На оставшиеся жалкие гроши снять удалось только тесную комнатушку под самой крышей. Когда они тащили огромный баул по скрипучей, почти отвесной лестнице наверх, на дне баула что-то опасно громыхало. «Вот сейчас брошу, сам потащишь! — шипел Эрик. Взъерошенный и давно не брившийся, он походил на дворового кота. — Кирпичей ты туда насовал?» Рауль, поддерживающий громадину снизу, в притворном ужасе распахивал глаза: «Там вся моя жизнь!»
Вопрос о кирпичах за время путешествия из Ниццы в Париж всплывал неоднократно и давно стал риторическим, равно как и ответ. В бауле действительно была вся жизнь Рауля Дюшана. Всё, что помогало ему на трудном пути к лелеемой с детства голубой мечте о богатстве.
У нового жилища недостатков было хоть отбавляй. Невообразимая теснота, тараканы, воспринявшие новых жильцов как вторжение французской армии в стройные ряды пруссаков, отхожее место, запах из которого сбивал с ног еще на подходах, кухонька, до того запущенная, что буйно цветущая там плесень, похоже, обзавелась собственным разумом и готовилась на днях присылать послов доброй воли. Но были и преимущества. Числом два. Первое — хотя до последнего этажа с трудом доходила даже водопроводная вода, но зато ни соседи, ни хозяева до жильцов тоже не добирались. Второе — окна смотрели на юго-восток, и в квартирке было светло почти круглые сутки, впору принимать солнечные ванны. Конечно, от центра далековато, но и в этом, если напрячься, можно увидеть положительную сторону: полицейские старались как можно реже наносить визиты в эти края, что очень подходило компаньонам, неудачно завершившим сезон в Ницце.
Париж казался надеждой на счастливое разрешение финансовых трудностей.
План принадлежал Эрику: за неприглядным фасадом скрывался поистине великий мозг, порождавший идеи масштабные и трудновыполнимые. Вместе с тем, его обладатель, как многие непризнанные гении, временами страдал рефлексией. Рауль мало что знал о прошлом компаньона, не склонного распространяться о своей персоне, но из скупых намеков и случайно оброненных фраз скроил некое подобие биографии: безрадостное детство где-то под Руаном, мрачное взросление в цыганском таборе, обширная география скитаний в одиночестве. Талантов у Эрика при этом насчитывалось на десятерых. Самыми удивительными были два: золотые руки, способные как починить или построить, так и разобрать или вскрыть, и голос, приводящий в благоговейный транс. Всё это богатство, увы, в силу обстоятельств оставалось невостребованным у широких масс.
Позапрошлым летом судьба забросила Эрика в Марсель, потом в Ниццу, где он познакомился с Раулем и откуда началось их совместный, так сказать, творческий путь.
Рауль, в отличие от своего товарища, был красив, знал это и пользовался без зазрения совести. Тонкие черты лица, светлые волосы, нос, прекрасный что в профиль, что анфас, глаза в обрамлении пушистых ресниц, гибкая фигура и белозубая улыбка были по нраву как женщинам, так и мужчинам. Помимо внешности, которую компаньон не иначе как из зависти называл смазливой, Рауль обладал обширным кругозором, не вязавшимися с плебейским происхождением, а также был наблюдателен, сметлив, крайне прагматичен и твёрдо вознамерился обзавестись парочкой миллионов, желательно мелкими купюрами.
Итак, Париж.
О, Париж!.. Жареные каштаны, свежие круассаны, кокетливые шляпки, благочестивые буржуа. О, Париж!.. Кафе-шантан, каменные берега Сены, гулкие мостовые, насмешницы-горгульи нотр-дамского собора. Город, где так легко затеряться и где так легко разбогатеть! План родился еще в Ницце, бессонной ночью в подполе одного притончика, под скрип половиц и писк мышей, когда компаньоны, томимые дурными предчувствиями, пережидали время до ближайшего поезда на север.
«Миллион франков золотом, вот настоящая стоимость этого шедевра ювелирного искусства, как сообщил редакции «Л'Эко де Пари» источник, близкий к администрации оперного театра. Восемь тонн хрусталя и золота…», — прочитал Эрик трагическим шёпотом и посмотрел на Рауля. Рауль ухмыльнулся.
За несколько дней довольно утомительного путешествия в товарном вагоне план был огранён и отшлифован. В нём недоставало только незначительной детали — под каким видом попасть в театр, чтобы не получить по шее.
— Лучше всего прятаться где? — Рауль вздернул чётко очерченную (Эрик подозревал неестественное происхождение этой красивой линии) бровь. — Совершенно справедливо, дорогой компаньон. Прятаться лучше всего на виду. — И он протянул Эрику новостной листок, позаимствованный из конторки домовладельца. Там публиковались городские объявления о розыске, предложения купли-продажи-обмена, а кроме того — вакансии.
«В Опера Популер требуется специалист по хозяйственной части. Обязанности: надзор за помещениями и обеспечение трудовой дисциплины. Оклад по результатам собеседования. Требования к кандидату: мужчина до 40 лет, без вредных привычек, опыт работы приветствуется».
Отправлять на собеседование решено было Эрика, так как Рауль придумал себе роль, позволяющую, при благополучном исходе, беспрепятственно входить в театр, не прикладывая к этому усилий по «обеспечению противопожарной безопасности».
Всё, что нужно, — загримироваться.
— Что это? — в почти благоговейном ужасе спросил Эрик, перебирая выставленные на маленький столик флакончики и баночки. Столик был убогий, как и вся мебель в комнате, и шатался так угрожающе, что компаньоны сжалились над страдальцем и подсунули щепку под одну из ножек. — Не трогай! — погрозил пальцем Рауль, не отвлекаясь от созерцания своего лица в небольшом дорожном зеркальце. — Это мой хлеб. С маслом. — И пармской ветчиной, — добавил Эрик. Но сказать это язвительным тоном не получилось, потому что желудок откликнулся на упоминание ветчины громким урчанием.
* * * * *
Ровно в одиннадцать часов утра Эрик, одетый в свой самый приличный костюм и в приглаженном парике поверх коротко стриженных волос, переступил порог Опера Популер. Он никогда не любил общаться с будущими жертвами, предпочитая работать с каменной кладкой, запорами и наборными замками сейфов — от этих полиция вряд ли дождалась бы свидетельских показаний. Так что, эту часть общего дела обычно возлагал на плечи компаньона с его фантастическим талантом проникать в любые места и брать в плен своего обаяния практически всех (по крайней мере, на время, которого хватало, чтобы Эрик добрался до своей цели). Но обстоятельства изменились.
В тесной приёмной перед директорским кабинетом уже собралось несколько человек, сразу одаривших новичка взглядами разной степени враждебности. Эрик в ответ многозначительно повел широкими плечами и без колебаний уселся на ближний к двери стул. Конкуренты на вакантное место попытались было возразить, но их возмущение было пресечено в один момент простым движением бровей, и когда очередной претендент вышел из кабинета с тоскливой миной на лице, Эрик сразу же поднялся. Очередь была не его, но он уверено оттёр в сторону остальных и захлопнул за собой дверь, заглушив оскорблённое «Да как ты смее…»
— Эрик, — представился он двум слегка ошалевшим торгашам. Один сидел за столом, второй стоял, опираясь о каминную полку, а сущность их Эрик легко оценил в тот же момент, как вошёл.
То, что эти двое вдруг заняли директорские кресла в оперном театре, особо не удивляло: многие разбогатевшие буржуа всем сердцем стремились в те сферы, куда раньше им путь был заказан. Они нанимали учителей изящных манер, вставляли монокль, посещали все модные спектакли, и в своём пылком желании свести дружбу с аристократией легко попадались на удочку Рауля Дюшана.
— Слышал, вам нужен мастер на все руки, который будет следить за театром, — продолжил он. — Это я. Согласен на двадцать тысяч франков в месяц.
«Ну и наглец!» — отразилось в глазах директоров. Эрик мысленно согласился.
— Я — Жиль Андрэ, — представился тот, что пониже ростом и с выложенными седоватыми буклями. — А это мой коллега Ришар Фирмен, — тут он кивнул на другого, с подозрительно тёмными волосами (Рауль забраковал бы этот оттенок не глядя). — А вам, месье, для подобного заявления желательно иметь веские аргументы. Где вы служили раньше? — То там, то сям, — отмахнулся претендент и веско добавил, уловив подозрительный взгляд: — Три года в Венской консерватории.
Это произвело впечатление. Всегда производило. Директора изумленно переглянулись, Андрэ выпучил глаза.
— Надеюсь, у вас имеются рекомендательные письма? — вежливо осведомился он.
Эрик сунул руку за отворот пиджака и небрежно бросил на стол небольшую пачку бумаг. Директора вцепились в письма, а чтение их ожидало презанятнейшее — накануне компаньоны не один час расписывали таланты соискателя в самых ярких красках. Посетитель, предоставленный самому себе, осматривался в кабинете.
«Неплохое местечко», — оценил он. Обставлено со вкусом. Сам он, правда, мечтал о доме с обширным подвалом, в котором можно обустроить химическую лабораторию, и большим земельным участком для проведения опытов с взрывчаткой…
— Ну что ж, месье, — сказал Фирмен, — ваши рекомендации впечатляют. Здесь, — он постучал пальцем по одному из листков, — говорится, что вы лично спасли из пожара тринадцать человек! Могу ли я задать вам личный вопрос… — Маску я ношу именно поэтому, — предвосхитил его Эрик.
Вопрос, конечно, неизбежно бы задали — даже просто из человеческого любопытства — и ответ был заготовлен заранее, а если понадобится — и с подробностями. «Здание, охваченное пламенем, крики обезумевших от ужаса людей, нет выхода, нет спасения, нет надежды… но вот из огненного ада выступает герой…», — Рауль сочинял эту драматическую картину на ходу, вдохновенно размахивая руками, и его глаза горели так, словно в них отражалось то самое пламя. Эрик искренне надеялся, что пересказывать это ему на собеседовании не понадобится.
— Ну что ж, тогда…— директора снова переглянулись. — Вы приняты с испытательным сроком в три месяца и жалованьем в три тысячи франков.
Это определенно было меньше двадцати. Рауль бы сторговался за двенадцать, Эрик был не в настроении препираться, и сошлись на семи.
