На главную В раздел "Фанфики"

Сообщники

Автор: Голос Тех, Кого Нет
е-мейл для связи с автором


Мокрый снег превращается в хрустальные слёзы на лицах мраморных ангелов, поставленных вдоль главной аллеи кладбища. Эти слёзы быстро впитывают земную грязь и стекают вниз, устыдившись. Ангелы плачут, как им и положено — с улыбками сожаления. Ангелы прекрасны. Кладбище — прекрасно. Эрик очень любил именно это кладбище и царящую здесь атмосферу особого благородного уюта Последнего Пристанища. Сколько раз он приходил сюда из подвалов Оперы, — за вдохновением, за спокойствием, за отдыхом, за созерцанием. Приходил как возлюбленный на свидание с музой, приходил как ученик к учителю, приходил как любопытствующий на выставку художника, приходил как путник, приходил как нуждающийся в исповеди.

Но сегодня он идёт как убийца к намеченной жертве. И пути вот-вот сойдутся, уже виден перекрёсток, охраняемый мраморным стражем. Который плачет, смеясь. Как и положено ангелу.

Стройная фигура, презревшая все условности в виде плаща (в такую погоду? Да что вы, мелочь!) выступает из полумрака, яркий блик в правой ладони заставляет Эрика резко выдохнуть — и опустить приготовленный уже пистолет. Это Рауль де Шаньи, в правой руке у него зеркало. С некоторых пор — лучший пароль на свете. В серебряной глади отражается часть щеки, кстати, неважно выбритой, и красный от недосыпания глаз виконта… а вот теперь — краешек губ под белой маской Призрака. И пароль, и отзыв приняты. Двое живых в обиталище мёртвых встретились не для развлечения и даже не для продолжения дуэли, нет, они здесь по делу.

У перекрёстка с ангелом в изысканной мраморной драпировке — фамильный склеп Даае. Ажурная решётка ворот знакома Призраку до последнего завитка, как волосы возлюбленной. И призывная тьма за порогом, и запах, неповторимый запах ладана, свечного воска, пыли… женского платья… пряной тайны. Не снегом, не испарениями парижских сточных канав веет из уютного сумрака, — склеп удивительно похож ароматом на маленькую часовню Оперы. Часовню, в которой юная и наивная Кристина так доверчиво откликалась на обращающиеся к ней голоса. Не отличая мир живых от мира мёртвых в своих светлых фантазиях.

Это её и погубило. Именно это, что бы там ни врали на похоронах те, кто никогда не знал и не любил кудрявую кареглазку так, как её учитель и невольный предатель. Ведь кто, как не он, убедил дочь скрипача Даае, что брать уроки пения у духа твоего отца — самая естественная вещь в мире? Так и было, пока с Кристиной разговаривал влюблённый в неё Эрик, пусть чудовище, но всё-таки плотское и живое…

В отличие от того скверного «нечто», что совсем недавно, может, месяц назад, вместе с серым туманом вползло на парижские улицы и растворилось с рассветом в переулках. Череда странных и омерзительно повторяющихся смертей: следы от укусов, обескровленные до прозрачности кожных покровов телá, а потом… эти же самые тела (ну а как их назвать, уж не людьми), выходящие на поиски новых жертв. Эрик, обитатель границы между тем и этим миром, одним из первых в Париже начал систематизировать слухи, сличать факты… Вторым догадливым был его хороший знакомый, странный доктор из одного маленького, ничем не примечательного анатомического театра. Днём за умеренную плату месье Эвон пускал студентов, по ночам же… Впрочем, не суть, на чём именно сошлись кошмар Опера Популер и объект насмешек университетских горе-профессоров. Главное, что два неглупых человека смогли разобрать легенды и найти рецепт противоядия.

