На главную Библиография Гастона Леру

Гастон Леру
"Двойная жизнь Теофраста Лонге"
(1903)

Перевод и комментарии М. М. Кириченко

Вернуться к содержанию

ГЛАВА XXX
Первые размышления г-на комиссара полиции
Мифруа в глуби катакомб. Он прежде всего
опасается действовать по шаблону и учит
г-на Лонге правильно использовать свой разум

«Когда приходишь в себя во глубине катакомб, — пишет г-н комиссар полиции Мифруа в своём прекрасном отчёте, составленном по завершении этого потрясающего приключения, — первым чувством является страх, страх потерять голову; я имею в виду власть того беспокойства, при котором человек повторяет те забавные жесты, которыми романисты и драматурги награждают своих печальных героев, отправляя их в подземелья, гроты, пещеры и склепы.
Даже в момент полёта, когда я моментально преодолел расстояние, отделявшее меня от поверхности земли, рассудок не оставлял меня, и я понимал, что лечу во глубину тех тысячелетней давности карьеров, что пересекаются и протягивают причудливые изгибы своих рукавов под современным Парижем. Это чувство, точнее я бы сказал ощущение, нахлынуло на меня вместе с горестным оцепенением, когда я пришёл в себя от обморока — неизбежного последствия испытанного мной шока. Я был в катакомбах! И я сразу же сказал себе: "Так, только не по шаблону!"
Что это значит? В моём понимании — это кричать от отчаяния, взывать к Провидению, биться лбом о стены подземелья; или, нащупав в кармане плитку шоколада, делить её на семь кусков, чтобы на неделю обеспечить себя запасом пищи. Либо, обнаружив в кармане кусок свечи с пятью-шестью спичками, создать себе тем самым полную жуткого беспокойства проблему: что лучше — оставлять ли её сгореть или, осмотревшись, сразу же погасить, пусть даже ценой потерянной спички.
А у меня ничего не было в карманах! Ничего! При мысли об этом я испытал явственное облегчение; я хлопал себя по карманам и повторял: "Пусто! Пусто!"
Я подумал, что нешаблонным действием в моей ситуации была бы попытка разогнать скорее эту беспросветную черноту, что тяжестью повисла на моих веках и так давит на глаза. Нужно осветить эту ночь быстрым и всепобеждающим лучом электрической звезды. Ведь перед тем как встретить Картуша я приобрёл шесть фонарей и уже помахивал пакетом с упакованным товаром, держа его за красный шпагат обвязки. Он не должен был пропасть. Не вставая, поскольку я боялся, что потом не смогу найти точное место падения, я стал шарить вокруг и испытал настоящее счастье, натолкнувшись на него. Я опасался, не разбились ли фонари, но вскоре убедился, что все они целы; вскрыв пакет, я вытащил один и нажал на кнопку. Сказочный свет залил подземелье; я не мог сдержать улыбки при мысли о бедолагах, спустившихся в подземелья с каким-либо жалким фитилём. Они плетутся, стараясь сдерживать дыхание, чтобы не загасить огонёк.
Приподнявшись, я обследовал потолок. Про реставрационные работы мне было известно; я знал, что они близятся к концу, и не удивился, обнаружив, что дыра, через которую я спустился, заделана окончательно. Теперь от мира живых меня отделяли несколько метров почвы. Но добраться до них я не могу из-за высокого потолка. Это наблюдение не испугало меня. Опустив луч фонаря вниз, я обнаружил на земле распростёртое тело.
Это был Теофраст Лонге, новый Картуш. Я осмотрел его и не нашёл каких-либо серьёзных повреждений. Он был, как и я только что, без сознания, но всё показывало, что он вскоре очнётся. Я вспомнил, как г-н Лекамюс представил мне его на Елисейских Полях в качестве своего друга. А теперь мне приходится иметь дело с ним как с одним из наиболее страшных убийц.
Прошло немного времени, он вздохнул, вытянул руку, застонал от боли и, увидев меня, поприветствовал и спросил, где мы находимся. Я принялся ему объяснять ситуацию. Он, казалось, был вовсе не опечален случившимся. Вытащив из кармана бумажник, он вынул листок с каким-то планом, показал его мне и произнёс:
— Господин комиссар, мы в глубине катакомб, случай чрезвычайный. Как мы будем выбираться, я ума не приложу. Но то, что меня мучает последнее время, намного интереснее, чем падение в катакомбы. Прошу вас, взгляните на этот план.
И он протянул листок, на котором я увидел следующее:

Затем он дважды чихнул.
— О, — заметил я, забирая у него бумагу. — Вы простыли.
— Да, действительно, — отвечал он. — Это после слишком долгой прогулки по крышам улицы Жерандо под холодным дождём.
Я посоветовал ему лучше заботиться о своём здоровье. Меня очень занимал этот разговор — столь естественный, несмотря на то, что его вели два человека, едва очнувшиеся после падения вглубь катакомб. Рассмотрев бумагу и прочерченные на ней линии, я попросил объяснений. Г-н Лонге изложил мне историю — самую фантастическую из всех мною слышанных — об исчезновении поезда и возвращении вагона. Он хотел прервать путь поезда, направив его путём перевода стрелок по линии H-I, и ждал его в точке К, но поезд так и не встретил. Наконец, в точке К он увидел вагон, но затем и тот исчез. Я мог бы решить, что этот человек, учитывая его прошлое как Картуша и суть его рассказа, просто сумасшедший, но он излагал события логично, с множеством деталей про перевод стрелки и другие моменты.
Практика показывает, что и сумасшедшие способны к логическому пониманию. В этом ему нужно было помочь. Я попросил его повторить рассказ. Но он молчал. Дважды я повторил просьбу — и оба раза безуспешно. Я начал уже проявлять нетерпение, но тут до него дошло, что я о чём-то его спрашивал. Он признался, что периодически на краткое время становится жертвой приступов глухоты — по его словам, это следствие того, что некий Элифас де Сент-Эльм де Тайебург де ля Нокс залил ему во время сна кипяток в уши.
Как только его слух восстановился, мы вновь вернулись к проблеме поезда. Г-н Лонге заявил, что ему лучше десять раз умереть тут, в катакомбах, чем выйти из них, не зная, что же в действительности случилось с поездом. "Я не хочу, — добавил он, — лишаться самого ценного в этом мире — Рассудка".
— Но когда же это произошло? — спросил я. — Мне не довелось об этом слышать, а ведь о таком событии должны все знать.
— Все только сейчас и узнаю́т, — грустно ответил он. — Это случилось за несколько часов до нашего падения в катакомбы.
Ещё минут пять я рассматривал бумагу, усердно размышлял и задавал уточняющие вопросы, а после рассмеялся, хотя смеяться было нечему, ведь речь шла о действительно ужасной катастрофе. В своё оправдание скажу, что меня рассмешили кажущаяся сложность задачи и радость от её решения.
— Вы считаете себя разумным человеком на том лишь основании, что наделены разумом. Но как подавляющее большинство, вы не умеете им пользоваться! Мы говорим: "Разум, разум!" Но что такое Разум для головы, которая не знает, что с ним делать? Месье Лонге, ну, не отворачивайтесь, не хмурьтесь! Вы просто не можете понять, как его использовать! Посмотрите ещё раз на этот листок, и давайте порассуждаем!
Бедняга подчинился и начал повторять:
— В точке А пять человек, столько же в В. Те пятеро из В видели, как поезд прошёл мимо; пятеро в А — нет. Я был в точке К, следовательно...
— Что следовательно? Следовательно, его там не было? Следовательно, он исчез? Испарился? Улетел? Псс... Вы, видимо, считаете, что поезда в руце Божией! Вот видите, господин Лонге, разум у вас есть, а пользоваться им вы не можете! Учитесь! Позвольте вам заметить, вы к делу подошли не с той стороны! Ошибка в том, что вы начали с мысли "Мы не видели поезда", а закончили выводом "Значит, его и не было". Надо было бы рассуждать иначе: поезд реально существует, и он существует между точкой В, где его видели, точкой А, где его не видели, и точкой I, куда он мог уйти. Поскольку мы на равнине, он находится в этом треугольнике, что очевидно...
— Но...
— Тссс! Подождите! Поскольку мы на равнине, и там одно возвышение — это гора песка, то единственное место, куда он мог исчезнуть — это куча песка в районе точки I, вот абсолютная истина!
