На главную Библиография Гастона Леру

Гастон Леру
"Двойная жизнь Теофраста Лонге"
(1903)

Перевод и комментарии М. М. Кириченко

Вернуться к содержанию

ГЛАВА XXII
В которой к Теофрасту возвращается вкус к жизни
и каучуковым штемпелям, и он, чтобы развеяться,
посещает мясника, забивающего ежедневно по телёнку

Кости на ногах чудом уцелели, а что касается плоти, то ранам хватило шести недель, чтобы зарубцеваться. Теофраст не страдал, но вынужден был пролежать в кровати до тех пор, пока к концу второго месяца не ощутил, что к нему вернулась способность владеть ногами. Впрочем, уши его по-прежнему беспокоили. Следствием залитого в них кипятка стали неожиданно наступающие приступы глухоты. Всё это время никаких возвращений в Прошлое не происходило. Я имею в виду вовсе не то жалкое прошлое, что ограничивается в сознании каждого из нас тем мизерным количеством лет, прошедших с момента нашего последнего земного рождения, но другое, то, что привнесло столь полное смятение в жизнь этого человека. Для господина Лекамюса, мадам Лонге и господина Элифаса де Сент-Эльм де Тайебург де ля Нокса, практически ежедневно приходившего к изголовью Теофраста на улице Жерандо, Картуш был мёртв, окончательно мёртв! Операция была чрезвычайно болезненной, настолько, что Теофраст рисковал остаться калекой до последних дней своей нынешней жизни; но, учитывая все обстоятельства, надо было признать, что она блестяще удалась. Г-н де ля Нокс не переставал возносить за это хвалы Эону, источнику Эонов.
Теофраст, которому вставили новые зубы взамен утраченных, более не шепелявил. Он теперь подумывал о том, чтобы "вернуться к делам". Он слишком рано оставил свои каучуковые штемпели. В 41 год он ушёл на покой — сразу после того, как изобрёл новый вид штемпеля, на котором отмечались не только год, месяц, день, минута, секунда, но и текущая погода — это оказалось крайне важно для некоторых производств. Сейчас его ум занимала одна невероятная новация, которая должна была перевернуть всё ранее изобретённое в области производства каучуковых штемпелей. Эта идея основывалась на последних достижениях в области синематографа.
Что вам ещё сказать? Начав вновь ходить, он опять стал настолько естественен, что мадам Лонге и господин Лекамюс решили, что пережитые всеми ими несчастья, очевидно, уже утомили Судьбу. Таковы людские сердца!
Малейшее облачко, мелькнувшее на горизонте, моментально погружает их в отчаяние, и они перестают верить в солнечный день! А лучик света, пробившийся сквозь сумрачное небо, становится лучом надежды, и они забывают про само существование ночи.
Теофраст вставал рано, завтракал чашкой шоколада и гренками с маслом, а затем шёл прогуляться по Бульварам,145 тренируя свои ноги, к которым постепенно возвращалась их прежняя гибкость. Он останавливался в лавочках, подолгу смотрел уличные представления. Первые дни Адольф незаметно следовал за ним. В поведении Теофраста он не находил ничего странного, и в своём отчёте г-ну де ля Ноксу ограничился упоминанием одного, явно малозначимого, факта — длительной остановки у прилавка мясника. Не стань эта остановка ежедневной, её бы не заметил даже опытный взор Адольфа. Теофраст, покручивая за спиной свой зелёный зонтик, разглядывал сочащееся кровью мясо. Иногда он заговаривал с мясником, крупным широкоплечим молодцем, смешливым и бойким на язык. Однажды, заметив, что Теофраст слишком уж долго стоит у прилавка мясника, Адольф решил сделать вид, что случайно оказался рядом. Он подошёл ближе и увидел, что его друг вместе с хозяином заворачивает куски свежего мяса в бумагу. Всё это выглядело совершенно безобидно — именно так это и расценил г-н де ля Нокс, написав на полях отчёта г‑на Лекамюса: "Он вполне может смотреть на кровавое мясо у мясника. Красный цвет время от времени ему даже полезен. Это свидетельство конца кризиса, оно не причинит вреда никому".