Вампиры посещали Париж неоднократно. И более слабые, и откровенно начинающие. Но у этого древнего заезжего экземпляра беспримерная сила сочеталась с такою же наглостью. Он не просто добывал пропитание, он плел сеть подчинения, точно паук паутину, и контролировал каждую мертворожденную марионетку, даже когда она набирала достаточно силы, чтобы сплести свою собственную сеть. Но на любую хитрую тварь найдется свой капкан. Пусть ограничения у вампира крайне малы, но он им следовал.

Музыка была временно забыта, стояла задача посложнее. И тут Эрик совершил такую ошибку, что сам себе готов был оторвать голову. Пока он всерьёз раздумывал, является ли билет на представление приглашением войти в Оперу (чего вампиру ну никак нельзя было позволить), беда пришла, откуда не ждали. Совершенно.

Слабым звеном цепи оказалась Кристина Даае. И мир разбился на тысячу осколков зеркала, в котором не мог отражаться её ночной гость. Девушка просто пригласила войти, как поступала до этого сотню раз. Но урок оказался совершенно другим.

Эрик и был первым, кто обнаружил Кристину на полу часовни, озаренной лучами рассвета. Тогда же волшебный голос обитателя подвалов Оперы пал жертвой самой технически сложной арии в его жизни: дикий крик «НЕТ!», в который опоздавший глупец вложил всю ярость, все бессилие, всю злость, мог бы сорвать аплодисменты любого зрительного зала. Заодно навсегда сорвал Эрику голосовые связки. Всё, что он делал дальше — переодевал любимую из ночной сорочки в белое платье, гримировал следы от укусов на шее, нежно подушечкой пальца растирал искусственный персиковый румянец на обескровленных щеках, — он делал молча. Никто не должен узнать о том, как именно умерла его муза, его сокровище. Потому, поразмыслив, он взял лучшую из своих удавок и обмотал вокруг юной и гладкой, без единой морщинки, шеи. И положил рядом письмо… что-то вроде «не мне ты изменила, а музыке, … так умри ж». Кому надо, поверят. Пусть теперь он станет для Оперы монстром в квадрате, в десятой степени, ужасом, проклятием, но — что есть доброе имя для того, у кого само имя-то выдуманное, по сравнению с именем любимой! Нет, он не позволит, чтобы её тайну узнали, чтобы осудили, чтобы говорили с отвращением, испугом, а потом ещё и охотились с осиновыми кольями за его девочкой, его Кристиной. Он сделает это сам. Сам.

После похорон, отпевания было ещё три дня запаса, на подготовку.

На второй день в подвалы пришёл Рауль де Шаньи. Призрак меланхолично созерцал уткнувшееся ему в грудь лезвие шпаги и невольно усмехался, раздражая этим жаждущего мести влюблённого юношу.

— Тебе смешно? — прошептал взбешённый Рауль. — Тебе?!

— Не смешно, виконт, — ответил Призрак. — Но вы не поймете. А впрочем… выслушайте. Убьёте потом. Пока что мне есть ради чего жить.

— А мне — уже нет!!

— Ну хотя бы ради мести, — возразил Эрик, — Не за этим ли вы проделали долгий и опасный путь в мои подвалы? Дальнейший путь будет дольше и опаснее.

Неизвестно почему, мальчишка сразу и безоговорочно поверил сидящему перед ним человеку в белой маске. Возможно, потому, что оголённые болью струны души чутко резонировали с чужим отчаянием. «Кристина», — хрипло грустил безнадёжно утраченный голос Призрака. «Кристина», — судорожно сжимались пальцы Рауля на рукояти шпаги. Кристина, Кристина…

— Я не убивал её, — окончил свое признание Эрик. — Но я собираюсь это сделать. Ради её бессмертной души.

— Я пойду с вами.

Столько возражений можно высказать мальчишке — что он сошёл с ума, что это опасно, что только будет сбивать с намеченной цели, что… Но совсем нечего возразить мужчине, который тоже потерял любимую и готов совершить даже немыслимое, отвратительное, разрывающее душу. Эрик смиряется. Их будет двое. Если что, они встанут спина к спине. Если — что?

