Вернуться к содержанию

ГЛАВА XXI
Осложнения психической хирургии

Здесь я опять возвращаюсь к отчёту г-на Лекамюса:
«Как только Теофраст произнёс: "Я вступаю в лучистые сумерки смерти", г-н Элифас де Сент-Эльм де Тайебург де ля Нокс взмахнул правой рукой и, описав ею круг, наклонился над лицом моего друга. Затем, с силой дунув ему на веки, сказал:
— Проснись, Теофраст Лонге!
Теофраст даже не пошевелился. Его глаза были закрыты, а недвижимое тело, казалось, замерло ещё неподвижней. И сейчас, когда его несчастный рот, потерявший часть зубов, молчал, а губы и веки оставались сомкнуты, мы, охваченные ужасом, решили, что он последовал за Картушем в смертные сумерки. Его мертвенная бледность, которая, как нам казалось (и действительно ли это нам только показалось?), уже начала принимать зеленоватый оттенок, его преждевременно поседевшие волосы — всё это было картиной жестокой старости, но старости, мгновенно обретённой в глубине могилы, там, где несколько минут гниения старят больше, чем век обычной жизни. Был ли он уже мёртв?¹⁴² Г-н де ля Нокс, повторив свой плавный и несколько забавный жест величественного безумца, принялся опять дуть на глаза Теофраста с такой силой, как будто хотел сдуть ему веки, и повторять:
— Теофраст Лонге! Проснись! Проснись, Теофраст Лонге!
И в ту минуту, когда мы уже решили, что Теофрасту Лонге не суждено уже более проснуться, он открыл глаза. Оглядев нас, улыбнувшись нам ужасной улыбкой, он сказал просто:
— Ждгаштвуйте! Кажтуж мё'тв!
Г-н де ля Нокс сказал:
— Возблагодарим Бога, операция удалась! — и возобновил свою молитву: — В начале ты был Молчанием! Эон! О, источник Эонов!
Мадам Лонге и я, мы оба бросились к Теофрасту, вознося горячую благодарность Богу. Конечно, операция была ужасна, и, тем не менее, мы поздравляли Теофраста с тем, что он выпутался из неё, пусть даже ценой затрат на вставную челюсть и краску для волос. За смерть Картуша это не так уж и дорого. Мы просили его встать и следовать за нами — настолько мы торопились покинуть этот дом на улице Квашни, где мы, казалось, провели два столетия. Мадам Лонге обняла мужа и нежно сказала, взяв его под руку:
— Пойдём, друг мой!
— Говожите громже, — сказал Теофраст, — я не жнаю, што у меня ж ужами, я как бы оглох и не можу дви'аться!
— У тебя просто немного затекло тело, дорогой! Ты столько времени пролежал неподвижно на этой кровати, чему удивляться? Давай, сделай усилие, мой котёночек!
— Говожите громже, гово'ю же вам! Я мо'у шевешить 'уками, но нохами — никак. Хочу пошевелить, а они не движутся! А по штопам бегают мужашки!
— Это всего лишь мурашки, мой ангел! Пошевели, пошевели ногой, поскорее! Нам надо возвращаться. Мы с утра не ели, у меня скоро желудок в пятки провалится!
— А я, — грустно сказал Теофраст, — не шнаю, што с моими пятками, ешть ли они вообше. Они, похоже, у меня провалились в желудок!
Затем он засунул палец в рот и сказал:
— Так пжиходил дантижт! Вы усыпили меня, чтобы подлечить мне зубы? Што ш ними?
Странная вещь, — отмечает г-н Лекамюс, — проснувшийся Теофраст шепелявил, но, находясь во сне, разговаривал как обычно, даже когда зубы спешно его покинули. Это свидетельство того, что в этом мире ничто не могло заставить Картуша шепелявить — ни боль, ни отсутствие зубов у Теофраста. Я повторил:
— Нам надо уходить!
Он ответил:
— Наверное, но потнимите меня, я не шушствую швои ноги...
Мы посмотрели на г-на де ля Нокса, и он не смог сдержать глухого вздоха. Одним движением он приподнял штанину Теофраста и снял ботинок. Кальсоны были взрезаны ножницами, а носки полетели на кафельный пол. И тогда... о, тогда перед нами открылась ужасная картина! Какая боль сжала наши сердца при виде истерзанного тела моего друга! Стопы и обе ноги до колена представляли однородную кровавую массу, в которой местами мясо было вырвано, местами ужасным образом омертвело. Дрожащими руками г-н де ля Нокс расстёгивал одежду на груди бедняги Теофраста, и там мы тоже увидели два чёрных пятна. Мы исследовали бицепсы, и на них также обнаружили свежие следы ужасной пытки.¹⁴³ Теофраст с любопытством рассматривал свои ноги, руки и грудь. Мадам Лонге в рыданиях упала ему на грудь, а я погрозил Судьбе кулаком и бросился искать экипаж.
Когда я вернулся, мадам Лонге по-прежнему рыдала, а Теофраст беспрестанно жаловался на мурашки в ногах и спрашивал, что с ними произошло, раз он не может ими пошевелить, и отчего они так кровоточат. Г-н Элифас де Сент-Эльм де Тайебург де ля Нокс, вместо того чтобы отвечать, благоговейно и с выражением крайнего смирения простёрся наземь. Руки его были сцеплены, а локти упирались в кафель пола. Жалостным голосом, который прерывали рыдания, он произносил: "О Возлюбленный! Мой Возлюбленный, я считал себя твоим сыном, о Возлюбленный! Свою тень я принял за Твой свет, о Возлюбленный! И Ты низверг мою гордыню. Я — всего лишь обрывок ночи во глубине сумрачной пропасти, Человек Света! Но ночь не хочет! И я захотел ночи! Я всего лишь сумрачный сын Молчания, о Эон, источник Эонов! И я возжелал говорить! Ах, жизнь, жизнь! Познать Жизнь! Обладать Жизнью! Стать вровень с нею! Стремление, это безумие вечной Бездны! Таинство Троицы! Тройка! Да, три Мира — это один! И он тройственен! Это было истиной в Тире, Мемфисе, Вавилоне! Один! Два! Три! Активный, Пассивный и Реактивный! Единица и единица — нейтральная двойка! Но, но, но, о Возлюбленный! Единица и Двойка суть Дюжина! Единица — Бог! Двойка — Материя! Совместите Материю и Бога... Пифагор так сказал, и у вас 12, то есть Единство! То есть? То есть? Кто в этом мире осмеливается говорить: то есть?"¹⁴⁴
Затем он зарыдал навзрыд, а Теофраст со своей раскладной кровати сказал:
— Я вшё-факи хофел бы у'ти отфюда».