— Я бы хотел получить планы здания и коммуникаций театра, — сказал он, вставая и обмениваясь с новым начальством рукопожатиями. — Не терпится немедленно приступить к работе. — О, месье, ваше рабочее рвение делает вам честь! — восторженно кивнул Андрэ, а его друг уже завозился в углу, где стоял сейф. Открыть который, правда, удалось не сразу — один подзабыл комбинацию, второй забыл, где её записал. Эрик чуть не предложил свои услуги, но вовремя осёкся.
Затем его представили главному хореографу Опера Популер — высокой сухой блондинке с такой прямой спиной, что хоть сейчас рисуй на рекламу корсетов. Через пять минут Эрик покинул кабинет, зажав под мышкой толстую папку и несколько свернутых рулонами чертежей, и ещё успел расслышать слова одного из директоров: «Подумать только, Венская консерватория! Мадам Жири, вы присмотрите за своими девицами, чтобы не слишком выражались».
На новой должности ему был даже положен личный кабинет размером с конуру для собаки не слишком крупной породы, в который, однако, некий мастер-иллюзионист умудрился засунуть ещё и стол, и табурет, и нечто вроде комода. Протиснувшись между ними, Эрик с опаской потрогал эту, с позволения сказать, мебель, ожидая, что она в любой момент развалится на множество мелких щепок, но обстановка, заставшая ещё те времена, когда величественное здание театра существовало только в виде фундамента и воображении архитектора, устояла. И новый обитатель кабинета решил идти ва-банк: подтянул табурет и осторожно на него уселся. Табурет задумчиво скрипнул, оценивая возложенную на него миссию, но всё обошлось.
Одним движением Эрик сгрёб и скинул на пол все посторонние предметы, расстелил на столе чертежи и углубился в их изучение.
Театр, тем временем, жил своей жизнью, кстати, довольно шумной. Где-то стучали молотками, где-то топали ногами; доносились звуки музыки, распевались женские и мужские голоса… непонятный «звяк-звяк» Эрик тоже сначала отнес на счёт шумов театра, сообразив только минуту спустя, что задел ногой что-то под столом, и это что-то теперь катается и звякает. Отметив на чертеже нужный фрагмент, Эрик наклонился и заглянул под стол. У противоположной стенки выстроилась целая батарея запылившихся пустых бутылок.
Остатки бурной деятельности предшественника сами по себе, конечно, ему не мешали. Но раздражали — факт. Незамедлительно пришло решение все их выбросить (заодно и ногам станет под столом свободнее, бывший здешний обитатель ростом, похоже, заметно уступал Эрику). Чертежи он снова свернул и поставил в угол, затем отодвинул стол — не ползать же под ним на четвереньках! — и под его ногой гулко зазвучала пустота. Уж не тайник ли здесь обустроили прежние хозяева? К тайникам Эрик с самого детства питал особый интерес.
Кое-как расчистив пол, он осмотрел четкий квадрат люка. С одной стороны имелось кольцо — это немного разочаровывало. Под люком оказался тёмный лаз, в который вела деревянная стремянка. Любопытство было разбужено. Эрик решительно полез вниз.
Спуск оказался долгим и нервным: Эрик неплохо видел в темноте и различал края крутых ступенек, чтобы не промазать при очередном шаге, но вот крепость их на глаз никак определить не мог, а противный скрип старого дерева под подошвами уверенности не добавлял. И кой чёрт его туда понёс? — вопрос по пути был задан самому себе раз пятнадцать. Так что, добравшись до конца и не проломив ничего ни себе, ни лестнице, он вздохнул с облегчением. О возвращении думать пока не хотелось: даже один взгляд на стремянку вызывал отвращение.
Но дальше толкнувший на это внезапное путешествие чёрт смилостивился над жертвой: внизу оказалось достаточно просторно, под ногами – ровный каменный пол, на стенах через равные промежутки чередовались факелы. Сейчас они не горели, но разжечь один труда не составило, и Эрик, осветив себе дорогу, заметно повеселел.
Следующий приятный сюрприз ожидал на перекрестке: большой, прямоугольный, испещрённый тёмными линиями и геометрическими фигурами план коридоров Опера Популер, основных, боковых, явных и скрытых. Вероятнее всего, подумал Эрик, эту во всех отношениях полезную штуку оставили здесь ещё во времена постройки театра, чтобы строители не пропали раньше времени. То есть, до выплаты жалованья, но после окончания работ.
Сняв план со стены, Эрик решил, что изучит его подробнее на досуге, но уже через несколько минут решение пришлось менять: он прошёл совсем немного, прежде чем коридор, куда он свернул до этого, закончился обрывом — точнее, выходом прямо к руслу целой подземной реки, надежно упакованной в каменный саркофаг. В подвале должно быть озеро, вспомнил Эрик прочитанное о здании театра, и эта река, вероятно, к нему и приведёт.
Присев на корточки, он брезгливо изучил воду и пожалел, что не захватил с собой какую-нибудь палку — проверить глубину. Хотя, даже если там всего по колено, идти вброд совершенно не хотелось. Лодку бы сюда… Эрик двинулся по маршруту, обозначенному на плане, — обратно к перекрестку и налево, к лестнице наверх. Несмотря на крутизну ступенек, она выглядела в тысячу раз привлекательнее деревянной стремянки, по которой он спускался из кабинета.
Голос он услышал на полпути наверх — чистое воздушное сопрано, — и замер, прислушиваясь. Зря: внимательное и чуткое ухо сразу же отметило ошибки в технике певицы, а пара нот заставила поморщиться и осуждающе покачать головой. И всё же…было в этом голосе что-то завораживающее, даже ангельское. Эрик решительно ускорил шаг. Почему-то ему ужасно захотелось взглянуть на певицу.
Молоденькая темноволосая девушка стояла в маленькой часовенке и старательно выводила строчки старинной французской баллады, Эрик видел её через небольшой просвет, оставаясь невидимым за разделяющей их стенкой. Вот, опять — сбилась!
— Нет, не так, — не выдержал он.
Девушка замерла и испуганно огляделась — Эрик молниеносно отпрянул в сторону, хотя увидеть его она никак не смогла бы, но инстинкт оказался быстрее.
— Мне чудятся голоса, — вздохнула певица. — Мег была права, мы скоро сойдем с ума от голода.
Сейчас бы тихо попятиться назад и исчезнуть так же, как пришел… Вместо этого Эрик остался на месте, рассматривая тонкую, почти прозрачную фигурку, угадывающуюся под накидкой, затем его взгляд спустился ниже — на яркие шаровары и пуанты. Балерина, понял он. Хотя могла бы быть певицей. Возможно, даже примадонной. Лет через пять-шесть регулярных занятий…
Девушка присела на скамейку, огляделась и достала что-то маленькое и пёстрое. Эрик сузил глаза, присматриваясь, и с трудом сдержал смех: балерина явно собралась совершить страшное преступление! Нарушение диеты посредством плитки шоколада. Зашуршала обертка, девушка отломила маленький кусочек и отправила в рот. По юному лицу разлилось блаженство. Ладно, решил Эрик, любуясь ею, преступление не слишком тяжкое. Так, небольшой проступок.
— Кристина! Кристина!
Шоколадка исчезла с такой скоростью, что Эрик уважительно покачал головой: он умел ценить чужие таланты. Вот как её зовут… Кристина.
— Так и думала, что ты здесь! — в часовню заглянула блондинка в пестром наряде, должно быть, изображающем соблазны Востока (что они там за балет ставят, хотелось бы знать). — Пошли скорее, через пять минут мы должны быть на репетиции! — Уже бегу! — подскочила Кристина.
Блондинка вдруг выставила перед собой руку.
— Ты снова ела шоколад! — строго сказала она. — Крошка Лотти, ты же знаешь, если только мама… мадам Жири заметит, тебе не поздоровится! — Совсем крохотный кусочек, — запротестовала Кристина. — Он ничем не повредит! Зато на душе от него стало чуть веселее. И можно подумать, — добавила она язвительно, — публика что-то рассмотрит в пятом ряду кордебалета. Мег, — девушка порывисто схватила подружку за руку, — ты же ничего не расскажешь?
Мег лишь покачала головой и увлекла Кристину за собой.
Когда обе скрылись из виду, Эрик вернулся в коридор и спустился обратно. Судя по тому, что он успел разобрать на схеме, можно было срезать путь до сцены, чтобы осмотреть, наконец, их с компаньоном главную цель. И несмотря на совершенно законное право находиться в любом уголке театра — Эрик даже обязан был всюду успевать, — попадаться на глаза ему не хотелось. С другой стороны, именно это он и умел очень хорошо — не попадаться на глаза. Сначала это было продиктовано необходимостью, потом стало развлечением, а в итоге превратилось в образ жизни…
Он прошёл за кулисы и поднялся по шаткой лестнице наверх, отметив с некоторым разочарованием, что в окружающей суматохе мог бы явиться и сам Наполеон Бонапарт, чтобы удостоиться чьего-нибудь тычка и окрика «не лезь под ноги!» На Эрика тем более никто не обратил внимания.
Дирижёр взмахнул палочкой, оркестр грянул что-то мощное и торжественное, но скорее всего, современное, во всяком случае, мелодию Эрик не опознал. Внизу по сцене порхали танцовщицы, среди которых Эрик сразу увидел своих знакомых из часовни — блондинку и шатенку. Мег и Кристина. Не будучи знатоком балетной техники, он всё же решил, что девушки на своём месте неплохи…
— Стоп, стоп, стоп!
Через проход к сцене шли Жиль Андрэ с Ришаром Фирменом, а с ними третий — высокий красивый молодой человек в дорогом пальто. Фирмен торжественно взмахнул рукой, прокашлялся, и сказал:
— Позвольте представить вам, господа, нового покровителя Опера Популер, виконта де Шаньи!
Рауль Дюшан отвесил всем светский поклон и ослепительно улыбнулся.
* * * * *
Окрутить этих нуворишей оказалось проще простого, главное — блеск в глазах и побольше громких имён. Подозрительность и здравый смысл Фирмена и Андрэ пали к ногам «виконта» уже на третьей фамилии. Среди прочих в друзья своей вымышленной аристократической семьи Рауль мстительно выбрал барона де Морни (Ницца, бульвар Гамбетта, 53), который назначил большую награду за голову жулика, посмевшего протянуть руку к сейфам особняка Этуаль-дю-Нор. Директора, уже мысленно подсчитывавшие выгоды, которые сулило покровительство виконта, предложили тут же скрепить договор шампанским и визитом на сцену. («У нас такая балетная труппа, виконт, пальчики оближешь!»)
