На главную В раздел "Фанфики"

Кристина находит в себе силы...

Автор: Анастасия Додо
е-мейл для связи с автором

Посвящение:
Всем нашим Призракам и Кристинам.
Отдельно — Андрею Школдыченко, Алене и Лере.

Смириться
(Дмитрий Ермак, Елена Бахтиярова)

Он всегда был требовательным и настойчивым. В его подчеркнуто равнодушной придирчивости было что-то нехорошее, как будто бы мужчина впервые задумывался о том, зачем ему эта несносная Кристина, от которой нет никакого проку.

Кристина чувствовала, что ему отчаянно хочется высказать именно это: он от нее устал. Она его раздражает.

Она так давно не видела его светлой стороны... Ее учитель стал безобразным монстром, в котором девушка вопреки всем попыткам не могла найти ничего приятного.

Он почти не пел и не сочинял. Чаще всего — сидел на своем гротескном троне и тосковал. Иногда вдруг срывался, вскакивал, пытался что-то сделать, но руки его тут же бессильно опускались.

Это была его битва с самим собой.

Раз за разом он проигрывал ее и снова садился, едва ли не плача.

Иногда наступало другое состояние. Тогда он словно бы срывался до истерики вновь и принимался учить ее чему-то исключительно бесполезному... бесполезному теперь.

Однажды она не выдержала.

— Зачем мне это? — выплюнула Кристина, когда он отчитывал ее в тысячный раз за бездарность в вокальном плане. — Ты никогда не отпустишь меня! Я для тебя — лишь канарейка в клетке! Так зачем?

Он замер и вдруг наставил на нее скрюченный палец.

— Пойми, Кристина... — его голос звучал настолько тускло, что Кристине опять начинало казаться, что ее учитель испустил последний вздох еще на их сценическом дуэте, а после его место занял чудовищный монстр, стремящийся выставить собственное уродство напоказ для ее устрашения. — Ты не можешь требовать свободы. Я не отпущу тебя. Ты обречена на ад, и свое обещание я сдержу.

— Что я тебе сделала?! За что?!

— А за что я мучаюсь здесь? Ты понимаешь, Кристина... За все следует расплата. И сейчас ты платишь по счетам.

Он говорил равнодушно и лениво, как будто ему было трудно просто двигать губами.

— По чьим счетам, скажи на милость?!

Она злилась, и ее злость было не сдержать.

— А по счетам мира! Такие, как ты... такие, как ты, заставили меня страдать. Заставили мучиться. А теперь настал твой черед, моя дорогая Кристина, — он вдруг заговорил серьезно, и девушка замерла.

Это было страшно.

Как будто бы в нем вдруг проснулся Ангел Музыки.

Которого она успела забыть за эти годы...

Они были вместе более пяти лет. Пять лет одиночества и сумасшествия. Без проблеска надежды. Лишь иногда Кристина выбиралась наверх — днем, когда он спал, — и управлялась с делами. Она не видела ничего, кроме Оперы: если бы она убежала, он узнал бы. Она пробовала несколько раз. Все попытки были обречены на неудачу.

Чем они жили?

Кристина продавала свое рукоделие, пела на площади перед Оперой (когда ему не хотелось выходить, чтобы контролировать ее), иногда помогала костюмершам... Призрак же, напротив, окончательно утратил связь с реальностью.

И вот теперь... теперь она слышала в нем на миг того не-человека, которого любила куда более того Призрака, которому стала женой.

Она не дышала несколько мгновений. Замерла, как много лет назад. Ждала. Верила...

— Ты мне платишь за весь мир. Своим телом. Своей чистотой. Я хочу выпить тебя до дна. И тогда я отпущу.

Кристина не заплакала. Разучилась.

Он не мог ее отпустить, как не мог и удерживать.

Если говорить об опустошении, то они оба будут совершенно пусты в один и тот же день.

И смерть заберет обоих.

— Смирись, Кристина, — снова тускло и мертво. — Ты ничего не изменишь... Смирись...

О, этому она научилась...

А еще научилась закрываться от него.

Ничто не может тронуть ее. Теперь она вновь спокойна.

Они оба давно мертвы...

Смотреть
(Иван Ожогин, Мерцедес Чампаи)

Она подошла к нему сзади и, пристав на цыпочки, попыталась заглянуть через плечо. К сожалению, совершенно безрезультатно. Он словно бы был из породы людей, которым всегда все равно, кто именно добивается их внимания, когда они не хотят. Кристина должна была привыкнуть, но никак не выходило. Словно бы в ней что-то протестовало против подобного отношения.

