Два странного вида человека сидели на крыше ратуши и пили токайское, глядя на прекрасное розовое зарево вдалеке. — Ранние рассветы в этом году, не так ли, месье Эрик? — глухо, как из бочки, спросил пожилой, крупный, с лихо закрученными усами. Сильный итальянский акцент не оставлял сомнения в его происхождении. — С рассветами всё в порядке, синьор Карло, — ответствовал второй, ловким щелчком сбивая пепел вниз. В полутьме жемчужно светилась белая полумаска на его лице. — Это опять в Университете Волшебников какая-то катавасия случилась. С тех пор, как он возник в нашей нормальной реальности, то и дело жди сюрпризов. — О, месье! Какие в моей профессии сюрпризы, ну разве что сырое дерево… или глина, бывает, треснет. Ну или воск артефактный… дефективный… — итальянец запутался. — Контрафактный, — услужливо поправил человек в маске, чей французский был певуч и безупречен. Собеседники помолчали. Потом Карло, пощипав ус, спросил: — А вот проволока для каркаса — подошла? Вы у меня в прошлый раз приобрели, так я беспокоюсь… — Подошла отлично. Только вот долго думал, чем отделать радужку глаза. — Лазурит? — Пробовал… неестественно. Кошачий глаз, а на зрачок – обсидиан. — Хо! Как кукольник кукольнику, вы делаете успехи, мой странный, но талантливый ученик. — Ну что вы, Мастер… — Ой, мсье, зовите меня "папа", я так привык. — Разве что вы тоже станете звать меня… Призраком. Добродушный толстяк захохотал. — Мсье Эрик, вы шутник, люблю с вами болтать, но — работа, работа зовёт. Три восковых куклы и два голема сохнут, а ведь ещё раскрашивать! С этими словами кукольник Карло потянулся, хрустнув суставами, и отчалил. Человек в маске докурил сигару, пощурился на розовое зарево и решил, что тоже пора возвращаться. Не нравились ему эффекты, производимые волшебниками, особенно случайные. И чутьё нисколько не подвело.
От Оперы навстречу Эрику в прохладный и сырой предутренний час валила толпа работников с криками ужаса. Он разобрал лишь гласные "а" и "у", но на всякий случай вошёл не с парадного входа и встал за портьерой полюбопытствовать. Из-под жалко и нелепо повисших в пространстве балконов выбирались, могуче позёвывая, позолоченные статуи. Те, у которых не было ног, шагали на руках, что выглядело жутко. Безмолвные колоссы медленно покидали здание, и лишь одна блестящая драгоценным металлом кариатида задержалась. У неё было важное дело — она трясла за шею хрипящего рабочего, странным тягучим голосом вопрошая — За-ачеем ты ме-ы-ня за сись-киии тро-огал, тва-а-а-арь? Эрик сглотнул. Мысль его была быстра, а фантазия — великолепна. Ударная волна волшебства оживила статуи. Манекен возлюбленной ученицы Кристины, который Призрак столь тщательно ваял, и который только вчера закончил и одел в платье… Эрик со всех ног бросился домой, вниз. На первый взгляд в его доме ничего не изменилось. — Может быть, в подземелье чары не проникли — с надеждой подумал Призрак и отдёрнул портьеру. Ниша была пустой. "Она не могла далеко уйти" — подумал Призрак и бегом бросился наверх.