Рауля тут же обступили балеринки, у всех губки бантиком, фарфоровые носики, фигурки разной степени истощения, а главное — глаза. Никогда ещё на Рауля не смотрели с таким интересом, причём интерес был явно гастрономический. Если отвлечься от этих взглядов, труппа была очень даже ничего. Засмотревшись на голый торс поджарого танцора в шароварах и с кнутом, Рауль не сразу понял, что от него хотят директора. А те предлагали посмотреть репетицию.
Наставница балетной труппы мадам Жири, дама лет сорока с талией не намного толще собственной трости, призвала гостей соблюдать тишину и милостиво разрешила посмотреть на танец. По мнению Рауля — танцевали премило, особенно малышка с карими глазами, она очень старалась, тянула мысок, впрочем, по мнению мадам Жири, все они больше походили на стадо коров, чем на балетную труппу парижского театра. Грянул финальный аккорд, и разразилась катастрофа. Из-за корсажа той самой малышки, которая приглянулась Раулю, вылетела шоколадная обертка. Все замерли в драматических позах. Глаза мадам Жири сверкнули тем священным огнем гнева, коим, возможно, горели глаза Шарлотты Корде, когда она заказывала Марата. Актёры столпились по обеим сторонам кулис. Балерины, все как одна потупившись, стояли на авансцене. Рауль понял, что сейчас полетят головы. Бедную девушку, вина которой состояла только в любви к сладкому, было жаль.
— Я полагаю, — медленно сказала мадам Жири, — я сей же час услышу имя той, которая нарушила запрет. Сесиль Жамм, это ты? Люсиль Карбо, это ты? Мег Жири… это ты? Кристина Дааэ… нет, смотри мне в глаза. Кристина Дааэ, это ты?
Рауль решительно выступил вперед и каблуком наступил на злосчастный фантик.
— Прошу меня простить, мадам, — сказал он елейным голосом, — боюсь, моя страсть к шоколадным трюфелям нарушила размеренный ритм вашей работы.
Мадам Жири несколько секунд буравила его взглядом, Раулю показалось, что ещё немного — и у него задымятся пуговицы на пиджаке. Но на его счастье на сцену вылетела рыжеволосая валькирия с ярким сценическим гримом на лице.
— Ви! Ви уже всех замучить своей страстью к диета! — набросилась она на мадам Жири. — Ваш кордебалет скоро будет падать от голод! Это не есть хорошо, если я петь, а они падать! Они быть как деревяшка, они падать — бам! бам! Это нарушать гармонию моего пения!
Рауль обернулся к директорам за пояснениями. Оказалось — это ведущее сопрано. Судя по раскатистому «р» — итальянка, судя по улыбке — стерва ещё та.
Поборов искушение проверить, кто кого одолеет, балетная наставница или ведущее сопрано, Рауль кашлянул. Всё внимание итальянки перенеслось на него, от чего стало заметно не по себе. Их представили друг другу. Рауль, в принципе, был равнодушен к женским чарам, поэтому обаяние, в лучах которого его искупала валькирия по имени Карлотта Гуидичелли, пропало втуне.
Итальянское сопрано расстроилось, но директора нашли выход — попросили её спеть. Идея была хорошая, но, увы, провалилась.
Едва Карлотта раскрыла рот, наверху над сценой послышался шорох, чей-то тихий удивленный возглас, и на сцену упал мешок с песком.
Карлотта инстинктивно отпрыгнула и оказалась в объятиях Рауля, опрометчиво вставшего неподалеку. От неожиданности оба замерли. Всё происходящее внесло оживление в ряды кордебалета.
— Призрак Оперы! Призрак Оперы! — зашушукались девушки. Карлотта ослепительно улыбнулась Раулю и отошла в центр сцены, чтобы ей могли выразить сочувствие все желающие. — Что за Призрак? — спросил Андрэ у Фирмена, поймал внимательный взгляд Рауля и осёкся. — Что за Призрак? — спросил Рауль у мадам Жири. Та пожала плечами. — Это местная легенда, месье. Ничего особенного. Некоторое время назад ходили слухи, я подчеркиваю, слухи, что в стенах нашего театра появился призрак. Он якобы требовал жалованье в двадцать тысяч франков (директора разом побледнели и уставились друг на друга) и ложу на все спектакли в полное свое распоряжение. — Мада-ам Жири! — воскликнул Фирмен, и в его голосе явно слышалось «Какая чушь!» — Призраков не бывает! — поддакнул Ришар. — Ну, кхм… — Рауль, на которого тут же все на сцене, и даже Карлотта, посмотрели как на истину в последней инстанции, прочистил горло. — В каждом уважающем себя театре должны быть легенды. А то если нет легенд, мало ли, кто заведётся по-настоящему…
«Молодец, — мысленно отругал он себя. — Что за ахинею ты несешь!» Несколько десятков пар глаз уставились на него в немом удивлении.
— Приглашаю всех на банкет по случаю сегодняшней премьеры! — сказал Рауль и по пробежавшему в толпе вздоху понял, что с финалом своей речи угадал.
Уже уходя, он заметил вверху на колосниках знакомую фигуру.
* * * * *
— И к чему эта импровизация? — поинтересовался Рауль у Эрика чуть позже.
Отделавшись от всех желающих продлить знакомство с новым покровителем Оперы, он проскользнул в боковой коридор, где аристократам делать совсем нечего, к хозяйственным помещениям и новоявленным владениям компаньона. Эрик от щедрот своих выделил другу старый табурет, уже проверенный задней частью Эрика лично. Рауль не жаловался, хотя и сидеть пришлось в углу, упершись спиной и кое-как балансируя.
— Это. Была. Случайность. — Эрик со вздохом уселся за свой стол. — Понятия не имею, как я умудрился сорвать этот чёртов мешок! — И сбросить его прямо на ведущее сопрано, ай-ай-ай, — пожурил его Рауль. — А если бы она в итоге отказалась петь? Срыв спектакля, скандал, публика разочарована и требует деньги назад, а мой план рушится, не успев предстать во всём блеске. — Ничего с твоими планами пока не случилось, — хмыкнул Эрик. — Действуем, как договаривались.
Рауль торжественно помахал в воздухе листком бумаги.
— Абонемент до конца сезона, — с довольным видом сказал он. — В ложу номер пять. — Оттуда паршивый обзор, — фыркнул Эрик. — Зато бесплатно, — отрезал партнер и вскочил на ноги. Демонстративно разгладив кончиками пальцев невидимую морщинку на рукаве, он прошёл (точнее, протиснулся) к двери. — Сегодня вечером я буду слушать «Ганнибала», а потом на банкете разделю триумф артистов. Меня ожидают светские обязанности!
* * * * *
Любитель работать в тишине и спокойствии, не ищи рабочую атмосферу в оперном театре во время праздничного банкета! Здание ходило ходуном, и хотя Эрику доводилось в прошлом вскрывать замки даже под обстрелом, удовольствия от этого он совершенно не получал. Наверное, уйти следовало ещё днём, но он поддался любопытству и опять спустился в подземелья. На этот раз его ждало настоящее открытие: углубившись, он нашел проход в городские катакомбы, отличный способ выбраться незаметно из театра, когда придет время. А один из боковых коридоров вывел к подземному озеру и заброшенному убежищу на его берегу, где, похоже, некогда скрывались беглецы от террора. Он провел там несколько часов, поднимая и рассматривая забытые или брошенные в спешке вещи, а вернувшись в кабинет, обнаружил, что на дворе почти ночь, и в театре гремит банкет.
…Скрипнула дверь, и в проем просунулась голова Рауля. Глаза молодого человека сияли ярче звезд, нежный румянец горел на щеках, иными словами, Рауль Дюшан был пьян.
— Дружище! — воскликнул он. — Как можешь ты грустить в одиночестве в такой чудесный вечер?!
Эрик со вздохом встал.
— Я работаю, — напомнил он, удерживая норовившего пасть ему на грудь приятеля на расстоянии вытянутых рук. — Забудь о работе, — милостиво разрешил Рауль, принимая относительно вертикальную позу. — Грандиозный успех, мы празднуем, а ты должен присоединиться! Вот взгляни… — Жестом фокусника он достал из-за спины бутылку и протянул Эрику. — Лучший урожай этого десятилетия.
Пока Эрик недоумённо рассматривал этикетку, Рауль, решительно отстранив товарища в сторонку, шагнул к столу и принялся выкладывать туда блестящие столовые приборы — пару вилок, нож, щипцы для омаров…
— Нет-нет, — Эрик поставил бутылку рядом, собрал серебро и чуть ли не силой всучил обратно Раулю, — это верни, где взял, и немедленно. Ты аристократ, они не воруют столовое серебро! У тебя этого серебра завались! — Видал я таких, благородных на вид, а положи что и отвернись — мигом стырят … — осёкшись под суровым взглядом, Рауль с мрачным видом принялся рассовывать краденное по потайным карманам. — Давай хоть один ножик оставим? — Вернешь всё, и так, чтобы тебя никто не заметил. И помни: ты аристократ! — Я аристократ, — совсем безрадостно кивнул компаньон. — А теперь иди отсюда, выполняй светские обязанности.
На пороге Рауль обернулся.
— А может, всё-таки пойдешь к нам? Там весело!
Эрик решительно развернул его за плечи и вытолкнул в коридор.
— Ладно, ещё передумаешь — так поздно будет! — посулил Рауль из-за двери, но Эрик только хохотнул в ответ и вернулся к столу, на котором стояла оставленная компаньоном бутылка.
Эрик взял её в руки. В винах он, в отличие от Рауля, не разбирался, но вкусу его доверял, коль скоро тот считает вино стоящим… вот дома и проверит. И может, даже оставит немного на утро, которое для Рауля Дюшана вряд ли выдастся добрым. Он засунул бутылку в карман пиджака и потушил лампу.
— …Крошка Лотти, ну что у тебя за страсть всё время пропадать? — донёсся из-за двери знакомый девичий голос. — Вовсе не страсть, — возразил другой, тоже знакомый, голос. — Я просто пошла в часовню… И почему ты всё время зовешь меня этим детским прозвищем? — прозвучало это с явным недовольством.
Судя по тому, что Эрик ясно слышал каждое слово, неразлучные подруги Мег и Кристина беседовали в паре шагов от его «кабинета».