— Призрак? — робкий полушепот девушки разрезал тишину, до того нарушаемую лишь легким шорохом бумаги, на которой маэстро что-то чертил.

Он обернулся, и глаза его чуть расширились.

Кристина знала причину такой реакции. Но не ее она добивалась.

— Что это? — прорычал Призрак. — Вы снова гуляли в парке? И зачем вы нацепили на себя этот проклятый венок?!

Кристина опустила голову. Ее щеки ярко вспыхнули, представляя контраст с белым платьем — благо, что не подвенечным.

— И как вы умудряетесь выбираться туда? — уже толком не обращаясь к девушке, мужчина встал и одним рывком сорвал цветы с темных кудрей. — Вы должны быть осмотрительнее, иначе этот венок будет украшать вашу могилу.

— Там лето, — упрямо произнесла девушка, пытаясь заглянуть учителю в лицо. — Я знаю, вы не любите лето, но... подумайте, я люблю его более зимы! Так неужто вы лишите меня этой маленькой радости?

— Да, лишу. Вы не стоите сейчас ничего, разве нет? Просто девочка без будущего, у которой нет ничего за душой. Моя марионетка, — уверенно ответил он. — Довольно, оставьте меня. Я устал от вашего общества. Вы несносны, Кристина. Эти вечные капризы...

Он потер виски и опустился обратно за стол. Он был бледен едва ли не более обычного, и руки, сжатые в кулаки, подрагивали от едва сдерживаемой злости.

— Но я не сделала ничего дурного, учитель! — девушка робко опустилась на колени у его стула и взяла за руку.

Он вздрогнул, как будто Кристина обожгла его своими прикосновениями.

— Вы невыносимы! Я занят! — он в каком-то отчаянии сжал руки.

— Чем вы заняты? — она пытливо заглянула ему в лицо с интересом. — Расскажите мне.

— Вас это не касается, — он оттолкнул ее, но несильно. — Вам стоит уйти. Прошу.

— Почему вы гоните меня всегда? Я же не... — ее легкая улыбка погасла. — Вы не любите меня?

Он ошарашенно замер и вдруг протянул к ней руки, прося подняться.

— Идите ко мне, Кристина. Вы устали, вам надо отдохнуть.

— Но почему вы не можете просто любить меня? Не пытаться быть заботливым?

Он молча поцеловал ее в лоб. Девушка грустно опустила взор.

— Жаль, что вы не можете быть другим.

— Садитесь в кресло. Я сыграю вам. Я и впрямь заработался.

Она вздохнула и расстроенно присела в богато украшенное готическое кресло с персидскими подушками. Учитель же сел за инструмент и заиграл.

Кристина смотрела.

Он так часто был таким... и красовался перед ученицей. Но она научилась видеть за этим пафосом и этой бессмысленной показухой человека.

Она училась смотреть.

Училась ему верить.

Играть рядом с ним послушную девочку она уже научилась. Научилась так хорошо, что более не пыталась сбежать.

Он знал это.

А сейчас Кристина смотрела, как мужчина перебирал клавиши, как осторожно и бережно наигрывал мелодию, в которой сливались воедино их души.

Это тоже любовь... любовь того рода, о которой Кристина предпочитала не думать.

Ей более нравилось мыслить о любви возвышенной, но Призрак прекрасно умел убеждать.

Он был прав.

Кристина должна была, лучась светом, озарять собою вечную тьму. Смотреть, как ее жизнь разбивается о холод его души.

Смотреть и вслушиваться в агонию музыки.

Жить
(Андрей Школдыченко, Тамара Котова)

Ей всегда было сложно находиться в покое. Душа ее не была создана для полутеней, как не была создана сама девушка для полной тишины и тоски. Кристина была из породы людей деятельных, таких, которым никак не удается оставаться на одном месте, которым надо двигаться вперед, жить мечтою...

Призрак сделал из нее ту, которой никогда не удастся никуда вырваться.

Кристина покачивала ногой, глядя на спящего в лодке Призрака. Он так устал... несколько дней без сна, потому как учитель что-то сочинял. Он был создан для музыки, но Кристина не могла даже немного ревновать. Сначала музыка, а потом она? Нет.

Он называл ее музыкой, и всегда считал своею. Его творение, значит?

Кристина была в отчаянии.

Осознавать, что ей придется всегда быть его, всегда принадлежать...

