Вернуться к содержанию

ГЛАВА XI
Продолжение истории про Картуша, монсеньора графа
Орлеанского, Регента Франции, г-на Лоу, генерального
контролёра финансов, и куртизанку Эмилию

«Итак, Регент оказал мне честь, взяв меня под руку, и я понял, что он хочет сообщить мне некий секрет. Действительно, он сразу же признался, что желает отомстить г-ну генеральному контролёру финансов за нанесённую им обиду и рассчитывает в этом на мою изобретательность. Он сказал, что горячо влюблён в куртизанку Эмилию, которая вот уже две недели является его любовницей. Однако Филон сообщила ему, что г-н Лоу пообещал Эмилии за совместную ночь колье ценой в 10 тысяч луидоров. Он был в этом уверен, потому что Филон никогда его не обманывала. Именно от неё он узнал, откуда ветер дует во всей этой истории с Челламаре!⁷⁴ Все тёмные личности Парижа были знакомы с Филон.

Гравюра из книги Жюля де Гранпре "Картуш, король воров..."

Это была женщина около пяти пье роста,⁷⁵ с прекрасными формами и восхитительной фигурой. Ещё в пятнадцать лет этот образец красоты решил, что Природа наделила её такими сокровищами не для того, чтобы она их прятала от окружающих. И она принялась их усердно проматывать. Герцог Орлеанский, задолго до своего регентства, влюбился и более года был под влиянием её чар. Для неё он построил в уединенном уголке парка Сан-Клу некое подобие грота. В его глубине таинственный луч света падал на ложе, на котором возлежала его любовница, всю одежду которой составляли её белокурые волосы. Их он демонстрировал всем своим гостям и тем приобрёл немало друзей. Но уже давно пятнадцатилетие Филон осталось в прошлом. Теперь главным развлечением её жизни стали интриги, в которых выделяла она два направления: любовные приключения и шпионство. Так снабжала она ценными сведениями полицию и г-на Арженсона, а Регента — достойными кандидатками для любовных интрижек. Именно она добыла ему Эмилию, самую красивую девушку Парижа.
Отбить её у герцога хотели все. Лоу, самый богатый из претендентов, поклялся, что добьётся ее. Он просил час взаимности и предлагал за это сводившее её с ума колье стоимостью 10.000 луидоров. Сделка должна была состояться следующей ночью.
— Картуш, — сказал мне Регент, объяснив мне все свои проблемы, — ты отважный человек. Я дарю тебе это колье.
И он удалился в свете луны, помахав мне на прощание рукой. Полученное мной необычное поручение расстроить любовные интриги г-на суперинтенданта и защитить честь герцога Орлеанского наполнило меня гордостью. Возвратившись в Париж, я узнал поутру от своей полиции, лучшей в мире по тем временам, что куртизанка Эмилия проживает в небольшом особняке на углу улиц Барбет и Трёх Павильонов, и что Регент проявляет к ней такую привязанность, каковой никогда не проявлял ни к княгине дю Берри (к той он охладел давно), ни к Парабэр или её второй дочери мадемуазель Орлеанской, которая недавно затворилась в монастыре Шелл, не столь из любви к Богу, сколько из-за своей склонности к хорошеньким монахиням (Что за нравы, Адольф, что за нравы!),⁷⁶ и что в её обществе он ищет лекарство от безразличия со стороны мадемуазель де Валуа, увлекшейся исключительно герцогом Ришелье. Эмилия была обычной оперной дивой, но красота ее превосходила всё, что только можно представить. В этом я вскоре убедился лично.
Через двадцать четыре часа после встречи в Сен-Жермен, то есть следующей полночью, я вышел из шкафа, встроенного в стену дома на углу улиц Барбет и Трёх Павильонов. Как обычно, у меня было по пистолету в каждой руке, что помешало мне должным образом приветствовать находившуюся в самом элегантном дезабилье мадемуазель Эмилию и господина суперинтенданта, как раз подносившего ей футляр, в глубине которого мерцали огоньки колье стоимостью по меньшей мере 10.000 луи. Я извинился за то, что не могу снять шляпу, и попросил г-на суперинтенданта, учитывая занятость моих рук, закрыть футляр и положить его в карман моего сюртука, пообещав, что буду ему весьма признателен за эту маленькую услугу.
Поскольку он колебался, я вынужден был представиться, и когда он узнал, что меня зовут Картуш, то самым любезным образом поспешил исполнить мою просьбу. Я попросил м-ль Эмилию успокоиться, уверив, что никакая опасность ей не грозит. Убедившись в этом, она принялась раскатисто смеяться над неудачей г-на Лоу. Я тоже рассмеялся, и сказал г-ну Лоу, что колье стоит 10 тысяч, но если завтра к пяти часам пополудни он направит своего доверенного с пятью тысячами луи, оно будет возвращено, слово Картуша! Он ответил: "По рукам", — и мы разошлись.
Двумя днями позже эту историю передали Регенту. Она сперва его развеселила, но его лицо вытянулось, стоило ему узнать продолжение. Доверенный г-на Лоу передал, как договаривались, человеку Картуша 5 тысяч и хотел получить футляр, но ему было сказано, что Картуш сам взял на себя хлопоты по его доставке г-же Эмили. Лоу помчался к куртизанке, увидел у неё колье и поинтересовался ценой. "Я уже рассчиталась", — отвечала Эмилия, отвернувшись. "Но с кем?" — вскричал г-н суперинтендант. "Естественно, с тем, кто его принёс, с Картушем, он только что вышел отсюда. Как я могла его не оплатить? И кстати! У меня же нет кредита, — продолжала она, посмеиваясь, глядя на его вытянувшееся лицо, — не могла же я рассчитаться с ним своими акциями Миссисипи!".⁷⁷
Во дворце, дорогой Адольф, эти слова имели успех. Тем не менее, Регент счёл, что я превысил полученные полномочия, и отозвал г-на Арженсона из монастыря Святой Магдалины Тренельской, чтобы поддержать в нём дурной настрой в отношении меня. Действительно, Адольф, я чересчур увлекался женщинами, и это во многом способствовало моей гибели. По этому поводу ты, зная меня, мою скромность и исключительную любовь к Марселине, мог бы сегодня сказать: "Как человек способен измениться за 200 лет!"»
Увлечённый своим кратким рассказом, г-н Лонге рассмеялся этой невинной шутке, и повторил её. "Как человек может измениться за 200 лет!" Он веселился, он простодушно веселился и шутил. Таков уж современный парижский буржуа — он сперва ужасается из-за ничего, а заканчивает тем, что готов смеяться буквально над всем. Г-н Лонге сам смеялся над своей шуткой. Ужасное и сверхъестественное противостояние Картуша и Лонге, которое сперва погрузило его в самый глубокий ужас, теперь, несколько дней спустя, подталкивало его к острословию! Несчастный! Так оскорблять Судьбу! Так смеяться над подступающей грозой и шутить пред лицом Бога! Его извиняет лишь то, что он не придавал всему этому никакого значения.
Теофраст заявил, что находит свой случай "несколько забавным" и вместе с Адольфом принялся вышучивать его. Он также решил, что более не будет таить своё "второе Я" от дорогой его сердцу Марселины. Она умна, она поймёт. Ему казалось, что таящаяся в нём сущность может представлять опасность и для него самого, и для общественного порядка, но ведь она не существует в реальности, а только в форме воспоминания, мимолётного воспоминания!.. Он не будет противостоять Картушу, как намеревался; разве что время от времени он позаимствует у него какой-нибудь в меру фривольный анекдот, который обеспечит ему внимание публики. Эта подтверждающая реальность Картуша история про Регента, Лоу и куртизанку Эмилию — как она любезно и галантно, без малейшего усилия, вплыла в его памяти! И что во всём этом дурного? Если ему и довелось быть Картушем, то не по своей же воле! Было бы глупо расстраиваться из-за этого.
Он потёр руки. Охватившее его ликование было так сильно, что он не переставал шутить обо всём, что приходило на ум: о Шкаликах, Петухе, Печи, которые, похоже, должны были обозначать треугольник, внутри которого таится клад. Но и над сокровищами он тоже подшучивал. Уже в сумерках они отправились назад, в Париж.
Когда поезд уже приблизился к вокзалу Сен-Лазар, г-н Адольф Лекамюс задал ему вопрос:
— Друг мой, когда ты становишься Картушем и прогуливаешься по Парижу, наблюдаешь его обыденную жизнь… Скажи, что тебя удивляет больше всего? Телефон, железная дорога, метро, Эйфелева башня?
Теофраст отвечал:
— Нет, нет! Когда я в его шкуре, то больше всего меня удивляют полицейские!⁷⁸