— А виконту де Шаньи твоё прозвище очень понравилось. — Скорее позабавило. — Кроме того, — упрямо возразила Мег, — он просил, чтобы ты еще раз спела. — Правда, он милый? И кажется, ты ему понравилась, он ведь даже вступился за тебя перед мам… мадам Жири. — Это было очень достойно с его стороны, — согласилась Кристина. — Но, знаешь ли, мне кажется, что виконт — не совсем тот тип мужчины, который заставил бы трепетать моё сердце.
Рассказать Раулю, пускай понервничает, что кто-то не счел его неотразимым? Эрик усмехнулся про себя.
— А каков же твой прекрасный принц? — Ну, возможно, он и не принц, — протянула в ответ Кристина. — Но он должен быть необычным и непохожим на всех. И обязательно с голосом, который заворожит… и постарше. И ещё мне бы хотелось, чтобы у него был какой-то недостаток во внешности, например, хромота или шрам на лице… это так романтично!... Остальное я ещё не решила! — Ладно, — засмеялась Мег, — идём обратно в банкетный зал. Споёшь нашу любимую песню? — Хорошо, специально для тебя и девочек. Давай срежем здесь путь.
Дверь в кабинет Эрика снова открылась.
— Ой, это не сюда! — А куда? — с интересом спросил Эрик. — Извините, — ответили ему два смущённых голоса одновременно. — Мы, кажется, ошиблись дверью, — а вот это уже Кристина. — Постойте, — к собственному удивлению попросил Эрик, и девушки замерли. Он протянул руку, чтобы нащупать лампу и снова её зажечь, но вместо этого сшиб на пол и с трудом сдержался от витиеватого проклятия. — А вы наш новый хозяйственник? — спросила Кристина. Они обе стояли у дверей, не решаясь войти. — У нас часто падают задники во время репетиций, а сегодня упал мешок с песком, ужасно отвлекает, знаете ли. — Кхм… — остаётся надеяться, что они его не видят! — Я обязательно займусь этим завтра с самого утра, — пообещал он. — Действительно так часто? — Мы даже подозревали, что кто-то нарочно их сбрасывает, — сказала Мег. — Говорят, здесь когда-то был настоящий Призрак Оперы… вдруг он? — Призрак — вряд ли, — авторитетно сказал Эрик. — Скорее всего, просто механизм нужно проверить и починить. А вы — мадемуазель Дааэ? — сменил он тему. — Я слышал, как вы пели. Было очень… ммм…. красиво. — Благодарю вас, месье, — ответила Кристина, и что-то в её голосе вынудило его отступить назад…. На миг ему показалось, что сердце стучит слишком громко. — Нужно идти, — шепнула Мег. — Нас ждут. — Да, иду. До свидания, месье! — сказала Кристина, оборачиваясь через плечо. — Простите за беспокойство! — До свидания, — отозвался из темноты Эрик.
Он, наконец, нашёл лампу, поставил на стол, но зажигать не стал, только пододвинул табурет и присел в задумчивости.
А секунду спустя уже понёсся по чёрной лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек. Рауля он перехватил у входа в банкетный зал, быстро сказал, что планы изменились, и отобрал назад столовое серебро.
* * * * *
На следующее утро Эрик ушёл ещё до рассвета. Накануне они договорились встретиться в театре — Эрик сначала собирался уладить какие-то собственные дела, а Рауль, благодаря избранной личине аристократа, имел все основания заявиться туда после полудня, как следует отоспавшись.
В Опере, как всегда, царил бардак, иная почва редко произрастает шедеврами искусства.
— Посторонись!
Рауль отскочил в сторону, уступая дорогу рабочим и их грузу. Вероятно, на сцене этот левиафан должен был превратиться в царский трон, мост или скульптуру, у подножия которой будут разыгрываться страсти. Пробежала стайка хористок, все узнали нового покровителя и одарили его сияющими улыбками. Рауль помахал в ответ рукой и послал девушкам воздушный поцелуй.
— О, виконт! Как мы рады вас видеть!
Андрэ и Фирмен спешили к нему едва ли не наперегонки. Молодой человек мысленно застонал: общение с директорами не входило в его ближайшие планы, даже если бы беседы с ними не были невыносимо скучны. Сделав вид, что не заметил их приближения (а оно и не мудрено, в таком-то шуме), Рауль самым непринужденным образом свернул, скрываясь от греха подальше, и нырнул в полуоткрытую дверь с другой стороны коридора.
— Сеньор де Шаньи! Это неожиданность! Но приятная неожиданность.
Рауль обернулся и выдавил светскую улыбку, мысленно вопрошая себя: как он умудрился из множества уголков Оперы попасть именно в гримуборную Карлотты Гуидичелли?!
Примадонна сидела на пуфе у огромного зеркала, туалетный столик перед ней был заставлен целой батареей коробочек и флакончиков самых разнообразных цветов, размеров и форм, приковывая к себе внимание Рауля. Личная горничная как раз возилась над причёской: часть локонов цвета осенних листьев она уже подняла и уложила с одной стороны, с другой они всё ещё падали на плечо. Из-за ширмы выскочила маленькая собачка, завитая и украшенная не хуже самой Карлотты, подбежала к ногам Рауля и презрительно тявкнула.
— Сюда, Фифи! — позвала певица, и любимица с явной неохотой побежала к хозяйке.
Рауль был благодарен собачонке: своим вмешательством она подарила ему несколько бесценных мгновений, чтобы овладеть собой и примерно прикинуть, как разыгрывать партию дальше.
— Покорнейше прошу простить меня за вторжение, — сказал он. — Как ни глупо это с моей стороны, кажется, я ошибся дверью. — Это быть рок! Фатум, судьба! — заверила его Карлотта. — Идите, Мари, — приказала она парикмахерше, та немедленно положила щётку и шпильки на столик. — Здесь ви и я, — продолжила примадонн. — Ви быть вчера на спектакль? — О да, — повинуясь любезному жесту Карлотты, Рауль присел на соседний пуф и подарил итальянке полный восхищения взгляд. — Это было великолепно! — Ви слышать, как я петь? — Божественно! Voce divina!
Карлотта снова улыбнулась.
— Я видеть, ви любить опера, — заметила она. — С раннего детства, — заверил её Рауль. — Мои родители воспитывали меня в любви к искусству! Вивальди, Россини, Верди… что может быть прекраснее и гармоничнее! — О, ви любить итальянская музыка! — радостно воскликнула Карлотта. — Это лучшая музыка на свете, — скромно сказал молодой человек. — Французские аристократы, которые любить итальянская музыка, я обожать их! — примадонна взяла веер. — У меня быть шесть или семь поклонников, французские аристократы. — Всего лишь? — Рауль широко распахнул глаза и застыл аллегорией неверия. — Сотни и тысячи должны падать к вашим ногам! — Они падать, много раз, безусловно. Шесть или семь звать меня к алтарь. — Так шесть или семь? — уточнил Рауль. Ход их беседы ему уже разонравился. — Я сбиться со счета! — небрежно отмахнулась Карлотта. — Учет вести mio padrino Витторио, мой крёстный, он же назначать, кому посылать цветы. — Цветы? — удивленно приподнял брови гость. — Si, цветы. Белый мрамор, черный мрамор, живые цветы, это красиво смотреться, не так ли? Самый красивый букет он всегда посылать для Габриэль и Арман. Они быть так милы, оба звать меня к алтарь. Но mio padrino Витторио узнавать, они быть мошенники! Он очень не любить мошенники, поэтому самый лучший мрамор и живые цветы. — Насладившись выражением лица Рауля, она сменила тему: — Прекрасный Париж, я любить его публику, публика любить меня. Чудесный театр. Ви слышать, как звучать в нём голос? А внизу озеро, иногда мы ходить туда. — Это должно быть чудесно, — пробормотал Дюшан и светски добавил: — Я был бы счастлив сопровождать вас. — Как это мило! — просияла Карлотта. Прежде чем Рауль успел сообразить, куда именно язык завёл его на сей раз, певица вскочила на ноги. — Мари! Сюда! — горничная мгновенно появилась в гримёрке, как будто подслушивала за дверью (скорее всего, так оно и было). — Ты заканчивать сейчас и причесать меня вечером после спектакль. — Как будет угодно синьоре, — кивнула служанка. — После спектакль, — повторила Карлотта, глядя на Рауля.
Молодой человек понял, что ему только что повелели явиться на романтическую встречу, и горе тому, кто посмеет ослушаться приказа. Пробормотав очередной набор любезностей, он склонился к ручке примадонны и, пока она не передумала, выскользнул из гримуборной, прилагая все усилия, чтобы выглядеть при этом достойно. На самом деле, ему хотелось сразу перейти на бег.
* * * * *
— Месье Эрик, так вы точно не видели костюм? — В четвертый раз повторяю: нет. С чего вы вообще решили обращаться с этим ко мне? Это вы костюмер, не я! Если вдруг пропадёт что-то из декораций или кто-то из работников, тогда приходите. Тем более, вы наверняка перепутали вешалки. Поищите лучше!
Эрик захлопнул двери «кабинета» и обернулся к Раулю. Компаньон устроился на уже привычном табурете в углу, невидимый для любого заглянувшего.
— Я влип! — простонал он.
Эрик перехватил его в коридоре по пути от Карлотты и незаметно провёл к себе. Но не успели они обменяться последними новостями, как их прервали. С последнего визита во владения коллеги комнатушка стала словно ещё меньше и теснее, если это возможно. Столешница завалена чертежами и схемами, на стене красовалось несколько листов бумаги с расчётами, на полу в открытой сумке поблескивали инструменты, ещё одну большую сумку, закрытую, Эрик задвинул ногой под стол.
— С каких пор тебя стал пугать вечер в обществе дамы? — С тех пор, как дама оказалась родственницей человека, посылающего цветы на могилы её потенциальных женихов, — мрачно ответил Рауль. — К дьяволу, мы достаточно наследили в Ницце, давай сорвём этот куш и заляжем на дно. Уедем в Бретань, там нас ещё не знают, или махнём за границу… — Сегодня вечером мы с тобой заняты. У меня работа, у тебя свидание. — Свидание? — Рауль подскочил. — Ты знаешь, что она решила устроить романтическую прогулку по подземельям? Там наверняка полно крыс. — Нет там никаких крыс. — Эрик пожевал губу в задумчивости. — И не переживай, в подземелья ты не пойдешь. Я пойду. — Ты хочешь вместо меня встретиться с Карлоттой? — Рауль схватил Эрика за руку и с чувством её пожал. — Я знал, что ты настоящий друг! Прости, если я когда-либо в тебе сомневался!