Эта маленькая мясная лавка имела свою специализацию, что характерно для Парижа, где, к примеру, есть лавки, торгующие исключительно лишь кониной. Главным товаром господина Удри, помимо обычных видов мяса, была исключительная по вкусу телятина. Ах, что это была за телятина! Где господин Удри ухитрялся откармливать таких телят? Какой уход те получали до того, как им приходила пора демонстрировать свои достоинства на витрине? Где он их брал? Эти непроницаемые тайны окружали и профессиональную репутацию, и кошелёк г-на Удри. Что касается меня, то я полагаю, что превосходное качество телятины господина Удри больше зависело от характера забоя, чем от условий содержания живых телят. Все мясники Парижа получали мясо с боен. К г-ну Удри телёнка пригоняли живым, и он забивал его сам, на свой манер. Каждый Божий день он забивал лишь одного. Он не гнался за количеством, но продавал дорого, и в этом был резон, так как его способ забоя, позволявший "протомить мясо", был сразу же высоко оценён гурманами, которые не путали его ни с каким иным. Его не устраивали приёмы работы на бойне. Он обескровливал животное на еврейский манер большим длинным ножом, который он называл "кровососом", и проводил его по горлу одним движением, не продолжая рану вторым ударом. Кроме того, он сразу же отказывался от телёнка, если он был "трефным", то есть если у него обнаруживалось хоть малейшее внутреннее заболевание. Да, у него был свой стиль работы.
Г-н Удри с самым загадочным видом объяснял секреты своего мяса г-ну Лонге, который слушал с явным удовольствием. Причём настолько, что тот, выслушав у прилавка теорию, тут же изъявил желание получить и практический урок. В маленьком дворике, примыкающем к лавке, г-н Удри оборудовал нелегальную бойню. Однажды утром Теофраст, встав пораньше, явился туда. Там он застал и мясника, и телёнка. Г-н Удри попросил Теофраста войти, и дверь за ними захлопнулась.
— Я каждый раз запираю, когда загоняю живого телёнка, — говорил г-н Удри, — а как открою, то он уже готов. Времени я не теряю, мне хватает двадцати пяти минут.
Теофраст поздравил его с такими успехами, задал несколько вопросов, интересуясь всем, на что падал его взгляд. Его внимание привлекли кузнечные меха с длинными ручками. Он спросил, как называется этот инструмент, и ему ответили, что это меха. Также он увидел лебёдку и узнал, что толстый дубовый брус со штырями, подвешенный на лебёдке, называется "висяк". Он полюбовался основательным видом лебёдочного продольного бруса, также сделанного из дуба. Передвижное рубило называли "листик". Но наибольший интерес у него вызвала прислонённая к стене "лавчонка" — что-то вроде сумки для ножей, в которой первым делом бросался в глаза "кровосос". Он с удовольствием провёл мизинцем по его длинному лезвию, толстому и отточенному. Там был и нож поменьше, "барашковый", служащий, как свидетельствует имя, для разделки бараньих туш. Им г-н Удри обрабатывал телятину. Затем ещё несколько небольших ножей, среди них "ланцет", предназначенный для того, чтобы "цветить" телятину, то есть кончиком лезвия наносить на кожу, как только мясо будет отмыто от крови, определённый рисунок.
В этот день обучение г-на Лонге на этом и закончилось. Урок он был вынужден неожиданно прервать из-за того, что вдруг перестал его слышать. Эта незначительная и временная немощь была, тем не менее, весьма ему неприятна. Но когда через несколько дней слух вернулся, он начал посещать процедуры забоя, вникая, без всякого отвращения, во все детали. Каждый раз, уходя, он шутил, повторяя:
— Вы каждый день убиваете по телёнку, я бы на вашем месте опасался, что телятам об этом станет известно.
Лентяем Теофраст не был. Когда однажды молодой помощник г-на Удри, в чьи обязанности входило привязывать телёнка, опоздал, Теофраст сам привязал заднюю ногу телёнка, тогда как г-н Удри связывал две передние. Одна нога оставалась свободной, так было принято у г-на Удри. Держа в руках нож, он подошёл к горлу.
— Можно подумать, — произнёс он с презрением, — что они умеют их забивать! Это сразу видно по голове!
— Очевидно, — подтвердил Теофраст. — Когда убиваешь, всегда целишь в голову.