— Да нет же! Я был в точке K, ждал поезд, с ветки Н-I я не уходил!
— Клянусь бессмертными шедеврами итальянского Ренессанса! Я вам приказываю учиться пользоваться разумом, даю зацепки... мы сейчас обсуждаем только что было, но ещё не подошли к вопросу как... А вы начали с как, и именно потому не можете понять, что произошло. Поезд находится в точке I, ему просто негде быть иначе! Если я уверен, что пять человек видели, по их утверждениям, его проходящим через В, то я также убеждён и в том, что пять человек на станции А его не встретили. А поскольку на линии А-В при осмотре поезда не оказалось, то это значит, что он на ветке H-I. К ней мы и возвращаемся.
— Но я же там был! — закричал Теофраст. — И клянусь вам, поезда я не видел!
— Несчастный, да когда же вы научитесь мыслить разумно. Вот вы в точке К; поезд проходит через неё. Нам необходимо, чтобы он прошёл через неё и дошёл до I, потому что другой возможности просто нет. Я исхожу из такого допущения: поезд врезается в гору песка и тот его засыпает (я твёрдо уверен, что линия H-I была слишком коротка, чтобы машинист, заметив ошибку даже на полдороги, имел бы возможность предотвратить катастрофу). При этом сцепка последних двух вагонов разрывается, и они от толчка по инерции начинают двигаться назад к точке К — там должен быть спуск, ведь колея к горе песка наверняка проложена с повышением. Вот там-то, после того, как вы ушли из H, вы и встретили вагон, из окна которого торчала голова господина Петито. Окно он открыл, очевидно, чтобы выпрыгнуть на насыпь в тот момент, когда понял, что катастрофа неминуема, но удар при столкновении обрушил оконную раму ему на шею.
— Это понятно! Но вот что я не могу понять...
Разберём сперва то, что мы понимаем. Это лучший способ использовать свой разум — он позволит увидеть, что же нам непонятно. В вагоне никого не было. Удар, очевидно, сорвал тормозную систему. Теперь дальше: переодевшись в одежду господина Петито, вы сели под насыпью и принялись читать его бумаги. Когда вы подняли голову, вагона уже не было. Чёрт побери, это всё из-за уклона путей и сильного ветра, того, что мотал головой господина Петито как флагом! Вагон сперва скользил к точке Н, затем оказался на линии А-В, чуть ближе к В, где его и обнаружили поисковые команды. Теперь-то понимаете? Вы поняли теперь всё, за исключением того, что не видели, как поезд прошёл в точке К! Всё произошло именно так, потому что иначе произойти просто не могло. А теперь надо понять, почему вы не видели проходящий поезд в точке К. То, что было невозможно для пятерых человек в точке А или В, может быть возможным для одного, того, кто в точке К.
— Итак? — сказал Теофраст.
Я продолжал, посмеиваясь — вы сейчас поймёте, почему:
— На вас ведь находят приступы глухоты, господин Лонге?
— Я уже имел честь вам об этом сообщить.
— Представьте, что так было в тот момент, когда вы ждали поезда в точке К, вы же не должны были его слышать?
— Да, но я бы его видел.
— Достаточно того, что вы его не слышали! Это уже много значит! Будьте здоровы, господин Лонге, будьте здоровы! (Господин Лонге чихнул).
Г-н Лонге поблагодарил меня за пожелание, а я, вытащив свои часы из его кармана (он уже успел их у меня же стибрить), сказал ему:
— А знаете ли, господин Лонге, сколько времени вы чихаете? На какой срок вы при этом наклоняете голову? Три секунды! Это на 1,3 секунды больше, чем необходимо для того, чтобы пропустить состав из четырёх вагонов, который, нагоняя опоздание, несётся со скоростью 120 километров в час. Господин Лонге, это из-за глухоты и простуды поезд для вас исчез, или, точнее, вам казалось, что он исчез.
Г-н Лонге воздел свои истерзанные пыткой руки к сводам катакомб».