Эрик аккуратно освободил свою ладонь из хватки компаньона.
— В подвалах у меня свои планы, — сказал он. — Твоя задача — не подпускать туда свою даму сердца. Поведешь её в ресторан. В следующий раз не ошибёшься так нелепо и пригласишь на романтическую прогулку к озеру здешнего премьера.
* * * * *
Рауль ждал темпераментную итальянку у дверей гримёрной, поминутно сверяясь с часами. Карлотта «пудрила носик» уже добрых пятнадцать минут. А тем временем у входа в театр их ждала карета, и плата за простой росла на глазах.
Из-за угла выглянула Кристина. Встретилась взглядом с Раулем и юркнула обратно, густо залившись краской.
— Ну что же вы, мадемуазель… простите, не помню имени… Милочка? Душечка? А, крошечка, — Рауль сделал пару шагов в сторону убежища кареглазой любительницы сладкого. — Крошка Лотти, — поправила его Кристина и появилась перед ним. — Так меня звал папа. Ещё он рассказывал всякие истории в готическом духе. А потом папа умер, и мадам Жири забрала меня сюда. Добрый вечер, месье виконт, — Кристина сделала маленький книксен. — Соболезную, — вздохнул Рауль. — Добрый вечер, мадемуазель. А что это вы делаете в столь поздний час в столь неподходящем месте? — О, месье, у меня свидание! — воодушевленно заявила Кристина. — Обычно я не принимаю приглашений от тайных поклонников, но Мег сказала, что для такого галантного кавалера я должна сделать исключение. — Неужели, — Рауль снова бросил взгляд на часы. — О да! Посмотрите! Он прислал мне розу и коробку моих любимых шоколадных конфет! — Кристина показала на красную розу, прикрепленную к корсажу. — А в коробке была записка. Очень романтичная! — Она долго пыталась выудить что-то из кармана, и Рауль подумал, а не прячет ли малышка там всю присланную коробку, но вот на свет появилась сложенная вчетверо бумажка.
Послание было обведено густой чёрной рамочкой. Почерк Рауль сразу узнал. Так вот какие виды на подвал имелись у Эрика!.. Соблазнение юных барышень из кордебалета! Сироток! Тогда как ему досталась не совсем юная и далеко не сирота!..
«Дитя! — гласило послание. — Почитатель искусства жаждет пасть к ногам вашего таланта. Сегодня в восемь, в гримёрной Карлотты».
— Он не слишком… болтлив, — сказал Рауль, мучительно пытаясь придумать, что делать дальше — сорвать приятелю планы на вечер или действовать по договорённости и поужинать в компании примадонны.
Дверь распахнулась, и на пороге явилась Карлотта. В её наряде причудливым образом сочетались цвета фуксии, баклажана и мадженты, а также перья, меха и драгоценности. Подмышкой Карлотта держала свою собачку, наряженную в попонку в тон платья. Кристина вжалась в стену.
Виконт де Шаньи улыбнулся почти так же ослепительно, как сверкали бриллианты в ушах и на пальцах певицы. Но Эрик ему будет очень крупно должен.
* * * * *
Эрик попытался учесть все нюансы предстоящего свидания, продумать все детали. Но мысли в голове путались от предвкушения, а работа, которую директора взвалили на его плечи, посчитав их могучими, отнимала прорву времени.
Это всё проклятая работа, мысленно жаловался неизвестно кому Эрик, выгребая на середину озера, чтобы я, да на полную ставку, да с официальным окладом, да никогда в жизни!
После плавного вступления адажио, загипнотизировав Кристину своим голосом и заставив пройти через потайную дверь, скрытую за зеркалом (этот трюк он подсмотрел у одного факира в России), после шествия анданте по коридору, освещённому факелами, после конной прогулки аллегро на Цезаре из оперной конюшни (конюх — олух, надо будет ему потом сделать внушение и влепить штраф за недогляд)… На берегу подземного озера выяснилось, что романтический настрой в темпе виваче идет ко дну.
Эрик упустил одну маленькую деталь: у Кристины обнаружилась морская болезнь, и весь путь до противоположного берега она просидела, крепко зажмурившись и кривясь при малейшем крене утлого судёнышка, вместо того, чтобы с распахнутыми от восхищения глазами наблюдать, как Эрик встаёт на весло и мощными атлетическими гребками направляет лодку к блаженству на том берегу.
Но сокращать программу вечера Эрик не собирался. Причалив и вынеся на руках вялую девушку из лодки, он усадил её за накрытый на берегу грота стол и заставил выпить два бокала вина и съесть кусочек шоколадки. Сладкое вернуло её к жизни.
— Мадам Жири, конечно, будет против, — сказала Кристина. — Мы ничего ей не скажем, — подмигнул Эрик и пододвинул всю плитку с тем видом, с каким, вероятно, змей-искуситель уговаривал Еву откусить кусочек яблока. — «Ах! Как сладок вкус кофе!» — напела Кристина строку из «Кофейной кантаты» и положила в рот ещё кусочек лакомства, запрещенного среди балерин мадам Жири не то что к употреблению, но даже к появлению во снах. — Господину Баху надо было написать не о кофе, а о шоколаде. — Тогда это о шоколаде: «Нежнее, чем тысяча поцелуев, слаще, чем мускатное вино!» — пропел Эрик. Кристина замерла, восхищенно хлопая ресницами.
Польщённый тем, что между шоколадом и его пением Кристина предпочла второе, Эрик спел ещё несколько арий, собственно, всю дюжину арий, которые знал, и перешёл на испанские любовные баллады.
Вечер определенно складывался удачно.
— Ах, месье, — нежным голоском сказала Кристина, когда Эрик пропел последнюю ноту и потянулся за бокалом вина, чтобы перевести дух, — как красиво! У вас поистине ангельский голос! Вы певец? — Не совсем, — скромно потупился Эрик. — Но зачем говорить обо мне. Вы, мадемуазель, настоящее сокровище. Искра божьего дара в вас заполыхала настоящим огнём таланта.
Кристина смущённо кашлянула.
— Вы действительно так думаете, месье? — прошептала она. — Я не думаю, я знаю, — твёрдо заверил ее Эрик. — Вашему голосу не хватает огранки, но его звучание — даже в неогранённом виде — это прекрасно. — Может быть, месье, — Кристина бросила на него взгляд из-под опущенных ресниц, — мы споём вместе? Вы сами… ваш голос… Это не может быть голос обычного человека. Это голос Ангела Музыки.
Эрик сморгнул, настолько просто и безыскусно прозвучали, казалось бы, пафосные слова. За свою тридцатипятилетнюю жизнь он примерил разные личины, но бывать ангелом ещё не доводилось. Блажен, как говорится, кто верует, но Кристине явно следовало бы повзрослеть.
Тем не менее, они спели несколько арий, довольно слаженно, их голоса сливались в унисон и отлетали к потолку грота, отражались от него и возвращались, как послевкусие от вина.
— Никак не могу понять, кто же вы, — сказала Кристина спустя какое-то время. — Какая-нибудь знаменитость. Проездом в Париже. Инкогнито. В маске… — Увы, дитя моё, — разом помрачнел Эрик, — маску я ношу не потому, что хочу остаться неузнанным. Это моё… лекарство, защищающее от человеческой ненависти. — Ненависти, месье?! За что же вас ненавидеть? Вы божественно поёте, и вы так красивы… Эта маска, она подчеркивает вашу красоту, ваши мужественные черты, эти скулы, эти брови, — на Кристину явно подействовали два выпитых бокала. — Если вы так красивы в маске, насколько же вы прекрасны, хотелось бы мне знать, без маски. — Боже сохрани вас, дитя моё, — Эрик поднялся со стула и навис над Кристиной, — трогать маску!
Кристина надула губки, обвела глазами окружающую обстановку, решительно поднялась.
— Месье, покажите мне ваше жилище, — бодрым тоном сказала она. Пришлось показывать.
Экскурсантом Кристина была никудышным, то и дело порывалась заглянуть то в шкафчик с затхлым барахлом, то в закуток со строительными отходами. Её многочисленные «а что там, месье?», «а вон то — это что такое?» — утомили Эрика чрезвычайно.
Когда он приотстал, чтобы утереть со лба пот, Кристина разглядывала коллекцию бюстов. Бетховен, Моцарт, Верди… Какой-то скульптор точно был меломаном.
— Я всё думаю, месье, — протянула Кристина, ковыряя пальчиком в гипсовом ухе Перголези, — что же под вашей маской… — Моё страшное проклятье, — пробурчал Эрик. — Из-за которого меня называли «дитя дьявола», и ни одна женщина не касалась меня, не целовала, даже матушка, даже она… — Эрик замолчал. Кристина шмыгнула носом. — Неужели ни одна женщина? — с подозрением спросила она. — Под маской — отрава любой симпатии, — доверительно сообщил Эрик. — Бросьте, месье, — махнула рукой Кристина. — Так не бывает, чтобы уж совсем ни одна.
Она покачала головой и распахнула очередную дверь. И замерла: за дверью оказалась спальня. Ещё в первый свой визит сюда Эрик оценил масштабы чужой фантазии. Кровать в форме лебедя, бордовые драпировки, повсюду ароматические свечи… Кто-то усердно вил это любовное гнёздышко, и Эрик прекрасно знал, как этого «кого-то» звать. Заглянув через плечо Кристины, Эрик невольно представил себе компаньона в обществе знойной итальянской дивы — их обоих, да на этой вот постели…
— Мне вас так жаль, — ласково сказала Кристина. Эрик дёрнулся. Она читает мысли?!