И вот теперь — кладбище, холодное зеркало запотело от дыхания виконта, а сучковатая древесина едва не загорается, так её сжимает в ладони Призрак. Близится полночь третьего дня. Время восставших. Так говорится в книге, найденной доктором, и нет смысла не верить, если верить вообще уже нечему.

Штифты на обитом бархатом гробе подпилены и ломаются очень легко. Рауль сглатывает… наверное, боится увидеть истлевший труп? Дурачок. На третьи-то сутки, в холоде? Но любые опасения развеиваются: девушка, лежащая на белоснежном атласе обивки — прекрасна. Нереально прекрасна, такой она не была и при жизни, и в театральном гриме, и в экстазе слияния с музыкой… и, вероятно, на свиданиях под луной? Эрик не ревнует. Сейчас — нет. Богиню нельзя ревновать. Она просто не может быть чьей-то конкретно.

А это — богиня. Алые губы, нежная, матово-прозрачная кожа, высокие скулы, дуги бархатных ресниц, и над ними — изгиб бровей. Волосы разбросаны по подушке, а край зубов влажно блестит из под верхней губы… Удавки, конечно же, нет на шее, но отверстия укуса, качественно замазанные, не видны. И когда сказочная фея открывает глаза и улыбается — это самая естественная вещь на свете!

Боже, как она красива, как… как желанна. Женщина, не просто муза, не только лишь податливая ученица, — женщина, манящая со всей силой первородного греха, смотрит ему в лицо, вопросительно, искушающе. Тонкие пальцы ласково скользят по занозистому дереву: времени на обработку осины не оставалось вообще.

— Иди ко мне, — сопрано, пониженное до грудного шепота, расплескалось тяжелым серебром о стены склепа.

И в тот же самый миг дерзкая рука в бежевой кожаной перчатке ложится поверх дрогнувшей руки Эрика и, повинуясь нажиму, заостренный кол входит в податливую плоть девушки мягче, чем в рыхлую землю.

Наваждение рассеивается.

Создание в гробу, испуская свой последний крик, обнажает так и не пригодившиеся ни разу клыки… секунда, лишь секунда — дьявольская красота вместе со вселившейся скверной покидает тело, и брошенная оболочка, серая, какая-то смятая, все же больше походит на прежнюю Кристину Даае, чем та соблазнительная тварь…

Когда Призрак в последний раз плакал? Когда она впервые пела на сцене. А теперь…Теперь он плачет над собой. От стыда. От слабости. Юноша, не видевший жизни и избегавший встреч со смертью, тот, кого Эрик презрительно именовал мальчишкой, щенком, вот он-то и оказался более стойким.

— Это уже была не она… она никогда себя так не вела. — Факел брошен в гроб, а наглец де Шаньи ещё смеет утешать его!

Да, смеет. И… он… тоже плачет?

— Ты любил её больше, чем я, — вдруг говорит Рауль. — Ты не смог, а я… смог… и…

— Зато ты её лучше знал, — глухо отвечает Призрак. — Ты знал Кристину настоящую. А я любил свою фантазию, и фантазия меня чуть не погубила.

Пламя само схлопывается, гаснет, как по волшебству…

Больше им тут нечего делать.

Точнее, у них есть теперь дело всей жизни: найти Его. Виновника. Паука. Найти, и будь что будет!

— Обещай, — хрипло бросает Эрик в сторону. — Обещай, что если меня тоже достанет — ты сам меня прикончишь.

— О, клянусь, моя рука не дрогнет, — вяло отшучивается Рауль. — Но уговор за уговор. Если что — я тоже твой.

Они кивают друг другу. Вампир слегка просчитался в выборе первой жертвы Оперы: теперь сразу двоим нечего терять, а те, кто идёт до конца, как правило, почти не проигрывают.

Бывшие враги, соперники, теперь — сообщники.

Двое влюблённых, двое убийц, бредут по аллее кладбища, погружая ноги в жидкую замерзающую грязь. Они плачут… Они смеются…

Ангелы снисходительно смотрят им вслед.


В раздел "Фанфики"
Наверх