На главную Библиография Гастона Леру

Гастон Леру
"Двойная жизнь Теофраста Лонге"
(1903)

Перевод и комментарии М. М. Кириченко

Вернуться к содержанию

ГЛАВА XII
Странное поведение фиолетового котёнка

Мне представляется, что помыкающая людьми Судьба испытывает мерзкое чувство удовольствия от того, что предваряет самые ужасные катастрофы периодами тихой радости. Так наступлению бури предшествует неожиданный штиль. Посмотрите на этих троих, мужа, жену и любовника, окиньте взглядом и мыслью эту прекрасную картину под названием "завершение десерта". Они отобедали в отдельном кабинете ресторана. Муж зажигает сигару, жена зажигает папироску, а любовник зажигает жену своим томным взглядом и пленительными речами, слова которых ему подсказывает любовь. Он зажигает её нежным огнём, таким тихим, что, кажется, ничто и никогда не в состоянии нарушить покой этого милого тройственного пищеварительного процесса. Скажите, разве не счастливы эти трое, причём не только сегодняшним счастьем, но и тем, что ждёт их впереди? Разве не так? Разве не в полной гармонии протекает всё это? Разве не тиха ночь, благоухающий бриз которой колышет шторы? Разве не освещают миллиарды звёзд эту прекрасную во веки веков жизнь? Разве Теофраст, сам того не ведая, не предназначен на роль вечного рогоносца?
О, ложь земли и неба! Ложь жизни, ложь счастья! Счастье! Оно скрывает пропасть более глубокую, чем та, что таится за улыбкой танцующих волн. Оно таит в себе ураганы ещё более разрушительные, чем шквалы, возникающие вдоль лучезарного горизонта морей Кохинхины!79 (Как все знают, именно в тех морях зарождаются самые страшные бури, их местные жители называют тайфунами).
Да, маленький ничтожный шквал предшествует самым прискорбным атмосферным потрясениям, он предвещает их. Так и в начале великих бедствий, постигших Теофраста, Марселину и Адольфа, лежала совершенно пустяковая вещь — странное поведение маленького фиолетового котёнка.
До сих пор я не описывал в деталях жильё, которое на улице Жерандо занимала чета Лонге, но сейчас это необходимо сделать. В небольшой квартирке, снимаемой за 1200 франков в год, через входную двустворчатую дверь вы попадали в вестибюль. Он был весьма невелик, к тому же часть его загромождал навощенный дубовый сундук. Помимо входной двери, в вестибюль выходили ещё четыре. С левой стороны это были двери кухни и столовой, окна которых выходили во двор, а справа — спальни и гостиной, обращённые к улице. На улицу также смотрело окно маленького кабинета, который г-н Лонге превратил в своё "бюро". В этот маленький кабинет можно было пройти одновременно из спальни и столовой. Запомните это для лучшего понимания дальнейших событий.
Также до сих пор я не описывал и меблировку этого почтенного жилища. Достаточно будет сообщить на сей счёт — вы даже и не представляете, насколько важны эти детали, — что в маленьком кабинете находилось бюро (именно поэтому в обиходной речи прислуги кабинет и получил своё название: "бюро"), что оно стояло у стены, а над рабочим столом и под ним тянулись многочисленные полки. Если смотреть со стороны, рабочий стол изгибался овалом, как соразмерно закруглённый живот, и в том месте, где животу положено иметь пупок, находилась замочная скважина; запирая её ключом, тем самым вы запирали сразу и все полки. Обычно, закрыв бюро подобным образом, г-н Теофраст Лонге имел обыкновение прикрывать скважину-пупок, ставя сверху маленького фиолетового котёнка.
Этот котёнок со стеклянными глазами представлял собой набитую шерстью игрушку, обречённую на то, чтобы в него втыкали иголки и вытирали о его шерсть чернила с перьев. Иными словами, незаменимая вещь для любого человека умственного труда. Добавим ещё, что в комнате стоял и чайный столик.
