В уединенной гостинице на берегу Северного моря недалеко от Перрос Гирек ежегодно останавливалась таинственная незнакомка. Печальная дама скорее всего средних лет, красота которой с возрастом становилась только изысканней и тоньше, словно у хорошего выдержанного вина. Имени ее никто, за единственным исключением, не знал, несмотря на то, что каждое лето в течение долгих десяти лет она проводила именно здесь. Довольно странный выбор для состоятельной женщины явно из хорошей семьи. Чего только стоили графские короны, которыми было помечено все ее белье от носовых платков с монограммой до собственных простыней, которые она неизменно привозила с собой.
Можно было бы понять, если бы это была случайная ошибка - оказаться вместо веселого и модного Лазурного берега, где вовсю бушевал стиль Белль Европ, в провинциальном захолустье и сонной тиши бывшего когда-то, лет, пожалуй, тридцать назад, модным курортом.
Но ее решение не было спонтанным - неизменно на два летних месяца она снимала самые лучшие апартаменты и, можно так сказать, с упоением предавалась ничегонеделанию.
Часами гуляла по берегу моря, регулярно, как хорошая католичка, ходила в церковь, часто навещала почти заброшенное кладбище, где уже почти полвека никого не хоронили.
Несмотря на женственное очарование и прелесть, которую не могли скрыть скромные полотняные платья и густая вуаль, она никогда не поощряла ухаживаний за ней и не отвечала на восторженные комплименты поклонников.
К слову сказать, таковых всегда находилось достаточно, чтобы штат гостиницы успевал перемыть все косточки как таинственной графине, так и всем ее гипотетическим возлюбленным. Каждый раз горничные и прислуга смаковали детали объяснений жертвы прекрасной вдовушки, их формулировки и различные ситуации, в которые попадали неудачливые соискатели сердца, руки и любви загадочной дамы.
Чаще всего обращали внимание на таинственную незнакомку легкомысленные прожигатели жизни, закоренелые игроки и бретеры, давно и окончательно поставившие крест на самой только возможности семейной жизни.
Все они одинаково попадали под чары голоса сирены и теряли голову, еще даже не видя ее.
Волею случая двери музыкального салона, в котором гостья неизменно закрывалась на два упоительных для всех, оказавших рядом, часа, выходили как раз на ту же сторону, что и окна салона карточного, постоянно открытые ставни которого, кроме столь необходимого в накуренном помещении глотка свежего воздуха, так же беспрепятственно пропускали и волшебство новоявленной Цирцеи.
Мадам, по слухам почти переставшая концертировать оперная певица, продолжала совершенствовать свое удивительное искусство. Даже сквозь плотно закрытые двери музыкального салона ее голос проникал прямо в сердце, поджигал душу и наслаждался пожаром чувств.
Если бы мимо нее проходил слепоглухонемой мужчина, то и он бы наверняка пал к ее ногам, сраженный пьянящим ароматом ее духов и шелковой нежностью руки.
Но как уже говорилось, она никого не привечала. Даже имя ее не было известно персоналу, только управляющий знал и свято соблюдал ее инкогнито, получая каждый раз в конце весны из рук ее доверенного слуги чистый белый конверт, запечатанный алым сургучом.
Все остальные предположения и о графском титуле, и об оперном прошлом оставались лишь домыслами персонала гостиницы, взбудораженного необычностью и тайной неизвестной дамы, все так же, и по прошествии десяти лет, сохранявшей свое инкогнито.
Кто-то пытался пустить слух, что она всего-навсего кокотка самого высокого пошиба, парижская штучка, любовница какого-нибудь министра или генерала.
Но время шло, кабинет министров не раз сменился, а она все пребывала в неизменности, полностью погруженная в приветливую грусть и певучую печаль.

***

Bсе так же ровно и почти бесстрастно звучал ее голос - и в обращении с прислугой, и в разговорах с себе равными. Казалось, ничто и никогда не сможет растопить раз и навсегда замерзшее сердце - пока не случилось нечто, в корне изменившее как отношение к незнакомке, так и ее саму.