В это время в Опере. — Кристина, ты видела, что творится?! Айда на улицу смотреть! — Мег прямо подпрыгивала на место от возбуждения. — Никакой улицы, — ответила вместо Кристины возникшая в коридоре за спинами девушек мадам Жири. Сейчас по расписанию репетиция — переодеваться, быстро! — Нет, ну ты видела, а? — возмутилась Мег, доставая из шкафа в общей спальне свой и подружкин костюмы для репетиций. — Вот как она умеет так незаметно подкрадываться? Я иногда думаю, что моя мама и есть Призрак. Что ты делаешь, давай быстрее переодевайся, хватит разглядывать эту рубашку, будто её впервые видишь. "Она не могла далеко уйти, она не могла далеко уйти" — повторял как заклинание Призрак, мечась по подземным коридорам, пока его внимание не привлекли крики из балетного класса: — Кристина! Да что с тобой! Ты сегодня как деревянная! "Не запустило ли волшебство и обратный процесс — превращения в статуи людей? " — с ужасом подумал Призрак и метнулся в сторону репетиционного зала. Кратчайший путь туда проходил через комнату Антуанетты. Сейчас там никого не было, и можно было безопасно проникнуть внутрь. Эрик выскользнул из-за подвижной панели стены и направился к двери, когда его внимание привлек сложенный вчетверо листок бумаги на трюмо с размашистой надписью "мадам Жири". Этот детский почерк Эрик узнал бы где угодно. "Дорогая Мадам Жири! Я очень люблю вас и Мег, но и Рауля я тоже люблю, а его семья никогда не разрешила бы нам пожениться, поэтому мы сбежали вместе. Не тревожьтесь — когда мы поженимся и его родственники сменят гнев на милость, мы обязательно вернёмся. Остаюсь преданная вам, ваша дочь Кристина." В балетном классе адресат письма продолжала так же громко чихвостить нерадивых танцовщиц, но Призрак уже ничего не слышал — он упал в обморок. Пробудила его к жизни новая дрожь земли и здания. Волшебники чокнулись, или у них завёлся тиран вроде меня, заставляющий всех работать? Затем Призрак вспомнил, отчего лишился чувств, будто впервые затянутая в корсет провинциалка, и неожиданно сам для себя покраснел. От злости и ярости. Опера продолжала вибрировать, так, что дрожала диафрагма и любой другой объект, способный перенять колебания. Казалось, под ступени подкатывает гигантский прибой. Чуткие уши музыканта мгновенно определили и тональность, и даже конкретное произведение. Ария Элизы, но какая-то… какая-то неправильная. Чистая, точная, безупречная. Но неправильная. Через пару мгновений Эрик уже притаился над сценой. Если бы не письмо, не точное знание, не всё это сразу, он бы ни за что не догадался, что внизу — кто-то другой, а не Кристина Даае. Это в случае её молчания. Хотя даже последнему олуху понятно, что не бывает у людей голоса, способного пошатнуть здание Оперы. По лицам директоров и прочих присутствующих Призрак понял, что они не олухи. А скорее полные природные имбецилы, не способные ни пронаблюдать, ни боже упаси делать выводы. Коллектив поахал торжественно и решил, что Кристиночка отлично заменит синьору Гуидичелли сегодня вечером. Чувство, родившееся в конкретном месте, подсказывало Призраку, что в этот раз он совершит что-то на себя не похожее. Но для начала творение нужно попытаться приманить на его законное место. Хм. Ну только подойди к зеркалу, драгоценная ты моя. И Кристина подошла. Проплыв по доскам отдыхающего от дрожи ужаса пола, она задумчиво изучила себя в закулисном зеркале, поправила локон. — Кристина, — твёрдо произнес знакомый ей голос Она шире раскрыла глаза. — Иди за мной. Две чёрные перчатки, обхватив ее за талию, мгновенно утащили свою добычу. Сквозь шумиху со статуями, уходом примадонны и явлением мисс Даае о последней как-то подзабыли. Дотянув девушку за руку до привычных интерьеров, Эрик перевел дух и оценивающе-пристально вперился в ожившее творение. Хороша… да. Тяжеловата, правда, не по виду, но — дорогой самодельный фарфор, что поделаешь. Что у неё только в голове, как-то я подзабыл, посетовал Призрак. Мозгу и начинке туловища он как-то не уделял особого внимания, а вот голосовые связки подурил и сделал, показалось смешным — в молчащем манекене такое устройство из сплава на основе серебра. Призрак даже засмеялся. В ответ на него уставились два искрящихся немигающих золотистых озера с угольной сердцевинкой — кошачий глаз и обсидиан, да. — Зачем я опять здесь, господин мой? — сказочно мелодично спросила Она. — Моё место там, наверху. — Тебе не надо выходить на сцену, — буднично отозвался Призрак. — Кто это решил? — Я. Она молча развернулась и отправилась к выходу. Никогда ещё Эрик не прилагал таких физических усилий, чтобы остановить женщину. Обалдеть что за нежная фея. — Ты меня не слушаешься?! — изумился он. — Я слушаюсь своего предназначения. Оно в том, чтобы петь. Ты создал меня для этого. — Я сам знаю, зачем тебя создал! И ты останешься здесь. — Нет. Коротенькое "нет" стоило так же дорого и весило столь же неподъёмно, как и материал, из которого была сотворена Кристина. — Ты решила, что умеешь петь?! Твое пение разрушает Оперу. Ты что, дура?! — Да. Да. Да, — последовательно кивнула Кристина — Что да?! — Да, я умею петь, я делаю это в совершенстве. Да, моё пение заставляет это здание странно себя вести. И да — я, скорее всего, дура, но это воля создателя. У меня есть голос, но нет мозга. И сердца, вспомнил Призрак. И нервов, кстати. — Я не выпущу тебя на сцену, моё дорогое творение. — Предназначение превыше жизни создателя, — пожала плечами красавица Кристина. — Я должна петь. За второй обморок Призраку не пришлось краснеть: очень трудно быть в сознании, приложившись лбом о гранит. Очнувшись опять, он погрузил голову в озеро и долго-долго отдыхал от трудов праведных. Потом решил навестить Карло. Требовалась помощь профессионалов.