Она этого не хотела. Кристина не верила, что в ней не осталось никакой воли, ничего более глубокого, чем необходимость быть его музой.

Девушка встала.

Медленно подошла к спящему Призраку. Руки ее сжали стилет, что был подарен мадам Жири еще тогда, в прошлой жизни...

Как отчаянно хотелось перерезать ему горло...

Она сможет.

Есть долг, и этот долг она блистательно исполнит. Потому что нет другого исхода, потому что Призрак иначе не отпустит ее — он даже не то что не понимает, почему ей так плохо с ним, он вообще не понимает, что ей плохо.

Руки Кристины слегка дрожали.

Учитель...

Это предательство, но что еще можно сделать? Нет, смерть его будет избавлением...

Кристина осторожно сделала еще несколько шагов.

Разве мог он ожидать, что она, всегда милая и покорная Кристина, причинит ему столько боли? Разве ожидал он смерти во сне? Смерти от рук той, которую боготворил?

Кристина боялась.

Не должно ей бояться... Убийцы не боятся, их сердца тверды.

Медленно она занесла руку над его горлом.

Скоро его белую рубашку зальет кровь... это даже отчасти красиво, хоть и неприятно... интересно, когда человек умирает, что он чувствует?

Кристина осторожно коснулась его спутанных волос.

Ее ангел...

Но она больше не может так... так существовать, не видя никакого смысла.

Мысли разбегались, путались, не давали ей бороться.

Убийство — грех.

Кристина побледнела при этой мысли. Она опустилась на колени (так было удобнее) и заглянула Призраку в лицо. Какое-то мгновение слезы дрожали у нее на тонких ресницах.

— Ангел... — вдруг прошептала она, касаясь губами его лба. — Прости меня...

Кристина не знала, что вынудило ее сделать это. Только сердце захлестнуло вдруг волною нежности. Она не могла. Не могла его убить, не могла причинить боль...

Она отшвырнула стилет с диким воплем.

Послышался плеск озерной воды.

Никогда! Никогда!

Призрак проснулся. Он замер, глядя на Кристину, которая в истерике раскачивалась, сидя на полу рядом с ним.

— Кристина... Черт возьми, Кристина!

Он суетливо кинулся к ней, подняв тут же на руки, как ребенка. Это ласка была такой искренней, такой живой...

Она спрятала лицо у него на груди. Горячие слезы раскаяния струились по щекам девушки.

Боже, Боже...

— Тихо... тихо-тихо, все хорошо, я с тобой... моя девочка... ну что так напугало тебя?

Кристина не была в силах говорить.

Она могла его убить.

И не убила, потому что не выдержала. Он любит ее. По-своему, но любит...

Она должна научиться жить с ним.

Потому что их судьбы связаны воедино.

— Кристина? — Призрак робко погладил ее по волосам и усадил в кресло, сам опускаясь у ее ног. — Ты справишься, моя милая. Я знаю, что ты со всем справишься. Ты же чистая девочка... и ты же не убийца.

Он знал...

Знал, на что она способна. Он не спал... Ждал, испытывал ее... Эти мысли вертелись в голове девушки сейчас, когда она смотрела на учителя широко распахнутыми глазами.

Но любил ее, глупую и эгоистичную Кристину.

Обожал, если угодно.

Всегда и вопреки всему...

Ради него стоит учиться жить... Жить ради него.

Быть желанной
(Дмитрий Ермак, Мерцедес Чампаи)

Кристина скривила губы в обиженной гримаске и упрямо уперла руки в бока.

— Ангел, мне скучно.

Призрак обернулся. Он сидел на троне, погруженный в глубокую меланхолию. Сейчас был один из тех периодов, когда в нем замирала жизнь, и только страшная ухмылка, напоминающая оскал монстра, иногда появлялась на его губах. Он был страшен в это время, но Кристина никогда не боялась.

К сожалению, страх в ней угас в тот самый миг, когда она вышла в роли Аминты, оставив ей безрассудство. Впоследствии критики говорили, что главная героиня скандальной оперы в исполнении Кристины Даае была очаровательна, балансируя на грани отчаяния и искренности. Об Аминте вообще много говорили, и Призрак даже показывал Кристине некоторые газеты.

— Я бессилен, — Призрак внезапно посмотрел на девушку мутным взглядом, но тут же закрыл глаза. — Тебе всегда слишком скучно... Порой я удивляюсь, как ты еще не сбежала. При твоем-то умении... ты же знаешь, как выбраться. Но почему-то не сбегаешь.

