Вернуться к содержанию

ГЛАВА XXIX
Поющий "Интернационал" рабочий совершает
символическое действо: хоронит в одной
могиле преступника и комиссара полиции

Хотя г-н Лонге и решил более ничему не удивляться, он был тем не менее поражен исчезновением вагона с безухой головой г-на Петито. С тяжёлым сердцем он пустился в путь по грузовой ветке, задаваясь вопросом: чему удивляться более — пропаже вагона или его появлению. Исчезновение скорого погрузило его в прострацию, и, думаю, читатель способен понять его чувства.
Мне кажется, что я, будучи обладателем секретов из ларца, не вправе преждевременно объяснять это исчезновение и всё последовавшее. Г-ну Лонге ещё предстоит узнать секрет скорого поезда, узнать, как именно он исчез со всеми пассажирами. И вся фантасмагория скорого и его вагонов найдёт своё выражение в короткой и простой фразе комиссара полиции Мифруа, который ещё в лицее особо усердно изучал, помимо прочих наук, ту особо значимую часть философии, что именуют логикой. Сообщая это, хочу добавить, что читатель уже знаком со всеми исходными данными этой странной задачи — настолько, что и добавить нечего.
Итак, объятый тоской Теофраст подошёл к пересечению путей, посмотрел на рукоять стрелки, вернул её в исходное положение, вновь запер замок и оставил в нём ключ, так неосторожно забытый кем-то ранее. Он считал, что обязан вернуть ключ; а стрелку он перевёл, потому что чувствовал: ещё одного исчезновения поезда его рассудок не выдержит.
По-прежнему удручённый, он подошёл к опустевшей станции А, персонал которой ушёл на поиски. Там оставался лишь семафорщик. Теофраст принялся его расспрашивать, но тот в ответ лишь указал ему на поднятое жёлтое крыло семафора:
— Прибытие скорого объявлено, но он не пришёл!
Теофраст продолжал настаивать.
— Вам точно объявили о его прибытии с предыдущей станции?
— Да, месье, начальник вокзала и все сотрудники той станции видели его и нам об этом телеграфировали. Ну вы же видите, поднят жёлтый сигнал! В то же время нет и аварии между станциями... на всём пути нет ни моста, ни виадука, ни каких иных сооружений. Да что я вам говорю? Я только что поднимался по этой лестнице, что прислонена к цистерне. Оттуда сверху виден весь путь до соседней станции. Я видел людей, машущих руками, но поезда там не было!
— Странно!
— Более чем странно. Вот и верь жёлтому рукаву!
— Необъяснимо!
— Необъяснимее не бывает.
— Да нет, бывает! Есть вещи более непонятные, чем скорый, пропавший с локомотивом.
— Что же именно?
— Вагон без локомотива, который появляется непонятно откуда.
— O!..
— И который пропадает, как и появился... Вы тут не видели вагон с человеком, высунувшимся из-под окна?
— Месье, — отвечал начинавший уже злиться семафорщик, — вы смеётесь надо мной! Вы сочиняете! Наверное потому, что не верите в то, что объявленный скорый может не прийти! Но посмотрите, месье, посмотрите на жёлтый сигнал!
Господин Лонге ответил ему:
— Если вы не видели скорого, ТО УЖ Я ТЕМ БОЛЕЕ.
Это "я тем более", ничего не говорившее семафорщику, было ответом на внутренние размышления самого Лонге, который уже удалялся, переодетый в одежду Петито. Его обуревала мысль: постигшее его несчастье так велико и неизлечимо, что он должен умереть... для всех.
При некоторой ловкости это вещь вполне возможная. Он переоделся в одежду Петито, и ничто не помешает ему оставить собственную на берегу первой попавшейся речки, что позволит появиться версии о его самоубийстве. Адольф и Марселина будут спокойны — такая мысль посетила его.
На берегу какой реки г-н Лонге оставил свою одежду? Как вернулся в Париж? Это не важно. Сейчас нас занимает лишь объяснение причин исчезновения поезда. Его Теофраст получил от г-на Мифруа при обстоятельствах, заслуживающих подробного описания.
На одной из парижских площадей близ старинного квартала д'Анфер¹⁵³ в вечерних сумерках некий рабочий распевал гимн, которому несколькими месяцами позже предстояло стать столь популярным¹⁵⁴ — я говорю об "Интернационале". Он и его товарищи были заняты на работах по реконструкции мостовой, подвергшейся некоторым разрушениям при прокладке новой ливнёвки.