Покончив с этими описаниями, вернёмся к нашим героям, туда, где мы их оставили. Оплатив счёт, Адольф протягивает руку Марселине; Теофраст со своим зелёным зонтиком следует за ними. Час неспешной ходьбы (для улучшения пищеварения) — и вот они у дома на улице Жерандо. Адольфа просят тоже подняться. Марселина настаивает. Адольф сопровождает друзей по лестнице, вместе с ними входит в вестибюль и убеждает друзей лечь пораньше, ведь завтра рано вставать. На прощание он обнимает Марселину (с недавних пор у него появилась поддержанная Теофрастом привычка обнимать её на ночь, перед сном), с искренним выражением горячей дружбы жмёт руку Теофраста и выходит на лестничную площадку. Теофраст следует за ним "посветить дорогу". (Маленькая лампа стоит на сундуке; Теофраст зажёг её при входе). "До завтра", — бормочет Адольф уже в темноте. Затем доносится глухой стук захлопнувшейся входной двери. Адольф направляется на улицу Фран-Буржуа; там он проживает, там его ждёт спокойная ночь. Теофраст с великой тщательностью запирает дверь. Он дважды проворачивает ключ, как того требует Марселина. Отсутствие засова — вопиющая неосторожность, но их утешает мысль, что "до сих пор в доме ничего особого не происходило". Однако теперь, когда им придётся часто выезжать в деревню, засов нужно будет заказать. Перед тем как направиться в спальню, Теофраст и Марселина тщательно обследуют квартиру, заглядывая в кухню, столовую, гостиную, бюро и даже туалет; в итоге они приходят к выводу, что за их отсутствие в доме ничего не случилось. Затем они раздеваются. По-моему, за всё моё повествование о приключениях Теофраста мы уже третий раз оказываемся в семейной спальне, но таков уж ход событий, и я тут ни при чём.
Они ложатся, погасив свечу на ночном столике. Теофраст устраивается, как всегда, у стенки. Он не храбрец, и никогда этого не отрицал. Марселина также боязлива, но она засыпает с мыслями об Адольфе и с рукой Теофраста в собственной ладони. А тот захвачен смутными мыслями о таинственных драмах, которые скрывает мрак; он говорит себе, что Картуш был бесстрашен, и завидует его смелости.
Он развлекается тем, что то зажмуривается, то открывает веки, отчего перед глазами появляются бесчисленные голубые, зелёные, фиолетовые круги, которые растут, удаляются, неожиданно останавливаются и быстро улетают, тогда как взамен их наплывают другие цветные круги, чтобы также затем исчезнуть. Затем это уже не круги, а фигуры, с глазами, носами, ртами и в холщовых колпаках… Он хочет закрыть глаза, чтобы не видеть эти фигуры и фантастические лица, но замечает, что глаза и без того закрыты. Забавно! Как это невероятно забавно! Чтобы увидеть эти ночные фигуры, надо закрыть глаза… Он засыпает и начинает похрапывать.
Ночь, тишина. Ни одно каретное колесо не стукнет на улице. Вдруг храп Теофраста прерывается. Спит ли он? Уже нет. В его горле пересохло, в темноту уставились испуганные глаза; его рука, холодная от страха, шарит по горячей ноге жены. Он будит её и говорит, но так тихо, что вопрос доносится лишь до него одного:
— Ты слышишь?
Марселина затаила дыхание. Не двигаясь, они сжимают руки под одеялом, напрягают слух. Да, до них доносятся звуки… раздающиеся внутри квартиры.
Пожалуйста, не смейтесь над ними! Попробовал бы кто смеяться, услышав посреди ночи, в своём доме, непонятные звуки… такой человек ещё не родился! О! Есть смелые люди, даже весьма, такие, которых ничто не остановит, способные пройти повсюду, пройти вечером по самым безлюдным улицам, через кварталы с дурной славой, которые не побоятся искать приключений в неосвещённых тупиках; но я скажу вам чистую правду, и вы знаете, что это правда, — человек, способный рассмеяться, услышав среди ночи в своём доме непонятные звуки… такой человек ещё не родился!
Мы были уже свидетелями бессонницы Теофраста в ту ночь, когда ему было даровано откровение, когда секрет, вырванный им у камней Консьержери, вселил тревогу в его сердце. Но та тревога, имевшая столь ужасные основания, не шла, совсем не шла ни в какое сравнение с той, что захватила его сейчас, когда по квартире носились загадочные звуки.
Они были странными, но, несомненно, совершенно несомненно, реальными. Через стену, из соседней комнаты неслось что-то вроде бесконечного "мур-мур-мур"…
Каждый знает, что нет ничего более ужасного, чем непонятный звук в ночной комнате, если это только не поскрипывание мебели, которое объяснимо, но, впрочем, тоже ужасно. Тогда… о, тогда стук сердца в вашей груди вы слышите не менее отчётливо, чем удары в дверь, и есть люди, весьма храбрые люди, которые сразу же хватаются за грудь руками, потому что знают: если они забудут об этой предосторожности, сердце выскочит из груди и скатится на прикроватный коврик… Итак, как я уже сказал, шум, который слышали обливающиеся потом Теофраст и Марселина, внушал совсем иной страх, чем поскрипывание мебели, потому что из-за стены доносились звуки кошачьего мурлыкания, которое — они оба ясно отдавали себе в этом отчёт — было мурлыканием фиолетового котёнка.