Ее десятое лето в гостинице начиналось точно так же, как и все предыдущие.
Все то же неизменное письмо, переданное из рук в руки управляющему, все такой же впечатляющий выезд с кучей кофров и коробок. Почему-то она всегда приезжала одна, без компаньонки и даже без собственной горничной, довольствуясь услугами маленькой Анны, хохотушки и болтушки субретки, постоянной распространительницы сплетен о графине. Именно Анне она и была обязана свои прозвищем среди прислуги «ледяная дева», именно Анна поведала о многочисленных коронах и монограмме КдШ на белье и многих вещах гостьи. Все это быстрые глаза горничной разглядели, а шустрый язычок разболтал в первый же день пребывания мадам в гостинице.
Помогая ей с вечерним туалетом к ужину, Анна пыталась разговорить изящную даму, чтобы получить пищу для захватывающего всестороннего обсуждения ее со своими товарками: горничными, служанками и прочими сотрудницами отеля.
Вот только все ее изящные подходцы натолкнулись на стену благожелательного, но весьма холодного невнимания и равнодушия гостьи. Ничто ее не заинтересовало, чуть приподнятые в вежливом внимании уголки красивых губ - это все, чего достигла Анна в почти часовой попытке разговора, больше напоминавшего монолог.
Впрочем, дальше пустых бесцельных расспросов дело не продвинулось как за два месяца первого пребывания «ледяной девы», так и за все последующие ее визиты.
Даже вопрос возраста графини несказанно мучил и служил основным предметов бесконечных кухонных баталий, когда долгий день уже заканчивался, а убрано и вымыто еще было не все.
За эти десять лет сама Анна из очаровательной юной пышки превратилась в достаточно корпулентную солидную особу, успела неудачно сочетаться браком и удачно освободиться от него, завести бесчисленное число романчиков, как правило, с постояльцами гостиницы, и пару раз удачно избавиться от …
Впрочем это не важно, важно что «ледяная дева» за это время ни капли не изменилась, словно время для нее текло совершенно по-иному, совсем не так, как для обычных людей. Или причиной загадки была ее безмятежность и спокойствие, фасад цельной глыбы льда, дававший трещину только во время исполнения великолепных арий в упоительные два часа, когда подлинная страсть и сила ее редкого по красоте сопрано замораживали уже все вокруг. И постояльцы, и штат отеля старались в это время оказаться поближе к музыкальному салону, чтобы в полной мере насладиться водопадами, волнами и ливнем прекраснейшей музыки в чудесном исполнении.
Или же мадам сберегала всю силу бушевавших в ее душе эмоций на эти самые заветные два часа? Кто знает. Ответа «ледяной девы» невозможно было получить.

Совсем не удивительно, что именно Анна, как особо приближенная, почти касавшаяся тайны мадам, смогла приоткрыть пусть только небольшую, но весьма примечательную для многочисленной женской половины отеля информацию, касаемо возраста гостьи.
Совершено случайным образом, когда горничная, запоздав с обычной уборкой апартаментов, принялась протирать пыль в гостиной, она услышала тихий, вполголоса, разговор сидящей перед зеркалом графини с самой собой.

- Ну вот тебе уже и тридцать семь... слава богу, глядя на тебя, это никому не придет в голову, но время нельзя обманывать бесконечно. Забавно, что некому со мной отпраздновать столь примечательную дату.
Назвать-то можно хоть пол-отеля, только зачем мне эти пустые люди с их мелкими страстишками и цыплячьими душонками - и здесь, и в свете, и в театре все одно и то же. Все те же тени, нет только его…
Единственного человека, о котором я думаю каждый день, о котором скучаю бесконечно...голос его продолжает звучать во мне и днем, и ночью.
О! Эта сладкая и горькая мука невозможного забвения.
Ах! Эта глупая ошибка совсем еще зеленой девчонки, что я была когда-то - кажется с той поры минула не одна жизнь…
Боже! Хотя бы раз еще увидеть его, услышать волшебный голос и чудесную музыку, сказать одно лишь слово, вымученное долгими бессонными ночами и пустыми днями.
Если бы только одно мое желание исполнилось!
Как искупить мне мою вечную вину, как вернуть душу и жизнь в давно остывшее тело, возможно я тоже тогда осталась с ним, там в темноте …
Только поняла это далеко не сразу, а поняв, уже ничего не могла поделать.
И каждый раз в церкви я молюсь, увы, не за душу ушедшего отца или усопшего мужа, нет - все мои мысли даже в таком благочестивом месте, впрочем, так же как и везде, только о нем одном.
Никогда, больше никогда тебе не услышать его, Кри… - И вот тут Анна неловко звякнула бокалом, что только приподняла, внезапно превращаясь в слух, едва услыхав первые слова певицы.

