Кристина проснулась ночью от шума дождя по крыше дома. В окно стучали ветки деревьев, а от окна потянуло непривычной сыростью. Сквозняк стремился сдуть ее с постели всякий раз, как она плотнее закутывалась в одеяло. За окном было темно. Кристина хотела встать и посмотреть, который час, но у нее не хватало смелости вылезти из остатков кое-как спасенного тепла. Она решила просто подождать, когда внизу, в комнате Рауля, пробьют часы. Спать не хотелось, как с ней часто бывало ночью. От пустоты и одиночества в голову приходили странные мысли, которые никогда бы не посетили девушку, не будь для этого столь подходящих условий. Например, она думала, что, может быть, Рауль тоже не спит и думает о ней или о чем-то таком же тоскливом и бесконечном, как эта осенняя ночь. Или, что в этом доме полно ночных страхов, гораздо больше, чем в театре, несмотря на то, что в театре прошло ее детство, а детство - пора ночных страхов. Там ее научили не бояться. Эта мысль была совсем невыносима, и Кристина, повинуясь чувству самосохранения, не стала ее додумывать. Наконец пробили часы, пробили полночь. Еще только. Кристина могла успокоиться и уснуть, зная, что спать еще долго. Так чаще всего и было. Ее что-то словно будило в самой середине ночи, а потом можно было спокойно спать. Но точно не в этот раз. Теперь все обдумано и взвешено. Завтра Рауль сядет в карету, поедет на вокзал и исчезнет из ее жизни на долгие (долгих) четыре месяца. Он уедет по долгу службы, так это звучит официально. Поездку они придумали вместе, это сейчас необходимо. Необходимо. Глаза постепенно привыкли к темноте, стали различать предметы в маленькой комнате на чердаке. Темнота придавала таинственности простенькой обстановке. Шкафы, как в детских навязчивых фантазиях, стали похожими на страшилищ, обступивших кровать. Стол превратился в причудливое животное и пошел к окну. Нет, здесь не та страна волшебства, здесь предметы не передвигаются сами собой по ночам. Кристине стало даже обидно, что колыхания теней - всего лишь обман зрения.

Кристина прислушалась: шум дождя, ветра. Тихие голоса внизу, в комнате Рауля. Она не стала прислушиваться дальше: она и так знала, о чем там говорят. Там Филипп напутствует младшего брата перед дорогой, а еще там обсуждают условия брачного союза. Союза между Раулем и некой Анной, богатой и знатной княжной.

Кристина едва не упала в обморок, когда в первый раз об этом услышала около месяца назад. Финансовые дела Филиппа де Шаньи резко ухудшились, а этот выгодный союз мог раз и навсегда их поправить. Рауль не хотел даже слышать о браке не по любви, поэтому он и уезжал подождать, может быть, все и так исправится.

Кристина помнила, что, когда Рауль привел ее в свой дом, к ней отнеслись без неприязни, но вместе с тем не так, как хотелось им с Раулем. Его родственники, казалось, не допускали даже мысли о том, что она может стать его женой. Кристину здесь знали еще с детства, поэтому ей легко было освоиться с ролью бедной родственницы и ждать, что будет дальше. Они с Раулем хотели пожениться, но здесь, в этом спокойном доме, полном знатных особ, даже сама мысль о свадьбе нищей певицы с виконтом казалась полным абсурдом. Но, тем не менее, Кристину не выгоняли и даже проявляли благосклонность, как к другу семьи. Она запуталась в этой жизни. Там, в подземелье, когда они бежали по коридорам, плыли на лодке по озеру, все было совсем иначе, все было проще. Была смертельная опасность, да и едва ли даже она была смертельной, просто их сплотил общий страх. Была любовь, самая чистая и светлая, о какой только можно мечтать юной девушке, был герой, был злодей. А что теперь? Словно когда исчезла опасность, то исчезла и противостоявшая ей любовь. Остались лишь бесконечные дни и унижение, которое ей было бы невыносимо терпеть, если бы не поддержка Рауля. Но Кристина знала, что любовь не пропала бесследно. Он ее любит, он справится с ситуацией, а она поможет, даже если снова придется бежать в неизвестность.

А пока били часы и звучали тихие голоса внизу…

Во сне тоже шел дождь, тоже был голос, но не голос кого-либо из домашних. Он говорил: «Как вы прекрасны в золотой клетке, певчая птичка. Жаль только, что такие птицы, как вы, не поют в неволе!». Она не помнила, чьи это слова, но во сне они повергли ее в трепет.

Кристина проснулась от стука в дверь, давшего знать, что пора просыпаться. Так ее каждое утро будила служанка. За окном был серый туманный рассвет. Она оделась и машинально привела себя в порядок. Спустилась по лестнице вниз, надеясь встретить Рауля. Но вместо него на пути попалась его старая ворчливая тетушка.

- Доброе утро, дорогая. Хотя какое доброе. Я битый час уже объясняю Раулю, что он затеял не дело. Ну кто едет путешествовать накануне зимы?! Может быть, ты повлияешь на него. Сидел бы дома - нет, надо, надо куда-то сорваться, вместо того, чтобы оказывать знаки внимания своей невесте Анне… Ой, прости, я не хотела тебя обидеть. Болтаю тут всякое, пойду помогу собираться…
- Доброе утро…

День был безнадежно испорчен. Кристина нашла Рауля в гостиной, он что-то сверял по карте. Они были одни в комнате, поэтому он поцеловал ее в щеку, желая доброго утра. Кристина привыкла, что за ними все время следят, что ни один его жест внимания не укрывается от любопытных взглядов, поэтому уже заранее предвкушала всеобщее молчаливое неодобрение за завтраком. Но ей стало вдруг глубоко безразлично: сегодня она прощалась со своим любимым на долгие месяцы, поэтому могла себе позволить делать что угодно. Рауль смотрел на нее с тоской. Кристина уловила в его взгляде не только грусть, но и какую-то жалость, словно горе было только у нее, и только она нуждалась в сочувствии. Он смотрел на нее оценивающе, словно прикидывал, на что она способна, чтобы помешать ему уехать. Этот взгляд у него появился недавно в результате долгих боев за право надолго покинуть дом. Но в глазах Кристины была только бесконечная усталость.