Карта-схема парижских катакомб

В некоторых местах она просела. Настолько, что выходящий на площадь основательный семиэтажный дом недавней постройки слегка наклонился. Специалисты мэрии сразу обратили внимание на эту угрожающую ситуацию. Им было известно, что под этим кварталом катакомбы разбросали свои бесчисленные туннели и тысячелетней давности коридоры, отчего некоторые дома, смело вознесшие толстые неподвижные стены, с архитектурной точки зрения надёжны не более карточного домика, поскольку стоят на непрочных сводах карьеров галло-романской эпохи.
Было решено провести в этом месте работы для незамедлительного обеспечения безопасности. Сейчас они шли к концу. Напевающий "Интернационал" рабочий со своими напарниками заканчивал закупорку отверстия в своде подземной галереи, которая была предварительно основательно укреплена очень мощными опорами, над которыми уже в нескольких метрах выше простиралась мостовая площади. В вечерних сумерках поющий "Интернационал" рабочий заделывал эту дыру...
В то же самое время чуть далее, на тротуаре, г-н комиссар полиции Мифруа выбирал на лотке магазина электрических ламп полудюжину фонарей для своих подчинённых. Это были портативные фонари размером не более портсигара. Нажатие кнопки обеспечивало 48 часов непрерывной работы. Г-н комиссар сделал выбор и уже оплатил товар; теперь он удовлетворённо помахивал небольшим пакетом, в который была уложена покупка. Вдруг он увидел, как с лотка магазина, который он уже собрался покинуть, некий человек, ещё молодой, но уже с седой шевелюрой, прибрал в карманы, явно не собираясь платить, несколько подобных фонарей. Они, по-видимому, представляли ценность для вора не меньшую, чем для комиссара полиции. Отважный г-н Мифруа бросился к нему с криком:
— Картуш!
Он узнал его, поскольку после смерти мясника Удри портрет нового Картуша был в кармане каждого полицейского. Увы, надо сказать, что мадам Лонге и г-н Лекамюс, выслушав рассказ Теофраста про "дело телёнка", заперли его и тут же бросились в ближайшее отделение комиссариата полиции. Там они сделали срочное (хотя и запоздалое) сообщение о раздвоении сознания несчастного торговца каучуковыми штемпелями.
Итак, г-н полицейский комиссар Мифруа, знавший нашего героя ещё как Теофраста и отобедавший как-то вместе с ним, опознал в его образе также и Картуша, а потому бросился к нему с криком:
— Картуш!
Опыт последних нескольких ночей дал Теофрасту представление о том, чего от него может хотеть полиция. При виде комиссара, при крике "Картуш!" в его голове мелькнуло: "Надо смываться!" — И он бросился наутёк.
Комиссар мчался следом...
Вернёмся к нашему рабочему. Он по-прежнему напевал "Интернационал". Его товарищи только что оставили его — им требовалось посетить виноторговца. Он дошёл уже до припева. За два последних часа он доходил до него уже семьдесят седьмой раз, но все мы знаем, что бывает, когда в голове застрянет мотив...

Это ессь наш последний
И ррррешите'ный бой

Отвернувшись в сторону, он не мог видеть, как две тени — Теофраста и преследовавшего его комиссара Мифруа — скользнули в отверстие; в этот сумеречный час неосторожность и спешка швырнули их в самый центр реконструкционных работ.
Рабочий повернул голову и с горячим энтузиазмом прокричал:

С Интерррнационаааом
Восп'янет ротлютской!

И закончил цементировать отверстие.

* * *

До того, как перейти к следующим главам, автор хочет извиниться перед читателем за ускорившееся развитие сюжета. Действительно, происшествие с исчезнувшим поездом, колеблемая ветром голова г-на Петито, застрявшая под оконной рамой вагона-фантома, а чуть позже — поистине символичное захоронение бравым рабочим, напевающим "Интернационал", вора и полицейского¹⁵⁵ — всё это заслуживает того, чтобы о таких событиях рассказывали неспешно, во всех деталях, на свежую голову. Но автор не захотел так поступить, и вот почему: бумаги из ларца заморского дерева повествуют о данных событиях с сухостью математических расчётов; расширение повествования, по моему мнению, разрушило бы его, исказив ненужными литературными изысками, недостойными описания таких важных вещей. Они даны сухо, что усложняет чтение и требует большего напряжения ума. Но и в таком виде они обладают своеобразной прелестью!
В последующих главах у нас будет возможность насладиться литературными красотами. Разве не для этого судьба нам послала отчет любезного комиссара Мифруа, название которого так изящно, а подзаголовок дышит тайной? Вот они: "Путешествие г-на комиссара полиции Мифруа и реинкарнированной души Картуша в ЧРЕВО ПАРИЖА" и подзаголовок: "Три недели в кругу ПЛЕМЕНИ ТАЛЬПА".

______________________________________________
¹⁵³ В свете дальнейшего развития сюжета название "говорящее". По-французски l'enfer — ад. — Прим. перев.
¹⁵⁴ Какое именно событие общественно-политической жизни так актуализировало "Интернационал" в 1903 году, мне так и не удалось выяснить. Возможно, имеется в виду Парижский конгресс II Интернационала 1900-го года. — Прим. перев.
¹⁵⁵ Не будем забывать, что в эти патриархальные и пасторальные времена была широко распространена идея (для многих — надежда), что построение социалистического общества приведёт к настолько полному исправлению нравов, что преступность станет уделом лишь психически больных индивидов, а полиция исчезнет вместе с отмиранием прочих (а то и всех) государственных структур. — Прим. перев.