К сожалению, рука не отличалась такой же выносливостью, как страсть к распространению сплетен, и устала бесконечно держать тот на весу. Знаменательная речь была прервана, дав больше вопросов, чем ответов, больше загадок, чем объяснений.


- Нет, ну вы только подумайте, строит из себя невесть что, горем убитую наследную принцессу, - уже через пять минут возмущалась Анна на кухне. - Якобы в печали она по смерти супруга, а всем хорошо известно, что помер-то он лет десять назад. Тогда ж еще «ледяная дева» приехала в черном вся, что твоя ворона, и у кучера ее траурная лента была на руке повязана, да и господин ДельфинИ - отец прежнего хозяина отеля - принимая ее, приносил соболезнования в связи с недавно постигшей утратой. Мне самой Жак рассказывал, он тогда еще швейцаром служил и все слышал, да делился, не то что нынешний, слова не скажет!
Да и какая она «ледяная дева»! Ледышка - точно, да она же меня старше на целых семь лет, а все молоденькой девушкой прикидывается!
И чего спрашивается ей не хватает, поклонников куча, пачками дураки так под ноги и сыплются, и не знают что фея-то их практически старуха! Во как богатство людей меняет! И уверена я, никакая она не графиня, просто певичка. О сцене что-то там говорила, вздыхала.
И по ком же вы печалитесь-то двадцать лет? Уж явно не о супруге, пусть земля ему пухом, бедняге, во какую змеюку на сердце пригрел! - все более распаляясь, от зависти ли, в непонятной ли обиде на более успешную красивую и талантливую, чем она сама, Анна не заметила, как раскричалась в полный голос.

Ее остановило лишь холодно и пугающе спокойно названное имя:

- Анна! Мой отель в ваших услугах не нуждается, найдите себе трактир, более подходящий вашим дурным манерам и там служите.
Кстати, уверен, что прожить некоторое время вам позволят щедрые чаевые той самой, по вашему выражению, «змеюки» и «старухи», - решение управляющего и владельца всегда были неоспоримы. - Жаклин, с сегодняшнего дня ты поступаешь в полное распоряжение мадам графини, надеюсь, что урок твоей предшественницы заставит тебя сделать надлежащие выводы.

Итак, главный источник информации о событиях жизни таинственной все же графини, как подтвердил мсье Дельфини, канул в Лету, новая горничная хранила молчание, но события с того дня набирали обороты, и в следующий раз завесу тайны приоткрыл Дени, лакей второго этажа, где всегда останавливалась мадам.

- Вы только представьте себе, - начал он, чуть задыхаясь, то ли от бега, то ли от возмущения, едва появившись на пороге кухни. - Сегодня днем прибыл к нам новый постоялец, вроде бы и приличный молодой человек из хорошей семьи, но вот что-то мне сразу в нем показалось странным, а вы знаете - мой нюх никогда меня не подводит!

- Особенно ведя к недопитому постояльцами спиртному! - шепнула одна служанка другой, но Дени, увлеченный рассказом, не услышал ехидного замечания.

- Начнем с того, что первым делом юноша, а ему не более восемнадцати лет, потребовал комнату по соседству с лучшими апартаментами!
Такого я еще ни разу не слышал, гости могут просить самые лучшие или самые недорогие комнаты, с видом на море или в сад…
Но так! Он явно преследовал определенную цель, тем более вы все прекрасно знаете, КТО именно у нас снимает эти самые лучшие апартаменты.