Папа-итальянец было бодр, весел и поминутно ржал. У него было более чем всё в порядке, и даже добавилось клиентуры (особенно в той сфере, что считается интимными игрушками). Рассказ Призрака Карло очень развлёк. — Ах, месье Эрик, вот вас угораздило, о, прелестно… Ну что сказать, хм-м-м, изделие поступило правомерно. Действительно, чтобы выполнить свою задачу, любая кукла пойдет на всё. Я затем, собственно, и накладываю потом заклятия для управления. — А у големов в голове бумажка со словами, — печально вспомнил Эрик. — Не только в голове, на самом деле, не только… ну да суть одна. — Я не могу её уничтожить, — вздохнул Призрак, — Я почему-то не могу. Но сегодня Опера — моя Опера — просто рухнет!! На репетиции ведь не было диапазона, всей силы, да. То есть или я её… или она Оперу. И меня. — И ещё полный зал, — напомнил Карло. — Не суть. — Ну вы, месье, можете пойти на уловки. У кукол есть сила, но нет хитрости. — В смысле? — Попробуйте убедить её, что задача её жизни в другом. — Она бывший манекен! На нее платье шили!!! — И при этом у неё такой голос? Ну, это несерьезно, месье Эрик. Вот представьте, у вас есть совершенно средняя фигура, обычное лицо, и, скажем, большой чувствительный… э-э-э-э… нос. Что вы сочтете главной деталью внешности? Даже вот я бы не повелся. Манекен! Эрик сжал зубы и вздохнул. — Спасибо, синьор Карло. В любом случае, вы мне помогли. — Да не расстраивайтесь так, рухнет ваш балаганчик — ступайте ко мне, старшим мастером, работы — завались!! Не обижу жалованьем. — Ещё раз спасибо, и скорее всего, прощайте. Фантом подменил партитуру вечернего представления. "Дон Жуан", старенькая, но ещё никем не забытая вещь. Есть возможность подобраться к объекту напрямую, а если не уговорится, то что же… помирать — так с музыкой. И вместе. Но командовать им, Призраком, никакая фарфоровая кукла не будет! Сделав необходимые приготовления, Эрик аккуратненько связал Убальдо Пьянджи и в карете отправил к жене. — Я тебе жизнь спасаю, — ответил он мычащему тенору. — Поверь. Сцена в "Point of no Return" никогда ещё так не действовала ему на нервы. И чего я её так растянул, недоумевал он, половину проигрышей выкинуть к такой-то матери, динамичнее надо, динамичнее! Только б лестница выдержала. Как эти в зале сидят, в шатающихся креслах, что, мозгов совсем нет?! "And when the flame at last consume us…", — толкнулся куда-то в солнечное сплетение опасно низкий регистр. Ближайшее звено цепи издало предательское "дзынь", и ему вторила лопнувшая верёвка. Что на них крепится?! — вздрогнул Призрак. Кристина и сама обернулась, щурясь вдаль. Над залом обречённо вздохнули хрусталики гигантской люстры… Сверкающая махина тронулась с места. Эрик произнес длинную громкую фразу, которой не было в либретто, но которая точно описывала суть увиденного. Даже статуя-Кристина немного замешкалась, зачарованная зрелищем, и Призраку пригодилась его человеческая реакция. Накинув сложное сплетение сетей на куклу, он привёл в действие рычаг и подкрепил падение собственным весом. Терять уже было нечего. Над головою от испуганно-протестующего визга Кристины начали падать опорные балки. Ловушка схлопнулась над Призраком и его пленницей. Не давая соображать, он, потеряв маску, порвав рубашку, лихорадочно тащил своё творение — вглубь, вглубь, подальше. — Ты поняла, что наделала, паразитка?! — орал