Вернуться к содержанию

ГЛАВА XVI
Я тебе задолжал палец!

— Месье, — грустно произнёс Теофраст, — я вас благодарю за проявленный ко мне интерес, и не буду скрывать, что вы мне необыкновенно симпатичны, несмотря на развешанные скелеты и эти странные слова на стенах. Вы, должно быть, очень учёный человек, если судить по тем книгам, что вас окружают. (Комната, в которой они находились, действительно была обложена, завалена, загромождена книгами, маленькими и большими, причём весьма древними). Вы также должны быть очень добрым человеком. Я вас люблю, среди всех ближних вы — один из самых приятных и сочувствующих мне... но с печалью, глубокой печалью я вам повторю: вы для меня ничего не можете сделать. Потому что, увы, вы считаете меня больным, а я здоров. Будь я болен, вы бы меня излечили, но ведь не лечат же человека, который не болен! Вы говорите: "Вам предстоит в ближайшее время изгнать Картуша"! Прекрасные слова, просто чудесные, я их обожаю, но верить им не могу, дорогой мой господин де Элифас де Брадебург Эльм-огонь де ля Бокс!
Марселина и Адольф были поражены тем, как Теофраст ухитрился исказить имя Элифаса, но тот, пожимая им руки, произнёс с проникновенными дружескими интонациями:
— И всё-таки в ближайшее время вам предстоит изгнать Картуша, потому что если мы этого не добьёмся, нам придётся его убить, и не буду скрывать, дорогой мой месье Теофраст Лонге, это будет сложная операция!
«Когда этот Человек Света,¹⁰⁸ — пишет Теофраст в своих мемуарах, — вызвался изгнать из моего существа одержимость Картушем, который находился во мне, увы, не в воображении, а в самом что ни на есть реальном состоянии, моей реакцией была лишь жалостливая улыбка и горделивая насмешка. Но когда я услышал, что он намерен изгнать его, прибегнув единственно лишь к чудесам разума, я подумал, что этого человека впору брать тёпленьким и отправлять в Шаратон.¹⁰⁹
Однако хочу особо отметить одно значимое обстоятельство: он не произнес и трёх фраз, а я был уже целиком с ним согласен, понимал его и сознавал, что должен воспользоваться его планом по изгнанию Картуша, используя лишь чудесную силу разума. И по ходу своей речи он настолько овладел моими мыслями, что я уже не мог понять, как же ранее я мог прожить долгие годы, даже не подозревая о той очевидной истине, в которую он меня посвящает. Сейчас мне абсолютно невозможно воспроизвести те чудные слова, что открывали мне ослепительную истину. Но поскольку его аргументы были довольно просты и доступны человеческому рассудку, я вполне могу привести их вкратце читателю, передавая общий смысл. Тем самым я смогу измерить пропасть, разделяющую Человека Света и моего друга Адольфа — она ничуть не менее той, что вечно будет разделять Человека Разумного и учёную обезьяну.
Прежде всего, он заявил, что действительно считает, что ранее я был Картушем, он в этом полностью уверен. Для него это было вполне естественно. Он признался, что ранее сурово отчитал г-на Лекамюса за то, что тот характеризовал случившееся со мной как "вещь исключительную, но вполне возможную", в то время как речь шла о событиях естественных и распространённых. Не в том смысле, что каждый из нас был Картушем, но в том, что каждый из нас имел в прошлых жизнях предшественников, среди которых были и такие, которые стоили Картуша.
Вы слышите, что сказал Человек Света? Мой случай весьма обычен. Каждый из нас, все, абсолютно все, жили до этой жизни и вновь оживут потом. "Таков, — сказал он мне, — ЗАКОН КАРМЫ". Действительно, когда я это понял — а это было легко, как две цифры сложить в уме, — я удивился, каким же я был простаком, считая, что рождение может быть только разовым. Мы рождаемся постоянно, никто никогда не умирает! Смерть — это новое рождение, и так далее с самого начала начал!
Истинная цель этой потрясающей эволюции душ в различных телах, — сказал он мне, — их развитие с целью подготовки к тому абсолютному счастью, которое будет уделом счастливцев, которые войдут в то Царство Небесное, именуемое НИРВАНА.
Видите ли вы, сколь мудра эта прекрасная религия, как невозможно не полюбить эту ясность Божественного? Понятно, что в каждом рождении личность отличается и от предыдущей, и от последующей. Но это всего лишь вариации истинного божественного и духовного Я. И эти разные личности в некотором смысле различаются не более, чем различные звенья бесконечной цепи жизни, которая сквозь года формирует нашу бессмертную индивидуальность!
И тогда Человек Света поведал мне, что адепт этой великой Истины не должен удивляться, если какие-то события из СЕГОДНЯ напоминают ему ПРОШЛОЕ! Но чтобы жить по закону мудрости, надо жить СЕГОДНЯШНИМ, не оборачиваясь назад. Я же слишком часто это делал. Мой разум, неверно управляемый  г-м Лекамюсом, в последние недели был нацелен исключительно на моё Прошлое, и, несомненно, продолжайся так далее, я был бы близок к сумасшествию. Удивляться тем изменениям, что привнесли в твою душу последние двести лет, так же глупо, как удивляться изменениям за последние двадцать. Разве Теофраст в 20 лет сравним с сегодняшним? Нет. Нынешнему Теофрасту Лонге незнаком этот молодой человек; может быть, он бы его даже невзлюбил. Было бы глупостью напрягать все силы памяти, чтобы оживить в ней Теофраста двадцатилетней давности. Моя ужасная ошибка состояла в том, что я стал жить во имя Картуша по той лишь причине, что мне припомнилось, что я когда-то был им.
Слова господина Элифаста де ля Бокса разливались во мне живительной влагой, наполняя бесконечной радостью.
Он рассказал мне о вещах, которые не сотрутся из моей памяти, пройди хоть сто тысяч лет. По его словам, то, что у человека сегодняшнего дня мы называем склонностями, является скрытым проявлением прошлого, и только так их можно объяснить. И то, что у него же назовут способностями, — это не что иное, как ретроспективная симпатия к вещам, которые в прежней жизни он знал лучше других, прекрасно их изучив. Он сказал мне, что каждый из нас практически всегда бессознательно совершает "жесты прошлого". Он сам видел, своими собственными глазами, как вечером во время битвы при Бурже,¹¹⁰ прекрасные как полубоги и отважные как Кастор и Поллукс,¹¹¹ двое юношей пали в бою с тем же изяществом и благородством, как умирали герои Саламина, Марафона и Платей.¹¹²
Человек Света прижал меня к груди, как отец обнимает малое дитя. На лбу и глазах своих я ощущал его дивное дыхание, и вот он вопросил, убеждён ли я теперь в его Истине, сиречь в том, что нам надо стремиться к восприятию нашей жизни как бесконечного изменения, и что тем самым мы научимся жить в СЕГОДНЯ и понимать, что время принадлежит нам всё целиком. Разве мы не дети Вечности, в глазах которой "тысяча лет как один день и один день как тысяча лет".¹¹³
Я отвечал ему, рыдая от радости, — и моя дорогая жена также плакала от радости, и мой дорогой Адольф вторил ей, — что я верую, что я вижу, что меня уже совсем не удивляет то, что я был Картушем, что я слегка сожалел об этом, но это, в конце концов, вещь настолько естественная, что более мой разум не будет на ней останавливаться. Я сказал: "Будем спокойны и счастливы, будем жить в СЕГОДНЯ, Картуш изгнан!"
В этот момент Марселина поинтересовалась временем. Адольф ответил, что уже одиннадцать. Я вытащил свои часы, на них было одиннадцать тридцать. Поскольку они меня ранее никогда не подводили, я сказал, что сейчас полдвенадцатого.
— Да нет. — сказал Адольф. — Извини, но сейчас одиннадцать.
— Да я даю тебе палец на отсечение, — закричал я, уверенный в своих часах, — что сейчас одиннадцать с половиной.
Но Человек Света посмотрел на свой хронометр и сказал, что сейчас одиннадцать. Мой друг Адольф был прав. Мне стало жаль пальца. Я справедливый человек и честный коммерсант. Я всегда держу слово и никогда не отказывался от подписанного контракта. И я ни секунды не колебался. Мог ли я поступить иначе?
— Отлично, — сказал я Лекамюсу, — я тебе должен палец. Держи!
Схватив маленькую кирочку, которую Человек Света держал на своём бюро в качестве пресс-папье, я взмахнул ею и уже хотел опустить на левый мизинец, который предусмотрительно положил на край стола. (Выделять Адольфу мизинец левой руки — это было моё право. Да, я сказал: "... даю тебе палец на отсечение", — но я же не оговаривал какой именно, и потому выбрал тот, отсутствие которого причинит меньше неудобств). Мой мизинец уже должен был неминуемо быть отрублен, как Человек Света с невероятной силой и ловкостью схватил меня за запястье и приказал бросить кирку. Я отвечал, что сделаю это только после того, как отрежу принадлежащий теперь Адольфу палец. Адольф закричал, что мой палец ему не нужен и я могу его оставить себе. Марселина к нему присоединилась и умоляла меня забрать палец назад, поскольку Адольф мне его дарит. Я отвечал, что, во-первых, на дворе не тот сезон, чтоб я принимал подарки, во-вторых — что она ничего не понимает в том, как вести дела. Но тут господин Элифаст де л'Эквинокс заметил мне, что я не соблюдаю в точности условия контракта. Если я сказал: "... даю тебе палец на отсечение", — то, следовательно, только Адольфу и принадлежит право его отрезать. Я восхитился этой глубокой логикой, которая никогда не изменяла Человеку Света, и вернул ему кирочку.
Но зря я её выпустил из рук в этом доме на улице Квашни. Они разом надвинулись на меня, и я услышал, как Человек Света говорит:
— Давайте, уже слишком поздно, остаётся только одно — убить его».