Следующая странность - едва получив искомое, он не пожелал даже осмотреться и освежиться с дороги, остановив меня на пороге своего номера, когда я уже уходил. К слову сказать, весь его багаж состоял только из одного саквояжа и футляра скрипки. Именно этот футляр он и протянул мне со словами:

- Я хочу чтобы вы … Дени, отнесли сейчас эту самую скрипку в комнаты госпожи графини, моей соседки и, продемонстрировав ей инструмент, спросили, примет ли она владельца для небольшого разговора.

Памятуя, что мадам никогда не позволяла беспокоить себя посетителям гостиницы, и в особенности молодым людям, я вначале отказался помочь, но просьба, а точнее, приказ нового жильца сопровождался банкнотой и был изложен чрезвычайно жестким тоном, странным для столь юного существа.

- Еще минуту, прошу вас прежде спуститься к цветочнице вниз и купить одну алую розу!

Все в точности было выполнено. Юноша, взяв в руки цветок, погладил лепестки и положил его в футляр, поверх вишневой скрипки.
Я постучал в номер мадам и, получив соизволение войти, передал ей инструмент.
Она вначале смотрела на футляр с некоторым удивлением, но когда тот был открыт, и на бархатном ложе она увидела скрипку и розу поверх, ее лицо страшно побледнело и застыло, а глаза…
Чего только не происходило здесь за годы моей работы... Но чтобы так сияли женские глаза, были бы так глубоки под поверхностью непролитых слез, такого я никогда не видел! Что-то непонятное и очень сильное изменило лицо графини, у меня не хватит слов описать это…
Мадам взяла розу и, вдохнув ее аромат, закрыла на минуту глаза и переспросила меня:

- Он здесь? Тот, кто передал вам это?

- Да, молодой человек ожидает вашего разрешения войти, - точно так же, как загорелись ее глаза и затрепетала она сама, так же внезапно потухла радость, превратившая ее в редкостную красавицу, лицо захлопнулась, словно бронированная дверь, она опять стала непроницаемо-спокойной и печальной, только губы ее прошептали одно слово:

- Шантаж! - но я расслышал. И дальше уже царственно-отстраненно, как всегда, она приказала:

- Пригласи его, Дени! - но на дверь уже больше не смотрела, будучи полностью поглощена изучением скрипки.

Молодой человек ожидал тут же за дверью, совершенно уверенный в положительном решении своего странного демарша.
Едва он вошел, всегда вежливая графиня, даже не поприветствовав гостя, воскликнула:

- Откуда ЭТО у вас? - и дверь за ними закрылась.

***

- Милостивый государь! Вы еще так молоды для занятия столь гнусным ремеслом! - голос графини дрожал и вибрировал, взгляд, с такой надеждой обратившийся вначале к посетителю, почти сразу же, не найдя в нем и тени знакомых черт, вернулся к бесценной скрипке.

Какая буря, пожалуй, самых ярких и сильных в ее жизни воспоминаний была связана с этим и только этим инструментом. Она не могла не узнать скрипку, певшую так сладко и волшебно, нежно прижимаясь к костлявому плечу единственного в своем роде музыканта. Каким огнем полыхали его глаза в прорезях шелковой маски, как вдохновенен и прекрасен был его облик!
Сколько раз за эти бесконечные восемнадцать лет воскрешала она в памяти эту картину, и еще то, как гибкие и послушные пальцы его, на секунду зависнув над клавишами слоновой кости, обрушивали водопады и радуги звуков, уносили ее на крылах Ангела Музыки в мир волшебства и счастья, столь недостижимого ею теперешней.

Да, сейчас она богата и уважаема в обществе, утонченная графиня, изредка концертирующая под своим девичьим именем, чтобы не фраппировать дальних родственников покойного супруга.
Но жизнь ее пуста.
Сколько раз пыталась она воспроизвести гениальную музыку своего учителя, сыграть или спеть, даже здесь не оставляя попыток ухватить-таки странно диссонирующую и безумно прекрасную тему, продолжавшую звучать в ее душе. Но для воплощения в жизнь гениальной музыки нужен подлинный гений, каким был он, но личности такого масштаба и грандиозного дарования она больше не встречала.