он, давая выход и гневу, и испугу, и досаде, как не мог бы никогда позволить себе орать на Кристину всамделишную, живую, та бы померла с перепугу. А эта — вон, даже не виновата по виду. — Я создана, чтобы петь. — В чистом поле ты коровам на заре теперь петь будешь!! Ты оперу разрушила, дура фарфоровая! Вот же ж твою мать, а?! — У меня нет матери. — У тебя только я — и я говорю тебе, что ты, дубина такая, манекен!! Ма-не-кен. Вешалка для одежды. Кристина расхохоталась: будто о плиты пола кто-то швырнул корзину серебряных монеток. — Это неправда, господин и создатель. Она пошла вперёд, срывая с себя сети. Тонкие пальцы рвали скрученный шёлк, как бумагу. — Ты меня не остановишь. — Я не создавал тебя для пения, — упёрся Эрик. — Вот, да на твоём платье я ещё даже намёточный шов не спорол, гляди. Он рванул за лёгкую нитку, и намётка расползлась. — Булавки-то не кололи нигде? — осведомился он. Кристина нахмурилась и чисто женским неожиданно неловким движением начала подхватывать непослушную ускользающую ткань. Призрак замолчал на полуслове, потеряв запал. "А эти все подробности я в каком-таком бреду сделал? Пьян, что ли, был… но выглядит хорошо так…" Жемчужный отсвет свечей на небольшой идеальной по форме груди был невероятно эстетичен. Кристина справилась с тканью и рванула к своей цели. — Стоять, — рявкнул Эрик. Кукла замерла на пороге — какие-то нотки, видимо, отозвались в простом наполнении её сущности. — Сюда. Быстро. Она сделала три неверных шага, сама себе не веря, и глядела исподлобья. — Я т-тебе покажу сцену, — судорожно сглотнув, схватил её Фантом за точёный подбородок. — Я т-тебе покажу п…предназначение… я т-тебе дам не слушаться…. Губы сумасшедшего творения были на вкус вовсе даже не фарфоровыми, а тёплыми, сухими и дрожащими. — Я дол… ж… на… петь, — прошептала Кристина совсем не уверенно. — Я сам знаю, что ты должна, — задыхаясь, Эрик сгреб её в охапку и швырнул на кровать. — Никаких петь! Над ложем упал непрозрачный полог. "Но… я…" "Ладно, стонать разрешаю…" "Да, господин… Ох, даааааа…"
Над разрушенной Оперой, перенервничавшим городом, мастерской папы Карло снова исподтишка таяло розовое зарево — усовестившиеся волшебники пытались исправить последствия своей ошибки и вернуть всё на свои места. Мир дважды мигнул и успокоился.
* * * * *
Два странного вида человека сидели на крыше ратуши и пили токайское, глядя на прекрасный рассвет вдалеке. — Вы не расстроитесь, если я вас покину, месье Эрик? Работы привалило, — глухо, как из бочки, спросил пожилой, крупный, с лихо закрученными усами. — О, всё в порядке, синьор Карло, мне тоже надо доработать новый манекен — ответствовал второй, ловким щелчком сбивая пепел вниз. В полутьме жемчужно светилась белая полумаска на его лице. — Сделал вчера голосовые связки, думал смешная деталь, а потом как-то расхотелось… Ну зачем, вешалка же. За советы спасибо, проволока тоже подошла, чудо. — К вашим услугам, месье. Собеседники растворились в прохладных тенях… Два одиноких бокала ещё долго перезванивались с парижским ветром. Крошечный, странный мальчишка в полосатом колпаке, грубых башмаках и с неестественно длинным носом неловкой походкой скакал по улице. В руке его был зажат сверкающий ключ "Где же этот чёртов театр, интересно?" — бормотал он. Но то была уже совсем другая история…
В раздел "Фанфики"
Наверх
|