- Ты не спала сегодня?
- Спала.
- Ты выглядишь очень измученной. Отдохни без меня. Я распорядился, чтобы ты не знала ни в чем отказа, располагай моими вещами и моей комнатой. Я знаю, что в твоей очень холодно. - Да, конечно… - Я буду писать тебе письма так часто, как смогу их отправлять. Знаешь, в моей поездке не всегда будет такая возможность, мой путь лежит через малонаселенные части света. Вот, например, на севере…- он указал ей на карте маленький кружок.
- Рауль, давай ты не будешь мне читать лекции по географии. Я не за тем пришла.
- Прости, я пытался тебя хоть немного развеять. Все будет хорошо, мы будем вместе…
- Ты это мне говоришь, или себя успокаиваешь?
- Конечно тебе. Не думай о плохом, моя маленькая. Я буду скучать по тебе.
- Рауль, ты любишь меня?
- Да, конечно. Что за странные вопросы? Будто ты сомневаешься? А ты меня?
- Я люблю тебя. Ты чувствуешь, как изменились наши отношения? Все не так, как было.
- Тебе это просто кажется, ты устала. Когда я приеду, ты поймешь, что все по-прежнему.
- Это было бы просто здорово.
- Так и будет, обещаю.
- До свидания, любимый. - Кристина обняла его, он ответил немного рассеянно:
- До скорого свидания, моя радость.

Его вещи уже были перенесены в карету. Рауль и Кристина вовремя использовали последний шанс попрощаться наедине. Потом были семейные проводы, а потом он уехал.

Когда карета скрылась за поворотом, Кристина развернулась и, не оборачиваясь, пошла в дом. Начинался еще один бесконечный, как осенний дождь, день. Он начался и прошел, а за ним следующий. Следующий был во всем похож на предыдущий в этом доме благородного постоянства, если бы не одно маленькое обстоятельство: пропала Кристина.

Точнее, даже не пропала. Она оставила на столе в своей комнате записку и некоторую сумму денег. Записка гласила, что Кристина больше не хочет испытывать терпение приютивших ее добрых людей. Она возвращается в театр, а оставленные ею деньги хотя бы отчасти компенсируют причиненные хозяевам неудобства. Кристина также просила пересылать предназначенные ей письма Рауля в театр, пока она сама не сообщит ему свой новый адрес.

Все было понятно, искать ее не стали. Только тетушки еще некоторое время судачили, что заставило ее сбежать: то ли желание быть независимой, то ли прирожденное распутство. Разумеется, и то, и другое одинаково осуждалось.

Кристина, живя у Рауля, часто думала о театре, вспоминала его очарование, его шум, суету, запах краски, опилок и духов. В последнее время она вдруг решила, что если вернется, все пойдет по-старому, все в жизни встанет на свои места. Это был мир ее детства, мир безграничной фантазии, жизнь без которого стала для нее пресной. Театр был частью ее души. Отделив эту часть, Кристина потеряла ключи и от всего остального. Она долго держалась, не признаваясь себе в этом, но сдалась в тот самый момент, когда карета Рауля скрылась за поворотом. Она так соскучилась по музыке.

В театре и впрямь все было по-прежнему.

Кристина в первую очередь пошла к директорам, договориться, чтобы ее взяли обратно. Она думала, что после того, что случилось, это будет почти невыполнимо. Она даже была готова начать все сначала, пойти в кордебалет, лишь бы ей дали шанс. Но уважаемые господа, купившие театр на деньги, заработанные на мусоре, решили, что на Кристине тоже можно неплохо зарабатывать. Особенно учитывая ее скандальную популярность среди театральной молодежи. Так что проблем с ее возвращением не возникло, если не считать проблемой то, что г-жа Карлотта пообещала уйти из театра, если увидит «эту выскочку» на сцене. Но г-н Ришар, один из директоров, сказал, что возьмет эту проблему на себя. За время управления театром он уже понял, что ничто так не настраивает Карлотту на рабочий лад, как лесть.

Кристина снова получила ключи от своей артистической комнаты. Мадам Жири была рада видеть свою приемную дочь. Мэг взвизгнула от радости, узнав, что Кристина возвращается в театр. Кристина же не стала омрачать им радость истинной причиной своего возвращения. Приемная мать при встрече очень внимательно посмотрела на девушку, но спрашивать ничего не стала. Если Кристина упорно молчала о своих отношениях с Раулем, то откровенные расспросы могли только навредить - скрытность Кристины была известна мадам Жири. Мэг делала вид, что не замечает тех грустных взглядов, которые ее сестра бросала на влюбленные пары. Она понимала, что в жизни любимой ею Кристины происходит что-то серьезное, не требующее чужого вмешательства.

Когда Кристина впервые пришла в свою гримерную с ключами, которые ей выдали директора, то обнаружила на двери печать полиции. Это значило, что в комнату никто на заходил с того времени, как она ее покинула. Девушка удивилась, подумав, что печать могли уже давно снять, ведь дело по ее похищению уже несколько месяцев как закрыто. С того самого дня, как она сама пришла в полицию, объявив, что никакого похищения не было. Что она исчезла сама по личным причинам. Следователи были только рады закрыть это безнадежное дело, отдающее мистикой. Полиция сняла наблюдение уже давно, а комнату так и не открывали. Тут было только одно объяснение: тайну исчезновения Кристины считали связанной с этой самой комнатой, из которой она и правда иногда исчезала. Значит, здесь, в этом театре все еще боялись Призрака. У Кристины поползли по спине мурашки. Значит, он все еще здесь, этот человек, о котором она не имела никаких вестей почти полгода. Нет, такого не может быть, он покинул театр, его ведь искали несколько раз и не нашли ничего, кроме странного убежища, напоминающего дом, заваленного нотными листами и осколками зеркал. Он не мог по-прежнему оставаться в театре, это абсурд.