Впрочем, что толку жалеть о несбывшемся и горевать о не случившимся... но почему же тогда сердце так быстро пустилось вскачь, стоило ей взять в руки розу, погладить вишневую деку, коснуться струн его скрипки, отозвавшихся человеческим голосом...

Полностью погрузившись в страшные и пленительные воспоминания своей юности, она ничего вокруг уже не замечала, шептала что-то нежное, обращаясь к старинному инструменту ли, к старинному другу или к самой себе прежней. Она, конечно же это была графиня Кристина де Шаньи, к чему лукавство, ведь нам имя незнакомки прекрасно знакомо... вот только вопрос, известно ли оно ее визитеру.
Он не сводил с нее взора, жадно вглядываясь, впитывая до капли красивый абрис ее лица в обрамлении распушившихся кудрей, густую тень ресниц на побледневших от волнения нежных щеках, умилялся тоненькой голубой прожилочке на вздрагивающем веке и застывал взглядом на ее руках, слепо оглаживающих скрипку, не замечая капели светлых слез и дрожи пальцев.
Так встречают вернувшегося с войны любимого, когда официальные письма со страшным известием давно получены, все слезы в горе потери уже пролиты, и только в сердце еще теплится и не гаснет невероятная невозможная детская вера в чудо.

Кристина, по-прежнему невесомо касаясь струн, все же старалась взять себя в руки, справиться с нахлынувшими воспоминаниями и волнением, барабанным боем сорвавшегося сердца в груди. Глубоко вздохнув, она наконец внимательно посмотрела на визитера. Совсем еще зеленый юнец, такие чистые глаза и ясный взгляд.

Он никак не может быть шантажистом, скорее уж репортером, в руки которому попал лакомый кусок информации. Она никогда не давала интервью, не отвечала на каверзные вопросы досужих писак, но сейчас решила сделать исключение. Да и сама ситуация также была исключительной.

- Не думаю, что вы преследуете какую-либо дурную цель, прошу извинить меня за сорвавшиеся сгоряча слова.
У вас честное, располагающее лицо, и в благодарность за радость встречи с этой скрипкой, я отвечу на ваши вопросы. - Кристина все пристальнее вглядывалась в лицо молчаливого гостя, только сейчас осознав, что тот пока еще не сказал ни слова! - Попрошу лишь одну ответную услугу - рассказ, как к вам в руки попал этот инструмент… - он кивнул, соглашаясь, так же как и на последнее ограничение тематики предстоящего разговора, - И еще одно условие… мы будем говорить только о музыке.

- Я глубоко признателен вам, мадам, и за любезное приглашение посетить вас, и за вашу готовность прояснить некоторые моменты вашей примечательной карьеры.
Если это возможно, хотелось бы побеседовать о начале и первых успехах великой певицы на сцене.
Насколько я знаю, в семнадцать лет вы закончили Национальную Академию музыки и стали выступать на вторых ролях в постановках Оперы Гарнье.

- Да, вы правы. Мой дебют состоялся тогда же.

- Особенно примечательным был гала-концерт, на котором вы просто поразили новой Маргаритой всех присутствующих, стоя аплодировавших вам, включая и самого Гуно за дирижерским пультом.
Помнится, тогда критики разразились статьями, в которых восторг вашим искусством перемежался удивлением, что же так разительно изменило всего за полгода скромную и тогда еще незаметную выпускницу Консерватории.
Может быть, теперь пришло время ответить на этот вопрос?

- За те шесть месяцев до гала-представления у меня действительно появился новый замечательный педагог.

- Наверное, он выдающийся музыкант, известный профессор Академии музыки?

- Он действительно был непревзойденным гениальным композитором, учителем, певцом… Но увы, для широкой публики имя его осталось неизвестным, и только в моей памяти хранятся драгоценные воспоминания о его удивительном музыкальном даровании, которым он так щедро поделился со мной.

- Но как же так случилось? Возможно, хотя бы сейчас вы сможете назвать его имя.

- Да. Его звали Эрик.

- Эрик… Что-то я не припомню профессоров и педагогов того времени с таким именем, а фамилия… наверное достойная и прославленная семья породила удивительного, по вашим словам, музыканта. Возможно, с вами дополнительно занимался местный хормейстер, господин Габриэль?