Кристина вспыхнула. Да, она знала, как выбраться отсюда, из этих подземелий. Более того, она неоднократно уходила, зная, что вернется. Очевидно, Призрак тоже это понимал, потому что не удерживал, не пытался остановить ее...

— Может быть, тебе надо вернуться в Оперу? — он так и не открыл глаза. — Работа развеселит тебя.

— Исключено! — она в ужасе замотала головой. — Я им не нужна. От меня одни проблемы!

Он вздрогнул от этих ее слов.

— Кристина... Я виновен в этом? — он вздрогнул. — Боже, Боже...

Он вдруг принялся раскачиваться в своем особом ритме, как-то болезненно шепча нечто непонятное.

Кристина подошла ближе и положила руку ему на плечо.

— Не беспокойтесь, мой ангел.

Девушка уже научилась гасить его тревогу. Ее мягкие прикосновения успокаивали, даруя учителю хоть какую-то внутреннюю гармонию.

— Кристина? — Призрак вдруг с дрожью сжал ее пальцы. — Скажи мне, Кристина, ты хоть немного любишь меня?

Она ошарашенно замерла, но тут же продолжила ластиться, поглаживая его по предплечьям, перегнувшись, подобно Аминте. Кристина ластилась, как кошка, напевая себе под нос. Она была сейчас такой, какой он хотел видеть ее.

— Кристина? Умоляю, что ты творишь?

Она вдруг прижалась к нему еще плотнее.

Она устала жить так. Так, как будто для него она была ничем. Он совершенно охладел к ней, точнее — стал ее бояться. Его страх был действительно невыносимым.

Призрак был не готов принять то, что она все-таки осталась.

Иногда Кристина думала, что было бы правильнее никогда не возвращаться, но она не умела рвать связи с прошлым. Это всегда было за пределами ее умений.

— Мой ангел... прошу, послушайте меня. Я так скучаю по ласке, по любви...

Он зло схватил ее за руку и вдруг оттолкнул назад. Она взвизгнула и ударилась об стену.

— Конечно, раз теперь твой виконтишка далеко, ты будешь искать утешения хотя бы у меня!

— Нет, нет! Учитель, я прошу вас, прошу, не надо обвинений!

— Обвинений? Да ты никогда не была из тех людей, которых можно задеть. Ты, Кристина, дитя света, и что ты делаешь здесь, в аду, мне решительно неясно!

Призрак вскочил, кинулся к ней, потирающей ушибленный локоть; опустился перед ней на колени... Суетливо и очень странно, как во сне или бреду. Кристина и сама не знала, что происходило с ней. Но ей так хотелось снова быть его мечтою...

— Я хочу быть здесь. Это мое самостоятельное решение.

Призрак устало прикрыл глаза. Какой он стал... слабый?

— Кристина, я... я ценю твою храбрость, но я не могу принять ее...

— Но вы же приняли меня.

Она взъерошила волосы и совсем глупо опустилась к нему на пол, даря лишь один краткий поцелуй в лоб.

Достаточно, чтобы Призрак прижал ее к себе. Встал и поднял на руки.

Достаточно, чтобы вновь обратить его внимание на нее.

Кристина будет всегда возвращаться. Искать для них будущее. Находить в себе силы...

Пока не сгорит у его ног, подобно ничтожной бабочке.

Это ее выбор.

Бороться с его апатией
(Иван Ожогин, Тамара Котова)

Когда-то ее называли хрупкой. Когда-то ее имя в Опере было синонимом невинности и чистоты. Когда-то она сама понимала себя лучше любых знакомых, и в сознании был порядок: все чувства принадлежат ей одной. Никаких противоречий. Только покой...

Когда-то Кристина знала себя.

Теперь она стала другой.

Совершенно другой.

Она повзрослела ровно в той мере, в какой и было надо, чтобы стать из породы тех девушек, которые еще не разочаровались в жизни как таковой, но уже понимают, насколько жесток окружающий мир.

Кристина пила чай маленькими глотками и покачивала ногой со спадающей туфлей с усмешкой, достойной самой Карлотты. Конечно, мало кто в Опере предполагал, что Кристина Даае с ее-то хрупкостью станет примадонной, но теперь, семь лет спустя, успех ее был весьма очевиден.

Она всего добилась.

