

Вновь и вновь жалящая воспоминаниями память возвращалась к нему.
Как забавно и вроде бы постепенно менялись его приоритеты и устремления, сначала главным была музыка и Кристина, достаточно быстро превратившись и слившись в обучение музыке Кристины. Чем старше и ярче становилась она, чем сильнее и прекраснее звучал ее голос, тем дальше двигался он на пути подмены и уже заглавной его целью стало написание музыки для Кристины, чтобы могли они обе, пока еще уравненные обе, занять достойное их редким качествам место в его Опере, и постепенно важнее стала уже Кристина, поющая, исполняющая его музыку…
И чем же все закончилось?

Последним самым жалким и жалобным вопросом сломленного разума:

- Что такое музыка без Кристины? Ничто…


Глава 10. Эрик.

Я жил уже не помню сколько сотен, тысяч лет, взирая из своего подземелья на мир и, несущуюся так близко и так далеко от меня - изгоя, жизнь . В глубинах души рождались прекраснейшие цветы музыки, дождем сыпались из под пальцев россыпи гармоничных букетов композиций. И здесь же в темных подвалах засыхали, умирали, осыпая пеплом несбывшегося мою душу. Что с ней происходило в этой зеркальной темнице? Как менялась некогда прекрасная птица, сверкавшая радостным оперением счастья и света.

Удивительное дело!
В юности моя музыка, впрочем как и душа, были напоены светом солнца, птичьими трелями и шорохом волн.
Но сейчас, в темноте и одиночестве подземелий, в днях заполненных пустотой и болью, музыка, переплавившись в тигеле души, приобрела совершенно несказанную глубину, силу и мощь, совершенно недостижимую тем, прежним мной - беззаботным и счастливым.
Только звезды и музы по ночам слышали и восхищались моей музыкой, только они - молчаливые свидетели и единственные ценители моего такого призрачного успеха.
Но невозможность не писать сгибала меня до земли, пытаясь остановить полет пера и мысли я делал только хуже.
Тогда ночью взрывы трезвучий трезубцами вонзались в пытавшийся отдохнуть разум и мне снилась, снилась моя музыка и она. В вихрях и смерчах мелодий игривым дельфином, смеющейся русалкой плескалась, пела и смеялась Кристина, моя муза, моя душа, моя музыка…
Настолько странно сейчас осознавать, как менялось за эти тысячи лет собственное отношения к этой крошке - части меня самого. Желание защищать и оберегать малютку, пробившую трещину жалости в моей душе, до этого момента обращенной только к единой музыке, завело меня сначала в подвалы, теперь, по окончанию глупейшего фарса, разыгранного только что на сцене и в пещере, и увы полностью погубившего меня.
Словно несгибаемые друзья мои Атланты, чьи фигуры поддерживают все непрочное здание Популярной Оперы…
Да разве может быть истинное искусство популярным? Оно доступно лишь избранным, способным подняться в отрыве от жизненной суеты в высоты истинной гармонии космической красоты, редким ценителям понятно подлинное чудо творения.
Сколько же мук и усилий было потрачено. За тысячи, нет, конечно же прошло несколько меньше, по обычному субъективному времени людей всего десять, десять лет.
Странно, что мне сейчас совсем не захотелось играть свою собственную музыку, она умрет, умрет в полете вместе со мной, как и положено настоящей птице.
И все мысли мои о Кристине и музыке, нашей так никогда и не спетой музыке «Дон Жуана» выстраданного, кристаллизовавшегося в чудовищной глубине души, по собственной насмешке над судьбой названного «Торжествующим», единственный дуэт, первый и увы, последний.

Разбились осколками стены зеркального замка, тюрьмы моей души, забвение спало и что же мне предстоит?
Заклятье ужаса с лица не смог снять поцелуй любви, зато глаза открылись на страх, творимый мной ради чего?
Чтобы доказать Кристине, что она по-прежнему моя?
Да, полно… моя ли? Хватит уже обманов…
О! Как же опасна жалящая, беспощадная память…

Взгляд шоколадных теплых глаз с надеждой и полным доверием.
Прогулка тайной тропой сквозь зеркала в мир сказки и чуда…
Магические самовозгорающиеся светильники, вздымающиеся гордо из воды, под звуки ее голоса. Залитый светом множества свечей его Храм Музыки, куда до него верхней Опере!
И она здесь, его жизнь, его музыка, его душа…
Тает, растворяется в прекрасных звуках, робко касаясь его щеки…
И уже он едва удерживает сознание и рассудок, переполненный опьяняющим счастьем ее присутствия…
Отрезвление пришло утром…
Вместе с сорванной маской вернулось вослед за кипевшей яростью, так испугавшей ее, холодное осознание невозможности …
День рассудочно расставил все по местам.
Он только урод, пусть и гениальный музыкант...
А она… певица, дива, богиня его Оперы, где и будет царствовать …

Но если целых десять лет он мог успешно претворять любой свой замысел, теперь в ключевой для их жизней момент все шло совершенно не так…
После ее предательства, там на крыше Оперы…
Как он это только смог пережить!...