- Нет. Эрик не был профессором Академии, хотя вряд ли можно было найти более достойную кандидатуру, не входил он также и в штат Оперы Гарнье, во всяком случае, официально. Всю свою жизнь он провел в тени…
И не спрашивайте меня, я не готова рассказать кем он тогда был, я могу только объяснить, кем он был для меня.
А для меня же он открыл подлинный мир музыки, слияния души, сердца и исполнительского мастерства, с замыслом и гением творца-композитора.
Свидетелем именно такого слияния и были зрители давнего гала-представления. А привел их в это волшебный мир блистающего чуда подвальный сиделец, изгой, При… - она перебила сама себя, - Простите, так кто же вы такой, в конце концов?

Вы не шантажист?

- Нет, - уронил он, глядя на нее во все глаза.

- И не журналист?

- Нет.

- Слишком особые и больные вопросы вас интересуют, пожалуй, тут имеется личная заинтересованность. Вы его брат? Младший брат, узнавший все из письма, и получивший его скрипку в наследство?

- Это предположение уже ближе, но пока еще не верно. И его письмо действительно существует.

- Как мне к вам обращаться? Я устала играть в загадки без ответов, а вы –замечу - до сих пор не представились, это как минимум невежливо по отношению к собеседнику, о котором вы, судя по мучительным для меня расспросам, знаете все.

- С вашего позволения, я скажу вам мое настоящее имя чуть позже, оно не имеет никакого значения, уверяю вас, Кристина… - и так было произнесено это довольно фамильярное для солидной уважаемой дамы обращение, музыкой звучало ее имя, словно почти двадцать лет назад она услышала голос своего Ангела. Графиня испуганно оглянулась на зеркало.
Неужели?

- Достаточно сказать, что вы были моим сном и наваждением, сколько я себя помню. Почти каждую ночь, начиная с четырехлетнего возраста, я видел вас. Такую же ослепительно прекрасную, как сейчас.
Вы были фей моих детских снов, сказочной принцессой мальчишеских игр, которую я обещал спасти от злого волшебника, грезой и мечтой юноши.
Ради вас и вашего голоса я стал заниматься музыкой и немало преуспел на этом поприще.

- Теперь я вспомнила, почему ваше лицо мне показалось знакомым - несколько лет назад я читала заметку о юном виртуозе, поразившем своей удивительной игрой многих маститых композиторов, это были вы?

- Да, ради вас. Но сейчас, увы, мне горько в этом признаваться, дело вовсе не во мне и моих собственных мечтах и устремлениях.
Ваш рассказ, Кристина, если позволите так к вам обращаться, - в ответ на ее кивок он продолжал. - Ваш рассказ немало прояснил мне мою собственную загадку - часто сталкиваясь со сложностями, играя и разбирая какую-либо композицию, я предпочитал отложить решение на следующий день. Наутро все музыкальные проблемы решались сами собой, пальцы словно знали лучше меня самого, что же мне делать. Мне кажется, что сны мои были не просто снами, и не только ваша ослепительная персона посещала мои грезы... - он запнулся и на время замолк.

- Продолжайте, мсье, ради бога продолжайте, умоляю вас! - просила Кристина, заламывая и стискивая изящные руки.

- За последние десять лет я проживал во снах вторую, мучительную и прекрасную, страшную и необыкновенную не свою жизнь.
Другого, вначале маленького всеми гонимого мальчика, затем озлобленного подростка потом...
Долгое время никак не мог понять, в чем же проблема столь даровитого ребенка, почему люди смотрят на него с такой гадливостью и ужасом, зачем ему приходится делать совершенно невозможные для нормального человека вещи?
Сейчас мне кажется, что пока я был мал, в моих снах случалось не все, что происходило с ним в действительности, он щадил меня, хотя его самого никто и никогда не щадил.
И уже став старше, где-то в возрасте шестнадцати лет я, наконец, увидел его отражение в зеркале. Высокого очень худого мужчину, неизменно носящего …

- Черную шелковую маску на лице?