Другой вопрос, что она никогда не покидала подземелий кроме как для работы. Все вещи она заказывала себе в гримерку, никогда не ездила на званые обеды, не выступала в частных домах, только лишь выпивала пару бокалов шампанского с очаровательной улыбкой, смеялась вместе с богатыми спонсорами, но все это — только в театре. Никаких свиданий, никаких поцелуев. Подчеркнутая сдержанность в вопросах морали...

Кристина знала, что кто-то зовет ее чопорной, сама себя она называла разумной.

В самом деле, она не хотела умирать.

Именно смерть грозила ей в случае неосторожности. Призрак всегда был готов уничтожить ту, которую называл любимой.

Призрак задумчиво сидел у инструмента, перебирая нервными пальцами нотные листы.

— Здравствуйте, ангел.

Она прошла к нему, проклиная сырость подземелий. Кристине это откровенно не нравилось, но все ее предложения немедленно отвергались.

— Вы заняты, учитель?

— Для вас — всегда.

Она фыркнула, игнорируя эту злобу, которой он прикрывал радость от встречи с ней. Улыбнулась и налила им обоим чаю.

— Вы не хотите совершить небольшую прогулку на крышу?

Кристина отставила свою чашку и замерла. Он пригласил ее на свидание... после стольких лет, когда она принадлежала ему, не будучи женою, подобное приглашение не должно было вызывать внутри никаких эмоций, но сердце Кристины зашлось нежностью.

— Да, да! Конечно!

Это было из разряда маленьких сказок, которые становились реальностью: ее реальностью. И Кристину совсем не тяготила эта мысль.

Она свято верила, что однажды его затворничество закончится, что в душе ее ангела вновь будет гореть жизнь, и он будет таким, как другие...

Мечтать...

Кристина была из тех, кто любил жить иллюзорным миром.

Призрак подошел к ней и вдруг немного по-детски поцеловал ее руку: мимолетно и осторожно.

Щеки девушки вспыхнули.

— Вы обещали мне прогулку. Так идем сейчас?

Она не могла позволить себе потерять контроль над ситуацией.

Только не так. Она — примадонна, она всегда решает, что будет он делать.

Свои планы Кристина не рассказывала никому.

Но ее живость всегда была способом борьбы с его апатией, способом будить в его сухом сердце любовь. Это Кристина умела.

Кристина свято верила, что так — единственно правильно.

Она подала руку учителю, и он повел девушку наверх, сжимая во второй руке футляр со скрипкой. Позер... И это из разряда его трюков. И обязательно будут ленты, будут цветы, будет волшебство...

Интересно, долго ли на сей раз Призрак будет ломаться перед тем, как поцеловать ее, Кристину?

Надеяться
(Андрей Школдыченко, Елена Бахтиярова)

"Чудеса — там, где в них верят,
и чем больше верят, тем чаще они случаются".

Дени Дидро.

Он никогда не был простым человеком. Пожалуй, одно это было известно Кристине наверняка с самого первого дня их знакомства. Девушка никогда не считала себя достаточно умной для того, чтобы понимать людей, но с Призраком все было как-то иначе.

Что-то в ней с самого начала зажглось, что-то, что тянулось к нему.

Она, наверное, полюбила его еще тогда, когда услышала этот ангельский голос впервые. Но только тогда она не думала о том, что он действительно может быть волшебным ангелом.

Думала, это обман сознания, такого странного и ненормального.

А на самом деле он был Ангелом Музыки. Пусть и человеком, но ангелом...

Кристина полюбила вечера, когда Призрак играл ей. Каждая нота, сыгранная им, была совершенна. В его игре чувствовалась особенная музыка небес, недоступная более никому, кроме их самих.

Раньше он играл музыку темноты, теперь стал певцом музыки света.

Это было второе чудо для Кристины.

Сейчас она как никогда четко осознавала, что ее ангел, на самом деле, хоть и не является посланником небес, но прекрасен своей какой-то внутренней силой.

Кристина сидела, закрыв глаза, и слушала его голос.

Он пел.

Пел в полной тишине подземелий, но голос его в сочетании с темнотой и гулкостью сводов был удивительно правильным, удивительно красивым...

Она слушала.

Кристине не нужно было смотреть на Призрака, чтобы знать, что он сейчас прекрасен.

Музыка всегда преображала его, помогала найти потерянную истину. Он находил в ней все ответы, получал какую-то поддержку... и все в ней одной. Музыка меняла Ангела.

Делала настоящим.

Учитель осторожно коснулся ее плеча.

Она не открывала глаз, мурлыкая себе под нос музыку в такт его пению.

— Кристина... — быстрый шепот. — Учись мечтать, Кристина...