______________________________________________
Примечания переводчика:
¹⁰⁸ Здесь и далее — непереводимая игра слов "l’Homme de Lumière" — не только Человек Света, через ассоциацию со Siecle de Lumière (Век Просвещения) ещё подчёркивается его позиция Гуру, Просветителя; не стоит также забывать и о другом "Человеке Света", Luciferus, коего православные религиозные деятели петровской эпохи напрямую связывали с европейским Siecle de Lumière — и не без основания, если учесть последующие события в виде 1793-го года и роли движения Просветителей в них.
¹⁰⁹ Шарантон-ле-Пон (Charenton-le Pont) — местечко близ Парижа, в котором расположена старинная и весьма известная психиатрическая клиника.
¹¹⁰ Эпизод франко-прусской войны 1870 г., бой за господствующую высоту под Парижем.
¹¹¹ Кастор и Полидевк (в лат. версии Поллукс) — близнецы, сыновья Леды и Зевса при номинальном отце Тиндарее (царь Спарты), откуда два именования — Тиндариды и Диоскуры (сыновья Бога). Участники похода аргонавтов и множества подвигов, из-за чего почитались покровителями в битвах. — Словарь античности. М., 1994. с. 185-186.
¹¹² Знаменитые битвы греко-персидских войн: морское сражение при Саламине, 480 г. до н. э., сухопутные при Марафоне (490 г. до н. э.), Платеях (479 г. до н. э.).
¹¹³ "Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день". — 2-е посл. Св. апостола Павла, 3:8.