______________________________________________
Примечания переводчика:
⁷⁴ Челламаре (Антонио Джюдика, князь Cellamare, 1657–1733) — испанский политический деятель, с 1715 года был испанским послом в Париже и здесь стал во главе заговора, целью которого было свержение герцога Орлеанского и установление регентства во Франции Филиппа V Испанского.
⁷⁵ Мера, равная длине стопы во Франции, 1 пье = 32,48 см.
⁷⁶ "С приходом Филиппа Орлеанского к власти во Франции… после длительного периода показного благочестия, насаждавшегося покойным королём и его морганатической супругой г-жой Ментенон, регентство ознаменовалось поразительным падением нравов: двор во главе с Филиппом Орлеанским и его дочерью, герцогиней Беррийской, почти афишировавшими свои пороки, подавал пример такого чудовищного распутства, что скоро стал "притчей во языцех" во всей Европе… Об оргиях распутства и преступлениях знати говорили вслух; поэтому не удивительна запись в дневнике парламентского адвоката Мааре, отражающая взгляд просвещённого буржуа на дворянство: "Никогда благородное сословие Франции не было менее благородно, чем теперь". — История Франции. — М. Наука, 1972. В 3 тт. — Т. 1, с. 286
⁷⁷ Лучше бы она рассчиталась именно акциями… Ирония ситуации в том, что акции Миссисипи — один из видов ценных бумаг, запущенных Лоу в оборот. Вскоре компания, подобно нашей МММ, лопнет, и вкладчики, а также и сам Лоу, потеряют всё. Лоу в итоге умрёт в нищете.
⁷⁸ Не будем забывать, Г. Леру на момент создания своей первой книги всё ещё больше журналист, чем литератор. Не исключено, эта фраза является отсылкой к каким-то общественно-политическим событиям того времени.