Девушка покраснела: смешно и неловко.

Мечтать. Для него. С ним.

Она всегда будет надеяться на чудо.

Однажды она научится видеть их каждое мгновение. Однажды его музыка вновь станет ее музыкой. Однажды она простит ему все...

Кристине не была злопамятна. Она уже простила ему ее заточение, которое научило ее лишь одному: тихому одиночеству.

Однажды совершится ее третье чудо, и Кристина сможет понять, как сделать его музыку их музыкой.

Прощать
(Дмитрий Ермак, Тамара Котова)

Кристина сидела в самом углу подземелья и перебирала старинные четки. Она поджимала колени к себе, немного ежась от холода. Здесь, в углу, не было сквозняков, но все равно ощущалась прохлада и сырость подземелий.

Девушка умирала здесь.

Медленно, спокойно, без единого стона.

Она угасала.

Зеркало отражало ее заострившиеся черты лица, небывалую бледность и глубоко запавшие карие глаза. Она более не была красива по понятиям верхнего мира, но удивительно подходила тому, в котором оставалась.

Кристина медленно опустила руки на колени. Белое платье... подвенечное платье. Она носила его чаще других, потому что оно было единственным, что приносило хоть какой-то свет в мрачные казематы. Казалось, что ткань эта сияла глубоко изнутри.

Девушка поежилась вновь.

Смерть стояла совсем рядом, корча уродливые гримасы. Смерть ждала.

Протягивала костлявые руки.

Кристина была уже на грани помешательства.

Она не кричала и не просила о свободе. Подчинялась этой вечности, что была буквально на расстоянии протянутой руки.

— Кристина? Ты тут? — тихий голос прозвучал совсем рядом. Призрак появился из темноты и медленно подошел к девушке. Та покорно поднялась.

Она видела его всяким.

Но впервые таким разбитым являлся мужчина к ней. Впервые руки его так дрожали, когда он сжимал ее ладони в своих. Призрак прижал девушку к себе, целуя в волосы. Он выглядел совершенно больным. Спятившим.

— Кристина? — она безвольно висела у него на руках тряпичной куклой... или еще хуже. Марионеткой, которой перерезали все ниточки. Девушка молчала. — Кристина!

— Нет, нет... — он суетливо принялся трясти ее за плечи, дрожа, как в лихорадке. Кристина не реагировала. Ей было все равно. — Боже, Боже...

А потом она упала.

Медленно, как много лет назад. Упала на пол и не пожелала открывать глаза.

Зачем ей бороться?

Он присел на корточки и осторожно поднял девушку на руки.

Губы его беззвучно шептали слова молитвы. Руки подрагивали.

Раз за разом одно и то же.

Если она очнется, то он отпустит ее. Если она...

Призрак боялся дышать.

А потом... потом пришли слезы.

Ангел плакал, баюкая на руках невесту темноты. Он плакал, и слезы эти были живительны.

— Ангел... — шепот Кристины прорезал тишину. — Это ты...

— Я, — голос снова не желал служить Призраку, и он понес девушку в сторону лестницы, что вела прочь из подземелий. Он уносил ее наверх. К свету. Шаг за шагом. Выше и выше. Кристина молчала, закрыв глаза.

— Ты простишь мне то, что я сотворил с тобою? Простишь, что я всегда слишком желал тебя, чтобы думать о твоем сердце? Я пытался... пытался научить тебя любить меня, не понимая, что любить нельзя заставить. Прости меня, Кристина... молю.

Он плакал.

Кристина молчала.

Он убил ее юность. Уничтожил все, что имела она, прекрасная мадемуазель Дааэ.

Но он не уничтожил ее сердце, не уничтожил душу... Как бы не верила в иное Кристина, она чувствовала, как в ней вновь расправляет крылья глупая и безрассудная надежда. Надежда на то, что наверху... наверху она будет счастлива.

Он поставил ее на ноги на самом верху лестницы.

Кристине оставалось только толкнуть дверь.

Она обернулась, повинуясь странному зову.

В темноте сияла белая маска.

И тогда девушка подошла.

Она поцеловала Призрака.

Внезапно, совершенно отчаянно и с надеждою, которая навсегда поселилась в ее сердце теперь.

Прощальный поцелуй... Поцелуй прощения.

Нежность. Благодарность... все вместе, все.

Кроме любви.

Кристина научилась бороться. Научилась надеяться. Но она никогда не смогла бы полюбить его.

Она слишком слаба...

