«Это самый страшный день в моей жизни». Признаю, я никогда не была храброй и была склонна преувеличивать выпавшие на мою долю невзгоды, поэтому мне не раз доводилось повторять эту фразу, но я думала, что больше не произнесу этих слов после смерти отца. Однако, случилось иначе.

День, вернее, ночь, когда я бежала по подземному коридору, путаясь в платье, а за спиной что-то кричал привязанный к решетке Рауль и казалось, что толпа вот-вот нас настигнет… Когда рука, поддерживавшая меня, внезапно исчезла, и я замерла одна в кромешной тьме, а потом откуда-то снизу послышалось: «Не бойся, прыгай, я тебя поймаю»…

День, когда пришел первый отказ от издательства напечатать его музыку. Ни он, ни я не были готовы к такому повороту событий. Мы были уверены – стоит только отправить письмо в редакцию и все, он тут же станет знаменитым. Возможно, его музыка была слишком сложной для понимания. Возможно, не такой уж и гениальной?

День, когда он находился в своем очередном творческом трансе, а в доме не оставалось дров и ни крошки еды. Не замечать этот факт ему позволяло то, что оставалась еще бумага для нот, и он писал новую музыку как одержимый. Ему все казалось, что еще немного, стоит только постараться, и он напишет что-то такое, что примут и напечатают. Поэтому он работал сутками, не обращая внимания ни на что вокруг.

И тогда я вышла на улицу. Я остановилась на небольшой площади в исторической части города, где обычно гуляет много приезжих, у неработающего фонтана, и запела… Вернувшись домой, нагруженная сумкой с продуктами, я застала его там же, где и оставила, полностью погруженным в работу. Он даже не заметил моего отсутствия. Я тихонько подошла к столу, за которым он писал, и положила новую пачку бумаги, рядом с почти закончившейся. Так продолжалось почти неделю – я каждый день пела на площади, так долго как могла, и моего дневного заработка хватало на самое необходимое.

- Кристина! – Руки на моих плечах, взгляд прямо в глаза. - Откуда все это? - День, когда он закончил работу над своей очередной мелодией и вернулся к действительности. Его взгляд... Как он смотрел на меня сначала, почему-то сразу он предположил самое худшее – что я продаюсь! Но когда он узнал, чем я занимаюсь на самом деле, – его взгляд наполнился чувством вины и гневом – нет, не на меня, на себя самого за то, что он втянул меня во все это, за нашу бедность, за то, что я пою на улице вместо того, чтобы блистать на сцене… И еще, что-то такое появилось в выражении его глаз, будто что-то в нем сломалось, будто он прошел неведомую мне точку невозврата… Это было страшно. На следующий день он взял скрипку, приладил на лицо маску и отправился со мной на площадь.

День, когда появились они. Цыгане, судя по их одежде и украшениям – я запомнила у одного из них большую сережку в форме полумесяца. Просто подошли вечером трое верзил и потребовали наш заработок. Даже если бы я их просто встретила на улице, мне бы стало страшно, а так я не могла от ужаса даже пошевелиться. Я проплакала почти всю дорогу домой, хоть они не причинили мне никакого вреда потому, что оказались на земле с разбитыми лицами раньше, чем успели завершить свою просьбу. Я сказала «почти всю дорогу», потому что в тот день вместе мы до дома так и не дошли. Очевидно, кто-то из бандитов быстро пришел в чувство и вызвал подмогу. Увидев толпу головорезов, Эрик сунул мне в руки скрипку и велел: «Беги!». И я побежала. Мне было так страшно, так страшно, совсем как тогда в подземельях. Исчезли все чувства, кроме ужаса, все мысли, кроме одной: «Только бы убежать, только бы не догнали»! Я ничего не могла с собой поделать, я бросила его там одного. Прибежав домой, я заперла дверь, упала на кровать и разрыдалась. Я не думала о нем, мне было страшно, что придут за мной, что бандиты найдут меня здесь. Поэтому, когда раздался стук в дверь, я забилась под кровать и замерла. Стук повторился, потом послышался шум, будто упало что-то тяжелое, и все стихло.