- Да. Еще позже я увидел, что именно она скрывала, и с криком проснулся, переполошив весь дом. Я же после был просто поражен, как мог столь чудовищно наказанный природой человек так творить и так любить.
Именно с того времени мое уважение личностью Эрика переросло в подлинное восхищение не только гениальным музыкантом и композитором, но также масштабом и величием его души.

А подтверждение того, что этот человек действительно существовал, а не является просто фантомом, тенью, причудой детского воображения, я услышал только что из ваших уст. Кроме того есть реальные предметы: вот эта скрипка - его инструмент, и еще письмо, его письмо, обращенное вам.


Но я обещал рассказать вам, как именно попала мне в руки его скрипка.
Для празднования моего восемнадцатилетия мы приехали в Париж и поселились в скромной гостинице на улице Скриба. Вечером, невзирая на усталость только что проделанного путешествия, я ушел бродить вокруг величественного творения Шарля Гарнье, восхищаясь каждой фигурой, каждым камнем, каждым окном…

Совершенно не помню своего возвращения - портье сообщил, что я вернулся, когда уже светало, и держал в руках футляр со скрипкой, да, вот этой самой скрипкой.
Поздним утром, очнувшись от более чем странного сна, в котором я следовал страшными подвалами, ловко миновав нескольких хитрых ловушек, и боюсь, даже рыл руками землю, судя по ее следам под ногтями, на моем столе лежало запечатанное письмо, футляр со скрипкой, несколько старинных золотых наполеондоров и записка:

«Прошу вас, доставьте это послание лично, передав из рук в руки получательнице, прекрасно вам известной. Снимите номер рядом с лучшими апартаментами, где проживает она, и попросите показать ей мою скрипку, вы будете немедленно приняты.

Эрик»


На письме же указан адрес, как вы можете видеть.
Кристина взяла в руки обычный почтовый конверт и всхлипнула, узнав чуть рваный почерк ее учителя:

Перрос Гирек, Северная Бретань, Гостиница «Корона Севера», мадам графине де Шаньи, урожденной Кристине Даэ.

Из вскрытого конверта прямо в ее руки выкатилось золотое кольцо, она немедленно надела его на палец и нежно погладила.
Слезы непрерывно катились из ее глаз, только она совершенно этого не замечала.

- Эта приписка, мой друг, для нас обоих, к нам двоим была обращена его последняя просьба, я зачитаю вам вслух:

«Мой дорогой мальчик!
Я буду по-прежнему помогать вам и направлять вас на музыкальном поприще, но теперь только этим мое участие в вашей судьбе и ограничится. Больше вы не увидите снов о жизни Эрика, больше не будет тревог и печалей - играйте, живите, творите в свое удовольствие, вас ждет великая судьба, я свято в это верю.
Единственное, что я попрошу у вас - это одни сутки рядом с Кристиной.
Мое единственное желание.
Ради исполнения его я отказался от возвращения на землю через сорок лет после смерти изуродованного тела Эрика - Призрака Оперы, и новой счастливой жизни, как было мне суждено Фатумом, Роком или Господом нашим.
Ради исполнения этого желания душе моей предстоит вернуться на землю лишь по прошествии пяти веков.
Половина тысячелетия пустоты на одной чаше весов жизни и возможность провести один день рядом с ней - на другой.
Для меня цена не велика.
Удачи вам, мой талантливый друг.
Как только Кристина сама наденет мое кольцо, символ моей любви, а вы поцелуете ее руку, начнутся единственные сутки сознания Эрика в вашем теле.
Если же хотя бы один из вас не согласится пойти на этот шаг, друзья мои, то вы можете не опасаться мести рассерженного духа, нет.
Если вы оба или только один из вас откажется от выполнения моей прощальной мечты - никаких кар не последует, ничего больше не будет, кроме моего разбитого сердца и последней утраченной надежды».


Увидев согласие в ее глазах, он бережно взял руку Кристины с давно уже надетым обручальным кольцом Эрика и нежно поцеловал, вложив все восхищение феей его снов, принцессой его сказки, богиней его грез.

_______________________
* Автор стихов: Martian


FIN.

В раздел "Фанфики"
На верх страницы