Каждый их поцелуй вонзался раскаленным прутом в его грудь.
Лучше бы он был еретиком, тогда бы все муки его закончились быстро, добрым, горящим вместе с ним, костром.
Ведь так долго казни не длятся, Святая инквизиция намного милосердней нежных губ и неверного сердца Кристины…

Только музыка одна оставалась последней надеждой …
Ему не помогало ничто, забытье виноградной лозы не несло покоя, прогулки по самым мрачным и черным закоулкам Парижа, не принесли желанной скорой смерти.
Над ним было не властно лезвие бандитского ножа, взгляд Кристины разил куда страшней и беспощадней!

Любовь растоптала его спокойствие, рассудочность, ясность…
Безумные, выматывающие слезы ночами, кружевной дым пожаров убивающей страсти.
Он уже больше не мог играть звездам на скрипке, даже в самую ясную ночь небо его почернело…
Осталось только трудиться на оперой, в которой он выразил всю свою страсть и любовь, всю ярость и муку, вложив такие желанные слова, в уста своей Аминты -Кристины. Ибо больше кроме нее никто не способен исполнить эту сложную и прекрасную партию.

Как будто в мире было мало боли…

Как загорелись ее глаза, при виде его!
В отшатнувшейся, замершей в ужасе толпе Маскарада только она одна была ему рада, вновь шла зачарованно по нити его взгляда. Любимая, родная его … нет, уже не его Кристина…
Огромный перстень вычурно безвкусного бриллиантового кольца на ее нежной груди уколол блеском граней в самое сердце, или что там еще от него осталось…
Безрассудный мальчишка прыгнул за ним…

Опера...
Его выстраданная прекрасная Опера, его мучительная ослепительная любовь…
И вновь повтор кошмара, только еще сильнее и безжалостней размах …
Счастье при виде его, восторг от звука его голоса и их опаляющий дуэт закончились страшным позором и горьким разочарованием.
Протянув ей дар своего окровавленного, но еще живого сердца на ладонях, он увидел, как по ее знаку огромный кузнечный молот разбил, разнес на кусочки его веру, его надежду, его любовь… вместе со сброшенной маской падшего Ангела.

В смертельной агонии силы хватило лишь за один вопрос:

- За что же ты так со мной?

Глупый фарс угрозы жизни Рауля он даже не желал вспоминать…
А ее поцелуй первый нежный, он нес обещанье ... и погасил его ярость и злость, а второй переплавил любовь его в ужас перед самим собой.
Нет уже не лицо его страшно, разве можно насильно любить? Заставлять пылать к нему страстью, угрожая, сломать, словно вырвать у нежного мотылька крылья…
И ради чего?
Ради счастья его? А будет ли это счастьем?...

***

Дышит тьма впереди, тьма стоит позади, он застыл словно сам соткан тьмою, только музыка, только она еще жива в его умершем теле. И зачем ждать оставшихся четыре бесконечных года, до обещанного Корой визита Танатоса?
У него самого хватит сил решить, как лучше и быстрее прекратить и усмирить боль. Не стоит дожидаться пока медленно будет сжирать заживо, то что еще осталось в нем живо, чудовище ревности, боли и отчаяния, убиваемой великой любви….
Надо только вернуться за скрипкой, первой и последней верной любовью, никогда не предававшей его.
Последний концерт перед полетом в вечность…
И сколько же бед должны были обрушиться на его бедную полу сожженную голову, раз беда не приходит одна?..

Так что же происходит нынче с ним?
Почему разрывают его на части демоны?
Он не может заставить ее любить себя.
Заставить любить невозможно.
Это совсем другое.
Единственное, что волнует его - ее счастье.
И раз он уже пожертвовал своей жизнью, своим здоровьем, своей душой, что же он отдаст ей и свое сердце, и останется ему только музыка, да и та ненадолго.
Потому что жить без жизни, без сердца, без души невозможно…
Значит остается одно - последний концерт музам и звездам. Последний миг, последний крик, последнее прости.