Но девушка продолжила:
— Мне так вас жаль, право. И так обидно за свой пол, что я готова доказать — вы ошибаетесь, месье. — В чём именно? — уточнил Эрик. Свидание начало приобретать интересный оборот. — Я докажу вам, что внешность не имеет значения. Главное — душа! — Нет, Кристина, я не верю в эти сказки, — пробормотал Эрик, позволяя взять себя за руку и подвести к кровати. — Всё-таки я хочу вам доказать, что сказки вполне реальны. — Ничего у вас не получится. — А вы закройте глаза. — Вы будете кричать, как все остальные. Они все всегда кричат… Это каждый раз разбивает мне сердце и мешает с прахом мечты о тихом семейном счастье, домике, утопающем в розах, о нежной супруге, с которой мы бы музицировали до потери сознания… — Ну же, делайте, что вам говорят! — Кристина провела тёплой ладошкой по рукаву его пиджака, и Эрик почувствовал, как у него в груди растёт необъяснимое, иррациональное волнение. — Закройте глаза… — прошептала Кристина ему на ухо, чем вызвала у Эрика плохо контролируемую дрожь в руках. Даже если сейчас всё закончится, даже если она сорвет маску, и это будет последнее, что случится на их свидании… он сохранит воспоминания о том, как подушечки её пальцев касались его губ и щеки, не защищенной маской. — Эрик, позвольте мне… Вот и всё, о чем я прошу… — Кристина подцепила указательным пальцем край маски.
И Эрик, повинуясь этому голосу, приобретшему вдруг кристальную чистоту, закрыл глаза.
* * * * *
Домой он вернулся утром, когда небо стало совсем светлым, а простые парижане, в поте лица своего зарабатывающие хлеб насущный, давно приступили к работе. Ему самому следовало идти в театр, возвращаться к своим временным обязанностям управляющего по хозяйственной части, если только не вспоминать, что как раз оттуда он и шёл. Он умел отдавать работе всего себя, трудиться без передышки, но сейчас хотелось отдохнуть и подумать. Именно этим Эрик и собирался заняться… как только приведёт в чувство партнёра.
Картина, открывшаяся ему, едва переступившему порог съемной квартирки, впечатляла, увы, не в хорошем смысле: Рауль Дюшан, развалившись на старой продавленной кровати, вдохновенно исполнял нечто из вокального репертуара одного кабаре в Ницце и размахивал в такт полупустой бутылкой. Ещё одна — пустая — стояла у ножки кровати, третья лежала, из её горлышка вытекали последние красные капли, а на дощатом полу собралась небольшая лужица. Странно, что такого шумного постояльца не удавили взбешенные соседи, промелькнуло в голове Эрика, пока он тащил приятеля за шиворот в ванную, поливал холодной водой, а потом волок назад. Хотя, возможно, они просто не слышали. Или им понравилось пение, у Рауля был недурной тенор и хороший музыкальный слух, чем он беззастенчиво пользовался, обрабатывая очередную жертву.
…Дюшан застонал, кое-как сел на кровати и стянул с головы мокрое полотенце.
— Какого чёрта? — раздельно, подчеркивая каждый слог, спросил Эрик.
Дюшан скривился как от боли и обхватил голову руками.
— Тиш-ш-ше, — страдальчески попросил он. — Как это понимать? — Эрик проявил немного милосердия и снизил тон. — Холостяцкая вечеринка, — шёпотом пояснил Рауль. — Это давняя аристократическая традиция. У меня скоро свадьба. — Да? И кто же невеста? — Формально — Карлотта Гуидичелли, примадонна Оперы. Фактически, кажется, я.
Он снова закрыл лицо полотенцем и повалился обратно.
Из дальнейших расспросов, перемежаемых стонами, жалобами на мировую несправедливость и призывами к ангелу смерти явиться и забрать исстрадавшуюся душу, Эрик сложил более-менее внятную картину событий вчерашнего вечера. Итак, его компаньон, как они договаривались, увел певицу ужинать в один из любимых её ресторанов. Они проводили время в приятной беседе и изящном флирте, пока Рауль, по его собственным словам, не оказался в ситуации, когда просто обязан был сделать Карлотте предложение. Разумеется, он ожидал, что синьора Гуидичелли сочтет всё шуткой, но, увы, она приняла слова всерьез.
— …И она сказала ДА! — Это проблема, — вздохнул Эрик, забирая у Рауля полотенце. Он снова намочил его холодной водой и вернул приятелю, тот свернул ткань и обмотал голову на манер медицинской повязки, подтянул под спину плоскую слежавшуюся подушку и попытался устроиться поудобнее. — Потом я подумал, почему бы и нет? — продолжил он свой рассказ уже немного бодрее. — Знаю, я всегда презирал брачных аферистов... — Вот именно, — поддакнул Эрик. — А как насчет живых цветов и мрамора, который организовывал крёстный твоей невесты? — У меня есть преимущество перед моими предшественниками: я знаю об опасности. Предупреждён — значит, вооружён. Я стану идеальным супругом, таким, что сам этот padrino скорее отправит цветы на могилы тех, кто посмеет усомниться в моих чувствах к Карлотте. Разумеется, на некоторое время, а потом, когда наскучу ей — я закрою глаза на её сторонние увлечения, а она закроет на мои. — Её, — Эрик выделил слово голосом, — сторонние увлечения? — Безусловно! — Рауль кивнул и сразу же снова скривился от боли. — Я хотел сказать, ты не общался с ней. Это не женщина — огонь! Темперамент настоящей римлянки, сидящей на лучшем месте в Колизее, когда в нём сражаются звёзды гладиаторского сезона! И она бы кричала им «мазила!» или «остолоп криворукий!». Она очень мила, но непременно станет мне изменять. — Кстати, о темпераменте. А о медовом месяце ты подумал? — Да, мы это даже обсудили. Карлотта хочет на Ривьеру, но я там в розыске, и к тому же, меня всегда тянуло на Ниагару. Ты когда-нибудь видел Ниагарский водопад? Это, должно быть, восхитительное зрелище…
Эрик пододвинул табурет поближе и взял приятеля за плечи.
— А как же наш план? — напомнил он, заглядывая Раулю в глаза. — Самый большой куш, который позволит нам вести жизнь добропорядочных богачей? — Чтобы нас пытались обобрать до нитки наши коллеги, — грустно улыбнулся Рауль и похлопал товарища по плечу. — Послушай, Эрик… может, не стоит гнаться за этим эфемерным журавлем? Может, лучше взглянуть на синицу в руках? Ведь мы сейчас неплохо устроились, никому не придёт в голову искать нас в театре, у тебя есть жалованье, у меня — Карлотта. Возьмём то, что есть, и дальше будем изображать приличных толстосумов. Ходить на бега, читать газеты и переживать из-за мировой политики. — Никаких больше фальшивых акций, взломов, погонь и ночных прыжков из товарных вагонов, — продолжил Эрик. — Дом с лабораторией и полигоном.
С минутку они молчали, не глядя друг другу в глаза. Первым нарушил молчание Рауль.
— Какая это будет скука!
Эрик сначала фыркнул, потом, не выдержав, расхохотался в голос, компаньон попытался ему вторить, но очередной приступ головной боли заставил его замолчать и снова прижать ладони к вискам.
— Лучше расскажи, как провел время с этой милочкой, или крошечкой… как там её? Я видел твою записку, ты решил удариться в театральные эффекты? Хотя мы ведь именно в театре. — Кристина, — неожиданно резко ответил Эрик. — Её зовут Кристина. И это не твоего ума дело. — О? — Рауль даже почувствовал прилив сил. — Неужели я слышу в твоём голосе такие нотки? Значит, Ангелу Музыки, — он изобразил пальцами взмахи крыльев, — удалось очаровать это юное невинное создание. Дружище, ты весьма неплохо справляешься, особенно для человека, который общению с девушками предпочитает возню с сейфами и химическими растворами. Это наверняка моё влияние! — Ты здесь совершенно ни при чём. — Эрик встал на ноги. — Но план уже готов, а я никогда не отказываюсь от намеченного. Мы возьмем наш трофей, а дальше уже каждый решит сам, какой дорогой идти. Собирайся.
Рауль покорно выудил из шкафа очередной наряд и поплелся переодеваться. Эрик, ожидая, пока партнёр окончательно избавится от следов своего внезапного кутежа, отвернулся к окну. Впервые за многие годы он сомневался и отчаянно не хотел показывать это Раулю. Наверняка напрасно — компаньон прекрасно разбирался в тонкостях человеческой натуры, иначе не стал бы и заводить разговор о журавле и синице. Сам Эрик думал о чашах весов: на одной — профессиональная гордость мастера и самый лучший план в его карьере, на другой — гораздо более призрачная перспектива, темноволосая девушка с ангельским голосом, из-за которой всё пошло не так.
Поэтому Эрик решил вернуться в театр — ещё раз изучить обстановку, продумать пути отступления, увидеть Кристину. И найти повод задержаться хотя бы ещё на несколько дней.
* * * * *
А между тем, над головой ничего не подозревающих друзей сгущались тучи. В полдень у парадного входа Опера Популер остановился роскошный экипаж, откуда выбрался округлый господин в платье столь дорогом, что ещё немного — и это сочли бы неприличным. Пёстрый жилет едва ли не трещал на упитанных боках, галстук на груди бочонком лежал почти параллельно земле, золотая цепочка от часов стоила целое состояние, чёрная борода воинственно топорщилась, а голову венчала шляпа-котелок. Поймав ближайшего швейцара, господин ткнул его в грудь концом трости и велел препроводить себя к дирекции.
Ещё двадцать минут спустя он сидел, развалившись, в кресле для посетителей, с насмешкой наблюдая, как месье Андрэ готовится начать рвать на себе волосы, а месье Фирмен меланхолично приканчивает очередную рюмку коньяка.
— Какой позор, Фирмен, какой позор! — восклицал Андрэ. — Мы станем посмешищем всего Парижа! Подумать только, мы, удачливые бизнесмены, позволили обвести себя вокруг пальца! Мы опозорены! — Возможно, произошла ошибка, — говорил Фирмен, изо всех сил пытаясь продемонстрировать хладнокровие. — Никакой ошибки нет, — отрезал гость и стукнул тростью по полу, словно подчеркивая свои слова. — Я иду по следам этого негодяя от самой Ниццы, и он не скроется от моего возмездия! Ещё ни один мерзавец не посягнул на моё имущество… и уцелел. — Да, господин барон, вы, безусловно, правы, — простонал Андрэ, лихорадочно промокая пот на лбу бумажной салфеткой — платок торчал из нагрудного кармана, но о нём директор, похоже, совсем позабыл. — Однако молю вас… театр… наша репутация! Если о том, что мы едва не стали жертвами этого жулика, узнают в свете… — Могут узнать, — согласился барон. — Или, — конец его трости уставился сначала на Андрэ, а потом описал в воздухе дугу — и почти уткнулся в Фирмена, — публика может узнать о вашем весомом вкладе в дело задержания опаснейшего преступника. — О! — забегал глазами директор, — возможно, это оценят даже в самых… высших кругах! Мы станем героями, Андрэ! Сегодня вечером этот негодяй собирается быть на представлении…
* * * * *
Эрик стоял на колосниках, и люстра сверкала прямо перед ним, тысячи капель-хрусталиков переливались всеми оттенками радужного света, пряча в себе благородный теплый блеск позолоты. Миллион франков? Она выглядела на все двадцать!