Дрожащей рукой Кристина сломала дверную печать и повернула ключ в замке. Дверь открылась, и в ноздри ударил запах сена. В небольшое окно над столом, покрытым толстым слоем пыли падали яркие лучи последнего предзимнего солнца. При этом свете комната казалась невероятной, гротескной, почти волшебной. Она вся была завалена высохшими цветами. Осыпавшиеся букеты были на столе, под столом, на стульях, на полу, на подоконнике. Каждое движение Кристины поднимало облачка сенной пыли, ветерок из коридора впервые за месяцы шевелил мертвое великолепие этой странной комнаты. Пол был завален сухими лепестками астр, лилий, хризантем, роз. Всех сортов, какие только можно достать в Париже весной. Кристина застыла от удивления: это были цветы с того последнего выступления, которое так невероятно и страшно закончилось. Цветы, которые она так и не получила. Большей частью они были свалены небрежно: такое количество цветов трудно красиво разобрать по вазам.

Только в маленькой вазочке на столике стоял не осыпавшийся цветок. Вода в ней высохла уже давно, но темно-красной розе, перевитой черной шелковой ленточкой, не нужна была вода, чтобы продолжать свое существование. Она и высохшая смотрелась, как живая. Кристина вздрогнула, когда увидела это вещественное доказательство реальности произошедшего той весной. Ей вдруг показалось, что время пошло вспять, что на розе, на которую она неотрывно смотрела, сияют капли воды. Кристина пронзительно вскрикнула и вылетела из комнаты, подгоняемая диким ужасом. Больше возвращаться туда одной не было сил. Кристина решила, что пойдет в комнаты для учениц и попросит мать или Мэг помочь ей убраться в своей гримерной. Чтобы не рассказывать о пережитом страхе, она придумала правдоподобную историю, что ей скучно прибираться одной. В обществе Мэг комната уже не казалась ей кладбищем надежд, а роза на столе была не менее засохшая, чем и остальные цветы.

Со временем Кристина втянулась в театральную жизнь. Она еще не выходила на сцену, но уже активно репетировала, возвращая себе утраченные навыки. Голос ее снова окреп, правда, этот процесс шел медленно, и, хотя слушавшие девушку говорили ей, что она поет не хуже, чем раньше, Кристина была не очень довольна результатами. Она понимала, что для других ее пение звучит так же, как и раньше, но в прошлом девушка умела получать удовольствие от этих звуков, а сейчас она никак не могла найти в своем пении то, что шло от души, то, что звало в полет и ее, и слушателей. Единственное, что у нее получалось, по мнению Кристины, так это грустные арии одиноких героинь. Со временем она пришла к выводу, что чтобы спеть партию счастливой героини, надо где-то в глубине души иметь кусочек ее счастья, только настоящий, принадлежавший не образу, а самой актрисе. Чтобы сыграть любовь, надо любить, а любит ли она, Кристина не могла понять, несмотря на привязанность к Раулю.

А писем от него все не было. Кристина даже заходила к нему домой, чтобы узнать, не забыли ли там ее просьбу пересылать письма в театр. Нет, там об этом помнили, просто, если Рауль и писал что-то, то только своему брату. Из этих писем все знали только, что он жив, здоров и находится на пути к цели. О Кристине там не было ни слова. Она не знала, стоит ли ей на это обижаться, - видимо, ее любимый еще не собрался с мыслями. Она называла его любимым по привычке, не зная, любит ли его теперь. И любит ли он ее. Но она надеялась, иначе зачем тогда все? Зачем жить, зная, что больше ничего не будет и лучшая часть жизни осталась в прошлом?

Вечерами Кристина оставалась одна. Она не любила ходить на общие посиделки в комнатах для учениц и обслуги. Она сидела у себя в комнате и пыталась сочинять стихи. Это желание пришло к ней неожиданно, когда она вспомнила свое детство, своего отца, их пешие совместные путешествия по ярмаркам, море. Иногда у Кристины вдруг неожиданно возникала в уме красивая строчка, но, сколько она ни пыталась придумать продолжение, получалось что-то совсем немыслимое. Так она убивала время вечерами, зная, что утром читать написанное с вечера будет даже не просто смешно, а тоскливо и обидно.

Кристине нравился сам процесс сочинения чего-либо, будь то никак не желающее продвигаться дальше строки стихотворения или нотная интерпретация возникшей в голове от непривычной тишины мелодии. Нравилось, как горит на столе свеча, как шуршит теплая от прикосновений бумага, поскрипывает стол. А еще ее тянуло остаться одной в этой комнате, как часто бывало раньше. Поначалу ей было страшновато от такого желания, но потом она убедила себя, что такие ночные посиделки - дань памяти ее прошлому, Кристина списала это на привычку к одиночеству и размышлению.