- Прости меня, Кристина!


Глава 11. Кристина.

Столько лет она чувствовала себя уверено и надежно под крылом Ангела, защитника и учителя, даровавшего удивительный по красоте голос, так созвучный с его собственным. Слепое доверие во всем нежному и заботливому хранителю завело ее в логово страшного Призрака Оперы, оказавшегося к ее ужасу тем самым надежным и верным наставником. И ко всему прочему боль многолетнего обмана разъедал испуг перед, чего уж скрывать, истерикой и почти нападением Ангела на нее.
Да и был ли этот подземный сиделец подлинным Ангелом?
Огромный синяк, так сильно тревожащий ее при каждом шаге, не давал забыть его страх перед собственный лицом.
Но голос, манящий и чарующий, волшебный голос Ангела Музыки самостоятельно звучал в каждом ее сне, и еще после того ночного визита в его Храм музыки, она снова попадала в сказочный мир своих детских снов. Где голос скрипки отца, или все же Ангела… или Призрака… вел ее сквозь тьму и боль смерти золотой нитью волшебства.
Что это смогло быть? Невозможно понять, и вспомнить наутро ясно и четко, марево и забытье, холодный мрак и гибельный ужас. Лишь только пытаясь мысленно обратиться к сновидению, лоб ее покрывался холодным потом ужаса, руки становились ледяными, запредельный кошмар казался таким чуждым сияющего дня, смеющимся подругам, красивому танцу и сверканию блеска арий, которые она продолжала петь, пусть уже без своего чуткого наставника.

Тревога и забота милого Рауля, все еще помнящего и любящего ее, несмотря на прошедшие годы. Смелого и ясного друга, такого простого и понятного - никаких мистических тайн, масок, криков и… убийств.

Если у нее и были какие-то романтические мысли обращенные к таинственному Призраку. Пожалуй все же были, перед сном чаще вспоминались его сильные руки так бережно и нежно обнимающие ее … словно такое уже когда-то было…
Да полно, как же она могла бы такого не помнить?
И глаза, его невозможный взгляд преследовал и мучил, жег ее и растворял, словно морскую пену в волнах музыки и мечты…
Отрезвление и свобода от колдовского голоса и взгляда пришли вместе с ужасной гибелью Буке.
Ангел этими же самыми нежными и трепетными рукам, что обнимал ее, лишил жизни живого человека.
Убегая вместе со своим верным Раулем на крышу, она дрожала, как пойманная птичка. А если подземный, надо называть вещи своими именами, безумец…
Если также захочет отомстить и ей, и молодому виконту за… после пылких поцелуев и клятв уже было за что…
Чудился ей или нет стон, измученно - сдавленный стон и плач, или грозный Призрак Оперы стал мерещаться на каждом шагу.
Да как же могут в одном человеке сочетаться столь несовместимые качества, гениального музыканта и коварного злодея, нежного влюбленного и гнусного шантажиста, и еще глаза… Почему-то особенно сильно жег ее взгляд Ангела, все же столько лет он был ее Ангелом, и принять другие его ипостаси она не могла.
И дальше наступила тишина… Полная молчание Ангела, хотя она исправно приходила в часовню, и даже пыталась понять каким же образом смогла в ночь премьеры пройти из гримерной сквозь зеркало. Но все попытки оказались безуспешны. Его волшебные зеркала надежно хранили тайну.


Глава 12. Невеста.

Нежная забота виконта переросла в тайную помолвку, оба желали скрыть до времени факт своего обручения. Рауль старался урегулировать возможное неприятие оперной певицы в своей семье. А она, она еще трепетала и побаивалась гнева несдержанного Ангела.
Несдержанного?
За три месяца полного молчания характеристика была совершенно неверной. Все чаше во сне звучал его голос, вновь и вновь она доверчиво вкладывала свои пальцы в его руку и шла за ним следом таинственными коридорами в самое сердце музыки…
Его взгляд и волны подземного озера чаще всего убаюкивали и укачивали ее.
Как же обрадовало ее эффектное появление Ангела на маскараде, посреди огромной толпы, отпрянувшей и застывшей в испуге живыми статуями, только она была действительно рада видеть его. И вновь, словно зачарованная силой и нежностью его взгляда шла ему навстречу. Важно, очень важно было узнать в его глазах… Ах! Сорванное кольцо Рауля, крик и еще более феерическое исчезновение не только ошарашили ее, но и НЕ дали свершиться чему-то очень важному.