Внизу снова шла репетиция, и Эрик наблюдал, как и в первый раз. Вечером они с Раулем покинут Оперу и унесут с собой куш, о котором мечтает каждый в их нелегком ремесле. Погрузившись в мысли, он даже не сразу понял, что музыка замерла, а глянув вниз, увидел, что Карлотта стоит, прижав ладонь к губам.
— Я не в силах петь! — сказала она. — Сеньора Гуидичелли! — к госпоже торопилась её горничная, сжимая в руках флакон. — Ваше средство.
Певица несколько раз пшикнула себе в рот из флакона, кашлянула, снова попробовала голос — несколько нот были безукоризненными, но потом он предательски сорвался.
— Это быть ужасно! — в сердцах сказала она и, сорвав с плеча шарф, швырнула его на пол. — Проклятая инфлюэнца! — Нет-нет, сеньора, — служанка подняла его и стала сматывать, — вам нужно отдохнуть, и вы будете петь ещё прекраснее, чем раньше. — Но не сегодня! Не сегодня! — Карлотта забрала шарф у горничной, накинула на плечи и схватилась за концы с такой силой, будто пытаясь защититься шёлковым складками от мира. — Я не быть тут сегодня вечером!
Она удалилась с видом героини греческой трагедии, оставив за спиной поражённое молчание, которое нарушил режиссёр спектакля.
— Кто дублёрша сеньоры? — Дублёрша? — дирижер чуть не сломал палочку. — У сеньоры Гуидичелли нет дублерши! Она звезда, единственная и неповторимая! Нет её — нет спектакля! — Это невозможно! — воскликнул режиссер. — Сегодня премьера, на которой будет весь цвет Парижа, мы не можем отменить спектакль. Это же оперный театр, здесь должны быть десятки певиц! — Никто из них не знает партию императрицы, — горестно сказал месье Рейер, и многострадальная палочка всё-таки не выдержала и треснула в его пальцах.
Неужели никто? Эрик нахмурился на миг, и в тот же миг его осенило:
— Кристина! — Кристина? — повторил внизу режиссер, изумлено крутя головой в попытках понять, откуда доносится призрачный голос. — Какая Кристина? Кто это сказал? — Кристина Дааэ! — Мег Жири радостно хлопнула в ладоши. — Она умеет петь и знает все партии. — Что ты, Мег, я не смогу, — попыталась возразить Кристина, только подруга уже схватила её за руку и вытащила в центр сцены, прямо под нос дирижеру, режиссеру, ошарашенной мадам Жири и половине рабочих, сбежавшихся полюбопытствовать.
Крепко взяв Кристину за плечи, Мег развернула её лицом к залу и строго велела:
— Пой арию императрицы! «Моя звезда никогда не погаснет», и так далее.
Дирижёр беспомощно взглянул на режиссёра спектакля, тот одарил его таким же взглядом, улыбнулся с легкой сумасшедшинкой и кивнул:
— Пусть оркестр играет!
Первые такты прозвучали в пустоте, затем вступили основные инструменты, и режиссер махнул рукой, подавая знак девушке. Кристина затравленно оглянулась, встретила суровый взгляд подруги, открыла рот — и снова закрыла.
— Нет, я не могу! — замотала она головой.
Эрик, невидимый для всех, крикнул с колосников:
— Кристина! Пой, мой ангел!
Все замерли, застыли, все, кроме Кристины. Она освободилась из рук Мег, выступила вперед — и запела. Её голосу не хватало опыта и совершенства исполнения Карлотты, наследницы мастеров бельканто, но ангельски чистое, прозрачное звучание заворожило, увлекло, и сам мир будто растворился в хрустальном голосе Кристины…
И ей аплодировали на сцене, в оркестровой яме и в зале, все, от режиссёра и до последнего работника, и это казалось бесконечным. Пока, наконец, наваждение не развеял громогласный приказ режиссёра:
— Немедленно к костюмерше — нужно подогнать платья!
Кристину увели, но она всё оборачивалась, и её взгляд блуждал по верхам, где застыл невидимый Эрик.
Мужчина, сидевший до этого момента в зале незаметно — поэтому всё-таки заметившие принимали его за кого-то из театральных критиков, — склонился над краем оркестровой ямы и спросил ближайшего музыканта, укладывавшего свой тромбон:
— А что это за голос? Мне казалось, я знаю всех здешних теноров. — Не иначе, Призрак Оперы, — с серьезным видом ответил музыкант. — Опять принялся за старое.
Незнакомец вежливо приподнял бровь, но по бесхитростному выражению лица собеседника понял, что вряд ли ему удастся получить более адекватный ответ. Вставая со своего места, он снова бросил взгляд на сцену — точнее, на то, что скрывалось над ней.
— Призрак Оперы? — переспросил тромбониста его сосед. — Ты серьезно, что ли? — Нет, конечно, — отмахнулся тот. — Держу пари, это Буке пошутил, он же трезвенник, ему развлечений не хватает.
* * * * *
— Карлотта не поёт? — ошарашено спросил Рауль Дюшан. — Какого дьявола, я как раз собирался объявить о нашей помолвке! Так что, спектакля не будет? — Ещё чего, — усмехнулся Эрик. — Но у Карлотты ведь нет дублёрши! — Не было. А теперь есть, — Эрик с гордостью кивнул в сторону гримёрной, откуда только что выпорхнула Мег в платье с множеством юбок. — Ты не серьезно, — уверенно заявил Рауль, провожая балерину взглядом. — Конечно, не эта блондиночка, она танцует, а не поёт. Я имел в виду её подругу, мадемуазель Кристину Дааэ. — Кого-кого? Девушку из кордебалета? Дружище, это отличная шутка.
Эрик поманил его пальцем и снова указал на двери гримёрной, где стояла Кристина в наряде и украшениях главной героини оперы.
— Кажется, любовь ударила тебе в голову, — сочувственно произнес Рауль. — Она хоть петь-то умеет? Она пыталась что-то намурлыкать на банкете, но мне как-то… не Карлотта. Не Карлотта. — Услышишь, — и Эрик огромным усилием воли согнал с лица совершенно дурацкую счастливую улыбку.
Они беседовали за кулисами, куда Рауль явился на правах поклонника балетной труппы, что же касается Эрика — его официальная должность говорила сама за себя.
— Смотри, — с их места прекрасно просматривался зрительный зал, полный такого сверкания драгоценностей, что глазам становилось больно, и всё это великолепие венчала ослепительная громада люстры. — Сегодня куш будет нашим, сразу же после оперы мы его берём и уходим. — А я запишу в список своих прегрешений ещё и обман невесты, — засмеялся Рауль. Засунув руку в карман, он достал что-то блестящее и устроил на ладони, демонстрируя товарищу перстень с огненным рубином в окружении бриллиантов. — Неужели настоящее? — Конечно. Думаешь, Карлотту можно провести фальшивкой? Я купил это у самого лучшего парижского ювелира. — На какие шиши? — Да на вот их, — Рауль с насмешливой улыбкой указал на первые ряды партера, где расселись как на подбор лоснящиеся богатством господа. — Ты обокрал здешних ценителей? — Коль скоро ты запретил столовое серебро, — Рауль спрятал перстень. — Вот и пришлось облегчить их бумажники. С готовыми деньгами возни меньше, не нужно искать, куда сбыть вещи. И не смей заводить свою песню, что аристократы не крадут чужие бумажники! У меня в этой компании мой собственный чуть не стащили. Дважды.
На сцене началось действо, но Рауль не торопился к себе в ложу. Друзья стояли за кулисами и смотрели спектакль, ловя себя на мысли, что даже когда ты видишь, из чего рождается волшебство — силы своей оно не теряет.
— А почему пятая ложа занята? — вдруг спросил Эрик.
* * * * *
— Всё-таки, нужно было пригласить сотню агентов в штатском, — прошептал Ришар Фирмен на ухо компаньону. Но в ложе с ними сидел еще один почетный гость, и даже шёпот от его слуха не спрятался. — Никакой полиции! — конец трости барона угрожающе качнулся в воздухе. — Всё сделают мои люди. — Мы перекрыли все входы и выходы из театра, — сказал Андрэ. — И расставили повсюду ваших людей, — поддакнул Фирмен. — Получите свои благодарности позже. — Барон покровительственно ухмыльнулся. — Сегодня вечером этого жалкого афериста Рауля Дюшана настигнет давно заслуженная кара. — Негодяю не скрыться от нашего возмездия! — воодушевленно подхватили Андрэ и Фирмен хором.
* * * * *
Рауль прищурился, жалея, что не прихватил театральный бинокль.
— Понятия не имею, кто это такой, — пробормотал он, разглядывая чужака в пятой ложе, — кроме того, что фрак носить он совершенно не умеет. Зато носит револьвер — видишь, как оттягивает? Отвратительно.
Эрик оглянулся — с его глаз будто упала пелена, множество деталей вдруг стали очевидны: рабочие сцены, слишком неуклюжие для своего занятия — и он их не знал, чужие мужские силуэты в отдалении, занявшие выходы из-за кулис… Они были слишком беспечны, позабыв главную заповедь: ты никогда не будешь в безопасности. Глупцы!
Оркестр сыграл несколько нот, предваряя появление на сцене главной героини, зрители замерли и даже задержали дыхание. Человек в пятой ложе встал и отодвинулся в сторону, уступая место другому — чернобородому толстяку, чьё круглое лицо могло бы показаться добродушным, если бы не ярость и холодная жестокость, горящие в глазах.
— Барон де Морни, — простонал Рауль. — Явился-таки по мою душу. — Молчи, — приказал Эрик, лихорадочно обдумывая ситуацию, в которую они вляпались. — Значит, уходим прямо сейчас. Тут поблизости есть один из тайных ходов, по нему сможем пройти в подземелья, а оттуда выберемся за город. — Ты прав, — прошептал Рауль одними губами. — Главное — убраться из Парижа…
Кристина была на сцене, окруженная сиянием, она не просто пела, она жила и царила на сцене.
— …Потом заляжем на дно, у нас есть моё кольцо, продадим его — нам хватит на первое время. — Да, кольцо.