Так я просидела почти всю ночь, а наутро все же решилась выглянуть. Когда я отперла замок, то не смогла открыть дверь, створка упиралась во что-то на полу. Когда все-таки мне удалось выбраться из комнаты, я увидела, в чем дело – под дверью на полу лежал Эрик. Нет, они его не убили. Просто сломали ему руку. В назидание. Они так всегда поступают с музыкантами, которые не хотят им платить.

Несколько дней я боялась выходить на улицу, но потом, когда кончились продукты, у меня не осталось выбора. Денег на врача у нас, конечно же, не было, и рука срослась неправильно.

Как ни странно, Эрик не унывал. Гладил меня по голове неразгибающимися пальцами и говорил, что научится играть на губной гармошке.

Однажды меня сморило днем, а проснулась я ночью одна. Эрик вернулся под утро. Оказалось, что он ходил искать работу и смог договориться, что будет петь в одной из таверн в старом городе. Так и повелось – он уходил поздно вечером, возвращался перед самым рассветом. Работа давалась ему нелегко, приходил он всегда измотанным, мне было грустно засыпать без него, но зато мы не голодали. Даже больше – теперь мы могли себе позволить новую одежду, расплатились с долгами за квартиру и подумывали о переезде в другую, получше, а на мой день рождения Эрик подарил мне тонкую золотую цепочку.

День, когда я решила написать письмо Мег. Бумага у нас хранилась в старом комоде, доставшемся нам от прежних хозяев квартиры. Открывался он с трудом, поэтому я дернула ручку посильнее. Ящик вылетел из пазов, упал на пол, и листы разлетелись по полу. Я быстренько их собрала, пока Эрик не видел, и попыталась поставить ящик на место, но тот не задвигался до конца, что-то мешало, как будто упиралось в заднюю стенку. Я снова выдвинула ящик и пошарила рукой в комоде. Нашарила что-то мягкое. То, что я вытащила, оказалось черной тряпицей – кажется, куском Эрикова старого плаща. Я развернула тряпку и охнула. Там лежали золотые украшения: кольца, брошки, цепочки, часы… Окровавленная сережка в виде полумесяца.

Я ничего ему не сказала.

Той зимой я сильно простудилась, а через несколько дней после меня заболел и Эрик. Я выздоровела, но потеряла голос. Эрик переносил болезнь хуже, чем я, и все никак не выздоравливал.

День, когда я увидела бурые пятна на подушке Эрика. Конечно же, это он писал музыку и разлил чернила. Пожалуйста, пусть это будут чернила. Ты забрал у меня голос, мою красоту, забери мою душу, больше у меня ничего не осталось, только, пожалуйста, пусть это будут чернила.
Наверное, забирать у меня больше было нечего.

Скоро наши сбережения закончились, и я опять вышла на улицу.
- Добрый господин, подайте… Тяну руку к окну кареты, дама внутри морщится и что-то недовольно говорит своему спутнику, тот оборачивается, смотрит на меня… Рауль! Неужели узнал?! Нет! Кучер замахивается на меня кнутом: «Пошла отсюда, попрошайка!», но я уже бегу, скорее, прочь, только бы не узнал, Боже, только бы Рауль меня не узнал! Это так страшно, так унизительно, я ведь уходила от него победительницей, я оставила его в подземельях, как оставляют на поле боя поверженного врага, а теперь, если он поймет, что со мной произошло, кем я стала… Домой я иду переулками – мне страшно выйти на широкую улицу, где ездят кареты.

Когда перестали идти дожди и вместо сырости установилась теплая погода, Эрику неожиданно стало легче. Вчера ему настолько полегчало, что он даже попробовал петь, правда, сразу же зашелся кашлем. Мы решили, что еще рано и ему нужно время, чтобы окрепнуть. Вчера, засыпая в объятиях друг друга, мы оба поверили, что жизнь снова наладится.

Я проснулась от холода и лежу, не двигаясь. Как давно? Несколько часов, дней назад? Да не все ли равно. Мое время остановилось вместе с биением сердца под моей щекой. И пока я лежу неподвижно, пока я не открыла глаза – новый день не начнется. Самый страшный день в моей жизни.

В раздел "Фанфики"
На верх страницы