***

Безумная сцена на могиле ее отца. Нежный голос Ангела превратился в рык. И милый Рауль, как оказалось также может быть диким зверем. Вздорные мальчишки чуть не дошли до смертоубийства и вновь она причиной, яблоком раздора.
Совершенно невозможная просьба, да что там требование виконта, приказ совершить предательство и где же? Там где был взлелеян и выпестован ее голос. Слезы и мольбы не смягчили твердокаменное сердце влюбленного… ?
Полно, разве влюбленные рискуют жизнью своих кумиров?
И ради чего?

- Подставив тебя под пули тем самым тебя спасу…

Более чем сомнительно.


Глава 13. Примадонна.

Что творила с ней его музыка, голова кружилась, но пела она ясно и четко, самым чистым и нежным голосом, словно Ангел ее слушал и был обязан похвалить. И в качестве гонорара композитору и певице был приготовлен горячий прием пулями…
Дать бы ему знак, предостеречь от …

Хорошо, что по сценографии она сидела в этот миг, иначе опера закончилась бы обмороком дивы.
Как же он был прекрасен!
Горечь и боль, сила и страсть кипят в голосе и глазах.
Ах, дон Жуан, вы ослепительны и ваши сильные руки, нежные объятия …
Я вновь таю, растворяюсь в звуках и неге любви.
Маэстро, если вы желаете продолжения дуэта, вам надо будет отступить или примадонна без чувств упадет в ваши пылкие объятия…

Сожженные мосты полыхали страстью в его глазах, когда в ответ на трепетное признание потерявшегося во времени, заблудившегося в ней Ангела - Дон Жуана пришлось вернуть на землю, самым прозаическим способом…
Блеск наведенных на них ружей и его полные любви глаза, цвета штормового моря, вернули Кристине способность действовать.

- Прости меня! - говорил ее взгляд. Но он принял ее решимость за верность виконту… для речей время кончилось.

Не хотелось вспоминать увы, очередную истерику ее Ангела, и снова угроза смерти, бедному безрассудному и отчаянному Раулю…

Главным, самым главным в ее жизни был поцелуй. Стоя по колено в холодных волнах подземного озера, в его жарких объятиях, нежно касаясь изуродованной щеки она словно перерождалась…
Венера в пеннорожденная, нет.
Но пена морских волн - это важно, и важен его взгляд oт серого яростного до ультрамаринового лучезарного, от прозрачной голубизны волны до глубокой зелени морской тайны…
И голос в ее голове произнес:

- И возможно, когда-нибудь, глядя в твои глаза, она вспомнит кем раньше была, оценит твой беспримерный дар.

Холодные потоки вокруг них, его надежные руки и … карие ? глаза…

Что с ней происходит, все ее детские сны разом вспыхнули перед мысленным взором, заскрипела заржавевшая дверь накрепко запертой памяти...
Нет!
Совсем не безрассудный бросок в холодное море за ее шарфом надо было вспомнить тогда, с порывом лепестков снега, но что : звуки скрипки, шторм, страшный удар, вскрик, спасительные руки, любящие глаза …

Ах.. Нет! Не отпускай меня, не прогоняй …
Меня ты любишь и не хочешь видеть?
Кольцо верну тебя я также в руку, как ты вложил мне с верой и любовью, уйду как просишь, Ангел, и в Аду тебя оставить нам придется. Но только в сердце мукой отзовется воспоминание синих глаз твоих, зеленых, серых невозможно ярких, как музыка и как ты сам горишь, меня пылать и мучиться заставив, спаситель, СОТЕР, мой…

- Рауль, мой друг, закончена помолвка. Мне нужно воротиться. Без возражений, милый друг, иначе я пойду туда сама.


Глава 14. Мег.

Опережая толпу мстителей маленькая балерина легкой тенью соскользнула к подземному озеру, обнаружив плачущего виконта, сидящего в нарядной черной с серебром гондоле.

- Что случилось, виконт? - спросила она, прислушиваясь к приближающимся крикам толпы. - Вы так и не смогли найти Кристину в лабиринтах подвалов?

- Нет, Мег, я нашел и спас ее из лап злобного Призрака, и он даже отпустил ее, но Кристина ошарашила меня уже здесь на пристани твердым приказом вернуть ее в опустевшее логово. Она ушла за ним следом через разбитое зеркало. Почему-то называя его «Сотер».

- Спаситель по-гречески. Значит она все же вспомнила. - улыбнулась Мег.