______________________________________________
¹⁴² Совершенно очевидно, что г-на Лекамюса подводят его воображение и привычка сопоставлять происходящее с чужим опытом. В данном случае его вдохновил так называемый "случай Вольдемара", и совершенно зря, поскольку автор этих строк, расспросив г-на де ля Нокса, узнал, что ни в один из моментов операции лицо Теофраста не приобретало зелёноватого оттенка. — Прим. Г. Леру.
¹⁴³ В клинике доктора Шарко часто проделывался следующий опыт. Подопытного погружали в сон и клали на живот бумажный кружок, внушив ему, что это вытяжной пластырь. Тотчас же проявлялись все эффекты действия пластыря. Кожа краснела, вздувалась водянка. Так и для Теофраста, погружённого в гипноз и проживавшего в нём пытку Картуша, проявились все внешние эффекты пытки, под их воздействием омертвела его плоть. То был СОН, который омертвил Реальность! Не доказывает ли это наглядно, что в реальности СУЩЕСТВУЕТ всего лишь одно: СОН, а точнее говоря, ИДЕЯ? Добавьте к рассказанному мной стигматы, появляющиеся на руках, лодыжках и боках святых и мучеников. — Прим. Г. Леру.
Собственно, не только святых и мучеников, но и вполне обычных людей, многие из которых, кстати, не ведут святой и даже ортодоксально-канонической жизни. Что любопытно, феномен т. н. "стигматизации" довольно часто встречается в католических странах, но не характерен для протестантских стран и стран Восточной (православной) веры, которая в стигматах видит "прелесть". — Прим. перев.
¹⁴⁴ На мой взгляд — явная пародия Леру на спиритические и эзотерические ритуалы эпохи. — Прим. перев.