— И натекают лужи крови! Это преступление!
— Да, да, это преступление, нельзя так убивать животных!
— Смотрите! С "кровососом" нужен только один удар по шее146... вот так!
— Да, да, именно так!
— Можно подумать, что я был мясником у евреев! Ах!
— О, кровь пошла струёй! Посмотрите в глаза телёнку, — сказал Теофраст.
— Да что там в тех глазах? — спросил г-н Удри. — Такие же, как у всех.
— Посмотрите в глаза, они смотрят на вас!
— Да они мертвы, эти глаза!
— Да, мертвы, но они на вас смотрят.
— И что?
— Как это что? Вы не боитесь смотрящих на вас глаз мёртвого теленка? Поздравляю, господин Удри, поздравляю!
— О, о, вы опять подшучиваете!
— Да нет, позвольте, это вы смеётесь! Я остерегаюсь. Телёнок хорошо видит. Тем хуже, господин Удри, тем хуже! Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним!
Но г-н Удри, не теряя времени, сделал разрез на животе телёнка, вставил в него трубку от мехов и качнул их.
— Смотрите, как он хорошо надувается! Теперь его легко будет бланшировать. Я всегда их надуваю, без этого — не работа! Орлеанцы никогда их не надували, но сейчас начали.
— Надо уметь признавать свои ошибки, — сказал Теофраст.
Под конец г-н Удри отделил голову и рассёк четыре сустава на ногах. Затем сильным ударом ножа он взрезал тушу сверху донизу и накрест, от одной подмышечной впадины к другой. Затем принялся бланшировать её, то есть отделил кожу на подвздошье и своим "ланцетом" изобразил на шкуре какие-то знаки. Когда телёнок был полностью размечен, г-н Удри вскрыл живот полностью и отрубил ляжку со словами:
— Вот вам и телячий зад!
— В кастрюле с морковью это неплохо, — сказал Теофраст. Затем он помог г-ну Удри прицепить задние ноги к "висяку" и поднял тушу лебёдкой. Когда она поднялась, мясник принялся вынимать из неё кишки, потроха, зобную железу. Вставив в рот трубку, именуемую "корнетом", он принялся продувать потроха. Лёгкие телёнка были розовыми и крупными, и Теофраст поздравил г-на Удри с приобретением столь здорового животного. Г-н Удри проверил также сердце, селезёнку, говоря:
— Прекрасно сложен, прекрасно сложен... такой жил бы сто лет. Но бедняге не повезло!
Пока г-н Удри освобождал телёнка от остатков кожи на спине и облекал его в белую простыню, чтобы выложить на прилавок, Теофраст опустил брыжейку в кипяток, а затем попросил своего друга мясника доверить ему обработку головы и булдыжек. Для этого в котле была нагрета очень горячая вода, в которую те и отправились. Затем он вынул голову и принялся над котлом с силой тереть кожу, отпаривая, отчищая её, уделяя особое внимание ушам.
— Уши, — произнес он с радостной улыбкой ангела, — я в них толк знаю!
И он приобрёл голову телёнка.
Г-н Удри хотел сам доставить его покупку домой, но Теофраст отказался и поместил её вглубь своего зелёного зонтика, перевернув его и превратив в корзину.
— До свидания, г-н Удри, до свидания! Я уношу телячью голову, но глаза оставляю вам. Мне не хотелось бы, чтоб они смотрели на меня так, как недавно на вас! Глаза мёртвого телёнка, это ужасно! Вы опять смеётесь, господин Удри! Что ж, ваше дело... Поздравляю вас, господин Удри, поздравляю! Но смотрите, закончится тем, что у телят про всё это прознают!
И он отправился домой.
Когда он принёс телячью голову в зонтике, Марселина и Адольф переглянулись с улыбкой.
— Он развлекается, — сказала Марселина.
— Это просто невинная игра, — сказал Адольф.

______________________________________________
145 Большие бульвары огибают дугой северную часть исторического центра Парижа от площади Бастилии до площади Мадлен. Были проложены во второй половине XIX века на месте прежних городских укреплений и стали местом отдыха пролетариата и мелких буржуа. В XIX веке тут открылось много кафе и театров, где шли в основном незатейливые водевили и оперетты. Психологический типаж основной группы посетителей, их пристрастия и вкусы дали миру выражения "бульварная пресса", "бульварный роман". — Прим. перев.
146 Непереводимая игра слов-омонимов "coup" (удар) и "cou" (шея). — Прим. перев.