И дальше произошла еще более удивительная вещь.
Мег произнесла в пустоту странные слова, звонким эхом отразившиеся от сводов:

- Она найдет его по голосу скрипки. Твое предсказание сбылось, сестра, и просьбу твою я выполнила.

Набежавшая толпа народных мстителей скрыла Мег от Рауля, больше он никогда не видел ни маленькую балерину, ни ее спокойную матушку.


Глава 15. Исход.

Отпусти меня в смерть, Кристина.
Метатрон.


Три часа до рождения солнца,
но наверное он не дождется .

Новый день пойдет без него,
Как и все остальное в этом прежнем,
Оставшемся мире.
Он с собою в полет заберет ее имя.
Прокричит его ветру!
Друг последний остался.

И разбитое тело лишь догонит в полете
Больную разбитую душу.
И осколки разбитого сердца накроют
Все, что с ним не случилось,
Что осталось мечтою.

И уже никогда не увидеть ни взгляда,
Ни волос завитка, ни пожара изогнутых губ,
Погубивших иль нет, возродивших его,
От старой разбитой как зеркало жизни,
К новой вере в полет и свободу от боли.
Может утро сумело принести бы надежду,
Что вернется, упавшая в город,
Им самим возвращенная миру звезда.

Только что толку верить в чудеса небылицы?
Десять лет он лелеял и нежил надежду,
Что когда то коснется она нежным пальцем
Его страшного века и ужасной щеки.
Но она не заметит ни взбугрившейся кожи,
Ни потеков печали. Лишь в глаза его глядя
Будет слышать, как он
Только музыку ночи и шептать,
Ты прекрасен мой зримый гений!

Увидев ее силуэт в ореоле зари,
прошептал он «Кристина!»

И все еще не веря свершившейся сказке,
Наклонился он над парапетом, прощаясь
с жизнью, музыкой, любовью … Но только
Взмахнуть руками в полете птицей
Не суждено ему было сегодня,
Теплая ладонь поймала в последний миг
Его отчаявшуюся руку, и голос нежный,
Желанный до темноты в глазах, сказал:

- Вернись, любимый мой, тебя
я не покину больше никогда,
лишь смерть нас сможет разлучить!
Мой Ангел, защитник и учитель,
Отдавший жизнь,
Чтоб я жила и Ангела любила…

Тепло и хрупкость ее тела
И жар его любви спелись
В едином страстном поцелуе
И мир замкнулся в них одних.

- Все долгих десять лет душой моей и сердцем
Владел лишь ты, мой Ангел.
Мне снилось много-много раз,
Как мы стоим в каких-то
Пронизывающих,
ледяных, ужасных вихрях.
Мы встретились с тобой
Посереди других миров,
И глядя прямо в душу гибели,
Бушующей где-то на иных
И разумом непонятых пределах,
Мы были суждены друг другу,
Мой Ангел, мой спаситель.

Сегодня ночью стоя по колено
В воде холодной подземелья,
Сгорая в тигеле твоей любви,
В глазах твоих увидела я море.
Как только взгляд переменился твой,
И ярость глубины морской
Сменилась, слез прозрачной волной,
Я вспомнила, пока плыла в гондоле,
Все то, чего так безуспешно
Пыталась вспомнить долгих десять лет.

И она не заметила
Ни взбугрившейся кожи,
Ни потеков печали.
Лишь в глаза его глядя
Слышала точно, как он
Только музыку ночи, шептала:

- Ты прекрасен мой зримый гений!


Глава 16. Гость.

Счастливая супружеская пара возвращалась домой после более чем успешной премьеры оперы молодого, многообещающего композитора Эрика Даэ дель Маре.
Дети уже спали в уютных колыбелях, сработанных рукой отца.
Старший сын обожал украшать свою комнату вырезанными из твердого картона фигурками морской живности: рыбки, коньки и звезды чуть покачивались на длинных нитях, прикрепленных к потолку.
В мерцающем свете луны казалось, что действительно проплываешь сквозь толщу воды на страшной глубине настоящего океана.
Поцеловав в крутой отцовский лобик трехлетнего бутуза, после еще более нежного визита к его младшей сестренке, расшалившиеся родители устроили возню у дверей собственной спальни, с хохотом одновременно подталкивая и не пуская друг друга.

Эрик мог только благословлять либеральность итальянских законов, позволивших им заключить брак, всего через месяц пребывания в стране. Иначе, оставшись во Франции, они были бы вынуждены потерять целых полгода из оставшихся ему четырех…

Что это он вспомнил?