Девушка закончила свою сцену и отступила назад, чтобы потом незаметно для зрителей скрыться за кулисами, где предстояло переодеваться для следующего действия. Эрик слышал, как её поздравляет Мег: «Ты была великолепна, Кристина! И-де-аль-на!» А Кристина отвечала ей: «Это всё он! Ангел Музыки, который поверил в мой талант! Я пою для него!» Сердце Эрика болезненно сжалось.
Рядом стоял столик с чернильницей и бумагой — реквизит, во втором акте героине предстояло писать письмо своему возлюбленному — и Эрик повиновался импульсу.
— Ты что делаешь? — прошипел Рауль, ничего не понимая — друг, вместо того, чтобы бежать, схватил перо и начал писать. Несколько строчек — и вон он уже помахал в воздухе письмом, чтобы просушить чернила. — Дай сюда кольцо, — велел он, и компаньон повиновался, глядя, как Эрик опускает драгоценность в конверт и идет к группе монтёров, выцепляет из их круга одного, постарше, отдаёт письмо, возвращается.
Монтёра звали Буке, и с поручением он справился отлично: Кристина получила послание. Она тут же открыла конверт, пробежала глазами по строчкам и вскинула подбородок, выискивая автора записки. Эрик вжал голову в плечи и постарался слиться с тенью.
Кристина отмахнулась от щебетания подружек и о чём-то заговорила с Буке. Тот обстоятельно ответил, сопроводив жестом слова «Да завхоз наш». Мозолистый палец монтёра указывал прямиком на Эрика.
Тот, схватив Рауля за плечо, толкнул его перед собой:
— Не стой столбом, бежим!
* * * * *
…И всё-таки, они не успели. В лабиринте декораций, когда до вожделенного тайного хода оставалось всего ничего, наперерез выскочили трое с револьверами и перекрыли все надежды на спасение. Рауль, бежавший впереди, молниеносно обернулся, схватил Эрика за рукав и толкнул в сторону, в спасительную тень убежища.
— Они не видели тебя и не знают, — прошипел он. — Уходи один. — Идиот, они же тебя убьют, — рванулся Эрик, но приятель держал его крепко. — Уходи, — повторил Рауль и спокойно вышел на открытое место, демонстративно подняв руки. — Эй, вы, — крикнул он, — я сдаюсь!
Его обыскали, потом толкнули в спину и, угрожая револьвером, погнали к сцене.
В спектакле пение сменил танец, и в узор балетных па вторглись слонами в посудную лавку вооружённые люди.
— Остановите музыку! — донёсся откуда-то приказ, и музыканты оборвали мелодию. Месье Рейер, выпучив глаза, смотрел, как по проходу неторопливо шествует незнакомый, но явно богатый и знатный чернобородый господин. А на сцене танцовщицы столпились у левого края, недоуменно и испуганно глядя на группу в центре: красивый молодой человек во фраке — под прицелами трёх револьверов. — Вот мы и встретились, Дюшан, — сказал барон. — Зря ты приезжал в Ниццу. — Я того же мнения, — согласился Рауль.
Кристина стояла вместе с танцорами, и Эрик был рядом, мысленно костеря себя за то, что не сбежал. «Вот сейчас нас обоих и пристрелят, — бормотал он под нос. — Толку-то….» Рауль обернулся — друзья встретились взглядами, и в голубых глазах бывшего виконта читалось нечто многосложное и нецензурное, явно выражающее отношение партнёра к его всё ещё присутствию в театре. «Тебя забыл спросить», — красиво артикулировал в ответ Эрик одними губами и обернулся к Кристине.
Она смотрела — не так, как несколько минут назад, когда высматривала в толпе труса, попытавшегося изъясниться на бумаге, и не так, как накануне вечером у подземного озера. Она смотрела прямо на Эрика. Ярко сияли искусственные камни, украшавшие её костюм и волосы, — фальшивым блеском, меркнущим перед пламенем рубина на пальце.
Эрик вздохнул.
— Кристина, моя милая Кристина, — прошептал он, заглядывая в полные слёз карие глаза. — Ни один мужчина в мире этого не стоит.
Бросив на неё последний взгляд, он в несколько прыжков взлетел по лестнице вверх. С самого начала его удивляло, как небрежно закреплена огромная люстра, а сейчас он благодарил за небеса за эту небрежность. Понадобилось несколько ударов, чтобы передвинуть рычаги и перерубить канаты, и тогда огромная люстра — восемь тонн хрусталя и золота, стоит миллион франков! — задрожала, сорвалась и грянула вниз, где немедленно раздались полные ужаса и паники крики.
А Эрик дернул один рычаг, потянул за другой, спрыгнул на сцену и ударом ноги сорвал крепёж с люка, открывая последний тайный ход. Рауль не заставил себе долго ждать: воспользовавшись суматохой, он от души врезал одному из захвативших его молодчиков барона, отправил второго корчиться от боли на полу, и сиганул в провал почти одновременно с партнёром.
Люстра упала на сцену и погребла под собой проход, но за мгновение до этого к люку подбежала темноволосая девушка и успела прыгнуть вниз.
* * * * *
— Я поверить… не могу… что ты… сбросил эту люстру! — с трудом переводя дух на бегу, выпалил Рауль. — Она ж… стоит… целое… состояние! — Вот… сейчас… жалеть… начну! — так же прерывисто ответил Эрик.
Они бежали по темному коридору, не разбирая дороги.
— Стоп! — велел Рауль, и оба чуть не рухнули на пол. Эрик привалился к стене, пытаясь восстановить дыхание, партнер согнулся пополам. Наконец оба кое-как отдышались и, уставившись друг на друга, от души расхохотались. — Куда теперь? — Подальше! — просто ответил Эрик. — У нас нет ни су, — напомнил его приятель, продолжая хихикать. — Мы теперь беднее, чем были, явившись в Париж! Ты даже моё кольцо умудрился проср… употребить! — Наше кольцо, — напомнил Эрик. — Ну и что — это всего лишь золото, рубин и бриллианты. А у нас остались ноги, чтобы бежать, и мозги, чтобы думать. Не пропадём.
Они шли потайным ходом ещё некоторое время, пока, наконец, не уперлись в стену. Но это не был тупик — просто коридор закончился ведущей наверх лестницей, выведшей друзей на одну из улиц Парижа в богатом квартале, среди особняков и карет, одна из которых чуть не раздавила их в лепёшку, не успей они отскочить в сторону. Карета остановилась, и кучер рявкнул на двух недоумков.
— Быть того не может! — Рауль бросился к экипажу и схватился за дверцу. Возница попробовал помешать — и сразу же узнал на себе силу хватки Эрика. — Che cosa sta succedendo? — донеслось изнутри знакомое сопрано, и из кареты выглянула Карлотта Гуидичелли. — Любовь моя, сами небеса послали мне тебя этой ужасной ночью! — воскликнул Рауль, хлопаясь перед примадонной на колени прямо на мостовую. — Что случиться? — Карлотта перешла на французский. — Опять революция? — О нет, сударыня, — вздохнул Эрик. — Но в ваших силах спасти виконта от участи ужаснее смерти! Ему нужно бежать из этого города. — О, caro mio! — расчувствовалась итальянка, сторонясь и приглашая Рауля в карету. — Мы уезжать из Париж немедленно! — Мы уезжать с Эриком, он будет свидетелем на нашей свадьбе. — Splendido, — кивнула Карлотта. — Карло, трогай, avanti! — Подождите! — слабеющий голос, прерывистое дыхание… Кристина едва держалась на ногах. — Я бежала… боялась, что не успею… — Силы оставили девушку, и она начала было сползать по стене, пачкая в грязи платье, но Эрик подхватил её и прижал к груди. — Моя божественная Карлотта, в твоей карете хватит места на четверых? — осведомился Рауль. — Si, — с прохладцей ответила примадонна. — Почему эта девица быть одета в платье моей героини? — Это долгая и скучная история, — молодой человек ловко подхватил Карлотту под локоть и втянул внутрь. — Совершенно не интересная. А девушка будет свидетельницей на свадьбе. — Ещё свидетель? — подняла бровь певица. — А чтобы никто потом не придрался, — пояснил Рауль.
Эрик посадил девушку в карету и устроился рядом.
— Кристина, Кристина, — вздохнул он, — что ты натворила? Я не достоин тебя, я не Ангел Музыки, я даже Призрак Оперы — и тот фальшивый. Что за жизнь у нас будет? — Мне всё равно, — решительно ответила она. — Лишь бы с тобой!
…Вид счастливых влюблённых умиротворяюще подействовал на итальянку. Они уезжали всё дальше и от Опера Популер, и от Парижа… Потом Карлотта обернулась к Раулю и одарила его нежным взглядом.
— Я телеграфировать mio padrino в Палермо, — сказала она. — Он быть счастлив и слать благословение. — Оххх… — Рауль пожевал губами. — Дорогая моя, должен тебе кое в чем признаться… Мне кажется, нам с тобой не стоит жениться. — Это почему? — примадонна скрестила руки на груди. — Во-первых, у меня нет денег. Я беден, как церковная мышь! — О, — снисходительно улыбнулась Карлотта. — Это быть неважно, деньги быть у меня! — И я не виконт, я даже не дворянин! — И это быть неважно, я тоже не графиня. — У меня было ужасное прошлое, совершенно безнравственное! — Я тебя прощать! — великодушно заверила певица. — Mio padrino Витторио сказать мне в ответная телеграмма, что на этот раз, если я сказать «Si», он не убивать мой жених. Он писать, если быть ещё один труп, он разорится на цветах, это не быть хорошо для семейный бизнес.
Рауль схватил ртом воздух. Да ещё и Эрик был занят исключительно Кристиной, ухом не поведя, чтобы помочь другу.
— Карлотта, — Рауль цеплялся за слова с отчаянием приговоренного к смерти, — я не просто лжец, а еще и жулик, преступник в полицейском розыске.
Примадонна сочувственно посмотрела на него.
— Многие достойные господа быть когда-то в полицейском розыске. Mio padrino тоже когда-то быть. Но мы тебя перевоспитать.
Рауль поперхнулся и закашлялся.
— Ладно, — сказал он решительно, точно генерал, посылающий войско в последний бой. — Карлотта, я — гей! — Caro mio, — певица снисходительно похлопала его по руке, — у каждого быть свои недостатки.
В раздел "Фанфики"
Наверх
|