— Прощай.

Совсем буднично. Будто бы и не на века.

Кристина отворила дверь.

Оглянулась назад в последний раз.

За спиной — вязкая, манящая тьма, имени у которой нет. Впереди — свет, льющийся из мира людей.

Кристина пересекла порог.

Теперь — навсегда.

Меняться
(Иван Ожогин, Елена Бахтиярова)

Кристина методично протерла пыльную поверхность комода.

К сожалению, Призрак не считал правильным приводить собственный дом в порядок. В девушке, напротив, жила тяга к чистоте. Вряд ли Призрак вполне отдавал себе отчет в том, что его ученица захочет приводить его апартаменты в порядок.

Безусловно, он отнял у нее метелку и тряпку еще в первый же час, как узнал бы.

Но он не знал.

Кристина хорошо научилась скрываться.

Она сделалась тенью учителя. Послушной и покорной.

Лишь для него, конечно.

Кристина понимала, что в партнерстве кто-то должен идти на уступки. Так пусть это будет она. Потому что ломаться сам он не захочет: слишком горд, чтобы какая-то женщина ставила его на колени.

Гордость... основополагающая черта его характера.

Она наивно полагала, что горда.

Люди совершают ошибки.

Призрак спокойно мог переступить через нее. Он идет по пути наименьшего сопротивления всегда, когда дело касается его желаний.

Кристина печально улыбнулась своему отражению в полированной поверхности.

Ее красота не увяла с годами, напротив, стала куда более... небесной? Неземной? Да, так и было.

Девушка знала, что Призрак все еще подвластен ее чарам. Главное — играть умело. Чтобы он подчинялся ей, чтобы таял от ее нежности.

Потому что он теряет голову в ее присутствии. Он ведь тоже человек. Хочет ощущать себя нужным. Любимым.

Естественное желание любого существа, наделенного разумом.

Кристина горько улыбалась, когда Призрак не видел.

Она для него более не была звездой, как раньше... а может, и не была никогда. Просто он ощущал эту потребность самоутверждения за ее счет? Да, наверное, ему просто отчаянно хотелось показать, что он может все.

Разве он смог причинить ей боль?

Внутреннюю?

Кристина не понимала.

Где-то внутри она сомневалась в том, что хочет дальше бороться и меняться. Отношения с ним напоминали битву: каждый неверный шаг приведет к поражению. Игра? Да, это и игра в том числе.

Кристина вскинула голову, заслышав торопливые шаги.

Он всегда торопился к ней лишь тогда, когда был уверен, что от нее будет польза. Девушка спрятала все, что могло бы выдать ее занятие, и поспешила к мужчине.

Призрак смотрел на нее так, как никогда прежде. Осторожно, нежно, как-то робко, точно бы не был уверен, что имеет право на нее. Но при этом он был зол. Злость читалась во всем: в том, как он сжимал трость, как скинул шляпу...

Кристина как-то привычно поежилась и сделала несколько очень осторожных шагов к нему.

— Что-то случилось? — робко спросила девушка. — Почему вы здесь?

— Скажи мне... Твоя премьера... она будет завтра? Кармен, скажи мне... Ты поешь?

Он цедил слова, заставляя Кристину вздрагивать. О, он умел пугать... Девушка чуть удивленно кивнула.

— Но еще утро... Мне не пора наверх, я уверена. Репетиции начнутся в половину первого, а сейчас... — она перевела взгляд на наручные часы, что подарил Призрак ей совсем недавно. — Сейчас половина одиннадцатого.

— Но почему ты не сказала мне, что у тебя, моя драгоценная Кристина, скоро премьера?!

— А зачем? — она вдруг впервые поняла, как бессмысленна ее борьба. Но она не хотела больше быть маленькой девочкой, которая подчиняется учителю абсолютно во всем. Нет-нет.

— Мне не все равно, что происходит с той, чей голос я создал! Ты должна ценить этот дар! Любая девушка завидовала бы тебе, маленькая ведьма!

Кристина молчала.

Прошло то время, когда она бы чувствовала вину за то, что заставляет его страдать. Прошло время, когда она бы заставляла себя извиниться.

— А мне все равно.

Призрак замер. Он словно бы в раз потерял всю свою силу.

— Но, Кристина... как ты можешь...

— Учитель. Пожалуйста... не надо. Не надо принуждать меня. Я уже не ваша маленькая Кристина, и я сама распоряжаюсь своей жизнью.