Кристина поняла, что мысли о том, что театр успокоит ее, были самообманом. Все равно, где быть одной, без Рауля. Театр был ей домом, но, вернувшись домой, она принесла с собой свои сомнения. Хотя здесь, безусловно, ей было лучше, чем в доме де Шаньи, где она всегда была чужой. Здесь же Кристина знала каждый закоулок, каждого обитателя. Здесь к ней относились с симпатией, что было гораздо приятнее деланной заботы родственников Рауля. Здесь все напоминало о том времени, когда Кристина была по-настоящему счастлива и беззаботна, как ветер. Здесь было, как и раньше, достаточно тайн, чтобы новое театральное поколение имело стимул исследовать каждую щель в каменной кладке здания. Кристина помнила все места своих детских игр: на крыше, под сценой, в извилистых коридорах. Она теперь часто ходила этими тайными тропами своего прошлого, надеясь на них отыскать заблудившуюся себя. Во время таких прогулок ее сознание парило в облаках, она не замечала вокруг себя ничего, но, вернувшись на грешную землю, снова ощущала гнетущую пустоту в груди. Так шло время, казалось, почти не приближая их с Раулем встречу. Зима медленно, но верно входила в свои права, но Кристина это замечала только тогда, когда ей приходилось выходить из театра за покупками или прогуляться. Иначе ей, незачем было покидать гостеприимные стены, не к кому идти. В театре царило деловое настроение, открывался новый сезон, главным украшением и сюрпризом которого и должна была стать Кристина. Дел у нее было по горло. Отсутствие писем Рауля перешло для нее из разряда ежедневных проблем в подсознательную тревогу, которая всегда была рядом, готовая при подходящем случае проявить себя в виде беспричинного беспокойства или навязчивого желания бросить все и самой сбежать на край света.

Вроде бы все шло по-старому, но чего-то все же не хватало. У Кристины бывало такое чувство, как будто она, собираясь в дорогу, что-то забыла. Так бывает, когда собираешься второпях: хватаешь вещи, швыряешь в чемодан, несколько раз проверяешь, все ли на месте, но только уже потом, когда возвращаться поздно, понимаешь, что самое важное, вроде билетов, осталось дома. Кристина наполнила свою жизнь тем, чего ей не хватало, но что-то упустила. И когда она размышляла о том, что же это такое, ей становилось страшно. Кристине не хватало души этого театра…

Между тем приближался канун ее первого выступления на сцене. Кристина нервничала, словно перед экзаменом на поступление в театральную академию. Даже тогда она так не волновалась. Выступление должно было состояться вечером, а весь день Кристина репетировала. И все равно ей казалось, что успеха не будет. Не было главной составляющей успеха… Чтобы хоть чем-то заполнить ее отсутствие, Кристина решила сходить в театральную церковь, которая была раньше для нее чем-то вроде второго дома. Девушка ходила туда, чтобы почтить память отца, поэтому для нее не было в свое время удивительным там Ангела музыки. Она оставила напоследок это крайнее средство. Уж если и оно не сможет вернуть ей уверенность, то что тогда вообще может быть постоянным в мире? Кристина спустилась по истертым ступенькам в свое святилище, замирая от нахлынувших потоков воспоминаний. Там ничего не изменилось: такие же пыльные витражи и лампады из цветного яркого стекла, как и несколько лет назад. Такие же серые плиты на полу и потолке, а иконы смотрят с таким же интересом, будто слушают человеческую исповедь. Видимо, сюда приходили нечасто, да и кому бы это было нужно в театре, где вряд ли кому близки вопросы христианства. В театре своя религия, точнее, даже несколько религий. Кто-то верит в деньги, кто-то в популярность, кто-то в то, что найдет себе богатых покровителей. А кто-то в Ангела музыки. И эта последняя вера вряд ли на самом деле чем-то хуже предыдущего набора религий. Такая же недостижимая, особенно сейчас. Да и стоит ли думать об этом, когда выбор уже сделан?

Кристина зажгла единственную свечу и встала на колени перед алтарем. Все-таки тут было почти светло. Хотя девушка точно никогда бы не дала ответа на вопрос, откуда падает свет на витражи, если церковь находится ниже первого этажа. Хитрая система освещения так и осталась для нее загадкой. Кристина пыталась сосредоточиться на своей просьбе о помощи. Она всегда просила помощи здесь и всегда ее получала, пусть не сразу. В детстве Кристина считала это место волшебным, так почему теперь нужно менять убеждения? Девушка не чувствовала, сколько прошло времени, она хотела оставаться здесь, пока не успокоится перед выступлением. Вдруг она услышала слабый шорох где-то за витражами. Это было то, чего она ждала. По лицу Кристины потекли слезы. Она чувствовала на себе взгляд, даже не надеясь, что это не плод ее воображения. Этот взгляд шел из ее сознания и, казалось, вбирал в себя все ее страхи. Кристина улыбнулась сквозь слезы: у нее получилось. Получилось вернуть себе частичку того, что ей принадлежало. Она поднялась с пола и прошептала в темноту: «Спасибо тебе!», а потом, не оборачиваясь, поднялась по лестнице. Кристина знала, что, если теперь обернется, то ничего не увидит, но сейчас это еще больше бы подтвердило ее уверенность, чем если бы она увидела обладателя того взгляда. Все еще не оборачиваясь, она поднялась по ступенькам. Неожиданно исчезли плясавшие по стенам блики света: позади нее погасла свеча. Ее, видимо, затушило сквозняком.

Наверху царила суматоха. Бегали полуодетые балерины, спешно подшивая друг другу подолы юбок. В коридорах слонялись молодые люди, которых выгнали из гримерных одевавшиеся артистки. Где-то недалеко истошно верещала Карлотта, и, хоть Кристина и не понимала ни слова по-испански, основное содержание этих воплей было ясно: приму оставили без внимания и жестоко оскорбили, заставив выйти на одну сцену с Кристиной.

Девушку передернуло от мысли, что, едва успокоившись перед выходом на сцену, она может столкнуться с Карлоттой. Кристина многое бы отдала за то, чтобы добраться до своей комнаты без лишних зрителей, пусть даже они и не настроены против нее, как испанская дива. Но этим слабым надеждам не суждено было оправдаться. Из-за поворота вылетела Мэг, волоча за собой восточную накидку, в которой ей предстояло танцевать сольную партию. Она была страшно зла.