Лучше вернуться в мыслях к счастливому моменту, когда в их спальне, задохнувшихся уже в супружеском поцелуе, обоих осыпал с головы до ног дождь лепестков венка флердоранжа.
Его Кристина так улыбнулась, и ему, и их счастью, и уже больше не жалящим воспоминаниям о прошлом…

И вот теперь вернулось. И сколько же еще ему оста… - холодная рука стиснула сердце.

На лунном ковре распахнутого окна их спальни, свидетеля счастливейших часов его жизни, виднелась чья-то тень.
Стылым мраком тянуло от неподвижной фигуры, пристально вглядывающейся в него.


- Главное, чтобы Кристина не испугалась! - мелькнула последняя мысль перед падением в ледяной ад боли, чудовищными иглами инея насквозь пробивший его душу.

- Что с тобой, любимый! - она бросилась на колени, поднимая его голову, проследив пристывший к окну взгляд, никого там не заметила. - Эрик, тебе плохо? Позвать врача? - Не дожидаясь его ответа бросилась к звонку будить прислугу.

- Врач, - еле смог проговорить он, - Не нужен. Это… сердце, - прохрипел он правду, - Скоро… про.. Пройдет, - выдохнул из последних сил.

- На что ты так пристально смотришь, Эрик?

***

В ответ на ее недоумение из тьмы возникло нечто...
Опавшие черные крылья не могли обмануть, ангелом вошедший в счастливый дом не был.

И так же, как когда-то Эрик на том давнем морском берегу, Кристина бросилась наперерез незваному гостю, закрыв собой любимого.
- Лучше забери меня, оставь его, он еще столько должен сделать в мире, написать прекрасную музыку, вырастить наших детей! - Ухмылка сломала и без того страшное лицо Танатоса.

- Нет! - бился за жизнь любимой, скорчившийся от невыносимой боли Эрик.

- Почему же нет? - от гулкого страшного голоса казались задрожали стены, и стекла ответили жалобным звоном. - Тебя было дано право решать.
Почему же ты лишаешь выбора жизни и … смерти ее?

Хлопок огромных черных ладоней остановил миг агонии музыканта.

***

Очнувшись все на том же морском берегу, Эрик увидел сидящую в полосе прибоя Кристину.
Он стремительно бросился к ней, счастливый, уже тем что она жива, с ним ря…

Высокая волна сильно толкнула ее хрупкую фигурку, в удержании равновесия из воды взметнулся … огромный рыбий хвост…

- Нет…, - только и смог простонать он, - Любовь моя! Жизнь без тебя бессмысленна, я не смогу… Даже ради детей…
ТАНАТОС! Забери меня! Я давно готов!

- Подожди, любимый ! - Нежный голос, пятнадцать лет назад произнесший «Кри -Эс -Ти -а- На», - я вернусь к тебе ! Каждую ночь после захода солнца я буду с вами! С тобой, Мартином и маленькой Корой ! Но с восходом солнца вернусь в родную стихию, «Драгоценность Моря» - мое имя здесь, в океане.
Танатос подарил нам еще пять лет! Пять лет вместе, только подумай какое счастье ! И я согласилась … За счастье, быть в твоих руках я готова на многое!
Перевози сюда, в домик на берегу, детей и жди меня на закате, жди всегда, и знай, Кристина всегда к тебе вернется…!


ЭПИЛОГ.

Через пять лет

Пусть он ушел, но все же, он продолжает жить:

в моей памяти,

в наших детях,

в своей бессмертной музыке …
И это счастье!

А через еще через десять лет, когда дети уже станут взрослыми, я вернусь в океан и на заре своего последнего дня стану пеной морскою, поднимусь на крыльях дочерей воздуха туда, где в горних высотах ожидает меня Ангел, мой Ангел музыки.
Помни, Эрик, твоя Кристина всегда возвращается к тебе, навсегда, мой друг, навсегда...

***

Когда маленький Мартин спрашивал родителей, почему его так зовут, они в ответ только смеялись и переглядывались.

Потом уже, став старше, он понял: свадьба и все, что за ней следует, случилась в марте.

И море всегда было милостиво к нему, как и обещала матушка, отправляя старшего сына в Эколь Маритим.

В успешной карьере морского капитана Мартина Дае дель Маро была единственная неудача - его по молодости лет не утвердили на должность капитана "Титаника".

В раздел "Фанфики"
На верх страницы