— Это мурлычет наш фиолетовый котёнок. Пойди посмотри, что с ним, Адольф! — Она была так взволнована, что перепутала имена, но Теофраст не заметил этого. Он был неподвижен. Сейчас он отдал бы сто тысяч своих каучуковых штемпелей за возможность оказаться где-нибудь на бульварах, на своей послеобеденной прогулке.
— Он не может так мурлыкать, — повторила Марселина. — Пойди посмотри, что с ним! Так надо, Теофраст! Возьми свой револьвер в ночном столике!
— Ты сама знаешь, — нашёл в себе силы ответить Теофраст, — что он не заряжен. (Незаряженным он оставался из-за того, что г-н Лонге не знал, как их заряжают, и ещё меньше — как разряжают, но постеснялся в этом признаться оружейнику).
Они продолжали вслушиваться. Мурлыканье стихло. На Марселину нахлынула надежда, что они могли ошибаться… Теофраст жалобно вздохнул, встал с кровати, вынул револьвер и тихонько приоткрыл дверь, ведущую в его бюро. Ночь была ясной, луна расстелила повсюду свою огромную голубую скатерть. И то, что Теофраст увидел, заставило его отступить, глухо вскрикнуть и захлопнуть дверь, прислонившись к ней спиной, как будто желая преградить дорогу увиденному.
— Что там? — спросила Марселина, приподнимаясь на подушках. Теофраст, стуча зубами, ответил:
— Он не мурлычет, но движется!
— Где же он?
— На чайном столике!
— Наш фиолетовый котёнок на чайном столике?
— Да!
— А ты уверен, что раньше он был на месте?
— Абсолютно, я сам втыкал в его голову иголку от галстука. Он был, как всегда, на бюро.
— Ты выдумываешь, — сказала Марселина. — Давай я зажгу свет?
— Нет, нет, в темноте ещё можно убежать… А если открыть дверь на лестницу? Мы сможем позвать консьержа!
— Да не бойся ты так, — отвечала Марселина, приходившая, по мере того как стихли звуки фиолетового котенка, в себя. — Нам померещилось. Ты сам переложил его вчера, и вовсе он не мурлыкал.
— В конце концов, это возможно, — отвечал Теофраст, которому страстно хотелось вернуться в постель.
— Так переставь его на место, — приказала Марселина.
Теофраст решился. Он прошёл внутрь, дрожащей рукой поспешно схватил котенка, переставил его с чайного столика на бюро и вернулся, чтобы вновь погрузиться в убаюкивающее тепло кровати. Но возвращённый на положенное место котенок вскоре возобновил своё мурлыкание. Однако на этот раз, хоть его и было прекрасно слышно, ни Марселина, ни Теофраст не испугались. Они даже улыбнулись в темноте своему недавно пережитому страху. Тем не менее, им не удалось сразу заснуть, даже когда вторая рулада стихла. Прошло ещё около четверти часа, когда следующий толчок ужаса подбросил их на кровати. Звуки раздались в третий раз. И если в первый раз звуки навеяли страх, а во второй заставили улыбнуться, то в третий (следите за последовательностью, я вас уверяю, это вовсе не смешно) они привели их в ужас.
— О, это невозможно! — прошептала Марселина. — Это галлюцинация. Впрочем, чему удивляться после того, что с нами произошло в Консьержери.
Звук "мур-мур-мур" опять стих. На этот раз встала Марселина, она приоткрыла дверь кабинета и сразу же вернулась к Теофрасту. Несчастным, просто умирающим голосом она произнесла:
— Ты что, не переставлял котёнка на бюро?
— Конечно же, переставил! — простонал Теофраст.
— Но он вернулся на чайный столик!
— Боже мой! — произнёс бедняга, натягивая одеяло на голову.
Фиолетовый котёнок больше не мурлыкал. Марселина была убеждена, что её муж, будучи в помрачённом рассудке, так и оставил его на чайном столике. Затаив дыхание, она приблизилась, взяла его и переставила на бюро. Когда фиолетовый котёнок в четвёртый раз издал своё "мур-мур", Марселина и Теофраст восприняли это уже спокойно. Марселина вернулась в кровать. Четвертый "мур-мур" стих.
Прошло ещё около четверти часа, и звук раздался в пятый раз. И тогда произошло невероятное: Теофраст, как тигр, взлетел с постели с криком:
— Да сколько же можно, в конце концов! Клянусь потрохами мадам Фалари! Чтобы какой-то там фиолетовый кот...

______________________________________________
79 Юго-восток Индокитая, сфера колониальных владений и интересов Франции в 19 веке. — Прим. перев.