- Где ты ходишь? Я, значит, обязана не только утюжить твои тряпки, но и искать тебя по всему театру?!
- Прости, пожалуйста. Я сама все сделаю. Давай я помогу тебе с твоим костюмом…
- Так куда ты ходила, что даже я не нашла тебя?!
- Мне надо было успокоиться. Я спускалась в церковный зал.
- Ну и как, успокоилась? - Глаза Мэг блеснули странным любопытством.
- Вроде да. Там так уютно и спокойно. Почти как было раньше.
- Да, ты там часами просиживала около этих икон. - Мэг загадочно улыбнулась. Они шли по коридору, направляясь в комнату Кристины.
- Там очень хорошо размышлять о жизни.
- Да, конечно. А еще петь. Думаешь, я глухая? Мне вот только интересно, почему все нормальные люди поют в репетиционном зале, а ты - в церковном. Только не говори, что там ты себя лучше чувствуешь! Это я уже слышала.
- На что ты намекаешь?
- Разве я намекаю на что-то. Я спрашиваю из любопытства. У меня, между прочим, никогда не было от тебя тайн…
- И у меня нет. По крайней мере, сейчас. И сегодня я там не пела, если хочешь знать!
- Так значит, он ушел…
- Что? Что ты сказала? - У Кристины подкосились ноги.
- Ничего. Тебе послышалось.

У Кристины бешено забилось сердце. Откуда Мэг знает? Зачем вдруг напомнила? Но Мэг смотрела на нее совершенно спокойно, словно и правда ничего страшного не говорила. Кристина подумала, что сказанное - лишь плод ее воображения, ей на самом деле послышалось. Она открыла дверь своей комнаты ключом и пропустила Мэг вперед.

- Кристина, а зачем ты запираешь эту дверь? К тебе все равно никто не придет без разрешения, - спросила вдруг Мэг.
- И правда, зачем? Сама не понимаю. Это машинально получилось. У меня нечего брать.

Девушки стали приводить себя в порядок. Глядя в зеркало, Кристина неожиданно поняла, зачем уходя сегодня, заперла дверь. Но от этой догадки ее пробрало волнение, для преодоления которого потребовалось перенести внимание на другие, более насущные заботы.

А потом была сцена. На мгновение у Кристины замерло сердце, когда ее выхватил из темноты невозможно яркий свет. Она слышала шум оваций, но он доносился, словно из далекого сна. Не было ничего, что могло помешать ей лететь на крыльях сквозь этот невероятный свет. Ее голос жил самостоятельной жизнью, а Кристине только и оставалось, что удивляться ему вместе со зрителями. Это было словно в ее первый выход на сцену. Да и не только в первый, так повторялось раз за разом. Было волнение, страх, что она не сможет спеть. Но на самой сцене оказывалось, что от Кристины ничего не зависит. Пела ее душа. Девушка оставалась сторонним наблюдателем происходящего, пугаясь своих возможностей, о которых обычно даже не догадывалась. Сейчас солнечный поток уносил ее душу прочь над миром ее героини, а Кристина осознавала, что под ней бездна, которую можно преодолеть лишь на одних крыльях - крыльях музыки.

Когда завершился ее выход, Кристина не слышала диких оваций, раздавшихся из зала, не видела укрывших сцену цветов. Пробравшись за кулисы, она сделала несколько шагов, держась за стену, а потом сползла на пол, рыдая от переполнивших ее эмоций. Она чувствовала, что впервые за последние месяцы жила. Именно жила, а не выживала и не существовала. Ощущение жизни, бьющей через край, наполнило ее, словно предназначенный для этого сосуд, до самых краев. Она жила.

Мать помогла Кристине добраться до своей комнаты. Уложив ее, она села рядом.

- Ты была так великолепна, дитя мое. У меня нет слов. Я рыдала, как и большинство в зале.
- Мам, я устала. Давай поговорим завтра. Я хочу спать.
- Если хочешь, я могу просто побыть рядом, пока ты засыпаешь.
- Зачем? Я уже не ребенок, чтобы бояться темноты.
- А ты не думаешь, что темнота может бояться тебя?
- Почему?..
- Тьма этой ночи преклоняется перед тобой и твоим талантом…- С этими словами мадам Жири вышла из комнаты, тихо прикрыв дверь.

Оставшись одна, Кристина решила уснуть. Но сон не приходил: сказывались переживания этого дня. Она встала с постели, переоделась в простое платье, решив, что разберется со сценическим нарядом завтра, а пока просто повесит его на стул. Девушка посмотрела в зеркало, которое сообщило ей, что по-настоящему счастливому человеку к лицу даже самая простая одежда. А сегодня она была счастлива. Омрачала существование только глухая тревога за Рауля, видимо, навсегда поселившаяся в сердце, да еще странное чувство недосказанности, которое осталось после разговора с приемной матерью. И с Мэг. Что им всем надо? Зачем они делают вид, что знают больше, чем на самом деле? И мать туда же. К чему все эти тайны? Все равно прошлого не вернуть, как бы ни хотелось думать обратное. Как бы ни хотелось его вернуть… Кристина никогда не думала, что было бы, избери она другой путь. Ей было страшно об этом думать. И все-таки сегодня она была в какой-то мере благодарна своим близким. Они подарили ей то ощущение, которого больше не будет в ее жизни - ощущение родства с театром. Они на мгновение оживили для нее это громадное здание для Кристины, заставив ее поверить, что невозможное возможно. Не хватало только одной маленькой детали, и девушка благодарила небо за то, что этой детали не было. Ей было достаточно простых цветов, чтобы утонуть в них с головой, и чтобы, наконец, поверить, что маленькая вазочка осиротела навсегда.

Большую часть ночи Кристина провела без сна. Она размышляла о том, что будет делать дальше, и пришла к выводу, что не хочет ничего менять. Только одно мешало остаться в театре - недовольство, которое обязательно вызовет это у Рауля. Для него театр - прибежище страха и боли. Пережитые страдания не дадут ему понять ее. Когда они были вместе, он запрещал ей петь: это напоминало ему время душевной боли. Узнав, что Кристина вернулась в театр, он обязательно начнет нервничать и наделает глупостей. Девушка просила родичей Рауля не сообщать ему об этом: она хотела сама написать, что вернулась в театр. Но писем от него не приходило. Единственное, что она знала: Рауль в одном из писем брату просил передать Кристине, что еще некоторое время не будет писать ей, потому что у него совсем нет времени на пространные изъяснения. Причина для отказа явно была надуманной, и Кристина переживала по этому поводу, но потом решила, что он еще не собрался с мыслями и не хочет обижать ее сомнениями. В глубине души она знала, что снова обманывает себя, но сказать горькую правду все еще не хватало духу.