Она взяла его руки в свои, преданно глядя в голубые глаза мужчины. Это она умела в совершенстве... играть роль покорной девочки. Заставлять Призрака верить в отчаянную мечту.

— Знаете, учитель... а ведь вы так давно мне не играли... Вы сыграете для меня? Как будто все по-прежнему, и я все та же девочка, верящая в ангелов? Вы простите меня?

— Да, Кристина. И я буду наслаждаться твоим пением завтра. Моя Кармен... О, ты, безусловно, будешь достойна меня. А теперь идем. Твое желание — закон.

Кристина последовала за ним.

Да, она научилась быть такой, как надо ему.

И как надо ей, чтобы просто быть живой... и относительно счастливой.

Любить
(Андрей Школдыченко, Мерцедес Чампаи)

Кристина неуверенно сжала в руках белую полумаску, оставленную мужем тут же, на каком-то обломке бутафорской колонны. Робкими, осторожными шагами девушка добралась, ступая по скрипучим доскам сцены, до самого края.

Она долго стояла там, глядя в темноту зрительного зала. Кристина улыбалась. Глупо, немного абсурдно, даже по-детски... Но она улыбалась. И улыбку эту было не сдержать. Здесь было тихо.

Сердце Оперы.

И она стояла в нем, дрожа от волнения. Кристина задыхалась от красоты места, куда ее забросила все-таки судьба. А ведь она могла остаться в Швеции... но нет, она стояла, трепеща от волнения, стояла и отчаянно смотрела вверх, не боясь ничего. Новая люстра, помпезная и еще более пугающая своими размерами, висела над залом.

Кристина прекрасно помнила, как прошлая люстра однажды решила показать, на что она способна, продемонстрировав полет со свистом.

Кристина ничего не боялась.

Ей начинало казаться, что она стала духом Оперы, не желающим никакой иной судьбы себе.

Может, так оно и было.

— Кристина! — за ее спиной прозвучал бархатный голос Призрака. Теплый плащ опустился на ее плечи поверх тонкого сценического платья. — Почему вы еще здесь, моя дорогая?

Она лукаво улыбнулась, не оборачиваясь и только чуть наклоняясь назад, как бы проверяя, поддержит ли мужчина ее.

— Мне так захотелось, — в ее голосе прозвучали детские нотки. — Но вы ведь сами знаете, что мне здесь нравится.

Он как-то грустно кивнул.

Потом нежно улыбнулся и опустился рядом с ней, свесив ноги в зияющую темноту оркестровой ямы.

Девушка опустилась рядом, кладя голову ему на плечо.

— Вы когда-нибудь скажете мне свое имя, учитель?

Призрак вздрогнул.

— Знаете, есть такая легенда, что тот, кто знает имя другого человека, может этим самым человеком управлять. То есть назвать имя — одна из форм доверия.

Он говорил медленно и тихо, боясь разрушить тишину зала, что была удивительно близка к церковной в своей торжественности.

Кристина чувствовала мир, окружающий их обоих. Чувствовала сильно и страстно...

Она никогда не жила с большим упоением, чем сейчас.

— Вы мне не доверяете? — его сомнения вселяли в Кристину некоторую... злость? И интерес, о да.

— Я? Вам? О, Кристина... я...

Он точно бы задохнулся. От волнения. От эмоций.

— Я доверяю вам более, чем самому себе, — его рука осторожно накрыла ее. Медленно, словно бы Кристина могла дернуться и убежать. Но этого не могло произойти. Все это — в прошлом. В далеком прошлом... — Меня зовут Эрик.

Она замерла, чувствуя тепло его рук.

— Эрик... — повторила она. — Эрик...

Сердце Кристины билось отчаянно.

Она повернулась к учителю и осторожно коснулась губами его уродливой щеки.

Это был первый поцелуй надежды, который она позволила себе. Раньше... раньше были только поцелуи отчаяния с ее стороны и бессмысленные поцелуи в лоб с его. А сейчас...

Кристина знала, что сходит с ума.

Имя ее сумасшествию — любовь.

Кристина полюбила его. Так же медленно, как цветок прорастает и расцветает, так же медленно, как рождается шедевр под руками творца...

Кристина нашла в себе силы смотреть...

И она полюбила.

Кристина переплела свои пальцы с пальцами Эрика.

Теперь все будет совсем иначе...

Кому нужна белая полумаска, кому нужна Опера, когда Кристина... Кристина любит Эрика.

А он... он любит ее.

Навеки.


В раздел "Фанфики"
Наверх