Некоторое время спустя Кристина устроилась за столиком с очередными листами бумаги и пером. Творчество, пусть даже и никудышное, помогало гнать невеселые мысли. Она с головой ушла в рисунок. Это был еще один из видов искусства, который ей не давался. Она понимала, что, если ей дано хорошо петь, то нельзя требовать от себя чего-то большего. Но упрямство раз за разом заставляло девушку выражать протест против этого. Ее пугал тот полет, в который она отправлялась каждый раз, когда пела. А если у нее что-то не получалось в других сферах, то ей становилось спокойнее - значит, ее душа все еще здесь, а не была отдана за талант. И не заблудилась в мире музыки. На рисунке было море. Оно должно было быть таким, как запомнилось Кристине в детстве. Но вместо этого становилось похожим то на сплошную чернильную темноту, то на скопище каких-то непонятных фигур, похожих на ледяные осколки. В театре стояла необыкновенная звенящая тишина, среди которой отчетливо слышался скрип пера по бумаге и потрескивание свечи. Кристина любила такую обстановку, переносившую ее в прошлое. Сзади послышался шорох. Девушка обернулась, думая, что там пробежала мышь. Но ничего особенного за спиной не было, Кристина увидела только свое отражение в большом, во всю стену, зеркале. Она вернулась к рисунку, но откуда-то вдруг нахлынуло чувство тревоги. Уж больно знакомым был звук: словно где-то в стене повернулся, прошуршав по камням, какой-то механизм. Да, ей и раньше приходилось такое слышать здесь же…

Кристина резко обернулась. За ее спиной возвышалась фигура Призрака. У Кристины перехватило дыхание. Она отскочила назад, но вынуждена была остановиться, почувствовав спиной холодную стену. Девушка дрожала, глядя на приближающееся к ней олицетворение ее кошмаров. Он, казалось, ничуть не изменился. По крайней мере, манера появляться словно из ниоткуда осталась прежней. Он был одет в черный костюм, а на лице по-прежнему была закрывавшая правую его часть маска. Только черная.

- Я испугал тебя. Прости, я не хотел. - Его голос был спокоен. Казалось, он не испытывал никаких эмоций от этой встречи. Кристина знала, что это спокойствие - затишье перед бурей.
- Зачем ты пришел сюда? - Голос девушки чуть дрогнул.
- Решил повидать тебя. Не бойся, я не причиню тебе боли.
- Что тебе нужно? - Кристина все еще не решалась отойти от стены. Призрак понял это, и сам отошел назад.
- Ты странная. Ты же сама искала встречи. Иначе зачем все эти ночные бдения при свече, прогулки на нижний ярус? И сегодня последняя капля - церковный зал.
- Я туда ходила, чтобы успокоиться. А по коридорам просто гуляла. Я думала, что ты давно покинул театр. - Видит Бог, я хотел это сделать! Каждый вечер я думал, что завтра непременно все брошу и уеду отсюда, куда глаза глядят. Знаешь, что меня каждый раз останавливало? Я думал, что ты можешь вернуться. Нет, я не надеялся на это, глупо было бы надеяться. Просто я предусматривал такой случай.
- Я вернулась. Навсегда. - Кристина испугалась того, что только что сказала. Этот страх отразился на ее лице.
- Случилось что-то ужасное?
- Нет. Да! Может, и случилось. Я сама не знаю толком. Ты первый человек, с которым я об этом говорю.
- Что-то с виконтом де Шаньи?
- Нет!
- С его чувствами к тебе?
- Да…
- И что?
- Не знаю… Почему ты всегда так хорошо меня понимаешь?! Я не буду ничего объяснять! Кто ты мне, чтобы раскрывать тебе самое тайное, что есть в моей душе!
- Ах, там еще что-то есть? Не ожидал. - Буря, которую предсказывала Кристина, началась. - Надо же. Но нет, ты меня не обманешь! Твоя душа пуста! Ты спрашиваешь, кто я тебе? Никто, всего-навсего человек, которому ты обязана большей частью того, что имеешь, всего-навсего учитель, которого ты предала! Ты вернулась сюда. Большое достижение. И ты смеешь искать у меня защиты. Ты искала меня сегодня, словно маленький ребенок, заблудившийся в лесу. Ты готова была позвать меня открыто. Но я не стал подвергать тебя такому унижению. Я пришел, пришел помочь. А ты сбежала, получив желаемое. И теперь ты спрашиваешь, зачем я пришел сюда?
- Да, я искала тебя. Да. Это так. Прости, что сделала это. Мне было страшно…
- Так страшно, что тебя устраивала компания другого страшилища?
- Ты сам не знаешь, что говоришь!
- Я не знаю, что я говорю! Не знаю, потому что ты опять подарила мне надежду, а потом снова забрала! Я ненавижу себя! Почему я не ушел отсюда раньше? Почему остался ждать тебя, зная, что дождусь только очередного унижения? - Стон боли шел, казалось, из глубины его души. Призрак тяжело дышал, из-под маски огненно горели глаза. Кристина не нашла, что ответить. Сказать, что он прав - вызвать очередной поток боли, впервые за долгое время переложенной в слова. Просить прощения, как девушка понимала, было бесполезно. И все-таки, нельзя было молчать.
- Хочешь, я расскажу, что со мной? Если тебе интересно?
- Не надо, я все знаю. Кристина, тебе нет нужды что-то говорить. Я могу читать в твоей душе самые сокровенные тайны.
- Если ты понимаешь, тогда скажи, кто или что может мне помочь?! Я извелась неизвестностью. Больше я так не могу. - Призрак посмотрел на нее с жалостью.
- Я могу помочь тебе. Но, учитывая то, что сделала со мной, думай, стоит ли связываться с человеком, у которого к тебе есть счеты.
- Я готова связаться с самим дьяволом…
- С дьяволом? Какая отличная идея. Я поступлю так, как поступил бы он в такой ситуации. Итак, ты хочешь разрешить свои сомнения, и тебе все равно, в какую сторону они разрешатся? Что ты получишь от этого: великое счастье или горькое разочарование? Ты хочешь только одного - перестать сомневаться в том, кого ты любишь.
- Да, это так.
- Отлично, тогда вот условия нашего договора. Завтра в это же время ты уже будешь знать о нем все, что тебе нужно. Но с этого же времени ты перестанешь принадлежать себе. Не пугайся, я не заберу твою душу насовсем. Условия действуют до возвращения виконта де Шаньи. После этого ты будешь свободна, как ветер, если не выберешь другой путь. Но в течение оговоренного срока распоряжаться тобой буду я. Условия подразумевают то, что я не потребую от тебя того, что претит твоей чести. Ты согласна?
- Ты не потребуешь ничего, что не соотноситься с честью девушки?
- Нет, клянусь! Если ты сама не захочешь…
- Тогда я принимаю условия. Надеюсь, расписываться кровью на пергаменте не надо? - Кристина злилась на себя, что снова очень легко сдалась логичным рассуждениям этого демона. Но поступить иначе она просто не могла. Если с его стороны это и была месть, то очень изощренная.
- Достаточно твоего согласия. Но если ты нарушишь условия, то не надейся на милосердие.
- Я понимаю, что в этот раз все будет не так, как тогда. Я рискую жизнью и знаю об этом.
- Тогда договор вступает в силу завтра в это же время. А сейчас спокойной ночи, Кристина. Доверься мне, как раньше. Я никогда не подводил тебя. - С этими словами Призрак шагнул за зеркало так быстро, что Кристина даже не успела ему ответить.

За окнами занимался серый рассвет. От пережитого волнения Кристину сморил тяжелый сон, она проснулась довольно поздно и долго не могла сообразить, не был ли ночной визит частью какого-нибудь кошмара. Но все указывало на то, что Призрак ей не снился. Осознавать это было тяжело, а еще тяжелее было - думать об опрометчиво данной клятве. Как же он так рассчитал ее состояние и пришел как раз тогда, когда Кристине больше всего была нужна хоть какая-то поддержка? Девушка начала уверяться, что имеет дело с демоном. Или с Ангелом. От этой последней мысли она покраснела, вспомнив свою веру в Ангела музыки.

День проходил, как обычно, если не считать того, что Кристине он казался бесконечным. Призрак не давал о себе знать: видимо, ни считал нужным показаться раньше, чем представит до того самого момента, когда должен будет представить какие-то доказательства. У Кристины была репетиция, потом уборка в комнатах, доставшаяся ей в порядке очереди: несмотря на то, что девушка была ведущей певицей, мадам Жири относилась к ней так же строго, как и к остальным ученицам. Вечер наступал так медленно, что Кристина подозревала его в издевательстве над ней. Потом ей пришла в голову мысль о том, что она зря так ждет вечера, ведь он положит конец ее свободе. Но было поздно: как раз в это время часы в холле пробили девять.

С замирающим сердцем Кристина прошла в свою комнату, думая, что найдет там Призрака, но его там не было. О том, что он там появлялся, свидетельствовала только стопка каких-то писем, лежавшая на столе. Девушка подошла ближе и похолодела: она узнала почерк на конвертах. Красивый изогнутый, с правильным наклоном почерк Рауля, его трудно было с чем-то перепутать. Сначала она подумала, что письма посланы ей, но в этом Кристину разуверил адрес, указанный на конвертах: адрес дома в центре Парижа, где жила некая Анна, которую собирались выдать замуж за виконта. У Кристины не мелькнуло даже мысли о том, что читать чужую переписку нельзя. Письма жгли ей глаза и руки. Но читать дальше первого из них она не смогла: девушку почти покинули силы. Нет, Рауль не любил эту Анну, но вряд ли любил уже и Кристину. Он писал о ней в первом же из писем, чтобы посоветоваться со своей невестой, как сообщить Кристине о своей будущей свадьбе. Писал, что они даже хотели бежать, но теперь он не сможет этого сделать. Причины были в излишней доброте и чувстве долга Рауля: его брат умолял виконта жениться на Анне, угрожая самоубийством в случае разорения. Рауль, оказывается, сделал свой выбор еще до отъезда, а уехал для того, чтобы дать Кристине время залечить раны, он любил ее, но уже не так сильно, как раньше. Теперь он понимал, что им не быть вместе. Кристина не могла больше читать это. Мучения были невыносимы. Она прошла по комнате, держась за стену, слезы текли из глаз, но облегчения не приносили. Девушка чувствовала, не хочет больше жить. Ей подошло бы сейчас что угодно, даже ножницы из ящика стола. Очнувшись, Кристина обнаружила, что держит в руках эти самые ножницы и рассеянно их рассматривает.

- Что это ты задумала? - Голос, полный тревоги, пробудил ее от забвения, а сильные руки обезоружили, лишив злополучных ножниц. Она не могла говорить, только плакала, и слезы стекали по лицу, не желая высыхать.
- Ее подхватили на руки и перенесли на кровать. Кристина не хотела открывать глаза, дальнейшая судьба казалась ей слишком страшной. Уж лучше пусть так - лежать и ни о чем не думать. Она почувствовала прикосновение к лицу: Призрак вытер девушке слезы.
- Кристина, не плачь. Слезами ты не вернешь его. Мне очень жаль, что я принес плохие вести. Мне, правда, жаль. Я помогу тебе, поверь. Я сделаю все, что ты захочешь. Если ты попросишь, я уйду, и ты больше никогда меня не увидишь. - Кристина постепенно приходила в себя. Она осознала, что если он уйдет сейчас, то она останется в этой комнате одна.
- Не уходи. - Тихо прошептала девушка, надеясь, что он ее услышит. Он осторожно взял ее за руку.
- Я не уйду. Спи, я буду охранять твой сон. Я буду рядом. Время лечит любые раны. Одни быстрее, другие медленнее. Завтра тебе уже не будет так больно, и завтра у нас будет очень много работы. Ты не забыла, что ты теперь снова моя ученица? - Призрак старался отвлечь ее от переживаний, и Кристина вдруг поняла, что благодарна ему за это.
- Можно тебя спросить, как ты добыл эти письма?
- Очень просто: они лежали в шкатулке некой юной особы, проживающей неподалеку отсюда. В доме этой особы есть очень удобное окно… Завтра они окажутся на своем месте, и, если повезет, Анна даже не догадается, что письма были где-то вне дома. - Он встал со своего места и, поправив Кристине одеяло, покинул комнату своим обычным способом - через зеркало.

Кристина лежала под одеялом, ни о чем не думая. Ей не было ни хорошо, ни плохо. Сомнения ушли, перестали жестоко мучить. Надо было как-то жить дальше.

Призрак был прав: надо было думать о будущем.

Лунный свет падал на лицо Кристины, он проходил в комнату через зарешеченное окно. Девушка всегда любила такие ночи: они дарили неземное ощущение спокойствия, потому что именно в такие ночи она очень четко и ярко понимала, как близко тот, кто всегда готов защитить. Кристина была в полной безопасности, Ангел музыки охранял ее сон. Так было всегда, по этому ощущению она скучала, живя вне театра. Узорчатая решетка окна причудливо преломляла лунный свет. Лучи рисовали на одеяле сказочные цветы и странные пейзажи. В детстве Кристина любила наблюдать, как они изменяются со временем, как луна стирает одни картины и рисует на их месте новые. Сквозь лепестки решетки мерцали нежные звезды. Они дарили светлое чувство окрыленности, звали в полет. Они двигались по небу всю ночь, но Кристина уже не видела этого - она спала, закрывшись с головой одеялом от лунного света.

Так для нее началось возвращение в прошлое, о котором она мечтала, оказавшись беззащитной перед миром, которого не знала.

Утром началась зима. Может, конечно, она началась ночью, но снег Кристина увидела, только проснувшись. Снег покрыл все пространство, что было видно из окна в гримерной девушки. Кристине захотелось подняться на крышу, но было катастрофически некогда: день был расписан с самого утра, а расписание лежало на столике, рядом с кроватью. Ее обнадежило только то, что на вечер было назначено прийти на крышу, а зачем, сказано не было. Это даст ей возможность налюбоваться снегом, по которому девушка изрядно соскучилась и который растает слишком скоро, чтобы надоесть однообразием.

Вечером должно было состояться представление, где Кристина играла одну из главных ролей. Подготовка к этому и заняла целый день. Ее вчерашний ночной гость не появлялся, чему девушка была очень даже рада: страх перед ним сводил на нет всю его помощь. Кристина не забыла, как была вчера ему благодарна, но сама перестала себя понимать. Ей хотелось забыть голос Призрака, который околдовал ее, словно не было всего этого времени с Раулем. Кристина пыталась взять себя в руки, но тело помнило ощущение полета, когда он нес ее на руках, а в голове звучали слова успокоения и заботы. Девушке хотелось бы теперь переживать из-за Рауля, но сознание не слушалось, и ей пришлось оставить эти жалкие попытки. Она была теперь во власти того, кого боялась больше всего на свете, и знала, что на этот раз помощи ждать неоткуда. Никто не докажет ей, что она сходит с ума и не поможет обрести силу воли для сопротивления голосу прошлого. Она открыта перед ним. Единственное оружие, которое Кристина могла придумать, было молчание: можно чувствовать все, что угодно, но нельзя, чтобы он понял ее чувства. День стремительно летел по накатанным рельсам театральной жизни: репетиции, перерывы, снова репетиции. Вечер прошел в суете. Это не была такая всепоглощающая суета, как перед премьерой на открытии сезона, но тоже довольно сильно чувствовалась,. Кристина поймала странный взгляд Мэг, направленный на нее. Та что-то знала о событиях прошлой ночи или, как всегда, делала вид, подозревая и надеясь что-то выяснить?

Выступление прошло, как всегда, успешно, хоть роль и была новой, Кристина ни разу не допустила ошибки и не замялась. Ее голос был так же чист, как и всегда. Уходя со сцены, она случайно бросила взгляд на ложу справа от центра: там мелькнула чья-то тень. Значит, знаменитая пятая ложа на этот раз не пустовала, Призрак наблюдал за ней. У Кристины участилось дыхание.

Она сама бы не смогла объяснить свое волнение, если бы задумалась об этом. Но девушка уже не могла о чем-либо думать: усталость была неимоверной, а еще предстояло идти по скрипучим ступенькам винтовой лестницы, пробираясь на крышу. Она решила не переодеваться, и, как была в легком белом платье, так и шагнула на первый в этом году мороз.

Представившийся вид был необыкновенным: улицы сверкали белыми кружевами, а крыши соседних домов были, как чистые листы бумаги. Крыша театра тоже была осыпана снегом, как пудрой. Статуи получили зимние белые шапки. Снег уже не кружил в воздухе, он весь высыпался днем. Стояла тишина - такая, что Кристина могла слышать свое дыхание. И не только свое. Рядом был кто-то еще. Глупо было строить предположения, кто еще мог оказаться здесь в это время. Кристина не стала оборачиваться, этим она могла обнаружить свой страх.

Дальше >>>

В раздел "Фанфики"
На верх страницы